|
VII
Это была ужасная ночь. Самая ужасная ночь в её жизни. Она лежала, тесно сплетясь с человеком, которого с ней уже не было; её родители наверняка точно так же не спали, как она сама; если не считать двух полуреальных пражских ночей, она впервые ночевала вне дома и ей предстояло проснуться рядом с ним…
Несколько раз она порывалась встать, сначала для того, чтобы уйти, потом уже просто для того, чтобы лечь под одеяло в более привычной кровати в спальне. Но стоило ей пошевелиться, как он утыкался лицом ей в шею, или в руку, или в грудь, и крепко сжимал в кольце своих рук, которых не разнял ни на секунду за эту ночь. Ей было жарко, неудобно, тяжело, всё тело затекло от однообразного положения, и приходилось просто лежать, считая минуты и изредка проваливаясь в какую-то смутную дремоту. Но через некоторое время что-то изнутри выталкивало из этой дремоты, и она опять вспоминала всё, и опять лежала, глядя широко открытыми глазами в темноту.
Утром, просыпаясь, ещё с закрытыми глазами, он нашёл губами её губы, поцеловал её, и она вдруг почувствовала и его, и своё знакомое волнение; вялая волна протеста схлынула, и она отдалась другой волне. Это было частью расставания, одной из последних вех. Она чувствовала себя так, как будто не просто уходила – как будто уезжала от него и в кармане у неё уже лежал обратный билет. Ещё несколько мгновений… несколько минут.
Потом он долго всматривался в её лицо, словно силился понять, о чём она думает, и в его собственном лице она видела что-то, похожее на страх, на стыд, что-то, похожее на боль… Да, расставание никогда не бывает лёгким. Он тоже понимает это. Ведь это он, её самый замечательный, самый добрый – Андрей…
Он поднялся первым, ушёл в ванную, но шума воды она не услышала – он тут же вернулся и положил рядом с ней её жёлтый халат, привезённый несколько дней назад из дома.
Она покачала головой.
- Я сразу оденусь.
Он взглянул на её одежду, бесформенной грудой лежащую на маленьком диванчике, - поднял с пола вчера перед тем, как лечь. Улыбнулся вымученно.
- Подожди, ещё выпьем кофе… Ну, я прошу тебя. Мне нужно с тобой поговорить.
И, словно боясь, что она ответит, поспешно вышел. Вода в ванной всё-таки зашумела.
Она надела халат и снова легла. Её знобило; было ощущение, что она не спала много ночей подряд. И спорить не было сил. Всё равно рано или поздно всё закончится.
Вышел из ванной в одних брюках, с мокрыми волосами… Молча прошёл на кухню, молча стал делать кофе – себе, ей – чай… В Праге по утрам она пила чай, а сейчас охотнее выпила бы кофе, но говорить об этом сил тоже не было. А он не спрашивал. Видимо, по той же причине.
Как бы невзначай, между делом, он вдруг сказал:
- Я сейчас отвезу тебя домой, а сам поеду к Кире, - и от звука его голоса она вздрогнула, как будто и слова его, и само то, что он заговорил, было неожиданным. А между тем, ничего необычного в его словах не было. Он и должен был это сказать. И отвечать было нечего, да он и не ждал, что она ответит. Хотя, конечно, сегодня о Кире можно было и промолчать…
- Я скажу ей, что отменяю свадьбу и расстаюсь с ней.
Он стоял к ней спиной, накладывая в чашки сахар из сахарницы. Конечно, она просто не расслышала. И, словно почувствовав, что она так подумает, он резко обернулся и пристально посмотрел на неё.
- Ты слышишь?
- Я не поняла…
- Не поняла?.. Катя, я отменяю свадьбу и расстаюсь с Кирой. И сегодня скажу ей об этом. – И он снова повернулся к чашкам на рабочем столике.
Что отвечать?.. Ведь он, скорей всего, опять хочет выиграть время…
Усталое безразличие, на какой-то миг сменившееся волнением, снова овладело ею. Непонятно лишь, зачем ему всё это – даже сегодня. Когда произошедшее ясно показало – что-то должно измениться. Не может не измениться. Она не ожидала этого, думала, что он всё понял…
Он придвинул низкий стеклянный столик к дивану, поставил чашки, вазочку с печеньем. Сел на диванчик напротив, посмотрел на неё.
- Я хочу остановиться. Ты сказала, что тебе надоело… Мне тоже надоело. Я тоже хочу жить нормальной жизнью. Поэтому я ухожу от Киры. – Он помедлил. – Ты будешь со мной?
Никогда ещё она не слышала у него такой спокойной убеждённости в голосе. Не было тоскливой растерянности, напряжения. Она чувствовала, что он говорил искренно, и невольно внимательно, с участием слушала его. Если б он был не он, и она не она, или говорил он не о них, а о чём-то отвлечённом, - она бы сразу, не задумываясь, поверила ему. Но она слишком хорошо помнила тот их давний разговор в машине, когда он с не меньшей убеждённостью приводил неоспоримые аргументы против отмены свадьбы. А они и сейчас никуда не делись, и воспоминание это делало доверие невозможным…
- Я не знаю, что сказать, - честно ответила она.
- Ты не веришь мне?
Они смотрели друг другу в глаза – прямо, открыто, и она поняла, что должна отвечать так же. Постараться…
- Я не знаю… Ведь ты сам говорил, что это невозможно.
- Да, говорил. И ничего не изменилось с тех пор, кроме… Кроме нас с тобой. Вчера и сегодня я понял, что не смогу больше врать Кире. Ты понимаешь?
Она растерялась. Что он хочет сказать?
А он досадливо поморщился - досадовал на свои собственные слова.
- Нет, не так!.. Про Киру я понял раньше… А теперь понял, что должен сделать выбор. И думать тут не о чем. Я люблю тебя и хочу быть с тобой. Ты понимаешь? – настойчиво спросил он.
Да, теперь она понимала. И почувствовала себя зажатой в какие-то коварные тиски. Получается, она сама себя в них зажала. Тем, что её поведение слишком похоже на ультиматум. Тем, что она не оставила ему выбора, если он говорит правду. Как бы подтолкнула его к тому, что, возможно, разрушит его жизнь…
Немедленно, сейчас же сделать что-нибудь, чтобы переубедить его. Чтобы освободить его. Она этого не хотела, совсем не хотела!..
- Андрей… ты не должен ничего делать из-за меня. Я не хочу, не прощу себе… Есть другой выход… и, может, это тебе только кажется, что ты не можешь быть с Кирой.
Он побледнел.
- Какой выход?
- Мы можем расстаться на время, ну хотя бы до совета.. Тебе нужно подумать, что делать дальше. Кира – преданный тебе человек, она твой друг. Нельзя вот так всё рушить…
Он молчал. Лицо стало почти белым.
- Ты серьёзно? – И ещё тише: - Катя, ты не любишь меня?
Она почти задохнулась. Тиски сжимались всё сильней.
- Зачем ты говоришь это? Ты знаешь, что это не так.
- Тогда зачем гонишь меня к ней?.. Ведь я сказал тебе: не смогу больше. – Она чувствовала: он опять начинает нервничать. - Я понял, что никакие обязательства не удержат меня. Пусть Воропаев забирает свою долю, да пусть хоть она сама забирает…
Но последние слова он всё-таки сказал нерешительно и на мгновение отвёл глаза… Но она сделала вид, что не заметила этого. «Деловые соображения» в этом ей всегда были противны.
- Ты понимаешь, что сделаешь ей больно… убьёшь её…
- Ну, что ты говоришь! – болезненно поморщился он. – Она сама убила всё живое в том, что было между нами. И не могу я из жалости остаться с ней. По-твоему, это честнее?
Она покачала головой.
- Нет.
- Ну, так чего ты требуешь от меня? Не могу же я полюбить её по заказу, только для того, чтобы наша совесть была чиста… Кать, в чём дело? – Горячность его была уже неприкрытой. – Ведь всё просто: я люблю тебя, ты любишь меня, мы должны быть вместе. Ведь раньше ты соглашалась с этим?
- Никогда это не было просто, ты сам говорил… И я тогда многого не понимала, нереальным всё казалось… - Она усмехнулась горько. - А сейчас тем более всё непросто.
Он вдруг улыбнулся и, поднявшись, обошёл столик и сел рядом с ней. Взял её руки в свои.
- А теперь всё непросто, - повторил он. – И не может быть просто…
Но тут же снова помрачнел, и взгляд словно уплыл куда-то. Думает о том, чем грозит ему и «Зималетто» это решение… Но уговаривать его остаться с Кирой из-за «Зималетто» она не станет. Это ещё омерзительней, чем жалеть её… Как бы она ни относилась к Кире, такого унижения она не заслуживает.
Он легонько сжал её руки, и только сейчас она поняла, с каким трудом он всё это время скрывал своё нетерпение. Что-то мучило его, пугало… Неужели она действительно так дорога ему?
- Кать, ты будешь со мной? – опять спросил он.
Это означало: ты не уйдёшь?.. Всё-таки это она вынудила его сделать решительный шаг. Но разве у неё самой сейчас был выбор? Она любила его, и в эту минуту даже больше, чем когда-либо, и никакие билеты не помогут ей уехать от этой любви.
- Конечно, Андрей… Ты мог бы и не спрашивать…
В его глазах сверкнуло что-то, он привлёк её к себе, мелкими поцелуями осыпал лицо.
- Ты не пожалеешь, Кать… Я обещаю…
***
- Ну, пока?.. Я позвоню. Жди моего звонка.
Он поцеловал её и погладил по щеке; она испуганно обернулась, не видел ли кто.
Он улыбнулся - нежно, снисходительно. Но он не будет её больше ни в чём убеждать. Всё равно сейчас, эти несколько часов, пока его жениховство ещё в силе, до конца убедить её не удастся. Хватит уже безумия прошлой ночи, в котором он никак не мог с собой справиться, и их утреннего тяжёлого разговора...
Главное, что он сам знает, что ему делать.
Он посидел ещё немного, словно давал ей время добежать до квартиры. Как будто была надежда, что папа выгонит её из дома и ей придётся вернуться к нему. Как в старые времена - в шубу и в сани... Конечно, не про полковника Пушкарёва история, но помечтать-то можно? Представить себя этаким лирическим героем... Что будет потом - он не думал... ну, а впрочем, вариантов мало, всего один: отвезёт её домой, и больше они не расстанутся.
Какое-то гордое удовлетворение владело им. Он принял решение – и пусть всё остальное теперь с этим решением считается… а ещё лучше – катится к чертям.
Двор был по-субботнему тих, только мокрые снежинки кружились в стылом воздухе и налипали на лобовое стекло. Андрей включил "дворники" и завёл двигатель. Обернувшись и опираясь рукой на спинку сиденья, задним ходом вывел машину со двора.
Главная задача - видеть светофоры и вовремя реагировать на их сигналы. Не заезжать далеко за стоп-линию, не пропускать повороты... Но как это сделать, если его новые решения требуют нового пространства, в котором нет места таким пустякам, как светофоры?..
...Под утро он снова овладел ею, но на этот раз без надрыва, без страсти. Он покорно отдавалась ему, снова сказала, что любит, мягко, печально улыбалась. Но когда всё уже было кончено и дыхание его постепенно восстанавливалось, он поднял голову и увидел её лицо...
Ледяная дрожь мгновенной волной прошла - не по телу, по душе. И вчерашний страх, всю эту ночь дремавший в нём и не дававший выпустить её из объятий ни на секунду, вновь напомнил о себе и словно парализовал его.
Спокойное сознание обречённости. Смирение перед неизбежным. И в то же время бесконечное, глубокое отчаяние… Всепоглощающее. И чем спокойней и смиренней было её лицо, тем сильней он чувствовал её отчаяние.
Перед глазами вдруг встало другое видение - её лицо в такие же мгновения ещё позавчера, три дня назад...
Между двумя этими лицами была пропасть.
Первое он видел много, много раз так же близко, прямо перед собой… И лёгкий румянец, и нежное оживление, сопровождавшее её протяжный бессвязный шёпот сразу после любви, когда в ушах переставала греметь пульсирующая кровь, но грудь словно вся наполнялась сердцем, и несколько ещё секунд, пока его стук не утих, невольно приходилось отдаваться его толчкам - и её голосу, который смягчал эту маленькую смерть... За которую он снова и снова отдавал бы всё на свете.
Он видел это лицо в своём воображении, в воспоминании, сейчас оно было не таким, совсем не таким. И в том, каким оно было, был виноват только он.
Она была живой. Живой! Она испытывала радость, и печаль, и боль, и унижение. Она делилась этой жизнью с ним, а он принимал это как должное, он этого не понимал! Малиновский, как заправский бухгалтер, подсчитывает на своих невидимых счётах все плюсы и минусы, рисует графики, разветвляет её возможные поступки, как будто она какой-то раз и навсегда заведённый ими механизм, а он помогает ему в этом, подыгрывает ему!.. И при воспоминании о том, от чего они прячут её, упрятав Клочкову в Прагу, он содрогнулся.
И со вчерашнего вечера ничего не изменилось. Он мог овладеть ею ещё раз, и ещё раз, мог тешиться иллюзией того, что утвердил на неё свои права, но всё равно так и будет видеть это отрешённое лицо, эти незрячие глаза, которые смотрят куда-то мимо него, словно там, за его спиной, она уже одна. И он один, без неё. И она могла видеть это! Была на это способна!
А он не способен. Совершенно не способен представить свою жизнь без неё! Без её голоса, без её доверия, без её близости, наконец! Он не готов, он не ожидал, это удар в спину!..
Какая-то бессильная тоска охватила его, до боли, до головокружения.
Как удержать её? Разбить что-нибудь, заорать? Спрятать одежду? Запереть её и держать под замком до тех пор, пока она не поклянётся и думать забыть о том, чтобы уйти от него?
Не поможет.
Целовать ей руки? Просить, умолять?..
Он уже делал это. Цеплялся за неё, просил прощения, убеждал, уговаривал… Но он заверял её столько раз до сегодняшнего дня, что самому уже было тошно. Если тебя хоть раз уличили в неискренности, будь ты потом хоть святее самого папы Римского, сомнения всё равно останутся.
Был единственный выход, чтобы избавить себя от этой тоски, причиняющей физическую боль. Всё будет не так. Не так, как раньше, не так, как теперь. Он может всё изменить. Её лицо больше никогда не будет таким, он сделает всё, чтобы забыть его навсегда.
…И теперь он знал, как уже давно можно было сделать себя счастливым. Чувствовал себя свободным, окрылённым и не жалел ни о чём. Пусть он так и будет продолжать не спать по ночам от всей этой лжи, окружающей его, но он хотя бы перестал лгать ей. И она поможет ему справиться с той, другой, ложью.
…Сидеть почему-то было неудобно. Мешала тяжесть в правом кармане пальто. На одном из светофоров он сунул руку в карман и обомлел: ну, конечно, это ведь её телефон, который вчера отдала ему Ольга Вячеславовна!.. И, вертя в руке это пионерское чудо телефонной промышленности и попутно вспоминая, как весь вечер вчера не мог ей дозвониться, в голову вдруг пришла мысль, которая хоть частично вернула ему присутствие духа, так как простые вещи обычно помогают почувствовать себя в безопасности… Шопинг - признанное средство от депрессии. Правда, это больше относится к женщинам, но и мужчинам ничто человеческое не чуждо.
К чёрту паровозики. Взрослая любовь требует взрослых подарков.
Он даже и не заметил сразу этого слова, промелькнувшего среди других. Точнее, заметил, но не стал зацикливаться на нём - как всегда, когда произносил это и вслух, при ней. Какая разница, как называть это? Чем придумывать ворох слов для определения того, что он чувствует, не легче ли воспользоваться банальным, избитым и проверенным? Взять напрокат? Хотя бы в мыслях?
Но чем дольше он ехал, тем больше эта мысль завладевала им. И в конце концов, увидев просвет между двумя автомобилями, стоявшими у обочины, он почти машинально завернул в него. Сидел, то ли хмурясь, то ли улыбаясь, в общем, пребывал снова в одном из тех состояний последнего времени, характерным для которых было одно: очень сильные чувства. Необычно сильные, сродни открытиям. Но состояние это было и ново, и уже привычно одновременно. Скорей всего, если вдруг настанет тихое спокойное существование, он теперь удивится этому гораздо больше.
Итак, он назвал любовью то, чего он хочет. Возможно, это всего лишь слабость, но он хочет, чтобы в прихожей стояли её туфли, на кресле в спальне лежало её бельё, а в шкафу висела её одежда. Неважно, в какой квартире - в этой или какой-нибудь другой, важно то, что ему хочется всё это там видеть. И не на два-три часа, а навсегда. Ну, как можно дольше...
Зачем?
Чтобы жить полной жизнью, работать... в общем, что за чёрт! просто - жить.
Ну, а она? Что получит она в этой его "полной жизни"?
...Ответ был на поверхности. Хотелось задохнуться от возмущения: какие тут могут быть сомнения?!
МЕНЯ. Она получит - меня. Любимого человека. Что может быть лучше? Сказала же: надоело, что ты как чужой. Вот он и станет нечужим. Она сможет взять его за руку, назвать по имени - при всех. Разве не об этом она мечтает?
...Да, Жданов, твоё самомнение просто очаровательно. Все просто так и мечтают держать тебя за руку, просто спят и видят...
Он чувствовал, что здесь что-то не так. Чего-то не хватает в этой его суперлогической цепочке, но что именно - понять никак не мог.
Ну... наверное, всё-таки дело было в её лице, это оно не давало ему покоя. Ну, так в чём дело, он ведь и хочет, чтобы она улыбалась и никогда больше не испытывала отчаяния. И сделает всё для этого. И, если понадобится, убьёт Клочкову, не задумываясь не одной секунды.
И хватит мучиться, искать что-то, когда правда - вот она, только руку протяни! Да, его чувство в чём-то эгоистично, но, может, кто-то скажет, что любит просто так, не из эгоистичных соображений? Любит издали, радуясь только мысли о любимом человеке? Чушь и глупость, так не бывает. Каждому нормальному человеку хочется ощущать реальное тепло любимой, хочется держать её в объятиях и целовать её губы. И без этого, если любишь, очень трудно чувствовать себя полноценным человеком. Потому что, как в воздухе, нуждаешься в том, чтобы дополнить себя ею, и поэтому ищешь её близости. И чем больше любишь, тем чаще нуждаешься. Наступает такой момент, когда этих точечных слияний становится недостаточно, когда везде и всюду тебе нужна она. Как там орал Гена Ляпишев из "Большой перемены"? "Я целоваться хочу, я жить с ней под одной крышей хочу!"... Вот у него и настал такой момент, он пришёл к тому, к чему, наверное, и должен был прийти. Потому что его волнение возле неё – давнее, очень давнее, гораздо старше, чем вся эта история…
Откуда он знает всё это?.. Ну, он чувствует, что так бывает у всех. Раз уж угораздило его влюбиться, он ничем не хуже и не лучше других. А как бывает у других, он просто инстинктивно знает. Ну, вот откуда-то знает, и всё.
...Случайно повернул голову в сторону тротуара и несколько мгновений смотрел на вывеску. Он остановился прямо у бутика... Шкаф, о котором он мечтает, надо чем-то заполнять. Не думая, вышел из машины, словно что-то тянуло его, увлекало за собой.
Открывая дверь магазина, усмехнулся: что он знает о женской одежде? Познания весьма и весьма призрачны. Вертится в голове только какое-то "маленькое чёрное платье"... Почему маленькое и непременно чёрное, непонятно, но, видимо, заложен в этих словах некий магический смысл, который ему недоступен. Главное, чтобы не белое. На белый цвет у него с некоторых пор аллергия…
Ну, а продавец, конечно, девушка, и...
И при первых же звуках таинственного шифра продавец тепло улыбнулась. В глазах её он видел восхищение и даже нечто вроде благоговейного трепета.
- Вы не могли бы назвать мне размер?
- Что, простите?..
- Размер... ну, какая у вашей девушки фигура?
При слове "фигура" в голове сразу же завертелись какие-то глупости, и он отогнал их. Может, хватит думать о сексе? Вот что многолетние механические стыковки с Кирой с ним сделали...
Он невольно скользнул взглядом по молоденькой продавщице. А вот таких разве мало было?.. Господи, как много. И ни одной.
Заметив его странный взгляд, девушка зарделась и опустила глаза. Ещё месяц назад он обязательно бы проверил... Она бы означала для него что-то хотя бы на час, он бы видел её, думал о ней – хоть немного... Но сейчас поздно. Он уже не может думать ни о ком, кроме Кати.
Чувствуя, как благодарное тепло привычно разливается по телу, спокойно сказал, отметая все ошибочные предположения, которые могли возникнуть у продавщицы на его счёт:
- Она примерно такая, как вы. Ну, может быть, чуть ниже ростом.
Девушка радостно кивнула и быстро ушла куда-то в недра своей шёлково-шерстяной епархии. А он стоял, тихонько посмеиваясь над собой и в то же время испытывая какое-то гордое мальчишеское удовольствие.
...Платье как платье. Очень простое, чуть приталенное, без рукавов. Ну, наверное, это красиво... Но разве это главное? Главное - то, какой будет она сама в этом платье. Зачем мужчины покупают женщинам одежду? Чтобы потом... нет, он ведь запретил себе думать об этом.
Расплатился и вышел из магазина. Постоял полминуты на пороге, дыша полной грудью. Как хорошо!.. И мысль о предстоящем не омрачила, а, наоборот, усилила его радостный подъём. Прямо сейчас надо поехать и объясниться. Избавиться наконец от этих слежек, звонков и СМСок. И, вспомнив об этом, чуть не рассмеялся радостно во весь голос. Как он мог жить так долго во всём этом кошмаре?..
Кстати, о звонках и СМСках. Отменить звонки Киры вовсе не означает отменить их с Катей звонки друг другу. Он должен сделать их жизнь максимально комфортной и уютной, а для этого нужно обзавести её хорошим, качественным средством связи.
И за квартал до дома Киры он остановил машину у салона мобильных телефонов.
…Входя в подъезд, включил телефон и тут же поморщился: всю ночь она звонила ему… Поздоровался мимоходом с консьержкой, но её удивлённый взгляд остановил его.
- Так ведь уехала Кира Юрьевна, Андрей Палыч, рано утром, ещё темно было…
- Куда? – упавшим голосом спросил Андрей.
- Сказала – к каким-то знакомым, на уик-энд, и чемодан взяла, но куда именно – я не уточняла… Вернётся только завтра вечером…
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
На плечо и в койку, т.е. диван. 
И всё деление. 
