|
19.
Увидев на пороге квартиры Катю, Коля из кухни бросился к ней.
- Ну что, как ты? Что было? Он, наверное, извинялся?
Катя с укоризной посмотрела на него и бросила взгляд на сидящую за кухонным столом маму. Было как раз время её любимого сериала, и ничто не свете не могло бы отвлечь её от просмотра. Но, повернув голову и увидев дочку, Елена Александровна поспешно поднялась и тоже вышла в прихожую.
- Ой, как хорошо, что ты так рано пришла! Вот подарок папе будет, когда проснётся… - Она всмотрелась в лицо дочери, и что-то в нём удержало её от расспросов. - Ну, иди, иди, переодевайся, а я пока обед разогрею…
- Пошли в комнату, - тихо сказала Катя, когда Елена Александровна удалилась на кухню, и, бросив сумку на подставку под вешалкой, медленно пошла в свою комнату. Коля поплёлся за ней.
- Ну что, Пушкарёва? – прошептал он, едва закрыл за собой дверь. – Всё пропало? «Ника-моде» конец? А он не боится, что от «Зималетто» ничего не останется? И смысл тогда было начинать всё это…
Катя поморщилась.
- Коль, подожди… Сам спрашиваешь, сам же отвечаешь… «Ника-моду» никто не трогает, неужели ты ничего не понял? Андрей услышал твой разговор с Клочковой, узнал о делах с Воропаевым… ну, и то, что она требует от тебя выкупить её машину, тоже подтвердилось, он ведь давно подозревал это…
- Значит, дело только во мне, - медленно проговорил Зорькин и, словно вспомнив о чём-то, болезненно поморщился. – Ах да, ты же высказала ему всё! Ну, и что теперь будет? Как он вёл себя?
Катя вздохнула.
- Коль, а как ТЫ вёл себя? Зачем ты наговорил ему всей этой чепухи? Ведь ты же так не думаешь, я знаю… Или думаешь? – И она устремила на него усталый вопрошающий взгляд.
Зорькин замялся.
- Ну, я погорячился, это правда… Но разве я не прав? Почему у вас там до сих пор так никто и не знает, что вы женитесь? Втихаря женится, дураку же ясно… Кать, ты прости, я знаю, тебе неприятно это слышать, но Жданов сегодня и мне пару неприятных минут доставил…
Катя снова вздохнула. Вглядевшись в её лицо, Коля удивился спокойствию, с которым она приняла его слова. Что-то не так… Может, он и правда ошибается?
- Коль, прости, что так получилось… И за Андрея прошу прощения, это я во всём виновата, ты же видишь… Мне давно надо было сказать ему. Он злился, ревновал, его можно понять… А по поводу «Зималетто»… Ты не прав. Мы так решили вдвоём, и если бы он начал настаивать, я сама убедила бы его, что так будет лучше… Но он сам всё понимает, он сказал, что хочет защитить меня. Кира, эти ненужные слухи, скандалы… Зачем преждевременно нагнетать обстановку? Ну, согласись, что в этом нет смысла…
- И всё равно я не понимаю, чего он стыдится, - упрямо проговорил Зорькин.
- Да не стыдится он! – простонала она, но в глубине души что-то кольнуло неприятно, какое-то воспоминание… Она помолчала немного, задумчиво глядя прямо перед собой. – По крайней мере, перед другими, о чём ты говоришь, точно нет…
- Перед другими нет? А перед кем? – непонимающе наморщил лоб Зорькин.
- Перед собой, - тихо произнесла она.
- Как это?
- Так… Возможно, он никак не привыкнет к тому, что… ну, к тому, что он теперь другой и любит меня. Может, иногда жалеет, что всё так получилось, хочет вернуться назад… но только это бессознательно, он не отдаёт себе в этом отчёта.
Коля молчал. Он понимал, что не ему она это сейчас говорила – вслух пыталась разобраться в себе и в Жданове… И в любом случае для него, Коли, это было слишком мудрёно и на каком-то другом, более сложном уровне, по сравнению с его собственными отношениями с женщинами. Собственно, и отношений-то никаких не было… ну, если только ту странную игру, в которую они играли с Викторией, можно было назвать «отношениями». И всё же он не мог спокойно смотреть, как его Пушкарёву затягивают в какой-то омут её собственные рассуждения.
- Ты сама сказала: никак не привыкнет… Вот и правильно сказала, в точку. Привыкнуть надо, осознать. Инерция держит. Ты ведь и сама так просто в это своё новое состояние не впрыгнула… Помучиться пришлось, посомневаться. Вот и в нём иногда старое просыпается…
Она сосредоточенно смотрела на него, он чувствовал, что она внимательно прислушивается к каждому его слову. И, подбодренный сознанием этого, он уже смелее продолжал:
- Не знаю, как ты, а я так больше сомневался в том, что он перед другими… ну, не то чтобы стыдится, а как-то неловко ему, неудобно… Нет, это тёть Лены и дядь Валеры не касается, но его друзья, знакомые!.. Ведь он не познакомил тебя ни с кем, только один Малиновский в курсе… Но что он САМ жалеет о том, что он с тобой, мне бы и в голову не пришло! Да одного взгляда на него хватит, чтобы всё понять! Да он трясётся от страха, что ты ему опять не поверишь и не будешь с ним! Я ведь видел вас недавно, помнишь, когда не успел уйти вовремя… и пару недель назад, когда во дворе из машины выходили, ещё дождь сильный шёл. Катька, опять ты себя накручиваешь…
Они помолчали. В тишине было слышно, как тикают старенькие настенные часы.
- Ну, а как ты вообще? – осторожно спросил наконец Коля. – Что сегодня было? Ты расстроилась?
- Ничего не было. – Катя распрямила плечи и откинулась на спинку дивана. – Я не смогла разговаривать. Я так устала, ты не представляешь… Наверное, это плохо, но я ничего не чувствую, даже жалости к Андрею… Не хочу пока думать об этом, какой-то ступор. Это слишком тяжело…
- Хм… Неизвестно ещё, кто кого жалеть должен… А про эту… мерзость… про инструкцию ты ему тоже расскажешь? Ну, должен же он узнать, как ты обо всём узнала…
Она испуганно взглянула на него.
- Нет, ты что! Я не хочу! Ты представляешь, что с ним будет, если он поймёт, что я читала инструкцию?! Придумаю что-нибудь, неважно что, только бы он не узнал…
Коля помолчал немного, затем пожал плечами.
- И правильно… Какой смысл в том, что он узнает? Это всё равно что продолжать мстить… Но ты молодец, что рассказала ему. И я не из-за себя это говорю, а просто теперь между вами всё будет ясно. И это главное, а подробности неважны. – И он поднялся и подошёл к столу. Постоял так немного, в задумчивости глядя в окно. И вдруг встрепенулся и, с любопытством подавшись вперёд, отодвинул занавеску и вгляделся во что-то за окном.
- Ну, вот тебе и подтверждение, - улыбнувшись, бросил Зорькин через плечо. – Уж не знаю, чего у него там бессознательно, но сознательно твой Жданов только что во двор въехал…
И тут же он увидел, что Катя побледнела, и пожалел о том, что сказал ей. Сколько же на неё всего навалилось в последнее время… Да если хорошенько вдуматься, ни одного спокойного дня с тех пор, как она пришла в «Зималетто», у неё и не было. И чем дальше – тем хуже… Он вздохнул.
- Кать, он угол дома обогнул, прямо под окном стоит… Я пойду? А то как бы не было продолжения… Честно говоря, для одного дня мне вполне хватило. – И он снова повернул голову к окну. – А он, похоже, выходить и не собирается… Двигатель заглушил и сидит. – И тут какая-то мысль омрачила его лицо. – Где же ты, моя машинка… Даже попрощаться по-человечески не дали.
- Да не страдай ты раньше времени, Коля. Может, ещё всё и изменится… Теперь, когда Андрей всё знает… Хотя, конечно, Воропаев… - И ещё бОльшая бледность разлилась по её лицу, и Коля, испугавшись, невольно подался к ней. – Коля… - прошептала она. – Немедленно позвони Воропаеву, расставь все точки над «и», чтобы у него даже и мысли не возникло, что мы можем согласиться на его предложение… Хотя бы с этим надо разделаться! Коля, я прошу тебя!..
- Да ладно, ладно, не волнуйся ты так! – поспешно проговорил Зорькин. – Иду. Из дома позвоню.
- Только я прошу тебя, сделай всё так, как я сказала! Чтобы он больше не звонил и даже не заикался об этом при Андрее! Хотя… это, наверное, уже невозможно, - обречённо закончила она и опустила голову.
- Кать, ты пойми, я хотел как лучше… - пробормотал Зорькин, отводя глаза. – Я ж не знал, что у вас там ТАКАЯ война…
Катя нетерпеливо повела плечами и умоляюще посмотрела на него.
- Нет времени, Коля, понимаешь, нет времени! Иди и позвони ему, я прошу тебя!..
…Когда за ним закрылась входная дверь, она облегчённо вздохнула и подошла к окну. Наверное, Андрей всё так же сидит в машине. Жаль, что она не может увидеть его, ведь сверху ей видна лишь чёрная гладкая поверхность крыши автомобиля… Не позвонил, не вышел, зачем он приехал? И внутренний голос тут же ответил ей: просто так. Чтобы быть рядом с тобой. Ему холодно и страшно одному теперь… да и не только теперь. Он, как и ты, уже не умеет жить один.
Что она подумала сегодня? Он жалеет, что у него нет власти над ней? Что ж, возможно, и так, но всё же – по-другому… Может быть, ему неприятно, что она продолжает оставаться владелицей «Ника-моды» не из-за самого этого факта, а из-за того, что теперь всё изменилось. Из-за того, что теперь она его жена, а не помощник в сомнительных делах, не заговорщик… Странная мысль? А почему бы и нет? Разве она не знает уже своего Андрея… Его вообще тяготит и всегда тяготила вся эта ситуация, то, что они вынуждены лгать акционерам, а тут ещё и его новое отношение к ней, а значит – новое, изменённое отношение и к этому. Многое в жизни пришлось пересмотреть, а сколько ещё придётся…
И вдруг ещё одна мысль пришла ей в голову, и от неожиданности она даже прикрыла глаза.
…Впервые по-настоящему задумалась об этом, Пушкарёва? На его вопрос: «Ты веришь?» отвечала не умом, а ощущениями? Просто потому, что каждой клеточкой своей хотела верить… Но вот же оно, вот – она не верит! Как только услышала что-то, лишь смутно напоминающее отголосок прошлого, тут же съёжилась, уползла в раковину, укуталась с головой воображаемым одеялом… Может быть, вместо того, чтобы обречённо размышлять о его доверии, нужно было задуматься о своём?..
Нельзя бояться каждого неосторожно брошенного слова, каждого хоть чуточку необычного взгляда. Нельзя смотреть в будущее, постоянно боясь увидеть там прошлое… оглядываться не оглядываясь… надеяться опасаясь… Вот почему в его глазах она так часто видит страх. Вот почему и Коля сказал об этом. В каждом слове, в каждой фразе можно найти подтекст, с готовностью возвращающий к обжитым страданиям… Может, хватит? И время сомнений прошло?
Она подошла к дивану, снова уселась на него, обхватила себя похолодевшими руками… Представь, Пушкарёва, что ты совсем другой человек. Что не было у тебя в жизни ни обмана, ни предательства, ни несчастной любви… Это другая, неизвестная тебе Пушкарёва, пусть страдает и оглядывается назад, что бы у неё в жизни сейчас ни происходило. А ты - та, что есть сейчас – счастлива, любима и ждёшь ребёнка от любимого человека. Стала бы ты подозревать его в неискренности из-за любой, показавшейся тебе неоднозначной, фразы?..
А он… Ведь надо подумать и о нём. Каково ему взвешивать каждое слово, бояться того, что неизвестно… Откуда ему знать, в какой момент ей покажется сомнительным то, что он скажет или сделает? Он только знает – это может случиться, это случается, и боится этого. Жить в постоянном напряжении, балансировать на грани… Да она из него какого-то канатоходца сделала!..
Но почему же так саднит в груди?! Какой-то неприятный осадок всё же мешает ей…
Ещё в тот миг, когда он произнёс роковые слова и она вдруг остро ощутила своё одиночество, это ощущение показалось ей смутно знакомым, уже испытанным когда-то. Теперь она грустно усмехнулась, поняв, что это было. Какая между этим может быть связь?.. Но почему-то она вспомнила именно это случай.
…Однажды, когда ей было пятнадцать лет и её ровесницы уже вовсю носили дорогие колготки с лайкрой, а еЁ мама всё так же покупала ей длинные хлопчатобумажные гольфы, она и несколько девочек из класса решили навестить заболевшую учительницу. С этой молоденькой учительницей у Кати были особенно близкие, доверительные отношения. Ей, так трудно сходившейся с людьми, было с Людмилой Павловной удивительно легко; с первой же минуты они почувствовали друг в друге родственные души. Учительница пришла в школу совсем недавно, и за это короткое время они с Катей успели почти подружиться. Людмила Павловна сразу почувствовала Катину обособленность и словно взяла её под свою защиту. В её присутствии никто не смел оскорбить или даже поддеть Катю, что среди мальчишек и некоторых девочек считалось хорошим тоном.
Людмила Павловна обрадовалась, пригласила их войти и располагаться. Пока она хлопотала на кухне, девочки с интересом рассматривали её квартиру. Всегда интересно посмотреть на учителей в быту, ведь в некотором смысле они – как кинозвёзды: всегда на виду, публичны, и в то же время загадочны и таинственны именно той своей, скрытой, жизнью обычных людей. С улыбкой на лице Катя рассматривала картины, висевшие на стенах, статуэтки, которыми был уставлен длинный комод в старинном стиле. И вдруг увидела, что девочки сгрудились у другого конца комода и что-то оживлённо обсуждают. Подойдя поближе, Катя увидела в руках одной из одноклассниц какую-то красненькую книжицу в твёрдом переплёте: это был диплом кандидата педагогических наук, выданный Людмиле Павловне совсем недавно.
Никому и в голову не пришло анализировать появление этого диплома на столешнице комода среди статуэток и декоративных вазочек. Но Катя почему-то сразу подумала о том, что он появился там не случайно. Людмила Павловна специально положила его туда, зная об их визите.
Если бы она достала его во время их разговора и с гордостью показала ученицам – в этом не было бы ничего особенного. Но она в буквальном смысле подсунула его – чтобы они его «случайно» обнаружили. И это свидетельство, в общем-то, совершенно невинной слабости любимой учительницы словно обдало Катю холодом, и она вдруг резко, почти до боли, почувствовала себя обманутой и одинокой. Странно, нелепо, но факт: эта мелочь показалась ей предательством, ударом в спину от близкого человека.
Катя презрительно смеялась над собой, увещевала себя, призывала к разуму – но ничего не могла с собой поделать и в продолжение всего разговора, чуть сощурив глаза, пристально наблюдала за учительницей. И, как назло, находила всё новые и новые подтверждения своему открытию. С того дня Людмила Павловна казалась ей тщеславной и легкомысленной.
…Казалось бы, что общего между этим случаем и тем, что произошло сегодня? Чувство одиночества, холод, боязнь разочарования. Да, больше всего она сейчас боялась, чтобы это чувство не укрепилось в ней, как произошло тогда. Но, как и тогда, в голову теперь настойчиво устремились мысли о слабости и уязвимости Андрея… «Андрей Палыч, что-то произошло?» - «Конечно, произошло, Катенька: Совет на носу, а отчёт не готов…».
Всё это было в полной мере обдумано ею накануне той Масленицы перед показом и Советом, когда перевернулась её жизнь. Она колебалась до последнего; пока не узнала о беременности, в ней зрело решение прекратить всю эту ложь раз и навсегда. С двумя полосками на тесте в жизни появилось что-то более серьёзное, чем все отчёты, вместе взятые, - и она, уже не раздумывая, предоставила ему самому решать судьбу отчётов и, в конечном счёте, его собственную судьбу. Потом, окунувшись с головой в его любовь, решила во всём поддерживать его и помогать ему – как когда-то, когда ещё не знала об обмане.
И вот всё вернулось, почти с той же неумолимостью, как и раньше.
Таким ли уж неожиданным было это возвращение прежних мыслей? Нет, в глубине души она знала, что когда-нибудь наступит необходимость снова думать об этом. Но всегда на помощь приходила спасительная уверенность, что за несколько месяцев они смогут исправить ситуацию, что и было целью затеянного, и она малодушно отгоняла свои сомнения.
Но чего же она хочет от него? Чего ждёт? Что может спасти её от разочарования? Разве есть какой-нибудь выход из этой ситуации?
…Она поднялась с дивана и, снова подойдя к столу, выглянула в окно. О чём она думает сейчас? Разве есть у неё ответы на все эти вопросы? И разве может она одна, без него, найти ответы?..
И вдруг она почувствовала внутри какое-то слабое шевеление. Сначала подумала, что просто показалось, но шевеление усилилось – второй раз, третий… На глазах выступили счастливые слёзы. Улыбаясь, она прислушивалась к движению новой жизни внутри себя.
Всё правильно - на пороге стоял зелёный солнечный май.
-------------------------------------------------------------------------
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
по всем направлениям.
Осознает свою вину 
?!
