|
- 3 -
Александр Юрьевич и не замечал, что, сидя за столом на совещаниях, стал складывать руки домиком.
Сам того не зная, он перенимал манеры «старика». Возможно, если бы ему сказали, он бы раздосадовался. А может быть - обрадовался бы. Значит, все идет, как надо. Дорогу! «Зималетто» он всегда держал про запас. Всегда помнил и был готов изменить жизнь. Градусов на сто двадцать, больше не надо. И всегда знал, что так будет.
Однажды (это было еще до того, как она изменила ему) он сказал Тоне:
- Так и будет!
И она села на ручку кресла, в котором он сидел, и погладила его по голове. Тогда он еще не знал, что ее путь из министерства домой увеличился на полчаса. Всего на полчаса. Он все равно приходил позже, а она из жалости и какой-то странной трогательности не могла резко оборвать старомодного чувства, которое открыл перед нею подчиненный Александра Юрьевича, работник секретариата. Она сделала серьезный, но ей казалось - ни к чему не обязывающий шаг: стала заходить к нему в его холостяцкую квартиру. Просто выпить чаю. Она грелась в его обожании, потому что Александр Юрьевич ее не обожал - он ее любил; но иногда ей этого было мало.
Тоня тоже не сомневалась в нем, но в глубине души считала, что свое место в министерстве он занимает по праву, что это - его место. А в бизнесе… Тоня плохо в этом разбиралась, но понимала, что в структуре того, что называется бизнесом, самый большой сегмент занимает игра. Тонкая, острая, горячая, как клинок, который всегда в деле. И Александру Юрьевичу такие незастрахованные игры были чужды.
Но он так не считал! Сидел за столом для совещаний и, сложив руки домиком, оглядывал свой директорат: всегда немного грустная, теперь неизменно великолепно выглядевшая Кира, собранный и себе на уме Ветров, взвинченный дизайнер, претенциозный чудак кадровик… Негусто, но это только начало. Будет у него и маркетинг - эту парочку павлинов он бы все равно здесь не держал. Отправил бы куда подальше, в вольер, чтобы там хвосты распушали. Ну, они и сами ушли.
- …Итак, резюмирую два основных направления новой стратегии. Дисциплинарные методы - и режим жесткой экономии. Жесточайшей.
- Саш, твоя дисциплинарная реформа тоже стоит денег, - заметила закаленная Кира, еще способная возражать после двух часов выступления местного зималеттовского Нерона…
- Планирую окупить ее через месяц полного порядка, - отрезал Воропаев. - Убытки, которые наносила разболтанность сотрудников, не соизмеряются ни с какими затратами на системы контроля. А еще… - Он развернулся непосредственно к сестре. - Прежнее руководство непростительно разбазаривало средства, направо и налево заключая иностранные договоры. Я, конечно, намерен изменить это положение вещей: сократить количество таких контрактов до минимума и направить все силы на развитие отечественной торговой системы «Зималетто». Патриотизм! Вот еще одно образующее направление нашей стратегии.
(Неудача с японской фирмой, представители которой в ужасе бежали с его сюрреалистической презентации, крепко задела Александра Юрьевича, и он этого не скрывал.)
В зале было тихо и страшно. И окончательно сраженным участникам совещания нельзя было даже в тоске посмотреть в окно. Окна не было.
И вновь единственной жизнеспособной единицей оказалась Кира.
- Саша, наши магазины за границей - это прежде всего престиж… репутация…
- К черту заграничную репутацию! Мы станем самым популярным и покупаемым брендом в России!.. Кира, ты должна съездить к нашим партнерам, для начала в Прагу, и как можно быстрее, - даже не переведя дыхания, распорядился президент. - Ни к чему нам столько помещений…
Милко бледными дрожащими веками прикрыл глаза.
А когда открыл - президента уже не было. Зато наготове со стаканом, в котором плескалась желтоватая жидкость, стояла Ольга.
Кира вошла в кабинет вслед за братом и Ветровым.
- Александр Юрьич, вы как-то странно смотрели на Милко, - издалека улыбнулся Ветров… - Вы что-то задумали насчет него? А он-то от возмущения все свои ругательства позабыл…
Плотоядной улыбкой сверкнул тот, к кому он обращался.
- Ты, кажется, утром мне тот ветхий отчетишко приносил? - не отвечая прямо, поинтересовался Воропаев. - Пришло время делать взнос за очередную партию оборудования, заказанного Ждановым?
- Точно так, - серьезнея, моментально подхватил волну Ветров, - и срочно, иначе они откажутся от обязательств…
- Так пусть отказываются, Ярослав!.. - расплылся в кресле, уперев ладони в подлокотники, Воропаев. - Никакого нового, да еще и итальянского! оборудования - пока полностью не израсходован ресурс старого. Же-сто-чай-шая экономия…
- Но, Александр Юрьич!..
- Ступай, Ярослав, - переводя взгляд со спокойно, но чутко наблюдающей за разговором Киры, медленно сказал президент. - После зайдешь…
Кира много говорить пока не стала. Когда Ветров ушел - подошла к столу, с пристальной улыбкой в глазах склонилась над братом:
- А ты не заиграешься, Сашк?
- То же самое я хотел спросить у тебя, - невозмутимо ответил Воропаев. - Не заиграешься в благородство и преданность, сестренка? Смотри, Жданов - не самое благодарное животное. И вообще всегда был извращенцем, вспомни хотя бы эту историю с Пушкаревой, - и он довольно, как всегда при этом греющем душу воспоминании, рассмеялся. - Как бы тебе не остаться ни с чем…
Но Александр Юрьевич любил свою сестру, и, чтобы загладить свою резкость, он протянул руку и смахнул невидимую пылинку с ее то ли блузки, то ли рубашки.
- А ты похорошела, - заметил он. - Очень похорошела. Если это тактический ход…
Она оттолкнула его руку и пошла к двери.
- Я не обижаюсь на тебя, - выходя, сказала она. - И все-таки я советую тебе быть более терпимым, Саша.
Упрямая улыбка застыла на его лице.
Она собиралась еще заехать в солярий - с некоторых пор проводила там несколько честных минут в неделю, - но в связи с тем, что брат неожиданно навязал ей поездку (она пока терпит и послушна, но не сведет с него глаз ни на миг), решила свои планы изменить. Она и так соскучится, незачем тратить драгоценное время.
Расплатившись в супермаркете, подкатила тележку прямо к багажнику машины. Подняв крышку, аккуратно разложила пакеты и, оглянувшись, дала охраннику знать. Уселась в машину, и тут зазвонил телефон. «Я люблю тебя», - с неожиданным для самой себя умилением подумала она и ответила:
- Да, Андрей.
- Ты еще долго? Я ужасно хочу есть. Я даже кое-что соорудил, чтобы у тебя было меньше работы.
- Надеюсь, кухня не пострадала.
- Я был очень осторожен… Жду!
Улыбаясь, она повернула ключ зажигания. Сосредоточиться бы сейчас на дороге. Но это утопия!
У нее получилось. Без планирования и усилий - теперь она знала, что это невозможно. Чем больше стараешься, тем скуднее результат. Она не старалась - необходимая слабость, которой ей так не хватало, ощутилась сама по себе. Кира всегда о такой слабости мечтала, зная, что в ней и была бы ее сила, - а всего-то навсего, оказывается, нужно было, чтобы стал слабым Андрей! Чуть-чуть подкошенным, но не настолько, чтобы перестать быть привлекательным для нее. Он нуждается в ней, она настоящая ему опора. Она всегда подозревала, что «Зималетто» отнимает его у нее.
А теперь… он выправится, он встанет на ноги - но всегда будет помнить - благодаря кому. С чьей помощью удалось обрести второе дыхание.
Ее новое состояние позволило и безболезненно прозреть - ее упрямая слепота тоже всегда мучила ее. Теперь Кира чуть ли не с умилением признавалась себе: да, Андрей не любит ее. Но что хорошего дала ему любовь? Теперь он бежит от нее, как из охваченного огнем здания. Прочная привязанность, основанная на благодарности, - господи, да ведь она об этом могла только мечтать! Его взгляд и руки мягки, его голос добр. Он знает, что зависим от нее, - это заставляет его тянуться к ней. Он так мило приревновал ее на днях, и в своем прозрении Кира не обольщалась: эта ревность была беспокойством, опасением вновь остаться одному. Но что могло быть лучше? Она подстриглась, загорела, снова почувствовала вкус к одежде, она нравится ему. И придет ночь, когда он захочет ее в постели, благодарный и нежный… Когда она думала об этом, у нее захватывало дух.
Они больше не блестящая гламурная пара, внутри которой гниль. Они прошли через испытания и выжили. Вдвоем! Теперь у них все по-настоящему…
Андрей был смешной и ослепительный одновременно: в одних джинсах, шлепал по паркету, нося из кухни в комнату еду. С аппетитом поглощая ужин, они обменивались новостями.
- Ты бы позвонил им, Андрюш…
- Не могу. Ну, не могу я сейчас ничего объяснять. Отец злится, но ему придется принять. Позвоню ему, когда будет что сказать.
- Кстати, когда?..
- Пока точно не знаю. Дело новое, надо все взвесить. Да и понять, почему Сафин все-таки надумал продавать фирму.
- Ты думаешь, дело не в том, что его месяцами в России нет? Какие-то проблемы с самой фирмой?
- Ну, то, что фирма не процветает, - не бог весть какое открытие. Долги - хоть и не крупные, но много; оборудование запущено. Ржавчина на пальцах остается. Я сегодня встречался с Полянским (тебе привет), пытался понять, можно ли с этими средствами рассчитывать на лизинг приличного оборудования. Вроде бы срастется, тьфу-тьфу…
- Ну, я рада. Знаешь, я даже вникать особенно не стану, я просто уверена - у тебя получится.
Андрей допил вино, поставил бокал на столик и, не глядя на нее, сказал:
- Насчет «Зималетто» ты так не думала.
- Все меняется, Андрей. Времена «Зималетто» остались в прошлом, и это к лучшему, ты же сам видишь.
Он взглянул на нее, и она приподняла брови.
- Нет, конечно, ты права, - он отвел глаза и придвинул к себе омлет с корицей - ее фирменный десерт… В открытое окно вливались птичьи голоса, весенний воздух.
- Мне придется уехать в Прагу. На несколько дней, - сказала Кира.
Тоска мелькнула в его глазах. И, хоть она знала, что это относится не к ней, ее сердце сладко замерло. И угадало:
- Возвращайся поскорей, пожалуйста, - ответил Андрей.
***
Вчера моя мама делала генеральную уборку. Коли не было (его уже несколько дней нет), и я помогала папе вынести и развесить во дворе ковер. Он выбивал пыль, и я не смогла смотреть, отвернулась.
Чужими руками и ногами Андрей вытряхивал из себя боль, как папа - пыль из ковра. Мне снится: город накрыл большой стеклянный колпак. Затуманенное, дымное солнце слишком горячо. Мне душно…
Пыль преследует меня. Я убирала книжный шкаф, протирала книги. На самом верху лежал старый пыльный журнал. Он был таким пыльным и старым, как будто пролежал там десять лет. А ведь прошло всего полгода. Я посмотрела в зеркало: боялась, что стала такой же пыльной и старой, как этот журнал?
Презентация в честь 15-летия «Зималетто». И снова, хоть и с другим чувством, я смотрела на Киру и Андрея: щека к щеке. Это были разные фотографии - эта и та, совсем свежая, с дегустации. Теперь я чувствовала разницу… Андрею удалось оправиться, но какая-то печать осталась в нем навсегда. Зачем мы встретились? Своим поступком на совете я убила его. На этой давней фотографии, которую я увидела когда-то в день знакомства с ним, он слеп, но жив. Я заставила его прозреть, но, открыв глаза, - он умер.
С мыслью о «Зималетто» засыпал (если засыпал), с мыслью о «Зималетто» просыпался. Страсть. Мечта. Настоящая любовь! Я садилась около него на корточки и гладила руку, хотела хоть как-то облегчить переживания… Но даже я не знала, что это в нем - так глубоко.
Он предал меня, и я рассказала акционерам правду. А потом (по дате, стоящей под роликом, я поняла, когда это произошло) - Зорькин, для Андрея случайный, роковой человечек, со своим: адвокаты прекращают процесс…
Действительно - нельзя убить того, кого уже убили.
Ничего удивительного в том, что сейчас он ушел. Если перемены в компании тогда так подействовали на него, он не мог поступить иначе.
Вчера я звонила Коле. Хорошо, что я могу ему хотя бы звонить.
- Ты что-нибудь узнал?
- Кое-что. Он, кажется, покупает фирму, какое-то производство: то ли ткани, то ли просто оборудование, вот правда, пока не знаю. С Кирой у него все отлично… Кажется, они окончательно помирились. Во всяком случае, все к этому идет.
- Действительно отлично. Но я не просила тебя узнавать об этом… Впрочем, спасибо. Если узнаешь, получится ли с фирмой, скажи, хорошо?
- Вот не понимаю я тебя, Пушкарева. Если «об этом» не хочешь, зачем тебе знать о фирме? Совесть успокоить? Так он сам во всем виноват. Хватит уже с ним носиться, большой мальчик.
- Коля, я уничтожила все. Себя, тебя за компанию, Андрея… Тебе вот помогла, а он - звонил мне, и я не захотела с ним говорить. Возможно, ему тоже нужна была помощь? С «Зималетто» тоже еще не ясно. Я же помню, на этой неделе должен быть произведен расчет с «Севен-груп»… Да, тогда так было надо, но сейчас - я не могу не думать об этом. Я хочу помочь.
- Ну, они же приняли на «ура» твой поступок с доверенностью? И к избранию Воропаева ты никакого отношения не имеешь. Вот скажи: за кого бы ты проголосовала, если б была членом правления? За Андрея? За Андрея, даже можешь не отвечать! Никогда бы ты не подставила его так, как Кира. Так чего ты мучаешься? Это она должна мучиться, а не ты!
- Может, она и мучается…
- Мучается, как же! Вика говорит - цветет! Не знает, каким богам молиться, что Андрей больше не имеет отношения к этим подиумам, моделям… Поддерживает его. А ты - плачешь… Ну, делать тебе больше нечего, Пушкарева? К тому же…
Я представила себе выражение Колиного лица. Я знаю это его неловкое, чуть-чуть сопящее молчание. Опасное…
- Ты еще не знаешь всего. Может, твой Андрей и не из-за «Зималетто» в драку лез…
- Из-за чего еще, Коля, - вздохнула я.
- Куда мне завтра отчет привезти? Я вечером опять не смогу, так что придется пересечься на нейтральной территории... И поговорить надо.
- Приезжай в агентство.
Я решила по телефону не расспрашивать его. Сейчас постараюсь узнать, что с ним происходит, где он пропадает… И о чем опять темнит.
Этот разговор оставил во мне нужный осадок. Коля прав, и Кира права, радуясь за Андрея. Все у него будет хорошо...
Сейчас приедет Коля, но пока я в агентстве одна. Я ищу в окружающем то, что чувствовала еще недавно. И не нахожу. На столе стоят темно-розовые тюльпаны, а я вижу лицо Андрея. Я даже не могу утешить себя его последней фотографией, потому что в баре или на дегустации - для меня это одно лицо. Лицо проигравшего человека.
Скоро приедет Миша, и я должна вырвать и выбросить эту страницу. Но я не перестану думать об Андрее. Я не могу предложить ему помощь, я даже не могу откликнуться, если он сам позовет. Мы приносим друг другу несчастья…
Сильно похудевший, легкий, словно готовый взлететь в любую минуту, Коля с удивлением наблюдал, как она побледнела… и ожесточилась. Словно захлопнулись створки, мягкая, расслабленная линия губ скорбно истончилась.
- Ты еще уши руками закрой, - тихо, изнемогая от жалости, сказал он.
Катя подняла на него потухшие глаза.
- Я не могу верить, когда речь идет об этом. Ты понимаешь - просто не могу! Физически!
- Катя… Послушай, это ведь просто: Кира страдала от того, что он влюбился в тебя. И он сам подтвердил ей это. Ну, какие тебе еще нужны доказательства?
- Никаких. Никаких.
Она резко опустила голову, как-то набок, склонила подбородок к плечу, будто хотела вдавить в него лицо.
- Пока речь идет о «Зималетто», я верю, - сухо сказала она. - Но не говори мне о любви. Все - он, ты, теперь вот еще Клочкова! - не говорите мне о любви! Ну, я прошу тебя. Ради нашей дружбы.
- Тогда не проси ничего узнавать, - обозленно заявил Зорькин. - У меня дешифратора в мозгах нет, я не умею переводить информацию на специальный язык твоих страданий. Прости, - через секунду произнес он. - Но меня бесит все это… Но я понимаю тебя.
- Понимаешь? - с надеждой посмотрела она на него.
- Понимаю, - раздосадованно ответил он. - Пусть осуждают те, кто тебя тогда не видел… Но, ей-богу, если б знал, что ты так отреагируешь, ничего бы не сказал. Только хуже сделал. Ты ведь его уже жалела, и тебе же самой от этого легче стало…
Миша ждал у распахнутой двери такси. Катя села, он скользнул на сиденье вслед за нею. На одном из поворотов, воспользовавшись легкой тряской, он придвинулся ближе и так и остался, прижатый к ней. Она посмотрела на него. На его губах, как обычно, застыла смутная улыбка. Он не смотрел на нее, но был полон ею, она знала. Ей захотелось положить голову ему на плечо. Но это был минутный порыв, к тому же не связанный с ним напрямую; она пожалеет об этом. Вздохнув, она отодвинулась.
Подъезжая к ресторану, она почувствовала, что что-то не так. Просто почувствовала, но и этого было довольно, чтобы ощутить легкую дрожь. Она посмотрела в окна: ничего особенного. Все так же шевелят еще голыми ветвями тополя за низкой оградой парка, все так же поблескивает за гранитным берегом река… В другом окне - ряд малоэтажных, старой застройки, но, конечно же, модернизированных домов. И только уже выйдя из машины, она заметила удалявшуюся, свернувшую за угол фигуру. Дай силы, господи, ее сердцу не разбиться вновь... Это только Коля живет обманчиво счастливой минутой, согласный платить за последующие часы. Она не согласна. У нее на счету нет средств, она банкрот любви… Если б она была уверена, что он будет говорить только о «Зималетто»!
- Катя, все в порядке?
Придерживая ее за локоть, рядом стоял Миша. Она рассеянно кивнула: конечно… Но он неожиданно настаивал.
- Мне показалось, ты знаешь этого человека?
- Какого человека?
- Он стоял у входа, когда мы подъехали. А когда выходили, пошел во-он туда, во двор…
Из-за угла, на который указывал Миша, выехал мальчик на велосипеде. Прошла женщина с тяжелыми, доверху набитыми пакетами.
- Нет, я не понимаю, о ком ты говоришь, - тряхнула волосами Катя.
- Да? А мне показалось, ты хотела идти за ним… и даже уже сделала шаг. Поговорим, Катюш? - Он улыбнулся и взял ее за руку. - Юлиана мне все рассказала на дегустации. И я знаком с ним. Это Андрей Жданов.
- Миша… Я не знаю, что тебе сказала Юлиана. Но сейчас я говорю тебе: я не понимаю.
Глаза ее блестели. Если он не примет этой просьбы, если будет настаивать, ей не спастись.
И он удержался на краю сам, и ее удержал на краю.
- Хорошо! Не буду тебя мучить. Поговорим, когда ты сама захочешь. Я просто подумал… я надеялся, что ты готова…
Он внезапно сбился и не договорил. Катя улыбнулась и, взяв его под руку, пошла в ресторан. И улыбка, и шаги были нетвердыми. Она не готова. И уже не уверена, что когда-нибудь будет готова. Она погибает. Как, оказывается, это легко.
Прижав пальцы к виску, незрячими глазами она смотрела в платежные поручения. Почему перед нею разматывается лента времени? Зачем фантазировать о том, чего нет и не будет? Почему она сочла его появление зовом - тоскливым, светлым? Только потому, что увидела его настоящую боль, а потом по испорченному телефону ей передали его слова? Так он говорил их своей бывшей (тогда) невесте. Мало ли что между ними в те дни происходило. Переоценка всего, попытка выжить и начать жить заново… Шум в ушах - от рушащихся стен привычного здания, как вот теперь наверняка - от строительства нового, которое навязала ему она. В таком зашумлении можно много чего не так сказать и не так услышать. Сказал же Коля: Кира счастлива. А Кира не стала бы терпеть его любовь к другой, тем более - к ней. Как увязать это счастье - и то, что она сегодня, глядя на его спину и плечи, себе придумала?
Никак. И она не станет увязывать. Андрей приезжал по делам на улицу, где находится ресторан. Он и не знает ничего о ресторане. Ей бы только знать, что у него все наладилось…
***
- Мне бы, Малиновский, только знать, что у нее все действительно наладилось. Только одно: что она с этим поваром счастлива.
- Ты мазохист, Андрей. Я тебе уже говорил когда-то. Зачем тебе знать-то об этом? Легче тебе от этого станет? - Роман усмехнулся. Он теперь отращивал бороду и усы (выбирая между этой процедурой и бегом по утрам, он счел ее более щадящей), и небритые подбородок и щеки производили впечатление грязных. Андрею то и дело хотелось передать ему платок. - Странно, Андрей, ей-богу…
- Ничего странного. Невыносимо думать о том, что она продолжает любить меня, - но предпочтет любого, только бы не видеть меня, не быть со мной…
- Да ты, дружок, как я погляжу, не один любишь мучиться. Твоя Пушкарева не отстает. Если ты прав, конечно. Но неужели не хочешь оказаться прав, Жданов, а? - и с хитрой усмешкой Малиновский водрузил ладонь ему на плечо.
- Хочу, - покачнувшись, хоть рука Романа была совсем легкой, ответил он.
- Значит, еще есть надежда… Но эта каша в твоей голове меня пугает. Не хочешь сменить ход мыслей? Про Киру, например, подумать? Она-то о твоих поездках ничего не знает…
- И не узнает. - Андрей уже открыл папку с документами «Фэшн текстиль» и просматривал ее. - Давай действительно сменим тему. Единственное, чего я хочу, - чтобы Катя была счастлива. И ни ее, ни Киру я больше мучить не буду.
- Ну, что ж. Разумный вариант. Надеюсь, проживет дольше пять минут…
Андрей вскинул голову. Что-то резкое мелькнуло в лице. Малиновский еще не до конца понимал, что его в таких случаях задевало. То, что Андрей какое-то время не соглашался «потянуть» его за собой в новое дело, Роман постарался выбросить из головы. Жданов, испытывающий чувство вины, - это было что-то из триллеров. И к этому привыкнуть надо было.
- Даже не сомневайся, - сказал Андрей. - Я больше не совершу старых ошибок.
Сохранив серьезность и промолчав, Роман отвернулся. Что бы с Андреем ни происходило, они - вместе и сохранили дружбу. Впереди новый бизнес, новые горизонты. Жизнь - прекрасна!
Андрей был раздосадован и через минуту вновь заговорил, шумно и многословно, проклиная Вадима Сафина, который исчез так надолго из своего кабинета. Андрею казалось, что он недостаточно сгладил впечатление от своей откровенности: он ругал себя за то, что не сумел скрыть взволнованности и ее причины. Приехав сюда, в офис «Фэшн текстиль», которую собирался купить, и увидев в кабинете одного Малиновского, его глаза, которые показались ему в эту минуту доверчивыми, - вывалил на него правду о своей бессмысленной поездке к «Мармеладову». Зачем он поехал туда, он и сам не мог бы внятно сказать. Еще один свободный вечер без Киры распирал легкие, подталкивал к беззаконию, к безумству. Он развинчивался, смутная тоска превращалась в грызущую, рука то и дело тянулась к бардачку в машине, где лежала визитная карточка Борщова. Он твердо решил: если удастся увидеть Катю, он поговорит с ней. Возможно, тогда удастся избавиться от этой тоски. Но ничего не вышло. Она и повар немного задержались в машине, перекладывали какие-то вещи, коробки (ну конечно, у Киры ведь уже и приглашение из агентства Юлианы на открытие ресторана лежит), и Андрей вполне мог разглядеть их деловитое, будничное счастье. Если она и не счастлива пока, то привязана к Михаилу, это ясно. Такой чужой была она за стеклами этого такси, бок о бок с другим… Он ей сейчас все испортит, да еще и сам в очередной раз сгорит. Кира, покой, ужин! Для чего иметь сердце?
Назавтра они с Сафиным начали оформление бумаг, и он встретил в аэропорту Киру. Она подала ему свою руку - рука была такой холодной. Пока ехали домой, он все грел ее, на поворотах беря в свою, но и на подъезде домой, она ничуть не потеплела. Можно было бы примитивно, непростительно, разрушающе подумать: а если б это была Катина рука! И, как только он впустит в себя эту мысль…
Переложив руку на рычаг коробки передач, он дернул его слишком резко, и машина, всхлипнув коротким обиженным ревом, тронулась с места. Он доедет…
Последний раз редактировалось natally 17 мар 2011, 18:27, всего редактировалось 1 раз.
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Кате стОит эту ссылочку посмотреть! 
Может, у тебя хватит милосердия не только на Мишу. 
: 
).
В сериале нам так и не дали услышать от неё: "Прости меня!". А ведь и ей было за что извиняться...
