Медь писал(а):
Автор, не читайте там!
интересно же
О. Кстати. Я вдруг поняла сакраментальный смысл сцены на броневичке гггг
Все эти мотальщицы-вязальщицы в качестве активных зрительниц решающего объяснения наших дурашек - это же собирательный образ Зималетто, одного из главных персонажей сериала. Компания вдруг ожила и приняла участие в самой главной сцене, потому что именно из-за неё и был весь сыр-бор на двести двадцать серий!
Но эта лирика.
Еще раз спасибо за то, что читаете и оставляете отзывы. Они мне очень греют душу, честно-честно
14 часть. Нерассуждения Жданова.
Дачи Жданов, конечно же не нашел - ну где он её возьмет за ночь, и они уехали в обычный санаторий под Москвой, со старорежимной позолотой, и огромной лепниной, и сестрой-хозяйкой в пуховом платке, а в окно номера смотрело небо, чистое, нестоличное, высокое небо, и на завтраки нужно было спускаться к восьми, а на обед давали компот, но во всем этом было столько счастья, что Андрей пил эти часы и минуты, как жадно пьют воду после длинного перехода по пустыне.
Они гуляли, и Жданов осторожно поддерживал Катю - скользко, а она ворона! И много спали, а по телевизору шла какая-то бесконечная глупость, и они попали на концерт звезд российской эстрады и увлеченно посмотрели его - умиляясь на красные блестки на нарядах Баскова и бесконечные декольте бесконечных девиц, и тому, что Серов все еще поет “Мадонну”, а Ротару, какая Ротару!
Жданов понятия не имел, когда он последний раз смотрел телевизор, тем более так - валяясь в постели в обнимку с женщиной, перед которой не нужно было выглядеть как-то особенно соблазнительно и для которой не нужно было придумывать поводов, чтобы поскорее смыться. А Катя уютным котенком сворачивалась у него в руках, и ему казалось невероятным, как можно было так с ней обращаться, и кричать, и вообще.
Катя была нежной девочкой, восторженной, смешливой, чудесной девочкой, и не было в ней той пугающей Жданова жесткости, которая временами проступала в Москве. И рядом с такой Катей что-то подрагивало в груди Андрея, неуловимое, но очень важное, и было страшно и здорово, как во время катания на американских горках.
- Кать. Ты правда с первого дня?
- Ну, может быть со второго. Наверное, знаешь когда - когда ты меня за то, что я сорвала показ, не уволил. Или с первого взгляда. Ну что ты пристал, Андрей.
А он не мог не приставать, потому что всё смотрел и смотрел на неё - без очков, без косичек, с покатой линией безупречных плеч. Попытался даже одеяло стянуть, но она запищала.
- Кать. Ты ведь очень красивая. Ну правда.
- Андрей, ну что ты такое говоришь.
Она тут же заполошилась, попыталась спрятать лицо у него на груди, и он засмеялся - просто так, потому что было хорошо. С потолка на него смотрел толстощекий амур и как-то сочувственно улыбался.
- Кать.
А Катя, словно почувствовав, что он думает о ней - а о ком еще? о ней, о ней, всегда о ней, прижалась ближе, заговорила о том, как тепло ей сейчас и хорошо, и лепетала благодарности за такое счастье.
Он слушал её и, как обычно, накатывала волна тепла и некоторого удивления. Как тогда, давным-давно тому назад, в каком-то случайном кабаке - не случайном конечно, Малина долго выбирал - когда она держала его руку и говорила “не отдам”, а он сказал “идите ко мне” и посадил её к себе на колени, а вокруг были какие-то люди, до которых ему не было никакого дела, а она подрагивала, а потом перестала, и тогда, среди её пугливой неловкости, впервые проскользнула та легкость, которая и сейчас кружила Жданову голову. Ему казались странными, невозможными её откровенность и неумелая страстность, с которыми она объяснялась в своих чувствах, и даже слегка неуместными - ну взрослые люди не говорят так, как чувствуют! Ну откуда она такая вообще взялась на его голову?
Такое поведение не было принято в тех кругах, где вращался Андрей. Все его предыдущие пассии считали, что должны быть загадочными и капризными, и что-то там из себя пытались изображать, но он все равно видел их насквозь, и это было нормально. Приторно и скучно, но нормально.
А Катя... Иногда ему хотелось зажмуриться от её открытости, потому что она ослепляла, била в упор, и женщины так вообще себя со Ждановым не вели, как это делала Катя - жизнерадостный щенок, лапами вверх, открытым пузиком наружу.
Ох, Катя, Катя.
После его признания в Энске она закрылась. Была рядом, целовала его, занималась с ним любовью, но была закрыта. Глубоко переживала, снова и снова соединяла причины и следствия, относилась к Жданову с некоторой настороженностью - кто его знает, в какой именно момент он планирует разбить ей сердце.
Такая закрытость не была свойственна Кате, она царапала её изнутри, мешала, как осколок кривого зеркала.
И вот теперь, где-то между длинными прогулками по территории санатория, и его поцелуями, и тихим, бессмысленным шепотом, срывающимся на стоны, где-то между сном - в обнимку и явью - в обнимку, где-то между его “я люблю” и её “честно-честно”, и его бережным отношением к ней - рука, рука, он все время помнил о руке! - этот кусочек кривого зеркала выскользнул из крохотного и горячего Катиного сердечка, и она вздохнула с облегчением, полной грудью, радуясь чуть ли не больше самого Жданова тому, что заново можно стать жизнерадостным щенком.
- Что вы от меня хотите, Андрей Палыч? - переспросил Пушкарев, и вилка с насаженным на неё огурцом застыла в воздухе.
- Разрешения встречаться с вашей дочерью. Я люблю Катю.
Елена Александровна прижимала полотенце к губам в уголке кухни. Катя, на которую смотрели в эту минуту два самых близких мужчины, отец и любовник, старалась не дышать.
- Нашу Катю? Вы? - Валерий Сергеевич неодобрительно прищурился, раздумывая, достаточно ли президент Зималетто хорош для его умницы и красавицы. - У вас же невеста!
- Расстался.
- Катерина!
- Он хороший, - глупо пробормотала она и разозлилась на себя за эту глупость.
Утром, когда она смотрела на то, как Жданов размашисто подписывает документы, он вдруг вскинул голову, прижался затылком к её бедру.
- Значит, хороший, Екатерина Валерьевна? Вы точно в этом уверены?
Андрей улыбался - улыбался, несмотря на похмелье, чтобы убедить Пушкарева в искренности своих чувств ему понадобилось немало наливки. И еще - чтобы лавировать между фразами “и какие же у вас планы”, “как давно вы любите друг друга” и “роман с начальником, Катюш, это пятно на карьере”.
У него было очень хорошее настроение, несмотря на то, что отец по-прежнему с ним не разговаривал, мать, наоборот, разговаривала слишком много, Воропаев мог в любой момент передумать, а Кира перетрясла всю Москву в поисках женщины, ради которой Жданов её бросил.
- Кира, ну узнаешь ты, что у меня роман, - не выдержал Андрей утром в лифте, - что тебе, легче что ли будет?
- Хочу посмотреть на неё и понять, чем я хуже, - отрезала она.
- Коллекция продается неплохо, - заметила Катя, но судя по выражению её лица и тому, как тонкие пальчики заплутались в Ждановской шевелюре, меньше всего она сейчас думала о доходах. - Но полной картины пока нет - не все отделы еще предоставили отчеты.
- А собери совещание, Кать.
Когда она вернулась с обеда - “Ромашка”, девочки, сплетни (“А Кира как с цепи сорвалась”, “Андрей Павлович, наверное, в мисс Мира влюбился - на кого еще он мог променять Киру”, “Клочкова совсем распустилась”), то застала кабинет странным: рядом со столом Жданова вдруг нескладно примостился небольшой Катин стол - со всеми бумагами, и игрушками, и - о, ужас - с черно-белой фотографией Андрея, выпавшей из органайзера. Этот стол на фоне черного, стильного, полупустого президентского стола выглядел так же неуместно, как сама Катя на фоне Жданова.
- Что это? - остановилась она в дверях.
- Я решил вытряхнуть, наконец, вас, Катерина Валерьевна из кладовки, - любезно ответил Андрей.
- Как чертика из коробочки, - уточнил Малиновский, который сидел на диванчике и которого Катя поначалу не заметила.
- З-зачем?
- А для зрения вредно!
- Я ему говорил, что кабинет Ветрова все еще пустует, - встрял Роман Дмитриевич, - а Жданов уперся - мол туда бежать далеко, когда приспичит... Срочные дела, когда появятся, - поправился он под взглядом Андрея. - У нас, в Зималетто, все такое срочное, такое срочное, кладовок не напасешься!
- Малиновский!
- Понял! Пошел! Поищу себе тоже кладовку!
Катя прошла вперед провела рукой по своему столу, даже пожалела его, бедненького - наверное, после темноты и тишины кладовки неуютно ему здесь.
- Что это значит, Андрей?
- Ну сколько можно тебя в чулане держать, Кать, - он тоже подошел, повертел в руках собственное фото, чему-то улыбнулся. - А в кладовке я диван велел поставить - вдруг кто устанет, решит отдохнуть!
Она взяла себя в руки и не покраснела.
- А все-таки нехорошо, президент компании, как в коммуналке. А если переговоры, встречи, клиенты - а тут я со своими папками?
- А как ты можешь помешать переговорам, встречам, клиентам? - озадачился Жданов. - Тем более твои папки.
- И я буду все время маячить, маячить...
- Маячь, - великодушно разрешил Жданов. - Туда-сюда, туда-сюда.
- Ты бы хоть стол велел в том же стиле купить, - усмехнулась Катя.
- А что с ним не так? Стол как стол.
Кира дизайнеровский талант Жданова не оценила. Она пришла на совещание и заглянула из конференц-зала, чтобы сказать, что все Андрея уже ждут. Заглянула - и застыла, обнаружив у окна Пушкареву, которая неумело тыкала по клавиатуре пальцами левой руки.
- Ты её еще на коврик возле двери посади, - сказала насмешливо, - основные команды она уже выучила?
- Сидеть, голос и фас? - весело отозвался Жданов. - Или ты говоришь об особых навыках собаки-ищейки?.. Катенька, пойдемте, нас все ждут.
- Тебя все ждут, - отрывисто произнесла Кира, бледнея от злости.
- Осторожно, Екатерина Валерьевна, не заденьте рукой доску... Протокол вы, наверное, вести не сможете? Кира, как ты думаешь, твоя подружка Клочкова умеет писать? Или она только счет освоила?
- Катя, вы идите... Жданов, ты очень нагло себя ведешь - особенно учитывая то, с каким трудом я уговорила Сашку не продавать акции.
- Катя, стойте на месте.
- Катя, ну что вы стоите!
Катя зажмурилась. Она довольно часто стояла между ними во время их ссор, это началось еще до того, как... ну в общем, до того, и было так символично, так резко правдиво, что чувство вины и стыда нахлынули с новой силой. И это её выражение лица - расстроенное, несчастное, вдруг все решило. Жданова словно по щеке ударили, когда он увидел её закрытые глаза, и плотно сжатые губы.
- Кать!
Он обнял её - привычно, уверенно, как всегда обнимал, когда старался утешить, и плевать он сейчас хотел на Киру, и на то, что на них смотрят куча людей из конференц-зала, двери-то нараспашку.
- Кать, ну посмотри на меня. Пойдем уже на совещание, нас ждут, - и легко поцеловал в висок, просто так поцеловал, не рассуждая, какие уж тут рассуждения, когда у неё глаза закрыты и губы сжаты! И она, наконец, посмотрела на него - и по ошеломленному блеску её зрачков Жданов понял, что только что разорвал давно ждавшую своего часа бомбу.
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
буду про Жданова писать)))))
Но мне понравилось 
