***
- Я люблю летать, - заявила Юлиана.
Уже десять минут самолет набирал высоту. Они сидели рядом; Милко и Малиновский - через несколько рядов, где-то позади.
- Ты меня не удивила. Ты любишь все, что есть на этом свете.
- Ошибаешься, друг мой. Иногда только приходится любить, - с невозмутимым видом Юлиана рылась в своей сумке, что-то искала. Андрей наблюдал за ней с затаенной улыбкой. Невозможно было представить эту женщину плачущей, в домашней обстановке, одну. А между тем она всегда одна. Но она из тех вещей в себе, которые не нуждаются в том, чтобы их разгадывали. Лучше оставить их такими, какими видишь; они словно созданы только для взгляда со стороны.
Наконец с глубоким вздохом, прикрыв глаза, Юлиана откинулась в кресле.
- Например, вот недавно: какая разница, кто выступит первым - глава администрации района или организатор конкурса… - пробормотала она. - Но нет, это, по-видимому, вопрос какого-то таинственного принципа, и этому посвящается битый час! Целый час нашей бесценной жизни! - Она открыла глаза и приподнялась. - Кстати, я тебе не говорила, куда поехала от тебя, в тот день, когда шел дождь?
- Нет, - удивленно ответил Андрей. - А это важно?
- Тебе решать… Я поехала в город М., теперь, между прочим, твой районный центр. Там проходил очередной этап детского танцевального конкурса, я занималась рекламной поддержкой. Уже несколько лет занимаюсь, точнее - три года. Сначала это был маленький провинциальный конкурс, я просто по-приятельски помогала организаторам, теперь деткам надо хорошо постараться, чтобы даже в полуфинал попасть…
- Молодец. Я всегда тобой восхищался. Но я не понимаю…
- Я уехала, а у Кати сломалась машина. Теперь понимаешь? Надю некому было отвезти.
Андрей почувствовал, как в сердце вместе с догадкой заползает боль. Он ждал ее. Денис в кафе; яркое детское платье… Разве уже тогда он не знал правду? Боялся знать. Боялся знать, что Катя была права и он не интересовался ее жизнью.
- Юлиана, Надя участвовала в конкурсе?
- Да. Девочка способная… Третье место заняла. Теперь вот в Одинцове полуфинал, потому Катя и не смогла поехать с тобой. А меня местная одинцовская пиар-мафия и на пушечный выстрел не подпустит, у них со мной война, так что, видишь, свободна, как птица… А финал - в Москве. Надя уже год танцами занимается.
Спокойно, задумчиво он сказал:
- Я понятия не имел обо всем этом…
- Ну, естественно. Только, знаешь, Андрюша, довольно странно полагать, что Катя существует отдельно от дочери. Либо ты ее принимаешь вместе с Надей, либо нет… Все промежуточные варианты - только промежуточные.
- Знаю, - нетерпеливо ответил он. - Я знаю это, Юлиана!
Юлиана взглянула на него.
- Знаешь? А я думала, будешь обижаться на нее. За то, что она тебе ничего не рассказывала.
- Я не спрашивал, она не рассказывала… Она не рассказывала, я не спрашивал… Пинг-понг. Я когда-то увлекался, в старших классах.
- Хорошая память у тебя. Но, кажется, ты как-то говорил, что и шахматами увлекался?.. Мне нужно было приехать на день раньше, и по дороге я решила заехать к тебе. А дети съезжались только на следующий день, и Денис предложил свои услуги…
- Я видел их рано утром. Я простоял у дома тридцать пять минут. Если он приехал утром, то не позже начала восьмого…
- Ему на работу, Катюшу тоже надо в «Зималетто» успеть отвезти… Не на автобусе, не на такси же ей ехать, раз уж он на машине! - Юлиана удивленно покачала головой. - Как можно быть таким эгоистом? Она торопится на работу, чтобы не подводить - тебя, поэтому соглашается на его помощь, а ты ее обвиняешь! Ну, задержались, замешкались они, не смогли выехать пораньше, как планировали, ну, позавтракал он у них, но это же не повод, Андрей!
- Да, они спешили… - Он умолк.
Память была слишком свежа. И платочек Катин он бросил там, возле дома… Не потому ли, чтобы оправдать себя, он находил объяснения ее «измене»? Не потому ли, увидев Зорькина с машиной и поняв, что утром ее не было во дворе, постарался об этом забыть? Даже и сейчас внутри сопротивляется что-то!
Не потому ли и дневник Катин всюду носит, возит с собой, но так и не открыл дальше титульной странички? Кате удалось сохранить чувство к нему - но он сам перед собой может предстать в таком свете, что ничего уже не сохранится.
- Не понимаю, как ее отец это допустил, - хрипло сказал он. - Мне казалось, он его к стенке поставит, если увидит.
- О, ты ошибаешься, мой дорогой! - Юлиана покачала головой.- Эта ситуация унижала его, как ни крути. Людям приятно узнать, что то, что они считали унижением, на самом деле не было таковым. Ну, выгнал бы он его, - и никто бы так и не узнал о триумфе семьи Пушкаревых. Нет, он нужен Валерию Сергеичу как доказательство его правоты. Ведь Денис, он… - Юлиана взглянула на Андрея… Помолчала. - Он любит Надю, насколько можно сейчас об этом говорить. Она досталась ему очень дорого, годами одиночества и незнания, которые теперь всегда будут с ним, и он будет ее беречь. У меня такое сложилось впечатление.
- Прямо перерождение какое-то, - усмехнулся Андрей. - Столько высоких, красивых слов для одного подленького труса.
- Ну, я тебя умоляю, Андрюша… - простонала Юлиана насмешливо. - Ты-то хоть не говори, что бывают «плохие» и «хорошие» люди… Мало ли что может быть у двадцатидвухлетнего парня в голове. Ты же правильно сказал - «труса». Тщеславие, друзья-подружки… Но я не собираюсь быть ему адвокатом. Об этом тебе с Катей нужно говорить.
- Я так и сделаю, - сказал он и посмотрел наверх, на полку, где лежала его сумка.
Организационное решение презентации «Невской моды» было ошеломляющим. Сняли старый особняк, из тех, что используются бизнесменами для различных мероприятий; в огромном бальном зале - сверкающий паркетный пол, легкие складчатые шторы на высоких окнах. В приглашениях писали «черное вечернее платье» и «смокинг», и заинтригованные приглашенные с удовольствием, в котором сами себе не признавались, включились в игру, так что нарушителей почти не было. Когда зал начал наполняться, в глазах зарябило от черно-белой палитры, в которую с началом показа стала постепенно вливаться с подиума цветная струя… Она становилась все насыщенней, все гуще, и казалось, что кроме демонстрируемой коллекционной одежды в зале не было больше ничего; вся огромная толпа была для нее лишь фоном… Андрей долго и громко аплодировал. Едва Элла освободилась, он пошел ей навстречу, чтобы выразить свое восхищение лично.
- Жаль, что Катя не смогла приехать, - сказал он; он не мог не заговорить о Кате с человеком, который знал и любил ее. - Но она передавала вам привет…
- Я знаю, - спокойно отвечала Элла, и что-то в ее улыбке заставило его посмотреть на нее пристальней.
- Вы созваниваетесь с ней?
- Да… Мы общаемся с Катей, это правда.
И выражение ее лица напомнило ему лицо Кати, лицо, хранящее тайну и в то же время свободное от всяких тайн. И вновь догадка толкнулась в сердце, на секунду причинив ему боль.
- Элла, я не смогу остаться на банкет, - сказал он.
Она долгим, внимательным взглядом посмотрела на него.
- Хорошо. Я вызову водителя.
Еще утром он удивил Малиновского и Юлиану своим выбором - вместо обычного номера на третьем этаже можно было вселиться в люкс на двенадцатом, как поступили они. Но он отказался. Тропинкина забронировала для него именно этот номер. На третьем этаже…
Он налил виски, включил музыку, но почти сразу же выключил. Постояв со стаканом посреди номера, он вошел в спальню и зажег свет. Днем, в спешке приготовлений и сборов, это была просто спальня. Сейчас это было вместилище его мечты, горькой или сладостной, там, наверху, еще не выбрали. Андрей вынул из раскрытой на полу сумки тетрадь и прилег на кровать. И сразу же его захватило воспоминание. Здесь, на этой кровати, во вторую и последнюю здесь их ночь, он впервые увидел Катю спящей, увидел и долго смотрел на нее. Казалось, она не спала, а просто опустила голову - потупленный взгляд, безвольные, припухшие губы… И чистота, бескрайняя, такая, какая бывает только у детей, да она и похожа в такие минуты на ребенка… Тогда он впервые подумал, что она одинаково искренна и в своей беззащитности, и в точном попадании, вольном или невольном, в любую цель. А может, это было не впервые? Может, он подумал об этом еще в Москве?.. Это уже было неважно. Главное, что сейчас, как и тогда, он вместе с ней, и ее мысли, открыто разметавшиеся по страницам этого дневника, как ее волосы на подушке, тому доказательство.
Взволнованный, он неловко взял тетрадь, и она раскрылась почти в конце. Взгляд выхватил строчки: «…Я увидела его глаза. Увидела в них боль, боль человека, который понял весь ужас своих ошибок и стремился забыть о них; и вот ошибка возвратилась и посмотрела ему в лицо, и он не может, не имеет перед самим собой права отвернуться, он понимает, что должен пройти через это, чтобы исправить ее. Я сразу поняла это. Сразу…». Переборов себя, Андрей стал читать дальше.
«Не поверить ему, испугаться и обмануть саму себя? Надя не боится его, потому что я не боюсь, никогда не боялась. И пусть так остается всегда. И папе скажу, что не хочу бояться… Пушкаревы не боятся, они тоже смотрят своим ошибкам в лицо…»
«Сегодня Денис сказал, что тогда у нас могло бы что-то получиться. И я опять увидела, что он не лжет, что он действительно так думает. А я теперь знаю, что это не так. Но уже никто не узнает, кто из нас прав. Потому что мы - другие, и нам только кажется, что мы знаем, помним тех прежних, которых больше нет. Нельзя вернуть вчерашний день. Да и не надо…»
Андрей отложил тетрадь, потянулся было к стакану, но передумал и лег на спину, заложив руки за голову. Внезапно он глухо рассмеялся. Значит, Денис все же стремится вернуть вчерашний день. Охотник за бабочками… Андрей сдернул очки и с силой прижал пальцы к уголкам глаз. Если бы он оступился, если бы не признался Кате, что с ее помощью хотел отомстить Кире, и она пошла бы ему навстречу, а потом он не знал бы, как искупить свою вину, испугался бы большого чувства, убежал… и через несколько лет вернулся и захотел вернуть ее - что она должна была бы делать?.. Он провел ладонью по лицу, словно стряхивая что-то; это глупо; никакого «если бы» - нет. Понял же он тогда, почувствовал, что, если не признается, Катя не впустит его в себя. Откажет снова, как в первый раз, на крыльце.
И за это - спасибо Денису…
Как все перепуталось, в один большой клубок! Он снова открыл тетрадку, с первых страниц.
«…Я поняла, что, кроме Нади, мне есть для кого жить. Поняла, что его лицо - это все мои мечты, все мечты и еще несколько, о которых я не знала… Солнце падало на фотографию из окна, и его темные-темные волосы блестели, как живые, и в эту минуту я поняла, что никогда по-настоящему не любила Дениса».
«Как быстро взлетает планка, когда говоришь «люблю». И пусть он сам сказал лишь «ты мне нужна», я все равно жду, и жду… Я знаю, что он ни в чем не виноват, что нельзя захотеть больше, чем хочешь. Но я замечаю то, чего раньше, казалось, готова была не замечать; мне больно от того, с чем, казалось, готова была мириться. Я хочу, чтобы он меня позвал, но даже когда зовет (он сказал: «неужели мы не можем быть вместе всегда, не только до трех часов ночи»!), - мне этого мало, я жду ответного слова, всего лишь слова… Что такое слова? Оказалось, что это что-то большое и важное, и если этого нет, через это невозможно переступить, от этого невозможно отмахнуться».
«…Мне казалось - моя душа, прежде маленькая, просто теплый фонарик, которым я надеялась согреть и осветить его, беспрерывно росла, и, стоило ему наконец произнести эти слова, - она переполнила меня, вот почему я ухватилась за подоконник… Не потому, что шар разбился, хоть я и плакала над осколками потом… Над осколками - как над всем, что было в Питере, над началом… Светлым и прозрачным, как стекло.
Пути назад нет, как не склеишь шар. Теперь моя душа - другая, она наполнена им вся. Я не могу смириться с тем, что он не понимает меня, я мучаю его и знаю: я должна отказаться от этой любви. Я делаю все, чтобы он ничего не заметил, не заметил, как мне плохо. Я уйду, просто уйду, и ему будет легче принять решение…»
«Денис почти сердится, потому что я отказалась взять у него деньги и купить машину. А я не хочу. Наверное, я продолжаю надеяться и ждать… Так получилось: я хотела выглядеть для Андрея - для себя рядом с Андреем - лучше всех. В этом появился смысл… Но машина - еще важнее, это последняя точка. А еще ничего не ясно…»
«Сегодня я ехала в такси и старалась не плакать. Одно его слово опять разрушило все. Растеряться - растерять - себя… Но когда любишь, нельзя разделить себя на части - неужели он этого не понял, не может понять?
…Но он обнял меня, и я поняла, что не смогу без него. Не смогу уехать, не смогу быть далеко. Было поздно, но я позвонила Элле. Они с Игорем рассчитывали на меня… Как они обрадовались, когда я сказала, что подумаю над их предложением… Андрей знал, что Игорь заинтересован во мне, но принимал это за шутку и забыл. Я позвонила и отказалась. Жаль, что я так и не смогу увидеть их, не смогу приехать даже на показ. Элла расстроилась, она почему-то была уверена, что у нас все получится. Но ведь я тоже была уверена. Неужели нельзя быть уверенным ни в чем, если любишь?..
И есть только одно: его ласковые требовательные губы, его руки, его глаза».
Он прочел дневник три раза, от начала до конца, и потом еще перелистывал, перечитывая отдельные кусочки. Катя писала о дочери, о родителях, о том, как трудно будет жить вдали от них, и каким ударом станет для Дениса, если она увезет Надю. Никому, даже матери, она не говорила о своих планах. Он не знал, всерьез ли она не верила в подлинность его любви, которой просто нужно время, всерьез ли собиралась уехать из Москвы. Да она и сама не знала. Одно они знали: из-за страха потерять он чуть не потерял ее. Юлиана доверяла ей. Элла была уверена в ней. И только он, любящий ее, сомневался.
Утром он одевался, собирался и рассеянно, среди других вещей, положил дневник в сумку. В ясном, простом свете наступившего утра дневник стал просто тетрадью. Вот почему Катя отдала его, для нее это уже случилось. Теперь пришла его очередь.
Он уехал в аэропорт с Малиновским, Юлиана и Милко пожелали воспользоваться случаем и задержаться в Петербурге еще на один день. Приземлившись и включив телефон, он позвонил Кате. Она ждала их в «Зималетто». Надя прошла в финал. Андрей просиял. И опять задумался… Малиновский спросил, не хочет ли он забрать Катю из офиса и уехать домой. Но Андрей покачал головой.
- Чтобы она опять уехала среди ночи? Чтобы ее отец ничего не знал? Хватит ее мучить. Да и мне уже мало…
|