Китри писал(а):
:shout:
А к платью из кладбищенской крапивы подошли бы еще аксессуары из лебединых пёрьев
Это уже во второй части балета, там, где будет умирающий Лебедь))
ЛанаAkaRowan писал(а):
немного бетинга в холодном декабре без отпуска )))
Кстати, отдельное спасибо! Я очень, очень долго тупила, пытаясь понять, что не так с ЗАКСом, пока не сообразила, что я пишу фик, а не про ЗакСобрание
Часть 12
Лес Катя не любила. Любой и в принципе. Все эти насекомые, паутина, корни, буераки и ямы под ногами, сырость, гнилые листья, опять насекомые, трясины, одичавшие Избушки-на-курьих-ножках, звери, маскирующиеся под коряги, и коряги, похожие на хищных зверей, поганки, прикидывающиеся опятами, ведьмины круги, бурелом и колючие непролазные кусты, снова насекомые — она, типичное дитя городских джунглей, терпеть не могла всего этого. Пестрый клубочек мгновенно слился с прелой листвой, затерялся в ней, и если бы Катя не сжимала крепко кончик его нити, она бы точно заблудилась. А так ей приходилось спешить за клубочком, уворачиваясь от низко склонившихся ветвей, летевших прямо ей в лицо жуков и пчел, бросавшихся ей наперерез зайцев, не разбирающих дороги, норовивших упасть ей на темечко шишек и диких яблок. Она огибала старые мощные дубы и разлапистые ели, топтала грибы и цветы, перемазалась спелой малиной и изодрала одежду, продираясь через малинник, перепрыгивала через узловатые корни и муравейники и, наконец, споткнулась о неприметный камушек и шлепнулась лицом в лужу.
Отплевавшись и вытерев мокрое лицо чуть менее мокрым подолом, она осталась сидеть на земле, не в состоянии подняться. Этот забег с препятствиями отнял у нее все силы, и ей нужно было сначала отдышаться, прежде чем продолжить поиски.
— Сейчас, подожди, — вяло сказала она, взглянув на свою правую руку, в которой держала клубочек, и похолодела, обнаружив, что выпустила нить. — Эй, ты где? — позвала она, когда поняла, что Клубочка нигде не видно. — Клубочек, ты меня слышишь? Ты где, вернись!
Но Клубочек, по всей видимости, все же отличался от собаки-поводыря и ищейки в одном флаконе, и не отозвался на призывы Кати. Ну, отлично! Не хватало еще заблудиться в незнакомом лесу на ночь глядя! Кстати, о ночи: в лесу действительно ощутимо потемнело, и Катю прошиб вдруг холодный пот: она-то как-нибудь, может, и переночует в лесу, а вот Лебедь умрет!
Слезы сами собой навернулись ей на глаза, и Катя всхлипнула. Все пропало!
— Вот куда ты полезла? — услышала она вдруг знакомый голос.
— П-папа? — икнув, пораженно спросила она, увидев у соседнего дерева отца.
Он стоял, сложив руки на груди, и на лице его было выражение, которое Катя отлично знала, — недовольство с толикой разочарования и беспокойства.
— Ты мне скажи, ты чем думала, когда пошла по лесу шляться? Да ты на даче, когда с матерью идешь грибы собирать, через раз умудряешься заблудиться, а это дикий лес, опасный, неровен час — сгинешь тут. Голову-то иногда включать надо.
— Я… подожди, пап, ты как здесь?..
— Как-как? Да вот так. За тобой приехал. Нечего по всяким сомнительным местам шастать, — проворчал отец, подойдя чуть поближе. — Отпуск ей подавай, Буян ей подавай! Нормальные люди, между прочим, с семьей отдыхают, а на даче дел немеряно. Все, возвращаемся домой. Мать борщ вчера сварила, с мозгами, как ты любишь.
Он протянул ей руку, и первым инстинктивным порывом Кати было взять ее, встать с земли и отправиться домой, ведь обычно она старалась не перечить отцу, особенно когда тот находился в таком настроении, но…
— Не могу, — помотала она головой, — мне источник надо найти, без мертвой воды Лебедь не выживет!
— Не выдумывай, источник ей какой-то нужен, — проворчал отец. — Без тебя обойдутся, не маленькие. Она кто? Царица, у нее охранник есть, витязи, муж, опять же. Они и так уже все на ушах стоят, как-нибудь разберутся. А ты что? Ты, чай, не спасателем работаешь, а экономистом. Работник умственного труда. Куда в чужие дела лезешь? Не мешай людям работать. Пошли, говорю.
Когда отец говорил таким голосом, спорить с ним было бесполезно. Катя встала, сделала было шаг к нему, но остановилась.
— Не могу, — прошептала она. — Я Руву обещала. Лебедь, она… Она хорошая, искренняя такая, меня тепло приняла, я от нее только добро видела. Еще она подруга Юлианы. Не могу я ее вот так вот предать!
— Катерина! — прикрикнул отец. — Ты мне это брось. И так творишь невесть что. Из банка ушла, непонятно где и кем работаешь: то ли финдиректор, то ли девочка на побегушках, и карьерных перспектив никаких. Тьфу ты, даже вспоминать о твоей конторе не хочется, вечно ты там допоздна сидишь, Трудовой кодекс Хаммурапи как не для них писан. Все, возвращаемся домой, пора уже за ум браться.
Он потянулся к ней, чтобы схватить за руку, но Катя отшатнулась от него, едва снова не упав.
— Нет! Пока не найду источник — никуда я не пойду! И вообще… — она запнулась, лишь сейчас почувствовав что-то неладное. — Как ты здесь оказался? Вот прямо здесь-здесь.
Лицо отца исказилось от злости, и в его чертах Катя увидела что-то совершенно чужое и пугающее. Настолько, что она развернулась и помчалась прочь, не разбирая дороги. Заблудится — значит, заблудится, но лучше так, чем оставаться рядом с… вот с этим.
Остановилась она, когда ее легкие и сердце наотрез отказались в таком бешеном темпе. Убедившись, что за ней не гонятся, Катя прислонилась спиной к ближайшему дереву и медленно сползла вниз по корявому стволу, силясь отдышаться. Несмотря ни на что, она не до конца была уверена, что это и в самом деле не отец пытался вернуть ее домой, и еще не совсем рассеявшийся ужас разбавляло чувство вины. В конце концов, отец всегда желал ей только добра, даже если иногда его представление о том, что хорошо для Кати, а что нет, расходились с ее собственными. Пожалуй, никогда еще она не противоречила отцу так открыто и дерзко. Разумеется, они с мамой не всегда действовали так, как он хотел и просил, но обычно их сопротивление было скрытым и хитроумным, и они не чурались манипуляций и лести, когда долгие и изнурительные уговоры не помогали. А вдруг этот отец-не отец прав? Действительно, ну куда она полезла? Что она может? Она ведь никто и звать ее никак.
— Вот-вот, — словно в ответ на ее мысли, сказала… Вика, выходя из-за куста. — Пушкарева, ты, как всегда, в своем репертуаре. Ничего не можешь нормально сделать.
— Кто бы говорил, — пробормотала в ответ Катя. Появление Вики удивило ее еще меньше, чем внезапно возникший посреди леса на неведомом острове отец. Мало ли, вон, Андрей Палыч и Кира прилетели же на Буян, Вика вполне могла за ними увязаться.
— Ты посмотри на себя: ни рожи, ни кожи, ни ловкости, даже колдовать не умеешь, а все туда же, царицу поперлась спасать. Думаешь, тебе за это медаль дадут, героиней на весь мир объявят, ко двору Буянскому приблизят, золотом осыплют? Размечталась! У тебя всего-то один талант — считать, да еще Андрею преданно в рот заглядывать. Больше ты ни на что не годишься, — фыркнула Вика.
— То ли дело ты, да? — устало спросила Катя.
Это их вечное противостояние, которое в “Зималетто” можно было игнорировать, делать вид, что она выше этого, пользоваться тем, что рабочий этикет и врожденное отсутствие агрессии и острого языка не позволяли ответить ей на все насмешки и оскорбления и вступить в открытый конфликт, давно вымотало Катю настолько, что сейчас ей хотелось не столько высказать Вике все наболевшее — хотя перспектива была заманчивой, — сколько просто заставить ее заткнуться и исчезнуть. Тем более что в глубине души Катя понимала, что Вика в чем-то права.
— У меня-то как раз много талантов, поэтому я — лицо компании, а ты работаешь в чулане, — ухмыльнулась Вика и потянулась, наглядно демонстрируя все свои достоинства, которые подчеркивало обтягивающее ярко-красное платье. — Меня запоминают и узнают, а ты для всех так и остаешься невнятным убожеством. Считать и компьютер может, даже получше тебя, а умение правильно общаться с нужными людьми и видеть выгоду дано не каждому. Тебе — не дано. Ты что, правда веришь, что найдешь мертвую воду и спасешь Лебедь? Размечталась! Нашлась героиня, тоже мне. Да ты по коридору “Зималетто” не можешь пройти, чтобы не споткнуться или не врезаться в кого-нибудь. С такими спасателями и врагов не надо.
— А ты, конечно, нашла бы и спасла на раз-два, — огрызнулась Катя.
На нее накатила вдруг страшная слабость и апатия. Меньше всего ей хотелось сейчас вставать и куда-то идти. Лес в стремительно надвигающихся сумерках казался ей даже уютным: темно-зеленая трава и мох вполне могли сойти за мягкий матрас, а сомкнувшиеся над ее головой кроны деревьев — за полог, защищающий ее от враждебного мира.
— Я? Нет, конечно, — рассмеялась Вика. — Что я, дура, что ли? Я же не ты, я бы и пытаться не стала. Переждала бы в лесу, вернулась на корабль ночью, ободранная, промокшая и замерзшая, рыдая, что не смогла найти источник и спасти царицу, убивалась бы по ней, как по родной. Потом мы бы траурно вернулись во дворец, и я сделала все возможное, чтобы утешить горюющего вдовца. А там и до трона царицы рукой подать. Но даже если и не выгорело бы… уж королевская кровать мне точно покорилась бы. Быть фавориткой тоже неплохо.
Катя невольно скривилась, и Вика снова фыркнула, еще более презрительно.
— Ой, вот только не надо строить из себя святошу! Можно подумать ты не хотела бы жить, как королева. Не переться каждое утро на работу, не горбатиться за смешную зарплату, не терпеть криков Андрея, обеспечить родителей, иметь все, что твоей душе угодно. Давай, скажи, что тебе ничего не надо. А еще говорят, что ты умная. Дура ты, как есть дура.
Нет, если посмотреть под этим углом, то в чем-то Вика и впрямь была права. Не то чтобы Катя всегда мечтала стать миллионершей, причем без особого труда, но много денег — намного лучше, чем мало денег. Родителям, опять же, помогать надо. Царицей — не царицей, но стать, например, министром финансов Буяна Катя не отказалась бы. И интересно, и почетно, и никого соблазнять не надо. Для этого, по схеме Вики, и делать-то ничего не придется, только наоборот, не-делать: просто не вставать вот с этого самого места еще пару часов. Ага, а потом сообщить Гвидону, то есть, царю Салтану-младшему, с его обаятельной улыбкой и всегда немного печальным взглядом, буквально светящемуся при одном только взгляде на Лебедь, что Катя не смогла спасти его жену. А потом попытаться его обаять, и втереться к нему в доверие, и убедить, что ради памяти Лебеди и во искупление своей вины Катя готова на все, в том числе и поработать в министерстве финансов, а там, глядишь, Гвидон и впрямь задумается о новой женитьбе, и… Всю усталость и сонливость Кати вдруг как рукой сняло. Неловко поднявшись на ноги, которых почти уже не чувствовала, она оперлась рукой о дерево и сказала в чувством:
— Какая же ты все-таки тварь!
И поковыляла прочь, сама не зная, куда идет, лишь бы подальше от Вики.
— Эй, ты куда? Пушкарева, не глупи, хочешь, чтобы тебя сожрали ночью в лесу дикие звери? Вернись!
Не слушая ее, Катя лишь ускорила шаг, насколько это было возможно. Лес затих, будто бы дневные животные и птицы уже приготовились к ночи, а ночные еще не проснулись, хотя в нем было не так темно, как ей казалось, еще минуту назад. Возможно, у нее еще есть время.
Катя вздрогнула, когда у нее прямо над головой раздалось глухое уханье совы, и решила, что ей лучше поторопиться, пусть это было сложно, учитывая, что она понятия не имела, в каком направлении ей двигаться, а заросли ежевики вокруг не стремились расступаться, чтобы дать ей дорогу. Когда Катя, наконец, продралась сквозь них, она шумно выдохнула, одернула остатки лохмотьев, которые еще недавно были приличной одеждой, сделала шаг вперед и угодила прямиком в ручей. Стремительный ледяной ручей. Ноги у нее, естественно, мгновенно промокли, и Катя от души выругалась. Впрочем, как говорится, нет худа без добра: идея пойти против течения, вдоль относительно свободного от препятствий берега показалась ей здравой и удачной. Уж лучше так, чем снова плутать наугад по кустам.
И все же: ну как, как ее угораздило оказаться в такой ситуации. Еще неделю назад она рассчитывала затраты на новую коллекцию “Зималетто” в трех вариантах: какой ее видел Милко, какая при этом разрешена законом и какую компания в действительности могла себе позволить, не продав души как минимум половины работников, и даже не мечтала об отпуске на море. И зачем Юлиана на самом деле ее сюда отправила? Не отдохнуть же, само собой. Но какой от Кати может быть толк, тем более если она не представляет, что вообще творится вокруг. Интересно, Андрей так и сидит в околотке? Как только “Победа” вернется на Буян — с живой и невредимой Лебедью, разумеется, — Катя будет умолять отпустить его. Если только Кира уже не сделала этого. Кира… Что-то подсказывало Кате, что теперь ей вряд ли удастся продолжить работать в “Зималетто”, даже если она и решит там остаться. С чем она, кстати, так и не определилась. Правда, в свете происходящего, она сомневалась, что ей захочется перейти на работу к Юлиане. Ладно, Буян, но командировку куда-нибудь, скажем, в Валгаллу она точно не переживет.
Занятая мыслями о туманном будущем и пугающем настоящем, Катя едва не врезалась в забор, внезапно выросший перед ней. Охнув, она отступила назад, посмотрела на украшающие штакетник черепа, чередующиеся с крынками, тяжело вздохнула и постучала в калитку.
— Здравствуйте, — громко сказала она. — Можно войти? Есть здесь кто-нибудь?
Калитка была приоткрыта, и Катя подозревала, что она не скрипнет, если открыть ее пошире и зайти во двор, но она все еще хотела жить, поэтому послушно ждала снаружи приглашения войти. Домик за забором был небольшим и симпатичным, с резными цветными ставнями и красной черепичной крышей. Несколько клумб во дворе цвели пышным цветом, а в дальнем углу стоял колодец с воротом.
— Здравствуйте, — еще громче повторила она. — Хозяева дома? Можно мне войти?
Ответа так и не последовало, и Катя со вздохом опустилась на землю, прислонившись спиной к забору.
— Я не то, чтобы против свежего воздуха и прогулок на природе, — сказал Коля, присаживаясь рядом с ней, плечом к плечу, как когда-то в детстве, когда они после уроков шли гулять в парк и ели одну плюшку на двоих на скамейке под кленом, — но что мы тут делаем, а?
— Не знаю, что здесь делаешь ты, но лично я ищу источник мертвой воды, — искоса взглянув на него, ответила Катя.
— Это был риторический вопрос. Почти. Пушкарева, серьезно, ты реально хочешь найти источник? Вот прямо пойти к Бабе-Яге и спросить у нее? Ты вообще, что ли, с ума сошла?
— Что тебя так смущает?
— «Смущает»? Да нет, ровным счетом ничего. Моя лучшая подруга хочет покончить жизнь самоубийством одним из самых экзотических и неприятных способов на земле, но меня это совершенно не смущает. Ты бы еще к Кощею подошла с вопросом о том, как найти его смерть. Ты совсем ку-ку, да? — яростно жестикулируя, выдал Коля. — Какой источник, какая Баба-Яга? Это не для нас, ты что, не понимаешь?
— В смысле, не для нас? — искренне удивилась Катя. — Это еще почему?
— Потому, — сердито буркнул Коля. — Мы с тобой, к сожалению или к счастью, слишком умны и бесталанны для того общества, в котором родились, я всегда это говорил. Вон, тобой на работе шеф с удовольствием пользуется, но ни в грош тебя не ставит. — «Где-то я это уже слышала», — пробормотала себе под нос Катя, но Колю это не остановило. — А все потому, что мы с тобой не соответствуем представлениям общества о прекрасном. Хотя вот кто, кто сказал, что это их прекрасное на самом деле прекрасно? Но нашего мнения все равно никто не спрашивает. У нас есть мозги, но нас никто не воспринимает всерьез. И, если уж быть совсем честным, то ты не помнишь, что ли, что у нас с тобой по физкультуре в школе было? Да ни тебе, ни мне ни разу не удалось даже приподнять меч-кладенец, не то что научиться с ним управляться. А сколько раз мы падали с тренировочного Змея Горыныча? Ты сколько раз попадала в мишень при стрельбе из лука? Именно, ни разу, как и я! Разве с такими данными можно стать героем, то есть, героиней? Нет, конечно, даже не мечтай!
— Ну, знаешь ли, физическая сила и ловкость здесь не главное, — возмутилась Катя. — Помыслы важнее.
— Ага, то-то и оно.
— Ты это о чем?
— Не хотел я затрагивать эту тему, но раз уж ты сама начала… — помявшись, сказал Коля, немного помолчал и продолжил, взъерошив волосы: — Герой, вроде как, должен быть без страха и упрека, чист сердцем, благороден душой и все такое, а ты…
— Что — «я»?
— Пушкарева, ты отчет подделывала?
— Подделывала, — с упавшим сердцем подтвердила Катя.
— Гуляющего налево шефа перед невестой выгораживала и прикрывала?
— Выгораживала.
— А когда ты про своего помолвленного Жданова с придыханием и с горящими глазами, рассказывала, ты им как шефом восхищалась, или как потенциальным рыцарем на белом коне? Только честно?
В ответ Катя лишь виновато опустила голову.
— Ну, и вот, — развел руками Коля.
Катя окончательно пригорюнилась и уперлась лбом в согнутые колени. Да что ж такое-то, а? Она признавала, что допустила много ошибок в своей жизни, и не всегда была честна, вопреки воспитанию отца, и ее мотивы были порой далеки от благородных, и на обрученного шефа она заглядывалась, но неужели это все перечеркивает ее благие намерения? Не всегда, не всегда они ведут в ад. Сейчас она просто хотела спасти Лебедь, неужели ее прошлые грехи такие уж ужасные, что из-за них она должна опустить руки и покорно отступить в сторону? С другой стороны, героиня из нее и впрямь так себе…
— Так, ну все, — решительно сказала Катя, неловко поднимаясь на ноги.
— Домой? — с явной надеждой спросил Коля.
— Устроил мне тут гадание на ромашке! — зло ответила Катя. — Могу - не могу, способна — не способна, достойна — недостойна, получится — не получится. Я вам кто, Гамлет, что ли? Делай или не делай, нечего рассусоливать. Я такая, какая есть — что поделать, другой не предвидится. Что смогу, как смогу, то и сделаю.
— Кать, не глупи, пропадешь же!
— Там видно будет. Разберусь по ходу дела.
— Подожди, ты куда? — схватил ее за руку Коля, увидев, что она пошла дальше, мимо дома.
— Куда глаза глядят. Я хотела спросить, не знают ли хозяева, где найти источник. Раз они не отзываются, значит, или их нет дома, или они не хотят со мной общаться. А мне некогда ждать, когда они соизволят до меня снизойти.
— Ты что, не знаешь, что так дела не делаются? — не отпуская ее, сказал Коля. — Сама вышла к месту, где тебе могут помочь, а теперь сбегаешь отсюда? Сама-то подумай.
— Я думаю. Думаю о том, что мне надо поторопиться, и на всякие сложные и долгоиграющие игры у меня времени нет. Вот это вот все: затопить печку, убраться, испечь пирог, организовать баню — во-первых, я не успею, а во-вторых, это не по моей части. Буду искать сама.
— Что ж ты такая упертая-то, а? Ослица какая-то, а не экономист! — Коля разжал пальцы и кивком показал на калитку. — Иди. Будем считать, что отступление от привычных правил стандартного протокола — это результат переговоров.
Катя взглянула на калитку, которая гостеприимно распахнулась сама собой без единого звука, а когда снова повернулась к Коле, то оказалось, что он исчез.
— Предатель! — возмутилась Катя и, секунду поколебавшись, зашла во двор.
— Ну, здравствуй, девица, здравствуй, красавица, — напевно приветствовала ее Ольга Вячеславовна, встав на крыльце.
— Здравствуйте. Я стучалась, — на всякий случай сообщила Катя. — И я обратно не поверну, пока не найду источник мертвой воды.
— Да я уже поняла, — усмехнулась Ольга Вячеславовна. — Ослица.
Катя потопталась на месте, собираясь с духом, и спросила:
— Скажите, пожалуйста, вы знаете, где он? Я… я готова заплатить, если цена будет мне по плечу… То есть, нет, я заплачу в любом случае. Найду как.
Катя прекрасно понимала, что платить надо за все, особенно в таких ситуациях, так же как отдавала себе отчет в том, что порой цена бывает настолько высокой, что она может и надорваться. Но выбора у нее не было.
— Это я тоже вижу. Не волнуйся, обещаю, что ты сможешь заплатить, и я даже не потребую от тебя первенца. А пока что… набери-ка ты мне воды. Старая я стала, мне самой уже трудно.
— Да, конечно.
Катя подошла к колодцу, подергала цепь, чтобы убедиться, что ведро опущено на дно, и взялась за рукоять ворота… и отшатнулась с криком: ее ладони, коснувшиеся гладкой деревянной ручки, словно обожгло огнем. Или не “словно”, а действительно обожгло: кожа у нее тут же покраснела, а кое-где даже пошла волдырями. Ольга Вячеславовна наблюдала за ней с нескрываемым интересом. Катя подула на руки, стиснула зубы и сказала себе, что боль — в голове, а значит, усилием воли ее можно отключить. В теории так, возможно, и было, но в действительности еще более сильная боль заставила ее выпустить рукоять и во второй раз. Отчаянно тряся кистями рук, чтобы хоть как-то унять боль, Катя смотрела только на колодец, избегая взгляда Ольги Вячеславовны. Прикусив губу, Катя сделала глубокий вдох и решила, что чем дольше она тянет, тем меньше у нее шансов поднять ведро. Хотя она и так не представляла, как ей это удастся: кожа на ладонях у нее уже облезла и висела черно-белыми лохмотьями. Даже легкое дуновение ветра причиняло боль, но у нее по-прежнему не было выбора. Взявшись за ручку, она выдохнула и заорала во весь голос — так было хоть немного, но легче. Почти негнущиеся пальцы упорно цеплялись за рукоять, отвратительно пахло горящим мясом, а цилиндр крутился еле-еле, и ведро со дна поднималось поистине черепашьими темпами. Катя была уверена, что и эта попытка не увенчается успехом, но в какой-то момент ей показалось, что от боли ее руки онемели и потеряли чувствительность, и крутить ручку стало намного проще. Она даже перестала кричать, и просто молча тянула ведро, пыхтя и кривясь от напряжения. Наконец ведро поравнялось с краем колодца, и Катя, с трудом удерживая рукоять одной рукой, второй ухватилась за ведро и кое-как поставила его на землю. А потом сама плюхнулась рядом и заревела.
— Нечего мне тут сырость разводить, — проворчала Ольга Вячеславовна. — Ослица. Чего реветь-то?
Икнув, Катя рискнула посмотреть на свои обожжённые ладони, ожидая увидеть черно-красный обгорелый ужас, но увидела лишь розовую кожу с припухшими мозолями. Да и от боли осталось одно воспоминание. И правда, чего реветь?
— Справилась, молодец. Значит, получишь, что хотела.
— А… а цена. То есть, спасибо, большое спасибо, но в обмен на что?
— Ни на что. Это, девочка, не так работает, ты же не молодильные яблоки или, там, смерть Кощееву искала. Мертвая вода — это другое. Считай это наградой за твои усилия и твердолобость.
С этими словами она подняла ведро, воды в котором оказалось всего-то чуть-чуть на самом донышке, и налила ее во что-то крошечное… в скорлупку от грецкого ореха!
— Держи. Донесешь — будет твоя Лебедь жить. Не донесешь — не обессудь.
Да она издевается!
— Донесу, — мрачно пообещала Катя. Умрет — но донесет. И плевать на вечную неуклюжесть и на стремительно темнеющий лес, где нет ни единой тропинки, зато вдосталь корней и ям.
И понесла. Руки дрожали, и Катя лишь крепче стиснула пальцами скорлупку, боясь пролить даже каплю.
— Донесу, — бормотала она себе под нос, — куда деваться-то? Я не для того эту чертову воду добывала, чтобы ни с чем вернуться. Пусть Лебедь только попробует не очнуться. Донесу, убьюсь, но донесу.
Она понимала, что до “Победы” надо добраться как можно скорее, но идти приходилось медленно, не отрывая глаз от земли, чтобы не споткнуться.
— Только попробуй не донести, — пригрозила она самой себе. — Вот только попробуй!
Она не знала, сколько еще ей надо было пройти, — клубочек, предатель ты этакий, куда ты делся? — но по ее ощущениям времени у нее осталось совсем немного. А сил — еще меньше.
— На секундочку, — сказала она, остановившись у какого-то дерева, и прислонилась к нему плечом. — Всего секунду передохну.
— Катенька, ну наконец-то! Еле-еле вас нашел.
Катя справилась с корнями и ухабинами, но вздрогнула и едва не разлила воду, услышав знакомый голос. Забавно, что когда-то он вызывал у нее пресловутых бабочек в животе, а сейчас она лишь тяжело вздохнула и буркнула, закатив глаза:
— Вас тут только не хватало.
* * *
К третьему десятку гоблинов азарт и здоровая злость в Андрее достигли своего пика.
— Сами напросились, — с ухмылкой приговаривал он, рассекая очередного зазевавшегося гоблина пополам. Те, кому повезло больше, отделывались ожогами и переломами.
Откровенно говоря, он никогда не думал, что способен создать такое мощное и стабильное застывшее пламя. Прежде оно у него выходило далеко не всегда, а когда все же получалось, то было слабым и быстро гасло. Отец не скрывал своего разочарования, а мама немедленно начинала утешать Андрея и убеждать его (а заодно и отца) в том, что все у него еще впереди, что он еще очень молод, что потом он станет настоящим мастером пламени, и это еще больше выводило его из себя. Учитывая его наследственность с обеих сторон, он уже в детском саду должен был пугать своих обидчиков-соседей по горшку огнем. Ладно, с маминой стороны эта наследственность была не так ярко выражена, судя по ее немногочисленным рассказам, но из оговорок отца, о семье которого Андрей почти ничего не знал (и, повзрослев, осознал, что это и к лучшему), складывалось впечатление, что к окончанию школы он уже должен был бы стать грозой если не мира, то по крайней мере всего города. Потенциальной. Однако прежде он лишь рисовался перед девушками своими умениями — только на это их и хватало. Сейчас же лоза исправно полыхала и не думала гаснуть, не говоря уже о том, чтобы сгореть — пусть только попробует!
Огненный хлыст исправно расправлялся с гоблинами, но мелкие твари были настолько шустрыми, что некоторые все же умудрялись цапнуть его то за одну ногу, то за другую. Тогда Андрей ненадолго останавливался, тряс ногой, проклинал гоблинов (некоторые из этих проклятий даже срабатывали прямо на месте) и шел дальше. К шестому десятку гоблинов у Андрея онемели рука и плечо, ноги горели от укусов, и он с доброй ностальгией вспоминал то заседание Совета директоров, на котором он потел от ужаса, представляя фальшивый отчет о работе компании. Какое безмятежное, мирное время!
После очередного укуса Андрей умудрился от души пнуть злобную заразу, отправив ее в ближайшие кусты, и решил немного перевести дух. Угрожающе поигрывая хлыстом левой рукой, Андрей потер свежий укус, размял плечо и утер пот со лба.
— Не время останавливаться, добрый молодец, — прогудел у него за спиной мужской голос.
Андрей вздрогнул и обернулся — у него за спиной стоял витязь. Точнее, куча витязей. Целый отряд витязей, выстроившихся за Андреем квадратом. В любом других обстоятельствах это выглядело бы довольно устрашающе… Это и выглядело чертовски устрашающе, особенно учитывая, что витязи зажгли на максимум факелы, входившие в их стандартную экипировку наравне с мечами-кладенцами, палицами и жемчужинами-в-раковине — военным аналогом яблочка-на-тарелочке. Через одного витязи держали факелы опущенными вниз или поднятыми вверх, создавая надежную, надо полагать, преграду для гоблинов.
— Да неужели? — с язвительностью, достойной Сашки Воропаева, сказал Андрей.
Вообще-то, работа в правоохранительных органах или вместо правоохранительных органов, да еще и чужой страны, никогда не была в его списке “кем я хочу стать, когда вырасту” (президент “Зималетто”, положа руку на сердце, тоже, но об этом как раз он старался не думать).
— Поистине. Враг не дремлет, Дуб в опасности, — пробасил витязь, не меняя сурового выражения лица.
В этот момент гоблин вцепился зазевавшемуся Андрею в руку, и он вынужден был согласиться с витязем. Щелкнув огненным хлыстом, разгоревшимся с новой силой, Андрей тяжело вздохнул и снова пошел вперед. Ладно, чем быстрее он с этим всем покончит и поможет местной полиции, тем больше у него шансов найти Катю целой и невредимой.
Откровенно говоря, Андрей малодушно надеялся, что к тому времени, как они с витязями доберутся до Дуба, Кот как-то сам уже со всем разберется. Но, увы, ему не повезло: Дуб ходил ходуном и едва не сгибался пополам, по трясущейся и звенящей цепи носился кругами огромный черный клубок, шипящий и истошно вопящий. Иногда среди этой какофонии можно было разобрать отдельные человеческие слова: “Интеллигент блохастый!”, “Мошенник смердячий!”, “Рыболюб!”, “Лисофил!”. Время от времени среди веток мелькал то рыбий хвост, то плавник, то зубастая пасть, а сверху на Андрея и остальных сыпались листья и увесистые желуди, которые больно ударяли по темечку и плечами. Один из них, летевший прямо ему в нос, Андрей успел вовремя поймать и ничуть не удивился, увидев, что желудь был золотым. Интересно, неужели раньше никто не придавал значения тому, что официально распространяемая версия Буяна о том, что основа их национального благосостояния — орешки с золотыми скорлупками и изумрудными ядрами, которые грызет во дворе королевского дворца черная белка, — растут на ели, полна противоречий? Какие, спрашивается, орехи на ели? Со скорлупками и ядрами величиной с вишню? Тем более что на той елке, которую показывали во всех передачах, посвященных острову, — это было единственное предоставленное Буяном видео длиной в полминуты, других фото и видео в мире просто не существовало, — отчетливо видны были обычные еловые шишки. С другой стороны, обычные туристы вряд ли смогли бы подтвердить или опровергнуть свои подозрения, если таковые у них имелись, а от не-туристов Буян наверняка умел защищаться. Да чтоб ему провалиться, как Атлантиде, со всеми его тайнами!
Витязь, который был сейчас у отряда за главного, все с тем же каменно-угрюмым выражением лица на удивление аккуратно вынул из пальцев Андрея желудь и убрал его в свою тактическую торбу.
— Собственность царства.
— Угу, я так и понял. Лучше скажи, что делать-то будем?
— Спасибо за помощь, добрый молодец. Дальше мы сами.
Если витязь считал, что Андрей начнет возражать, то он ошибся. Сами — так сами. Андрей пожал плечами и отошел в сторону. Только сейчас он заметил, что все гоблины куда-то разом исчезли. Это было подозрительно, но он все же потушил застывшее пламя, и хлыст в его руке снова превратился в обычную ветку. По правде говоря, он вдруг испугался, что пламя погаснет само собой, просто потому что продержалось так долго.
Витязи обступили Дуб, и едва ли не синхронно почесали затылки, скрытые шлемами. Как самим разбираться с дерущимися Котами, агрессивной Русалкой, сошедшим с ума Дубом добрых двадцати метров в обхвате и все остальным, они явно не совсем представляли. Андрей, впрочем, тоже. Не то чтобы это было его проблемой, но он все еще хотел побыстрее со всем покончить.
Сеанс недолгих коллективных и молчаливых раздумий прервал громкий и тонкий, на грани ультразвука, крик. В ту же секунду, пока все зажимали себе уши, пытаясь сообразить, что происходит, Дуб на мгновение замер, а затем принялся трястись сильнее обычного, ощерившись тысячей мелких зубов. Опять они! Конечно, поняв, что у них появился шанс поживиться, гоблины прекратили терроризировать людей и отгонять их прочь от Лукоморья, даже если это и было их основной задачей, и ринулись грабить Дуб. Крик прекратился так же внезапно, как и начался, зато коты, наконец-то расцепившись, заорали в два голоса: “Воры! Лови их, мя-я-яу-у-у-у!”. Витязи переглянулись, подошли поближе к Дубу и попробовали было забраться на него по цепи, но гоблины не дремали и бросились в атаку, защищая то, что уже считали своей законной добычей. Витязи с воплями тяжело попадали на землю, зажимая укушенные носы и подбитые глаза. Коты с утробным рычанием носились по дереву, то и дело взвизгивая, когда до них добирались гоблины. Впрочем, и гоблинам доставалось по первое число и от них, и от Русалки, смахивающей врагов тяжелым хвостом, однако численный перевес был все же не в пользу защитников Дуба, и потому “собственность царства” продолжала уплывать в чужие загребущие лапы.
Вокруг царил хаос и оглушительный шум и гам, однако Андрея внезапно охватило чувство, порой появляющееся ни с того ни с сего в детстве посреди веселой игры, или в юности на отвязной вечеринке, или уже во взрослом возрасте в разгар интересного и перспективного проекта, — нестерпимая скука, внезапное раздражение и желание оказаться как можно дальше отсюда. То, что еще минуту назад было неожиданным, но захватывающим приключением и даже поводом для гордости, превратилось в тягостное обязательство, совершенно, до отвращения неинтересное. И это вдруг привело Андрея в невероятную ярость. Его сотрудники думали, что видели его в гневе? Ха, как бы не так! То, что он испытывал прежде, когда Милко в очередной раз капризничал, и образцы новой коллекции превращались в труху, когда конкуренты запускали к ним в офис северную моль, чтобы уничтожить наряды из шкур мамонта, когда Воропаев появлялся в офисе и кофе тут же скисал прямо во рту, когда Катя любезничала с тем налоговиком, нагрянувшим с проверкой, — все это было ерундой, цветочками по сравнению с тем, что Андрей чувствовал сейчас. Легкой летней моросью по сравнению с тайфуном. Он ощутил, как клокочущая у него в груди ярость перерождается в ревущее безжалостное пламя. Вот сейчас родители точно им гордились бы.
Сунув два пальца в рот, как когда-то научил его Ромка, Андрей залихватски свистнул, надеясь, что хоть немного, но был похож на Соловья-Разбойника, и заорал во все горло:
— Значит так, я сейчас считаю до пяти, и если к тому времени, как я досчитаю, на Дубе останется хоть одна живая, условно живая и неживая, но чересчур активная душа, я спалю его к чертовой матери.
И чтобы доказать, что он не шутит, Андрей без малейшего напряжения, первый раз в жизни, но так, словно делал это сотни раз, он выдохнул чистое смертельное пламя длиной в метр.
— Для тех, кто не в курсе: я не с Буяна, так что нах… плевать я хотел на ваш Дуб, ваше достояние и все остальное. Спалю без малейших колебаний, даже не сомневайтесь. Раз, два, три… — Андрей снова выдохнул столп пламени для наглядности и продолжил после короткой паузы: — Четыре…
Гоблины дружно издали возмущенный и полный негодования вопль, злясь на то, что их лишили наживы, но все же благоразумно исчезли, правда, напоследок обстреляв Андрея и витязей желудями — обычными, не золотыми, и невесть откуда взявшимися камнями. Русалка повисла вниз головой, зацепившись хвостом за самую нижнюю ветку, и клацнула внушительными зубами прямо перед лицом Андрея, как бы намекая на то, что она-то уж точно никуда не денется с Дуба, просто потому что не может. Оба Кота слетели с дерева, и один из них немедленно пустился наутек.
— Базилио, мер–р-р-рзавец, не уйдешь! — прошипел Кот Ученый, бросаясь в погоню.
— Пять, — закончил Андрей.
Русалка оскалилась, неразборчиво ругнулась и проворно скрылась в листьях, напоследок шлепнув Андрея хвостом.
Наступившая вдруг тишина показалась Андрею райской музыкой.
— Спасибо, добрый молодец, — хлопнув Андрея по плечу, сказал витязь. — Справился ты с татями коварными, честь тебе и хвала. Умения твои достойны восхищения, однако же они могут опасны, если применять их неосторожно.
Стальной блеск в глазах витязя намекал на то, Андрей пожалеет, если не будет соблюдать осторожность, несмотря на все свои заслуги.
— У меня, знаешь ли, тут у вас помощница пропала. Любимая. Катенька. Мне ее найти надо. Позарез надо. А уж осторожно или нет — это как получится. По обстоятельствам. Она, видишь ли, не одна пропала, она с вашей царицей пропала, — многозначительно глядя на витязя, ответил Андрей.
Витязь помолчал и снова хлопнул Андрея по плечу, но теперь гораздо сильнее.
— Добро, — кивнул он. — Остальные наши братья сейчас царицу Лебедь ищут, во все стороны разошлись, везде гонцов отправили, ни одного камня не перевернутым не оставят, ни одного слуха — не проверенным. Сейчас мы здесь закончим и к ним присоединимся. Найдем нашу царицу и твою девицу.
— Надеюсь. Собственно, вы тут сами заканчивайте, а я на поиски. Здесь от меня толку нет, а там…
— Да ты не торопись, — сжав его плечо, с которого он так и не убрал руку, криво усмехнулся витязь. — Наслышан я о твоих подвигах, из-за которых ты в околоток попал. Перед царем за тебя лично просить буду, чтобы помиловал за помощь твою в защите Дуба, да только одного тебя я все равно отсюда не отпущу. И без того на Буяне сейчас неразберихи хватает, незачем еще добавлять. Да и братья наши некоторые — горячие головы, ну как примут тебя за татя? У нас на острове такие, как ты, не водятся.
— “Не водятся”? — вскипел Андрей. — Я тебе не зверушка какая-то, чтобы водиться, я….
Утихшее было пламя снова начало разгораться у него в груди, и витязь, почувствовав это, встал прямо перед Андреем, скрестив руки на груди.
— Охолонись, молодец. Не враги мы тебе. Лучше… — он осекся, недоуменно глядя на что-то за спиной Андрея. — Это что еще за диво?
Был бы это кто-то другой, Андрей заподозрил бы ловушку, но витязь казался ему честным — в пределах разумного, конечно, — малым. Он обернулся, всмотрелся в “диво” и шумно выдохнул.
— Вот зря ты меня не отпустил, — сообщил он. — Боюсь, сейчас и я перестану у вас “водиться”.