|
Глава 16
Полёты к небу №7 и обед в блеф-клубе
Всё летело, кружилось, проваливалось, возвращалось, снова кружилось… Что это – «всё»? Может, это он сам с приглушённым криком летит куда-то, кружится, проваливается?..
Как часто бывает, в просыпающемся и лишённом дневной защиты сознании на какую-то секунду безжалостно и просто предстало всё, что случилось с ним за последнее время. Это был невыносимо болезненный, тревожный миг. Как будто его поставили перед выбором, и от выбора зависела вся его последующая жизнь, и ошибка была сродни чуть ли не смерти.
С трудом разлепил веки. Попытался моргнуть – получилось плохо, ресницы слипались, и новое усилие открыть глаза причиняло боль. Шевельнул губами – их не было. Он не чувствовал ничего в нижней области лица. По памяти сделал движение, как бы растягивая кожу, – что-то ощутилось. На месте…
Сваливаясь с кровати в кромешной тьме, попытался снова ухватиться за воспоминание - и застонал… Идиот. Инфантильный идиот… Дрожащими руками поднёс к глазам настольные часы, нащупал кнопку подсветки. Полшестого…
Выполз из ванной, но уже зная, как зовут. И ножки ступают уверенней… Эх, Жданов, лишить бы тебя способности передвигаться хотя бы на денёк после таких попоек, может, в другой раз умнее будешь.
Выдавил целый лимон в стакан с водой и, захлёбываясь, выпил. Взглянул в окно впервые с момента пробуждения осознанным взглядом. В доме через дорогу, на таких же верхних этажах, как у него, зажигались первые окна. Протопал в спальню, с тоской посмотрел на пустую разворошенную кровать.
Огляделся. Пиджак валялся в кресле, брюки свешивались с большого белого пуфика. Поднял, стал складывать брюки, но, вспомнив о чём-то, бросил их на пол и подошёл к креслу. Из внутреннего кармана пиджака вынул сложенный вдвое, но всё же изрядно помятый красивый листок. Стоял посреди спальни, полуголый, со взъерошенными волосами и, сосредоточенно хмурясь, всматривался в строчки.
Через полчаса, выбритый, причёсанный, более-менее пришедший в себя, вышел из квартиры и спустился на лифте в гараж.
Выехал из гаража и, сперва осторожно, повёл машину по обледеневшим в последних зимних порывах улицам. Машинки уже выкатывались со дворов, прохожие спешили к зевам метро. Всё, как обычно, вот и он сейчас затеряется во всей этой толпе, он тоже обычный, он едет к женщине, и тренированное вчерашней слабостью сердце теперь проваливается по другой причине. Но он серьёзен, решителен. Он почти ни о чём не думает. Ему нравится чувствовать себя другим, новым, и никакого страха нет, как вчера. Это уже не игра, как могло казаться ему в первые дни. Он швырялся своей жизнью, как обесцененными деньгами – с неким глубинным трепетом от сознания, сколько всего можно было бы купить и сделать на них, будь они настоящими, но смиряясь с реальностью, в которой их едва хватало на спичечный коробок. Но сейчас жизнь заговорила с ним на языке настоящего, и он знал, что будет уже не в силах отказаться от неё. Та, что оставила стихи на его столе, была символом этой жизни, была чем-то отдельным и не вписывающимся в его прежнюю инфляцию, как свежий, порывистый ветер, который иногда кажется теплее безветреного воздуха. Её нежность, её искренность трогали его, такого чувства не вызывала в нём ни одна женщина, и он чувствовал, что это то, чего он ждал и хотел, что его так тянет к Кате, потому что по большому счёту почти всему в своей прежней жизни он был чужим.
Только вот ему не хватает её, недостаточно уже только с собой разбираться. Хочется услышать её голос, почувствовать её – и такой запомнить. Омрачает только, что Катя не до конца верит ему. Двойственность его поступков. Что бы он ни сделал, как бы ни поступил, можно трактовать по-разному. А ещё и напился, и не позвонил…
Скорость постепенно наращивалась, и, когда позвонила Маргарита, он уже сорвался со светофора, не жалея шин. Чертыхнулся и, придержав машину, нажал на кнопку.
- Да, мам.
- Слава богу… Ну, что ты нас пугаешь? Где ты был весь вечер? С тобой всё в порядке?
Андрей опустил телефон, выждал паузу.
- Всё в порядке, - как можно спокойнее, внушительнее произнёс, снова поднеся трубку к уху, - у меня телефон вчера разрядился. Ночевал дома… Нет, сейчас нет. Еду. Мам, неважно. Скоро буду у вас.
- Скоро – это когда?.. Андрей?..
- Да я слышу, скоро – это когда освобожусь…
- Андрюша, самолёт через три часа, тебе ещё до нас доехать нужно. Папа ждёт, уже спрашивал, не звонил ли ты...
- Передай ему, чтобы не волновался. Я сделаю, как мы договаривались. Я же обещал.
- Андрей…
- Мам, я за рулём, не могу разговаривать. Целую.
Остановился у цветочных рядов, посидел немного, положив голову на руки. Маргарита напомнила о реальности, заставила думать. Представил себе, как всё будет. Придётся разговаривать с её папой, объяснять свой приезд… И запомнить, так, как хотелось запомнить, он уже не успеет. Да он мог вообще не удержать её по своей глупости, проснись на час позже. И сейчас сидит и теряет драгоценные секунды, а Катя ускользает от него вместе со временем.
Легонько стукнул ребром ладони о руль и вышел из машины.
- Это всё, что у вас есть? – кивнул на корзину с несколькими подвявшими тюльпанами.
- Нет, конечно, - с гордо-оскорблённым видом откликнулась молоденькая продавщица. – Вон розы, видите? И гвоздики, и герберы…
- Не надо, благодарю. Так как насчёт тюльпанов?
Девушка нерешительно посмотрела на него и всё-таки удалилась в глубь магазина. Через две минуты оттуда вышла женщина средних лет в меховой безрукавке, неся в руках охапку тюльпанов – разноцветных и пахнущих землёй и весной.
- Свежие, только что привезли.
- Спасибо, - усмехнулся Андрей, расплачиваясь. – Вы не прячьте цветы, они от этого вянут…
Сказал и, выйдя из магазина, испугался своих слов – если бы не сказал Кате о своей любви, всё бы угасло? Его ревность, его желание, его потребность в ней? И она так бы и не узнала, что творилось когда-то в его запутавшейся, уставшей от проблем душе? А теперь вроде как должен… не ей – самому себе…
Мотнул головой, прогоняя наваждение. Оказывается, любить не так уж просто и не всегда радостно. И камешки, и валуны, и непроходимые чащи… Как будто кто-то испытывает, проверяет.
Зорькина послали боги. И куда это он в такую рань? Значит, он не ошибся, предполагая, что Пушкарёвы поднимаются ни свет ни заря. Андрей поспешно открыл окно, подозвал его. Зорькин, вышедший из своего подъезда, подошёл нарочито медленно, недоверчиво смотрел на него.
- Николай… - Андрей смутился, невольно улыбнувшись странности ситуации. – Вы мне нужны.
- Что-то я вам часто нужен, вы не находите?
- Нахожу. - Андрей не злился. Его невозможно было сейчас разозлить. – У меня к вам просьба.
Коля вздёрнул подбородок.
- Не могли бы вы… ну, в общем, сходить к Кате и сказать ей, что я жду её здесь? Я звонил – никто не отвечает. А на домашний я звонить не могу, не хочу беспокоить… Валерия Сергеича…
- …и Елену Александровну, - кивнув, подсказал Зорькин. – Ну, похвально, похвально… - Но, внезапно перестав паясничать, серьёзно сказал: - Ладно, ждите. Попробую что-нибудь для вас сделать.
И Андрей снова не смог сдержать усмешки. Только теперь она была напряжённой, взволнованной. Он сидел и, не отрывая взгляда, смотрел на дверь подъезда. Ему казалось всё менее вероятным увидеть Катю. Сейчас Зорькин выйдет и скажет, что она уже уехала на работу. Или, ещё хуже, не хочет его видеть. Но она вышла!.. и, увидев её здесь, в такой непривычной для них обстановке, в свете дня, - Андрей расплылся в улыбке облегчения и машинально потянулся к цветам, лежавшим рядом на сиденье. Катя взяла цветы и тоже улыбнулась. Она была бледна, но он сразу понял: зла за его вчерашнюю выходку она не держит.
- Катюш, садись, - негромко сказал он.
Она покачала головой.
- Вы не успеете в аэропорт.
Он нетерпеливо перегнулся к двери, взял её за руку, державшей тюльпаны:
- Садись…
От всего, что нахлынуло с её появлением в салоне и добавилось к необычному, пьянящему аромату цветов, у него на мгновение закружилась голова и глаза застлала нежность. Утихнет? Не похоже…
- Катя, знаешь, чего мне сейчас хочется? Увезти тебя далеко-далеко, чтобы никто не мог нас побеспокоить…
Она улыбалась. Безоглядно, радостно, несмотря на разочарование, которое наверняка испытала вчера. И взгляда не могла оторвать от цветов. Как хорошо, что он догадался купить их…
Звякнул сигнал СМС. Андрей с досадой вынул телефон. Малиновский продолжал делать вид, что ничего не изменилось. И что он пытается доказать? «Если всё-таки надумаешь увидеться с Пушкарёвой, подари ей цветы. Как раз до твоего приезда достоят…» Ну, не идиот?.. И всё-таки ужасно, что каждый его шаг можно истолковать превратно.
- Вам уже пора… - не спросила, сказала Катя, продолжая смотреть на свой заколдованный букет. Если её смущение, румянец, нескрываемая радость в глазах – результат впечатления от этого радужного кусочка весны, он готов ей целую вечность дарить цветы. И уже совсем не для того, чтоб помириться. Каждый день и даже иногда по два раза. Он не против!
- Ка-ать…
- Да? – как будто подхватив, вдохнув своё имя, она тут же повернулась к нему. Глаза… Как же ему хочется снять эту преграду – очки - между собой и её глазами. Никаких преград не должно быть, ни-ка-ких… Он обречённо вздохнул.
- Ты будешь меня ждать? Я был таким идиотом, я опять всё испортил… Вчера разговаривал с Кирой, а тебя не было, я не выдержал и напился… Кать, я знаю, что я не идеален. Знаю, что есть в тысячу раз лучше и достойнее меня. Но я знаю также и то, что ты нужна мне, что я люблю тебя и что через несколько часов меня не будет в Москве… Ты будешь ждать, скажи?
Она снова смущённо отвернулась, теперь уже к окну. Но он видел, что она сдерживает восторженную, искреннюю улыбку.
- Да. Андрей, я… - И вдруг повернула голову и серьёзно посмотрела на него. – Я не обижаюсь, правда. Я знала, что вы… что ты не позвонишь. – И снова помолчала, вероятно, справляясь с воспоминанием. Конечно, хороший вечерок он ей вчера устроил… - Я подожду. Вы… вы ни о чём не беспокойтесь. К приезду партнёров из Владивостока вы вернётесь, а мы за это время подготовим для них показ. В «Зималетто» всё будет хорошо….
- В «Зималетто»? В «Зималетто», Кать?..
- И у нас, - одними губами сказала она и опустила глаза.
Нет, ему решительно хотелось подтверждения. Доказательств. Ведь это было главным и самым первым, с чего начался его бег к ней, убегающей. Чёртов самолёт может и подождать.
Голос отца предательски всплыл в памяти. «Надеюсь, что это действительно – так…» Исправляя одну ошибку, он тут же готов совершить другую. Нельзя… Как же тяжело заменять своё «хочу» своим же «надо».
Он сжал Катину руку.
- Я вернусь. Скоро вернусь. А пока… ты будешь звонить мне, а я тебе. И ещё, Кать… - Он замолчал, мучительно обдумывая слова.
- Что? Что вы хотели сказать?
- Я хотел, чтобы ты пообещала мне… ну, как когда-то… что будешь только со мной. Что никаких… мужчин, - с усилием далось это слово, - в твоей жизни не будет. И развод…
- Нет, - поспешно ответила она, отведя глаза, и лицо её изменилось, - пока всё не закончится, развода не будет.
Что-то в её голосе ему не понравилось (излишняя твёрдость? сухость?) и заставило его спросить:
- Что не закончится?
Она не смотрела на него.
- Всё. Ситуация с «Ника-модой»…
Он продолжал пристально смотреть на неё. Она не верит ему… Хоть возьми и скажи сейчас, что ему наплевать на развод. Что если это её убедит, он готов хоть сейчас идти в ЗАГС. Её доверие дороже какой-то там бумажки. Но он не может. Не может сказать этих слов, как будто горло кто-то перехватил. Талисман, что ли, этот брак для него…
Он сидел, оперевшись рукой о приборную доску, и взгляд невольно упал на часы, выглядывавшие из-под манжета рубашки. Он слишком поздно опомнился. Кира вчера была важнее, а теперь вот Лондон, и получается, что самое важное постоянно приходится откладывать на потом. Ну что ж, наверное, и так бывает. В самостоятельной ответственной жизни. Ох, кому рассказать…
Прощаясь, он не выдержал и смял её в охапку, перепутал, смешал с собой, её одежду – со своей, пальцы с пальцами, волосы с волосами… Даже страшно стало от своей реакции. Это желание ни с чем не сравнимо. И с этим надо что-то делать, он же не мальчик, чтобы вечно ждать. Он уже знал: вечера в Лондоне… нет, и дни тоже будут наполнены только ею. Ожиданием её. Смятенной, чистой, любящей… То, как светились её глаза, не оставляло сомнений в том, что и она – ждёт. Вот это он запомнит. И больше ни слова о разводе…
Из машины у большого светлого дома на опушке высокого леса вышел немного уставший, но счастливый человек. Работа в нём продолжалась, даже если бы он захотел остановить её.
***
Сказка не заканчивалась, несмотря ни на что. Когда она увидела яркое радостное пятно за стеклом машины, что-то внутри взбунтовалось и смело, как вихрь, так заботливо уложенные вчера правильными рядками сомнения. Я буду с ним, внезапно сказала она себе. И будь что будет. А то, о чём вчера думала… ну, это всё равно останется где-то глубоко. И, если понадобится, она снова достанет, отряхнёт, разложит…
А сейчас… ну, в конце концов, это же твои цветы, Пушкарёва! ТВОИ! И нет здесь уютного безопасного одеяла, одинокого вместилища мечт. И подоконник высоко, и штора. Здесь – он, реальный, человек, ближе и дороже которого нет и будет. И пусть это странно, невозможно, непонятно, и пусть Малиновский строчит свои донесения, она знает – так врать нельзя… Из-за одного воспоминания, отравившего жизнь, отказаться от самого желанного – глупо, предательство себя самой…
- О-о-о, я смотрю, у тебя тут наклёвывается оранжерейка, Пушкарёва, - наблюдал Зорькин над тем, как она ставит вазу с цветами за штору. – А что так скромненько? Или боишься, что дядь Валере с тёть Леной может не понравиться? Действительно, подумаешь – тюльпаны. Вот если б орхидеи, тогда да…
Катя замахнулась на него, заставляя замолчать. Интересно, что бы он сказал, если б узнал о…
- Ну, и когда свадьба, Пушкарёва?
- Ты… вообще… молчи, Зорь-кин!.. - Катя похолодела. Нострадамус доморощенный!.. - Андрей уезжает, надолго, приехал обсудить дела перед отъездом и в знак… доверия цветы подарил… что такого?!
- Ты бы хоть что-нибудь умное придумала, чтобы врать. Я-то что, мне давно всё понятно, а вот другие могут задуматься…
- Другие? – задохнулась Катя. – Зорькин… если ты… хоть слово… про цветы… я с тобой больше разговаривать не буду, и я не шучу!..
- А я пошутил… ну, может, не совсем удачно… ну, прости, не буду больше…
Она снова вышла на улицу и зажмурилась. Весна уже шумела в воздухе, деревьях, тающем снеге и её висках. Столько счастья… Ей бы хотелось, чтобы можно было крикнуть об этом на весь мир и чтобы Андрей услышал…
А ведь накануне всё было не так. Она уже попрощалась и с ним, и с «Зималетто». Бабочка опять не верила в солнце и искала способы обмануть его.
Не надо никого и ничего обманывать! Солнце обещало оставить её в живых и светить вечно…
Первым звоночком о возвращении в зал действительности стала встреча с Кирой. Они столкнулись лицом к лицу, когда двери лифта открылись. Как всегда, скороговоркой поздоровавшись и поспешно отойдя, Катя заметила, что Кира как-то странно смотрит на неё. Без своей обычной скрытой злобы и холодности. А ведь должна бы ненавидеть ещё больше – Пушкарёву, ставшую свидетельницей её позора. А она выглядит мягкой, беспомощной даже… И жалость снова просочилась в сердце, теперь уже прочно смешавшись с чувством вины. Но ей не с чего чувствовать себя виноватой, ведь эта агония не имела к ней никакого отношения. Ну, может быть, совсем чуть-чуть…
Но и в себе Катя почувствовала изменение. Она вдруг почувствовала, что больше не боится Киру, почувствовала себя сильной. И это пугливое скольжение тенью при встрече было скорее инерцией и данью вчерашнему, нежели потребностью.
Новое ощущение было опасным и требовало контроля, чтобы не оступиться, но она приветствовала его, как доброго друга. Хватит. Надоело бояться, зависеть, играть в игру «вечно подчинённая Пушкарёва»… Для чего тогда она решила изменить свою жизнь, если в том числе и не для этого.
Удивившая наличием на рабочем месте Клочкова поднялась навстречу, протягивая листок.
- Тут это… из фирмы «Краун» звонили. Малышев Юрий Константиныч. Секретарша просила перезвонить и подтвердить визит.
- Малышев?.. – глядя в листок, озадаченно проговорила Катя. – Наши коллеги. Но я никогда не виделась с ними.
- Так отменять? – равнодушно поинтересовалась Виктория.
- Нет, конечно! Подтверди. В три часа вполне устраивает.
Клочкова презрительно хмыкнула и уселась обратно. Катя вдруг подумала, что давненько не слышала о ней от Зорькина. Но, судя по торжеству, которое она почти каждый раз видит на лице Виктории, разговаривая с ней, там всё по-прежнему. Несмотря на то, что Коля как-то не выказывает рвения подвозить свою пассию на работу. Да и машины у Клочковой до сих пор нет... Так что зря, по-видимому, Катя его в безрассудстве упрекает; он ей ещё фору даст...
В середине дня, возвращаясь от Милко (пришлось смиренно пообещать ему больше не появляться в мастерской), она вновь столкнулась с Кирой. Та задержала её, и Кате снова оставалось удивляться её поведению.
- Катя, у меня к вам просьба…
Она замолчала, и Катя растерянно подбодрила:
- Да, Кира Юрьевна… слушаю вас…
- Вы не могли бы уделить мне немного времени… пообедать со мной?
На последних словах Кира подняла глаза, и Катя увидела, что белки в них красные. Кира плакала всю эту ночь. Во всяком случае, не спала.
- Я не могу, Кира Юрьевна, - с сожалением ответила она. – У меня встреча. Господин Малышев из «Краун» назначил визит в «Зималетто».
- Малышев? Наши конкуренты? – встрепенулась Кира. – Чего он хочет?
- Не знаю. Виктории звонила его секретарь.
Лицо Киры обмякло, она потеряла интерес. Но, может быть, эта промелькнувшая искорка – якорь, за который ей стоит зацепиться? «Зималетто» - её компания, её дело, может, оно поддержит её в не самый лучший период её жизни?..
- Во сколько он придёт? Может, мы успеем пообедать?
- В три часа. Осталось не так много времени.
- Не страшно. - Кира решительно выпрямилась. – Соглашайтесь, Катя. Вы меня очень обяжете.
Сбитая с толку, растерянная, Катя вернулась в кабинет. Всё перевернулось с ног на голову. Она не узнавала реальности. По-прежнему... И, когда зазвонил телефон, немного помедлила, погрела его в руках. Сейчас Андрей скажет: Кать, ну как там у вас? всё в порядке? вы звонили в банк?.. И не было никаких тюльпанов.
- Я уже в Лондоне. Холодина… Ты всё ещё меня любишь?
Она вся отдавалась его улыбке, звуку его голоса. Как же научиться не отправляться немедленно на небо №7 при таких словах, а реагировать просто и естественно, как будто это в порядке вещей.
Ей казалось странным, диким и удивительно прекрасным говорить с ним по телефону о любви.
А Кира ничего не знала. Никто ничего не знал. И ещё страннее было сидеть в шикарном ресторане среди незнакомых людей напротив бледной отчаявшейся женщины, спрашивающей у неё – кто она.
- Кто эта девушка, Катя?
- Я не знаю, о ком вы говорите… Я её не знаю.
Кира терпеливо вздохнула. Она не ожидала другого ответа.
- Но этого не может быть. Вы всё знаете о нём.
Катя молча смотрела на неё. Понимает ли она до конца смысл этих слов? Вряд ли. Да и… знает ли она его? Не ей ли до сих пор кажется невероятным, что он влюблён?..
- Вы, может быть, думаете, что я хочу его вернуть, - уже холоднее продолжала Кира. – А это не так. Я просто хочу понять. Я совершенно запуталась, Катя… Я хочу понять, что во мне не так. Для этого мне нужно знать, кто та женщина, которая смогла отнять его у меня.
На мгновение всё стало безразлично. Это главное её заблуждение, если она хочет понять, ей нужно знать об этом!
- Кира Юрьевна… извините меня… но вы же сами спрашиваете… Не в другой женщине дело, а в…
- …во мне? – мягко перебила Кира. – Значит, это я такая неправильная и всю жизнь теперь буду одна?
Катя покачала головой.
- Вы не поняли меня, я не это хотела сказать. И…
Она вдруг опомнилась. Это всё необычный Кирин вид. Кротость, мягкость, подавленность… А она не имеет права её наставлять. Кира понимает всё не хуже неё, ей просто нужно опровержение, нужна поддержка…
- Кира Юрьевна, простите меня. Я не должна была… это ненужный разговор…
- Нет, Катя, нет. – Кира с задумчивой улыбкой покачала головой. Она была и тверда, и открыта. – Я очень прошу вас, именно вас, сказать. Для этого я и пригласила вас сюда. Если бы мне нужно было враньё, я бы пообщалась с кем-то другим, вы понимаете… Как вы думаете… чисто теоретически… после того, что случилось, я даже думать об этом не хочу, но… если бы я захотела его вернуть, у меня был бы шанс? Я хочу сказать: он действительно меня не любит? Он совсем не любит меня, Катя?
Она не умоляла, не выглядела жалкой и униженной. Катя долго смотрела на неё. Да ведь это мужество, подумала она. Мужество, на которое она не считала её способной. И она просит помощи, настоящей помощи, так почему же у неё самой не хватает мужества сказать ей правду?..
Она медленно опустила голову, так, чтобы это можно было расценить как кивок, но в то же время жест был щадящим, не таким явным, какими были бы слова. И тут же сказала тихо:
- Кира Юрьевна, в этом никто не виноват… ни вы, ни… Андрей Палыч. Вам ещё встретится человек… человек, который будет любить вас, заботиться о вас. – Не замечая изменившегося лица собеседницы, взволнованно продолжала: - Вы такая… добрая, красивая… вас обязательно оценит другой мужчина, у вас всё будет хорошо, вот увидите, это правда, Кира Юрьевна!..
…И вдруг реальность встала на ноги. Катин взгляд внезапно столкнулся, нет, схлестнулся со взглядом светлых в красной сетке глаз, и она ещё не поняла, но почувствовала, что совершила ошибку. Она наконец-то узнала Киру, но от этого ей стало страшно.
Она не могла обмануться… такой она её ещё не видела… сегодняшняя Кира была искренней и не желала врать себе и чтобы ей врали!..
Что толку оправдываться теперь. Если бы взглядом можно было убить, она бы уже лежала бездыханной на этом красивом паркетном полу.
- Уходите, - сухо сказала Воропаева. – Я не хочу вас видеть. Вы змеёй заползли в мою жизнь, это от вашего появления он как будто сошёл с ума и не хотел ничего слушать. И вы теперь сидите передо мной и смеете давать мне советы, вы!.. Убирайтесь! – взвизгнула она. - Вы слышите? Что вы так смотрите? Официант!!!..
Катя неловко вскочила, сумка, лежавшая на столе, упала. Нагнувшись, она схватила сумку и побежала к выходу. У двери обернулась импульсивно, как будто кто-то потянул голову назад: Кира сидела, закрыв лицо руками, плечи вздрагивали.
Катя шла на остановку, ничего не видя перед собой. И в какой-то момент тоже полились слёзы – не за себя, а за ту оставленную, одинокую, которую она, возможно, убила своей правдой. Ей хотелось побежать обратно, потрясти её за плечи, потребовать всё забыть, солгать, развеять… Несчастный одинокий человек, привыкший обманывать себя, позвал её, чтобы поиграть в свой вечный блеф-клуб, а она приняла всё за чистую монету и на все вопросы ответила «да»!..
Это всё от того, что они находятся в разных измерениях, они никогда не понимали друг друга, вот почему с первого же дня Кира испытывала к ней необъяснимую антипатию!.. Андрею как-то удалось добраться до середины, до точки отсчёта, с которой начиналось её, Катино, измерение, но он долгие годы был там, в другой половине, целовал, обнимал, дурачился, подхватывал фразы с полуслова, знакомил с друзьями, сделал предложение, наконец!..
Слёзы высохли, Катя замедлила шаг. Он может вернуться. Может вернуться – туда… И любовь здесь будет ни при чём. Да и что такое любовь? Она знала только одну разновидность любви, преданную, страстную, всеобъемлющую, а есть ещё и благодарность, и покой, и чувство собственности или вины, и боязнь одиночества…
Когда она приехала в офис, уже постаралась справиться со своими эмоциями. С дивана в приёмной навстречу ей поднялся невысокий, средних лет, улыбчивый господин. Извинившись за то, что заставила его ждать, Катя пригласила его в кабинет.
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
И когда-то надо было закрыть этот блеф-клуб.
вытащил бабочку из кокона, теперь, главное, не испугаться этого простора, расправить крылышки и лететь! 
