НРКмания

-24-


Били куранты, гремели фейерверки, я стояла, судорожно вцепившись пальцами в бокал с шампанским, и считала: пять, шесть, семь… И одним единственным моим желанием было исчезнуть отсюда, провалиться сквозь землю, только бы не видеть обеспокоенных лиц родителей, и суетливо озирающуюся по сторонам Маргариту Рудольфовну.
Не пришел… Он не пришел… Большего позора и быть не может…
- С Новым годом!!! - заорали все. Чоканье бокалов раздалось повсюду.
- Катюха, с Новым годом! - это папа, улыбается, держит маску, старается меня подбодрить.
- Катенька, ну, чего ты милая! Сейчас такие пробки. Опаздывает он!
- Или машина заглохла. Вот у меня один раз история была… Представляете, Маргарита, едем мы с Сашкой, Сашка — это мой сослуживец, до части, а дело было срочное, и тут зажигание раз, и вырубилось. Мы и так, и этак, и толкали. Под капотом вроде все исправно. А не заводится.
- Да, что вы говорите! - Маргарита Рудольфовна изобразила подобие интереса.
- А до части еще километров пятнадцать!.. - продолжал папа.
Что же… Я старалась. Сделала все, что могла. Теперь пора умывать руки.
- Катенька, это не у тебя звонит? - одернула меня мама.
- Что?
- Телефон, - она указала глазами на сумочку.
Действительно, звонит. Номер Андрея.
- Алло.
- Катя! Катя, вы меня слышите?
- Да. А... кто это?
- Роман Малиновский. Катя, мы попали в… эм… потасовку. Не могли бы вы сейчас приехать и забрать нас?
Салют гремел нескончаемыми залпами. Разноцветное зарево за окном слепило и мешало слышать и понимать.
- Что, простите? - спросила я, медленно отступая в сторону.
- Вы на машине? Катя, если можете, скорее приезжайте!
- Что с Андреем?
На том конце трубки возникла пауза. Я думала, с ума сойду, погибну, паду под этими самыми залпами салюта, словно они не в воздух, а в меня насквозь пролетают.
- Катя… Э… Нормально все. Вы не беспокойтесь! Помяли его немного, но жить будет.
- Как это помяли?
Что значит помяли? О чем он говорит? Неужели опять розыгрыш, очередная игра с неизвестным мне финалом?
- Екатерина Валерьевна… Катя, не пугайтесь, ничего страшного. Только это… Скорее приезжайте.
- Диктуйте адрес.
Я тут же двинулась к выходу, на ходу соображая как лучше и быстрее проехать к указанному Малиновским месту, и не попасть в глухую пробку… Пробку? А они сейчас есть? Никогда раньше не разъезжала по городу едва ли не под бой курантов.
- Катенька, ты куда? - это мама догнала меня. - Кто звонил? Андрей?
Вот что им ответить?
- Да, это он… Там машина, действительно, заглохла, просил забрать.
- Вот, а я что говорил! - воскликнул подошедший папа. - Так, может, и мы поедем.
- Валера, они сами разберутся.
- Валерий Сергеевич, а вот вы не дорассказали историю по черепаховый суп, очень интересно, - обреченно вымолвила Маргарита Рудольфовна.
Женщины взяли папу в оборот. Бедный папа, бедные женщины…
Если честно, меня немного трясло. И хотя умом я понимала, что для беспокойства поводов нет, нехорошее предчувствие, основанное, в первую очередь, на слишком уж бодрившемся голосе Малиновского, периодически накрывало с головой. Я вздрагивала, цеплялась в руль крепче, и мысленно считала перекрестки: еще два, а потом направо… Черт, только не красный!
Что же с ними случилось? Потасовка — это драка? Их, что избили? Да еще так, что они не могут самостоятельно добраться. Но почему не позвонили в скорую помощь?..
Так ведь Новый год… Возможно, не дозвонились…
А почему помяли?.. Помяли… Это глагол. Прошедшее время. Множественное число… Их было много… Тех кого помяли… или тех, кто помял...
Что можно помять? Одежду, тесто… Пластилин…
Кости, - шепчет мне въедливый голос. - Кости можно помять, и сломать…
Черт! Опять красный!..
Ну, ничего! Еще три перекрестка. Направо, налево и прямо…
Когда я приехала к указанному месту, то никого не увидела. Припарковавшись, вылезла из машины, прошлась вдоль кустов у дороги и вокруг дома. Никого… Вообще никого вокруг. Ни одного человека.
Набрала номер Андрея. Вызов шел, но на звонок никто не отвечал.
Я брела обратно к машине, как вдруг услышала пиликающие звуки телефона справа — за углом магазинчика. Я рванула туда.
Телефон лежал на дорожке у киоска, я сразу его увидела, а рядом, упершись спиной в стену, и склонив голову вниз, прямо на снегу, припорошившим ледяную корку, сидел человек. Его изодранная рубашка пестрела кровавыми пятнами, брюки казались измельченными в грязи, а на плечи был накинут пиджак с оторванной подкладкой. Вся фигура этого человека, в целом, выражала какую-то недвижимую обреченность. Сколько он тут сидит? Пять минут, десять, час или вечность?
Я подошла ближе. Подняла мобильный телефон… И замерла, не в силах озвучить настигшие внезапно догадки.
- Извините, - пошептала я, до конца не веря ни своим глазам, ни тревоги, звенящей во мне.
Черная грива волос, беспорядочно свисавшая вниз, взметнулась, приоткрывая лицо.
- Боже, Андрей… Что с тобой?
Он был… весь в кровоподтеках, лицо опухло, глаз заплыл в синяке.
Я подлетела к нему. Скинула этот нелепый пиджак.
Так… Руки… Ребра… Кости, вроде целы. Или нет?..
- Ай! - он вскрикнул и отшатнулся
- Что? Больно? Где болит?
- Везде… Катерина Валерьевна, - он попытался улыбнуться, но в результате поморщился и тяжело вздохнул. - А мы тут немного… упали, - поведал он мне.
- Упали? Наверное, на льду подскользнулись? - он еще и врать пытается. - А мы — это кто?
- Мы — это я и Ромка.
- Какой Ромка?
- А где это он? - Андрей завозился, попытался привстать, застонал.
А действительно, где Малиновский?
- Ромка!! Ро-ом! - заорал Андрей, хриплым, пьяным голосом. Пьяным? Точно, пьяным… Так он еще и напился! - Не отвечает, - он как будто бы даже обиделся, что друг не отвечает, надул губы, хмыкнул.
Значит, вы пьяны, господин Жданов. Так-так-так…
- А кто первый драку начал? - спросила я невинно.
- Эти индюки помяли мою машинку.
- Кто?
- Катенька, что же вы не понимаете! - он даже разозлился на меня за мою недогадливость. - Мы ехали на машинке, а тут эти индюки на светофоре стоят… врезались… Пришлось поговорить с ними… по душам.
- А сколько их было?
- Кого?
- Ну, этих… индюков.
- Четверо. Здоровые. Боксеры.
- И еще один вопрос… Вы пили до того, как сесть в машину или после?
Он лукаво улыбнулся, застрелял глазками, плечиками пожал, мол, ни-ни — ни до, ни после — и тут же вскрикнул от боли.
Боже! За что мне все это? Что я сделала не так в своей жизни, чтобы принимать столько испытаний? Утащила у мамы без спроса конфеты? Так это же было один раз, и то — в третьем классе! За что такая кара суровая?
Я готова отказаться от сладкого навсегда… ну, хотя бы на год… месяц… Да, лучше на месяц!.. Так вот, я готова отказаться от сладкого на целый месяц, лишь бы только не видеть больше ни Жданова, ни Старкова, ни Малиновского…
- О, Катенька, вы приехали!
Не-на-ви-жу! Как же я ненавижу этот голос.
Я медленно обернулась и впилась тяжелым взглядом в товарища Малиновского.
Тот резко перестал улыбаться. Икнул. И как бы оправдываясь показал мне жестяную баночку в руках.
- Вот!
- Что вот?
- Пиво, - ответил он гордо. - Холодное! Держи, Палыч! Приложи к синяку.
К которому? - хотелось мне возопить, но я сдержалась. Ни к чему разбазаривать свои нервные клетки так щедро, что-то мне подсказывает, что они мне еще пригодятся.
- А снег нельзя было приложить?
Малиновский вздрогнул, вытаращил на меня глаза.
- Точно! Снег! Как же я сразу не догадался…
- А вы скорую вызывали?
- Не нужно никакой скорой! - подал голос Андрей.
- Вот. Андрюха против. Я тоже, если честно. В Новый год, и в скорую. Пф-р. Мерзость!
- А вы не подумали, что у него что-нибудь сломано? Да помогите же вы мне его поднять!
Я его дергала за руку, со всех сторон пыталась поднять, но Андрей сопротивлялся, не желая расставаться с сугробом. Роман Дмитрич хоть вызывал у меня острое желание придушить его или прихлопнуть каблучком, все же сейчас был единственным человеком, способным дотащить Андрея до машины.
- Не поеду я домой! Не хочу! - сопротивлялся Андрей, и вскрикнул, когда Малиновский дернул его на себя.
- А мы не домой поедем, - успокоила его я, и, сдержав слово, привезла в травмпункт. Там сдала этих двоих врачам, к моему приятному удивлению, находящимся в трезвом и даже шутливом настроении.
- Не волнуйтесь, Екатерина Валерьевна, будут сопротивляться, уколим им чего-нибудь… усмирительного, - хитро улыбаясь, пообещал мне один из них, который силой тащил, как это не странно, Малиновского, отбивавшегося больше Андрея.
- Это было бы прекрасно, - глядя прямо в глаза Роману Дмитричу, ответила я. - А некоторым можно и двойную дозу.
Малиновский поежился, в пьяных глазах читался испуг.
- Инквизиторша, - шептал он уходя, подгоняемый врачами, за дверь.
Пока я ожидала их в коридоре, позвонила мама.
- Все хорошо, не беспокойтесь. Машину Андрея мы оставили. Едем домой. Мамочка, не надо к нам. Поезжайте к себе… Да, конечно… Обязательно завтра к вам заедем. И Маргарита Рудольфовна? Замечательно! Да, папочка, да… Хорошо. Разумеется. И вас с Новым годом. Да… до завтра. Спокойной ночи. Да… пока. Да, мам. Пока. Хорошо. Да. Всё…
Уф-ф… Тяжело. Тяжело врать. Тяжело продолжать этот блеф…
Как же хочется разрубить всё сейчас же. Одним махом. Уехать куда-нибудь. Забыть эту историю. Начать жизнь с чистого листа. Мне так этого хочется — с чистого листа. Я чувствую, что целый этап, целая жизненная эпоха завершились во вне вчера… или раньше.
Больше нет Дениса. Пусть не отомстила ему и вообще последняя решающая встреча прошла коряво, но его больше нет в моем сердце. Не волнует, не пугает, не существует…
Забавно… Как будто вместе с Денисом ушли все страхи и сомнения, злость на себя и комплексы. Он ушел и забрал с собой ту Катю, которую так жаждал заполучить — жалкую, забитую, никому ненужную дурнушку, с которой в люди стыдно выйти. Та Катя ушла вместе с Денисом. И пусть уходят…
Легко. Очень светло на душе от мыслей о будущем. Наверное, там впереди, действительно, поджидает меня что-то очень хорошее. Не может же быть, чтобы всегда страдать от одиночества и какой-то несложенности, неправильности происходящих вокруг событий! Где-то там, наверняка, есть и моя сказка со счастливым концом. И она рядом, я чувствую это…
Вот только разберусь со Ждановым и Малиновским и обязательно встречу свою сказку. С распростертыми объятиями.
- Екатерина Валерьевна, - вышел врач, - с этим ничего серьезного, - он кивнул на Малиновского, мило воркующего с медсестрой, склонившись над ней, пока она заполняла что-то в карточке. - А у другого перелом руки и жар. Мы, конечно, дали ему жаропонижающего, но… Я бы рекомендовал вам обратиться…
- Никуда я не поеду! - послышался недовольный голос Андрея. - Никаких скорых и больниц.
Я вошла в кабинет. Андрею накладывали на руку гипс. Он морщился, злился, на пылающем, красном лице выступили капельки пота. Его шатало. Он еле сидел, еле стоял. И алкоголь, даже если и был в организме еще десять минут назад, теперь выветрился окончательно.
- Хорошо, - сказала я просто. - Мы поедем домой.
А Малиновский… А Малиновского я сдам в надежные руки.
Я вышла за дверь, и набрала Юлиану.
- Юлианочка! И тебя с Новым годом!.. Ой не спрашивай. Все потом. Юлиан, у меня к тебе просьба… Ты можешь приютить Малиновского… Нет, я не сошла с ума. Его избили… немножко. Но не в этом дело, понимаешь, я не могу его сейчас упустить. Сама знаешь, что я с этим товарищем хочу серьезно поговорить, но сейчас, когда он в таком состоянии, не могу. А у тебя он будет под присмотром. Правда? Я тебя обожаю! Нет, тебя больше всех… Разумеется, больше шоколада. О чем ты говоришь? С чего ты взяла, нет, я не засомневалась. Тебе показалось.
Я поспешила свернуть разговор.
- Все, Юлианочка, тогда я сейчас к тебе его привезу.
Отлично! Золотая клетка готова и ждет к заселению.
Я вернулась в кабинет. Внимательно выслушала все рекомендации врача. Забрала, рецепт и рентген перелома, и результаты анализов.
Андрей вышел молча, и всю дорогу до машины тихо и молча шел за мной, а вот Роман Дмитрич сопротивлялся, не хотел он покидать приглянувшуюся ему медсестру. Но ничего, сейчас мы его отправим на перевоспитание!
Я завела машину, включила печку. Мороз крепчал и стекла уже успели покрыться тонкой корочкой льда. Дворники пришли в движение. Ледяная корка треснула и расползлась по краям. Я потерла замерзшие руки, крепко сжала руль, и двинулась с места.
Малиновский что-то там рассказывал на заднем сидении, трещал без умолку. А вот Андрей молчал, и вздрагивая периодически, крепко обхватывал себя скрещенными на груди руками. Я следила за ним боковым зрением. И гнала быстрее, как можно быстрее. Печка работала исправно, но ему этого мало.
- Катенька, я задохнусь сейчас. Приоткройте окошко, - завозмущался Малиновский.
Задыхайтесь, Роман Дмитрич, на здоровье! - хотелось ответить ему. Но я снова пересилила себя. Не время еще…
- Мы почти приехали, - я даже улыбнулась ему в зеркало заднего вида.
- А куда мы приехали? - он завозился, принялся вглядываться в окна.
- Туда, где вас очень ждут.
Я припарковалась во дворе многоэтажек.
- Пойдемте!
Малиновский, словно на автопилоте, послушался меня и вышел из машины следом. Как раз в этот момент подбежала Юлиана.
- И где у нас тут раненый? - заворковала она.
- Вот он! Очень плох, Юлианочка. И очень нуждается в заботе и любви.
- О, этого у меня с избытком. Пойдем, Ромочка.
Она подхватила его под руку и увела, счастливо улыбающегося. Кажется, Роман Дмитрич потерял нюх, не чует западни. А еще охотником себя считает!
Андрей был плох. Очень. Его колотило всего, выворачивало.
Я думала поседею, пока доеду до дома. Снова гнала, превышала скорость, нарушала.
И когда приехала даже выдохнула с облегчением.
- Где мы? Вы меня тоже своей подружке сдадите?
У него еще хватало сил иронизировать.
- Мы приехали ко мне… домой. Пойдемте.
- Большая честь, - проворчал он тихо. И мне так обидно стало. Плохо ему, очень плохо, и еще злится на меня за что-то. На меня!! Ту, которая на горло себе наступила, пытаясь помочь ему. Обидно. Так, что аж слезы, непрошеные, жаркие слезы рванули из уголков глаз.
Я подхватила его, едва удержав, и медленно двинулась по искрящемуся коварному снегу, скрывшему тонким покровом лед. А где-то вдалеке по-прежнему гремел салют, и был праздник, с елкой, с подарками, со счастливыми веселящимися незнакомцами, и мама с папой, наверняка, уже дома пили чай и обсуждали «Зималетто» и Маргариту Рудольфовну, в частности (она им понравилась, это очевидно, и, наверное, хорошо, ведь так?), и увиденную изнутри великосветскую тусовку и просто красоту.
Как хорошо, что в моем доме исправно работает лифт. Это фантастика! Никогда раньше не была так благодарна и счастлива лифту. Едва я нажала на кнопочку, как двери призывно распахнулись, и вот мы уже мчимся на седьмой этаж. И я впервые не боюсь этого полета и сомкнувшихся вокруг меня железных стенок. Я думаю только об Андрее, точнее о том, чтобы скорее доставить его в тепло и спокойствие. Ему очень плохо, и это состояние, словно инфекция, передается и мне, и я тоже вздрагиваю, и покрываюсь потом, словно пробежала стометровку за пять секунд.
Ключи выпадают из рук. Я едва попадаю в замочную скважину. Андрей стоит, привалившись к стене, тяжело дышит. Ну почему я не отвезла его в больницу? Почему послушала его? Что мне теперь с ним делать?
- Проходите, - провела его в гостиную, помогла сесть на диван. Андрей сразу же ухватился за плед и вкрутился в него, как в кокон.
- Сейчас, сейчас… Чаю. Вы пьете чай?
Молчит, но кивает… неуверенно, правда. Ничего! Сейчас, сейчас…
Принесу ему побольше одеял, раз он так хочет закручиваться.
Андрей благодарно улыбается, выхватывает у меня одеяла, прячется. И вскрикивает задев руку. Я тут же подбегаю к нему и помогаю укрыться поплотнее.
Я настраивала себя на суматошную ночь. Не знала, как справлюсь, точнее, боялась, что не справлюсь, что температура не спадет, что… Да много еще всяких «что», но…
Мои опасения оказались напрасными. Выпив чаю и согласившись после моих долгих уговоров, выбраться из-под одеял, чтобы скинуть с себя грязную изодранную одежду и переодеться в мой старый безразмерный банный халат, желтенького цвету, Андрей снова устроился поудобнее (насколько это вообще было возможно) на диване, и уснул. Просто уснул.
Спустя какое-то время я осторожно подошла к нему, тихо положила ладошку на лоб. Он был холодным. Температура спала. Он расслабился. И уснул.
Вот и хорошо… Вот и отлично… Теперь бы и самой как-то успокоиться…
Я приняла горячий душ, долго стояла под струями тепла, пока не согрелась, пока внутри меня не перестал носиться сквозняк. А потом тоже обкрутилась одеялом, не включая свет, вошла в комнату, забралась на подоконник (привычка, любимая с детства), обняла подушку, и вгляделась в горизонт ночного города.
- Ну, здравствуй, Новый год!


Я тебя так ждала! Веришь, веришь?
Каждый миг неустанно ждала.
О тебе, о тебе, о тебе лишь
Сочиняла смешные слова.
Вымышляла волнующе сказки,
Волновалась — то верно! И в ночь
Призывала под заревом краски
Увидать тебя, цельным, точь-в-точь.
Где-то, где-то ты есть честно-честно!
Где-то, где-то я встречу тебя,
И скажу, может быть, неуместно,
Лучезарной улыбкой слепя:
«Как же долго ты шел! Невозможно!
Наконец-то, мы встретились… Ты?».
Подойду, прикоснусь осторожно.
И не станет вокруг пустоты.

_________________
- Ты не туда идешь! Огни в другой стороне!
- Мне все равно, я зажгу свои.

-25-


Он проспал больше суток, а если быть точной, около сорока часов — весь день и ночь первого января и утро второго. И если честно, то поначалу я только обрадовалась тому, что Жданов не собирается страдать на моих глазах от жара, от болей, он крепко спит и выглядит вполне умиротворенным, насколько это вообще возможно при наличии огромного фингала на глазу, многочисленных ссадин и сломанной руки. Он даже не ворочался, лежал в одной позе (хотя на моем диване особо и не разгуляешься), только лишние одеяла скинул, и то — во сне. И я, успокоенная тем, что все обошлось, решила не терять времени и заняться неотложными делами. А их накопилось превеликое множество, особенно тех, что связаны с «F-corporation»! В командировку ведь я не поехала, вместо меня Виталий Олегович, оказывается, Зорькина отправил. Вот ему я и позвонила, в первую очередь.
- Пушкарева, ты же знаешь, как я тебя люблю! - елейным голоском поприветствовал меня Коленька.
- Знаю, Коль. Знаю. Но прежде, чем ты начнешь упражняться в комплиментах, послушай… Я бы лучше уехала вместо тебя, хоть в Сибирь, хоть в Монголию, неважно куда, только бы не вот это все…
Я обвела взглядом комнату, остановилась на Жданове, и тяжело вздохнула.
- Слабое оправдание, Катенька. И верится с трудом.
- Коль, я замужем. Муж — Жданов. Пьет уже третьи сутки. Вчера вообще подрался. Сейчас лежит у меня в гостиной.
- Ага… А я, значит, на Анджелине Джоли женился. Детишек ее всех усыновил. Мы сейчас в Ульяновске. На детском утреннике. Хороводы водим. Анжелочка, еще бутербродика с бужениной? Тут просто бутерброды с бужениной раздают.
- Коль! Колька, я сейчас серьезно.
- Пушкарева, прекрати врать! Не знаешь, как искупить свою вину, тогда вообще лучше бы не звонила!
- Можешь спросить у Юлианы. Коль я тогда, когда с Денисом поговорила… Коль, я напилась. А проснулась со штампом в паспорте.
- Так, стоп! Подожди. Ты не шутишь?
- Такими вещами не шутят.
- И… И что ты собираешься делать?
- Без понятия… Коль, я запуталась…
- Да. Дела…
- Но ты не забивай голову. Лучше скажи, как там дела с фабрикой!
- Сгорело не все. Только южное крыло и часть оборудования. Мы тут все посчитали. Ущерб, конечно, существенный, но компания переживет. А вот я не переживу, если не узнаю, как моя лучшая подруга всего за три дня моего отсутствия успела обзавестись мужем, да еще и довести его до алкоголизма.
- Зорькин!
- Да-да, я слушаю. Внимательно слушаю.
- Коль, это была ловушка.
- В смысле?
- Я тебе при личной встрече все расскажу.
- Так не честно, Пушкарева. Я же не доживу, умру от любопытства в дороге — между Москвой и Ульяновском, прямо на трассе.
- А я теперь не Пушкарева — это раз. И на машине тебе ехать нельзя, на поезде, кстати, тоже.
- Это еще почему?
- А как же твоя большая голливудская семья? Им нельзя по нашим дорогам. Только на самолете.
- Вот же вредина ты! Вредина. И знаешь, я не завидую твоему Жданову. Ловушку расставлял для тебя, а угодил сам.
- Никуда он не угодил. Я дарю ему свободу! Вот только придет в себя.
- Он что, без сознания там??
- Почти, спит.
- Нет, я все-таки уточню у Юлианы. Слишком невероятно все это.
- С Новым годом тебя, Коленька. Подарок получишь, как вернешься.
- Что ты! Самый лучший подарок для меня — ты, золотце ты мое!
Обожаю Зорькина. За его колючесть и ядовитость. Если бы он сейчас стал жалеть меня, подбадривать, я бы расплакалась, честное слово. И этот гад, каким-то невероятным образом уловил мое настроение, находясь в сотнях километров от Москвы. Лучший друг…
Наша взаимная неприязнь, на самом деле — напускное, фантик, скрывающий искреннюю любовь и переживание. Этот фантик появился недавно, примерно пять лет назад, когда я поняла, что по-другому с Колькой не могу общаться, он видел меня слабой, он узнал обо мне такое… И терпеть жалость в его глазах — невозможная пытка. И я стала его атаковать, подшучивать над ним, даже пытаться обижать. Это довольно странно… Но мне так было легче в тот момент. А потом мы просто привыкли. Зорькин вошел во вкус, он открыл в себе сомнительный талант остроумия и стал утверждать, что обладает убойным сарказмом и неповторимым юмором. Он даже несколько анекдотов выучил. И я подозреваю, изучил всю теорию по сочинению шуток.
Колька потрясающий друг… Но дела прежде всего!
Следующие часы, вплоть до самого вечера, я провела в звонках. Связалась со знакомым начальником милиции и попросила взять под личный контроль дело о вчерашнем дтп и драке, пусть разбираются. Я, конечно, и сама мечтала разукрасить физиономии этим двум заигравшимся мальчишкам. Но вот, когда четверо на двоих и скрылись с места драки, даже не позаботившись вызвать скорую… Это подло. А подлость должна быть наказана.
Далее я договорилась с эвакуаторщиками, чтобы доставили автомобиль Андрея в ремонт. Затем позвонила родителям. Пусть лучше я первая их огорошу, чем они будут думать, гадать, да ожидать нас на обед.
- Мам, Андрей руку сломал, - полуправда — почти не ложь, ведь так?
- Ой, как же это? - в телефонной трубке послышались аханья, папа что-то заворчал.
- На льду подскользнулся вчера. Я не хотела вас расстраивать. Но все хорошо. Гипс наложили, сказали, ничего серьезного и скоро срастется.
Мама еще долго советовала мне, какой чай Андрею заварить, давала рекомендации держать больную руку в тепле и на улицу не высовываться.
Я смотрела в этот момент на мирно спящего обладателя этой самой сломанной руки и гадала, сколько родителям еще хватит терпения не приехать ко мне и лично не взяться ухаживать за уже заочно полюбившемся зятем. Скорее всего, не больше четырех дней, неделя — если повезет. Но недели ему ведь хватит для выздоровления? Я очень на это надеюсь, потому что врать больше не хочу, не могу просто.
Юлиане я звонила, находясь в смятенных чувствах.
- О, Катенька, доброе утро!
- И тебе доброе... Вообще-то уже почти вечер.
- Знаю-знаю, дорогая, но первое число у меня всегда шиворот-навыворот. А тут еще этот гражданин Казанова! Он мне вчера пол ночи Шекспира в подлиннике читал, представляешь! Офелия, - говорит, - не быть нам вместе, трон любви не терпит. А потом руки целовал и плакался на несчастную судьбу.
- Ты сейчас о Малиновском говоришь?
- О нем. Все о нем, любимом. После всего того, что между нами было…
- А-а… что между вами было?
- Пьяные серенады до половины ночи. Эту… как ее… Девушка Прасковья из Подмосковья пел.
- Подожди… Так он же не был пьян настолько, чтобы...
- Ага, конечно! Это тогда он был еще трезв, а у меня, едва вошел, потребовал виски, чтобы залечить душевные раны.
- Понятно…
- А вот мне ничего не понятно, Катюш. Дальше-то мне с ним что делать? Он сейчас спит, а что потом? Еще одного явления Гамлета я не переживу.
- Я не знаю… Еще вчера мечтала поговорить с ним, высказать все, запугать… А сейчас… Не хочу я больше ничего выяснять. Пусть живет.
- Подожди-подожди! Как это не хочу! Катенька, мы так не договаривались. Я что, зря его терпела?
- Прости, Юлиан.
- Ну, уж нет! Ты передумала, сдулась, а вот я… Я бы поработала над его воспитанием. Ты же не будешь против, если я немножко разыграю этого великого комбинатора.
- Юлианочка, только не переусердствуй. Он мне еще в «Зималетто» пригодится.
- А вот это, как получится. Все, Катерина, мне пора. Хочу успеть подготовиться, пока он не очухался.
Вот и Юлиане передался дух авантюризма. Или это он перешел от нее ко мне?
За окном валил снег. Большими хлопьями кружился в белом хороводе и медленно опускался на землю, искрил вокруг фонарей. Я взглянула на часы. 17.47. Как же рано темнеет, никак не могу к этому привыкнуть.
Весь вечер я провела в работе, улетев в просторы ноутбука. Таблицы, графики, прогнозирование — они всегда меня завораживали, увлекали, словно сказочные миры. А это и были именно миры, сказки, в которых существовали уже не в теории, а наяву все мои проекты, бизнес-планы, идеи и разработки. Цифры бились друг с другом не хуже рыцарей за умницу, красавицу прибыль. А добрая крестная фея, в чьей роли выступали инвесторы, решала все проблемы, превращая тыкву в карету, огурцы в лимузины и так далее.
Я отодвинула от себя ноутбук, потянулась. Спина затекла от неудобной позы, перед глазами прыгают прямоугольные мониторчики. А за окном по-прежнему валит снег.
Двенадцатый час. А Андрей все спит…
Паника с новой силой атаковала меня перед сном. В голову лезли страшные мысли. Я несколько раз поднималась с постели, бежала в соседнюю комнату, чтобы проверить Андрея. Хватала его за руку, тихонько дергала, но разбудить не решалась. И недовольная, терзаемая страхами, уходила обратно к себе.
Как и когда я уснула — не помню. Но вот утром, открыв глаза, испытала огромнейшее облегчение. Там, за дверью был шум, кто-то ходил, гремел предметами, а это значит...
Я, как была, в ночнушке выскочила из комнаты. И тут же натолкнулась на острый, очень внимательный взгляд.
- Доброе утро, - глубокий бархатный голос вдребезги уничтожил спокойствие и уют моей маленькой квартирки. Обои, мебель, предметы летели вниз, как массивный хрусталь, отскакивали осколками...
Ночнушка показалась мне прозрачной. А я сама себе — нелепой дурочкой.
- Как вы себя чувствуете? - пересилив смятение, спросила я.
- Если не считать бегающих по мне бегемотов, то в полном порядке. Еще бы где-нибудь одежду раздобыть.
Я посмотрела на него озадаченно. И только сейчас заметила, что Андрей после душа, стоит обкрученный одним лишь полотенцем. А на плечах и накачанном торсе красуются огромные синяки.
Во рту пересохло, я закусила губу, и заставила себя улыбнуться.
- Могу предложить только спортивный костюм. Но он меньше на несколько размеров.
Так… Он должен быть где-то в шкафу. Зорькин как-то жил у меня, когда я была в командировке, и оставил небольшое имущество.
- Вот. Примерьте. Пока что, это все, что может вам подойти.
- Спасибо, - он очаровательно улыбнулся и улизнул в ванную.
Я перевела дыхание, и тоже побежала прочь, скорее одеваться. В шкафу специально искала что-нибудь помассивнее, например, серые брюки прямого фасона и объемную вязаную кофту. И пусть я ни в один стиль не попаду, зато будет тепло, спокойно и надежно.
Когда я вышла из комнаты, снова обнаружила Андрея, он сидел на тумбочке в прихожей и смотрел на дверь, из которой я вышла, то есть на меня смотрел, поджидал. Колькин спортивный костюм сидел на нем нелепо, штаны коротковаты, гипс чудом пролез в рукав.
Я снова растерялась. Чего это он так смотрит? Сказать, наверное, что-то хочет… Ну, хорошо. Давно пора расставить все точки над «и».
Я выпрямилась.
- Я очень рада, что вам лучше… Вы меня напугали…
- Простите, Катя, я не хотел…
- Андрей Палыч, - набралась храбрости посмотреть ему прямо в глаза, - нам нужно поговорить… Пройдемте на кухню.
Он стоял и смотрел на меня непонимающе. Я пошла первая, села за стол, он с явной неохотой вошел следом, но так и остался стоять в дверном проеме.
- Сядьте, пожалуйста, - медленно, нерешительно, но сел. - Андрей Палыч, я согласилась продолжать эту авантюру со свадьбой только для того, чтобы не расстроить родителей. Мои мама и папа никогда бы не поняли такой выходки… с пьяным замужеством. А Маргарита Рудольфовна… ей ведь нельзя нервничать, у нее больное сердце… Но вы… оказывается, вам все равно, и ничего этого не нужно…
- Катя, нет. Все не так…
- Я думаю, нам лучше развестись, пока не поздно, пока ситуация не зашла…
Я не успела договорить. Андрей вскрикнул, схватился за голову.
- Что такое? Андрей, что болит?
- Голова… Ай, стреляет… в висок и сюда…
Я заметалась вокруг него.
- Что? Что принести? Может, вызвать скорую?
- Нет! - вскрикнул он еще громче. - Лучше дайте мне что-нибудь холодное приложить.
- Да-да, сейчас…
Я схватила полотенце, намочила его водой.
- Пойдемте, вам надо прилечь.
На удивление, он дошел до дивана легко, почти без моей помощи, плавно опустился на подушку.
Я застыла рядом с ним, не зная, что делать дальше. Продолжать разговор невозможно, ему же плохо...
- Кать, если честно, я очень голоден, - он виновато улыбнулся. - Съел бы даже волка, - но, при этом, посмотрел почему-то прямо на меня, действительно, хищно посмотрел, так, что я поежилась, и поспешила ретироваться обратно на кухню, и там задумалась о непростом вопросе: еда… хм… как-то же ее готовят? Что я умею? Что я умею… Ага, умею готовить яичницу. Открыла холодильник, и добавила — с сыром. Прекрасно!
Сытый Жданов, однако, на первый взгляд, ничем не отличался от голодного. Он по-прежнему буравил меня глазами и что-то недоговаривал. Но как только я подходила к нему, пытаясь начать разговор (любой), он тут же хватался за голову.
- Катенька, пощадите меня.
И я великодушно решила оставить его в покое… пока… Пусть лежит, выздоравливает. А чтобы он не скучал, и отвлекся от наблюдения за моими передвижениями, я включила ему телевизор (подарок Зорькина на новоселье). Правда, это не очень помогло… Жданов, казалось, даже не смотрел на экран…
Поэтому я решила позорно сбежать… по делу, конечно же, - в магазин, за продуктами.
- Катя, давайте я с вами, помогу пакеты нести! - тут же вызвался он, когда я сказала, что ухожу.
- Вам же нельзя! Андрей Палыч, вам нужно соблюдать постельный режим, и тогда вы скорее поправитесь!
Я дружелюбно улыбнулась, но натолкнулась на его хмурый взгляд, и поняла, что ничегошеньки не понимаю в сложившейся ситуации и в Жданове лично! Вселенная послала мне непреодолимые испытания! Но алгоритм не сходится, у задачки нет решения, потому что… потому что я не знаю условий, черт возьми! Как?! Как понимать такое вот чересчур уж странное поведение Андрея?
А может быть, все дело в том, что он головой ударился и себе что-то повредил? Этого мне только не хватало!
И где у нас тут ближайший магазин?



* * *



Я привык просыпаться в разных местах, в разных постелях и с разными женщинами (с одной или с двумя, тут уж как повезет). Я привык к похмелью, оно меня не берет, в смысле, даже после серьезной попойки, наутро я всегда свеж, бодр и готов к новым свершениям. Мой организм не приемлет хандры и болезней, отвергает их, как нечто чужеродное. Я легко меняю привязанности на впечатления и уютный домашний уголок на гостиничный номер. Я привык к неожиданностям. По крайней мере, я так считал до сегодняшнего дня…
А дело все в том, что проснувшись в незнакомой постели, первое, что я обнаружил — я одет… полностью… То есть на мне костюм: брюки, рубашка, жилет, пиджак и даже галстук! А еще туфли на ногах, черные, лакированные… А у изголовья кровати лежит свадебное платье…
Я начал задыхаться от подступившей паники. Вскочил с постели, споткнулся, упал. Пока полз по полу, обнаружил у себя на безымянным пальце кольцо, а под кроватью чулки.
- Ромочка, ты уже проснулся.
Я прижался к полу. В комнату вошла обладательница розовых тапочек. Тапочки сначала постояли на месте, а потом пришли в движение. В мою сторону, к сожалению.
- Рома-а, а чего это ты там делаешь?
Пришлось мужественно принимать удар, я перевернулся, медленно поднялся. И…
Напротив меня стояла Юлиана Виноградова собственной персоной. Кроме розовых тапочек на ней красовался такой же розовый халат и розовые бигуди в волосах.
- А… - что-то мне поплохело, кольнуло в бок.
- Ромочка, что такое? Где болит? Иди сюда, дай я поцелую.
- Не надо! - вскрикнул я. - Мне уже лучше… А… э… Юлианочка, а что происходит, скажи мне, пожалуйста?
- А разве что-то происходит?
- Это я у тебя хотел бы спросить. Что я здесь делаю?
- В данный момент ты ведешь себя глупо, дорогой.
- Глупо? Я? А… А как еще я должен себя вести?
- Хотелось бы, повежливей. Там, между прочим, моя мама и твои родители. И ни к чему так кричать, не дай бог, подумают, что мы ссоримся.
- Что? Мои родители здесь? - я с опаской посмотрел на дверь.
- Да, в соседней комнате. Они еще даже не обедали, все тебя ждем. Ну, милый, - она вцепилась в меня своими ручищами, залезла под рубашку, - чего это ты так напряжен? - ухватилась за ремень.
- А-а-а, Юлианочка… - я отпрянул, попытался увернуться, но она не сдавалась, настигла меня со спины, обхватила меня за талию, и зашептала в ухо:
- Если ты хочешь, я помогу тебе расслабиться.
- Нет. Что ты! Зачем заставлять ждать родителей? Мне уже не терпится их увидеть… - затараторил я, плавясь от жара возле уха. - Но для начала, напомни мне, как мы поженились? Мы же поженились?
Она так натурально надула губки, что я почти поверил, что она обижена.
- Ты что, не помнишь? Малиновский, как тебе не стыдно! - воскликнула громко. - Сначала на коленях ползал, руки целовал, плакался, замуж звал… А теперь не помнишь?!
- Я?
- Ты!
- И… что же… мы… мы…
- Что?
- Поженились?
- А ты в этом сомневаешься? - повертела пальчиком с обручальным колечком у меня перед глазами.
- И ты согласилась? - вот в это верилось меньше всего.
- А ты меня заставил!
- Не может такого быть…
- Сказал, с крыши сбросишься, если я не скажу «да».
- И ты мне поверила?
- А ты не выглядел шутником. Уж извини, но если бы я тебя не перехватила у открытого окна, не знаю, как бы все закончилось.
- И… что теперь?..
- А это ты мне скажи, милый мой, муженек! Сначала заставил замуж выйти, а теперь что? Избавиться мечтаешь? Не выйдет! Цезарь, иди к мамочке.
- Что? - прохрипел я.
Юлиана наклонилась и подхватила на руки кудрявый комок шерсти.
- Видишь, мой мальчик, этот дядя обманул твою мамочку, - сюсюкала она перед этой блохастой скотиной, - а мамочка не любит, когда ее обманывают. А особенно не любит, когда ей изменяют. И пусть некоторые запомнят раз и навсегда, что гулящих кобелей мамочка вот так вот раз, и чик-чик. Да, мой малыш?
- А… - я искал выход, мозг напряженно работал, но решений не выдавал, а когда в комнату вошла моя мама, он и вовсе взорвался, микросхема перегорела.
- Ромашечка, я так рада за тебя! Наконец-то, выпало счастье и на нашу семью. Поздравляю тебя, мой мальчик!
Если еще хоть кто-нибудь скажет «мой мальчик», я залаю!
- Роман, мужик, поздравляю! - это папа пожал мне руку.
И тут появилась она — ужас моих кошмаров — теща, настоящая, во плоти.
- Здравствуйте, Роман, - она официально представилась: - Олимпия Сергеевна.
- Рад знакомству! - пробормотал я и под одобрительные взгляды родителей поцеловал ей руку.
Если я думал, что все самое страшное позади, то я глубоко ошибался. Мирный обед превратился в мое персональное уничтожение, столб позора. Именно так выглядит, полагаю, утро в аду.
Но главный вопрос, который мучил меня сильнее всего: почему они здесь все? Разве у нас не медовый месяц, или как он там зовется? Молодоженов же полагается оставлять наедине, или нет, не так? Почему мама сидит сейчас здесь и обсуждает с Юлианой мой гастрит? Почему папа приглашает нас жить к себе — в Екатеринбург, и Юлиана, почти соглашается с ним?! Какой, к черту, Екатеринбург? Я не поеду никуда! А со мной она не хотела бы посоветоваться для начала, прежде, чем принимать такие решения? И вообще, не хочу я ничего!
Господи, пусть это будет сон! Пусть я сейчас проснусь, и вот этот стол и довольные лица, обсуждающие мою жизнь, на меня не обращая никакого внимания, исчезнут! Как пух. Растворятся…
- Милый, ты не поможешь мне принести пирог?
Юлиана, ангельски улыбаясь, вытащила меня на кухню. И там огрела по голове полотенцем.
- Ты чего молчишь? - прошипела она.
- Что? А что я должен говорить?
- Повторять перед родителями монолог Гамлета, который ты мне вчера всю ночь наизусть рассказывал.
- Что я?..
- В любви признаваться ты мне должен!
- А…
В этот раз мне на голову приземлилась прихватка, и толчок в спину.
Я с тоской посмотрел на окно. А какой тут интересно этаж?
- Ты идешь? - Юлиана дернула меня за руку.
- А? Да…
- Пирог не забудь. В духовке, - сказала не оборачиваясь и вышла.
Да, ад выглядит именно так. А может быть, я умер? Может быть, я прыгнул все-таки из окна и теперь… Не-ет… Папин смех невозможно спародировать. Этот звук… шипящий гусь, тонущий в реке… Значит, все в самом деле… И я, правда, женился… вчера… я… женился… Черт, и что мне делать?

_________________
- Ты не туда идешь! Огни в другой стороне!
- Мне все равно, я зажгу свои.

-26-

- Андрей, завтрак на плите, я побежала.
Это стало уже традицией — сбегать от меня по утрам. И вообще, сбегать…
Подумать только, Катя Пушкарева меня сторонится. А если быть точнее, мечтает отделаться и как можно поскорее. Эта решимость - развестись со мною немедленно - так и проскальзывает у нее в мимике, в движениях, в том как и что она говорит.
А я, кретин, решил, что Катенька имеет на меня какие-то планы, боялся, что прибьет к своему тоненькому, но очень прочному каблучку. Страдал. Придумывал, как ее аккуратно так охладить, отпугнуть, но не обидеть. Напивался, перед Малиновским трагедию разыгрывал, вопрошал: «Что мне делать?». А проблемы, оказывается, как не было, так и нет. Екатерина Валерьевна всего лишь пожалела родителей. Все так просто! Жалко ей стало! И готова была немного потерпеть наш «абсурдный», как она выразилась, брак, пока все не поуспокоятся, а потом по-тихому расстаться, не привлекая лишнего внимания. Так просто!
Но даже и ее ангельскому терпению пришел конец после моей новогодней выходки. А я… я просто хотел немного опоздать, чтобы потрепать им нервишки, и если бы не эти придурки на бэхе… Не был бы я сейчас так разукрашен и награжден гипсом. И Кати рядом не было бы…
Еще не известно, как бы она отреагировала… если бы я тогда все-таки пришел на новогодний корпоратив. Не обрадовалась бы — точно. И кинула бы, не раздумывая.
Это сейчас она меня жалеет. И терпит. Именно терпит! Черт!
Вот где она днями пропадает? Сейчас праздники, и нормальные люди дома сидят, с семьей, а не по офисам разъезжают! Неужели я настолько ей противен, что она видеть меня не может, не в силах провести рядом со мной даже день? То к родителям бежит, то по работе срывается среди дня и приходит поздним вечером. Где она пропадает? С кем?! Черт!
Я подошел к зеркалу, взглянул на себя, и пришел к неутешительному выводу: чудовище! Шесть дней прошло с момента драки, а синяки, кажется, только больше почернели. Неудивительно, что Катя каждый раз глаза от меня отводит. Видеть не может...
Что же мне делать? Я, как мальчишка, боюсь серьезного разговора, прячусь за несуществующие головные боли… Зачем? Зачем так мучиться, разыгрывать дешевый спектакль? Не проще ли признать любой выбор Катерины, развестись с ней, отправить на все четыре стороны?..
Да-ам-с… Оказалось, что нет…
Что-то внутри, необъяснимое, но непреклонное в своей силе, мешает мне уйти, хоть прямо сейчас, из этой квартиры и из жизни Кати. Оказалось, я не могу этого сделать, просто потому, что не хочу, потому что невозможно отвести от нее взгляда, черт возьми. Да! Меня к ней тянет новой для меня животной силой… Невыносимым притяжением. И я ничего не могу с этим поделать.
Все время крутится навязчивая мысль: это моя женщина. Крутится и не выходит из головы. И главное, ведь не выходила она даже тогда, когда я злился на Катю, считал лживой и двуличной, подозревал в продуманной игре, чтобы заполучить меня или просто обмануть, с какой-то, только ей известной целью. Злился на сочиненную мною же историю. И был не прав. Боже, как же я был перед нею не прав...
А сейчас она отталкивает меня, и это отзывается вопиющей несправедливостью внутри меня. Как это так?
Малиновский бы решил эту проблему просто, он сказал бы: переспи с ней, и все пройдет! Но, дружище, во-первых, Катенька меня к себе даже на пушечный выстрел не подпустит, итак бегает, избегает, а во-вторых, что-то мне подсказывает, что переспав с ней еще раз, я окончательно пропаду… Во мне еще живы видения нашей первой ночи. Слишком живы…
Катя совершает простые действия, например, пьет чай или заседает за ноутбуком, и часами шуршит бумагами и стучит по клавиатуре, а видится мне совсем другое, такое, что можно картины писать, фильмы снимать… эм... эротического характера. Нет, это даже вспоминать невыносимо, в жар бросает от одних только мыслей... Как она, забывшись, забирается в кресло полностью, как юбка (едва ли не до пят), объемная, шерстяная, постепенно уползает наверх, оголяя длинные, стройные ножки… Как она накручивает пряди волос на палец, как прикусывает карандаш… Как расстегивает верхние пуговицы блузки, а потом склоняется к ноутбуку, и я вижу больше, чем следовало, и что смог бы вынести, только наблюдая со стороны и не имея ни малейшего шанса прикоснуться. Какой там телевизор! Я еще ни за одним сюжетом не смог уследить! А она еще мне документы подсовывает.
- Вот, - говорит, - Андрей Палыч, посмотрите, эти поставщики и «Зималетто» могут быть полезными. - А вот это мои расчеты на будущий показ, я внесла кое-какие правки.
Ну, какие правки? Какие расчеты? Когда еще одна пуговичка (последняя, что сдерживает грудь) вот-вот расстегнется, и я, как малый ребенок, жду этого, затаив дыхание, гипнотизирую.
Правда, Катя в последнее время немного сменила стиль одежды. Стала носить массивные юбки и свитера поверх блузок, скрывающие все, что можно скрыть и даже больше. Но когда одежда останавливала мою фантазию? Ха, смешно! Катенька, да так я еще больше распаляюсь, когда начинаю представлять. И поверь мне, представляю очень ярко. И не надо на меня так смотреть! Отвести взгляд я не смогу, уже не смогу…
Черт, я медленно, но верно начинаю сходить с ума. И первые мои признаки сумасшествия оригинальны до безобразия. Никогда и никому в этом не признаюсь, но… Пока Кати не было я тут это… немного убрался… Кхем… Пропылесосил, вещи в стиральную машинку загрузил, ворох бумаг на журнальном столике разобрал. А чего они лежат везде? Ходить мешают… А потом, пока сочинял, как с Катей лучше всего объясниться, забрел на кухню, вытащил из морозилки мясо, разморозил, и приготовил стейк по-французски. И сам же большую часть съел…
Катя вернулась вечером. Выглядела она грустной, о чем-то думала, тяжело вздыхала, и даже не заметила моих стахановских подвигов, и того, что я бодро бегаю по квартире, а не лежу мертвым грузом, попутно хватаясь, то за голову, то за сердце.
Она вошла на кухню, сделала себе чаю, и так и села, со стеклянным взглядом, уставившись на окно, хотя, я уверен, она даже не замечала, что там происходит (а метель, между прочим, уже залепила снегом почти половину стекла… почистить, что ли?), и меня она не замечала.
- Кать, что-то случилось?
Рассеянный взгляд. Рукой провела по лицу. Увидела меня. Растерялась.
- Нет. Все в порядке… А вам уже… лучше?
- Да.
- Прекрасно, - она вдруг встала, вылила весь чай, даже не отпитый, в мойку. - Простите, что-то я устала… сегодня. Я пойду… там…
Что там и куда она собралась, я понял только спустя минуту, когда Катя скрылась в своей комнате и больше не вышла. Я весь вечер ходил кругами, приближался к заветной двери, но постучать и войти не решался, и снова уходил.
Прислушивался, но там, за стеной, было тихо, никаких звуков, шорохов. Может быть, она просто спит? Действительно устала и…
Я буквально заставил себя пойти в душ, распариться до изнеможения под горячей водой, а потом забраться в постель, закрыть глаза и уснуть. Почти заставил, почти получилось. Вот только сон никак не шел, долго-долго мозг не находил успокоения, прокручивал в памяти ненужные моменты, и потом вроде бы успокоился, расслабился, и я задремал, но ненадолго. Среди ночи снова проснулся, в голове небывалая ясность и сна ни в одном глазу.
Я тихо выругался и поплелся на кухню выпить воды. Вошел, а там она, Катя. Сидит в темноте, подогнув ногу под себя на стуле, держит в руках чашку. Лицо ее и силуэт освещены неоновым светом луны, и кажется, что это не Катя, а какая-то дама, сошедшая с картин позапрошлого века, знатная герцогиня, с точеным профилем и длинной шеей. Я засмотрелся.
- Андрей Палыч, - она первая пришла в себя, спросила шепотом, - а вы почему не спите?
- Бессонница, - прошептал в ответ, падая, погружаясь, в ее черные, как бездна, отражающие лунный свет глаза. - А вы?
- И у меня тоже… бессонница, - тяжело вздохнула она, и обхватила свое колено руками.
Я сделал шаг назад, включил свет.
- Нет! - закричала она вдруг. - Выключите!
На щеках ее блестели капельки, словно росинки на утренней траве. Катя плачет. Но почему? И из-за кого?
Я повиновался, снова нажал на выключатель, и подошел к ней, придвинул стул, сел рядом.
Пока я придумывал вопросы, Катя заговорила первая.
- Как я могла поверить, как допустила подобную мысль… что я могу быть счастливой? Ведь знала же, знала, что это не для меня!.. - ударила ладошками по столу. - Непозволительная роскошь, не правда ли, тратить время на надежды и ожидания, что впереди может быть по-другому?.. - засмеялась, а из глаз еще больше брызнули слезы.
Я придвинулся к ней ближе, обнять не решился.
- Что вы, Катя, все не так…
- Верно, все не так, Андрей...Палыч. Это я — не такая. Неправильная я.
- Катя, Кать… - дотронулся до плеча. - Катя, что у вас случилось? Вас кто-то обидел?
Она оттолкнулась от меня, нервно хохотнула.
- Кто меня может обидеть? Я не позволю!
- Но ты… плачешь…
- Это нервное, Андрей Палыч. Не берите в голову, все хорошо.
Видел я, как ей хорошо. Аж зубы прихватывало, так сказать хотелось, все высказать.
Катя поежилась под моим взглядом, опустила голову.
- Это Денис? - спросил, как в холодную воду нырнул.
И, видимо, попал в цель, Катя вздрогнула, посмотрела с испугом и ужасом.
- Нет... С чего ты взял?
А ведь она совсем не умеет врать. Идиот ты, Жданов, в двойной игре ее обвинял, не доверял, а Катя не умеет врать! Все так просто. Не умеет.
- Женщины так расстраиваются, только когда дело касается любовных переживаний, - я перевел дыхание, и продолжил:
- А так как ко мне у вас никаких чувств нет… То, смею предположить, что причина ваших слез — Денис.
- Нет, - она вскочила на ночи. - Этот подонок не будет больше причиной моих слез.
- Но у вас были отношения?
- Он на меня поспорил.
- Что?
Как это поспорил?
- Поспорил на то, что переспит с самой некрасивой девушкой на курсе, которая спит только с учебниками.
- Мне кажется, он проиграл, - я самодовольно улыбнулся, но Катя вспыхнула, посмотрела зло.
- Не совсем так. Он бы выиграл… Но не смог…
- Как это?.. Что ты имеешь в виду?
Она бессильно осела на стул. Губы затряслись.
- Не смог.
И тут до меня начал доходить весь ужас того, что Катя только что сказала.
- Как это не смог? - прошептал я, искренне не понимая, как можно «не смочь» с этой женщиной, невероятно красивой и притягательной.
- Я выглядела тогда иначе. Неужели вы не помните меня? - воскликнула она. - Неужели не помните, какая я была?
Смешная, тихая, теплая, маленькая, трогательная… с круглыми очочками и невероятными глазами.
- Андрей Палыч, прекратите разыгрывать комедию! Я прекрасно знаю, что выглядела нелепо. Страшная, наивная дурнушка, не умеющая одеваться и вести себя не глупо.
- Прекрати!
Я подошел к ней ближе.
- Я не могу! Понимаешь, внешность изменилась, а я все та же идиотка, та же!..
- Хватит, Катя.
- Я могу сменить прическу, одежду, гражданство, но никогда, по-настоящему, не буду счастлива, потому что по-прежнему себя ненавижу! От этого никуда не деться, и Денис тут не при чем.
Все! Я не выдержал. Притянул ее к себе, и набросился с жадным поцелуем. Губы, шея, снова губы. Рука, здоровая рука, обхватила спину, заскользила по бокам, нашла грудь. Как же мешает этот чертов гипс!
- Катя, - прошептал со стоном. - Катенька.
Воздух в легких заканчивался, а губы манили, не оторваться. Катя замерла, неподвижно принимая, но не отвечая на поцелуй. А потом затуманенный взгляд сверкнул осознанность, Катя резко отстранилась.
- Нет!
Я робко улыбнулся.
- Что нет?
Катя облизала губы и покачала головой.
- Не нужно, Андрей Палыч. Спасибо, конечно. Но не нужно. Простите меня, что я вам тут наговорила… И забудьте. Просто ночь, - она наигранно улыбнулась. - Ночью все выглядит иначе, трагичнее…
И правдивее. Теперь я знаю твою правду, Катя. И это знание мертвым грузом лежит на сердце.
- Мы завтра поговорим, хорошо? - она уже уходила, отступала спиной, снова сбегала.
- О чем?
- О нас с вами… Вам лучше, это хорошо, - снова натянутая, выжатая из последних сил, улыбка. - Но мы завтра… Да?
- Конечно, Катенька, - я тоже улыбнулся ей в ответ. До последнего наблюдал, как она уходит, прислушивался к шагам в коридоре.
А на губах горели медовые шаровые молнии.

_________________
- Ты не туда идешь! Огни в другой стороне!
- Мне все равно, я зажгу свои.

-27-


Он меня жалеет. Жалеет!
Слезы новым потоком рванули из глаз, так, что я едва успела добежать до своей комнаты и упасть на спасительную подушку.
Зачем я ему все рассказала? Зачем!? Кто меня за язык тянул выбалтывать самое сокровенное, самое болезненное? И как теперь защититься от последствий?
Андрей ведь не забудет, и не сделает вид, что не расслышал или недопонял. И он продемонстрировал мне это сейчас более, чем вразумительно. Он меня пожалел…
Большей боли и большего унижения и быть не может. Меня еще никогда не целовали из жалости. Меня вообще никогда ТАК не целовали… У Жданова определенный талант… к этому самому… Не зря же женщины сами готовы кидаться на него стаями и с радостью расшибать лбы вместе с последними оставшимися крохами мозгов!
Новый спазм сдавил горло, я еле удержалась, чтобы не зарыдать в голос. Плотнее прижалась лицом к подушке, так, что стало трудно дышать, и заставила себя думать, не жалеть, не терзаться угрызениями, а именно думать и решать, как дальше быть. Нужно что-то делать с таким Андреем, сочувствующим и сопереживающим, нужно направить его по другому пути, только вот по которому? От жалости до… злости? Как разозлить Жданова?
Я перевернулась на спину, сощурила глаза, пытаясь сквозь мутные от слез пятна, расплывающиеся в тенях, увидеть на потолке решение. И даже не заметила, как старая боль, вместе со старой жизнью, ушла на задний план. А ведь еще час назад меня трясло от воспоминаний…
Сегодня в ресторане друга Миши Борщева, куда я приехала и по делам, и просто, чтобы что-то делать, а не сидеть дома и не ловить на себе постоянный взгляд Андрей, который, казалось, даже сквозь стену проникал, вонзаясь мне в спину, и не отпускал ни на мгновение, крался тенью днем и растворялся во мраке ночью, лишая меня кислорода и ясности мысли. Вообще Андрей вел себя очень странно, и, если бы он не был болен, то я бы подумала, что он притворяется и очень преувеличивает плачевность своего состояния. Только вот зачем ему это нужно — вопрос, который все время ставит меня в тупик. Ведь нормальный, правильный Андрей Жданов не стал бы цепляться за мою старенькую, хоть и с евро ремонтом, квартиру и за мое общество. И я пришла к единственному выводу: Андрей, во-первых, болен и ему банально скучно и хочется общения, а рядом только я, а во-вторых, все-таки в моих руках сейчас его компания, и Жданов вполне логично хочет побольше обо мне узнать.
Но, как бы там не было, подолгу терпеть эти взгляды - оказалось для меня тяжким, непосильным испытанием, которое я, разумеется, не выдержала, и стала сбегать. Сначала просто прогуляться по городу или до магазина, потом чтобы навестить родителей и уже с радостью и благодарностью принять от них сумищи с едой (для моего домашнего чудища, у которого, оказывается, отменный аппетит). А когда и этих дел оказалось катастрофически мало, чтобы занять пробелы во времени, проведенном рядом с Андреем, я решила заехать в офис, и, к счастью, обнаружила там массу интереснейшей работы, не срочной, но важной. Так я начала пропадать до самого вечера в цифрах. Думаю, во всей Москве в те дни работали только кремлевские часы, охранник «F-corporation» и я. Впрочем, мой унылый график совершенно неожиданно разрядил Миша, он позвонил мне и попросил приехать в ресторан его друга Виктора Копейкина. Ресторан этот имеет красивое название «Эйфория» и находится на грани банкротства. Как вы думаете, я стала отказываться или сомневаться в том, стоит ли ехать? Конечно же, нет! Чем меньше Жданова в сутках, тем легче дышать — проверено опытным путем.
Итак, я приехала в «Эйфорию», встретилась с Виктором, изучила отчетность, базу, и прикинув, что до конца праздников успею составить антикризисный план, согласилась помочь.
Виктор рассыпался в благодарностях, мы спускались по лестнице со второго этажа в зал, как вдруг кто-то окрикнул меня.
- Катя? Пушкарева?
Я обернулась, все еще улыбаясь какой-то шутке Виктора, и еще несколько мгновений внимательно вглядывалась в приближающегося ко мне человека, не узнавая его. А потом острая догадка пронзила меня: это же Стас, друг Дениса… мой однокурсник.
- Здравствуй, - я слегка наклонила голову, ожидая его дальнейших действий, но Стас словно завис, таращился на меня и молчал. Я не люблю попадать в неловкие ситуации, а это была одна из таковых. Стоят три человека, у каждого своя маленькая вселенная мыслей и устремлений, которые кружили, кружили внутри себя, и вдруг столкнулись неожиданно в пространстве, и теперь не знают, зачем произошло это столкновение и как быть дальше, что говорить, и нужно ли. Пришлось срочно мобилизовать волю и прервать этот молчаливый коллапс.
- Виктор, я вам позвоню, как только все изучу, - я еще раз пожала ему руку.
- Да-да, - Виктор тут же оживился, - спасибо вам, Екатерина Валерьевна, вы меня спасаете, - добродушно заулыбался, и охотно попятился назад, к лестнице.
Я проводила его дружелюбным взглядом, и только после этого развернулась и в упор посмотрела на Стаса.
- Катя, - вымолвил он потрясенно.
- Что ж… Если это все, что ты хотел сказать, то я, с твоего позволения, пойду. Дел много. Рада была увидеть - пробормотала я, и медленно пошла к выходу. И крайне удивилась, когда услышала шаги за спиной и голос Стаса:
- Нет! Подожди…
Я обернулась. Стас выглядел растерянным, неловко переступал с ноги на ногу, он вообще теперь казался весь неловким, располнел, черты лица смягчились, движения замедлились, поэтому-то я его и не узнала сразу. В памяти ведь сохранился другой образ — язвительный, быстрый, резкий Стас, высокомерно глядящий на всех, Стас-злодей, и он никак не ассоциировался с этим вот человеком с виноватым и одновременно восхищенным взглядом.
- Катя, я давно хотел тебя увидеть и сказать… Я извиниться хотел.
- За что?
Я смотрела на него в упор, неотрывно. А внутри поднималась буря отчаяния.
- Что же мы так и будем здесь стоять? - он смущенно улыбнулся. - Пойдем за наш столик…
- За наш?
- Ой, то есть не за наш с тобой. Я просто не один. Да ты знаешь всех.
О, да. Я их знала. Всех.
Карина Агапова, главная красавица нашего курса, и всего универа — по мнению многих парней, уверенная в себе, жгучая брюнетка. Она ненавидела меня больше других, и отпускала в мою сторону шуточки порою очень жестокие. Хотя не ссорилась я с ней, и понятия не имела, чем так раздражала. Видимо, одним своим присутствием.
А рядом с Кариной, в девушке с белым каре я узнала Олю Селиванову. Оля, надо отдать ей должное, никогда со мной не разговаривала, а точнее вообще не замечала, словно я была пустым местом.
А вот Артема я знала плохо. Он перевелся к нам на четвертом курсе, уже после истории с Денисом, много прогуливал. Когда меня видел всегда усмехался и проходил мимо…
Да уж… Вот так встреча!
- Стас, ну где ты ходишь? - Карина капризно надула губы.
- Милая, не злись, - он сделал шаг в сторону, пропуская меня ближе к столу. - Смотрите, кого я привел. Не узнали?
Они разом принялись разглядывать меня с головы до ног.
- Э-э… Нет, - неуверенно пробормотала Карина.
- Да ладно! Я тоже не сразу узнал, но узнал же. Что совсем никак?..
Мне надоело стоять, как на витрине, на всеобщем обозрении.
- Екатерина Валерьевна Пуш… Жданова.
- Что? - Стас удивленно обернулся. - Так это правда? Ты вышла замуж?
Я пожала плечами, и непринужденно, стараясь сохранять достоинство, присела за свободный стул.
- Денис что-то говорил, но он сказал, что это розыгрыш, неправда.
- Он так сказал? - я по-настоящему засмеялась. - Забавно.
- Подожди-подожди… - Карина даже привстала. - Ты хочешь сказать, что это Катерина, то есть Катя… Катя Пушкарева?
- Да, это я, - я смотрела прямо, не отводя уверенного взгляда, который никто из них не выдерживал.
- Не может этого быть, - потрясенно прошептала, молчавшая до этого, Оля. - Еще же совсем недавно Денис… помните, ребят, он приходил и смеялся тогда, что Катя Пушкарева совсем не изменилась, как была чучелом, так и осталась?
- Да? А что еще он говорил? - я невинно улыбнулась.
- Катя, я поэтому и хотел с тобой поговорить, - вмешался в мою войну глазами Стас. - Я считаю, что ты должна знать правду.
- А с чего ты взял, что я ее не знаю?
Стас растерянно заморгал, а потом, словно что-то вспомнил, покачал головой.
- Нет, Кать, этого ты знать не можешь. Дело в том, что пять лет назад Денис попал на деньги, очень крупные деньги.
- И решил раскрутить меня на кредит. Я знаю… - досадливо поморщилась, но Стас снова запротестовал.
- Нет, с чего ты взяла? Ему не кредит был нужен?
- А что? - невольно вырвалось у меня.
- Ты.
Стас спрятал глаза в тарелке с салатом. За столом царило молчание. Все следили за моей реакцией.
- Я не понимаю.
Я действительно ничего не понимала.
- Кать, мы тогда отмечали день рождения моей сестры, - голос его звучал тихо, Стас говорил, не поднимая глаз, - все собрались, и пришел Денис, и вдруг начал рассказывать, что встретил тебя… Что ты ничуть не изменилась… И что, на самом деле, ты ему нравишься… Прости, Кать, я не хочу тебя обидеть…
- Что ты, на правду не обижаются. Ты ведь правду говоришь?
- Да, - он активно закивал головой. - А потом… потом он напился, мы все немного напились тогда, и начал жаловаться на долги. И тут Кирилл, мой друг, сказал, что заплатит за все его долги, если он с тобой переспит…
Он замолчал. У меня першило в горле.
- И что же, заплатил? - севшим голосом спросила я.
- Заплатил, - ответил он грустно. - Он его тогда из ментовки вытащил, нанял адвоката, а так как ты не появлялась на суде, короче дали ему условно два года… за изнасилование… в состоянии сильного алкогольного опьянения…
- Опьянения, - эхом повторила я, вставая.
- Кать, только я не знаю… встречался ли он с тобой потому, что сам хотел или из-за долгов… Правда, не берусь утверждать. Он так на тебя тогда смотрел… Да и сейчас смотрит.
- А вот сейчас не стоит ему на меня смотреть. И вообще, - я обвела всех взглядом, - между нами ничего не было. Ни в универе, ни пять лет назад. Не было и быть не могло. Стас, спасибо, что ты сказал мне все. Я действительно была рада тебя увидеть и услышать… именно эти слова.
Я поспешно распрощалась с ними и выпорхнула на свежий воздух. Я задыхалась, грудь сдавило нечто тяжелое, словно чугунный пресс, ни вдохнуть, ни выдохнуть.
Столкнуться с прошлым оказалось страшнее, чем я могла себе представить.
Я снова, пусть и на несколько минут, ощутила себя нелепой, некрасивой, недостойной внимания и уважения. Снова до озноба испугалась своих бывших обидчиков.
Я не помню, как добралась до дома, ноги сами привели. А мысли все крутились, как в центрифуге, я даже Андрея не замечала. Никого видеть не хотела. Спряталась в своей комнате, закрутилась в теплое одеяло. И думала, думала, думала…
Этот процесс протекал тяжело, растягивался, как смола, и тонул в безвременье.
Кажется, я спала… И дремала… Я не помню. Только вот в одно мгновение на меня накатило такое отчаяние, что захотелось рыдать, кричать, рвать на себе волосы.
Я подхватилась с постели, прибежала на кухню, заварила себе чаю, и стараясь дышать размеренно, вгляделась в яркое, освещенное полной луной, небо. И, кажется, почти успокоилась, почти усмирила яд, расползающийся по воспоминаниям, как пришел Андрей… И я в порыве отчаяния выдала ему самую сокровенную тайну, в которой даже себе не могла признаться до конца. Я сама, добровольно, вручила Жданову оружие против себя, а он… А он меня пожалел… Жалкая я… И убогая… Как же противно!.. И больно...
А потолок по-прежнему сбивает мысли пронзительными лунными бликами, в которых никогда еще не было уверенности, только мое смятение...
Как разозлить Жданова?

Лунные блики скользят по воде,
Тонут под черною гущей
Я так привыкла сдаваться беде,
И, чем страшнее, тем пуще.

Лунная дева — мой мнимый мираж,
Жертва, отдАнная ночи.
Сколько попыток на абордаж
Стихло в плену многоточий?

Лунные сети пыткой стальной
Тянут поймать отражение -
Взгляд неуверенный, дикий, больной -
Вечного поражения.

Черные блики, белый озноб -
Полночь. И мысли по кругу
Сколько ошибок и плавленных проб
Отдано лунному кругу?

_________________
- Ты не туда идешь! Огни в другой стороне!
- Мне все равно, я зажгу свои.

-28-


За эти дни я прошел, минимум, двадцать кругов ада, плутал по ним, как по лабиринту, к некоторым возвращаясь по несколько раз. И под конец своих мытарств, израненный, измученный, с глазами, разучившимися сиять, рухнул на землю, выдохнул мучительным стоном, и вгляделся в лицо главного мучителя. И вдруг! Я осознал, что не все так плохо, не так страшен черт, как его малюют, особенно, если не вдумываться в смысл всего происходящего, а просто понаблюдать, со стороны. Чем я и не преминул заняться. И, как только пригляделся чуть внимательнее, заметил, что лабиринт, на самом деле, искусственный, толкни его, и он развалится, а круги адовы — и вовсе голограмма, не очень профессионально спроецированная, надо признать. И все, что происходит — действительно, страшный сон, только авторство принадлежит не мне, а ей, мучительнице, так подло заигравшейся на моем доверии и, чего уж тут скрывать, потаенном страхе.
Я перестал дергаться в попытках отыскать лазейку и убежать, мне расхотелось сбегать. После всего произошедшего со мной, я уже не мог просто так уйти, без реванша. Да, мне требовалась компенсация, я в ней остро нуждался. И только поэтому, только поэтому я пришел этой ночью к ней в спальню, только поэтому залез к ней на кровать. Она ведь твердит, что мы женаты, так вот это мое законное право, как супруга — придвинуться к ней сонной и поцеловать. И я готов пресекать все ее попытки отстраниться, увернуться от меня, готов бороться за свое право, так щедро подаренное мне ею.
- Ты!.. Что ты!..
Я не даю ей договорить, не позволяю и дальше возводить вокруг меня лабиринты. Нет, я не зол. Всего лишь уязвлен. Но и это не главное. Главное заключается в том, что уже через минуту я забываю, зачем сюда пришел, забываю о мести, о злости. В тот самый момент, когда она перестает сопротивляться и отвечает на поцелуй, я понимаю, что все, что было до этого — незамысловатая сказочка, поставленная любительским театром, а сейчас… сейчас я столкнулся с настоящей магией, и что самое страшное — с диким восторгом бросился в самый ее центр, на самое дно.
А испугался… испугался я утром. Вскочил с постели, сердце колотилось, ладоши взмокли. Я смотрел на нее спящую и думал только о том, как бы оторвать взгляд и уйти отсюда бесшумно. И когда удалось взять себя руки, и, стиснув зубы, убежать в другую комнату, к своему, уже полюбившемуся, дивану, услышал короткий звонок мобильника — это пришло оповещение о том, что сегодня вечером презентация новой коллекции у Юдашкина и быть там обязательно. И неплохо бы выйти в свет со своей новоиспеченной женушкой. Вот хохма будет, когда все узнают.
Я рассмеялся, руки потянулись к шкафу за парадным костюмом (в такой день, костюм должен быть только парадным), и вдруг, натолкнувшись на свое зеркальное отражение, я отшатнулся. На меня смотрел Я не совсем привычный, с больным, лихорадочным блеском в глазах, с кривой усмешкой. Я двигался нервно, рубашку застегивал быстрыми дергаными движениями и, напуганный своим отражением, больше не улыбался, не до этого было.
А потом в комнату вошла она, пригвоздила меня взглядом к месту. Я замер, откинул бабочку в сторону и быстро заговорил:
- Я сейчас съезжу, отвезу родителей в аэропорт, а вечером мы идем на презентацию…
- Они же планировали побыть тут еще неделю, да и номер в гостинице оплачен еще на… - перебивает она меня и тут же замолкает, не договорив.
- Мама сказала, что скучает по дому, они еще вчера мне позвонили вечером, после того, как от нас ушли, после ужина, и я…
- Ром, - перебила меня внезапно, не прекращая смотреть на меня напряженно, - я тебя отпускаю.
- В смысле?
- В прямом. Ты свободен.
- И что это значит?
- То, что ты можешь прямо сейчас уходить и как следует повеселиться перед началом трудовых будней.
Я продолжал делать вид, что ничего не понимаю.
- То есть ты добровольно отпускаешь своего мужа погулять? Как благородно! Не ожидал, честно! Получается, что мне не жена досталась, а изумруд какой-то!
- Мы не женаты. Вот твой паспорт.
Я протянул руку, вырвал у нее этот жалкий сборник страниц, изрядно потрепавший мне нервы, полистал, нашел нужную и недоверчиво всмотрелся в пустоту.
- Как это нет? А… почему?..
Я ведь действительно думал все это время, что Юлиана надавила на связи и нас расписали, я был уверен в этом! Черт!
- Ты извини, Ром. Не знаю, что на меня нашло. Видимо, это короткий день и отсутствие солнечного света на меня так влияют.
Юлиана устало пожала плечами.
- Я хотела только чуть-чуть пошутить. А потом все как-то завертелось… закрутилось. И родители твои начали импровизировать, усугубляя ситуацию.
- То есть ты хочешь обвинить во всем моих родителей?
- Нет. Виновата я, одна. Поэтому и извиняюсь. Они просто хотели тебя пристроить, - она вдруг улыбнулась. - Боюсь тебя расстраивать, но, кажется, я им понравилась. Так что… придумай что-нибудь, чтобы их отвлечь.
- Придумать?
- Да. Ты же любишь придумывать. Вот и сочини историю про свою чрезмерную влюбчивость, про то, что не создан для семьи и все такое… Хотя это вряд ли их успокоит, скорее наоборот…
- А что будешь делать ты? - меня на самом деле волновал этот вопрос, но Юлиана от меня словно отмахнулась, ответила как-то туманно и засобиралась на какую-то важную встречу.
- Жить. Дальше жить, Ром. А в ближайшее время я лечу в Египет, проводить там две недели зимой — это уже традиция для меня, - вот, что она сказала. Вот и все! А я — катись куда подальше, поиграли и достаточно! Неинтересно! Я — неинтересно!
Я вылетел из этой проклятой квартиры пулей. Меня всего трясло, еле вел машину. Все же надо было поймать такси. Но отвозить родителей на такси в аэропорт — это вызовет, минимум, вопросы, а, как максимум — промывку мозгов. А мне сейчас не хотелось говорить на эту тему с ними, даже уличать их в тайном сговоре с Юлианой, ничего не хотелось, кроме как напиться, в хлам. Чем я и занялся, плюнув на Юдашкина и на весь белый свет. Завалился в неизвестный мне бар, нажрался… ой, то есть, простите, укушался алкоголем, склеил какую-то прелестницу, а дальше уже ничего не помнил. Только вот проснулся у себя дома, в постели, один. От звонка будильника, который всегда срабатывал в одно и то же время, поднимая меня на работу. Вот я и вскочил. И на секунду, всего на секундочку подумал, что ничего не было, что все это— приснилось, ерунда, неважно. И от этих мыслей едва с ума не сошел. И страшно стало, и радостно, и непонятное волнение накрыло с головой. Я громко рассмеялся, толстым слоем краски размазывая этот смех по разверзшимся язвам где-то в области дыхательных путей.
Смешно, действительно смешно, дико смешно. Обхохочешься просто!
Вот я и буду смеяться. А что, собственно говоря, изменилось? Что произошло такого невероятного, чтобы так трястись? Ни-че-го! Ничего не произошло! Ничего не изменилось!
Я вбежал в душ, долго стоял под холодным дождиком, пока дрожь не превратилась в естественную, физическую, а затем переключил воду на горячую, распарился и немного успокоился. Таким и пришел в «Зималетто». Ступил на этаж и широко улыбнулся Маше Тропинкиной. Вот так вот. Ничего не изменилось.
А в своем кабинете обнаружил Жданова в обнимку с бутылкой виски, он гипнотизировал, налитую до краев, янтарную жидкость, крепко сжимая бокал. Но был, кажется, трезв.
- Палыч, ты куда пропал? До тебя не дозвониться.
- До тебя тоже, - пробубнил он.
- Выходные, как я погляжу, удались на славу? - как можно беззаботнее улыбнулся.
- Ага. Именно. На славу, - Андрей зло стиснул зубы. Так-так, понятно.
Я присел в кресло для посетителей, отобрал у Жданова бокал и отпил из него сам. Палыч взглянул удивленно.
- Рассказывай, что случилось? - не обращая внимания на его пристальный взгляд, сказал я. - Катюшка заставила тебя собирать разбросанные носки?
Жданов шутку оценил, усмехнулся, но тут же вскочил, подошел ко мне и нервно заговорил:
- Ром, она меня с ума сводит. Намеренно. Я уже даже начинаю подумывать, что Катя меня за что-то сильно ненавидит.
На Андрее лица не было, он рассказывал о том, как все у них с Катериной было хорошо, ну или почти хорошо, а потом ее словно подменили.
- Когда Катя предложила поехать на дачу вместе с моей мамой и Воропаевыми, я особо не насторожился. Но… представляешь, она меня бросила там, понимаешь, оставила на растерзание Кире, а сама уехала, якобы по срочному делу, и я вынужден был потратить целый вечер впустую на общение с несостоявшимися родственниками, и слушать жалобы Киры на то, как ей скучно живется. А со мной, надо полагать, ей было очень весело, особенно, когда я ей изменял и врал…
- Конечно, весело! Ты же не чета ее нынешнему мужу, идеальному во всех отношениях семьянину.
- Ром, я не знаю точно… Но подозреваю, что Кира на Катю надавила… Боже, что я несу! Как можно надавить на Катю? - возвел руки к потолку. - Но как объяснить тот факт, что она начала меня постоянно сталкивать с Кирой? А вчера вообще… прихожу домой, а меня встречает Воропаева, в пеньюаре.
- Прости, маленькое уточнение, домом ты называешь свою квартиру?
- Нет, Катерины. Если я уеду в свою, то окончательно ее потеряю.
- Кого? Квартиру?
- Катю.
- А ты боишься потерять?
- Что за вопрос? Конечно, она же моя жена.
- Жданов, и давно ты проникся сим славным философским убеждением насчет твоего статуса?
Андрей ничего не ответил, только нахмурился еще больше, и я понял, что ситуация еще страшнее, чем кажется.
- Ну, допустим, хорошо… Так что там с Кирюшей у вас произошло?
Андрей передернулся.
- Еле отбился, - поведал он мне, вытаращив глаза.
Я усмехнулся, представив себе эту живописную картину.
- И что, она так просто ушла?
- Если бы! - он загадочно вздохнул.
- Устроила истерику, вывернула на меня подробности своей семейной жизни.
- А ты, конечно же, успокаивал, жалел, - поддакнул я.
- Пытался. Но что я могу! Я простой смертный, Ром. Ну, не могу я дать Кире того, что она хочет!.. Поругались с ней, короче, еще больше. Так она меня, в результате, еще и обвинила в том, что это я ее позвал, а сам издеваюсь, и выгоняю одну в ночь.
- Да-а… дела… Значит, это Катерина все подстроила? Вашу встречу.
- В том-то и дело, что она… Вот только я не понимаю, почему.
- А что она говорит? Как-то же она объяснила свое поведение!
- А ничего не говорит. Она уехала, якобы в командировку, но, на самом деле, я не знаю, где она. Уже второй день ни звонка, ни сообщения от нее нет.
- А вот это уже проблема, - пробормотал я, хватаясь за бутылку виски.
Нет, мы не собирались напиваться, просто немного увлеклись разговорами о коварстве женщин, в целом и в частности, потом я, в порыве чувств и под уже изрядным градусом, поведал Андрею свою печальную историю скоропалительного брака и еще более молниеносного развода.
- Ты и Юлиана? Не может быть! - Жданов тряс головой и в очередной раз принимался расписывать мне все прелести Пушкаревой, говорить про то, какая она чистая, настоящая, обиженная. Кем и чем конкретно обиженная — он не уточнял, но на вопрос имеются ли у Катерины хоть какие-то недостатки, Андрей сначала сильно удивлялся, а потом расстроенно отвечал: «Меня не любит!», и вздыхал тяжело, опустив буйную головушку на стол.
В какой-то момент мы обнаружили, что бутылка уже пуста, взгрустнули по этому поводу, а про то, чтобы пойти немного поработать — речи уже не шло. Ну какое «Зималетто», когда такое в жизни творится?! Когда обманывают на каждом шагу!
В общем, после сильнейшего мозгового штурма, мы вспомнили, что у Палыча припрятана еще одна бутылочка, а тема коварства раскрыта еще не полностью… поэтому... Нетвердой походкой мы направились в кабинет Андрея, открыли дверь, а там Катерина Валерьевна, собственной персоной. Сидит за президентским креслом, что-то пишет и даже не думает подниматься.
- Катя? - Андрей рассеянно махнул рукой, смотрел недоверчиво.
- Добрый день! Как хорошо, что вы пришли. У нас через несколько минут совещание. И вам бы не мешало поприсутствовать.
- Нам? - я позорно икнул, закашлялся. - Поприсутствовать?

_________________
- Ты не туда идешь! Огни в другой стороне!
- Мне все равно, я зажгу свои.

-29-


В ушах стоял гул. Волна закрыла свинцовое небо, поднялась высоко над горизонтом, замерла на долю секунды, качнулась вперед, и большим шипящим валом полетела вниз. Ледяные брызги — предвестники стремительного приближения — ударили в лицо. Я вцепился руками в столешницу. Мгновение. Удар в левое крыло. Меня выкинуло из кресла. Чьи-то руки тут же подхватили за шиворот, взволокли обратно. Корма судна ушла под воду.
- В критической ситуации, в которой мы сейчас, несомненно, находимся, нужно действовать быстро, точно следуя утвержденному бизнес-плану...
Гул нарастал. В звенящей тишине, сквозь стены кают, стянутых давлением, едва различим только один голос. Стальной, глубоководный. Он словно режет по струнам скрипки, извлекает самые низкие ноты. Удар.
- Таким образом, управление компанией я вынуждена временно взять в свои руки.
Я вздрагиваю. Дышу жадно, глубоко. По-прежнему не понимаю, что со мной происходит.
Штормит. Меня не слабо штормит. Но даже сквозь постоянный гул накатывающих волн я вижу ее, Катю. Она выглядит собранной, серьезной, говорит какие-то важные вещи, иногда хмурится, и поправляет очки. Зачем ей очки? Катя ведь носит линзы. Или нет?
Мне чудится лазерный луч, отсвечивающий от стекол ее очков. Он слепит. Невозможно смотреть. Я отворачиваюсь.
Рядом сидит Ромка, ловит губами воздух, как рыбка, завидевшая приближение четырехглазой акулы. Пузырьки плывут вверх, к потолку, складываясь в какие-то причудливые слова, вроде «Палыч, мы пропали!» или «Скажи что-нибудь». Роман машет плавниками, щиплется чешуей. И я понимаю, что он самый гадкий окунь, которых я когда-либо встречал.
Я поднимаюсь с кресла.
Качка усилилась, но я мужественно устоял, дополз до соседнего кресла, сел… на мель, на острые рифы - прямо на Урядова, он пришел в движение, благоразумно выскочил из-за стола, уступив мне место.
Что было не так с этим виски? - эта мысль вертится по кругу, как рыба-пила за своим хвостом, протыкая в моей голове множество дыр, в которые тут же просачивается хмель, вперемешку с сознанием. Я не просто пьян, я мертвецки пьян, и мне все еще хватает разума, осознавать это. Но осознание это смутное, лишенное четкости и границ. Море, безбрежное море пестреющих волн.
Из холодного тумана, появляются очертания Киры, она несет какую-то чушь. На лице ее, мраморном… Нет, соляном! На соляном лице ее, как две нерушимые скалы, белыми глыбами сияют скулы. В них нет движения, в них нет жизни, только белесая гладь. Кира говорит. Говорит властно, уверенно, настойчиво. Но я не могу ничего разобрать. У меня начинается морская болезнь.
Пытаюсь дышать глубоко. Не выходит. Грудь сдавило нечто, вроде горошины, она не позволяет воздуху проникать в меня. Душно.
Ловлю мамин встревоженный взгляд. Силюсь ей улыбнуться. И мама вместо того, чтобы успокоиться, напрягается еще сильнее, дергает Катю за руку, что-то ей говорит. Катя долго, придирчиво разглядывает меня, но ей я не могу уже улыбаться, мне душно, хочется пить. Кругом так много воды, но я погибаю от жажды. Это какой-то дурной сон. Но, черт возьми, до чего же реальный!
Так, мне нужен ориентир! Мне просто необходим маяк. Надо сосредоточиться, не обращать внимания на качку — это всё лишнее, это всё — не то. Что я вижу, что вижу?..
Вижу Катю, она держит в руках стакан с водой, протягивает его мне. Я выхватываю его рваным движением, и, конечно же, выплескиваю добрую половину на пол…
Пью. Пью жадно, быстро, большими глотками, и физически ощущаю на себе взгляды, много взглядов. Ну, правильно! Клоун на арене. Внимание! Глядите, перед вами президент-неудачник. Бурные аплодисменты.
Шумит. Шум в ушах отвлекает меня от главного — Катя стоит рядом и продолжает говорить. Как много у нее накопилось слов! А со мной она так долго никогда не разговаривала… Со мной она только развестись хочет...
Какие же желтые все-таки в конференц-зале стены. Отвратительное сочетание с грязно-синей волной, снова накатывающей вдалеке густого тумана.
Я зажмурился. А когда открыл глаза, то увидел Катю прямо перед собой, точнее Катину спину, подрагивающую от напряженного разговора, и ее руки, с расстановкой разрезающие пространство. Взгляд сам собой опустился чуть ниже, а затем еще чуть ниже.
- Андрей Палыч, Вам больше нечего сказать? - это Кира, ее голос.
- Курить хочу. И домой, - совершенно искренне отвечаю ей.
- Замечательно! В таком случае, я в этом участвовать больше не собираюсь. Ищите деньги, Екатерина Валерьевна, я собираюсь продать акции «Зималетто».
Кира больше не напоминает статую из соляного столба. Ее скулы теперь пылают красными разводами заката в бушующих волнах. Она довольно некрасива в этом своем состоянии, мне не хочется криков. Я возвращаю взгляд на Катю, на ее спину, точнее на то место, что ниже спины. Но Катерина вдруг оборачивается. Смотрит на меня недоуменно, и вдруг глаза ее вспыхивают коротким сигнальным огоньком - смущением.
- Думаю, собрание можно считать оконченным, - говорит она, быстро отвернувшись.
- Екатерина Валерьевна, осмелюсь первым поздравить Вас с назначением. Я уверен, Вы будете самым мудрым руководителем.
- Георгий, помнится, мне Вы говорили то же самое, - медленно, растягивая слова, ухмыляюсь я.
- Вы, Андрей Палыч — это само собой разумеющееся! Но Екатерина Валерьевна — первая женщина президент, а женщины, согласитесь, мудрее нас.
Подлый жук. И не поспоришь ведь.
- Жора, ты как всегда деликатен, - усмехается мама.
Мамочка, как я рад тебя видеть. Улыбаюсь ей, но мама не ценит. Она подходит и, первым делом, дает мне легкий подзатыльник.
- Как ты мог, Андрюша! Так напиться, в такой день! Это немыслимо просто… Катя! Почему Вы позволили ему…
- А она меня бросила, - пожаловался я.
- В смысле, бросила?
- Уехала в командировку, оставила меня…
- И ты тут же побежал в бар? Андрюша, Андрюша, - она покачала головой.
Эх, мама, мама, если бы все было так просто… Но тебе незачем знать обо всем этом… Катя все равно от меня не убежит. Даже если очень этого захочет…
Постойте, постойте!.. А она ведь хочет! Хочет убежать… от меня… Поэтому так себя ведет. И с должности меня сейчас сместила с одной единственной целью — разозлить. Вот черт!
Где она? Вот она стоит, документы собирает, женсовет бегает вокруг нее, пытается угодить. Мама тоже здесь. Замечательный момент для примирения. Лучше и не придумаешь!
- Милая, - я поднимаюсь на ноги, они меня держат не крепко, но держат ведь. - Катюш, как я рад, что мы теперь вместе работать будем! - подлетаю к ней, прижимаю к себе, не давая отстраниться и вырваться из моих рук. - Целыми сутками вместе, двадцать четыре часа. Я так рад!
По обалдевшим лицам Тани и Маши я понял, что мои слова произвели сейчас эффект разорвавшейся бомбы. Что ж… Усугубим этот эффект!
Я ее поцеловал. Не очень романтично, согласен. И не очень честно, но кто сказал, что я буду играть по правилам?
Я ее поцеловал, и понял, что пьянею еще сильнее…
Катя вырывалась. Да, поначалу она совсем не поняла, что происходит — не ожидала, а потом, начала пытаться меня оттолкнуть, но я сильнее. И не очень долго она отталкивала…
У мамы очень громкий кашель, а у Тани и Маши отвратительно громкие каблуки, которые мне словно гвозди в голову вколотили.
- Андрюшенька… Кхем… Катя… Я пойду, к Милко загляну. А вы… вы тут…
Мама ушла, довольно улыбаясь. Я отстранился от Кати. Конференц-зал был пуст. Катя таращилась на меня испуганно.
- Поехали домой, - подошел к ней опять, но Катя попятилась.
- Нет, - покачалась головой, отворачиваясь, отстранилась, хватаясь за папки с бумагами. - Еще столько всего нужно сделать. Еще только начало рабочего дня.
- Хорошо, - я согласился. В чем-то она права, наверное. Это мне сейчас не до работы. А Катя… В ней вон сколько еще сил… рабочих. Очки так и сияют! И зачем ей эти очки?
- Пойду, к Ромке. Но на обед вместе поедем.
Всё. Больше не пью. Ничего крепче кефира — точно. И чего я так переживал? Катя ко мне неравнодушна. Я чувствую это. А с ее колючками я в два счета разберусь!
Мне только важно знать, что эти колючки — не настоящие. Что эти колючки выбросило взрывной волной. И сейчас буря пройдет, корабль перестанет загребать кормой воду, и я выплыву, наконец, из этого тумана. Будь проклят этот виски!



* * *



- Значит, дракон решил занять башню? - Колька осторожно прикрыл за собой дверь, вошел в кабинет и принялся оглядываться.
Я совсем не ждала его появления, хотя сама же настояла на том, чтобы он именно сегодня приехал в «Зималетто».
- Не дурно, не дурно. Пушкарева, и за что тебе так всегда везет? - усмехнулся он, без тени зависти, а в глазах смешинки.
- Это потому, что я в пятом классе дедушку через дорогу перевела, а ты ускакал к ларьку и купил последнюю жевачку и со мной не поделился.
- Злая ты, Пушкарева, - плюхнулся в кресло напротив и лихо закинул ноги на мой стол, продемонстрировав начищенные зимние ботинки.
- Во-первых, я Жданова, а во вторых, я тебе сейчас штраф выпишу… за порчу казенного имущества, - скинула его ноги со стола, и одарила хмурым взглядом.
Но Зорькин ничуть не смутился, откинулся на спинку кресла и уставился на портрет Андрея в полный рост.
- И что же, твой супруг? Еще жив? Ленточку черную не надо вешать? - махнул рукой в сторону портрета.
- Это я тебя сейчас повешу, вот на этом вот фикусе!
- Ты меня для этого сюда заманила?
- Почти… Будешь финансовым директором.
Зорькин покрутил пальцем у виска.
- Катенька, милая, позволь тебе напомнить, эту должность у нас занимаешь ты. А вот соваться тебе под ноги — себе дороже. Я не камикадзе все-таки.
- Я имею в виду «Зималетто», - сказала я, не сводя с него напряженного взгляда. Пусть только попробует отказаться!
Зорькин смеяться враз перестал, сложил руки на груди, кашлянул.
- Спасибо, уважаемая Екатерина Валерьевна, но я вынужден отклонить ваше наищедрейшее предложение.
- Коль, мне очень нужна твоя помощь.
Неужели ты не видишь, что я почти опустилась до того, чтобы умолять? Не вынуждай меня это делать.
Видимо, я выглядела жалко. Возможно, мой вымученный вид всколыхнул в бывшем лучшем друге какие-то сострадальческие нотки. Но Коля вдруг неожиданно согласился. Сразу. И без всяких "почему".
- Хорошо, - сказал он серьезно. - Если ты просишь, значит, действительно, помощь нужна.
Он поднялся, с любопытством выглянул в окно. Причмокнул. Видимо, вдохновился открывшимся видом на заснеженный город.
- Но позволь один маленький вопрос… - резко обернулся. - Что ты собираешься делать дальше?
- Вытаскивать «Зималетто» из долгов.
- Ты бы прекрасно справилась с этой задачей и без моего участия. И мы оба это знаем.
- Все верно… Ты мыслишь в правильном направлении. Понимаешь... Все дело в сроках.
Коля быстро обошел стол, навис надо мной, и посмотрел недоверчиво.
- Неужели ты собираешься отказаться?
Я сняла очки, скинула их на стол. Потерла переносицу. Зорькин не выдержал моего молчания, отошел.
- Понятно, - выдохнул он.
- Ничего не понятно, Коль. Я так запуталась… Ничего не понимаю.
Колька кивнул в сторону портрета.
- Он тебя запутал?
Я нервно дернула рукой, поправила волосы.
- Пушкарева, вот только не говори мне, что ты влюбилась в этого донжуана, голову потеряла, жить без него не можешь, а он бегает от тебя, изменяет, напивается до поросячьего визга и требует развода!
Я усмехнулась, откатилась в кресле назад, от стола.
- А я и не говорю. Все с точностью да наоборот.
- В смысле? Ты стала донжуаном, бегаешь от Жданова и напиваешься до поросячьего визга?
- Ну, в целом, примерно так.
Зорькин вытаращил глаза.
- Не верю.
И я не верила. Но с реальностью не поспоришь.
Я тяжело вздохнула.
- Я уже не знаю, как его образумить, Коль. Разозлить пыталась… Чего я только не делала. Даже кресло президентское отобрала… сегодня…
- Ты?
Я недовольно кивнула головой.
- А он?
- А он пьян и ему абсолютно по-барабану — президент он или нет.
- Так может, протрезвеет, одумается и устроит тебе скандал? Я слышал, что господин Жданов очень темпераментный человек. Странно, что он тебя вообще все еще терпит, - пробормотал он.
- Не устроит. Он вообще голос на меня боится повысить, слово сказать обидное… даже готовить начал… отбивные... Ко-оля… От-бив-ные, понимаешь?!
Я уронила голову на стол.
- Как его разозлить? Как? Что мне еще сделать?
- А зачем, Кать?
- Как это, зачем? Что за вопрос?
Ты просто не понимаешь, Коля. Ты ничего не понимаешь!
- Ну, смотри, вы вместе уже полторы недели и друг друга еще не поубивали. Жданов с тебя пылинки сдувает. Может, любит?
- Чушь! Не любит он меня… Просто я имела неосторожность рассказать ему… о Денисе. И теперь он меня жалеет. А я не хочу, чтоб меня жалели! Коль, я не смогу так! Я не вынесу!!
Я ударила пару раз кулаком по столу. Вскочила на ноги. Колька подбежал ко мне.
- Ну, всё-всё, Кать. Я понял. Тише, - обнял меня. - Успокойся. Я с тобой. Все будет хорошо, - шептал он, поглаживая меня по спине.
- Спасибо, Коль, - я обняла его крепче.
Злость, вперемешку с острой болью, начала отступать. Вернулась ясность мысли.
- Только родителям ничего пока не говори. Я не про назначение. Для них мы идеальная, любящая пара, семья.
- Я возможно сейчас отгребу от тебя… - сказал он, отстраняясь, - но не беги ты так сразу, дай ему шанс.
- Я не верю, что между нами что-то может быть. Я не хочу в это верить. Мне одной проще, легче. Я не хочу…
Я снова начала заводиться, Коля тут же пошел на попятную.
- Я понял, понял. Не хочешь. Твое право. Ну, что, начальник, давай, вводи меня в курс дела! А вообще, у меня будет ряд требований, - постучал пальчиками по поверхности стола. - Так как я работник завидный, то записывай. Да-да, бери ручку и пиши: кабинет — большой (я бы даже сказал: огромный), личный секретарь — модель, параметры: девяносто, шестьдесят, девяносто, и личный шеф-повар, желательно восточный кухни, в крайнем случае, итальянской.
Я действительно записала дурачества Зорькина. Серьезно ему кивнула, когда он закончил говорить.
- Николай Антонович, я Вас поняла. Кабинет, разумеется, мы Вам выделим большой, с широкой дверью — на вырост, чтобы Вы, покрупнев на итальянских харчах, смогли в нее протискиваться хотя бы боком. Что касается секретарши… Могу предложить вам вариант с теми же цифрами, только в другой последовательности: шестьдесят, девяносто, шестьдесят, и это только лодыжка.
- Благодарю Вас, Екатерина Валерьевна. Вы всегда были ко мне безукоризненно добры.
- Чего не скажешь про Вас, Николай. Признавайся, откуда у тебя этот красный галстук?
Коля замялся.
- Подарили.
- Неужели, дама сердца? - я едва сдержала себя, чтобы не рассмеяться.
- Поклонница. Я, между прочим, очень популярен у женщин.
- А они об этом знают?
- Завидуй молча, Пушкарева. За тобой бегает только один, и тот псих, да еще муж!
- Не бегает он за мной… Так… от безделия… Делать ему нечего больше.
- Ну-ну.
Я спихнула Зорькина в бухгалтерский отдел. Милая женщина, Света, любезно согласилась помочь Николаю Антоновичу освоиться с документацией и вселиться в кабинет, который уже подготовил Георгий, начальник отдела кадров, тот самый, что пытался на меня накричать на собеседовании. Убедившись, что Коля пристроен и даже пытается выделываться перед Светланой, похваляясь своим послужным списком и прочими скрытыми талантами, я, натолкнувшись на одну забавную мысль, отправилась на поиски Андрея. В этом мне помогла Мария, секретарь ресепшен.
- Вот сюда, пройдемте, Екатерина Валерьевна. Направо. И вот эта дверь.
- Спасибо, Маша. А-а, постойте… Мария, почему у Андрея Павловича, точнее уже у меня нет личного секретаря?
- Так Полина уволилась, еще перед новогодними праздниками… после того, как Андрей Палыч на нее накричал.
В это легко поверить.
- Я могу идти?
- Да… То есть нет. Подождите… Маша, у меня к Вам просьба: соберите, пожалуйста, весь секретарский состав в конференц-зале. Через пол часа.
Маша испуганно вытаращила глаза.
- Вы можете идти, - улыбнулась ей, чтоб успокоить. И чего так переживать?
Когда я приоткрыла дверь в кабинет Малиновского, то обнаружила потрясающую картину. Андрей спал на диване. А Роман Дмитрич, вяло развалившись в кресле, щелкал мышкой, пялясь в монитор компьютера. Меня он не заметил, потому что я не вошла дальше, так и осталась у приоткрытой двери.
Что же, пусть мальчики отдыхают, приходят в чувство. Вот потом я с ними и поговорю. Начистоту.

Они сидели, вжавшись в кресла, и почти не дышали. Неужели я произвожу впечатление такого монстра?
- Итак, приступим. В связи с некоторыми кадровыми перестановками, я бы хотела…
- Вы нас увольняете? - в ужасе выпалила Татьяна.
- Нет. С чего вы это взяли?
- Но Вы же… Вы же сказали, что…
- Я ничего еще не сказала. Если вы наберетесь чуточку терпения, то все узнаете, - я попыталась ободряюще им улыбнуться, но на меня смотрели волком несколько пар испуганных глаз.
- В первую очередь, я хотела бы спросить про отдел сбыта... Кто из вас являлся секретарем Киры Юрьевны?
- Являлся? - пропищал кто-то в углу.
- Я, - руку подняла смуглая женщина.
- Кира Юрьевна сегодня написала заявление на увольнение. И я не видела смысла ее удерживать.
- Что?Так это правда? - все ахнули.
- Пока мы найдем Кире Юрьевне замену, пока этот человек вольется в рабочий процесс… Это займет время. А у нас сейчас не та ситуация, в которой можно ждать… Поэтому я хотела бы временно, пока что временно, а возможно и на постоянной основе, назначить Вас… Простите, как Вас?..
- Амура.
- Амура, я хотела бы назначить Вас на должность Киры Юрьевны. Вы справитесь?
- Справится, еще как справится, - ответила за нее пожилая женщина.
Амура подскочила с места, но, испугавшись своего порыва, быстро опустилась обратно в кресло.
- Хотелось бы услышать Ваш ответ, Амура?
- Да, я… справлюсь, - она суетливо поправила прическу, нерешительно улыбнулась и добавила:
- Справлюсь.
- Прекрасно. Дальше… Мне нужен секретарь. И… - я постучала ручкой по столу, все затаили дыхание. - Я хочу попросить Вас, Маша, занять эту должность.
- А как же ресепшн? - заволновалась Татьяна.
- Думаю, мы подберем туда работника без особых проблем. Или Вы против и хотите остаться?
Маша замахала и головой и руками.
- Это что же, получается, что я теперь буду секретарем президента? - закричала она счастливо.
Кажется, я стала для них героем. Женщины тут же расслабились, перестали таращиться на меня, как на палача, а под конец даже осмелели поинтересоваться:
- А это правда, что Вы и Андрей Палыч женаты?
- Правда.
- Мы вас поздравляем! Мы так рады, так рады! - закричали они. И ведь действительно выглядели довольными.
Вот и замечательно, этот вопрос я решила...

_________________
- Ты не туда идешь! Огни в другой стороне!
- Мне все равно, я зажгу свои.

-30-


Погрузившись с головой в работу, я сделала для себя интересное открытие, точнее несколько открытий: компания работает, и работает она слаженно — это радует, конечно, но вот Андрей, как руководитель, безответственен, оказывается. Никакой дисциплины на рабочих местах, никакой системы штрафов и поощрений. Даже не ведется учет прихода и ухода сотрудников! И камеры не мешало бы поставить, хотя бы возле лифта… И в туалете, в женском. А то превратили его в курилку, дышать невозможно! Ничего, этим я займусь - в первую очередь. А для начала вынесу из президентского кабинета всю эту безвкусицу: маски с перьями, мячики, шарики, бюст голой женщины с потайным шкафчиком для бутылок (их я, кстати, сразу же перепрятала в, соседствующей с кабинетом, кладовке, запихнув за бесчисленное количество папок, беспорядочно загромоздившее все пространство до потолка; порядок — не про Жданова — это факт). Что делать с портретом Андрея — я так пока и не решила. Убрать? Но куда и как? Он и в дверной проем не войдет. Особенно в лифт. Как его вообще сюда притащили? На кране, что ли, поднимали, и через окно? Или дедушка лесоруб прямо здесь спрессовал опилки в огромное полотно, сколотил рамку, во всю стену, а потом пришел ученый из Сколково, притащил с собой лазерный принтер, и вылил нано краски на полотно?
Я стояла возле этого портрета и ломала голову, что делать.
- Катья, - в кабинет влетел Милко. - Как я рад, что теперь ты презИдент!
Он кинулся ко мне обниматься.
- Эти тИраны и мУжланы теперь не будут указывать вЕликому Милко, что делать! И мОя деточка, мОя куколка — нОвая золотая коллекция будет сИять на подиУме! Ты ведь обЕщала, - он мне лукаво погрозил.
- Конечно… - он неожиданности я потеряла дар речи, меня еще никогда так не сшибали с мысли радостными криками. - Будет сиять. Я как раз над этим работаю.
- Работаешь, вижу, - он скривился. - Рыба мОя, уже пятнадцать мИнут, как Обед, а ты чего тут сидишь? Не вздумай на диету садиться, фИгуру испортишь, и так похУдела. Та-ак… А что с прИческой? И что за ужасные глАзы?
- Очки?
- Это глАзы, аквариУмы. Ми-ла-я, не вздумай больше никогда нОсить эти глАзы! СнИмай.
Я отпрянула.
- Э, нет. Я без них не вижу.
- Но раньше ты была бЕз них, - посмотрел недоверчиво.
- В линзах. На мне были линзы. А сейчас… эм… глаза болят, вот я…
- НЕ смей! Мы купим тебе дрУгие глАзы. Пойдем.
- Куда?
- Обедать. Я жутко голодный, а ты на машине.
С каких это пор модные дизайнеры стали меня приглашать на обед? Катенька, это определенный успех. Тебя больше не обзывают чучелом, не морщат нос при встрече, даже если ты в прежних очках и в довольно не модном сером костюме. Тебя считают худой и запрещают садиться на диету, возможно посоветуют есть больше сладкого… хотя, всё мечты, мечты… Но всё же, что происходит?
Я, наверное, долго таращилась на Милко удивленно, потому что он не выдержал, и схватил меня за руку, и силой потащил из кабинета. Обедать.
Я боялась поверить своему счастью, но Милко настоял, чтобы мы поехали в «Шоколадницу». Не поверите, я даже сопротивлялась, пыталась отговорить. Сумасшедшая, правда?
- Катья, мы сегодня обедаем заварными пирожными и медовиком! - торжественно заявил Милко, отодвигая мне стул.
На слове «заварными» я незаметно ущипнула себя за руку. Больно. Это значит, не сон.
Если Юлиана спросит, ела ли я сладкое, отвечу ей, что меня насильно заставляли, угрожали срывом коллекции и буквально впихивали в рот эти белоснежные… бисквитно-незабываемые… Так, стоп, к делу. Милко, Милко… Что он говорит? Плачет? Как? Уже? Что случилось? Что-то про Рональда говорит…
- И он скАзал, что я хуже бабЫ.
- Почему? - ну вот, я все прослушала.
- Потому что звОню ему и звОню, а он, глядите ли, на своем фУтболе, с мУжланами.
- Видите ли, - поправляю его.
- Что вижу? - не понимает он.
- Правильно говорить не «глядите ли», а «видите ли».
- Какая разнИца? Какая разнИца, Катья? Он совсем мЕня не любит больше. И не звОнит.
- Вы поругались?
- Это он порУгался, а я не рУгался, - он отодвинул от себя тарелку с пирожным и заплакал, руки закрыли лицо, плечи сильно подрагивали. Я тяжело вздохнула.
- Милко.
Не отзывается. Что же делать? Только дизайнеров в депрессии мне еще не хватало! Я верчу головой по сторонам в надежде найти ответ на вопрос — что с ним делать?
- Милко, послушай… Эм… если он так себя ведет, значит не уважает Вас, - начала говорить наугад. Милко заинтересовался, рыдать перестал, вскинул голову.
- Думаешь?
- Я уверена.
- И что же делать?
- Заставить уважать.
- ПравИльно! ПравИльно, нужно заставить его ревнОвать. Как я сам до этого нЕ додумался?
- Нет, Вы не правильно поняли, я сказала: уважать, а не ревновать, - я замахала руками, но Милко меня не слушал.
- Точно-точно. НужЕн мужчина. Красивый, богатый… Катья, у тЕбя такого нет? Хотя, что я говорю! У тЕбя Жданов, этот Упырь. Роль благородного рыцаря он Не выигрАет.
- Не сыграет.
- А я что говорю? - вдруг глаза у него вспыхнули. - Мне нужно позвОнить. Пойдем!
- А как же…
Как же пирожные? - хотела спросить я, но Милко снова тащил меня, только уже из кафе.
Замечательно! Прекрасно пообедала.
Я вдохнула напоследок чудеснейшие ароматы этого божественного заведения, и вывалилась на мороз, дышать выхлопными газами, и ехать обратно в «Зималетто».
- Я тебя обожаю, ты душка! - воскликнул Милко, когда мы проходили мимо охранника Потапкина, и быстро поцеловав меня в щечку, влетел в лифт, как раз перед тем, как он закроется.
Я остановилась у захлопнувшихся дверей, положила руку на урчащий желудок и решила, что сейчас пойду и куплю в баре шоколадку. Эта мысль окрылила, прибавила сил.
Но наверху, выйдя из лифта, я потерпела неудачу, не успев пройти и пары шагов, натолкнулась на Маргариту Рудольфовну. Она была очень обеспокоена поведением Андрюши, что не поленилась мне высказать на протяжении часа, может быть, даже больше. Я прослушала большую лекцию о том, как следует мириться с причудами Жданова, как его держать в ежовых рукавицах и как поощрять, когда он того заслужил. Настоящая инструкция по применению Андрея, как мужа.
Спасибо, Маргарита Рудольфовна, эта информации — именно то, чего мне не хватает сейчас в жизни, особенно сегодня, особенно сейчас, когда желудок поет «Калинку-малинку» и ударяется в стенки головой. Чудненько, очень познавательно. Еще раз спасибо! Да… спасибо. Приедем, конечно же, приедем. Да. Спасибо за совет. Обязательно… Ну, идите уже! Только бы не перепутать ничего и не сказать это вслух. До свидания.
- Маша, проводи, пожалуйста, Маргариту Рудольфовну до такси.
Уф-ф… И чего я сюда пришла? Далось мне это кресло президента. Хотела разозлить Андрея, в результате, мучаюсь я, а он спит себе спокойно.
Я все же добралась до бара, воровато передвигаясь по коридорам, и купила шоколадку. Затем убежала обратно в кабинет, закрылась и хищно ее съела. А потом поехала на встречу с «Стиль-Текстиль» и уже там, в кабинете, разговаривая с Нестровским Петром Ивановичем, президентом компании, случайно в отражении стеклянного стола заметила у себя шоколад в уголках губ и на подбородке. Но вида не подала, что что-то не так. Дождалась удачного момента, когда все отвернутся, и вытерла лицо рукавом пиджака, он, конечно же, испачкался тоже. И тогда я его подкотала до локтей, так же — незаметно, то есть не привлекая внимания. Меня не сломишь! Пушкаревы не сдаются!
- Екатерина Валерьевна, мы подумаем. Все же двадцать процентов — это очень большая скидка. Но Ваши предложения нам очень понравились, мы еще раз все обсудим, пересчитаем, и Вам перезвоним.
- Думайте, - покивала я. Но только не долго, потому что за то время, пока вы думаете, я договорюсь с другим поставщиком.
- Всего доброго, Екатерина Валерьевна! Рады были знакомству. И мои поздравления Вам! - сказал Нестровский, пожимая мне руку.
- Поздравления? С чем?
Нестровский засмеялся.
- Только не делайте вид, что ничего не понимаете. Со свадьбой, разумеется. Которую Жданов зажал.
- Мы решили отложить… Эм… До весны…
- Все же Жданов — жук, - услышала вслед, когда вышла из кабинета. - Такую женщину прятал.
- Так он и не прятал. Я слышал, они недавно познакомились, - послышался голос помощника Нестровского. - То ли в горах, то вообще ходят слухи, что Жданов увел ее едва ли не у алтаря у Воропаева.
- Представляю, какая драка была.
- Да, Воропаева давно не видно, между прочим.
- А Андрей увел ее и потащил сам в ЗАГС? Отчаянный поступок.
- Да… И ведь не такая уж она и красавица. Но что-то же мужики в ней находят, раз морды готовы друг другу бить.
- Не что-то, а мозги. Видал, как она нас уделала, и ведь так выгодно все представила…
Я усмехнулась и зашагала прочь от двери. Не дай бог, заметят, что подслушивала.
Все же, мужики — те еще сплетники!

В «Зималетто» меня встретил злой Зорькин. Он, видите ли, не подписывался разгребать «весь этот застой» - как он выразился. В ответ я посоветовала Коле убавить тон (с начальством так не говорят), на что он обозвал меня зазнавшейся выскочкой и пообещал, что ноги его больше не будет в этой компании. Грозно топнул ногой и пошел собирать вещи.
Я перехватила Колю на пол пути к кабинету (оказывается, он умеет быстро бегать!), преградила дорогу и придавила к стене.
- Значит так, - зашептала ему я. - Только попробуй уйти! Я все папе расскажу, как ты струсил, испугавшись работы и как меня предал, оставив одну. Сегодня же поеду и расскажу.
Со стороны все выглядело так, как будто бы я с Колей любезничаю на очень… хм… интимные темы. И именно с этой стороны зашел, определенно протрезвевший, Андрей.
- Что здесь происходит? - прохрипел он, просовывая руку в болтавшийся рукав пиджака.
Я ничуть не смутилась.
- Знакомьтесь, Андрей Палыч, это Николай Антонович Зорькин, наш новый финансовый директор, - торжественно отрапортовала, не сводя убийственно взгляда с Кольки.
- Отойди от нее, финансовый директор, - Андрей еще больше нахмурился.
- К-куда? - пропищал Зорькин, придавленный мною к стене.
- Николай Антонович, мы с вами все выяснили? - спросила я с большим намеком.
- Да, - неохотно кивнул он, сверкнув мстительным огоньком в глазах. Я отошла от него. Коля тут же отбежал. И, разумеется, налетел на Андрея. Тот ухватил его за плечи, повертел, хмуро вглядываясь Коле в лицо, и отпустил, не понимая, что делать дальше.
- Вы оба — ненормальные, - пропищал Колька и поспешил от нас убежать.
- Кать, поехали домой, - голос низкий, бархатный.
Я отвернулась, поразглядывала стены.
- Поехали, - отлепилась от стен, стремительно подошла к двери, потом так же стремительно остановилась и добавила:
- Я сейчас кое-какие бумаги захвачу, и поедем.
- Угу, - покивал Андрей.
Я ушла, а он всё так же стоял там, за моей спиной, и смотрел мне вслед, перекатываясь с пятки на носок и выворачивая карманы пиджака. А одеться? И где его вещи, где пальто?
В кабинете, в моем (его бывшем) кабинете лежит.
- Маша, а Вы почему не уходите?
- Так я Вас жду, Екатерина Валерьевна. Вы же меня не отпускали.
- Маша, давайте договоримся. Как только наступает конец рабочего дня, Вы смело собираетесь и уходите домой, в крайнем случае, в клуб или куда вы там ходите?.. Ясно?
Маша расплылась в улыбке.
- Да, - кивнула она. - Спасибо.
Я вошла в кабинет, остановилась у стола, перебирая бумаги. За спиной послышались шаги. Вспомнил про пальто...

_________________
- Ты не туда идешь! Огни в другой стороне!
- Мне все равно, я зажгу свои.

-31-



Дверь хлопнула. Подошел вплотную со спины, обжег дыханием.
- Кто это был?
Я сглотнула. Впереди меня стол. Отойти некуда.
- Кто? - голос дрогнул, и я ненавидела себя за это.
Андрей схватил меня за плечо, развернул, впился требовательным взглядом.
- Это финансовое недоразумение в очках! Кто он? И откуда тут взялся?
- Коля?
Андрей дернулся, взгляд потемнел.
- Коля, значит, все-таки? Что у тебя с ним?
- С Колей?
Я понимала, что несу чушь, что глупо все время переспрашивать. Но я была настолько застигнута врасплох поведением Андрея, что не понимала, что происходит и почему он смотрит так, что я чувствую себя виноватой.
- Кол… Николай Антонович — прекрасный специалист. Для «Зималетто» получить такого финансового директора — большая удача.
- Мне плевать, какой он специалист! Что у тебя с ним? - Андрей начал еще больше заводиться, навис надо мной.
- Мы друзья. С детского сада вместе, - ну вот, я начала оправдываться… Но он так смотрит. Страшно.
- Вместе, - эхом повторил он. - Прекрасно, Катенька! - воскликнул он, хлопнул в ладоши. - Я очень за вас рад, что вы ТАКИЕ друзья, - он улыбался, но его радушие по-прежнему сквозило угрозой. - И в командировку вы, значит, тоже вместе ездили, по-дружески? - а вот теперь он уже кричал.
Не было никакой командировки… Я сняла номер в гостинице и там была все эти дни. Скрывалась — да, со страхом выходила на улицу, боялась тебя встретить. И мечтала, грезила о том, как приду в «Зималетто», заберу у тебя кресло президента, и как ты будешь зол, как ты меня возненавидишь…
Но ты говоришь сейчас совсем не о том…
- И давно это у вас? Такие командировки.
- Мы с Колей друзья… когда-то были, сейчас видимся реже, и отношения между нами, мягко говоря, натянутые, на то есть причины. Но между нами никогда ничего не было, - отчеканила я. И отошла.
Шуба жгла меня изнутри, я лихорадочно вспоминала, какие бумаги собиралась взять.
- Меня не интересует «когда-то», я спрашиваю про «сейчас».
Он снова меня нагнал, снова преградил путь.
- Я ответила на твой вопрос! - шарахнула папками по столу. - И вообще, какое ты имеешь право так со мной разговаривать? Мы с тобой договаривались, что не будем пока ничего менять — я имею в виду развод — подождем некоторое время, успокоимся.
- Я не слепой, Катя, - он меня будто бы не слышал. - И не идиот. И если ты собираешься ждать и искать успокоения в объятьях этого «друга», то я… Я не позволю! Еще раз он к тебе подойдет!..
- Мы работаем вместе. Андрей, о чем ты говоришь?
- Атлична! Просто замечательно! Тогда я тоже буду работать вместе, с тобой, - он прошелся, раскинув руки. - Поставим здесь второй стол.
- Как ты себе это представляешь? Или ты не хочешь отдавать мне кресло?
Лучик надежды заблестел в сознании и тут же погас.
- Ну, что Вы, Екатерина Валерьевна! Ни в коем случае! А хотя… Вы правы… Не солидно президенту делить кабинет.
Он вдруг остановился и уставился на дверь, за которой я обнаружила склад документов.
- А мы не гордые, - проворчал Андрей себе под нос и вошел в эту маленькую каморку. Несколько секунд он что-то там переставлял, потом выглянул и объявил:
- Я здесь буду работать.
- Что? Но… тут мало места, и нет окна и…
- Окна я не люблю, за большими кабинетами тоже никогда не гнался. Чего Вы испугались, Екатерина Валерьевна?
Начну оправдываться, опять буду выглядеть глупо и чувствовать себя виноватой. Пусть делает, что хочет!
- Как скажете, Андрей Павлович. И если Вы того желаете, кабинет в полном Вашем распоряжении.
- Замечательно! Ваша щедрость не знает границ!
В приемной послышались шаги, дверь с шумом распахнулась, вошел Малиновский, очень довольный и очень «навеселе».
- Андрюх, я дозвонился до Ирочки, она с подружкой приехала за нами, - начал он с порога. - Может быть, ты передумаешь и поедешь с нами? Ой, здравствуйте… Екатерина Валерьевна, - он отшатнулся, изобразил испуг.
- Добрый вечер, Роман Дмитрич, - я захлопнула каморку, закрыла ее на ключ. - В самом деле, Андрей, поезжай, если хочешь, - обронила я.
- Да, Андрюх, мы же не просто так. У Севы день рождения.
Андрей прокашлялся.
- Вот вы и поезжайте. Без меня.
- Но… Палыч…
- Ром, передавай Севе мой сердечный привет, - похлопал Малиновского по плечу. - Кать, ты идешь?
Я шла. Хотя очень не хотела…
Почему он не поехал в клуб? Почему не хочет оставить меня в покое?
Я обогнула Малиновского.
- Всего доброго, Роман Дмитрич.
- Предатель, - услышала я в спину.
Андрей уже стоял у лифта, гипнотизируя кнопку, и периодически хлопая по ней кулаком.
Он со мной не разговаривал больше. Шел вслед, наблюдал, как я выгоняю из парковки зажатую машину, затем сел на пассажирское сиденье, пристегнулся и сказал:
- Нам нужно заехать в магазин, холодильник почти пустой.
- Хорошо, - прошептала я. Прошептала, потому что силы меня покинули. Я устала удивляться и не понимать, устала надеяться и тайно ждать, когда же Андрей оступится и выдаст себя в какой-нибудь мелочи, когда снимет, наконец, маску и начнет вести себя так, как и должен вести Андрей Жданов, который до жути боится потерять компанию и терпеть не может меня. Но он все не оступался… Наоборот, вел себя образцово-показательно. И не врал. Я видела это по глазам. Андрей не обманывает, он искренен. И что это значит — я по-прежнему не понимаю. Не понимаю…
Я припарковалась возле магазина, Андрей вышел сначала один, потом вернулся, открыл дверь и сказал:
- Пойдем. Я не знаю, что ты любишь. Будем вместе выбирать.
И я пошла.

Он любит мясо: индейка, свинина, говядина — любое. Совсем не ест шоколад и не пьет чай с сахаром. Зато маниакально помешан на чипсах, сухариках и прочей гадости. Майонез и кетчуп запасает в огромных количествах и до неприличия разбирается в приправах.
Когда моя рука потянулась за вторым пирожным, третьей упаковкой печенья и надолго затерялась в стеллаже между коробками конфет, он догадался, что я сладкоежка. И начал закидывать тележку шоколадками, батончиками, сдобными булочками. Я возражала слабо. А он ободряюще улыбался и спрашивал:
- Может, возьмем еще торт? Отметим твое назначение?
Ну, как я могла сказать нет? Как?

В машине я врубила музыку погромче, и, закусывая до боли губу, пыталась не смотреть направо — туда, где Андрей, развернувшись ко мне всем корпусом, искрил нетерпеливым взглядом.
- Оранжевый, можно ехать, - то и дело поторапливал он меня.
Я переключала радиостанции, отчаянно пытаясь найти хоть что-нибудь грохочущее и визжащее, но, как назло, попадались одно баллады о любви.
А что, если меня сейчас вдруг внезапно отзовут в командировку, он поверит? Я скосила глаза. По-прежнему смотрит. Дыру уже в щеке прожег.
Нет, не поверит. Еще и Зорькина мне припишет…
Можно было бы изобразить с Колей большую любовь, но боюсь, Коленьке не выжить, и не отпустит он меня — я теперь это поняла, уже не отпустит. Что же пошло не так?

Андрей тащил пакеты, я задумчиво разглядывала ключи и шла следом. Как кролик идет за удавом. Вот что за сравнения?

Между прочим, мы очень мирно поужинали. Мирно, потому что молча, в полнейшей тишине. И я думала уже, что зря волновалась, пронесло. Но когда открыла кран и опустила в мойку тарелки, услышала стремительные шаги за спиной, его руки обвили живот. Я шумно выдохнула и закрыла кран.
- Отпусти меня.
- Ты этого не хочешь, - зашептал мне в шею.
- Хочу, Андрей! - дернулась, не отпустил, рассмеялся.
- Повтори! - потащил меня назад.
- Если ты так боишься, давай я завтра же, уволюсь, перепишу на тебя свои акции, только отпусти меня…
Он не остановился, и не отпустил.
- Тогда я тоже уволюсь и откажусь от своих акций. В пользу мамы.
- Ты так не поступишь!
- Хочешь проверим? Кать, хочешь?
Я всхлипнула. И в ужасе поняла, что плачу. Мстительно топнула ногой.
- Хочу! - крикнула, сбрасывая с себя его руки.
Он снова хохотнул.
- Повтори, - прошептал в ухо, и толкнул спиною дверь в спальню.
- Хочу… - сказала тихо.
- Я сделаю все так, как ты скажешь.
Развернул меня на себя. В его глазах мерцали звезды, они обещали мне все галактики вселенной, все кометы, все метеоры и даже бледную Луну.
Но я выбрала не холодные космические пространства, не призрачные лунные дали, я выбрала его.


* * *


Что-то сломалось в ней, надорвалось. Холодная, неприступная оболочка треснула, раскололась на множество остроугольных частичек, и рухнула вниз, обнажив передо мной маленькую испуганную девочку, отчаянно борющуюся со своими страхами. Девочку, для которой все, что происходит сейчас — впервые. Девочку, обиженную когда-то недостойным ее отморозком, закрывшуюся в себе, разочаровавшуюся в мужчинах. Девочку, не познавшую любви…
Я вижу, как она дрожит. Дрожит, но не убегает, смотрит прямо мне в глаза. Смотрит с вызовом, отвагой.
- Кать… - поднимаю руку, чтобы заправить за ушко выбившийся локон. Она следит за моей рукой напряженно, вздрагивает, когда я случайно касаюсь щеки, закрывает глаза. Не отстраняется. Она приняла важное решение: не убегать. Это победа, моя маленькая победа, потому что, если бы не моя настойчивость, она продолжала бы прятаться… целую вечность. Но...
Если бы ты знала, Катя, чего мне это стоило! Я никогда не хватал женщин силой. Они всегда сами вешались на меня, не давая ни малейшего шанса научиться бороться, прикладывать хоть малейшее усилие, чтобы добиться внимания. Кать, я даже забыл, когда в последний раз приглашал девушку на свидание — вот, до чего докатился. А тут ты… Не замечаешь меня совсем, вешаться на шею не собираешься, да и предположить что ты на такое вообще способна — смешно, невозможно. Как с тобою быть, как вести себя - не знаю. Ты все время убегаешь. Но, Катюш...
Я тебе нужен, Кать. Я чувствую это. А ты нужна мне. Очень.
Именно поэтому я буду сегодня настойчив за нас двоих. Я хочу подарить тебе часть своей уверенности.
Открой глаза.
- Кать, - выдыхаю ей в губы. Отстраняюсь, жду.
Катя судорожно выдыхает, распахивает глаза. И именно в этот момент я ее настигаю и целую, успев уловить мгновение — как расширились ее зрачки, как заплясала в них паника хаотичными кострами.
Как же она скована, руки висят по швам… большой привет Валерию Сергеевичу, он воспитал достойного солдата… Что я несу! Она же просто не знает, что делать, не чувствует… Пока что не чувствует…
Я углубляю поцелуй, ее губы податливо раскрываются навстречу. Мгновение. И Катя пытается отвечать. Но я не позволяю ей взять инициативу — рано, не позволяю дышать. Когда последние силы уходят, я отстраняюсь, но только чтобы стянуть с себя рубашку. Слышу, как Катя хватает губами воздух, дышит часто. И я с ужасом понимаю, что к ней снова возвращаются страхи, взгляд ее мечется по комнате. Я швыряю рубашку, притягиваю Катю к себе, подхватываю ее на руки, и, шаг за шагом, снова отвоевываю пространства — ледяные стены, толстым слоем разросшиеся вокруг отчаянно скачущего сердечка.
Скованность постепенно уходит, движения становятся плавными. Катя перестает контролировать каждый свой вздох, перестает отводить взгляд в сторону, она словно теряет ориентир, и, поглощенная своими чувствами, смотрит словно сквозь меня, сквозь пространства. Это ударяет мне по нервам, я обрушиваюсь на Катю, теряю чувство реальности, теряю контроль. Все установки, о том, что с ней надо быть осторожным, сдержанным, нежным, что нельзя торопиться — летят в тартарары. Меня манит ее шея, хриплый всхлип из груди дурманит, я до боли хочу проникнуть в самую суть этого звука, тянусь к нему навстречу, но мешает одежда, и снять ее катастрофически невозможно. Руки плутают, путаются о многочисленные пуговицы, застревают в волосах.
Все мысли сконцентрированы только на одном — как поднимается и опускается ее грудь, как на белоснежной, девственно чистой коже пляшут тени, посягая на тусклый оранжево-теплый свет от торшера; как из полных губ ее вырывается едва различимый стон, как голова мечется по подушке в нетерпении.
Нет... Во мне мыслей теперь уже нет. Только одна:
«Со мной такого еще не было»...


* * *


- Ромочка, может, хватит уже сидеть тут в одиночестве и напиваться? Пойдем потанцуем, - Ирочка обвила мою шею руками.
Я послушно поднялся.
- С тобой — хоть на необитаемый остров!
- Обманщик, - возмущенно фыркнула, но глазки заблестели. - Ты и недели не продержишься со мною одной. Я все про тебя знаю. Ты, Ромочка — неисправимый бабник.
- Поклеп! Злые враки. Как ты можешь такое говорить! - моему «возмущению» нет предела.
- Это не только я одна говорю. Так все считают.
- Все — это кто?
Ирочка стрельнула глазками вниз.
- Те… кто тесно с тобой общался, - она прижалась ко мне плотнее.
У Ирочки чудесное тело, не тело, а сказка.
Вот только я сегодня не сказочный герой, скорее персонаж детективной хроники. Весь день нажираюсь, но не пьянею, и от этого зверею еще сильнее, и до жути хочу с кем-нибудь подраться.
Боже… Я превращаюсь в Жданова…
Меня все раздражает: и этот клуб, и грохочущая музыка, и даже Ирочка с идеальным телом, преданно висящая сейчас на мне. Гнев буквально распирает меня изнутри, булькает градусами в переполненном желудке, и не находит выхода — потому что Роман Малиновский не может злиться, априори, он не умеет, это все знают, любой докажет. А еще нормальный Роман Малиновский уже десять минут, как мчался бы домой вместе с Ирочкой, и, скорее всего, еще и с Любочкой, ее подружкой. И переживал бы только об одном: на дорогах слишком много светофоров и они слишком долго горят красным. Хотя даже это его бы не сбило с настроя. Роман Малиновский, определенно, нашел бы, как скоротать лишнее время, чтобы девочки не заскучали.
Я не мог двигаться, внезапно стало не до танцев и не до Ирочки, потому что рядом со мной дрыгалась под ритмичные звуки довольно странная пара - парень в цветастой рубашке и стильно одетая блондинка. Но не их новаторские движения привлекли мое внимание, а всего одна фраза:
- Зря уехали, там куда интереснее. Все же Юлиана мастер своего дела.
Я отцепился от Ирочки.
- Сходи, возьми себе коктейль. Я сейчас.
- Но я не хочу, Ром, - надула губки.
Я выдавил ей ободряющую улыбку.
- Я сейчас. Встретил знакомого, пойду поздороваюсь.
Ускользающую парочку нагнал не сразу, они успели затеряться в толпе.
- Простите, вы случайно не от Виноградовой Юлианы?
Парочка переглянулась, посмотрела недоуменно.
- Нет.
- Но вы ее сегодня видели?
- Нет.
- Тогда… Извините, - виновато пожал плечами и отступил назад.
Я осёл. Уже на людей набрасываюсь.
- Мы ее не видели, потому что она еще не приехала. Мы просто ушли раньше, - услышал я.
И тут же вернулся, нацепил на лицо вежливую улыбку.
- Вы извините. Я… эм… давно в России не был. А Юлиана моя давняя знакомая. Так, где проходит мероприятие, вы говорите? - спросил непринужденно.
- Это не совсем мероприятие. Юбилей Скворцова, основателя компании «ДайНефть».
Они назвали мне адрес, и я сразу же сорвался с места.
- Но там только по приглашениям, - прилетело мне в спину.

- Не пущу!
Охранник преградил мне путь.
- Но я Роман Малиновский! Мужик, меня там все почти знают, и я уверен, против не будут, если я появлюсь, - лучезарно улыбнулся. - Даже рады будут, - снова сделал попытку пройти, но эта двухметровая детина не желала сдвигаться с места
- А я Иван Кирпичев. И мне плевать, знают тебя или не знают. Нет с списке — все, проваливай отсюда! Не мешай работать.
Иван Кирпичев встал кирпичом, пройти мимо него не представлялось возможным. И вот тут я порядком растерялся. Во-первых, что я тут забыл? А во-вторых, почему так паршиво? Стало еще противнее, чем было в клубе, и к раздражению прибавилось еще отвращение к себе, а это — скверный признак, так и до самоедства не далеко, а мне самоедство, самокопание и прочие муки совести совсем не присущи. Я легкий человек и всегда этим гордился. И вообще... Этого мне еще не хватало — терзать себя любимого из-за какой-то ерунды! Ведь ерунда же все это, правда?
Я демонстративно отошел от входа, даже завернул за угол.
Дул промозглый ветер, сыпал мелким противным снегом за шиворот и в лицо. Правый глаз снова воспалился — реакция на ветер, и заплыл слезами. Я кутался за воротник пальто как мог, но без шапки (я ее еще в «Зималетто» оставил) мои шансы не замерзнуть равнялись нолю.
Что же делать? Может, стоит остыть? Поехать домой, отоспаться, а завтра уйти с головой в работу… Не плохая идея, кстати. А потом отпуск взять... Если Пушкарева меня к тому моменту не уволит вообще. Не любит она меня — Пушкарева, в смысле. Хотя я ж к ней со всей душой…
Вру. Сам себе опять вру. Катенька с самой первой встречи дико меня пугает, очень пугает, хотя я сам не знаю, почему. Но вот… Странная она, себе на уме. Кажется, что еще чуть-чуть и нападет на тебя, и перережет глотку. Глупости, конечно, но… Я никогда не знаю, чего от нее ожидать — и это факт, Катя очень непредсказуема. Если вспомнить одну маленькую деталь — она знала о нашем с Андреем плане по соблазнению с самого начала, но молчала, и даже подыгрывала. А потом сама рассказала, что все знает. Зачем? В чем подвох? Уж не в том ли, что и это признание — часть ее плана, и месть еще не закончена? Может быть, я себя накручиваю, но сегодняший день — тому доказательство. Катя целенаправленно пришла в «Зималетто», чтобы отобрать власть (Андрей плел что-то про то, что она позлить его хочет — бред, полнейший бред), и как она себя поведет дальше — неизвестно. По головке точно не погладит. И усмирить ее некому. Да и невозможно это. Катя неуправляема, как оказалось, а еще не глупа и обман раскроет в два счета.
Вот черт, я же Жданова к ней подослал! Этот придурок точно не успокоит, а только больше все усложнит. Нужно срочно предпринимать какие-то меры.
Я заметался вдоль стены здания. Потом понял, что выгляжу глупо и прошел еще дальше, вглубь.
Завтра. Завтра я обязательно что-нибудь придумаю. Если еще не поздно… Ох, ё! Палыч же пытался ее закадрить сегодня, и домой, вместо клуба, потащился только поэтому. Плохая идея, очень плохая идея! Опять все испортит, а мне исправлять.
Устал я. Да, я определенно устал… Давно не менял обстановку. Все время одно и то же: клубы, девочки, презентации, рестораны, в крайнем случае, уезжал за город на выходные. Никакого разнообразия.
Сугробы осветили фары минивена, я отошел в строну, уступая дорогу. Минивен проехал чуть дальше и остановился, упершись в тупик. Внезапно из-за угла выскочил какой-то нервный мужик в белой шубе, и закричал вышедшему из машины водителю:
- Чего так долго? Я уже не знаю, как выкручиваться! Все заготовки в ход пустил.
- Жень, - водитель попытался перебить его.
- Вот сейчас викторина закончится, и у меня ничего больше нет. Еще пол часа анекдотов — не прокатит. Зритель ждет звезду!
- Жень, тут это…
- Давай быстрей выводи его! Я надеюсь, вам хватило ума переодеться сразу в дороге.
- Женя!..
- Вот только не говори мне, что он снова стал качать права, требовать что-то. Не надо мне этого говорить! Мы ему платим такие деньжищи не за капризы. Я тебе это сто раз говорил! А ты все время потакаешь.
- Жень, он не приехал! - выкрикнул водитель, наконец.
На лице Евгения отразилось сначала недоумение, а потом такой страх и паника.
- Как это не приехал?
- Рейс задержали… до утра.
- Что же… делать? - вымолвил потерянно Евгений. - Где я тебе сейчас тут звезду найду? - схватился за голову, и вдруг как вытаращил глаза:
- Эй, звезда, ты где? Найдись! - закричал нервно, демонстративно поворачиваясь в разные стороны. - Нет звезды, как видишь, - раскинул руки в стороны, ударил ими по швам. - А нам конец. Нам полный конец. Съездил, называется, на Мальдивы… Теперь лишь бы не посадили.
Я вышел из тени.
- Простите. Я тут случайно услышал, что у вас возникли некоторые проблемы.
На меня уставились как на инопланетянина. Я подошел ближе. Свою коронную обаятельную улыбку использовать не стал, она сегодня почему-то не работает, да и замерз я уже так, что зуб на зуб не попадет.
- Я могу вам помочь.
- Слышь, мужик, иди, куда шел! Выпить не дам! - рявкнул на меня Евгений и развернулся, чтобы уйти.
Разве я так плохо выгляжу?
- Подождите! Постойте.
Они неохотно вернулись.
- Я Роман Малиновский, вице-президент «Зималетто».
Незачем им знать, что я с сегодняшнего дня никакой не вице-президент, а неизвестно кто: то ли помощник, то ли секретарь помощника — серый кардинал запаса — вот, кто я. Но это всё - никому ненужные детали. Название компании им известно, и они заинтересовались — это главное, пол дела сделано.
- Понимаете, мне срочно нужно попасть туда — внутрь. А пригласительного нет. Мы могли бы помочь друг другу. Понимаете?
- Не понимаем.
- Смотрите, я стану вашей звездой, выступлю и…
- Так, - перебил меня Женя, в глазах у него загорелся огонек, он окинул меня внимательным (я бы даже сказал профессиональным) взглядом. - А вот с этого момента поподробнее. Петь умеешь?
- Ну, так… - прокашлялся. - Пою.
- Повернись-ка. А похож! Даже очень похож! Гриша тащи белый парик! Срочно! - закричал он на водителя. - Мы тебе фонограмму включим, костюм у… Гриша, и костюм принеси! - снова заорал.
- Хорошо, - крикнул ему из машины Гриша.
- Я могу и без фонограммы. А кого изображать-то? Надеюсь, не Орбакайте?
Женя шутку не оценил, нахмурился, надул губки, так, что усы поднялись вверх.
- Басковым будешь, - сказал серьезно, хлопнул меня по плечу. - «Шарманку» споешь, «Тебе одной» и «Отпусти меня». Тексты знать не надо, главное рот вовремя открывай. И говори что-нибудь, типа три-четыре, двадцать пять. Любые цифры.
- А «Шарманку» я знаю. Могу и сам спеть.
Евгений меня тянул внутрь здания, через черный вход, в долгожданное тепло.
- Никакой самодеятельности! Близко к зрителям не подходи. Очки бы тебе еще дать. Солнцезащитные. Надя, принеси очки! - рявкнул он.
Из коридора тут же выскочила девушка, худенькая, маленькая, с белыми косичками, прямо, как Золушка... с очками, солнцезащитными! Вот это дисциплина.
- А перчаток в стразах нет? А то у меня руки замерзли, будет видно, что они красные.
Я, конечно же, придуривался. Но когда Евгений крикнул:
- Надя, перчатки в стразах!
То тут же выбежала та же девушка. С перчатками, черт возьми, в стразах!
- И корону, - потребовал я, напяливая на себя парик. - С красными рубинами.
Евгений уставился на меня подозрительно, я поспешил выставить руки вперед.
- Что? Я лично от Максима Фадеева слышал, что у них ценится корона только с красными рубинами.
Я блефовал, но во мне прогрессировал азарт и он немедленно требовал выхода.
- Надя, корону с красными рубинами.
Вместе с Надей появились еще две девушки, перепуганные. Одна из них держала в руках красные рубины, другая сдирала с короны синие камушки. Надя вытащила из кармана клей. Вот он профессионализм! Мне б таких помощниц! Хотя я свою Шурочку ни на кого не променяю.
- Ну, боец, не подведи! - Евгений вскинул кулачок, и пошел меня объявлять.
Меня трясло, озноб вперемешку с бурлящим азартом били по телу чечетку.
- Наденька, - шепнул я девушке, - мне бы глоток чего-нибудь покрепче.
И совсем не удивился, когда Надя тут же понимающе кивнула и полезла к себе в карман, вытаскивая оттуда фляжку.
Я, не глядя, махнул в себя почти половину.
- Крепкая, - скривился, подхватил красный бордовый плащ с пола, прижал его к лицу. - Уф!
- Ты чего тут стоишь? Выходи! - послышался гневный шепот Евгения.
Ну, держитесь все! Я иду.

_________________
- Ты не туда идешь! Огни в другой стороне!
- Мне все равно, я зажгу свои.

Что ж, это пока что всё, что у меня есть...

_________________
- Ты не туда идешь! Огни в другой стороне!
- Мне все равно, я зажгу свои.

Спасибо.
Но, если память мне не изменяет, то была ещё одна глава. Она была только здесь, на этом сайте. Или я ошибаюсь?..

_________________

Да, была еще одна глава. Автор, спасибо.

_________________
Скачать тексты по НРК в разных форматах.

А я про нее уже забыла)) Еле нашла в черновиках.


-32-


Никогда и никому в этом не признаюсь, но временами я ненавижу свою работу. Настолько, что готова бросить всё и бежать, куда угодно - хоть на завод, хоть в офис, простым клерком, каким-нибудь необременным лишним умом секретарем, чтобы все в моей жизни было легко и просто, чтобы каждый новый день был похож на предыдущий, чтобы рабочее время длилось с девяти до семнадцати часов ровно, чтобы выходные были стабильно два раза в неделю — в субботу и воскресенье, а не парочка отпускных после нового года, когда ты, как обычно, не на пляже загораешь, а бегаешь от ноутбука к телефону, стараясь не потерять сеть интернета, и договариваешься с клиентами об организации новых проектов, новых торжеств... Не хочу ничего организовывать, не хочу придумывать, не хочу пыжиться выискивая оригинальность там, где ее быть не может!
- Юлиана Филипповна, там фотографу плохо, - шепнул мне подбежавший официант. - Наверное, чем-то отравился.
Только этого мне не хватало! И где я сейчас найду нового фотографа?
- Вы в скорую звонили?
- Да, они уже едут.
- Так... хорошо. Только без паники. Проведите их тихо, не привлекая лишнего внимания.
- Да, конечно. И там... Толян, он увлекался фотографией и может пофотографировать.
Торжество высшего класса! С рекордным количеством миллионеров на один квадратный метр! Дорогие костюмы, уважаемые лица, и наоборот — уважаемые костюмы и дорогие лица. И фотографировать их будет Толян. Тот самый, который увлекался когда-то фотографией, но решил, что быть официантом (или кто он там... грузчик?) гораздо перспективней.
- Замечательно! - я очаровательно улыбнулась. - Анатолий нас просто спасает.
- Кто? А, Толян! Да, он сразу вызвался помочь.
- Ваш Толян добрая душа. Проконтролируйте скорую.
Жизнь - праздник! И я в ней человек-пюпитр - держу в руках сценарий, балансируя на железной ножке между исполнителями и зрителями, и только мне известно, какие ноты не сыграны, а какие перевраны. Только я понимаю, что праздник — это не легко и весело, праздник — это форс мажоры, это несостыковки. Еще ни одно мероприятие не прошло идеально, так, как это было расписано на бумаге. Но! Никто не должен знать об этом и никогда не узнает. Потому что у Юлианы Виноградовой из одного рукава вылетают готовые юбилеи, из другого презентации, а из третьего, запасного, открытия ресторанов.
- Юлианочка, солнце, посиди со мною хоть минутку. Уважь старика!
Скворцов, именинник и главный герой торжества, пьяно улыбался, губы его блестели, перепачканные в жиру. Видимо, заливное у Миши сегодня вышло на славу. Надо обязательно попробовать.
- Ну какой вы старик! Не скромничайте, Владимир Алексанрович. Шестьдесят лет — это только половина пути.
- Боже упаси! Юлиана! Зачем мне столько?
- Хотя бы для того, чтобы как можно дольше делать счастливой вашу новую супругу, Оксану.
- Э, нет. Вот закончит Оксаночка университет, а там… Зачем ей старик. Да и сыновья... Думаешь, долго они терпеть меня еще будут? Минимум, лет десять, пятнадцать. А потом: «Адьос, дедуля!». Компанию заберут, всё заберут… и гуляй! Но нет! - Скворцов приподнялся с диванчика, жестом приглашая присесть меня рядом. - Не будем о грустном. Расскажи мне лучше о себе. Как тебе удается всегда оставаться такой бодрой и жизнерадостной? Поделись секретом.
Обожаю придумывать формулы счастья. Правда, ни одна из них мне пока еще не помогла, но звучат они всегда красиво.
- Все очень просто, - прекрасная идея щелкнула в моем уме, вызывая острый порыв расхохотаться, но я сдержалась. - Никаких особых секретов нет, есть рецепт одного волшебного напитка. Я называю его «Элексир Настроения».
- Только не говори, что это красное вино.
- Что вы! Красное вино уже не актуально. А вот смесь из тыквы, козьего молока и цветков полыни воистину творит чудеса.
- Это, что же, маски из нее нужно делать? - Скворцов нахмурился, видимо, быстро соображая, где достать козу.
- Нет-нет. Маски не столь эффективны, как прием внутрь, каждое утро, натощак.
Сверкая смуглой, сильно загорелой, кожей и леопардовым, максимально приталенным, платьем, к нам подошла новоиспеченная супруга Скворцова — Оксаночка. Подошла и тут же оттеснила меня в сторону, стрельнула глазками, быстро оценивая, нет ли посягательств на фундамент ее финансового благосостояния, и, сделав вывод, что опасности нет, вклинилась в разговор:
- Какие маски?
Чудненько! Еще никогда мне так не хотелось делиться рецептом.
- Не маски, а напиток. Представляете, морщины разглаживаются в одно мгновение, улучшается здоровье, цвет кожи. И скажу по секрету: я за одну неделю шесть килограмм скинула. Просто чудо какое-то!
- Что за напиток? - глаза Оксаночки горели огнем Везувия.
- Владимир Александрович с тобой обязательно поделится. А сейчас прошу меня извинить, там, кажется, кто-то меня ищет.
И пряча улыбку, я направилась к сцене. Уже давно должна была начаться концертная программа с приглашенной звездой, но почему-то на сцене по-прежнему стоит мать именинника, этакая бойкая пожилая женщина, она уже минут тридцать достает бедного ведущего и гостей рассказами про детство Вовочки, какой славный малыш он был.
Я увидела мелькнувшую фигуру Жени, мы давно с ним сотрудничаем (он поставляет мне артистов, я подкидываю мероприятия).
- Где Басков? - шепнула я ему в спину.
Женя вздрогнул, обернулся.
- Сейчас выйдет.
Я кивнула. Женя профессионал своего дела. Вот с ним у меня еще никогда накладок не было.
Можно немного расслабиться и позвонить Кате. Что-то пугает она меня в последнее время. Этот нелепый брак со Ждановым, побег в вымышленную командировку.
Не отвечает. Вызов идет. Но не отвечает. Странно...
Завтра же забегу к ней. Что-то мне подсказывает, что Катеньку пора спасать. Достаточно с нее потрясений...
Только вот удастся ли спасти? Не опоздала ли я?.. Не отвечает.
Я вышла в гримерку, закрыла плотно дверь, села на краешек стола. Щеки ныли от постоянных улыбок. А ноги... Прочь туфли! Встану на пол. Кайф! Если и существует в мире истинное блажентство, то вот оно!..
Повертев в руках мобильный, не выдерживаю, набираю знакомый номер.
- Привет, мам. Нет, еще не дома... Часа через три только закончу... Нет, мам, все хорошо... Что? А при чем тут Малиновский? Не говори ерунды! Ма-ма, он был напуган, выбит из колеи и... Вот даже представить не могу, где ты там любовь разглядела! Сплошное себялюбие и малодушие! Что? Нет, уж, не дождется... Мам, я сама разберусь, хорошо?.. Не переживай за меня... Лучше расскажи, как ты! Давление не скачет?.. Я очень рада. Обязательно приеду, на следующей неделе. Да... И тебе доброй ночи.
Мамочка. Прости, что и тебя пришлось втравить в этот идиотский спектакль с замужеством. Отмотать бы время назад... Я бы вытряхнула Малиновского из квартиры взашей. Я бы...
Стоп. Никаких Малиновских в моих мыслях.
Я присела в кресло, вытянула ноги вперед и закрыла глаза... А когда открыла и взглянула на часы, поняла, что прошло минут тридцать, не меньше. Я рванула к двери. Потом вернула и забрала туфли, на ходу пытаясь их надеть.
В зале мирно общались гости, кто-то танцевал у сцены. Ничего не случилось, Армагедон в мое отсутствие не наступил. Я быстро нашла Мишу, убедилась, что все в порядке, и выдохнула. Хотя, как оказалось, напрасно. Ко мне уже бежал Женя. И у него для меня была приготовлена страшная новость: Скворцов хочет сам, лично, сыграть на гитаре и чтобы Басков ему спел.
- Ну и прекрасно! Пусть поет, - я не видела тут никакой проблемы.
Женя нервно передернул плечами.
- Басков не настоящий.
- В смысле?
- Да не приехал он. Мне повезло еще, что этот мужик подвернулся. Говорит, хочу попасть на торжество...
- Какой мужик? - нехорошее предчувствие перехватило дыхание. Женя кивнул в сторону сцены. Я шагнула ближе, гости расступились. Под прожекторами дергалось в такт музыке (а иногда и мимо) чудо. Чудо в бело-синем костюме принца, в бардовом плаще, с огромной короной на белокурых прядях съехавшего набок парика. И в очках, солцезащитных. Чудо выделывало вдоль сцены величественную походку с чередованием коленей. А навстречу ему вразвалку шел подвыпивший Скворцов с гитарой.
- Это конец, - прошептала я.
- Я бы так не сказал. Парень не плохо справляется, согласись, - Женя нервно усмехнулся.
Музыка смолкла. Скворцов полоснул струны.
- Про коня будем петь. Что по полю шел, - заявил он, косясь на псевдо Баскова.
Псевдо Басков важно кивнул и запел голосом Малиноского:
- Выйду ночью в поле с конем, ночкой темной тихо пойдем.
Мне поплохело. Псевдо Басковы задвоились в глазах, я отшатнулась, еле устояв на ногах. И с ужасом смотрела на Вакханалию развернувшуюся на сцене.
Скворцов рвал струны и дергал головой, видимо, подражая рок-гитаристам. Чудо, который Малиновский, чудом не сбивался и попадал в ноты.
Боже... Что за театр абсурда!
К моему великому счастью Скворцов устал, гитара ему надоела, Басков с конем тоже. Он постоял под оглушительным всплеском аплодисментов и спустился к благодарной публике, собирать восхищения его музыкальными талантами. Где-то собирать, а где-то и напрашиваться. Кому как повезет.
И где это... недоразумение?
Недоразумение нашлось в обществе молоденьких девушек, которые застенчиво хихикали, и, что совсем не удивительно, чудо это раздевали.
- Спасибо тебе огромное! Ты так выручил! - распалялся Женька. - Вот возьми, тут гонорар. Ты заслуженно отработал.
- Очень приятно. Но выступал я не за деньги. Творчество не продается! - подмигнул девочкам, те засмеялись.
Я шагнула вперед.
- Не знала, что ты увлекся благотворительными выступлениями для миллионеров. Похвально.
Улыбка покинула его нахальное личико.
- Привет, - сказал серьезно и отвернулся, якобы сильно увлекшись стягиванием с себя пиджака.
- Зачем ты здесь?
Роман стянул парик, корону, отдал их костюмерам. Мы отошли в сторону.
- Хотел тебя увидеть...
- Зачем?
- Если бы я знал... - послышалось мне в его тихом выдохе.
- Что?
- Я хотел поговорить. Ты скоро освободишься?
- Нет. Я не знаю... Говори здесь... сейчас. У меня мало времени, нужно идти. Сам понимаешь...
- Понимаю... Я собственно... не на долго, - он помолчал, подбирая слова и заговорил быстро:
- Ты сказала, что я испугался. Но это не так. Меня бесила сама ситуация, когда я ничего не понимаю. И да, ты права, в первые минуты меня охватил ужас, кошмар, вперемешку с похмельем. Но потом... В общем, не важно. Я только хотел сказать, что мне жаль, что брак оказался не настоящим.
Я стояла, словно оглушенная.
- Это шутка такая? Розыгрыш?
Роман криво усмехнулся.
- Любитель устраивать розыгрыши тут ты... Я не знаю, что со мной происходит. Но почему бы... почему бы нам не попробовать?..
- Что? Нет, не отвечай! Малиновкий, ты с ума сошел? Между нами быть ничего не может. Да, я тебя немного помучила. Но теперь я раскаиваюсь. Честно. Прости, мне надо идти...
- Да... Я понимаю, - смахнул челку со лба, неуклюже передернул плечами. - Забудь. Удачного вечера.
Он ушел. Быстро. Шумно. И не обернувшись.
Я стояла, смотрела ему вслед. И ненавидела себя за предательские мысли: «А может?..», «А если?..». Что может? Где может? С кем может? С ним? Ха-ха! Это же смешно! Сколько у тебя таких было, Юлиана?!
И что самое интересное, именно такие мне все время и попадаются! Три развода. Это вам не шутки. Четвертому разводу не бывать. И точка.
- Юль, там торт подвезли. Заносить? - это Женя.
- Да. Сейчас узнаю, что там по программе.
Жизнь — праздник. Жизнь — картинка из дорогого журнала. И я в ней пюпитр.


* * *


- Катерина Валерьевна, доброе утро!
- Тише, Потапкин. Чего вы так кричите? - я поморщилась, непроизвольно вскинув руки, чтобы уберечь мои уши от всяких шумов.
- Так я рад вас видеть, - снова воскликнул, сияя довольной улыбкой. - Вы первая... А я тут один. Телевизор сломался. Хожу из угла в угол, и сна ни в одном глазу. Такое со мной впервые, обычно я отрубаюсь сразу после... Всегда на страже родной компании! - заорал пуще прежнего. - Кстати, почему вы так рано? Время, - вскинул руку с часами, - без десяти семь.
- Вас пришла проверять, Потапкин. Как вы работаете, хорошо ли несете дежурство. Не спите ли, - пришлось повысить голос.
Зря я это сделала. Потапкин закричал еще громче, доводя меня и мою мигрень до критического состояния.
- Я... нет... Я не несу... То есть не сплю!
- Я вижу. Очень за вас рада, в особенности за «Зималетто». Пойду... проверю кабинеты на наличие... пыли.
Потапкин проводил меня озадаченным взглядом, бормоча под нос:
- Вот это президент! Как о компании печется. Не чета Жданову.
А вот Жданова прошу всуе не поминать. И вообще не поминать. Никак. Я вот сейчас дойду до своего кабинетика, сделаю чашечку кофе, и жизнь сразу заиграет другими красками...
Семь часов утра! Одуреть. Это получается, я совсем сегодня не спала. Разве только чуть-чуть... после первого раза...
Уф-ф, черт! Щеки горят. Эта металлическая статуэтка, наверное, холодная? На ощупь, кажется... Да-а... Охладим и лоб немного. А лучше этой самой статуэткой треснуть тебе пару раз, Пушкарева, чтобы перестала цепляться за воспоминания, тем более за такие... непристойные. Мало тебе было бессонной ночи?
Нет, я, конечно, слышала, какие легенды ходят про Жданова, но чтобы так...
Это что же после моего дня рождения тогда было? И как я могла такое забыть??
О, нет! Дела. Мне срочно нужно подумать о делах, погрузиться в работу... Где мой ежедневник? Какой беспорядок на столе и... как это на меня не похоже.
Слезы навернулись на глаза. Я прикрыла рот ладошкой и обессиленно опустилась в кресло.
Даже мой рабочий стол больше не выглядит как прежде. Все изменилось. Все так изменилось...
Ну вот! Я испачкала слезами какие-то бумаги. Что это?.. Договора. Кажется, с моделями. Испортила. Смешно. Что Урядов теперь подумает?
Хотя какая разница! Его дело — оформлять сотрудников, а не обсуждать действия начальства. Так-то, Екатерина Валерьевна. Спину прямее.
А лучше, если я их и вовсе разорву. На мелкие кусочки...
Кстати, это так успокаивает. Потрясающий звук — звук рвущейся бумаги.


* * *


Будильник прозвенел как всегда не вовремя. Я только запрыгнул на подиум приготовившись говорить заготовленную речь (а она была прекрасна по всем ощущениям), только вскинул взгляд на Эйфелеву башню, виднеющуюся в огромном окне величественного зала, только дождался, пока французская публика перестанет аплодировать, как отвратительная мелодия ворвалась в мое сознание и все разрушила, заменив подиум на потолок. Несколько секунд я лежал и смотрел прямо, не мигая, свыкаясь с реальностью. А в следующее мгновение рывком оторвался от подушки. Кровать была пуста.
- Катя. Кать!
Сбежала. Ее нигде нет. Я обошел всю квартиру, даже заглянул под диван. Меня всюду встретила сияющая утренним светом пустота. Кати нет, словно и не было никогда.
Но нет же! Она была. Также, как и потрясающая ночь...
В чем дело? Почему она ушла?
Я набрал Катин номер и услышал серию длинных гудков. Потом набрал еще раз, и еще раз. Не снимает.
Что делать? Что делать?..
А может, она не убежала, а срочно уехала, например, по важному делу на работу — в «Зималетто» или еще куда-нибудь, в эту... в корпорацию свою? Точно! Не стоит паниковать раньше времени. Спокойно, Жданов. Спокойно. Сейчас ты соберешься и поедешь в «Зималетто» и уже там придумаешь, что делать дальше. А еще лучше — найдешь Малиновского и он придумает, что делать тебе дальше. Прекрасный план!
Я впрыгнул в брюки, натянул рубашку. И вдруг замер, поймав себя на мысли, что... я не хочу, чтобы Малиновский придумывал, что мне делать дальше... с Катей. Бред какой-то. Он мой лучший друг и столько раз выручал хорошим советом. Ромка — мое зеркало. Как можно не хотеть заглянуть в зеркало?


Войдя в «Зималетто», первое, что я увидел — Потапкина, бегающего вдоль стен с тряпкой и очищающим спреем для стекол.
- Доброе утро, Андрей Палыч!
- Доброе... А что вы делаете? У нас субботник? Так сегодня, кажется, среда.
- Как сказала Екатерина Валерьевна, пыль враг нашей компании.
- Екатерина Валерьевна сказала? Когда?
- Сегодня.
- Когда именно, Потапкин?
- Утром.
- Во сколько?
Потапкин посмотрел на меня ничего не понимающим взглядом.
- Что сколько?
- В какое время Катерина Валерьевна пришла на работу? - я постепенно начал выходить из себя.
- В раннее. Вот и говорю, вот это руководитель! Она видит компанию изнутри, в самых труднодоступных местах. Кстати, я еще не отодвигал стул. Извините, Андрей Палыч. Служба. Сами понимаете.
По крайней мере, это было сегодня. И Катя здесь. Можно выдохнуть. Так стоп. А она все еще здесь? И при чем тут пыль?
Лифт не ехал очень долго. А когда он прибыл и впустил меня внутрь своей железной коробки, не успел я и шагу ступить, как вперед меня рванул Женсовет полным составом.
- Проходите, Андрей Палыч, - выкрикнула Шура.
Да куда там! Эти женщины меня задавят.
- Нет. Езжайте. Я... потом.
Пришлось ждать еще минуты две точно. И когда я прибыл на этаж, ресепшн оказался пустым, впрочем, как и приемная президента, моя приемная, то есть, моя бывшая приемная, меня — бывшего президента. В какую такую черную дыру все время пропадает Женсовет? И... Катя?.. В кабинете было пусто. Только странная куча рваной бумаги украшала мой бывший стол.
Я подошел ближе, разложил кусочки бумаги. Что это? Так... похоже, это договора... с моделями... Почему Катя их порвала? Она собирается их всех уволить? За несколько недель до показа? Что скажет Милко!?
Я по привычке опустился в кресло и закинул ноги на стол (так всегда легче думалось).
Катя сбегает от меня после потрясающей ночи, потом рвет договора с моделями и снова исчезает... Она... Она меня ревнует? К моделям? Но как?.. Где?.. Почему?.. О, черт! Малиновский! Без него не обойтись.
Ромка нашелся в баре, он пил кофе и гипнотизировал стену.
- Палыч, то, что ты мне сейчас рассказал, может значить многое, - вдумчиво изрек Роман. - Но я бы не советовал тебе делать поспешных выводов. Присмотрись для начала к Катерине... Кстати, я давно тебе это говорю! Присмотрись, дружище! Ты вообще уверен, что оно тебе надо? Вся эта семейная жизнь, серьезные отношения. Все это убивает свободу.
- Ром, я тебе уже говорил.
- То, что ты мне говорил — ерунда, - отмахнул он нетерпеливо. - И вообще... Палыч, когда я тебе советовал приударить за Катериной, я имел в виду — влюбить ее в тебя, а не наоборот, я имел в виду — отвоевать романтическим мечом компанию, а не допустить воцарение Катеньки на престоле, то есть на священном кресле Президента всея «Зималетто». Ты все делаешь наоборот! И знаешь, что меня пугает больше всего?
Я передернул плечами. Малиновского было не приятно слушать.
- Она все это время знала о нашем плане и молчала. Ты только вдумайся, Палыч! Знала и молчала! Знала и позволила тебе жениться на ней! Ты вдумайся только, вспомни, какие шаги она предпринимала все это время! Вспомнил? Вот-вот, Жданов. По всему выходит, что Катя тебе все это время мстит. Всеми поступками мстит. И избегает близких отношений. Разве влюбленная женщина будет так себя вести?
- Она убегает, потому что боится. Потому что я знаю... кое-что... И это не месть. Нет. Ты не прав.
- Ты так уверен в этом? Знаешь, Катрина Валерьевна не тот человек, который боится чего-то.
- Ты не знаешь ее.
- А ты знаешь? Ты уверен в этом?
- Да. Спасибо за беспокойство. Пойду... позвоню...
Я уверен только в одном: Ромка ничего не знает, он не понимает Катю, не чувствует, так, как чувствую ее я. И что-то, определенно, случилось этой ночью, раз она сбежала.
Боится... Но чего боится?
О, нет! А вдруг я ее напугал... своим напором? Черт!
Но причем тут модели?

_________________
- Ты не туда идешь! Огни в другой стороне!
- Мне все равно, я зажгу свои.

А я еще кусочек принесла. Новый



-33-


За окном разгулялась метель, день сегодня выдался пасмурным, и на фоне всей этой непогоды Юлиана выглядела особенно печальной. Нет, она не изливала душу и не сидела с грустным лицом, а наоборот, ослепительно улыбалась, шутила, болтала о каких-то пустяках, без умолку. Но вот глаза ее... они отсвечивали сталью: вечной, нерушимой, морозно-серой; в них не отражались с таким задором высказанные шутки, не горели огоньками вспышки интереса. В этих глазах не было ничего, кроме глубоко затаенной боли.
- Катюш, о чем ты хотела поговорить?
Да. Я хотела поговорить. Посоветоваться, как быть. Но, боже, мои проблемы, кажется во сто крат мельче, чем ее. Я не могу и слова вымолвить. Юлиана, что с тобой случилось?
- О, нет. Только не говори, что это Жданов!.. Что он опять натворил?
Ветер завывал за окном. Снег, казалось, падал прямо в кабинет. Потрясающий эффект.
- Я не знаю, как быть. Я... Мне не с кем сравнивать... понимаешь?
- Постой-постой. Ты сейчас говоришь о... Ты хочешь сказать, что между вами что-то было?
- Кажется, да...
Кажется? Тебе кажется, Пушкарева?! Да после такого кажется не то, что креститься нужно, а... Куда меня несет?
Кое-как, в общих чертах, я пересказала Юлиане события вчерашнего дня и немного ночи. Точнее это она вытащила из меня нужную информацию.
- Катюш, надо брать, - подмигнула она мне, когда я замолчала, смущенная и пораженная величиной чувств, бурливших во мне.
- Что... брать?
- Мужика такого брать, Катерина. То, что ты мне тут рассказала... Кать, это серьезно. Жданов, конечно, тот еще... дамский угодник. Охламон! Но как он за тебя цепляется! Это на него совсем не похоже. Обычно женщины бегают за Андрюшей, а не наоборот.
- Ну и я, скажем так, не обычная женщина. Я владелица его компании, Юлиан. А компанию он свою любит... больше всего.
- О, как ты вердикт вынесла. Быстро. Только... Катюш, жизнь не делится на черное и белое. К сожалению... И никакая компания не заставит мужчину смотреть на тебя так, как Андрей смотрит. Поверь мне, я знаю, о чем говорю. Если тебя интересует мое мнение, то нужно дать ему шанс. Поверить, прекратить терзаться подозрениями. Отпустить ситуацию, и тогда...
- Я не могу так рисковать...
В приемную вошла Эльвира, и испугалась, увидев нас, расположившихся на ее рабочем месте и разглядывающих метель за окном.
- Ой, а я тут... за краской в принтер бегала. Такая очередь была.
- Все два часа, включая перерыв на обед? - Юлиана грозно сдвинула брови.
- Д-да. А я вам сейчас кофе заварю. У меня и пирожные есть, - залепетала она, скрываясь за дверью в подсобное помещение.
Юлиана провела пальчиком по стеклу.
- Тебе решать, Катюш. Не думай ни о чем. Поступай так, как хочется, как чувствуешь.
«Я не могу» - выдохнула я, выпуская пар. По окну забегали кружочки и исчезли.
«Я не смогу. Слишком тяжело довериться кому-то снова...».
- А ты... - голос охрип. - Ты что чувствуешь? Что-то произошло вчера, ведь так?
Юлиана криво усмехнулась.
- Произошло. Но лучше бы не происходило, - она быстро стерла ладошкой узоры на стекле, поднялась и отошла от стола. - Ничего особенного. Малиновский приходил.
- Сюда? Или к тебе домой?
- Хуже. На юбилей. В Баскова переодетый.
- Роман Малиновский?
То, что рассказала мне Юлиана дальше, повергло меня в шок. По всем описания выходил некий другой человек, уж точно не Роман Дмитрич.
- Я его послала, Кать. И он ушел.
- А почему голос такой грустный.
- С чего ты взяла? Я спокойна. Нет, я весела! Катюш, забей на все, пойдем по магазинам пройдемся! - воскликнула преувеличенно бодро. - Сто лет с тобой никуда не выбирались.
- Конечно. Пойдем. Только...
Я хотела сказать, что мне нужно позвонить Андрею, предупредить его. Но потом поняла, что не смогу с ним сейчас разговаривать. Слишком живы воспоминания, слишком горячо в груди, не продохнуть. Я потом... Потом ему позвоню. Шоппинг чудодейственный благотворно влияет на нервную и сосудистую систему. Вот успокоюсь, хотя бы настолько, чтобы голос не дрожал, и позвоню.
- Ничего, - махнула рукой. - Пойдем.
- А вот и кофе!
В дверь прощемилась Эльвира с подносом. Но начальство уже ушло.
- И чего я сюда так рано притащилась? - Эльвира топнула ножкой, поставила поднос на стол. - Они вон по магазинам пошли. А я работай?

Мы забежали в несколько фирменных магазинов, пару раз заскочили в примерочную, но былого удовольствия от упаковывания себя в новую одежду не получили. Даже не поругались ни разу по поводу длинны юбок, например (я обычно выбираю юбки или платья ниже колена — как минимум, а Юлиана склоняет меня к оголению ножек). Просто ходили, что-то брали, мерили и шли дальше, не покупая. Юлиана вообще ни на что не обращала внимание, передвигалась медленно, словно робот. И тогда я не выдержала, вышла из примерочной в мешковатом платье в пол и спросила Виноградову:
- Ну, как.
Та скользнула по мне взглядом и одобрительно закивала.
- Да. Хорошо. Бери.
- Ты уверена, - я подошла ближе, повертелась перед ней, демонстрируя эту зеленую хламидину во всей красе. Но Юлиана красы не замечала.
- Поехали в бар, - сказала она вдруг.
Да. Я видела, что бар ей сейчас нужен больше всего. Поэтому, не сомневаясь, сказала:
- А поехали.


Виноградова, излишне возбужденная, носилась по бару и пила коктейли, много коктейлей, разноцветных, вкусных и не очень. Я старалась поддерживать ее в этом занятии, как могла. Но быстро выдохлась.
Музыка гремела очень медленно. Сложно описать это ощущение. Но я как будто бы находилась под водой. Будто бы уши заложило. Я верчу головой, быстро-быстро. Но еще больше впадаю в тягучий водоворот. Вокруг люди движутся хаотично, они не попадают в темп. Неужели не слышат? Нужно быстрее.
Юлиана тоже не попадает. Она танцует с каким-то длинным парнем. Пареньком — я бы даже так сказала. Паренек длинный и ассиметричный, как треугольник.
Ага, ты еще скажи "гипотенуза", Пушкарева.
Я захлебнулась смехом. Рука, подпиравшая голову, скользнула по столу, и я больно ударилась.
- Катя, со мной и не такое случалось, - всплывал передо мной периодически голос и лицо Юлианы. - Уж Малиновского как-нибудь, да переживу, - она хихикала в перерывах между заплывами в гущу танцующих, как креветки, фигур.
- Если бы я была ему нужна, он бы не ушел, - всплывала снова. - Врет он всё, Катя. Я его вижу насквозь. Ты чего сидишь, Катерина! Сегодня мы обязаны веселиться. Ты слышишь? Обязаны! - уплыла.
- Девушка, потанцуем?
Рядом со мной возникла еще одна креветка. С длинными волосами, в цветастой рубашке.
- Я не... - я громко икнула. - А сколько же сейчас... где мой телефон?
Я вытащила мобильный. Ах, он же выключен. Специально ведь отключила. Потому что десять пропущенных - это серьезно. Но время-то надо узнать!
Едва я нажала на кнопочку, как заиграла отвратительная мелодия.
- Ал-ло. Андрюша? Андрюша, привет. Я где? Я... подожди, я сейчас.
Придвинулась ближе к креветковидному.
- Мол-о-ик-дой человек, а как называется это завед-ик-дение?
- Девушка, так вы танцуете или нет? - вместо ответа завозмущалась креветка.
- Минуточку... Андрюш, что? Не кричи. Кто это? Я не знаю. Он только подошел ко мне. Пож-ж-жди я сейчас узнаю-ик, - отняла от уха трубку. - Молодой человек-ик, а как вас зовут? Мой... эм... муж интересуется.
- Так бы сразу и сказала! - креветка обиделась и ушла. Только волосы заколосились, ударяясь о цветастую рубашку.
- Он ушел, Андрей Павл-л-лов- ик- ич. - А, - вскричала очень громко. - Я вспомнила. Клуб называется «У Севы». Что? Андрей, ты куда... ушел?

В трубке булькала тишина, горел экран.
Он меня сейчас бросил, да? Я поднялась, с трудом преодолевая закон притяжения.
- Юлиана, я думаю, ты должна сказать ему, чтобы он не уходил... ик... Если ты не хочеш-шь, чтобы он уходил...
- Не хочу и не скажу, - Юлиана заливисто засмеялась. - А где караоке? Сева, почему у тебя нет караоке? Я хочу петь!


* * *


Я весь день себе места не находил. Придумывал объяснения: одно страшнее другого. А она всего лишь в клубе. Всего лишь напилась. Всего лишь мужики... возле нее там какие-то трутся. Черт! Кто придумал эти светофоры?
Я с чувством саданул по рулю. Когда загорелся оранжевый рванул с места.
Нарушаю? Плевать!
Эх, Катя, Катя. Тихая, послушная женушка? Ага, сейчас! Держите меня семеро! Черта с два она послушная.
Еще никогда мне не удавалось предсказать ее поведение. Вот уж женщина-загадка.
Вывеска «У Севы!» только больше распаляла злость. И я решил немного успокоиться, прежде чем войти в клуб. А то ведь наворочу...
Катенька, и в этом скопище пьяных, похотливых упырей ты восстанавливаешь нервы после общения со мной, после нашей ночи? Вот это вот, правда, лучше, чем я?
Я невольно толкнул плечом какого-то длинного. И вдруг увидел Катю. Она вытанцовывала посреди толпы. Одна. Движения быстрые, рваные. Волосы растрепались, мешали, лезли на глаза. Катя невольно отвлекалась на них, смахивая назад.
Я подошел ближе.
- Андрюша, - улыбнулась доброжелательно, будто была рада меня видеть. - А я тут... Юлиану спасаю.
- Да? И где она?
- Юлиана? - вытаращила глаза, повертела головой. - Не знаю. Потерялась? Надо ее найти. Юлиана! - закричала она, соревнуясь в громкости с музыкой.
Вот, кто подбил Катерину на этот сомнительный бар. Юлиана. Все ясно!
А вон и она сама - виновница содеянного. Виснет на Севе. Так ему и надо!
- Вон Юлиана. Успокойся.
Я остановил Катины метания, помог сфокусироваться в правильном направлении.
- Нашлась, - прошептала она, обнимая меня за шею. - Потанцуй со мной, - дыхание опалило щеку.
Я не смог выговорить ни слова. Притянул Катю ближе, обнял, стиснув руки на талии.
Катя закрыла глаза и положила голову мне на грудь.
- Жданов, - вдруг сказала она. - Кажется, я тебя люблю.
Что? Мне это послышалось?
Я отстранил Катерину, заглянул ей в лицо.
- Но это не точно, - она хихикнула и закрыла мне рот ладошкой. - Не говори ничего. Поехали домой.
Я был сбит, выбит из ума, убит. Это что сейчас было? Катя Пушкарева призналась мне в любви и хочет поехать домой? (Ту часть, где она говорит про то, что это не точно, мы разумеется опустим. Кому нужны эти уточнения?). А как же...
Она не собирается убегать? Она по-настоящему хочет быть со мной.
У меня снесло башню. А еще я испугался. Слишком серьезно это все. Слишком велико. Невозможно охватить. Невозможно вдохнуть столько в грудь. Кружится голова.
Ну и как мне вести машину в таком состоянии?
Пожалуй, вызову такси. А в такси можно прижать ее к себе. И целовать, целовать, целовать.

_________________
- Ты не туда идешь! Огни в другой стороне!
- Мне все равно, я зажгу свои.

Рада видеть вас, Аллочка

Хорошо девчонки погуляли Надраться порой полезно... от мозгов помогает И, пока мозги в коме, Катя сразу всё самое важное и выложила)))))

_________________
«Самая трудная задача — быть самим собой в мире, где каждый пытается сделать вас кем-то другим».

Бенедикт Камбербэтч

Полезно то оно, полезно, но как бы она потом, с похмелья, ещё чего похуже не учудила. А с Катьки всего можно ожидать. Но мне понравился этот их загул. Катюха почти прозрела, ещё одна такая пьянка и окончательно сподобится. Остаётся Юлиана. Но она крепкий орешек, Ромочке нелегко придётся, тем более, что он и сам...
Алла, потрясающе! Спасибо

_________________

Надраться-то полезно. Но что-то у них тут все самое важное происходит только под градусом Фик пора переименовывать в "Пьяный попадос"


Вот-вот! Я про это и говорю)) Я уже почти вижу финал фика... Значит, бухущая Катерина с помятым лицом и двухнедельным перегаром внезапно осознает, что любит-то она Андрея не почти, а очень-очень и честно-честно. Потому что Жданов, хромая на костылях (перелом ноги после очередной пьяной драки), каждый вечер приносит ей виски

_________________
- Ты не туда идешь! Огни в другой стороне!
- Мне все равно, я зажгу свои.

В точку

_________________

Тада договорились!) Следующий эпизод тоже посвящаем Бахусу и Дионису

_________________
- Ты не туда идешь! Огни в другой стороне!
- Мне все равно, я зажгу свои.

Ох, чует моё сердце, сопьются наши любимые герои в конец... бедные
Пожалейте их, Алла, пожалуйста. Пусть... последний разочек и всё... потом в кодировку

_________________

Без проблем. Только это уже будет эпилог. Массовая кодировка героев - и Юлианы, и Романа. По скидочке, разумеется И Зорькин на золотом коне протащит связанного Старкова, у которого в руках будет табличка «The End”.

_________________
- Ты не туда идешь! Огни в другой стороне!
- Мне все равно, я зажгу свои.