|
- 1 -
Начать новую жизнь оказалось труднее, чем он придумал себе. Старая - лишь чуть-чуть сбавив скорость, настигала, толкала в спину, сбивала с ног. Да и с чего бы ей в одну ночь остановиться?
Начать с того, что ему пришлось-таки ехать в "Зималетто". Ну, а как же? По телефону из "дела жизни" не увольняются... Хоть он и надеялся.
- Ты где? - спрашивал Воропаев, а он держал трубку у уха и ослепшими от долгожданного сладкого ночного забытья глазами пытался разглядеть цифры на циферблате часов.
Почти десять! Однако...
- Хотел бы я знать, по какой причине тебя это интересует.
- Жданов, оказался слабаком - имей смелость признать это... Если ты думаешь, что я буду терпеть твои выходки и ты можешь являться на работу, когда тебе вздумается...
- Не будешь, знаю. И я не буду... являться, в смысле. На работу. Я ухожу.
Наступило долгое молчание, во время которого Андрей скучающе разглядывал трещинки на филенке, которой были обрамлены обои у потолка, - дизайнерский изыск по прихоти Киры, которого он никогда не понимал.
В отличие от зеркального потолка в ванной. Он вообще окружал себя зеркалами - чтобы не исчезать. Не терять равновесия. Собственный портрет из гламурной фотосессии в кабинете повесил, клоун несчастный...
- Я уже сказал вчера: уходишь так уходишь, - несколько подавленно проговорил Александр. - Но ты хорошо подумал? Завтра не побежишь проситься обратно или за помощью к папочке?
- Можешь не беспокоиться. Это окончательное решение... Это все, что ты хотел узнать? У меня дела.
- Сначала закончи старые, - заявил Воропаев. - Не работал как положено, хоть уволься по-человечески. Забери свои вещи и заявление напиши.
- Разрешаю тебе за меня написать... И расписаться.
- Чтобы ты завтра Павлу сказал, что я подпись подделал? Шут... Ты думаешь, я тебе поверил? Не волнуйся, я еще узнаю, что ты задумал... К тому же мне тебе пару слов сказать надо. Вернее, даже передать кое-что. Что - не
поинтересуешься?
- Ну, честно говоря, нет желания. Что ты можешь мне передать? Капсулу с ядом? Веревку, китайского мыла набор?
- Идея хороша, но не угадал... И не узнаешь, если не явишься. Я после обеда должен уехать, так что не тормози. Жду.
А начальничьи-то нотки в голосе уже появились, с веселой тоской подумал Андрей. Конец "Зималетто". Боже, спаси нас всех и сохрани...
И он поехал в "Зималетто". День опять стоял солнечный, ни следа, ни отзвука вчерашней метели... Как будто это было в его долгом, томительном и, несмотря ни на что, счастливом сне. И он сейчас проснется и поймет, что едет в "Зималетто" - на работу.
Но он слишком хорошо знал, что это не так. Всем существом - в гости ехал...
Воропаев дал ему время собрать немудреную скорбную котомку (ничего стоящего, кроме часов, льва и птички, простершей неподвижные крылья в бледном небе его нынешней пустыни), а потом последовал главный удар. Из запертой, уже давно означавшей только дверь в стене, каморки новоявленный президент вынес зеленый пакет. Помятый, растерзанный, носящий следы, хранящий... неважно. Важно то, что Воропаев хохотал.
- Ну, Жданов, ты даешь... А я-то гадал, почему Пушкарева так взбрыкнула... Ты, оказывается, ее боялся? Не верил в ее преданность? Все видели - а ты не видел. Твоя тупость превзошла все возможные пределы, Андрей, даже я не ожидал... Да ты не бойся, я никому не скажу. К чему это сейчас? Тем более когда Кира наконец поняла, с кем имеет дело, а ты со своей мадам Помпадур освободил нас от своего присутствия?.. - Воропаев смеялся, и на темно-коричневой блестящей поверхности его глаз плескалось искреннее удовольствие. - Это будет нашей маленькой тайной... Я подумал: забрать не хочешь? Или хозяйке отдать? Мне этот хлам, сам понимаешь, ни к чему...
Налитыми кровью глазами Андрей смотрел на него и на пакет. Больше всего его бесило не унижение, а то, что этот идиот в недоверии к Кате его обвинил. Это он-то не верил? Да он с первого дня все видел и знал... Почему он это сделал? "Ты ничего не понимаешь, - рвались с языка огненные слова, - я хотел это сделать - только одна причина!.." Но вместо слов он шагнул к Воропаеву и вырвал у него пакет. Александр, не сопротивляясь, посмеивался, глядя на него.
- Со своими вещами я разберусь сам... - произнес Андрей. - А ты бы лучше делами занялся. Посоветоваться не хочешь - что, да как, с какими банками лучше общаться? Вообще-то в "Ллойд Моррис" только с Катей дело имели... А с нашими банками я лично договаривался.
- А теперь со мной - только СО МНОЙ! - дело иметь будут и договариваться...
Дно в глазах Воропаева опрокинулось куда-то навзничь, поглотив весь блеск, и улыбка растаяла. И теперь уже он побагровел - Андрей даже с некоторым удивлением посмотрел на него. Да он, похоже, боится, что не справится. Но это хорошо, это "Зималетто" на пользу. Будет стараться, чтобы не оплошать...
- А насчет советов - ты бы не смешил меня, Андрей. Когда захочу разорить "Зималетто" - обращусь обязательно, можешь не сомневаться...
- Надеюсь, это время никогда не наступит. Ну, а антикризисный план? Или вы с Ветровым по своим собственным планам работать будете?
- Твой сарказм ни к чему. Именно так: по собст-вен-ным. Твоя мисс СверхГениальность убралась отсюда навсегда, в том числе и из всех документов. Как и ты, я надеюсь. Если не передумаешь, конечно. - Но, помолчав, он добавил: - Только учти, запомни крепко: я тебя не гнал. Ты САМ ушел...
- Конечно, сам. Попробовал бы уволить...
Воропаев, видимо, устав от борьбы, развернулся на носках и пошел вкруг стола к президентскому стулу. Андрей с коробкой под мышкой и с пакетом в руке - в другую сторону...
Еще бы так и не сшитый для свадьбы костюмчик на плечо повесить - полный набор артефактов его поражения... И они, как те ссадины на теле, не "пройдут".
Но от одного он избавится немедленно. В лифте он вынул все три листочка - истончившихся, почти истлевших от прикосновений - отчаянных, яростных, покаянных, теперь вот насмешливых, разных, - и, изорвав, сунул ворох бумажных обрывков в карман. Несколько при этом понурым снегом разлетелось по кабине... Не замечая, Андрей прижал обезвреженный, лишившийся жала пакет к груди, разглаживал, пока с Малиновским-занудой разговаривал. Прости, Ромка, только не сейчас. Ничего не в состоянии объяснять, выяснять... И ты написал? Уважаю, дружище... Крепись... Конечно, вечером обговорим, поплачемся друг другу...
Сжалившись над ним, согласился на вечер "куда-нибудь", "с девчонками". Перед Малиновским он тоже виноват... Но лучше уж пусть заявления об увольнении пишет, чем то, что в кармане лежит.
На полпути к дому увидел кафешку знакомую, с Малиновским часто обедали. Пристроился на высоком стуле у барной стойки и робким ревнивым взглядом посматривал в окно, на стоянку, где в машине изрядно поблекшим малахитовым пятном измученное прошлое лежало... Вынул телефон.
И не смог, как школьник, говорить. Только слушал... Неужели Катя - есть? Это же тоже - сон. Ее давно нет!
Разозлился на себя и набрал еще раз.
- Кать, привет, это Андрей, узнала? Я недалеко от твоего дома и свободен... - И вроде все правильно, действительно свободен: от Киры, от "Зималетто", но как звучит глупо. На волю вышел, мол, "здравствуй, Люба, я вернулся"... - Ты могла бы со мной встретиться? Мы так и не смогли поговорить. Я хочу объяснить...
- Андрей Палыч, я могу сказать вам прямо сейчас: мое решение было осознанным и я не изменю его...
- Да при чем здесь твое решение? Катя, я хотел...
- Андрей Палыч, не о чем говорить. С доверенностью все останется, как есть. Простите, мне нужно идти... И не звоните больше...
- Катя, почем...
Вот и все. Ни почему, Андрей Палыч. Потому что гудки. Потому что прощай и даже не «помни обо мне»... Так что придется вам и дальше греть пакетик у сердца.
Ничего подобного! Вот он сейчас возьмет и выбросит его... в багажник...
Не может человек без багажа. Не мо-жет.
Иначе - какой в остановке смысл?
***
Целый день он занимался одним и тем же - сбрасывал Кирины звонки. Устал... Понимая, что выглядит обиженным юнцом - так тебе, Кира, отомщу за предательство. А он ведь ничего такого не чувствует! Почти...
Она, конечно, заслуживает объяснений. Но сил разбираться нет. Потом... Может быть, когда-нибудь. Потом.
Он еще не знал, что потом наступит намного раньше.
Но сначала он забрал Малиновского у его дома, и они поехали в роскошный клуб с простодушно-гопницким названием «У Севы». Поплелись... Малиновский поддразнивал его, издевался. Да какого драйва ему сегодня надо, в самом деле?..
И девчонки - это плохая тема сегодня, ну правда. Не потому, что... а, в общем, потому, что им серьезный разговор предстоит. Роман ведь даже не знает толком, что произошло. Выпрыгнул вслед за ним из своего прицепа-вагончика, вслепую, как и положено пассажиру, - а вопросы уже потом будет задавать.
Интересно, а преданность Малиновского тоже где-нибудь кончается? Чего он еще не сделал, чтобы и его потерять?
- Кончай хандрить, - заметив, что он снова впал в задумчивость, хлопнул его по плечу Малиновский. - Мы вернемся! Так, перышки почистим только, отдышимся...
Сердце успело только маленьким уголком потеплеть, - потому что ему вдруг вздумалось повернуть голову. И тут уж заиндевевшее сердце затрепыхалось в амплитуде колебаний и температур, как бьющийся на ветру, объятый пламенем парус...
Ему показалось, что он видит Катю. Нет, не показалось - он видел ее. У нее сильно отросли волосы, и поясок обхватывал легкое пальто. На руке висела сумочка, а рука держала под руку... ну, просто кого-то еще. Невысокий, изящный экземпляр - а ведь и его Андрей где-то видел. Ну, где еще, как не в своей телегаллюцинации. И знал ведь, что не галлюцинация это была, не сбой в голове, гудящей после побоища. Безопасней так было думать. Со всех точек зрения...
Ну вот, теперь уж не подумаешь. Вот они, эти двое, во всей объективной реальности... Не думая ни о чем, Андрей нырнул в толпу. Невозможно было сейчас, увидев, - ее потерять, больно очень. И, спасаясь, он рванулся за ней.
Через минуту уже стоял, растерянно хмурясь, ощупывал глазами безликую толпу.
- Я видел Катю, Малиновский... это была она, - бормотал он своему "вагончику". - И она была не одна...
...Он не слышал ни слова, не видел никого. Трещал, пылал в груди, разлетаясь искрами, факел...
Да что же это? Он действительно не нужен ей? А этот "объект для телячьих нежностей" нужен? И ему - валяться на снегу, а этому, спасителю, теплой ладошкой - по щеке, по губам - ее губами?..
Отчаянно-веселый, безудержный и пронзительный возглас боли вырвался из опаленных легких… А днем так хорошо держался. На что надеялся?
Схватив за локоть стоявшую ближе девушку (Малиновский возьмет ту, что осталась), с громким весельем поволок ее в клуб.
Надолго не хватило. Да вообще ни на сколько не хватило. Веселье пошло на быстрый спад, пока он не умолк совсем и туча не заперла лицо на прочный тяжелый засов. Парус догорел, и он шел ко дну. Какая свобода? Не выплыть, не доплыть ему, раненому, одному. Нужно опереться на чье-то плечо.
Поверить в себя. Почувствовать, что нужен. Кому? Простоватое плоское лицо девушки, имени которой он не запомнит, сколько ни повторяй, заставляло тоскливо отворачиваться. Вспомнились Кирины взволнованные, виноватые звонки... А он их так нерасчетливо, расточительно сбрасывал, сбрасывал...
Отодвинув столик, встал. Ни девчонок, ни разговора не получится. Понимая, что опять обижает Малиновского, стараясь об этом не думать и на него не смотреть (не вспоминать рыжую собаку на дороге; только не сейчас!), - ушел из клуба. Опять пошел снег...
Киры не было дома. Не включая света, он прилег на кровать и, ощутив тепло, приютился, уснул. Ускользающей мыслью было: а ведь это в последний раз... Отступлений он себе уже не простит.
Кира пришла, включила свет... Несмотря на то, что он был в пальто, по телу прошла дрожь. Он поднялся.
- Кира, прости меня. Я вел себя, как ребенок. Простишь?
- Прощу... - вздохнула она.
Стало теплей. Он подошел, встал за ее спиной.
- Кира... Я совершил много ошибок. Я... Я хочу понять, что в моей жизни не так. Мне нужно время. Ты понимаешь?
Она кивнула. Он дотронулся рукой до ее плеча; она склонила к плечу голову.
- Что ты будешь делать?
- Пока не знаю. Но если ты будешь рядом, мне будет легче.
- Я рядом, - тихо сказала она и повернулась.
Что-то остановило его. Так будет лучше - подождать. Теперь он торопиться не станет. Ведь, кажется, именно так все начиналось?.. Он не помнит, но, впрочем, и не будет вспоминать. Повторять нельзя. Повторять не имеет смысла.
- Спасибо тебе…
Кира улыбнулась.
- Спокойной тебе ночи, Андрей.
- Тебе тоже. Я позвоню.
И, уже уходя, он подумал о том, что может не беспокоиться о своем звонке. Она позвонит сама.
Но, может быть, и она - оглянется и поймет, что что-то было не так? И все начнет сначала…
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
). Поворотный момент - уже в прологе. До него все по сериалу, напомню:
Нужно, обязательно. 
Приветствую, располагайся. 
