|
Нога всё сильнее вжимала педаль газа в пол, пальцы вцепились в руль и словно приросли к нему намертво, глаза застилали слёзы. «Ниссан» нёсся по дороге, рассекая воздух. Катя убегала от собственного отчаяния. Нестерпимого, уничтожающего, разрушительного.
За что ты так со мной, Господи?! За что?!
За окном мелькали ночные огни, превращаясь из-за скорости в яркие бесконечные полоски света.
Сколько светлых полос было в Катиной жизни? Одна, две, или их не было вовсе? Почему как только появляется что-то хорошее, потом – обязательно! – оно превращается в плохое, ужасное, кошмарное?!
Катя всегда была правильной девочкой, потом не девочкой – девушкой, женщиной, но всё равно правильной. Ей так казалось, ведь она всегда старалась поступать… хорошо и для всех быть тоже - хорошей.
Училась она на отлично: получила золотую медаль в школе, и в институте, вручая красный диплом, с Катей расставались тяжело. «Может быть, всё-таки в аспирантуру, Катенька? – с надеждой вопрошал профессор математических наук, сморщенный старичок с проницательным взглядом под толстыми линзами очков. - Кандидатская, затем докторская. Науке нужны такие таланты, как Вы!».
В банке, куда Катя попала по рекомендации ректора, Пушкарёву тоже ценили, надышаться не могли на… её талант. На талант не могли надышаться и на другой работе, в модном доме «Зималетто».
Талантом, правда, дело всё и ограничилось. Как человек Катя, по большому счёту, была никому не нужна. А уж как женщину её вообще никто никогда не воспринимал. Куда уж ей, с её-то внешностью!
Мама всегда говорила, что внешность не главное, важна душа, чистая, светлая. Вот только жизнь доказала обратное.
Когда Кате было двадцать лет, в её чистую и светлую душу плюнули. Плюнули в её наивность и неопытность. Хорошую, но страшненькую отличницу использовал симпатичный, но ленивый и отстающий от учебной программы однокурсник. С этого предприятия он поимел и высокие оценки, и приличный денежный доход. А всего-то и надо было, что на спор охмурить самую забитую девушку курса, которая спит только с учебниками.
Ну и потеха была в институте! Все смеялись, шушукаясь за её спиной. Но больше всех смеялась сама Катя - когда чуть не умерла, узнав обо всём.
Время лечит. И Катю лечило, заставляя взрослеть и смотреть на вещи трезво. История с Денисом, в конце концов, показалась ей правильной, жизненной. Ну, заведено так в этой самой жизни, что красавчики не тратят время на учёбу, а потом подтягивают её с помощью какой-нибудь уродины, которую влюбляют в себя. В книжках, конечно, такая афёра обязательно заканчивается хеппи-ендом. Он на самом деле влюбляется в неё, а она от любви преображается, становится красавицей – взгляда не оторвать! - и живут они долго и счастливо, и умирают в один день. Это в книжках. В жизни, как правило, заканчивается всё по-другому. Каждый остаётся при своём: он – «весь в шоколаде», она – в соплях, слезах и с разбитым сердцем. И конечно, всё с той же чистой и светлой душой, готовой снова любить и ждать того, кто действительно её оценит.
Для Кати история отношений с Денисом закончилась правильно. То есть рыданиями в подушку, заброшенным институтом, утешениями мамы и вечерами с верным и единственным другом, таскающим булочки и оправдывающим расклеившуюся подругу перед преподавателями.
Потом она снова влипла в историю. Он – шеф, красив, богат и знаменит. Она – его секретарша, умная, тихая, незаметная и тайно в него влюблённая. Ну и непривлекательная, естественно, поэтому ни на что не претендующая. Куда уж ей?! Тем более что он был «прочно и безвозвратно» помолвлен, без пяти минут женат. Но этот факт никак не повлиял на отношение Кати к своему начальнику: она готова была бежать за ним как собачка - даже без поводка, - и бросалась на помощь по первому зову. Да так однажды бросилась, что вместе с ним и его лучшим другом они ступили на хлипкую почву, где один неосторожный шаг мог разрушить всё. Неправильная, нехорошая секретарша наверняка отказалась бы, - о себе бы прежде всего подумала! - но Катя-то была правильной, да ещё и влюблённой! Увязла в авантюре, придуманной шефом, по самую макушку. На кону не просто оценки по эконом.теории, на карту была поставлена – отдана под честное слово Кате Пушкарёвой - целая компания, огромные деньги. А шеф возьми да и перестань ей доверять…
И вдруг красивый, богатый и знаменитый воспылал высокими и светлыми чувствами к умной и некрасивой. Ей бы задуматься, сложить один плюс один, вспомнить прошлое, вспомнить, в конце концов, что это жизнь, а не книжка… Не вспомнила, не сложила, не задумалась. Просто любила. До потери пульса, до сумасшествия. Отдала себя всю, без остатка.
Ох, какая была любовь! Тайная, запретная. До дрожи в коленях! На грани ощущения нереальности, с привкусом вины и… с запахом виски.
А потом Катя сунула нос не в своё дело, то есть в три исписанных листочка бумаги, предназначенных не для её глаз. Листочки назывались «Инструкцией по совращению Е.В. Пушкарёвой», приложением были игрушки, открытки и шоколадки, благодаря которым, по мнению лучшего друга шефа, совращение должно было пройти гладко, без сучка без задоринки.
Если бы шеф и его предприимчивый дружок расстреляли её в упор, они поступили бы гораздо гуманнее. Инструкция сломала Катю. Как женщину прежде всего. История с Денисом только надломила, а «роман» со Ждановым сделал Катю инвалидом.
И запах виски Катя с тех пор ненавидит.
Подрезав какую-то иномарку, Катя перестроилась в левый ряд. Сзади раздался пронзительный сигнал. «Ниссан», равнодушно мигнув красными огнями, прибавил скорость и умчался вперёд.
С Мишей Катю познакомила Влада. Вернее, пристроила Пушкарёву к нему на работу. Ладка, или Владислава Ковальчук, пристала к Кате на улице, когда та, выйдя из «Зималетто», забрела в ближайший парк и разревелась. Домой идти в таком состоянии было никак нельзя – у неё не хватило бы духу рассказать родителям правду, а отмалчиваться бы не получилось: папа всю душу бы вытряс, пока не выяснил, в чём дело.
Катя сидела на лавочке и рыдала в три ручья, ненавидя и жалея себя одновременно. Ну почему её жизнь ничему не учит? Почему она снова наступила на те же грабли и получила по лбу? Ведь страшная, уродливая, некрасивая! Этим всё сказано, неужели непонятно? Тебе мало говорили об этом, мало показывали пальцем и смеялись? Как ты могла поверить, что он на самом деле влюбился?!
Когда рыдать сил уже не осталось, её охватило состояние полной отрешенности ото всего. Катя ничего не видела и не слышала, просто сидела и, вцепившись руками в лавку, смотрела перед собой.
Вот тут-то и подоспела сердобольная Влада. Рыжая, остроносая, длинноногая, худая и шумная. Огонь девка!
Лёгким движением отбросила назад копну ярких волос, спадавших на лоб, и, не поздоровавшись, уселась рядом.
- Рассказывай! – велела она, как будто знала Пушкарёву тысячу лет, а не видела в первый раз.
Катя ошарашено посмотрела на неё и замотала головой, мол, нечего рассказывать, всё в порядке. Ладка не поверила.
- Тебе сколько лет? – спросила она. – Девятнадцать, двадцать?
- В декабре двадцать пять будет, - растерянно ответила Катя.
- Сколько? – ахнула Влада, и её тонкие брови взметнулись на лоб. – У тебя что, денег нет?
- Есть, - замявшись, ответила Пушкарёва.
- Тогда почему ты в свои двадцать пять так выглядишь? До сих пор не научилась одеваться! Это же… ненормально?!
- Это нормально, - слабо отмахнулась Катя. – Одежда ничего не изменит.
- А ты пыталась?
Пушкарёва печально усмехнулась.
- Пыталась. Даже в салон ходила. Потом один… человек посоветовал мне устроиться на птицефабрику.
- Ясно. Ты, наверное, очень умная, да?
Энергичная незнакомка вела допрос с пристрастием, перескакивая с одной темы на другую, чем окончательно запутала Пушкарёву. Но неловкости Катя почему-то совсем не чувствовала.
- Работаешь где?
- С сегодняшнего дня нигде.
- Судя по выражению лица, ты и жить не хочешь, я угадала?
Она угадала. Зачем теперь?
- Вот дура! – констатировала Ладка, но как-то так необидно констатировала. - Работу мы тебе найдём, - затараторила она, вцепившись в Катину руку. – Научим правильно одеваться, отведём в хороший салон, и жить, дорогая, ты снова захочешь. Ну, не захочешь - значит, заставим.
У них – то есть у неё, у Ладки, - получилось. И работу Кате найти, и научить её одеваться, и жить заставить. Не получилось только втолковать, что такое жить для себя.
- Прекрати, - отмахивалась Катя, когда Влада снова и снова заводила этот разговор. – Живу как могу. Что ты ещё от меня хочешь?
- Чёрт тебя подери, Екатерина Валерьевна, я от тебя ничего не хочу! А сама для себя ты что хочешь?
- Меня всё устраивает.
- Оно и видно! – скептично заявляла подруга, уперев руки в бока. – Тебя всё устраивает. Позволять остальным управлять тобой и постоянно бояться сделать что-нибудь не так – вот что тебя устраивает.
Ладка была права, но Катя ни за что бы не призналась. Да, она боится. Боится снова стать посмешищем, вновь оказаться использованной и униженной.
Она в прямом смысле слова потеряла почву под ногами. Как брошенная в огромном городе собака, при малейшем движении поджимала хвост и жалась в угол, но изо всех сил скрывала этот свой страх от окружающих.
Миша приехал в Москву, чтобы открыть ещё один ресторан – дебют состоялся в Питере, и молодой ресторатор решил теперь попытать счастья в столице. В финансовых делах он не понимал практически ничего, и ему срочно нужен был хороший экономист. Им оказалась Катя, причём с лёгкой подачи профессиональной журналистки Владиславы Ковальчук Екатерина Пушкарёва предстала не просто хорошим экономистом, а экономистом высшего класса, которого «Бог поцеловал в лоб и сказал: «Считай, дитя моё!» - так Ладка говорила.
Мише Катя понравилась, он ей тоже. И сработались они легко и быстро, и через некоторое время поняли, что им хорошо друг с другом. Пушкарёвой было хорошо с Борщовым именно как с другом, но у Миши были другие планы. Он ненавязчиво напросился в гости, чтобы познакомиться с Катиными родителями, и сразу же очаровал их. Мама была от молодого человека без ума, да и папа недалеко от неё ушёл в своём восхищении.
А потом они стали поговаривать о том, что девочке пора заводить собственную семью - скоро двадцать шесть стукнет, а она до сих пор «не определена». Как-то не по-людски это, неправильно.
Катя поступила правильно. На Мишины ухаживания ответила – главное, что родителям понравился! – и согласие дала, когда замуж позвал.
- Ты его не любишь, - вздыхала Лада. – Зачем ты это делаешь? Он что, единственный мужик на свете?
- Единственный. Никто больше не зарится.
- Дура! Так же нельзя, слышишь? Или надеешься, что стерпится – слюбится?
- Ну о чём ты говоришь, Лад? Миша очень хороший... И он мне нравится.
- Конечно, конечно. Катька, ты хоронишь себя заживо!
Лада не знала, что похоронила себя Катя уже давно. Не без посторонней помощи, правда. В себя как в женщину она не верила. То, что Мише она небезразлична – это шанс, который представился ей, чтобы не остаться совсем одной.
Про то, что «никто не зарится», Катя говорила чистую правду. Изменения во внешности, конечно, сделали её привлекательной, а в исключительных случаях - если особо постараться! – даже яркой, но Катя больше никому не верила. Сухо пресекала любые ухаживания, была со всеми мужчинами предельно вежливой и только. И не нашлось ни одного, кто захотел бы пробить эту стену отчуждения. С Мишей всё было по-другому. Они работали вместе, а общая работа, как известно, сближает, и в конце концов Катя начала ему доверять.
Миша был милым, добрым, отзывчивым, спокойным. А главное, он не был похож ни на Дениса, ни на Жданова, он не был лживым, как они. Его чувства -Катя хотела быть уверенной - искренни.
И мужем он оказался хорошим. И Катя делала всё возможное, чтобы тоже быть ему хорошей женой, правильной. Совместная жизнь шла ладно, без взлётов и падений, без штормов и ураганов. Райская жизнь…
- Скажи мне, почему у меня складывается такое ощущение, что у вас не жизнь, а болото? – спросила как-то Ладка, когда после разлуки с очередным возлюбленным явилась к Кате «напиться с горя и поискать сочувствия». – Вы мне напоминаете героев из самого скучного любовного романа. «Будьте так любезны, Екатерина Валерьевна, поднесите портсигар. Конечно, Михаил Алексеевич, извольте». Тебе самой не тоскливо? Должны же быть хоть какие-то эмоции? Вы в постели как? Пару движений вверх-вниз, и спать?
Наверное, Кате и было бы тоскливо, если бы она позволяла себе задумываться, но Катя не позволяла. Главное, что она наконец-то – после постоянного хождения по лезвию ножа, чувства неопределённости, причиняющего боль - начала жить спокойной, размеренной жизнью, почувствовала в Мише хоть какую-то опору и могла не бояться, что в конце концов окажется использованной им.
- Лад, прости, но это касается только нас с Мишей.
- Хорошо, только вас… Но можешь ты мне сказать, как своей лучшей подруге - то, что называют оргазмом, ты во время секса со своим мужем испытываешь?
- Испытываю, - соврала Катя. - И хватит об этом.
Она не любила говорить на эту тему. Лада ничего не знала о Катиной прошлой жизни, и об «инвалидности» тоже ничего не знала. А узнала бы, наверняка высмеяла.
Инициатором всегда выступал Миша, Катя старалась никогда ему не отказывать. Ей было хорошо с ним, приятно и… и всё. Никаких зашкаливающих эмоций, никаких взрывов, таких, что забываешь, как тебя зовут, и чувствуешь себя на седьмом небе от счастья.
Ей было, собственно, всё равно. Важно, что Миша получает удовольствие, а остальное – Бог с ним!
О том, что секс может быть совершенно другим – ярким, острым, всепоглощающим, – Катя запретила себе вспоминать. Что толку? Она больше никогда не сможет испытывать такие чувства, и дело вовсе не в Мише, – конечно, нет! – дело в ней самой.
То, что когда-то её тело использовали в корыстных целях, навсегда оставило отпечаток в её душе. И если с Денисом всё было как-то неуклюже, по-детски даже, то с Андреем, опытным и умелым, она начинала открываться, осознавать и чувствовать себя настоящей женщиной. А потом и эти начинания были вырублены на корню. Её использовали, и его восторженный шёпот, признания, срывавшиеся с разомлевших губ - всё ложь, от первого до последнего слова. Именно это и повлияло на отношение Кати к сексу. Она больше не могла чувствовать себя легко и свободно, занимаясь любовью.
В постели ощущала себя скованной, зажатой, не получалось у неё полностью отдаться удовольствию и наслаждению.
Она скрывала это от Миши, боясь обидеть его – он ведь не в чём не виноват, любит как может, а если она не может, то это только её проблемы.
Но видимо, муж всё же что-то чувствовал, и однажды спросил её:
- Тебя не нравится?
- Что не нравится?
- Быть со мной? Заниматься любовью со мной тебе не нравится? Ты всегда такая сдержанная…
- Нет, что ты! – перепугалась Катя, прижавшись к нему теснее. – Мне очень хорошо с тобой, Миша. Просто… я не слишком эмоциональна.
Поверил он или нет, Катя не поняла, но позже у неё зародилась мысль, что, возможно, из-за «инвалидности» жены у Миши в последствии появятся любовницы, которые будут не такими сдержанными и более эмоциональными.
Катя заранее знала, что в этом виновата будет только она, но, как ни старалась, перебороть себя не могла. Надеялась лишь на то, что никогда о похождениях мужа не узнает. Нет, она не ревновала его, и вряд ли ей было бы обидно, – она же сама во всём виновата! – но её устраивала сложившаяся правильная жизнь: муж, дом, работа, и… страх отступил.
А сегодня эта правильная жизнь рухнула.
И дело вовсе не в том, что Миша ей изменяет, хотя, оказывается, это тоже обидно и больно, но он привёл любовницу к ним в дом, в их постель…
Как он мог? Как он мог так унизить её, растоптать?!
Опять её растоптали! За что?
Речь уже даже не о любви, речь об уважении. Неужели даже его, уважения, она не достойна?!
Не сбавляя скорости, «Ниссан» пролетал светофоры. Плевать было на правила дорожного движения, плевать на стражей порядка, поджидающих недобросовестных водителей в самых непредсказуемых местах, – на всё плевать! Ей бы от себя сбежать, и подальше, и так, чтобы ничего не чувствовать, не ощущать.
Всё, что помогало ей существовать, как-то карабкаться в этой жизни, снова разрушено, раздроблено на мелкие кусочки.
Что дальше? Куда дальше? Дальше… зачем?
Он появился на дороге из ниоткуда. Только что никого не было, и вдруг он выскочил – даже не выскочил, выкатился с тротуара на проезжую часть и стал переходить дорогу.
Катя видела – Господи, она правда видела и понимала! – несётся прямо на него, на этого сумасшедшего человека.
Слишком мало расстояние между ними, слишком высокая скорость.
Нет, Боже, нет!
Не помня себя, Катя сбросила газ, вжала педаль тормоза в пол и одновременно со всей силы надавила на клаксон ладонью. Другой рукой она пыталась вывернуть руль в сторону…
Засвистели тормоза. Загребая колёсами асфальт, автомобиль начал резко снижать скорость и наконец встал. Катя больно ударилась грудью о руль. Голову дёрнуло вперёд, потом отбросило назад, но Катя успела заметить, что человек упал.
Господи, помоги мне! Я сбила его! Я его убила!!!
- Как же так, Ник? Как же та-ак?!!
Противный визжащий звук бил по ушам, и Катя не сразу сообразила, что до сих пор изо всех сил давит на клаксон, и автомобиль продолжает гудеть.
Отдёрнув руку, она распахнула дверцу и выскочила из машины. Одна туфля слетела с ноги, осталась на полу в салоне, но Катя не заметила этого. Она бросилась к лежащему на дороге человеку.
_________________ Сама накосячила, сама виновата, сама удивляюсь?! Какая же я, чёрт возьми, самостоятельная! (с)
Есть ли во мне изюминка? Во мне масса изюминок! Да я практически кекс!(с)
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Два месяца не была в Арте, а тут так удачненько заглянула 
Нада чаще наведываться 
Пора зазывать. 
Какие люди?! И без охраны! 
