Яна, Синара, Мурлыча, Luda-Mila и все-все-все
119. По мотивам «Джен Эйр».
Исполнение 1. 6/…
Гувернантка.
6.Ночной знакомец сидел в той же комнате, в том же кресле, перед ним на столике стояла ополовиненная бутылка вина и пирожки няни Веры. Выглядел он спокойным, но очень мрачным. Когда Катя вошла, мужчина поднялся во весь свой немалый рост, и она поняла, что бутылка на столике, наверное, была не единственной, он явно пошатывался. Однако воспитание заставило его представиться по всем правилам:
- Андрей Павлович Жданов, к вашим услугам, мадмуазель, - и он сопроводил свои слова коротким кивком головы.
Катя сообразила, что перед ней – еще один из тех троих «девичьих погубителей», о которых бормотала нянюшка, тот, который «Андрюшенька». Лиза, стало быть, Елизавета Андреевна.
Он указал ей на кресло и перешел к делу:
- Я расскажу про Лизу то, что считаю нужным, и больше вы у меня ничего не спрашивайте. Я познакомился с ее матерью в Венеции, когда путешествовал по Европе, она пела в опере... Виттория Колоччи… Ничего выдающегося, хористка, но собой была хороша, знала это прекрасно и пользоваться своими прелестями умела. И я к ним, признаться, не остался равнодушен, а она как бы воспылала ко мне неземной любовью, плодом которой, по уверениям Виттории, и стала Лиза. Я признал девочку, в греческой церкви в Венеции ее окрестили в православие.
Он помолчал, налил себе еще вина и продолжил, не глядя на Катю, словно рассказывая стоящей перед ним бутылке:
- Только очень скоро я понял, что Виттории я был нужен, чтобы получить возможность блистать в обществе, поражать нарядами и драгоценностями, разыгрывать светскую львицу. Собственные средства у меня были, но стараниями синьорины Колоччи они быстро закончились, семейное же состояние по некоторым причинам было для меня тогда недоступно. Но я нашел себе занятие. Мой приятель-англичанин, арматор в Ливорно, предложил мне заняться вместе с ним морскими перевозками, снаряжать корабли в Новый Свет. Мне нравилось это дело; есть за мной грех – люблю море и корабли, а в Петербурге мало кто дальше Маркизовой Лужи плавает. Провинциальный Ливорно Витторию не устраивал, мои доходы тоже. И через год она заявила, что нашла себе более состоятельного покровителя, а Лиза и вовсе - не моя дочь. Я ей поверил, поскольку доброжелатели к тому времени открыли мне глаза на то, что она удостаивала своими милостями не одного меня. Мы расстались, обменявшись взаимными оскорблениями, и Виттория, забрав ребенка, уехала в Рим.
Он словно очнулся, вспомнив о своей собеседнице, и спросил, не скрывая иронии:
- Не задел ли я своим рассказом привитое вам в Смольном уважение к добродетели? Не слишком нравственная история?
Катя даже руками всплеснула:
- Андрей Павлович! Да дитя-то в чем виновато? Как вы могли усомниться? Вы же ее видели!
Он, словно пропустив мимо ушей Катины слова, продолжил свой рассказ:
- Еще год я пробыл в Ливорно, Виттория же, как мне сообщали, благополучно жила в Риме, разоряя очередного глупца. Потом я вернулся в Россию по настоянию своей семьи, тут случились разные события… Не считайте меня бездушным, судьба девочки меня беспокоила, тем более, что до меня доходили слухи о далеко не праведном образе жизни Виттории. Я писал ей, но она ответила, что видеть меня не желает и о ребенке позаботится сама. А потом я потерял ее из виду.
И он снова потянулся к бутылке:
- Год назад я был в Амстердаме, мы с английским арматором возобновили деятельность нашей компании, тем более что после кончины отца ко мне перешло состояние Ждановых. Нашлись люди и в России, кого заинтересовали дальние морские путешествия. Один итальянец рассказал мне, что, по его сведениям, Виттория скончалась от лихорадки. Я поручил ему узнать, что стало с девочкой, а сам уехал в Лондон. Дальнейшее неважно, но стечение обстоятельств и злая воля некоторых лиц привели к тому, что после отъезда из Амстердама, я оказался в России в положении преследуемого. Меня обвинили в достаточно серьезном преступлении, и друзья посоветовали мне не возвращаться в родное отечество.
Однако я вернулся сюда, об этом знают только моя старая няня, кучер Ян, ну и, конечно, Мария Генриховна. Но, поверьте, я не совершал того, в чем меня обвиняют.
- Но… тогда надо разобраться, чтобы с вас сняли обвинения.
- Вы прямо, как моя нянька Вера: «Андрюшенька, ты бы пошел да кинулся в ноги государю-императору, да рассказал бы ему все, как на духу, а он, отец наш, все видит, все знает, злодеев накажет…».
Он так похоже изобразил няню Веру, что Катя рассмеялась, видимо, сказалось нервное напряжение.
- А вы отважны, мадмуазель, не боитесь сидеть рядом с преступником? Я пытаюсь восстановить свое доброе имя, но пока мои старания тщетны. Однако вернемся к Лизе. Один человек разыскал ее раньше меня и привез сюда. И вас именно он нанял.
- Мсье Александр? Он ваш родственник? Но вы должны быть ему благодарны, он спас девочку из сиротского приюта, я знаю, что это такое!
Что-то в ее словах очень обидело собеседника.
- Все, хватит! Вы мне еще мораль читать будете, мадмуазель! - прикрикнул он. - Все! Уходите! И вы меня не видели и не знаете!
Андрей Павлович поднялся с кресла, сделал несколько неуверенных шагов в сторону канапе, рухнул на него и, похоже, проваливаясь в сон, махнул рукой в сторону двери:
- Идите, идите же!
И вот уже вторую ночь Катя не могла заснуть. Совесть ее была чиста, она выполнила все требования малоприятного господина в черном– ей было велено никому не рассказывать о том, что она увидит в имении, так она и не рассказывала никому из посторонних. Еще ей было сказано, никого ни о чем не расспрашивать – так она и не расспрашивала, сама все выяснила. Только чем больше она выясняла, тем запутаннее становился окружающий мир. Но Андрею Павловичу Жданову она поверила, сразу и безоговорочно. Она решила, что так получилось просто потому, что черные глаза Андрея Павловича напомнили ей глаза Лизы, и характером дочка, видимо, удалась в папеньку – оба, похоже, вспыльчивы и нетерпеливы. А Лизочка стала для Кати самым близким и родным человечком. Вот эта ее привязанность к ребенку, решила девушка, и повлияла на отношение к отцу Лизочки, хотя, если разобраться, он, видно, много чего натворил, связался с недостойной женщиной, бросил свое дитя, привержен дурным привычкам, не блещет хорошими манерами, не отличается сдержанностью в словах и поступках. В общем, всего и не перечесть.
И не вспомнила Катенька, как, в год выпуска, устроили институтки тайком на Крещенье гадание. Главная среди девиц гадалка, смуглянка Амура (говорили, что отец ее – индийский магараджа) нагадала Пушкаревой высокого красавца-брюнета, сжигающую душу и тело страсть, неистовую ревность соперницы.
- А ты говорила, Амура, что твои карты не врут, - фыркнула на это Мари, хорошенькая и кокетливая барышня, безнадежно отстававшая по всем предметам, включая домоводство и рукоделие. – И что же? Теперь мы должны поверить, что от Пушкаревой сойдет с ума статный красавец? Чушь!
А добрейшая толстушка Танечка, вступилась за одноклассницу:
- Ты, КатИшь, не слушай, ни Амуркины россказни, ни Маришины вредности; пошлет тебе Бог суженого, доброго да надежного, вот как мой Анатоль.
Все знали, что Танечку через год ждет венчание с другом детства, сыном соседа по тамбовскому имению. Амура только руками развела – что есть, то есть, и добавила, что судьба осыплет Пушкареву драгоценными каменьями и поселит в огромном каменном дворце. Тут уж все развеселились, с такими гаданиями и сказок не надо!
На следующий день, когда Катя с Лизой, вернувшись с прогулки, раздевались в вестибюле, звон колокольчиков возвестил, что к крыльцу подъехал экипаж. Судя по тому, что Мария Генриховна, няня Вера и почти вся прислуга тут же оказались у дверей, гостя ждали. Приехавший легким шагом почти вбежал в вестибюль, сбросил прямо на пол тяжелую доху, скинул шубу, под которой обнаружился щегольской светлый сюртук и пышный галстух с сияющей заколкой, и радостно приветствовал собравшихся:
- Как я рад снова увидеть сей гостеприимный дом! Драгоценнейшая Мария Генриховна, дражайшая нянюшка, мое почтение!
Тут его взгляд упал на Катю с Лизой.
- Чудесное дитя! – он склонился к девочке и погладил ее по головке. – У-тю-тю! Красавицей будет, поверьте знатоку. Сколько тебе лет, крошка?
И, не дожидаясь ответа, переключился на Катю:
- Мадмуазель, вы очаровательны, прелестны, свежи, как роза! Позвольте представиться, Роман Дмитрич Малиновский, я тут детские годы проводил и вот заехал по дороге в Гельсингфорс, нянюшку навестить.
«Вот и Ромушка пожаловал», - подумала Катя, припомнив бормотание няньки.
Кате гость не понравился – улыбка с лица не сходит, слишком жизнерадостный голос, комплименты, как из рога изобилия, сыплются, словно он всех и вся любит, а так не бывает.
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Чего ей там в Смольном в голову вложили - это прекрасно, но суметь так профессионально 
И воспользоваться их несовершенством. Что-то хозяева оплошали... 
