|
2000й год
Мир рухнул в одночасье. Воропаева до сих пор помнила тот осенний вечер, когда зазвонил телефон и какой-то безжизненный голос сообщил ей, что он, Роман Малиновский, женится… Тогда она выбежала прямо под проливной дождь и бродила по улицам до гула в ногах. Ей казалось, теперь всегда будет так же холодно, тоскливо и одиноко…
Малиновский женится, это известие било набатом в голове, заставляло ускорять шаг, практически бежать; и лишь обрывки мыслей шлейфом следовали за ней…
«Мы могли быть счастливы вместе, а все что-то тянули, во что-то играли. Нет, мы слишком хорошо друг друга знаем – не выдержали бы… Господи, что же делать? Как больно… Хорошо, что дождь, прохожим не понять, слезы ли это или капли. Как больно…»
Она сама не заметила, как дошла до какого-то моста и долго потом стояла, всматриваясь в мятежное зеркало реки, обхватив себя руками и поеживаясь от пронзительного ветра. Вода почему-то успокаивала… Было уже не холодно – было никак. Неизвестно, сколько бы еще она провела там, если бы не услышала звук остановившейся машины и удивленный возглас брата:
- Кира? Как ты здесь оказалась?
Да, Александр Воропаев был в шоке, когда в одинокой фигурке он узнал свою сестру. Но поведение Киры привело его в еще больший шок: девушка подняла глаза, будто не узнавая, произнесла что-то вроде: «А?... Что?...» - и тихо сползла на тротуар. Все познания первой помощи куда-то делись: в голове крутился лишь факт, что героиням любовных романов, которые так любила читать Кристина, всегда дают понюхать какие-то соли…
«Вот черт! Где ж их достать в конце 20-го века-то? И нашатыря у меня, кажется, с собой нет… О! Идея!» Идея действительно была хороша: Кира не раз упрекала Александра, что он пьет какую-то дурнопахнущую гадость да еще и носит всегда с собой маленькую фляжку. Так что юноша просто откупорил емкость с коньяком и поднес ее к носу сестры. Девушка очнулась моментально…
- Господи, Саша!!! Сколько раз я говорила, что терпеть не могу этот клоповник!
- Прости, дорогая, нюхательных солей у тебя в кармане не оказалось…
- Что? Каких еще солей? Ты от Крис заразился страстью к этой дешевой литературе, где в конце все обязательно мирятся, обнимаются и женятся?
- Ну надо было тебя как-то в чувство привести, не пощечины давать же, в самом деле.
- Я что, упала в обморок?
- Приехали… Давай-ка сделаем вот что, сейчас ты все-таки встанешь с мокрого и грязного тротуара, сядешь в мою теплую и чистую машину, выпьешь глоточек этой, как ты выражаешься, гадости и расскажешь доброму дядюшке Воропаеву, что же такое произошло с его любимой сестрой, ага?
- Ага… А можно без коньяка?
- Нет! Это как прививка от чумы. Больно, противно, но необходимо. Во-первых, он тебя согреет, во-вторых, развяжет язык…
- А в-третьих, если бы ты не был моим братом, еще и упростил бы задачу охмурения, - хихикнула Кира…
- Тааак, в инцестах замечен не был! А ну, марш в машину!
- Я волль! Май фюрер… – нервно улыбаясь, она залезла в такой теплый и вкусно пахнущий Сашкиным Cartie салон…
Воропаеву лишь оставалось покачать головой: Кира явно пребывала на грани… А сил, чтобы ее удержать, практически не было: та рыжая бестия последнее время выматывала его до предела. Но это все потом. Сейчас – сестра, сестра и еще раз сестра; жизненные приоритеты всегда были расставлены в пользу трех самых любимых женщин - мамы и сестер. И пусть весь мир подождет…
Ждать миру пришлось довольно долго; по мере того как Кира согревалась, ее зубы все ритмичнее и ритмичнее выбивали какой-то нервный музыкальный рисунок, видимо, началась запоздалая реакция организма на переохлаждение. А больной сестры Александру сейчас как раз и не хватало. С другой стороны, на улице явно не май месяц, а выбегать из дома в футболке и легкой куртке однозначно было не самым умным поступком.
Клацанье на заднем сиденье не прекращалось, и Саша снял пиджак и протянул его девушке. Через некоторое время слышны были лишь звуки старого доброго джаза, тихо льющегося из динамиков. Да уж «Que sera sera…» Вопрос в том, понимаем ли мы это вовремя.
- Кир, тебя куда везти-то лучше сейчас? – решил поинтересоваться Воропаев. Появляться дома в таком виде при наличии заботливой матушки, чрезмерно любопытной сестры и слишком беспокоящегося отца было не самой удачной идеей, благо, сам он уже некоторое время жил вдалеке от них и мог с чистой совестью наслаждаться семейным уютом в строго дозированных количествах. Ответа не последовало…
- Кир, ты спишь что ли? Кир! – он обернулся. Да, так и есть – спит непробудно, хоть из пушки над головой пали.
- Ладно, соня, поехали покатаемся. Навернем несколько кругов по МКАДу, а там видно будет… Авось к десятому что-нибудь и решим.
В ту ночь судьба была все-таки благосклонна к Александру Юрьевичу. Решили гораздо быстрее – круге, эдак, на пятом. Проснулась девушка не в лучшем настроении, вот-вот грозила разразиться истерика. Хуже были только фраза «Нам нужно поговорить» и следующий зачастую за ней «похоронный» марш Мендельсона. Во всяком случае для Малиновского, как с нескрываемым сочувствием думал Сашенька, эти две беды пришли одна за другой. Но проблемы Малиновского вряд ли касаются Киры. Блажен, кто верует…
Он привез ее домой, поморщился, увидев на посту нового консьержа (придется объяснять, что эта заплаканная красивая девушка его сестра, а не неизвестно кто), усадил в любимое кресло, закутал в плед и приготовился к сражению за несколько глотков коньяка как лучшего средства от холода, да и душевных ран в принципе тоже…
- Кир, Кирочка. Выпей, пожалуйста. Ну чуть-чуть!
- Ни за что!
- Кирюш, а ты выпей и сразу же заешь шоколадкой. Шоколад придаст бархатистый вкус. Ну правда, ну Кирюш!
- Ладно… Давай сюда твою гадость!
Выпила. Поморщилась. Слопала полплитки шоколада сразу, заела лимоном, потянулась за соленым огурцом, предусмотрительно принесенным из кухни, – вкусы у сестры всегда были специфическими, – но потом что-то вспомнила и явно приготовилась плакать. Надо было срочно попасть в эту паузу.
- Солнце, может все-таки поговорим? – осторожно спросил Воропаев, в душе проклиная себя за эту фразу.
Он ожидал всего: криков, швыряния в него посудой, бурных рыданий, даже того, что Кира схватится за бутылку ненавистного ей коньяка, – но только не тихих всхлипываний, периодически переходящих в подвывания, и уж, конечно, не фамилии «Малиновский», проскальзывающей сквозь эту какафонию. Было ясно, что сейчас от девушки не добьешься ровным счетом ничего. Под утро, после контрастного душа и успокоительного, сестра, наконец, уснула, трогательно свернувшись в комочек под клетчатым пледом.
По стечению обстоятельств Роман Дмитриевич Малиновский тоже бодрствовал в ту ночь. Нервы шалили, в каждом углу мерещились младенцы, так что он собирался просто напиться. Самым проверенным способом – начать с шампанского, закончить водкой, а в качестве прослойки использовать еще что-нибудь алкогольсодержащее. Шампанское подходило к концу, как вдруг в дверь позвонили …
- Кого там еще принесло? – звонок не затихал. – Иду, иду. Сашка???
- Я, Малиновский, я.
- Ну проходи… А я тут, ик, пью… Шампанское. Пока что.
- Я вижу, – Воропаев со свистом втянул в себя воздух. – Точнее, чувствую.
- А! Так давай окно откроем. А то я и думаю – жарковато что-то.
- Ага. Сейчас будет жарковато…
- Не понял….
- Поймешь сейчас. Вот вы мне, Роман Дмитриевич, лучше вот что скажите… - вкрадчиво начал Александр, но его дипломатическим намерениям не суждено было осуществиться.
- Мы на «вы»? С каких это пор? Что-то я ничего, Александр Юрьевич, не понимаю… Давай-ка лучше выпьем!
- Не понимаешь? Ладно, давай по-другому. Какого черта, Малиновский, моя сестра уже несколько часов находится в состоянии непрекращающейся истерики?
- Хмм.. Нуу… Юбка любимая порвалась, мальчик какой-нибудь не позвонил, - Роман явно пытался уйти от темы разговора. – Я-то тут при чем, а?
- Да понимаешь ли… Сквозь все эти бурные рыдания, стоны и всхлипы очень отчетливо была произнесена твоя фамилия. Что ты на это мне скажешь, а? – Воропаев уставился на собеседника, как удав на кролика.
Увиденное поражало. Тот сначала побледнел, потом позеленел, потом снова побледнел, а глаза стали такими же безжизненными, как у Киры. И это настораживало.
Не говоря ни слова, Малиновский направился на кухню. Вскоре оттуда послышались звуки работающей кофеварки, а из ванной, куда уже успел переместиться хозяин квартиры, шум льющейся воды. Через несколько минут, посвежевший после душа, он уже пил крепкий кофе. Александру только и оставалось, что удивляться таким переменам: только что собирался напиться, теперь – активно трезвеет.
- Так, рассказывай, – сказал Ромка, ставя чашку в раковину. – Еще раз и без истерик. Их – Кире оставь.
- А… Что рассказывать-то?
- Где нашел. Что делала. Где сейчас. Что делает.
- Нашел на мосту. Падала в обморок. Сейчас у меня. Уезжал – спала. Еще вопросы есть?
- Нет. Едем.
- ?!
- К тебе, конечно. Куда еще-то… Ну и чего ты ждешь, а?
Последнюю фразу Малиновский произносил, уже надевая пальто. Воропаев же ничего – абсолютно ничего! – не понимал.
Добрались быстро, московские дороги свободны в столь ранний час. Вошли, стараясь двигаться как можно тише. Однако Кира не спала, что стало ясно еще с порога, – из комнаты доносились тихие сдавленные всхлипы, услышав которые Ромка в очередной раз поменялся в лице.
Кое-как стянув с себя пальто, Малиновский рванул в спальню, Сашка решил остаться в коридоре…
- Кира, Кирочка…
- Ромка? – на покрасневшем лице расцвела робкая улыбка.
- Я, кто ж еще-то, – он сел рядом. – Что случилось, заяц? – и тут последовал взрыв.
- Что случилось? И ты еще можешь спокойно спрашивать у меня, что случилось? – Кира орала так, что казалось, сейчас вылетят стекла. Александр за дверью в который раз за сегодняшний день посочувствовал Малиновскому…
- Кира… - Роман усадил брыкающуюся девушку на колени и крепко обнял. – Кир, если ты будешь вот так на меня кричать и колотить по спине, никому лучше не будет. Успокойся, пожалуйста…
- Успокоиться?! – она предприняла очередную попытку вырваться, но держали ее крепко.
- Именно, – он прижал ее еще крепче и уткнулся носом в светлую макушку. – Ты же знаешь, как я тебя люблю…
- Ага, как друга, – сказала она. – А еще ты женишься. – И вновь заплакала. На этот раз практически беззвучно, обхватив руками его шею.
Ответом был лишь сдавленный мужской вздох. Теплые руки гладили ее, убаюкивая. Нежный голос нашептывал что-то на ухо, успокаивая. Ласковые глаза согревали.
- Поцелуй меня.
- Заяц, не проси меня о том, о чем потом сама будешь жалеть, – договорить Малиновскому не дали.
Губы нашли губы, руки сплелись, тела прижались так крепко, что казались одним. Минута, другая, и тонкие пальцы расстегивают мужскую рубашку…
- Кира… мы не можем, - простонал он, - я правда женюсь… Нам обоим будет только тяжелее. Кира-ааа…
- Плевать! Пусть это будет последним воспоминанием о свободной жизни . Пусть им буду я, – ее губы обжигали, запах сводил с ума. – Я…
- … люблю тебя, – она тихонько засмеялась. И губы снова нашли губы…
Александр тихонько прикрыл дверь. Нет, он не раз замечал, что она симпатизирует Роману, но чтобы так…
Сначала он просто ходил по кухне. Туда-сюда, сюда-туда, туда-сюда… Потом – пытался сидеть на месте и пить чай с медом, говорят, успокаивает. Не выдержал, оделся и вышел; напротив дома был симпатичный бар – туда он и направился
Через какое-то время, когда концентрация коньяка в крови уже приближалась к критической отметке, в зал вошел Малиновский. Увидел Воропаева у барной стойки, как-то криво усмехнулся и сел рядом…
- Привет, Сашка… - и бармену. – Водки, пожалуйста. Пол-литра. Для начала.
- Почему именно водки? – бесстрастно поинтересовался Воропаев. – Ты всегда предпочитал либо вино, либо коньяк.
- Вино хорошо пить, когда влюблен. Коньяк – когда грустишь. А когда хочешь напиться, потому что любишь, а женишься на другой, тогда подходит только водка… Я все-таки русский.
- А ты любишь?
- А ты не видишь?
- А может, ты все-таки еврей?
- А давай мы лучше напьемся, а потом поговорим?
Следующий час бармен не переставал удивляться той методичности, с которой эти двое мужчин, поглощали алкогольные напитки. К тому времени оба уже влили в себя столько, что должны были давно находиться где-то в области пола, однако с дьявольским упорством пили еще, и еще, и еще… Молча. Лишь изредка чокались бокалами и обменивались фразами типа «надо бы что-то съесть, что ли» и «Воропаев, мы напиваемся или культурно пьем?». Наконец, рыжий подал голос.
- Скажи мне, Малиновский. Как другу скажи… Неужели нельзя бросить ту твою.... – он пощелкал пальцами, подбирая слово.
- Лену.
- Ага, ее самую.
- И сломать Кире жизнь?
- Не понял… Я чего-то не знаю?
- Вот то-то и оно, что не знаешь. Вы все считаете, я из-за беременности женюсь…
- Ну да…
- А вот и не «ну да».
- Да ну?
- Именно.
- Тааак. Пожалуй, я тоже перейду на водку…
Малиновский подождал, пока испуганный юноша попытается объяснить клиенту, что водка после коньяка – самоубийство чистой воды, столкнется с фирменным взглядом Воропаевых «презрение напополам с высомерием, смешать с иронией, но не взбалтывать» и, пятясь, побежит обратно к барной стойке, и лишь после этого продолжил.
- Прижало меня, Сашк. Круто так прижало. И причина не в том, что я не смог настоять на аборте. Ты же знаешь, это для меня неприемлемо. Да и дело-то не в самой свадьбе, наверное… Дело в этой женщине.
- Дело в том, что она не Кира?
- Нет. Не перебивай, - Малиновский поморщился, влил в себя еще стопку и продолжил…
Грустный это был рассказ. Слишком четким в памяти был вечер, когда Лена пришла к нему и сообщила, что беременна, а аборт делать однозначно не будет, и безапелляционно заявила: просто признания отцовства ей недостаточно. Хочет, видите ли, быть она госпожой Малиновской, звучит хорошо – Елена Малиновская. Как ни пытался Ромка объяснить ей, что такой брак будет хуже для ребенка, чем просто два родителя, любящие дитя, но не живущие вместе, ничего не вышло. Девушка устроила истерику и выбежала из его квартиры, а через несколько дней ему позвонил ее отец…
- Роман?
- Да, это я, с кем имею честь?
- Меня зовут Владимир Николаевич, я отец Елены. Надо встретиться,. я подъеду к Вам через час.
Так состоялось эпохальное знакомство с будущим тестем. Нельзя сказать, что оно было приятным; прямо с порога тот выложил на Малиновского все имеющиеся новости: Лена в больнице, попытка самоубийства…
- И что же, - Сашка уже подпирал лохматую голову и пытался найти рациональный выход. – Ты решил на ней жениться, потому что эта идиотка пыталась повеситься?
- Отравиться. Это во-первых. А во-вторых… Саш, я, конечно, сволочь изрядная, но внутри этой женщины мой ребенок. Мой, понимаешь? И если погибнет она, погибнет и он…
- Пафосно. И не жизненно. Давай, как есть.
- Как есть? Сашка, а что как есть? Ты предпочел бы, чтобы я продолжал жить, бегать по девушкам, любить твою сестру и при этом ежедневно ощущать внутри себя, что это из-за меня, Романа Дмитриевича Малиновского, кто-то наглотался таблеток? Ты бы смог жить с этим в двадцать-то один год?
- Не знаю…
- А я знаю. Не смог бы.
- А Кира? Ее чувства для тебя ничего не значат?
- Воропаев… За сегодняшнюю ночь ты меня удивляешь все больше и больше… Неужели ты думаешь, что мне на нее наплевать?
- Не думаю. Несколько часов назад ты это очень активно доказал.
- Вот видишь… К тому же после, хм... вспышки страсти, - лицо Малиновского на мгновение прояснилось, – она от меня сбежала.
- Как, сбежала?
- Тихо. Пока я был в душе. Так что за поруганную честь сестры убивать меня будешь позже.
- И чего мы сидим? Ее же искать надо, а мы тут... пьем!!!
- Не надо ее искать.. На, почитай, – и вынул из внутреннего кармана аккуратно сложенный листок белой бумаги.
«Ты знаешь, Ромк, ты оказался прав. Не нужно было... Твои губы на моей коже. Мои губы на твоей… Не стоило. Ты, Малиновский, слишком хорошо знал, мы не сможем отказаться от всего этого – единожды попробовав… Я потеряла тебя как мужчину. И не хочу потерять как друга. Наверное, какое-то время нам лучше не видеться…
Я не думаю - я знаю,
что опять не пропаду.
За тебя я не решаю,
Просто... Нет, не подхожу.
Просто разные мы люди,
и по-разному хотим,
просто не друг друга любим,
просто не о том грустим.
Нам расстаться, не встречаясь,
накалякала судьба.
И, натужно улыбаясь,
я допью ее до дна.
Выпью яд в стакане жизни,
боль умеет убивать.
А надуманную близость
пришло время забывать.
Я забуду полумраки,
солнца тень и свет луны,
Я забуду полузнаки,
мысли и тепло руки.
Это все волшебно было,
это стоит пережить...
Я тебя забыть забыла,
но не в силах разлюбить.»
- И что, ты дашь ей уйти, наделать глупостей, замкнуться?
- Воропаев, не держи меня совсем уж за кретина… Сейчас, – Ромка достал мобильный и начал набирать номер Киры. – Слушай.
Сашка с недоумением посмотрел на телефон. Гудки. Опять гудки. Снова гудки. Включилась голосовая почта: «Привет. Ушла в себя, вернусь не скоро. Если это кто-то из моей семьи – не беспокойтесь, я жива и здорова. Если это кто-то из друзей – оставьте сообщение, и я вас сама найду. Если ты – Ромка Малиновский, перечитай письмо еще раз. Всем пока».
- Это вот что? – Александр еле сдерживал смех, надо сказать – весьма нервный.
- Это вот Кира. Сестра твоя такое учудила. – Малиновский даже и не пытался не ржать. – Я поражаюсь…
- Мда. Я понял, сама сожгла мосты…
- Именно.
- А может, все-таки стоит попытаться?
- Не думаю.
- Ты так просто откажешься?
- Нет. Не просто. Если нам судьба быть вместе – мы будем. Если же нет…
- А что будешь делать со своей шантажисткой?
- Пока ждать, когда выпишут. А там – посмотрим.
_________________
Кадриль — фр. танец, являющийся разновидностью контрданса. Исполняется двумя или четырьмя парами, расположенными по четырехугольнику, друг против друга.
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Продолжения хочется - и это здОрово! 
Вы умнички! 
