|
И опять спасибо читателям. прям вообще. не автор, а сплошные сиропные лужицы)))
Глава 15. Обезьянки и президенты.
Кира хохотала. Хохотала так громко и звонко, что из конференц-зала прибежали Малиновский и Милко, а из приемной - Клочкова.
- Жданов! - с трудом произнесла Кира. - Я-то думала, что ты меня... ой, не могу... на другую женщину променял! А ты всего лишь на компанию, Жданов!
- Вика, сбегай к женсовету за валерьянкой, - сказал Андрей, все еще не выпуская Катю из объятий.
- Да ты что, - сделала шаг назад Вика, - чтобы я бегала к этим курицам!
- Катя, - задыхаясь сказала Кира, - Катенька! Скажите мне, вы завладели Зималетто для того, чтобы заполучить Андрея или он приятный бонус к вашей собственности?
- О, господи, - Жданов вздохнул, поцеловал Катю в макушку, - началось.
- Да, любимый, ты всех нас променяешь на кресло президента, - продолжала Кира. От смеха у неё на глазах выступили слезы, и она обмахивалась ладонью, чтобы успокоиться. Успокоиться у неё не получалось, потому что,чем больше она понимала, что именно сейчас увидела, тем больше начинало трясти.
- Ааандрей, Ааандрей, что ты вцепился в свою Пушкареву, как в красное знамя, - возмутился Милко.
Катя попыталась вырваться, но Жданов держал её железной хваткой.
- Ничего не понимаю, - пробормотала Вика.
- Не понимаешь? Правда, не понимаешь? Катя, скажите, вам не противно думать, что он спит с вами только ради Зималетто? О господи, да посмотрите же на себя! Кто вы, а кто он!
Мир шатался и рушился перед Катиными глазами, и только руки Андрея удерживали её еще на этой планете.
- А знаешь, дорогой, - Кира снова засмеялась - уже на самой грани истерики, - спасибо тебе, - поясной поклон, взмах руки такой силы, что Малиновский невольно отскочил в сторону, - я-то все переживала, что ты меня бросил. А теперь даже благодарна. Я же еще питала иллюзии, представляете, Катя? Несмотря ни на что, все-таки надеялась, что он меня любит. Ну хоть немножко! Но ведь не может мужчина быть с женщиной, к которой равнодушен!
А Жданов... Жданов застыл, замер, загипнотизированный словами Киры, каждое из которых попадало точно в цель, било наотмашь, парализовало. Она была умной женщиной, умнейшей и сразу безошибочно определила природу его отношений с Катей. Все было правдой - и про компанию, и что с Кирой без любви, и что он любую из них на кресло президента...
Всё было правдой и не имело ни малейшего отношения ни к Андрею, ни к Кате. Но разве остальной мир сможет хоть что-то понять? И главное - понимает ли это Катя?
Катя!
Жданова словно холодной водой окатили, и он выпал из своего анабиоза, вдруг обнаружив, как сильно сжимает Пушкареву в своих руках - ей же больно! А вдруг она возьмет и поверит Кире, ведь Кира говорит правду, ведь Кира такая умная и проницательная.
- Катя, - хрипло сказал Андрей, и все остальные персонажи этого нелепейшего спектакля отодвинулись на второй план, - перепиши доверенность на моего отца, или на Сашку, или вон на Киру. На черты лысого перепиши.
Кира замолчала. И Катя молчала, прятала глаза.
- Катя, посмотри на меня! - прикрикнул Жданов и отделенным эхом в голове всплыло какое-то обещание не кричать больше на Катю. Никогда. - Кать, - сказал он куда тише.
- Подождите! - воскликнул Милко. - Вы хотите сказать, что Ааандрей и Пуушкарева....у них рОман? Как это может быть? Это же все равно, что носить Гуччи и сапоги фабрики “Зааря”. Это не укладывается ни в чьей голове. Я же не смоогу неделю теперь спать и тваарить!
- Кать. Перепиши доверенность и ну их всех к черту, - повторил Жданов. Ему было страшно от того, что она не смотрит на него, так страшно, что он потом осознает все масштабы самого страшного бедствия. Потерять Зималетто! Перестать быть президентом! Все мечты, все цели, окрыленность от побед и тягость поражений - все ни к чему, ни для кого, ни в куда.
Он уже начинал тосковать по этому кабинету, и всему образу жизни, и властности Хозяина - боже, как ему нравилось быть здесь Хозяином. Чувствовать свою силу, свою мощь.
И все это теперь - к ногам хрупкой испуганной девочки.
Как щедро, Жданов.
Как глупо.
- Катя.
Она подняла лицо. Бледное, худенькое, губы побелели, и только глаза казались живыми на этой маске и в них плескались наследственные упрямство, смелость и преданность.
- Андрей Павлович, - прошептала Катя едва слышно, но слышали все, а как же иначе, - черту лысому... банки не дадут кредиты. Я думаю, - она все-таки оттолкнулась от него здоровой рукой, и он уже не нашел в себе сил удерживать её - так его повело от этих интонаций, и взгляда, и от понимания того, что всё в порядке. Кира здесь не при чем, и Зималетто здесь не при чем, это их внутренние дела, ждановски-пушкаревские, - Я думаю, что совещание лучше всего перенести на завтра, да?
- А что это она тут командует? - запоздало спросила Вика.
- Привыкай, Вика, - посоветовала Кира отрывисто, - что судьба всего Зималетто теперь в её руках.
- Как всего Зимолетто? И моя тоже? - захлопала ресницами Клочкова.
- Знаешь, я готов забаррикадироваться здесь и отстреливаться из пулемета, - раздраженно сказал Жданов, влетая в кабинет.
Катя отвела взгляд от вечерних огней Москвы.
- Устал?
- Достали. Почему ты сидишь в темноте?
- Прячусь от женсовета. И просто прячусь. От всего. Это невозможно.
- Невозможно.
Они сидели - каждый на своем столе и бездумно смотрели в окно. Тихий и темный кабинет казался крохотным островком спокойствия в взбесившемся Зималетто. Даже Жданов-старший отринул свои принципы и воспитательные методы и приехал. О чем они говорили, Катя не спрашивала. И так все понятно было.
Жданов вообще целый день носился по компании, пытаясь притушить многочисленные пожары - о чем-то ругался с родителями, просил и даже требовал Киру не вмешиваться, а она опять смеялась и грозила созвать пресс-конференцию. Рвал заявления об уходе Милко, который громогласно вопил о том, что Зималетто превратилось в Кошмаретто, и его тонкая душа кровоточит. Даже Виноградова и та болталась под ногами, создавая еще больше суматохи.
Кратко всеобщую мысль высказал чуть успокоившийся Милко - “Чем бы Жданов не тешился, лишь бы свою обезьянку на свет не вытаскивал”.
Обезьянка - это она, Катя.
Она даже не плакала.
Можно подумать, Милко сказал что-то новое. Её едва выносили как секретаршу шефа, как любовницу - возненавидели. Любовницы Жданова - это своего рода вопрос престижа. Как дорогие костюмы или автомобили. Пушкарева в этом качестве была так же неприемлема, как если бы Андрей вырядился в турецкий фальшивый адидас.
Даже женсовет смотрел жалостливо - девочки, конечно, Катю любили, но и найти другие, отличные от интересов компании, объяснения для этого мезальянса не могли.
Все-таки сплетни в Зималетто разносились как инфекция - не успеешь и глазом моргнуть, а весь коллектив уже чихает и кашляет.
- Андрей...
- Нет, - он отрезал он, подумал и лег на свой стол на спину, закрыл глаза. - Даже не произноси этого вслух.
- Но так будет проще...
- Не будет.
Катя слезла со стола, пересела на стул возле Ждановского стола, провела пальчиками по лицу Андрея, завороженно наблюдая, как разглаживаются его морщины.
- А-н-д-р-е-й, - произнесла по буквам.
Он перехватил её руку, прижался губами к тонкому запястью - он любил Катины запястья.
- Они привыкнут, - сказал неуверенно.
- Мне все равно, - храбро соврала она.
Андрей открыл глаза, посмотрел на её близкое лицо, стянул с неё очки.
- Не слушай. Никого не слушай. Они все дураки просто. Хочешь, я побью Милко?
- Дикарь, - Катя засмеялась, - на Милко даже у тебя рука не поднимется.
- Я его уволю, - решил Жданов, - еще одно слово про тебя - и я его уволю.
- Не сходи с ума.
- Поздно. Уже сошел.
Андрей вдруг вскочил - стремительно, легко, будто не умирал только что от злости и усталости, осторожно обхватил лапищей Катину талию, поднял здоровую руку.
- Потанцуем, Екатерина Валерьевна?
- С удовольствием, Андрей Павлович.
Им было очень комфортно прижиматься друг к другу, хотя ничто не предвещало - он такой огромный, и плечи, и грудь, и рост, и она ему - ниже подбородка, слабая, неловкая.
Вроде полная несовместимость, а получалось наоборот.
- Андрей, а Кира...
- Чушь она сказала. Даже не забивай голову.
- Но ведь...
- Ну правда чушь. Ну Кать. Ты же знаешь, что я люблю тебя.
- Я...
- Катя!
- Ты обещал не кричать.
- А ты не тяни с ответом.
- А ты не кричи.
- О, господи, - он засмеялся, легко боднул массивным лбом её в плечо, подхватил на руки, унес в кладовку - не зря он туда поставил диван, не зря. Прижал к себе, хорошо так прижал, что она сразу ощутила себя как будто в детстве, когда всякие беды так легко решались.
- Я люблю тебя, - сказал уверенно, громко, весело.
Темнота. Хорошо. Можно спросить, что угодно.
- Андрей. Ты уверен в этом? Совсем-совсем уверен? Я клянусь тебе, что не буду отзывать доверенность, и ничего такого, и даже твоим помощником останусь, если буду нужна. Ну правда. Я... я понимаю, что любовь бывает не взаимной. Это ничего. Я... я хочу, чтобы ты правду. Ты только не говори наобум, чтобы я отстала. Я переживу. Я нормально.
Он молчал. Слушал, как бьется её сердце в его руках - мечется испуганной птицей, и молчал.
Вот прям сейчас. Встать и уйти. И кончится весь этот ужас, и Жданов вернет себе свою нормальную, обычную жизнь. Начнет спать по ночам. Перестанет колотится в тахикардиях. Все будет правильно.
Только - зачем?
- Кать, - сказал он, - я правда люблю тебя.
Она вздохнула. И задала самый дурацкий женский вопрос на свете:
- А за что?
Жданов хохотал, как ненормальный. Он знал, что по всем правилам надо перечислять достоинства и чем дольше, тем лучше, но это же Катька, это его Катька, и она такая умница, что он все время забывает, что он - её самая первая большая и взрослая любовь, и что у него всех этих разговоров было вдоль и поперек, а для неё все внове, всё в первый раз - ну не считать же этого ублюдка Дениса! И она, конечно, очень старается соответствовать Андрею, и у неё иногда даже получается - не зря же Жданов иногда забывается. Но все-таки! Все-таки! Земля Санникова, Святая Мария, Америка и Атлантида! И Катя-первопроходец!
- Катька, - зашептал он в горячее от возмущение ухо, - ну как тебя такую можно не любить? Ну ты сама подумай.
- Я страаашнааая... А ты Жданов. Президент. Почти бог.
Он перехватил её поудобнее, покачал влево-вправо.
Не удивительно, что её так колбасит - наслушалась сегодня всякого бреда. Она у него девочка ранимая, чувствительная, ко всякой ерунде трепетная.
- Скажи, Кать, вот Изотова красивая?
- Очень.
- А Ларина?
- Тоже.
- А Кира?
- Да.
- А я сейчас сижу в темной кладовке с тобой. И - между прочим - радуюсь этому, как последний дурак.
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Как же было не проснуться среди ночи, и не потянуться к телефону. 
И какое же СПАСИБО за это! 
плачу от умиления...
Они с самого начала в одной лодке, в одной связке, в одной упряжке 
