|
XXI
Когда за последним гостем закрылась дверь, Кира и Андрей вернулись в столовую. Долго сидели они, почти не говоря друг другу ни слова, и оба думали о том, как по воле судьбы получилось так, что это последнее семейное застолье состоялось по такому печальному поводу.
Андрей летал в Лондон с Олей. Кира осталась в Москве из-за Олега, которому пока ничего не сказали. Было решено, что, как только Олег выйдет из больницы, они расскажут ему про смерть деда, а пока решили молчать, беспокоясь за его здоровье. Несколько дней Андрей решал вопросы, связанные с домом, прислугой, переправкой тела в Россию, и вчера утром самолёт доставил тело Павла Олеговича в Москву. Маргарита была похоронена здесь - как только стало известно о её болезни, сын сразу же перевёз родителей в Москву. Сначала мать долго лежала в больнице, потом - дома. Но, как только её не стало, Павел Олегович во что бы то ни стало захотел вернуться в Лондон, и Андрею не удалось убедить его. Многие годы в Лондоне в их старом доме за Павлом Олеговичем ухаживала верная сиделка-англичанка, ставшая уже почти членом семьи. Андрей знал, что отец в завещании оставил ей некоторую сумму денег. Он видел, что эта почтенная седовласая дама искренне горюет, и был благодарен ей за всё, что она сделала для его отца. Её простодушные слёзы растрогали его до глубины души - ведь сам он не проронил ни слезинки. Ещё один рубец появился на его сердце, ещё один груз навсегда лёг своей тяжестью на его душу. Он пережил уже смерть родного человека, похоронив мать, и теперь боль от потери отца, осев где-то глубоко внутри, стала ещё одной частью неизбежного страдания, с которым придётся жить всегда, которое не пройдёт, не притупится.
В те дни, которые он провёл в Лондоне, он почти не думал об отце - насущные проблемы требовали необходимого разрешения и заглушали горестные мысли о случившемся. Но сегодня, идя за гробом по аллее, обсаженной с обеих сторон огромными тополями, сплошь усыпанной белым пухом, словно снегом, - он вспоминал отца. Вспоминал его благородную осанку, всю его высокую фигуру, лицо, неизменно исполненные спокойного достоинства - что бы ни случилось. Вспоминал разговоры с отцом, важные, значительные фразы, услышанные им от него в течение жизни, и запомнившиеся навсегда.
Он думал о том, что рассказывала ему Катя о своих родителях, и поражался зеркальному отражению этой истории в своей собственной семье. Со смертью Маргариты жизнь отца потеряла, казалось, всякий смысл; цельный стержень, поддерживающий его, надломился, и у отца просто не хватило сил противостоять этому. Номинально он оставался главой лондонского филиала компании, но фактически давно перестал интересоваться делами. Ему, казалось, всё было безразлично, кроме цветов и деревьев сада и фотографии на ночном столике у кровати в спальне.
Многие годы Андрей наблюдал за жизнью родителей, и для его понимания так и осталось недоступным нерушимое единение этих, казалось бы, абсолютно разных характеров. Только отцу удавалось найти спокойное взаимопонимание со своей авторитарной, взбалмошной женой, только он мог призвать её к рассудительности и здравому смыслу, то и дело изменяющими ей в отношениях с другими людьми. И получалось это так естественно, так органично, что, казалось, и не стоило ему никаких усилий, как будто он родился с этим умением находить в ней какие-то невидимые, тайные механизмы и воздействовать на них. Ни разу не слышал Андрей, чтобы отец повысил на мать голос, а свойственные ей самой способы выхода энергии, так тяжело действовавшие на других, только забавляли его и ничуть не задевали. Поэтому сила и авторитарность матери никогда не обманывали Андрея, и он всегда считал отца опорой для матери, тем остовом, на котором держалась её воля к жизни и сама жизнь. Так и было. Но когда мать умерла, Андрей понял, что поддержка не была столь односторонней, что отец нуждался в матери как в опоре едва ли не больше, чем она в нём. И тогда Андрей впервые со всей ясностью осознал, что родители всю жизнь любили друг друга подлинной, настоящей любовью.
Для него никогда не было секретом, что они друг для друга всегда значили больше, чем он сам для кого-либо из них, и, однажды раз и навсегда осознав это, принял это как данность и смирился с этим. Поэтому он и не ожидал особенного отношения с их стороны к его детям. Маргарита ровно относилась к обоим внукам, лишь некоторое время, до рождения Оли, проявляя интерес к Олегу. Но, узнав о второй беременности Киры, она поджала губы, и уже ничто не могло примирить её с этим шагом. Она так и не поняла и не приняла его, считая, что одного ребёнка в семье вполне достаточно. Но Кира упрямо стояла на своём, и Андрей считал себя не вправе спорить с ней. Оля появилась на свет в относительно стабильное для семьи время, Андрей был на подъёме и чувствовал в себе силы создать настоящую, крепкую семью. И каковы же были его удивление и радость, когда он увидел, что отец готов поддержать его, что он по-настоящему привязался к внучке. Она всегда была ближе ему, чем Олег, проводила у дедушки с бабушкой все каникулы, всё свободное время. Павел Олегович холил и лелеял внучку, гордился ею, и Маргарита иногда полушутливо пеняла ему на его особое отношение к ней. Но со смертью Маргариты он потерял и это, и лишь изредка его, ставшие почти прозрачными, выцветшие серые глаза оживлялись при упоминании имени внучки.
Но Оля, казалось, всё понимала, а, скорее всего, просто заставляла себя не думать об этом. И теперь, глядя, как она плачет и страдает, Андрей со светлой грустью в душе понимал, что в её памяти дед навсегда останется таким, каким она знала его до смерти бабушки, - любящим, нежным, внимательным. Как же много пришлось ей вынести в последнее время, думал Андрей. Как ни старались они с Кирой, им не удалось оградить детей от тяжёлых, порой жестоких, проявлений жизни.
И, сидя теперь за столом напротив бывшей жены, он думал о том, понимает ли она, что всё изменилось безвозвратно, что дороги к прошлому нет, что и они сами, и дети их за этот последний месяц многое потеряли и многое приобрели взамен…
Теперь, глядя на Олега, слушая его, уже невозможно было представить его тем скромным краснеющим юношей, которого можно было одним словом убедить в правоте родителей, который безропотно слушался их во всём - начиная от необходимости сопровождать их на светскую вечеринку и заканчивая поступлением в университет. Андрей понимал, что это было в сыне всегда, просто до времени ждало своего выхода, проявления. Он готовился к самостоятельной жизни, чтобы пойти по собственному, только им выбранному пути, и благодаря спокойному сознанию, что так и будет, позволял родителям управлять собой, чувствуя себя сильнее их и поэтому не боясь, что это может помешать ему в будущем.
И теперь Андрей, твёрдо решивший помочь сыну во всём, что тот счёл бы для себя нужным и приемлемым, опасался, что Олег отвергнет его предложение, созревшее в эти несколько дней, которые он провёл в Лондоне, занимаясь в том числе и делами компании. Но он был уверен в сыне, в правильности его выбора, что бы он ни выбрал, и эта уверенность грела ему душу, успокаивала его.
И оставалось теперь только одно, неприятное, но необходимое дело - рассказать о своих планах Кире и убедить её не только не мешать сыну, но и помочь ему.
Она выглядела бесконечно уставшей, словно придавленной какой-то непосильной тяжестью, неожиданно навалившейся на неё. В последнее время он часто видел её такой. Она двигалась и говорила, точно автомат, выполняя всё необходимое в данной ситуации, и пустота и отрешённость в её глазах пугали его не меньше, чем обычная раздражённость и даже ненависть. Он понимал, что ей нужна помощь, и решил сделать всё возможное, чтобы помочь ей. Поэтому он мягко и доброжелательно сообщил ей о том, о чём думал и говорил с главным менеджером компании в Лондоне.
Она долго молча смотрела на него, и он видел, как постепенно в её серые глаза возвращается жизнь, как взгляд её становится осмысленным, наполненным - пусть пока тревогой, сомнениями, даже сопротивлением, но это был уже не тот потухший пустой взгляд, которым она смотрела на него в последние дни.
- Работать в Лондоне? Перевестись на заочный? Как ты себе это представляешь, Андрей? В девятнадцать лет…
- Ничего, Капустин всегда будет рядом, поможет ему. К тому же он в любую минуту может обратиться ко мне.
- Как он будет жить там - один? Ты подумал?! Нет, это бред какой-то…
Он пристально посмотрел на неё.
- Он будет не один. Ты знаешь это.
Ей, казалось, не хватало воздуха; несколько секунд она молча смотрела на него.
- Что ты имеешь в виду? - наконец медленно проговорила она.
- С ним будет Алёна, - просто сказал он. - Алёна Борщёва… Хватит бегать от правды, Кира, пора посмотреть ей в глаза. Олег и Алёна любят друг друга, любят по-настоящему, так, как и взрослым людям не всегда удаётся любить.
Вспыхнув, она вызывающе посмотрела на его.
- Это ты про меня говоришь? - воскликнула она. - Это я не умела любить?! Просто… просто мне не повезло, и мой муж всю жизнь гонялся за малорослой очкастой уродиной! Ну, что, что есть в ней такого, чего нет у меня?!
Он молчал, спокойно ожидая, когда пройдёт эта вспышка, и она, видя, что ей не удастся вызвать у него обычного раздражения, замолчала, в бессилии глядя на него.
- Я когда-то сказал тебе, и повторяю это сейчас: ты для меня всегда была и будешь близким человеком. Я хочу, чтобы ты помнила об этом. Что бы ни случилось. Но я не позволю тебе больше ломать жизнь детям. Олег уже не тот, что раньше, и тебе не удастся манипулировать им. Он сильнее нас, он справится со всем сам, а наша задача - только помочь ему. Понимаешь?
Из глаз её ушла ненависть, он видел это. Она только растерянно смотрела на него, пытаясь свыкнуться с мыслью, что на этот раз у неё не получится взять над ним верх. И он, чтобы закрепить эту уверенность, продолжал:
- Олег женится на Алёне. Это решено. Ты не в силах противостоять этому. Как бы дальше ни сложилась их жизнь, это - их жизнь и они решили начать её именно так. Я ещё не говорил с Олегом, решил поговорить сначала с тобой…
- А твоя Катя? - вдруг спросила она. - Разве она не против того, чтобы её дочь уехала?
- Она доверяет мне и Олегу, - спокойно сказал он. - Конечно, ей тоже тревожно, как и тебе. Но она понимает то, о чём я говорил тебе. И я хочу, чтобы и ты поняла… Кирюша.
И такая нежность, такая боль захлестнули её вдруг, когда она услышала это почти забытое имя, которым он прежде часто называл её, что у неё дыхание перехватило и слёзы выступили на глазах… Она долго сидела, опустив глаза и напряжённо размышляя о чём-то.
- Значит, у всех всё хорошо… - задумчиво проговорила она. - И только я мешаю всем быть счастливыми… А как же я, Андрюша? Что же мнЕ делать? - И она подняла на него удивлённые, полные боли и отчаяния, глаза.
- Жить, - ровно сказал Андрей, и в глазах его мелькнула улыбка. - Просто жить, Кирюш. Радоваться Олегу, Оле, принимать их такими, какие они есть. У нас просто начинается другая жизнь. Она не лучше и не хуже той, что была до этого, она просто другая. И надо смириться с этим и не оглядываться назад.
Со всё большим удивлением она вглядывалась в него - спокойного, уверенного, полного достоинства и даже благородства. Она никогда не видела его таким, даже на мгновение. Она так привыкла к мрачному выражению на его лице, что давно уже не помнила, какое оно на самом деле. И сейчас к жизнерадостности и открытости, свойственным ему в молодости, добавились ещё и мудрость, и чувство ответственности, и осознание долга, и… Она боялась даже про себя произнести это слово, но правда, неприкрытая правда была перед ней - он весь светился любовью, этот свет шёл изнутри и освещал его лицо, как солнце освещает землю… Даже тогда, давно, в те страшные дни, когда эта правда впервые открылась ей, он не был таким… Эта любовь стала ещё сильнее, ещё непостижимее.
Затаив дыхание, осторожно вслушивалась она в то, что происходило у неё в душе. И, к удивлению своему, не находила там больше всепоглощающей ненависти, желания отомстить, уничтожить… Она не проиграла на этот раз - сражение было давно и безвозвратно проиграно, и сейчас она просто в который раз признавалась себе в этом. Но трофеями, которые получила она в этом, пусть даже проигранном, сражении, были её дети, они были её возданием, её компенсацией за годы боли и разочарования. И кто бы ни был рядом с ними, они всё равно оставались её детьми и ей было для кого жить дальше.
Андрей смотрел на неё и видел ту борьбу, которая происходила в ней. Он понимал, что эти мысли были лишь первыми ступеньками на её тяжёлом пути к осознанию истины, но они были, и уже это вселяло в него надежду.
Наконец она подняла глаза и взглянула на него.
- Хорошо, - спокойно сказала она. - Подождём, что скажет Олег. Через несколько дней выпускной вечер у Оли. Ты пойдёшь с нами?
Он кивнул, улыбаясь.
- Конечно. Как может быть иначе?
- Но… - проговорила Кира и замолчала. Она вспомнила вдруг, что означает эта поездка в гимназию. - Там будет…
- Да, там будут Алёна и Катя, - всё так же спокойно сказал Андрей, открыто глядя ей в глаза. - Тебе это ничем не грозит. Всё в порядке.
- А муж её не приедет? - не удержавшись, спросила она.
Досада мелькнула в его лице, но тут же оно снова стало ровным и доброжелательным.
- Не знаю, - сказал он. - Даже если и приедет, меня это не волнует. Он - отец Алёны и должен быть рядом с ней в такой день. И вообще - он всегда будет с ней… Придётся и мне поступиться чем-то в этой истории. - И он многозначительно посмотрел на неё.
Её на миг снова поразила его реакция. Но потом она вспомнила, что даже тогда, когда повар этот только появился в жизни Кати, в душе Андрея не было бешеной ревности - он за всё был готов простить её, допускал даже мысль, что Катя влюбилась, оттаивая от подлости, совершённой им, и только мучительно боялся, что она уедет с этим Михаилом, чтобы сбежать от него… И уже тогда она, Кира, безошибочно знала, что это означает.
- Хорошо, - повторила она. - Посмотрим, что будет завтра…
--------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Но надеюсь дальше у них все будет хорошо
