Глава 6. Иллюзии
- 1 -
Ей казалось, что ее опутывает невидимая глазу, но прочная паутина. Паутина глухой тоски, бессилия, отчаяния, равнодушия. С каждым днем она становилась все прочнее и запутанней, и Катя не знала, как из нее выпутаться. Ее надежда на то, что ей удастся вбраться из той ловушки, в которую она сама себя загнала, стремительно таяла, а мысль о том, что остаток своих дней ей придется провести в Москве, причем живя чужой жизнью и занимаясь тем, что ей неинтересно и тягостно, что она никогда больше не увидит родных людей, сжигала ее изнутри. Катя задыхалась в этом мире, но она не могла вернуться домой, и это медленно убивало ее. Ей всегда казалось, что она сильная и со всем справится. Кажется, настала пора развенчать эти иллюзии. Впрочем, как сказал бы один Катин знакомый, «это невероятно занимательный опыт». Сейчас девушка многое отдала бы, чтобы снова его увидеть
* * *
- Амурчик, ну погадай мне, а? Ну пожа-а-а-алуйста. Мне вот позарез надо узнать, что нас с Владиком впереди ожидает. А то окажется, что на него и времени тратить не стоит. Погадай, Амурчик, - жалобно канючила Маша, но Амура была непреклонна.
- Нет, - отрезала она. – Сегодня я гадаю Кате, как обещала.
- Ничего, я вполне могу уступить Маше, - вежливо сказала Катя.
До показа оставалось около недели. Женсовет как обычно обедал в «Ромашке», и сегодня Амура собиралась первый раз погадать Кате, которая, откровенно говоря, абсолютно не верила в то, что карты мулатки хотя бы частично расскажут правду о ее жизни. Но сказать это вслух она, разумеется, не могла. Однако уже через пару минут после начала гадания Катя вынуждена была признать, что ошибалась.
- Так, сначала о твоем прошлом, - сказала Амура, сосредоточенно глядя на таро. – У тебя были нелегкие времена, но рядом с тобой всегда находились люди, которые тебя поддерживали. В твоем прошлом была безответная любовь. Тебя предали твои близкие люди. Все так?
- Да, - прошептала ошеломленная Катя, облизнув пересохшие губы. «Это просто совпадение», - мысленно сказала она себе.
Маша хотела было спросить подругу о безответной любви, но Шура ткнула ее локтем в ребра, заставив замолчать. Тем не менее по лицу Тропинкиной было видно, что после завершения сеанса гадания она устроит Кате настоящий допрос с пристрастием по этому вопросу.
- Настоящее: одиночество, отчаяние, борьба, надежда. Еще утешение. Ну, это, наверное, не надо воспринимать буквально. Теперь самое интересное – будущее. Так, что тут у нас… Возвращение домой. Ой, испытания и смерть кого-то рядом. И большая любовь.
Амура озадаченно смотрела на карты, не зная, как истолковать то, что она видела.
- Да ну тебя, Амура, ерунду какую-то твои карты сказали. Какое одиночество? У Кати родители есть и друзья, мы то есть. И бороться ей не с кем, даже Клочкова давно сдала позиции. И какое возвращение домой, когда она никуда не собирается уезжать, верно, Кать? Ка-а-ать, слышишь?
- Нет, не собираюсь, - выдавила из себя Катя, которая лихорадочно обдумывала то, что услышала. Домой?! Она вернется домой?! Неужели это возможно? Как карты могут говорить правду в мире, где нет магии? Или она есть, но Катя этого не чувствует? Попробовать найти настоящих магов, которые в силах ей помочь?
- Правильно Шуруп говорит, - поддержала Шурочку Маша. – Не бери в голову, Кать. Я лично готова поверить только в огромную любовь. Кстати о любви: а что у тебя там за неразделенная любовь была? Он кто? Вы сейчас видитесь? Что, все было совсем-совсем безнадежно?
Лишь нечеловеческим усилием воли Катя заставила себя ответить на этот вопрос, зная, что Маша от нее все равно не отстанет.
- Да, совсем безнадежно, потому что он – мой двоюродный брат. И мы не видимся, он сейчас живет в другой стране.
Некоторое время Женсовет молчал, осмысливая это заявление, а затем Шура сказала немного смущенно:
- Слушай, а мне казалось, что это только венчаться двоюродным братьям и сестрам нельзя, а расписываться им не запрещено.
- Не, сдается мне, расписываться им тоже нельзя, - сказала Света.
- Ты сама-то поняла, что сказала, Шур? А дети? Все-таки это довольно близкое родство, - возмутилась Амура, складывая карты.
- Девочки, - укорила их Ольга Вячеславовна, - хватит уже расстраивать Катю.
Все дружно посмотрели на побледневшую Катю, и дамочкам стало очень неловко: они никогда еще не видели обычно невозмутимую и сдержанную подругу такой взволнованной.
- Дело не в этом, - неожиданно для себя сказала Катя. – Просто… он всегда воспринимал меня лишь как младшую сестренку, не больше. Мысль о том, чтобы влюбиться в меня показалась бы ему абсурдной.
- А… а он женат?
- Был. Его жена умерла при преждевременных родах, ребенок тоже не выжил. Сейчас… что с ним сейчас я не знаю, мы давно прекратили общение по независящим от нас обстоятельствам. Но я надеюсь, что он жив, здоров и счастлив, - Катя печально улыбнулась.
За столиком повисла тишина, которую первой нарушила Таня:
- Ой, девочки, нам пора бежать, обед почти закончился.
* * *
Той ночью Кате впервые за последний месяц приснилась ее семья.
- 2 -
Как Катя и опасалась, коллекция провалилась. Впрочем, «провалилась» - не то слово: модели гениального Милко как всегда вызвали фурор, но вот некачественная ткань, из которой они были сделаны, и непомерно высокая цена, отпугивали всех покупателей. Это стало совершенно очевидно примерно через пару недель после показа. Сказать, что Андрей был расстроен, значило ничего не сказать: он рвал и метал. Но к Кате до поры до времени он не обращался, видимо помня ее слова о том, что его решения – только его проблемы. К счастью для него (о чем он, конечно, не подозревал), добровольный и почти что гениальный помощник Кати Коля Зорькин, предвидя подобный исход дела, подготовил все необходимые расчеты и планы, и поэтому когда Жданов все же позвал Пушкареву на совещание, девушка принесла с собой кучу бумаг.
- Ну, давайте, скажите, «я же говорила», - мрачно сказал Андрей усевшейся напротив него Кате.
По губам девушки скользнула мимолетная улыбка, и Катя покачала головой.
- Можно я лучше скажу кое-что другое? Например, что надо сделать, чтобы исправить сложившуюся ситуацию.
- А ее можно исправить? – проворчал Андрей.
- По крайней мере можно постараться, - невозмутимо ответила Катя. – И для начала вам надо изучить вот эти документы.
С этими словами девушка положила перед начальником кипу бумаг. Жданов с тоской посмотрел на них, перевел взгляд на свою помощницу и сказал жалобно:
- Катерина, а может, вы мне своими словами расскажите, что к чему?
- Нет, - отрезала Катя. – Этот антикризисный план включает в себя множество различных пунктов, которые необходимо выполнить абсолютно все, в определенной последовательности и ни на шаг не отступая от выработанной стратегии. И поэтому вы должны ознакомиться со всеми мельчайшими деталями плана, чтобы хорошо представлять себе наши дальнейшие действия.
- Ладно, - кисло отозвался Андрей.
Катя скрылась в своей каморке, но долго она там не пробыла: уже минут через десять ее громко позвал Жданов, которому требовалось разъяснение какого-то момента. Затем девушка снова ушла к себе, но через несколько минут ее вновь позвал шеф, которому опять было что-то непонятно. В итоге Катя решила, что проще сесть рядом с ним, чтобы не бегать туда-сюда. При этом она не переставала удивляться тому, как человека, который был никудышным экономистом, могли допустить до управления такой крупной компанией. По сравнению с ним даже Катя, которая получила свои знания по экономике из самостоятельно прочитанных за последние полгода книг и объяснений Коли Зорькина, была настоящим профессионалом. Пока Жданов читал составленный Зорькиным план, а Катя объясняла начальнику некоторые его пункты, они выпили в общей сложности семь чашек кофе, который Катя открыла для себя совсем недавно и который, как она выяснила, являлся для нее мощным стимулятором. Правда, он него неприятно покалывало сердце, но Кате, в ее нынешней жизни, было на это наплевать. Больше полутора часов они потратили на обсуждение нового бизнес-плана, пропустив обед. В конце концов Андрей посмотрел устало посмотрел на свою помощницу покрасневшими глазами и сказал решительно:
- Все, Кать, я больше не могу: перерыв.
Впервые за время ее работы в «Зималетто» Жданов назвал ее «Катя», и, как ни странно, это почти не вызвало у девушки протеста, хотя она все же предпочитала формальное «Екатерина Валерьевна», в крайнем случае – «Катерина». Кстати говоря, первым это понял Малиновский, и именно поэтому он называл Катю исключительно «Катя», «Катенька» или «Катюша» - специально, чтобы позлить ее.
Андрей взглянул на часы и едва не присвистнул.
- Ничего себе, сколько уже времени! – удивленно воскликнул он. – Надо съездить куда-нибудь пообедать. Составите мне компанию?
- Нет, благодарю, - отказалась Катя. – Да, Андрей Павлович, хочу напомнить, что вам надо еще кое-что решить…
- Только не сейчас! - взмолился Андрей.
- Не сейчас, - согласилась Катя, – на следующей неделе, когда заканчивается мой испытательный срок, так что вы должны решить, прошла я его или нет.
Жданов тяжело вздохнул. За те почти два месяца, что Катя работала в «Зималетто», он к ней привык. Нет, ему не стали нравится ни ее нелепые одежда и очки, ни ее манера держаться: чаще всего девушка была сдержанна и холодна, порой – снисходительна, иногда он видел в ее взгляде легкое презрение, а иногда – насмешку, но Катя была умна, исполнительна, трудолюбива, преданна, ни разу его не подводила, умела блестяще проводить переговоры, в общем – идеальная личная помощница президента. И он не знал, что бы он без нее делал. Единственным ее промахом была провальная коллекция, но, строго говоря, его вины в этом было не меньше, даже больше.
- Конечно прошли, - сказал Андрей.
Катя улыбнулась и слегка склонила голову.
- Хорошо. Благодарю, Андрей Павлович.
И она вернулась к себе в каморку. А Жданов снова вздохнул и пошел обедать. Уже от двери он крикнул Кате:
- Катерина, поскольку я рассчитываю на наше долгое и плодотворное сотрудничество, сделайте милость: не уморите себя голодом.
- Я постараюсь, - раздалось из каморки, и Андрею показалось, что Катя улыбается.
* * *
На следующий день Андрей предпринял первые шаги по претворению в жизнь антикризисного плана. Впрочем, никто к компании и за ее пределами не должен был знать, что этот план – антикризисный, потому что нельзя было допускать, чтобы хоть у кого-то зародилась мысль о том, что у «Зималетто» плохи дела. И в первую очередь – у Александра Воропаева. А это означало, во-первых, удаление из компании Ветрова, доверенного лица Александра, и, во-вторых, запудривание мозгов Кире. И то, и другое удалось Жданову блестяще, с Кирой он справился сам, а вот с Ветровом ему помогла Катя.
- Андрей Павлович, - сказала она задумчиво, когда Жданов сказал ей о том, что хочет уволить Ветрова, - никогда не стоит недооценивать врагов, особенно обиженных на вас за что-то. Не думаю, что увольнять Ветрова, по крайней мере, так, как собираетесь сделать это вы. А вот если ему предварительно поступит хорошее предложение из какой-нибудь крупной процветающей фирмы, вот тогда с ним можно поговорить о том, что его дальнейшее пребывание в «Зималетто» нежелательно. Полагаю, у такого человека, как вы, достанет связей, чтобы обеспечить Ярославу Борисовичу хорошее место, лучше всего в такой компании, которая бы не имела никаких дел с «Зималетто».
Андрей некоторое время обдумывал ее слова, а потом ухмыльнулся.
- Замечательная идея, Катерина!
И он ее осуществил. Когда тот знакомый, которому Андрей «сосватал» Ветрова, спросил подозрительно, зачем Жданов хочет избавиться от такого, как говорит президент «Зималетто», «отличного специалиста», Андрей довольно ответил, что у него есть на это место свой человечек, гениальный экономист. При этом Жданов совершенно не кривил душой. В результате Ветров, после заманчивого предложения из одной строительной компании и намеков Андрея на то, что он теперь может обойтись без его услуг, без сожаления уволился из «Зималетто», поскольку его давно уже тяготило сотрудничество с Воропаевым.
«2:0 в мою пользу, Сашка, - подумал Андрей, в тот день, когда Ветров подписал заявление об уходе. – Вот так-то, знай наших».
Почти два месяца Андрей работал как проклятый, так, как не работал никогда в жизни. Он приходил в «Зималетто» рано утром и уходил поздно вечером. Он провел сотни совещаний, встреч и переговоров. Он страшно уставал и мог думать только о работе. И он не делал бы всего этого, если бы у него над душой не стояла Катя. Которая организовывала его встречи и совещания, готовила ему все необходимые документы, растолковывала ему то, что он, по идее, должен был выучить еще в институте. Которая была просто незаменима. Иногда Андрей готов был поставить ей памятник. А иногда она его дико, до бешенства раздражала – своими старомодными старушечьими нарядами, своей неизменной сдержанностью и отстраненностью, за которыми невозможно было разглядеть ее истинные чувства, своими знаниями и умениями, которые намного превосходили знания самого Жданова. Тем, что была почти совершенна, ибо чаще всего именно совершенство простить труднее всего. Если бы он знал, что львиную долю ее работы на самом деле выполнял Николай Зорькин, своего рода серый кардинал «Зималетто», великолепный экономист, отношение Андрея к Кате было бы совершенно иным. Но, к сожалению или к счастью, он об этом даже не подозревал.
Андрей мало что знал о личной жизни Кати, но он уже давно понял, что она невероятно умна, обладает массой талантов, и поэтому не думал, что она еще сможет его чем-то удивить: ведь он и так верит в то, что она может почти все. И, тем не менее, Катя еще не раз и не два преподносила ему сюрпризы.
* * *
Самым забавным было то, что Жданов за этот сумасшедшие напряженные два месяца ни разу не изменял Кире – на это у него просто не оставалось сил, однако ссорились они с невестой еще чаще, чем раньше: как оказалось, она не готова была делить ни с кем – ни с другими женщинами, ни с работой.
Андрей не замечал, что с каждым днем Кира становится все более раздражительной и нервной, что с каждой их ссорой в ее глазах растет отчаяние и злость. Для нее, чья жизнь в последнее время была посвящена только одному человеку – Андрею Жданову, было трагедией то, что кто-то или что-то может быть для него важнее и дороже Киры. Она мирилась с его любовницами, только потому что верила, знала, что они для Андрея игрушки, развлечение, что от любой из длинноногих моделей он рано или поздно все равно вернется к ней, к Кире. Но с работой, с азартным блеском, который появлялся в глазах Андрея, когда он заключал удачную сделку, с его нетерпением, когда он собирался на важную встречу, с его постоянными разговорами о работе Кира соперничать не могла, тут уже не помогали ни сексуальная одежда, ни готовность на все в постели. И Кира не выдержала.
Она зашла в президентский кабинет по делу, а заодно и пригласить жениха на обед. Документам, принесенным Кирой, Андрей неподдельно обрадовался, а вот от обеда небрежно отмахнулся.
- Не сегодня, Кирюш, у меня переговоры.
И Кира, терпение которой лопнуло, начала высказывать жениху все, что она думает о нем, о его переговорах и обо всем том, что происходит с ним в последнее время. Андрей пытался было успокоить невесту, но у него ничего не вышло: у Киры началась настоящая истерика. Впрочем, возможно, Жданову удалось бы привести Воропаеву в чувства, если бы не Катя, которая, выйдя из своей каморки и деликатно кашлянув, напомнила, старательно не глядя на Киру и шефа, что через полчаса в Андрея Павловича важная встреча, и если он не хочет опоздать, то должен выезжать прямо сейчас. И Кира, вдруг вспомнив, что все ее беды начались с приходом в компанию этой выскочки и змеи подколодной, Екатерины Пушкаревой, набросилась на помощницу Андрея с оскорблениями. Еще ни разу Жданов не слышал таких слов от Киры, которая сейчас была в состоянии классического аффекта.
- Прошу прощения, Катя, - в полголоса сказал растерянный Андрей, который, не зная, что делать, одновременно пытаясь успокоить Воропаеву и вывести ее из кабинета. – Она сама не знает, что говорит.
Некоторое время Катя молча смотрела на Киру, а затем подошла к блондинке и влепила ей звонкую пощечину. Воропаева, икнув, схватилась за щеку, но замолчала, потрясенно глядя на Пушкареву.
- Простите, но это было необходимо, - тихо, но твердо сказала Катя. – Андрей Павлович, во-первых, эти переговоры действительно очень важны, а во-вторых, вы сейчас все равно ничем не можете помочь Кире Юрьевне. Поэтому, думаю, вам стоит отвести вашу невесту в ее кабинет, я сейчас вызову туда Ольгу Вячеславовну с успокоительным.
- Э-э-э… - Андрей переводил по-прежнему растерянный взгляд с Кати на Киру и обратно и, наконец, кивнул. – Да, полагаю, вы правы. Звоните Уютовой.
Жданов и Кира покинули кабинет. Позже, возвращаясь в «Зималетто» после встречи, Андрей думал не о Воропаевой, ни даже о достигнутом соглашении с партнерами, а о Кате. О ее реакции на истерику Киры. Он ожидал чего угодно: обиды, злости, равнодушия, но вместо этого в глазах Кати он увидел жалость и сострадание по отношению Кире. И это было неожиданно. Да, все же Екатерина Пушкарева была необычной и примечательной личностью.
И Андрей никогда бы не подумал, что она приложит руку к созданию новой, как всегда гениальной коллекции Милко.
* * *
На очередное совещание Милко не звали, как впрочем, и на все остальные – ему просто нечего было там делать. Он пришел сам, потому что ему нечем было заняться: муза, самая коварная и непостоянная женщина на свете, изменила ему, и теперь у него не было вдохновения на новую коллекцию. И он то сидел у себя, дуясь и жалуясь Олéчке, то слонялся по «Зималетто», высмеивая всех, кто попадался ему на пути. На совещание он забрел в поисках вдохновения и развлечения, не надеясь особо ни на то, ни на другое. Однако все вышло не так, как он предполагал.
Вначале Андрей поручал проведение совещаний Кате. Однако вскоре девушка решительно отказалась от этого. «Вы – президент компании и должны лично проводить такие важные совещания, - сказала она. – Это подчеркивает вашу власть и поднимает авторитет». И Жданов со вздохом согласился. В первое время Катя прикрывала начальника, когда тот что-то забывал или не знал, но затем Андрей стал тщательнее готовится, и с тех пор на совещаниях Катя лишь вполуха слушала Жданова, думая о своем.
Когда Милко зашел в конференц-зал, то свободное место было только возле Пушкаревой. И дизайнер сел рядом с Катей, хотя и не без некоторого внутреннего протеста, потому что между ними велось нечто наподобие холодной войны. А началось все с того, что когда Милко впервые увидел Пушкареву, одетую в уродливую одежду и в очках, вышедших из моды еще два века назад, он не мог сдержаться и в присутствии Андрея, Киры и Вики сделал несколько нелицеприятных высказываний по поводу ее внешнего вида. Пушкарева не разозлилась. Не обиделась. Даже не смутилась. Она выгнула бровь, сняла очки, нарочито медленно оглядела Милко с ног до головы, небрежно пожала плечами, и обратилась с каким-то вопросом к Жданову, ведя себя так, словно никакого Милко Вукановича, дизайнера «Зималетто» вообще не существует на этом свете, не то, что рядом с ней. И после этого, когда она случайно встречалась с Милко в коридорах «Зималетто», она держалась так, словно в упор его не видит. Милко отвечал ей тем же.
Минут десять послушав Жданова, и не поняв почти ничего из того, что тот сказал, Милко собрался было уйти, но тут его внимание привлекло то, что рисовала Пушкарева. Вообще-то, Катя была скверным художником, она совершенно не умела рисовать портреты и пейзажи, но ей неплохо удавались отдельные вещи, особенно если они не были перегружены мелкими деталями. И сейчас, сидя на совещании и зная наизусть все, что говорил Жданов, она позволила себе отвлечься от происходящего и в приступе ностальгии принялась рисовать свое первое бальное платье. Но прежде, чем она закончила рисунок, Милко схватил его, заявил громко: «Корсеты давно уже немодны, но я что-нибудь придумаю!» и, взяв Катя за руку, вытащил ее из-за стола.
- Она мне нужна, - сказал Милко удивленному Жданову, замолкшему на полуслове, и чувствуя на себе любопытные взгляды всех остальных.
И Милко вышел из конференц-зала, уводя с собой не сопротивлявшуюся Катю, который было интересно, какая муха укусила дизайнера. Когда они пришли в его кабинет, примыкающий к залу для показов, Милко усадил Пушкареву за один из столов, не обращая внимания на тот ошеломленный взгляд, которым одарила его Уютова, выдал девушке несколько простых карандашей, множество цветных и приказал:
- Рисуй еще, платья такого же стиля, - он потряс перед носом Кати ее же рисунком, - в цвете.
И сев на свой стол, принялся лихорадочно делать наброски новой коллекции, которую он мысленно назвал «Средневековье».
- Так, здесь корсет не нужен… тут замаскируем… нет, нет, нет, это уже неактуально… ерунда… - бормотал себе под нос Милко.
Когда он снова повернулся к Кате, то увидел, что она, скрестив руки на груди, пристально на него смотрит, а позади нее на столе лежат нетронутые листы белой бумаги: она не сделала ни единого штриха.
- Я не подчиняюсь ничьим приказам, кроме приказов Андрея Павловича, у которого хватает такта обличать их в вежливую форму, - ответила Катя на молчаливый вопрос Милко.
Дизайнер раздраженно вздохнул и хотел было сказать Кате, что она может идти, но, боясь спугнуть неожиданно нахлынувшее вдохновение, сказал неохотно:
- Пожалуйста, Катерина, нарИсуй еще пару платьев в этом же стиле.
Катя, снисходительно и удовлетворенно кивнув головой, выполнила его просьбу, нарисовав три самых роскошных бальных платья, которые она видела в своей жизни.
Увидев эскизы новых моделей Милко, Андрей понял, что новая коллекция будет иметь оглушительный успех.
Интермедия – 6
Наэрия, 1320 г.
Королевская семья обычно завтракала в одиночестве, в малой гостиной, в то время как обеды и ужины проходили в большой трапезной, где стояло несколько больших столов, в компании многочисленных придворных. И за завтраком Ник объявил своим кузинам и кузенам, что женится. Судя по реакции Моргана, тот уже знал о планах Ника, а вот для остальных эта новость стала сюрпризом. Самому младшему члену королевской семьи – десятилетнему принцу Тони матримониальные намерения Ника не слишком заинтересовали. Двойняшки запищали от восторга: свадьба кузена короля – роскошное мероприятие, и в честь нее будет устроен грандиозный бал, на который их, Ивон и Александру, просто не могут не пустить, ведь женится их любимый двоюродный брат! А Мира… Шокированная услышанным, она, тем не менее, быстро взяла себя в руки и сумела изобразить на лице искреннюю радость за Ника, старательно игнорируя внимательные взгляды кузена и Моргана. Мира знала, что ее старший брат догадывается о ее любви к Нику, и сейчас с беспокойством ожидает ее реакции на предстоящую женитьбу. «Не волнуйся брат, я не собираюсь делать никаких глупостей вроде горьких рыданий». Что до самого Ника, то ему, как была уверена Мира, и в голову не могло прийти, что старшая принцесса может быть в него влюблена, но ему важно, как его любимая кузина, которую он давно уже воспринимал как младшую сестру, отнесется к его решению. И Мира постаралась его разочаровать: она с улыбкой расспросила его о невесте, выяснив, что это семнадцатилетняя дочь барона Эрвика, Клеменсия, которая не была представлена ко двору из-за своего слабого здоровья (свое недоумение по поводу того, что граф Мариваль выбрал в жены хилую девушку, которая должна была еще родить ему наследника, Мира оставила при себе), узнала, что свадьба состоится месяца через три-четыре, предложила кузену свою помощь в ее организации, пообещала протекцию и поддержку будущей графине Мариваль. Иным словами, Мира вела себя так, как и положено было принцессе и любящей кузине. Она даже не спросила, почему его семья узнала о свадьбе так поздно, когда Ник уже получил на нее согласие барона Эрвика. Точнее говоря - почему Ник сказал заранее сказал этом Моргану, но не потрудился сообщить Мире, от которой он почти никогда ничего не скрывал.
Но когда после завтрака Мира поднялась в свои покои и приказала фрейлинам оставить ее одну, у нее началась настоящая истерика, первая в ее жизни. Как Мира пережила обед, где она нашла силы, чтобы что-то съесть, хотя ей кусок не лез в горло, улыбаться, хотя ей хотелось снова плакать, разговаривать с семьей и придворными, хотя она с бóльшим удовольствием закричала бы, девушка и сама не знала. После обеда Ник уехал в свой родовой замок Хaймден-холл, и к ужину старшая принцесса не спустилась, сославшись на недомогание. А на следующее утро, во время традиционной верховой прогулки с Морганом, она попросила у короля разрешения отправиться с графом Марком Стокхерстом к границе Гильгарского графства и Саддарта, где, как узнал Стокхерст, при поддержке графа Гильгара процветает контрабанда из Саддарта, причем некоторые из контрабандистов могут оказаться шпионами, которые готовят интервенцию. Расследовать дела подобного рода король доверял лишь самым верным и надежным людям, таким, как граф Стокхерст. Мира уже дважды уезжала выполнять поручения Моргана, связанные с государственной безопасностью, но оба они имели отношения к мощной магии, и вмешательство принцессы было оправдано. Сейчас же никакой необходимости отправлять ее вместе со Стокхерстом не было. Но Морган все же дал свое согласие.
- Только… ты ведь понимаешь, что бегство – это не решение проблемы?
- Понимаю, - печально улыбнувшись ответила Мира. – Но я не бегу. И у меня нет проблем.
- Как скажешь. Но помни: я верю твое здравомыслие.
- Спасибо. Надеюсь, оно мне не изменит.
* * *
На свадьбе графа Николаса Джонатана Мариваля и леди Клеменсии Эрвик принцесса Амиранда Лиеж выглядела счастливой и, казалось, была искренне рада за кузена. О том, чего ей это стоило, не знал никто кроме, пожалуй, Моргана и придворного мага Герхарда Рила, который знал все и всегда. Невесту – симпатичную и робкую девушку – высокородные дамы, приглашенные на бал, осыпали комплиментами, однако меж собой они сошлись на том, что она невероятная простушка и непонятно, что нашел в ней красавец граф Мариваль.
Через два месяца после этой свадьбы Мира познакомилась с Джеффри Карлисом.
Старый граф Кинсейл был тяжело болен, и его смерть была неизбежна. У него не было сыновей, однако имелось право завещать титул и земли кому он пожелает, и три его зятя и два внуков спали и видели заполучить и то, и другое. Граф Кинсейл был одним из самых преданных королю графов, а его графство – одно из важнейших для короны, поскольку оно граничило с Мэливаром, самым опасным потенциальным врагом Наэрии, и Моргану не нравилось, что графство может попасть не в те руки, особенно учитывая тот факт, что в жилах одного из зятьев Кинсейла текла мэливарская кровь, а другой был когда-то дружен с графом Марсденом, казненным несколько лет назад в том числе и за измену. Морган не мог повлиять на решение графа Кинсейла, но он хотел по крайней мере знать, что представляют собой претенденты на титул и земли, поэтому Мира поселилась в доме мистера Тилмара, хорошего знакомого графа Стокхерста, под видом родственницы миссис Тилмар. Познакомиться с семейством Кинсейла было не трудно – все его члены, за исключением самого графа, его племянницы и ее сына, искали развлечений и регулярно наведывались в гости к соседям и в ближайший городок за покупками.
Джеффри Карлис был внучатым племянником Карлиса и единственным из семьи графа, кто не претендовал на наследство двоюродного деда. По крайней мере – столь открыто. Его мать, дочь любимой сестры графа Кинсейла, осиротела, когда ей было около трех лет и с тех пор жила в доме дяди. В семнадцать лет она вышла за богатого мужчину и покинула Лейнс-касл, пять лет назад – овдовела, а год назад – снова переехала в дом дяди, чтобы ухаживать за ним, поскольку его родные дочери не годились для подобной задачи, а поручать это слугам она не хотела. Джеффри приехал в замок пару недель назад, чтобы поддержать мать.
Джеффри Карлис был красивым и обаятельным мужчиной, умным, немного язвительным, с хорошим чувством юмора. И очень внимательным и проницательным – настолько, что сразу же понял, что Мира – не та, за кого она себя выдает. А она, сама не понимая почему, не только открыто признала это, но рассказала, кто она на самом деле. В результате бóльшую часть свободного времени они стали проводить вместе: гуляли по окрестностям, катались верхом, устраивали пикники, разговаривали – Джеффри оказался интересным собеседником, а у Миры в последнее время был дефицит общения. Вместе они предотвратили два покушения на жизнь графа Кинсейла, узнали, что один из зятьев графа - элвэйский шпион и разоблачили нечистого на руку управляющего. Вместе же они проводили в последний путь скончавшегося графа, который завещал титул и земли Джеффри.
У Тилмаров Мира провела около двух месяцев, и ей было тяжело расставаться и с миссис Тилмар, которая относилась к ней как к любимой племяннице, и, разумеется, с Джеффри. Мире не хотелось так быстро терять единственного друга, не являющегося членом ее семьи. Джеффри не хотелось так быстро прощаться с единственной встретившейся ему на пути девушкой, с которой интересно беседовать на любые темы, которая не желает любой ценой заполучить тебя в мужья и в которой нет ни капли высокомерия, несмотря на то, что она принцесса. Новоиспеченный граф Кинсейл пообещал Мире, что как только он разберется со всеми делами, он приедет к ней в Кермин.
Прошло полгода, прежде чем он смог сдержать свое слово. Но за это время они написали друг другу десятки писем. Джеффри понравился Моргану, который прежде слышал о нем лишь самые лестные отзывы от своей сестры, а половина придворных дам по уши влюбилась в красавца-брюнета графа Кинсейла. Днем представленный принцессе Амиранде Джеффри получил от нее лишь теплую улыбку и двухминутный разговор. Вечером, тайком встретившись наедине, они болтали несколько часов. Он подумал, что начинает в нее влюбляться. Она подумала, о том, как же здорово иметь такого друга.
Через несколько дней Джефф вернулся в Лейнс-касл, где его ждали дела. Через месяц после его отъезда Мира узнала, что жена Ника ждет ребенка. Поздравив кузена и передав привет его жене, старшая принцесса поехала погостить к Телмарам. Джеффри был приятно удивлен ее внезапным решением. Мире и подумать не могла, что ее импульсивный поступок будет превратно истолкован новым графом Кинсейлом. Проведя пару недель у Тельмаров, Мира вернулась в королевский замок. Еще три месяца - до того, как Джеффри снова смог выбраться в столицу - они интенсивно переписывались. На этот раз Джефф провел в Кермине около четырех недель. Незадолго до отъезда домой он попросил Миру стать его женой. Ему казалось, что он влюблен в нее, но он не мог утверждать это со стопроцентной уверенностью: он никогда еще ни в кого не влюблялся. И он не был уверен, что Мира его любит, несмотря на то, что вела она себя с ним как влюбленная женщина. Но им было хорошо вместе, и Джеффу казалось, что этого вполне хватит для счастливой совместной жизни. Тем более что любовь всегда все усложняет, верно? Это он и попытался объяснить Мире. Вначале девушка была настолько ошеломлена и озадачена, что не могла даже связано думать. Но затем она вдруг широко улыбнулась.
- Что? – недоуменно и немного обиженно воскликнул Джефф.
- Нет, ничего, - не прекращая улыбаться, ответила Мира. – Просто… ты настолько чудовищно неромантично сделал мне предложение, что мне очень хочется ответить тебе согласием.
- Я тебя оскорбил? – Карлис обеспокоено вгляделся в лицо девушки. Он, как ему казалось, неплохо ее знал, и был уверен, что она слишком практична и рассудительна, чтобы желать глупой романтики подобно юным наивным девушкам. Неужели он ошибался?
- Нет, ни в коем случае, - покачала головой Мира. – Но я не ожидала этого, и сейчас немного растеряна. Я… я уверена, что мне не следует тебе этого говорить, но я все равно скажу: ты мне очень нравишься, мне нравится проводить с тобой время, ты быстро стал моим лучшим другом, но я тебя не люблю. И я не хочу портить тебе жизнь браком с той, кто не любит тебя так, как ты этого заслуживаешь. Но мне скоро будет двадцать один год, я точно знаю, что никогда не выйду замуж по любви, и мой брат-король никогда не принудит меня к браку по расчету, каким бы выгодным он ни был для страны. И поэтому…, - Мира глубоко вздохнула и сказала: - Я отвечаю тебе «да». И я обещаю, что сделаю все, чтобы быть тебе хорошей женой и чтобы ты не пожалел о том, что женился на мне.
Принцесса понимала, что не должна была соглашаться на предложение Джеффа - она не представляла, как она будет жить с нелюбимым мужем, но ей уже до смерти надоело страдать по Нику, а с Джеффом ей было хорошо, она могла разговаривать с ним о чем угодно и он единственный, кто за последний год мог ее рассмешить и поднять ей настроение. У Ника скоро появится ребенок, и Мира только сейчас поняла, что не собирается отказываться из-за него от собственной семьи и детей. Она сильная, и сможет забыть его. И, возможно, ей даже удастся полюбить Джеффа. Ее жених улыбнулся ей радостной, совсем мальчишечьей улыбкой, и впервые с того момента, как Мира узнала, что Ник женится, она поверила, что еще будет счастлива и любима. Моргана не было в замке, он уехал охотиться в угодья Стокхерста, и Джеффри решил, что вернется в Кермин через месяц, чтобы попросить у него, опекуна Миры, Ивон и Александры, руки и сердца старшей принцессы.
- Не волнуйся, я с ним поговорю, и он даст свое согласие, - улыбнулась Мира, которая не переставала удивляться самой себе.
- Надеюсь.
* * *
Морган действительно дал свое согласие – только потому, что об этом его попросила Мира. Но это не значило, что ему нравился Джеффри Карлис, граф Кинсейл. Нет, сам по себе он был неплох, но в качестве мужа его любимой сестры… Король не был уверен, что на свете существует хоть один мужчина, достойный ее. Но раз уж она выбрала в спутники жизни Карлиса, так тому и быть, хотя Морган и опасался, что она решилась на подобный шаг от отчаяния. Но, с другой стороны, он привык полагаться на ее здравомыслие, и поэтому надеялся, что она хорошо все взвесила и обдумала. Единственное условие, которое поставил Морган – хранить пока помолвку в тайне: все считали, что Мира и Джеффри виделись всего лишь два раза в жизни, когда граф Кинсейл приезжал в Кермин, и король не хотел, чтобы двор, а затем и все королевство, обсуждали необычайно поспешный брак старшей принцессы. Поэтому Джеффри должен был теперь регулярно появляться при дворе и оказывать Мире всяческие знаки внимания, чтобы никто потом не удивлялся тому, что король выдает за него свою сестру. И Мира решила пока не говорить об этом девочкам и Тони. Что до Ника, то ему она собиралась обо всем рассказать лично, но с тех пор, как он женился, они редко виделись, и пока Мира ждала подходящего момента, чтобы сообщить ему о своей помолке, в новой семье ее кузена произошла трагедия: при преждевременных родах умерла его жена, недоношенного ребенка также спасти не удалось.
Когда Мира узнала об этом, то в первую очередь она почувствовала отвращение. К себе. Потому что когда-то, только узнав о намерении Ника жениться на Клеменсии Эрвик, она несколько минут отчаянно желала, чтобы та не дожила до свадьбы. Разумеется, потом ей было страшно стыдно за такие мысли, и сейчас ей казалось, что это она виновата в смерти графини. Конечно, ее здравый смысл говорил о том, что это все глупости, что такой исход можно было предполагать с самого начала, ведь Клеменсия не отличалась здоровьем, но в глубине души Миру терзало чувство вины, и на похоронах она выглядела так, словно умер действительно близкий ей человек.
После похорон Мира осталась в Хaймден-холле на несколько недель, ведь что бы между ними не происходило, Мира оставалась самым близким Нику человеком после Моргана, и она надеялась, что сможет помочь ему справиться с горем. Впрочем, как позже выяснилось, Ника терзало не столько горе, сколько муки совести.
- Это я ее убил, - сказал Ник. – Я знал, что у нее слабое здоровье и что она может не перенести беременность и роды. Мне не следовало на ней жениться.
Мира, подавив желание спросить, зачем тогда он все же женился на Клеменсии, подошла к кузену и крепко его обняла. За время ее пребывания в Хаймден-холле то отчуждение и неловкость, что возникли между ними, исчезли, и Мира с Ником снова стали общаться как в старые добрые времена – свободно, непринужденно, открыто. И тем не менее принцесса так и не решилась сказать кузену о своей помолвке, сама не понимая, что ее останавливает. Возможно, это были его глаза, которые время от времени смотрели на нее с таким выражением, что у нее перехватывало дыхание и по спине бежали мурашки. Или его улыбка, потому что в те дни она была единственной, кому он улыбался. Еще год назад все это наполнило бы ее надеждой и радостью. Сейчас она чувствовала лишь печаль, потому что была уже обещана другому, и странную неловкость, поскольку Ник оправился от потери жены и ребенка быстрее, чем она от него ожидала и чем было прилично. Зато это убедило Миру в том, что Ник не любил Клеменсию. А еще на лице Ника появлялось иногда мрачное выражение, не имевшее ничего общего с горем, и тогда Мира становилось страшно. Но в общем и целом ее кузен снова стал тем Ником, которого она знала много лет и который, как ей казалось, начал меняться после свадьбы, становясь кем-то другим. Сейчас Мира думала, что это чушь, что она все придумала, руководствуясь обидой и гневом. Но все же быть абсолютно в этом уверенной она не могла.
В Кермин они возвращались вместе. Уже подъезжая к городу, Мира, глубоко вздохнув, дотронулась до руки сидевшего напротив Ника и сказала нерешительно:
- Ник, знаешь, я должна тебе кое в чем признаться.
Ник поднял бровь и пристально посмотрел на принцессу, но ничего не сказал. Опустив глаза, Мира продолжила.
- Я уже некоторое время собиралась тебе обо всем рассказать, но все никак не решалась, хотя это глупо, я знаю. Дело в том, что… в общем, я помолвлена.
Если бы Мира в этот момент смотрела на Ника, то увидела бы, что его заблестевшие было глаза потухли, надежда в них сменилась разочарованием, и когда принцесса снова взглянула на кузена, то на лице его было непроницаемое равнодушное выражение.
- Вот как? Что ж, поздравляю. И кто этот счастливец? – ровным голосом спросил он.
Мира ожидала какой угодно реакции, но не такого равнодушия.
- Джеффри Карлис, граф Кинсейл, - в тон Нику ответила Мира, гадая, почему он так отнеся к этому известию. Конечно, она не думала, что он станет радостно ее поздравлять, но, по крайней мере, он мог бы проявить больше интереса.
- И Морган дал уже свое согласие?
- Да, но пока это решено хранить в тайне.
Ник пожал плечами и отвернулся к окну. Остаток пути они провели в полном молчании.
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
как мне все нравится...особенно КАТЯ-МИРА... 
хочу дальше 
Нет (хотя я не могу обещать, этот фик обойдется без слэша, но он будет неявным, хотя и сыграет большую роль в развитии сюжета. Наверное). Просто помимо любови мужчины/женщины есть еще братско-сестринская любовь - тоже любовь, как ни крути 
