|
Часть вторая. Обрыв
- 1 -
...Слабая женщина плакала, сидя за большим и серьезным офисным столом. Слезы безудержно текли по лицу, она их вытирала, но они заливали лицо вновь, и эта борьба отнимала у нее силы, пока они не иссякли. Тогда женщина положила голову на руки лицом вниз и сидела, безвольно опустив плечи, ожидая, когда всхлипывания перейдут в судорожные вздохи. Когда это произошло, она подняла голову и провела по лицу руками в последний раз.
Она плакала так не впервые. Точно так же, сидя за этим столом, она плакала четыре года назад, вернувшись из другого города и поняв, что человек, которого она долго ждала, уехал. Она знала, что он уедет, что у него был только один путь, и знала, что не сможет сейчас уехать с ним и за ним. Так что формально, согласно здравому смыслу, все было правильно. А сердце болело так, словно произошло что-то непостижимое и противоречащее всем смыслам на свете. И сердце изливало боль слезами - так же, как теперь изливало боль одиночества.
Только что из кабинета вышел ее верный, ее единственный друг, рассказавший ей о встрече с Андреем, видевший его и его семью, его жену и его сына. И, хоть сердце заболело, оно заболело радостно: она так хотела знать, что у Андрея все хорошо. Потом Коля рассказал, что обвинил Андрея в нечестной конкуренции, в том, что он переманил в свою фирму Ткачук. Тогда сердце заболело всерьез. Катя была совершенно одна, даже Коля временами переставал быть ей другом.
- Зачем ты сделал это? Зачем? Я ведь объясняла тебе, просила, когда Надежда отказалась от сотрудничества с нами…
- Просила! Объясняла! У меня своя голова на плечах есть! Я думал, что успокоился, подумаешь, невидаль какая, Ткачук, а тут увидел его - холеного такого, надменного, - и такое зло взяло! Ты понимаешь, что он нож всадил в спину «Зималетто»? Как, чем мы будем эту дыру затыкать? И не надо мне рассказывать, что он это не из мести сделал, не поверю никогда!
- Коля, прости, но я прошу тебя уйти. Я не могу сейчас с тобой разговаривать.
- Вот только не надо, не надо этих страданий, этого благородства! Хватит, насмотрелся за столько лет. Неужели ты не понимаешь, что нет сейчас никакого Жданова? Нет - его! Испарился! Исчез! А есть самодовольный барин, который может доставить «Зималетто» кучу проблем!
- Какая разница, есть он или нет, если меня тоже нет? А насчет ножа в спину - не драматизируй. Уйди, Коля…
Но и тогда он не ушел, а добил ее сообщением о том, до чего дошла наглость «барина»: он еще осмелился пригласить их всех на юбилей своей фирмы. Да-да, их всех, и Олегыча, и ее… Но она, конечно, не поедет, хоть тут Зорькин может быть спокоен. Но в остальном - он еще не знает как, но он даст понять этому зарвавшемуся олигарху, что и «Зималетто» не лыком шита!
В пылу Зорькин не заметил странного взгляда Кати, когда он выразил уверенность в том, что она откажется от приглашения. Странного: удивленного, негодующего, и негодование было как будто направлено на себя саму. Ей не понравились его слова, задели. Он сказал сущую правду - только так она могла поступить. Но собственная предсказуемость неожиданно причинила ей боль.
Что-то треснуло в ее стержне в тот день, когда она писала Андрею с просьбой вернуться. И трещина временами давала о себе знать. Об этом знала только она, это не было заметно для окружающих. Они продолжали считать ее сильной, способной противостоять любому чувству - в том числе чувству к Андрею. Они не знали, что порой она вскрикивала среди ночи и просыпалась от грудинной боли - не осознавая ничего вокруг, не помня себя, готовая бежать за ним, одним, куда угодно… Утром все проходило, и она представала в своей обычной роли: женщины, которая замужем за своей работой. Были, были мужчины, которые пытались это изменить. Не желали верить, свято веря в собственные силы. Один из них - уже утративший веру, смирившийся, - ждет ее сегодня на прощальный ужин - перед тем, как надолго уехать в другую страну, где он работает и живет…
Когда Коля сказал о своей перепалке с Андреем, трещина начала стремительно разрастаться. Андрей не может, не должен думать, что она способна обвинить его. Он не может, не должен думать о ней плохо. И не может, не должен больше страдать по ее вине… Мысль о том, что она сохранилась в его памяти прежней, поддерживала ее. Она и так виновата - слабостью, малодушием, тем, что не осмелилась уехать с ним. Опять сбежала, чтобы он спокойно принял свое единственное решение… И лгала себе, что еще есть шанс. Он останется, твердила она себе, останется, чтобы встать во главе «Зималетто». И горько плакала, вернувшись, словно и правда надеялась на это…
Ну, а то, что произошло потом, - горький же плод этого поступка. Опаленная солнцем белая набережная, волосы Андрея, улыбка его тоненькой жены, похожей на балерину, везущей перед собой детскую коляску. И она, стоящая у парапета набережной, с безразличным видом отводящая взгляд. Катя не любит и не будет об этом вспоминать. Странно, но тогда она не плакала. Она тогда очень не любила себя, а это для нее всегда было опасно, и, вернувшись в Москву, остервенело бросилась в работу, чтобы доказать себе свою силу…
И мечтала, мечтала о том, чтобы он по-настоящему был счастлив. Чтобы разлюбил ее, не помнил такой - причинившей боль, разрушившей, сломавшей.
И теперь она вернет себе силу, доказав, что не считает поступок Ткачук результатом его действий.
И еще она устала быть замужем за «Зималетто»…
…- Не уходи, Катя… Пожалуйста, не уходи… Еще есть время…
- Не могу, нужно идти. А тебе - поспать перед дорогой.
- Я не хочу спать. Я хочу побыть с тобой.
- Ты ведь вернешься. Мы еще встретимся, Станислав…
Луна светит в незанавешенное окно, и Катино лицо - словно за пеленой. Глаза ее нежно блестят, улыбка ее мягка, она утоляет его боль, его печали. Станислав Бавовский давно любит ее. Она была добра с ним сегодня… Попрощалась…
Она выскальзывает из его рук и, стянув рукой концы шали на обнаженных плечах, бесшумно скрывается за дверью. Она пришла вчера к нему в ресторан в этом красивом открытом платье, и он сразу понял, что эта ночь могла бы стать особенной. Не такой, как всегда: Катя не отстранится, не убежит в ночь. Не сразу…
И он вернулся в свою былую мечту о ней и сделал еще одну попытку.
Он не хотел думать о том, почему Катя так поступила. Не хотел питать надежд и строить планов. Он хотел быть счастливым здесь и сейчас.
И он увез с собой тепло этой ночи и воспоминание: с мягкой улыбкой и нежностью в глазах, с тонкой шалью на плечах женщина, прежде недоступная, необыкновенно ласковая, покидает его номер…
***
Его лицо было холодно, хоть он и улыбался вполне приветливо. Эта холодность не относилась конкретно к ней - она это поняла спустя минуту, в течение которой разглядывала его. Застегнутый на все пуговицы, в поддавливающем шею галстуке - в этот жаркий день. Гордящийся тем, что создал сам. Своей фирмой и своей семьей.
И какая-то часть ее, отделившаяся от всего сложного и запутанного, что связывало их, ощутила гордость тоже.
А сложностей хватало. Здесь тебе и Роман Дмитрич, и родной отец, и Коля, и она… Что ни имя, что ни лицо - то сложность. И как достойно он справляется с этим драматизмом, так, что ни один непосвященный не замечает ничего необычного. Знакомит их с гостями, подводит от одного к другому, не забывает улыбаться всем и каждому в отдельности… Впрочем, легкость была в нем всегда.
Только Киры нет. Она вернулась с краснодарской выставки в Москву недовольной и не уставала повторять, что даже не подумает терять время на какие-то там юбилеи. Кажется, она даже уборщицам поведала о том, до какой степени ей безразличен Андрей и все связанным с ним юбилеи. Катя же неизменно терпеливо выслушивала ее сетования, давно привыкнув к ним. Правда, этот, последний, случай был особенным, и иногда ей хотелось выпрыгнуть из самой себя и попросту послать Киру к черту.
Катя была удивлена, когда после приветствия и знакомства Настя произнесла:
- А Киры Юрьевны нет… - и ее тон показался Кате удовлетворенным. Что она знает о Кире Юрьевне?
- Вы знакомы?
- Нет.
…Также Катя знает, что Андрей впервые за четыре года видит отца. Маргарита Рудольфовна приезжала в Сочи, и семья Андрея как-то проводила вместе с ней и Павлом Олеговичем отпуск. А вот с самим Андреем не получалось, не срослось. То «Олегыч», как называет его Зорькин, в больницу угодил, то Андрею не удавалось из-за срочных дел поехать отдохнуть вместе с Настей и сыном. И восхищенно Катя смотрит сейчас на его непроницаемое, приветливо-холодное лицо. Она знает, как важно было для него мнение Павла Олеговича. Эта отчужденность - защита или уже естественное состояние? А чего ты больше хотела бы, Пушкарева?
Наблюдая за ним поверх нетронутого бокала с коктейлем, она убеждала себя: естественности, конечно. Есть такое емкое выражение: не судьба. Вот, видимо, он и она - не судьба. А он и Настя - судьба. А «попадание» в судьбу рождает естественность.
Жена у него была хороша. Одевалась просто и в то же время изысканно. Кате давно уже кажется, что ей самой недостает в одежде простоты, что простота ее какая-то надуманная… А тут - маечка и джинсы, и больше ничего, даже украшений нет. Но впечатление такое стильное, дух захватывает, хочется смотреть и смотреть. Катя всегда была неравнодушна к образам, к людям, которые больше себя самих.
И никакая она не модель, и никакая не бизнес-вумен. Обычная девушка, надежное плечо. Жалко, что здесь нет маленького Павла, Катя хотела бы увидеть его и увидеть Андрея и Настю с ним… Но какое-то представление получить уже можно, и опять одним словом: легкость. Над его женой не довлеют какие-то несуществующие обязательства, придумывать которые часто свойственно семейным женщинам. Она создает свою собственную семью, только свою, по своему образцу, - и ему нравится это. Нравится, несмотря на то, что сам он стал солидней и тяжелей… Это можно понять, ведь он защищает семью, ту самую, которую Настя создает, неслышно ступая в своих отделанных маленьких стразами «вьетнамках»… Он компенсирует ее хрупкость, невесомость, он удерживает ее.
Наверное, им хорошо вместе. Хорошо. Так выпей же за это, Пушкарева.
…Она не заметила, как кто-то подошел, и вздрогнула, услышав голос. Когда-то, в течение множества бесконечных ночей, когда она перебирала происшедшее с ними, словно продавец одежду в сэконд-хэнде (выбросить или еще подождать, вдруг кто-нибудь купит), пришла к ней мысль: она любит его, потому что он любит ее. Вот почему она никак не могла вытравить его из сердца, вытравив из жизни в конце той далекой очумелой зимы… Она всё спрашивала себя: почему? Почему она не может забыть этого равнодушного человека? И потом, зная уже о его любви, поняла вдруг: когда он перестанет ее любить, тогда и она разлюбит.
И вздрогнув сейчас, она вспомнила об этой абсурдной логике своего чувства к нему. Вот и проверила. Вранье. Он холоден, а она все так же волнуется от звука его голоса.
- Кать, ну ты что одна? - улыбался Андрей и озабоченно, по-хозяйски, оглядел коктейль в ее руках. - Подошла бы к столу, положила себе что-нибудь…
- Да нет, я ничего не хочу… - и через мгновение с удивлением увидела, что он уже стоит у стола с большой тарелкой в руке и накладывает все, что попадается под руку: рулеты, фаршированные блинчики, ветчину… Не забыл захватить и вилку из сверкающей подставки. Принес ей, протянул:
- Бери и ешь, - и сказал так, что она почувствовала: он действительно стал тверже, несмотря на все свои улыбки. И она не посмела улыбнуться и, продолжая смотреть на него, взяла тарелку. Было ощущение, что эта еда - тоже часть плана: он стремится показать, чего достиг, хочет, чтобы они все увидели и поняли, кем он был на самом деле…
Но ей ни в чем убеждаться не надо. Она всегда знала, кто он и чего достоин. Какое-то время не верила, правда, да и не хотела думать об этом: была ведь уверена, что ради призрачной мечты он разрушил чужую жизнь. Ее жизнь.
Кто-то толкнул ее, она едва не выронила тарелку, и Андрей недовольно посмотрел вслед парню, прошедшему мимо них.
- Поговорим?
- Мы уже говорим.
- Нет. Не здесь. Пойдем, кое-то покажу. Одну минуту.
И, подойдя к Насте и что-то ей сказав, он вернулся к Кате и повел ее через всю эту просторную кают-компанию, потом по лестнице вниз… Они вошли в квадратное помещение, сразу стало ясно: кабинет. Мебель, жалюзи, кондиционер. На стене - грамоты, призы, сертификаты. На столе - бронзовые орел и лев.
Катя подошла, погладила, как живых.
- Когда же… как они оказались у вас?
Андрей нахмурился, придвинул ей кресло, и снова с таким видом, что отказаться было невозможно. Она осела в глубокое кресло, но он не стал садиться. Стоял у стола и смотрел на нее.
- Отец передал с мамой. Давно, года два назад. Примерно тогда же «Модный юг» окончательно утвердился на рынке.
Он посмотрел ей в глаза, и она поняла, что он хотел сказать.
- Павел Олегович - хороший бизнесмен, и он знает цену другим.
- Да.
Снова нахмурившись, он снял пиджак и повесил его на спинку стула. Затем взял со стола фигуру орла и принялся машинально поглаживать ее.
- Я хотел с тобой поговорить. Николай тут обвинил меня в том, что я сознательно переманил Ткачук. Это серьезное обвинение, ты не находишь? Я хочу, чтобы ты понимала: это не так.
- Я знаю, - она неожиданно почувствовала себя спокойно. Правда была за ними обоими, а Колю можно утихомирить. - Я приехала для того, чтобы сказать: я не верю в это и не поверю. Я знаю, что вы выиграли этот грант в честной борьбе.
Его лицо изменилось. Оно стало мягче. Но в глазах - что-то вроде удивленной усмешки.
- Как ты сказала? Ты приехала для этого?
- Да. Для этого.
- Ну, а я-то думаю, почему ты изменила себе… - Но, почувствовав, что сказал что-то неприятное, извинился: - Это лишнее, прости. И я рад, что мы думаем одинаково. Надежда Владимировна провела здесь не один день: в цехах, в магазинах. Провела серьезную работу, рассчитывала, привлекла своих менеджеров. Я не знал этого, внешне все выглядело, как встреча старых друзей. Она была моей гостьей, разве выгоняют гостей? Потом она сказала мне, что предпочла нас «Зималетто». Как ты считаешь, я должен был поступить?
- Только так, как поступили, - горячо подтвердила она. - Нельзя по личным мотивам отказываться от сделки. Вы заслужили ее.
Он улыбнулся.
- Спасибо, Катя. - И еще раз повторил: - Я рад.
Катя перевела дыхание.
- Не придавайте значения Колиным словам… Всегда нужно быть готовыми к таким вещам, это не редкость. Никто из личных симпатий не станет продлевать контракты. А для «Зималетто» это не будет большим ударом - у нас несколько проектов впереди. Почти закончены переговоры по открытию магазина в Париже.
Она сказала это, не задумываясь, не взвешивая; может быть, подсознательно и хотела задеть его? Маленькая месть любящей женщины, которую разлюбили…
Нет, она не будет думать так о себе. Но Андрей был задет, она это увидела. Чуть приподнял подбородок:
- Что-что? В Париже?
- Да, на Елисейских полях. - Выхода не было, надо выдерживать тон до конца. Это было очень похоже на деловую пикировку, с которыми она сталкивалась почти ежедневно в Москве, и она чувствовала себя комфортно. А он? Видел ли он в ней сейчас только конкурента? Вопрос тут же забылся, потому что Андрей вдруг метнулся к ней, встал совсем близко и вынудил ее выпрямиться в кресле.
- С кем вы работаете, можешь сказать? С Лекьелем? С «Паризьен»? Я немного знаком с владельцами тамошних торговых домов.
- Нет, - сказала Катя. - Это муж и жена Пилавские, Софья и Вацлав. Они поляки, давно работают в Париже. У них несколько магазинов, мы надеемся снять в аренду две большие секции для «Зималетто». Я еще не говорила лично, узнала через посредников, что они в принципе не против размещения у себя одежды из России.
Андрей вернулся на место, черты его лица снова приобрели твердость. Он задумался и вдруг тихо и устало рассмеялся.
- Все-таки «Зималетто» очутилась в Париже… И привела ее туда - ты. Ты, Катя. Это хорошо, я рад за вас.
Она ощутила в груди боль. Как могла она играть с ним, сравнивать с кем-то другим, с деловым партнером?
- Нет. Вы знаете, что не только я и я была только второй. Второй и останусь.
- Не говори глупостей! - резко вспыхнул он, и в глазах появилось что-то жесткое, и Катя замолчала. Они молчали, и по стенам плыли качающиеся блики заходящего солнца.
- Давайте проверим… - тихо, отчетливо произнесла она.
И он ответил не сразу, и еще какое-то время длилось прежнее молчание, так что казалось, что ее слова утонули. Или она вовсе их не произносила.
- Проверить? Нет. - Он глядел на нее в упор.
Она машинально поправила волосы, потому что никакой другой реакции позволить себе не могла. А реакция была молниеносной: ей бросали вызов. Ее профессионализму. С ней не хотели соревноваться, и это ее задело. И это затмило все остальное: он просто не хочет больше связываться с ней…
- Почему, Андрей Павлович?
- Каким образом? - ответил он вопросом. Она поняла, что в нем идет борьба. Он всегда был ярким, рисковым бизнесменом.
- Можно одновременно подать предложения Пилавским, - она улыбнулась, не зная, что в это мгновение в ее глазах появился тот самый блеск, который Андрей видел в день их последней встречи. Да, ей нравилась ее работа. Она ее увлекала, и собственная идея ее тоже увлекла. И это было гарантией: она не станет играть в «поддавки». - Согласны?
- Согласен, - вдруг отрывисто сказал Андрей и поставил на стол бронзовую птицу.
Катя сидела, задержав дыхание: это было неожиданно, многообещающе. И маленький зверек - чувство вины, приправленное страхом, - шевелится внутри, готовый проснуться. Андрей обернулся:
- У меня условие. Единственное.
- Я слушаю вас.
- Говори мне «ты».
В дверь постучали...
Лица их тут же стали другими, менее напряженными. В дверь заглянула Настя, и Катя поднялась со своего кресла.
- Тебя ждут, - виновато и возмущенно сказала Настя. - Не дадут спокойно поговорить.
- Ничего, мы договорили. Катя рассказала мне о возможности подать заявку на открытие секции во Франции.
- Во Франции! - Настя картинно поднесла к голове руки, и Андрей засмеялся. Его глаза были прикованы к жене с той минуты, как она открыла дверь. Она его волновала… А ее, Катино, волнение - работа. Несмотря на ту ночь со Станиславом, призванную придать ей сил и отрезать путь к надежде, которая могла бы возникнуть.
Но одиночество ощущается так же обреченно - стоит ей взглянуть на этих двоих.
Когда они поднимались в кают-компанию, он шел молча, вслед за женой, полностью поглощенный ею и забывший о Кате. Но у двери остановился и обернулся, и она, не надеявшаяся больше увидеть его взгляд, вздрогнула.
- Ну, так как насчет моего условия? Согласна?
- Согласна… - теперь уже произнесла она.
- Не передумаешь? Не пойдешь на попятный?
- А ты?
И вместо ответа он сдержанно, но удовлетворенно улыбнулся.
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Но окончание первой части, эта "встреча с прошлым" - тревожна. Чувствую, сейчас все по-настоящему и начинается. И Насте, вопреки ее желанию, придется больше узнать о своем муже. ИМХО.
Их спасение - жить в параллель,и хорошая семейная жизнь у обоих получится,у каждого своя. 
Умоляю автора - только не надо Мыши рядом с Катькой(это какое-то проклятье нркманов 
)пусть будет лучше одна или с кучей левых любовников,всё веселее и Катьке и нам. 
Но Андрей уже не маленький мальчик, пора и своей головой думать. Вот бесит он меня тут, он даже не попытался бороться за Катю, обиделся мальчик, что ему не сказали по телефону о любви, и сразу в бега. 
При этом прикрываясь опять словами о благе Зималетто, о чем совсем потом забыл, переманивая Ткачук. А Катю жалко, похоже она одна и все еще ждет Андрея 
Ну, совет да любовь 
А в остальном... боюсь, танка мне не избежать. Ну, не привыкать.