|
XXII
Предложение отца не удивило Олега. Он, конечно, не думал, что оно будет касаться работы в Лондоне, но ожидал чего-то подобного, связанного с «Зималетто». И если бы отец сделал это предложение ещё месяц назад, он бы сразу, не задумываясь, отказался. Но теперь всё было иначе.
Он и сам не знал, почему не любит «Зималетто». В детстве его пугал шум швейных машин в цехах, куда его водил отец, рассчитывая, что сына заинтересует это производство так же, как когда-то заинтересовало его. Олег всегда норовил сбежать оттуда, забиться куда-нибудь в уголок, и мечтал побыстрее уйти из этого загадочного, пугающего его, места. Но он никогда не говорил об этом вслух и всегда старался сгладить перед родителями своё настоящее впечатление от их работы. Он только помнил, как сильно расстраивался дед, когда видел безразличие внука к делу, которому сам он посвятил всю жизнь. Когда Олег стал старше, скрывать неприязнь было труднее, так как отец всё чаще намекал ему на возможное будущее сотрудничество в компании, к тому же Олег всё равно имел к ней отношение, являясь акционером. Но постепенно отец перестал настаивать и вообще упоминать «Зималетто» в разговорах, видимо, окончательно поняв, что Олега не интересует эта тема, и не желая принуждать его. Между Кирой и Андреем было решено, что пока время терпит, что сыну нужно получить образование, и диплом экономиста престижнейшего в стране вуза в любом случае не помешает ему в будущем, даже если он и не захочет связать свою жизнь с семейной компанией.
Олега тяготил выбор родителей, тяготила учёба. Но, чувствуя родителей ещё не готовыми к его самостоятельному решению, он позволил событиям идти своим естественным ходом и теперь видел, что оказался прав. Познакомившись с Алёной, он словно обрёл смысл в жизни, и жизнь, подобно самой Алёне, вдруг ясно и чётко предстала перед ним, будучи скрытой раньше в туманной дымке неясных предчувствий и мечтаний. Наряду с опьяняющим наслаждением своего чувства он ощутил теперь также и груз ответственности, и необходимость подчиняться общепринятым правилам, и даже в какой-то степени мудрость, которая приходит только тогда, когда осознаёшь, что кто-то ещё зависит от тебя. В те несколько дней, что он провёл в одиночестве, размышляя и борясь с самим собой, неотрывно глядя на часы, висевшие на стене в его пустой квартире, он понял самое главное: никогда нельзя позволять обстоятельствам управлять собой и своей жизнью, иначе легко стать слабым, а от слабости до предательства один лишь шаг. И если отца он чувствовал в себе и считал себя его частью, то так же и Алёну он ощущал внутри себя и понимал, что, будучи не в силах предать отца, он по той же причине не может предать и Алёну. Ибо предавая их – он предавал и себя.
После разговора с отцом всё встало на свои места, всё сошлось, кусочки мозаики легли рядом, и он понял, что его привязанность к отцу, родство с ним и чувство к Алёне – части единого целого, которые гармонично сочетаются в его душе и не могут противоречить друг другу. И оставалась только одна, очень важная, часть, которая никак не хотела укладываться в общую картину, постоянно выпадала из неё и своими острыми краями больно ранила его. От этой правды нельзя было отмахнуться, забыть, даже отложить в сторону. И он встал с этой правдой лицом к лицу и бесстрашно и открыто посмотрел ей в глаза.
Да, жалость к матери и осознание мотивов её поступков вступали в противоречие с тем, что он знал теперь об отце и чувствовал всегда к Алёне. Олег любил свою мать, по-настоящему уважал её. Ни разу в жизни она не дала ему повода усомниться в своём искреннем отношении к нему, всегда была его опорой, защитой, родным и любимым человеком. Он понял, что встреча в гимназии была тем рычагом, который привёл в действие какие-то скрытые, тайные механизмы, которые есть в каждой человеческой натуре, но могут и не дать о себе знать в течение жизни, как чаще всего и бывает, но могут и проявиться в экстремальной ситуации, как произошло с его матерью. Неудовлетворённость и разочарование, копившиеся в ней долгие годы, саккумулировались в один миг в тёмную вспышку ненависти и взорвались, сметая всё на своём пути и раня даже тех людей, которых она не хотела ранить… Но взрыв этот не мог не затронуть в первую очередь её саму, и самой ей наверняка было тяжелее и страшнее теперь, чем любому из них. Она не могла не чувствовать разрушительной силы своей ненависти, и теперь нужно было помочь светлой стороне её души взять верх над внезапно вышедшим на поверхность тёмным порывом. И это было бы первым шагом к тому, чтобы все части души его воссоединились.
Он теперь спокойно думал и о тех мгновениях слабости, в которые позволил матери заронить в свою душу сомнения в честности Алёны. Узнав правду об отношениях своего отца и матери Алёны, а потом и увидев Катю и поговорив с ней, он понял, что не ошибся в тот первый, самый первый страшный миг, когда узнал о неискренности Алёны и почувствовал всю глубину её безысходного отчаяния, которое стало причиной её поступка. Вся сила её любви, её истинное отношение к нему предстали перед ним теперь так ясно, и осознание этой силы крепло в нём день ото дня и рождало в нём твёрдую уверенность в своих собственных силах.
И предложение Андрея, которое ещё недавно вызвало бы в нём чувство отторжения, не показалось ему неприемлемым и неподходящим. Напротив, обдумывая его, он понял, что это может стать тем самым выходом из ситуации, которого так требовала его новая жизнь, ставшая уже очевидной и безусловной для него. Он должен был теперь думать за двоих, и необходимость отложить на время решение своих собственных, личностных задач казалась ему естественной и гармонично вписывающейся в картину его стремлений и желаний.
Придёт время – и он, обретя бесценный опыт работы и необходимое образование, окрепший, возмужавший, сможет раскрыться полностью и прийти наконец к тому, к чему лежит у него душа. А пока – судьба дарит ему то, о чём он мечтать даже боялся, но втайне всегда ждал и верил, что так будет, и он должен во что бы то ни стало сохранить и укрепить это. И поэтому он не отвергнет руку, протянутую отцом, и, поверив ему, пойдёт за ним туда, куда он поведёт его.
***
И вот – он снова в своей комнате… Кира привезла его из больницы сюда, в дом, в котором он прожил столько лет. Его машина, пригнанная Андреем с дачи, на которой произошло несчастье, стояла в подземном гараже, и Олегу надо было забрать её, чтобы уехать туда, где Алёна теперь ждала его.
Улыбаясь, он осматривал свою комнату, свои вещи, лежавшие на тех местах, на которые он положил их когда-то, словно не видел всего этого долгое, долгое время… Он ушёл из этой комнаты растерянным, оглушённым, сомневающимся – и теперь вернулся сюда совсем другим - уверенным и обновлённым.
- Сынок, тебе плохо? – с тревогой спросила Кира, увидев, что он внезапно покачнулся и побледнел.
- Да нет, мама, всё в порядке. Это бывает теперь… иногда. Игорь Львович сказал – побольше ходить на свежем воздухе, и головокружения прекратятся.
Он увидел, как она сжала губы при этих словах и в глазах её появился жёсткий блеск. Снова думает о Кирилле…
Он подошёл к ней, взял за руку и мягко сказал:
- Мама, не думай… Всё пройдёт, всё будет хорошо!
- И зачем ты только поехал туда! – жалобно проговорила она, и слёзы выступили у неё на глазах. Он вздохнул – эту фразу он слышал от неё уже много, много раз…
- Забудь, мама… Я прошу тебя…
- Как ты можешь так легко говорить! Как я могу забыть?! И это при том, что его выпустили, что он ходит на свободе!
- Он больше ничего не сделает, мама… Никто больше не может ничего сделать. – Он спокойно смотрел на неё, и на мгновение ей показалось, что это Андрей смотрит на неё. Ведь всего неделю назад он вот так же, открыто, спокойно, многозначительно, говорил с ней.
Она отвела глаза.
- Так что… ты вот так и уйдёшь? – тихо спросила она. – А как же я? Как же Оля? Мы останемся одни? Теперь, когда отец…
- Мне надо уйти, мама. Надо. – И он потянул её за руку к себе и заставил посмотреть на него. – Я люблю Алёну. Я могу повторить это тебе тысячу раз, но ты и так знаешь это. Я люблю её и всегда буду с ней… - и, помедлив, он прибавил: - …и с тобой, и с отцом тоже. Потому что я… - И он умолк, но глаза его теплели и в них появлялась улыбка.
- Что? Что «ты», сынок? – спросила она, и сердце её от его улыбки постепенно стало оттаивать…
- Потому что я люблю тебя, - сказал он.
Рыдание внезапно сотрясло её, и она, качнувшись к нему, прижала голову к его груди. Он осторожно обнял её, успокаивая.
- Прости меня, сыночек… За всё – прости меня… - отстранившись и вытирая слёзы рукой, произнесла Кира.
- Ну что ты, мама…
- Нет! Не говори ничего! Мы оба знаем, что мне давно следовало попросить у тебя прощения. Ведь если бы не я…
- Мама! – громко сказал Олег. – Я прошу тебя! – И, смягчившись, проговорил уже обычным тоном: - Давай не будем говорить об этом. Мне тяжело видеть, как ты плачешь.
Она послушно кивнула, словно заверяя его, что не будет больше плакать.
- Ты поедешь сейчас в ту квартиру?
- Да.
- А… А Алёна? Она потом поедет к себе домой?
- Нет. Алёна больше не вернётся домой.
Звенящая тишина повисла в воздухе. Кира отошла от него, прошлась по комнате, о чём-то размышляя… Наконец, остановившись у стола, повернулась к нему и спросила:
- А свадьба? Как вы собираетесь устраивать свадьбу?
Олег почувствовал внезапно, как слабеют его руки и ноги, и, подойдя к дивану, осторожно опустился на него.
Мать тут же бросилась к нему, заглядывала ему в лицо, звала Олю…
А он улыбался слабо счастливой улыбкой и говорил ей:
- Всё нормально, мама… Это от радости…
…Когда за ним закрылась дверь, Кира повернулась к Оле и вгляделась в её лицо, пытаясь понять, что сейчас чувствует её дочь. Оля смотрела на неё сначала настороженно, но постепенно юное, открытое лицо её посветлело, и она улыбнулась матери. У Киры перехватило вдруг дыхание, и она почувствовала, как напряжение, сковывавшее её в последние недели, покидает её…
- Не хотят свадьбы, - недовольно сказала она и пожала плечами. – Просто распишутся – и всё. И что за мода?
Оля, увидев наконец, что мать становится прежней, и услышав в её голосе привычные родные нотки, широко улыбнулась.
- Ничего, - сказала она. – Они приедут к нам, и мы всё равно устроим праздник! Мамочка…
***
Катя, в лёгком светлом платье без рукавов, с большой сумкой в руках, стояла рядом со стойкой в аэропорту и нетерпеливо оглядывала толпу у входа в зал регистрации. Андрей с улыбкой смотрел на неё и время от времени предлагал забрать у неё сумку и поставить её рядом с другими такими же, стоявшими на полу у их ног. Но она каждый раз упрямо отказывалась и продолжала встревоженно смотреть в сторону дверей.
- Катя, ещё целый час…
- А вдруг пробки? – поспешно перебивала она его и отмахивалась, когда он хотел взять её за плечи или притянуть к себе. – Ну, как ты можешь быть так спокоен?! Я так и знала – они должны были заехать к Кире утром, а не перед самым отлётом… Ну, вот где они сейчас? Вы опоздаете, я точно знаю!..
Андрей вздыхал и, чтобы чем-нибудь занять руки, снимал очки и протирал их…
Наконец они увидели Алёну и Олега, вошедших в зал и пробирающихся к ним сквозь толпу. Катя облегчённо вздохнула, и вместе с ней вздохнул и Андрей…
- Алёнушка, где же вы были так долго? – накинулась на дочь Катя. – И что у вас с телефонами? И у одного, и у второго отключены…
Несмотря на то, что она успокоилась немного, увидев на выпускном вечере, что Кира не собирается больше мстить и не причинит детям вреда, она тем не менее не могла не испытывать тревогу каждый раз, когда её дочь отправлялась в дом, где хозяйкой была Кира. И хоть Алёна, вернувшись от свекрови в день свадьбы, и успокаивала мать, заверяя её, что Киры больше не надо бояться, сегодня, узнав о том, что дети хотят попрощаться с Кирой перед самым отлётом, она снова встревожилась и пыталась прикрыть свою тревогу волнением о том, что они могут опоздать на самолёт.
Но она долго не смогла сердиться на них. Она и Андрей, глядя на счастливые, одухотворённые лица Алёны и Олега, на то, как явно гордятся они волнующим ощущением на своих безымянных пальцах непривычной ещё тяжести обручальных колец, радовались вместе с ними, и лица их расплывались в улыбках.
Должно пройти время. Её тревога так естественна, так понятна. Постепенно, убедившись в том, что у Алёны всё хорошо, она перестанет беспокоиться, перестанет бояться. Да и можно ли полностью перестать беспокоиться за своего ребёнка?..
Катя наконец поставила сумку на пол и внушительно посмотрела на Алёну.
- Ты, конечно, ничего не проверила и забыла многое… Вот, не забудь, в этой сумке твои вещи, бельё, всё, что нужно…
Алёна и Олег переглянулись с улыбкой.
- Спасибо, мамочка! – быстро сказала Алёна. – Я не забуду…
- И телефон… - сказала Катя, и голос её задрожал. – Пожалуйста, я прошу тебя, не отключай телефон…
Андрей шагнул к ней и обнял за плечи. И она уже не отстранилась от него, а благодарно прижалась к нему и тут же почувствовала, как по телу её начинает разливаться спокойное тепло… Сейчас он уедет, и три дня, долгих три дня, его не будет около неё... Но он нужнее там, с детьми, а она постарается не замёрзнуть без него...
Алёна посерьёзнела и с пылом сказала:
- Мам, я не буду! Это просто, пока мы ехали в такси, связь пропала… - И она снова посмотрела на Олега, и оба они покраснели. – Телефон всегда, всегда будет включён, я обещаю!
- Ну, ладно… Ладно… Не обращай внимания. – Катя заставила себя улыбнуться и взглянула на Олега. Он стоял перед ней – в белой рубашке, в строгом чёрном костюме, взрослый, серьёзный – и открытым взглядом смотрел на неё и отца. И его уверенное спокойствие постепенно передалось и ей, и она почувствовала, что её дочь в безопасности и ей есть на кого опереться – так же, как она сама могла теперь опереться на любимого человека. И она улыбнулась ему, и он немного смущённо улыбнулся ей в ответ. Между ними было заключено молчаливое соглашение, и оба они знали, что могут обратиться друг к другу за помощью – если Алёне вдруг понадобится их помощь.
Она отпускала свою дочь, отпускала в жизнь… И если для неё самой теперь начиналась новая жизнь, пришедшая на смену прежней, то для её дочери эта жизнь, которую она так счастливо начинала, была первой и единственной… Первые шаги, первые ошибки, первые удачи и разочарования ждали её впереди, но, как бы ни была сложна и полна опасностей эта жизнь, с ней рядом был человек, которому она отдала всю себя и который отдал всего себя ей. Чувство которого расцвело сразу же, едва он встретил её; который, пройдя через тяжёлое испытание, не только не растерял этого чувства, но и умножил и укрепил его. Его чувство к ней было взрослым, сильным, утверждающим… Ведь это и была – любовь.
…Андрей сидел в самолёте через проход от детей и смотрел на них. Они сидели рядом, и руки их, соприкоснувшись, накрепко сплелись в одну. Каждый из них, заглядывая в свою душу, видел там другого – свою частичку, частичку своего тела, частичку своего сердца. И даже когда утихнет немного то нежное пламя, которое сейчас пылает в них - от узнавания, открытия, всеобъемлющего проникновения, светлого и радостного знакомства друг с другом – даже и тогда, лишь только стоит их рукам соприкоснуться, а глазам встретиться – каждый из них увидит в глазах другого своё отражение, а тепло руки сольётся с другим теплом и оно станет его собственным.
Ведь это и есть – любовь…
-------------------------------------------------------------------------
Последний раз редактировалось natally 05 дек 2007, 16:46, всего редактировалось 1 раз.
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Ладно, Modin права, драма - не трагедия. К тому же от жданофилов (хоть я сама к ним отношусь) тоже достанется в таком случае...
Скорее всего, завтра.
ещё не конец... 
