VIII
Виктории Клочковой было скучно.
Да-да, ей по-прежнему было скучно. Не было зелёных экранов, пасьянса, счетов величиной с простыню… а были - сбывшаяся мечта, деньги, машина – пусть в Москве, но она была, стояла в подземном гараже её дома. И в любой момент она могла, если бы захотела, сесть в неё и поехать, куда ей вздумается, не боясь, что закончится бензин или машину снова конфискуют за неуплату кредита… Она могла купить, что захочется, пойти в любой ресторан или клуб, в какой захочется…
И всё же ей было скучно.
А уж от мысли о «сбывшейся мечте» и вовсе хотелось скрипеть зубами. И всё кривей и неискренней становилась её улыбка, когда по телефону она отвечала на восторги Киры: «Вика, ну как тебе в Праге? Наверное, счастлива? Боже мой, если бы я могла жить в Праге, ведь это сказка, чудо, как же тебе повезло!», и всё больше подмывало крикнуть: «Да пошла она к чёрту, эта ваша Прага, глаза б мои её не видели!..»…
Деньги не принесли ожидаемого удовлетворения. Всё было просто: оказалось, что она не знала, что с ними делать. И эта каждодневная почти обязанность думать, куда девать деньги, в конце концов стала навевать на неё, не привыкшую ни к каким усилиям, смертельную скуку и желание избавиться от этой обязанности. При мысли о том, какой фурор она могла бы произвести, объяви о проделках Жданова и Малиновского во всеуслышание… при мысли о том, что в течение нескольких дней, а может быть, даже недель или месяцев! она могла бы быть героиней, королевой… в общем, самой главной и единственной, и всё остальное померкло бы перед Великой Тайной, которой она обладала и вольна была распоряжаться, как ей вздумается, - ей становилось плохо и хотелось выть от тоски. А что она вместо этого имеет? Чужой город, чужую речь, которую её мозг просто отказывается воспринимать, мужчин с пустыми глазами, думающих лишь о своих ненаглядных жёнушках и прибыли в магазине… Каждый день она приходит на работу и начинает тосковать – уже с утра, даже в «Зималетто» такое нечасто бывало! Никому нет дела до её новых нарядов, заманчивого декольте, тщательно накрашенного лица!..
И, когда рано утром ей позвонила Кира и вдруг заявила, что прилетит сегодня в Прагу - потому что Жданов не пришёл ночевать и она умирает («распадаюсь на куски»), Вику опять захлестнули противоречивые чувства, и от этого тоска стала ещё острее. К ней приезжает любимая подруга, единственный близкий человек, а она даже обрадоваться как следует не может! Потому что из-за своей врождённой правдивости должна следить за каждым словом, чтобы не проговориться! А зачем? Ради чего? Почему, в конце концов, она обязана молчать?..
Бывали моменты, когда бедная Виктория переставала понимать это. Но потом вспоминала: ах да, ведь квартира оплачена, и мобильный, и машина стоит в гараже, а стОит деньгам закончиться, как это часто бывало (ведь в порыве досады она швыряла их направо и налево), Малиновский со Ждановым тут же пополнят счёт… Они в её руках, голубчики, и она может издеваться над ними вволю, и она может… что? что ещё она может?.. И от бессильной злобы на всех и вся ей хотелось плакать бессильными слезами. Ну, что же это такое, в самом деле?! Ведь она многого не просит – только мужика богатого!.. нет, не богатого… уже не богатого?.. тогда какого?.. она забыла! Не знает она, что ей нужно и чего она просит...
Вот в таком растрёпанном состоянии пребывала Виктория, ожидая в аэропорту свою подругу, и к тому моменту, как зазвонил мобильный, уже готова была запустить им в лицо звонившему, появись он перед ней.
- Викуся! – раздался в трубке знакомый жизнерадостный голос. – Ну, как ты там?
- Отлично, - ехидно процедила Вика, обрадовавшись возможности выместить всю злобу, накопившуюся в ней с утра. – Лучше не бывает, Ромочка!..
- О… да ты, похоже, с утра не в духе?
- Да вот решаю один очень трудный вопрос! Не знаю, может быть, ты поможешь?
- Это ты о чём, Виктория? – осторожно проговорил Малиновский. Таки удалось озадачить его неожиданным приёмом…
- Да всё о том же, Малиновс-кий!.. – Последний слог она почти выкрикнула. – Размышляю, кому первому позвонить сейчас: Кире, Сашеньке или, может быть, сразу Павлу Олеговичу? Чтобы уже не мелочиться?
- Стой, стой, Вика, да какая муха тебя укусила?!
- А она меня не сегодня укусила, Ромочка… а в тот самый день, когда вы меня сослали на эти галеры!
- Нет, ну ты… ну, подожди… - растерялся Малиновский. – Да ведь тебе же самой так понравилась эта идея… Ты же была довольна… Мы думали, что…
- Они думали!.. Знаю я, о чём вы думали!.. Значит, так, Малиновский: если на следующей же неделе вы не переведёте меня обратно в «Зималетто», я сразу же звоню всем троим… нет, четверым: ещё и Пушкарёвой! Пусть тоже полюбуется на «страшный оскал бизнеса», - ехидно процитировала она. – Ей не привыкать, в зеркало-то смотрит… Ты меня понял?!
В трубке воцарилось долгое молчание. Причём молчали так долго и так тихо (мог бы и повздыхать для приличия), что Вика уже встревожилась, не пропала ли связь.
- Эй-эй, Рома… ты слышишь? Ты куда подевался?
- Никуда я не подевался, - сдавленным голосом откликнулся Роман. – Думаю над твоим… предложением. Ты полагаешь, это легко? Сначала в Прагу, потом из Праги? А что скажут твои работодатели? Они ведь так хорошо о тебе отзываются… - Хорошо, что Вика в эту секунду не видела выражения Роминого лица. Как раз вчера ему пришлось выслушать нелестный, мягко говоря, отзыв руководителя чешского филиала о новой сотруднице…
- А мне плевать, что они думают! Раньше надо было думать, чтобы не потерять ценного работника! – Вика с каждой секундой росла в собственных глазах. Это ощущение уже было знакомо ей, оно всегда сопутствовало её разговорам с Малиновским. И очень было жаль, что Жданов отстранился от общения с ней. Она бы и ему за все унижения отомстила… А если б ещё было можно вовлечь в это и всех вышеозначенных товарищей… Но при этой мысли у неё всегда начинала кружиться голова, а потом наступало тоскливое опустошение – из-за невозможности испытать наяву это пьянящее удовольствие.
- Н-да… Не срослось у тебя с работодателями…
- Это у них со мной не срослось!.. Короче, мне некогда разговаривать: так какое решение мне принять? Кому звоним в первую очередь, Ром, и рассказываем о ваших гнусностях?
Но Роман уже оправился от потрясения. Сказал уже более уверенным тоном:
- Никому. Никому не звоним, Виктория… Вернее, так: я сейчас позвоню Андрею, а потом тебе. Так что звонить буду только я, договорились?
- Пока да, - выдавила из себя Вика. Каким-то образом ему удавалось смягчить её! Слаба женщина, а они все этим пользуются! – Но предупреждаю…
- Всё, всё, Викуся!.. Я всё понял! Можешь не волноваться! Считай, что уже сидишь на своём рабочем месте в «Зималетто»!.. – Он снова замолчал. Вот как неудобны эти телефонные разговоры: не видишь его и каждую минуту ждёшь подвоха. Тем более от такого ловкача, как Малиновский… - Вик, а я вообще-то тебе по делу звоню… Ну, не то чтобы по делу, но с вопросом…
- Ну, что ещё? – буркнула она, опять чувствуя приятный прилив собственной значимости.
- Ты это… случайно не знаешь, куда Кира уехала? Тут Жданов волнуется, места себе не находит…
- Ха, Малиновский, ты кому сказки рассказываешь? Жданов себе места не находит… страдалец выискался! Да Кира исчезнет – он даже не заметит! Бедная Кира…
- Ну, всё, всё, Вик!.. Так ты знаешь…
- Ничего я не знаю! Она мне не докладывает! Я никому не нужна! Все меня бросили!..
Она не сразу поняла, что говорит уже в пустую трубку.
***
Она даже и не подозревала, что может соскучиться по Клочковой. По своей глупой, никчемной, немного смешной, немного трогательной Клочковой… Но вот увидела её – и поняла вдруг, что рада её видеть! Горько усмехнулась в душе: это ж насколько надо чувствовать себя одинокой, чтобы неподдельно радоваться встрече с Викторией! Да, Кира, проняло тебя не на шутку… И тут же поджала губы: она знает, кто виноват в этом.
- Кирочка, как же хорошо, что ты приехала!..
Кира с удивлением всматривалась в лицо подруги: похоже, сегодня действительно день чудес, потому что и Вика говорит абсолютно искренне! И не клянчит денег, и не жалуется на судьбу!.. Впрочем, с последним выводом она явно поторопилась.
Через пять минут после приезда она уже знала, по крайней мере, схематично, весь расклад настроения Виктории на данный момент: чуть ли не нефтяной магнат оказался обыкновенным подлецом, таким же, как все мужчины; Виктории он противен, и Прага противна, и новая работа противна; её заточили в тюрьму, а она-то думала, что попадёт в рай, и вообще, если Жданов немедленно не вызволит её отсюда, она не знает, что сделает!..
Кира с доброй снисходительной улыбкой слушала её. Кто бы мог предположить иное?.. Чуда не произошло. Мифический покровитель быстро разобрался в достоинствах своей протеже и понял, что никакое тело не в состоянии уравновесить и смягчить этой удивительной глупости. Не милой кокетливой глупости, доля которой порой делает женщину соблазнительной, а всепоглощающей, непроходимой, всё затмевающей и потому неприятной, глупости…
Кира, не удержавшись, в порыве жалости привлекла Вику к себе.
- Бедная, бедная моя Викуся…
Размякнув в её объятиях, Вика чуть ли не всхлипнула, жалея себя. Выдуманный подлец в эту минуту казался ей вполне реальным…
Гостиничный номер, в котором жила Виктория, оказался на удивление просторным, светлым и хорошо обставленным. Видимо, она действительно не преувеличивала, говоря о состоятельности своего незадавшегося любовника. Вика даже провела её в отдельную комнату – спальню для гостей, где ей предстояло провести ночь.
Но Кира смотрела на кровать, не веря, что она действительно будет здесь спать. Ей хотелось, чтобы Андрей вот сейчас, в эту минуту, вошёл сюда, взял её за руку и увёл за собой. Как когда-то, много лет назад, когда они были ещё студентами… впрочем, это было в какой-то другой жизни, и тот Андрей не был похож на нынешнего Андрея. На того, который на всю ночь отключал телефон - уже почти демонстративно, почти не оправдываясь… На того, который не вернулся сегодня ни к ней, ни к себе домой… она ведь ездила к нему и провела там несколько часов, ожидая его возвращения. Вот он и перестал ночевать дома, а ведь раньше всегда возвращался. Пусть даже под утро, но у неё всегда была возможность не смотреть на него, холодно отвечать ему или, наоборот, высказать всё, что она думает!.. А сегодня не на кого было «не смотреть», не перед кем было изображать оскорблённую жертву… И самое главное, что она сознаёт, понимает всё это, и от этого сама себе противна!..
И под утро она посмотрела в сухие покрасневшие глаза своего отражения в зеркале и, собрав последние остатки мужества и самоуважения, набрала номер Клочковой. Вот опять она врёт самой себе… Не было там никакого мужества, было только желание досадить ему, заставить его беспокоиться! Ведь она знала: не сможет он просто так отмахнуться от неё, чувствует себя обязанным беспокоиться…
Боже, до чего она дошла. Вот она, её жизнь: любимый мужчина беспокоится о ней только потому, что – обязан… По доброте своей, из-за давней дружбы… да мало ли из-за чего ещё! Всё сплелось в какой-то дикий клубок. И лишь одного не было в этом клубке: его любви к ней. А вот что-то студёнистое и липкое, напоминающее любовь к другой, - было…
Все эти мысли об обязанностях не замедлили подтвердиться. И она возненавидела себя за свои ощущения, когда Клочкова сказала, что Андрей уже ищет её… Она обрадовалась… Снова малодушно, унизительно обрадовалась… И теперь уже точно мужество понадобится ей, чтобы не включить свой телефон… Но нет, она не совсем ещё растоптана им. Есть ещё гордость… по крайней мере, слово такое в её мыслях. А мысли материальны – и почему бы ей и в самом деле не проявить гордость? Если, конечно, это не будет снова всего-навсего пустой, бесплодной обидой…
- Какие же они все подлецы, Кир! – бубнила Клочкова, раскладывая в шкафу её вещи, пока сама она сидела на кровати и безучастно смотрела в одну точку. – Ну, как он мог так поступить с тобой? Нет, мы обязательно должны проследить за ним и выяснить всё. Вот вернусь я домой, и мы с новыми силами возьмёмся за то. Ну, сколько можно этой девке позволять мучить тебя?! И, главное, неуловимая такая, ну не привидение же она!.. – Тут Виктория неожиданно умолкла, и следующие несколько минут они провели в полной тишине. – А может, там и нет ничего, - изменившимся голосом проговорила Виктория. – Может, ты только зря изводишь себя…
Кира устало повернула к ней голову. Странности Вики набирают обороты… В последнее время с ней то и дело случается такое: сначала трещит без умолку, первое, что придёт в голову, потом вдруг замолкает и говорит совершенно противоположное. Но у неё сейчас нет сил разбираться в особенностях её поведения.
- Ты знаешь, Вик… Я так устала, я ведь всю ночь не спала… Ты не обидишься, если я сейчас посплю немножко? А потом мы с тобой погуляем, пообедаем…
- Ну, что ты, конечно, Кира! Ложись, я сейчас шторы закрою…
- Нет-нет, не надо. – Кира была тронута её заботливостью. – Пусть будут отдёрнуты… Я люблю в окно смотреть, когда засыпаю.
- Да куда там смотреть? – фыркнула со смешком Вика. – Это ж пятый этаж… Одни провода и голуби…
- Да, голуби… - Кира слабо улыбнулась. – Ну, а ты - будешь дома?
- Ты знаешь, мне, наверное, нужно уехать, - не без отвращения проговорила Клочкова. – Я обещала сегодня в магазин заехать… у них же здесь – ни выходных, ни проходных, работаешь, как лошадь!..
- Ну, уж как лошадь…
- Ты всё смеёшься... Ну, конечно, ты ведь никогда не понимала, что это такое! Откуда тебе знать, как живётся насчастной одинокой…
Вика снова завела свою заезженную пластинку, и Кира перестала её слушать. Она встала. Нужно пойти в ванную – умыться, переодеться с дороги.
Когда уже возвращалась обратно, из раскрытого шкафа в своей комнате Вика доставала плед. И за плечом подруги Кира увидела вдруг на одной из верхних полок странный для шкафа с постельным бельём предмет… Подошла ближе, взяла в руки пушистого белого зайца, каким-то чудом попавшего на все эти простыни.
Разглядывала его с нежностью, неожиданно затопившей её. Оказывается, и Клочкова может быть сентиментальной… Подняла глаза на застывшую в чём-то, похожем на ужас, Викторию. Вику уличили в слабости, а ведь она так старается выглядеть стойкой…
- Викуся… это он подарил тебе, да?
Вика некоторое время смотрела на неё стеклянным взглядом, и вдруг глаза её наполнились слезами и она приникла к груди подруги…
Кира не знала, что Виктория оплакивает сейчас свою несчастную долю вовсе не из-за бросившего её мужчины, а как раз из-за того, что у неё вообще не было мужчины, который мог бы её бросить или не бросить. Всем, даже Пушкарёвой, дарят подарки, пусть скрепя сердце, из-за выгоды, но она-то и для этого никому не нужна! Ну, не заставишь же Малиновского дарить ей мягкие игрушки и писать открытки только потому, что она знает, что Жданов всё это проделывал с Пушкарёвой!.. Хотя… можно, конечно, и на это пойти, только чтобы поиздеваться над ними, развлечься хоть немного… И, стоило ей представить себе лица этой парочки прохиндеев, когда она выдвинет подобное требование, ей даже стало легче и на лице появилась довольная улыбка.
И Кира с облегчением улыбнулась в ответ. Она молодец, она ничем не выдала себя! Но как же тяжело разыгрывать пострадавшую от несчастной любви…
А вот Кира ничего не разыгрывает. Она действительно несчастна, действительно страдает. Вот ещё повод отомстить этим аферистам… и хоть бы по делу страдала её подруга! Как иногда хочется успокоить её, разом развеяв все её сомнения! Как просветлеет сразу Кирино лицо, когда она узнает, что вся эта «любовь» на стороне – всего лишь ловкий трюк, затеянный ради спасения компании… а лучше сказать – самого Жданова. Он же беленеет, наверное, от одной только мысли, что Воропаев узнает о том, как он профукал «Зималетто»!.. Одно лишь было непонятно Виктории во всей этой комедии: чего ради надо было идти на такие жертвы и ложиться с Пушкарёвой в постель, если она и так в рот Жданову смотрела? Все эти подозрения из-за её какого-то дружка просто смешны, да кому нужна эта мокрая курица?!..
…Дождавшись, пока Кира уснёт, Вика переложила три уже слегка помятых листка из отделения, где лежал заяц, в другое, соседнее. И так пришлось пережить несколько страшных минут, как она могла допустить такую оплошность!.. Конечно, лучше было бы поступить так, как делают в фильмах: снять ячейку в камере хранения и там держать свою бомбу замедленного действия. Но дальше теоретических представлений об этом мысли её не шли. И где те ячейки? И где та камера хранения? А потом ведь ещё надо ключ где-то держать… или шифр?.. Перед этим словом Вика испытывала священный ужас: ещё со времён своей горе-учёбы она усвоила, что совершенно не способна запомнить больше двух цифр кряду… Даже номер квартиры какой-нибудь подруги в последнем подъезде был проблемой, какие шифры?..
В общем, вполне достаточно ключа от шкафа. Место, куда она кладёт его, она помнит…
И она закрыла шкаф. Как обычно – то отделение, где лежал несчастный рассекреченный заяц.
***
Ей уже удалось уснуть, но почти сразу же выдернул из сна холод. Экономные чехи топили экономно, а на улице как-никак февраль месяц… И погода за окном ничем не отличается от московской. Никакой мягкой европейской зимы нет и в помине: с утра ударил мороз, и она так и привезла его сюда из Москвы…
Какое-то время Кира ещё боролась с холодом в надежде, что усталость и сон победят. Но дрожь усиливалась, и стало понятно, что если она не согреется, то больше не уснёт. А уснуть было нужно. Необходимо.
Пришлось отбросить тонкий плед и двинуться на поиски чего-либо более существенного.
В шкафу, который стоял в спальне, одеяла обнаружить не удалось. Не было его и на кровати Вики в соседней комнате. Ну, в шкафу-то точно есть, она ведь видела, да и Вика оттуда плед доставала… Вот это новости… И зачем ей понадобилось шкаф закрывать? Зайца своего оберегает? Вот уж никогда бы не подумала, что Клочкова способна так из-за мужчины страдать… Неужели все отделения закрыты?
В растерянности открыла одну дверцу, другую. Ну, слава богу, а то она уже, как какая-то нервная идиотка, начинает зацикливаться на этом одеяле… Она потянула одеяло на себя, и вместе с ним из шкафа выпали листы бумаги. Клочкова действительно стала странной. Что с ней сделало это таинственное знакомство?
Нехорошо, конечно, но…
«Мой дорогой друг и президент!»…
На подоконник уселся голубь и, хлопая крыльями, старался устроиться поудобнее. Он и не знал, что стал свидетелем того, как бесславно закончилось для Виктории Клочковой владение Великой Тайной.
А что же удивительного? Ведь если голубь и знал о чём-то, так это о площади, где его так часто кормили хлебными крошками…
|