скачать текст одним файлом на народе
ссылка на айфолдер
http://flyfolder.ru/30581310
Окей.
название: Позови меня тихо по имени
автор: tapatunya
бета: Амалия
пейринг: Катя/Жданов после-египетского периода
рейтинг: G
статус: закончено.
Раз!
- Потому что ситуацию надо уметь закрутить! Сжать её как пружину, а потом взжжжззз - сделать её экстремальной! Например...
Но услышать пример Малиновского Жданов не успел - дверь кабинета распахнулась, и вошла президент Зималетто.
- Мне нужно с вами поговорить, Андрей Павлович, - сказала Катя сухо - она теперь всегда так разговаривала, только иногда голос обрывался, словно у его обладательницы не хватало сил на выдох.
- Ну вот, сейчас тебе и мастер-класс проведут по закручиванию и раскручиванию, - бодро сказал Малиновский. - Принести вам кофе, Екатерина Валерьевна?
- Давно ли вы выполняете работу Шурочки, Роман Дмитрич?
- А мне не сложно! Мне только в радость, - и неунывающая зараза скрылась в безопасности коридоров.
- Присаживайтесь, Екатерина Валерьевна, - предложил Жданов.
Она стремительно уселась в кресло, без обычной плавности.
- Андрей Павлович, вчера во время подписания контракта я совершила ошибку.
Он промолчал. Он знал об этом, но не думал, что будут последствия.
- И вы знали об этой ошибке.
Он опять промолчал.
- Что помешало вам, Андрей Павлович, не дать мне подписать этот контракт?
- Кать. Екатерина Валерьевна. Вы - президент. Я - простой служащий...
- Андрей Павлович! Мне не нужен простой служащий. Мне нужен Андрей Жданов. Человек, который знает компанию изнутри, снаружи, с изнанки и обложки. И если вы позволяете мне совершить ошибку... почему, кстати? Из чувства вины?.. Тогда я отправлю вас в отпуск - из-за профнепригодности. Мне нужен Жданов - чтоб глаза горели и компания шла вперед. Так мы быстрее преодолеем...
“Необходимость работать вместе”, - закончил за неё Андрей. Господи, помоги, такая близкая и такая невозможно далекая. Его Катя. Чужая Катя. Черта лысого. Его Катя.
- Что вы от меня хотите, Екатерина Валерьевна?
- Андрей... Павлович... Я предлагаю краткое перемирие - для пользы дела.
- Екатерина Валерьевна. Я готов... только мне нужно рабочее пространство.
- Чем вас не устраивает этот стол?
- Он расположен не там. Кладовка мне подойдет.
Два!
Маше Тропинкиной нравилось работать в Зималетто.
Здесь всегда происходило что-нибудь необычное.
В это утро ей довелось понаблюдать за тем, как бывший президент компании решительно шагает по коридору с какой-то коробкой, а действующий президент едва за ним успевает и говорит быстро и не очень-то и властно. Некоторые, не такие лояльные к новому руководству, сотрудники могли бы даже сказать, что Екатерина Валерьевна Пушкарева лепечет.
- Андрей... Павлович! Вам вовсе не обязательно... То есть я совсем не имела в виду ваш физический переезд.
- Мне вовсе не сложно, Екатерина Валерьевна, - вежливо отвечал Жданов.
Катя даже остановилась, не решаясь войти вслед за ним в собственный кабинет. Ей вдруг показалось, что если они оба окажутся одновременно в этом пространстве, то реальность возьмет и лопнет.
Она растеряно провела рукой по лбу, беспомощно посмотрела на Тропинкину, но не увидела её. Перед глазами все еще стоял вышагивающий с коробкой Жданов.
Как он ей нравился таким - это же просто неприлично. Таким вот решительным и упрямым.
Вообще Катя уже даже привыкла к новому Жданову. Оставила - неистового, лживого, запутавшегося. Нашла - почти робкого, официального, вежливого. И все такого же лживого.
Почему-то искренним казался только тот его взгляд - самый первый, когда она вошла в конференц-зал, как в змеиное гнездо ступила. И еще эта едва заметная улыбка.
Словно он знал о ней, Кате Пушкаревой, что-то тайное, и теперь это тайное явило себя миру, и он горд тем, что его знания оказались истиной.
Ох, Катерина Валерьевна, опять вы стоите посреди Зималетто и думаете о Жданове. Работать! Арбайтен!
Но как арбайтен, если там Жданов?
Она его выставит вон, вот что.
И Катя решительно вошла в кабинет. И несмотря на весь здравый смысл, удивилась, не обнаружив Андрея в кресле кабинета. Ведь сколько раз она так входила, и он вскидывал голову, и глаза у него теплели.
Невозможно, немыслимо так притворяться.
Все-таки она нравилась ему - до того как. Нравилась, как верная и преданная собачонка нравится заботливому хозяину.
- Андрей Павлович, я считаю неуместным ваше присутствие здесь...
- Кате... Екатерина Валерьевна, а ведь у нас совершеннолетие.
- Что? - она запнулась, застыла на пороге - миллион раз так застывала, ошеломленная очередной ждановской затеей. Или приступом дурного характера. Или просто - Ждановым.
- Нам шестнадцать, Катенька... Екатерина Валерьевна! - Жданов развел руки, словно открывал показ. - Компания из неловкой девочки становится женщиной. И очень символично, что именно сейчас вы руководите Зималетто - я уже даже вижу этот показ, Екатерина Валерьевна!
- К-какой показ?
- А мы сделаем что-то вроде the best of Zimaletto, - он широко улыбался, как не улыбался уже сто лет, и Катя невольно улыбалась в ответ, уже захваченная этой идеей, уже видя её дальнейшее развитие, уже готовая работать над ней.
- Ретроспектива лучших моделей модного дома за 16 лет, - произнесла она.
- Именно! - Жданов даже засмеялся, обрадованный тем, что она перехватила его мысль на лету, до того, как он успел её озвучить. - Милко адаптирует под наше время, но оставит стиль прошлых лет.
- Эта коллекция не повысит нам продажи напрямую.
- Но мы перевернем модный мир вверх тормашками.
- Это будет очень полезно для пиара. Я позвоню Виноградовой.
- Я вызову Милко.
- Скажу Зорькину, чтобы она накидал предварительную смету.
- Ольга Вячеславовна его проконсультирует.
И замолчали, вдруг одновременно, резко ощутив друг друга и эту синхронность, и то, что минуту назад все было так легко и понятно, а сейчас навалилась мучительная, тягучая неловкость, и глаза отвести уже поздно, в них, наверное, все написано огромными буквами… А еще и работать вместе - так рядом, и как вообще пережить вот эту самую секунду без кислорода - кончился кислород, на всей планете кончился кислород.
- Андрей... Павлович. По поводу вашего переезда...
- Екатерина Валерьевна... У нас очень много дел и очень мало времени - показ надо подготовить к сентябрю, к самому началу сезона. Мне бы не хотелось тратить это время на беготню туда-сюда. А кроме того вот-вот состоится весенний показ, и нужно, наконец, определить географию франшиз.
- Это... это нелепо. Андрей Жданов - в каморке.
- А я отлично устроюсь, - пообещал он и скрылся за дверью.
Катя очень осторожно прошла вперед и села за свой стол. Прислушалась. За стенкой что-то грохотало и шебуршало.
Это же невозможно - работать, когда за стенкой грохочет и шебуршит Жданов. Это же нервы - оголенные провода, и так целыми днями?
А еще Кира. И все остальные. О Господи.
- Андрей... Павлович!
Он выглянул моментально, и это было зеркальным отражением прошлого - перевернутое с ног на голову настоящее. Она опять забыла, что хотела сказать, а он стоял и терпеливо ждал.
- Вы знаете, что решат окружающие? - собралась, наконец, с мыслями Катя. - Что я вас специально туда засунула. Ввиду мстительного и злобного характера.
- Злобного и мстительного... - пробормотал Жданов задумчиво. - Черт! Кире я сам скажу.
И исчез в своей каморке.
- Андрей... Павлович!
- Да?
- Вызовите уборщицу - у вас весь рукав в пыли.
Три!
Здесь было тесно и скучно. Вот так посидишь-посидишь в этом гробике месяц за месяцем - да и сойдешь с ума. Жданов, а ты еще свет на выходе выключал, выходить запрещал и вообще частенько забывал, что за этой дверью не швабры, а живой человек. А еще - что здесь отличная слышимость.
- Нет, Коля, давай считать заново.
- Пушкарева, ты поучи меня, поучи. Я, между прочим, финансовый директор!
- Трепло ты... Смотри, ты берешь эти цифры уже с НДС, а надо чистыми брать!
- Катька. Иди сюда, я тебя обниму. Иди сюда, я сказал! Ой... Больно же!
- Не прибедняйся.
И Жданов сидел и опять завидовал Зорькину. Она говорила ему “ты”, она смеялась и шушукалась с ним, и это было просто невыносимо. Невыносимо, потому что ему-то доставался ледяной айсберг Екатерина Валерьевна, и он уже почти решил, что заморозил её навсегда и не осталось ничего теплого, ничего живого… Но эти теплые интонации и этот её голос - обычный, не сухой, нормальный голос, о котором он почти забыл - и все это Зорькину, Зорькину!
- Катя! - крикнул он по привычке.
Забылся, ах, как ты забылся, Жданов!
В кабинете воцарилась тишина. Потом Зорькин спросил:
- Это еще что за призрак оперы?
- Это... Андрей... Павлович.
- Там? - почему-то в голосе финансового директора послышался ужас, быстро сменился возмущением: - Пушкарева! Ты с ума сошла, - и дальше сбивчивый горячий двойной шепот.
Ну хватит уже.
Жданов вышел из каморки, застыл на пороге.
- Андрей Павлович, - сказал Зорькин. - А каморка не жмет? Явно размерчик не ваш.
- За меня не волнуйтесь, господин Зорькин.
- Вы что-то хотели? - спросила Катя, и опять у неё стал голос-икебана. Сухой, бесцветный, мертвый. Она теперь всегда будет с ним так, да? А вот вытряхнуть её из этого кресла, схватить за локти, прижать к стене - тогда она оживет? Или и под его поцелуями останется поломанной красивой нарядной куклой?
Что же ты с ней сделал, Жданов? Ведь мог бы поступить добрее - просто взять и пристрелить девочку.
- Приехала Юлиана. Милко капризничает и отказывается покидать мастерскую. Он надеется, что так его оставят в покое.
Катя улыбнулась, снова на лету принимая его мяч.
- Да что вы говорите... Прям-таки отказывается? - нажала кнопку интеркома: - Маша, оповести всех, что совещание будет в мастерской Милко. И проводи туда Юлиану.
- Кать. Малиновский Жданова потерял. Ищут, найти не могут.
- Ищут пожарные, ищет милиция... - пробормотала Катя, искоса поглядывая на пропажу.
- Роман Дмитрич говорит, что с вещами пропал. Это ты его довела, да? Он теперь опять будет все время драться и пить?
- Маша, что за ерунду ты несешь. Андрей Павлович никуда не исчез. Он переехал.
Жданов вдруг хмыкнул и нажал кнопку громкой связи.
- Мария! Запиши себе куда-нибудь, что почту мне теперь нужно приносить по адресу: кладовка в кабинете президента, светлый стол, стучать три раза.
- Аааааа...
- Мария! Прежде чем бежать докладывать эту информацию женсовету, собери совещание, пожалуйста.
- Конечно, Андрей Павлович.
- Нет, нет и нет. Сентябрь - это банально. Все ставят важные мероприятия на сентябрь, и тогда мы просто потеряемся на фоне остальных презентаций, - Юлиана помахала зонтиком: - Не позднее 15 июля, мальчики и девочки.
- Но это же мертвый сезон, - напомнила Катя. - Москва будет полупустой.
- Это невАзможно, - возмутился Милко. - Я не смАгу готовить сразу две коллекции, почти одновременно.
- Где я возьму денег? - спросил Жданов. - Мы рассчитывали выпустить эту коллекцию-ретроспективу на выручку, полученную от продажи весенней коллекции!
- Денежные вопросы в этой компании решает финансовый директор, - вставил Зорькин.
- Летом мертвый сезон, скучающая пресса, дешевый эфир и скидки в журналах. Я вас уверяю, что если мы выпустим коллекцию летом, это даст гораздо больший эффект, - Юлиана мило улыбнулась. - И я думаю, что мы дадим бал.
- Бал?
- Ну подумайте сами. 16 лет. Девочка-дебютантка! Первый выход в свет. Конечно, нужен бал. Катюша, начинайте выбирать кавалера, с которым откроете это чудесное событие.
От необходимости выбора кавалера Катя отмахнулась, бал так бал, какая разница! А вот сроки - это действительно важно.
- Милко, теперь все зависит от вас.
- Милко гений, но у него всего две руки и одна голова.
- Зато в этой голове сотни великолепный идей.
- Не надо лести, госпожа президент. Лестью меня не пронять!
Пока гений бился в очередной истерике, вторым планом шел другой разговор, и Катя с мучительной, постыдной жадностью прислушивалась к нему.
- Андрей, это правда?
- Кира. Всё правда. Всё, что ты слышала, правда. А о чем мы сейчас говорим?
- Ты переехал в кладовку?
- Да, милая.
Он отвечал ей легко и весело, словно мысли о грядущем скандале приносили ему удовольствие. Жданов опять ищет ссор с Кирой. Они снова вместе, и он снова раздражен от этого, а она злится и пытается контролировать неконтролируемое - Андрюшу Жданова.
Как будто ничего не изменилось.
Катя прижимала к пылающим щекам холодные руки. Юлиана смотрела сочувственно.
Может, поставить в эту каморку аквариум? Запустить туда рыбок - все какое-то движение.
Как же здесь тесно.
Жданов любил простор, свет, распахнутые двери и огромные окна.
Маленькие помещения он терпеть не мог.
Притихла. Ушла? Да нет, он услышал бы. Почему же такая тишина? Что она там делает - спать легла? О поваренке своем мечтает?
Андрей осторожно встал, тихо открыл дверь, выглянул.
Катя сидела с ногами на диване - даже не сразу увидел ей. Вокруг, и на коленях, и на столике, и везде лежали бумаги. Неизменный калькулятор. Волосы мешали ей, и она убрала их в пучок и закрепила карандашом, который теперь смешно торчал у неё из затылка, как у японки.
- Кать, темно. Включить тебе свет?
Она подняла глаза, и он понял, что она забыла про него - забыла напрочь, полностью погрузившись в свои расчеты, а теперь смотрит и не знает, как себя вести. Потому что сумерки, и это же Жданов, и этот кабинет, в котором полным-полно призраков.
- Нет, не надо света, спасибо, - голос-икебана. У Жданова сушит горло. Поднимается из глубин ярость.
- Тебе помочь, может? - он говорит все еще спокойно, пожары еще только отдаленным заревом касаются сознания. Гром совсем далеко, почти не слышен.
И вновь - он видит, как она выбирает. Выбирает, что ему сказать. Ответить отказом и остаться наедине со своими бумагами, калькулятором, задачами, которые не сходятся с ответами.
- Да, пожалуйста.
Совсем тихо. Почти шепот. Такой интимный, такой знакомый шепот.
“Пожаааалуйстаааа”, - на выдохе, на стоне, и он понимает, о чем она просит, и начинает двигаться быстрее, нежность исчезает - она вернется, но позже - сейчас не до неё.
Боже, Жданов, ты рехнулся совсем? У тебя же уже почти эрекция.
“Да, пожалуйста” - и ярость отступила, покорившись этому голосу, с позорным скулежом убралась прочь. Потухли, не разгоревшись, пожары, смолк гром.
“Да, пожалуйста” - и хочется просто сесть у её ног, прислониться лбом к коленям и так состариться.
Девочка моя, что же ты со мной.
- Что здесь у вас?
Она с готовностью подвигает бумаги. Графики, цифры, столбики и таблицы.
- Я всю голову сломала, как нам выпустить коллекцию и не влезть в новые кредиты.
- Это невозможно.
- Да. Но у меня ощущение, что я что-то упускаю. Есть какая-то лазейка, которую я просто не вижу.
Он смотрит на неё. Улыбается. Она ведь предупреждала их с Малиновским однажды!
- Интуиция? Как тогда, с контрабандными тканями?
Робко улыбается в ответ - невольно возвращаясь в прошлое, забыв о том, что она теперь айсберг, ощутив на секунду себя прежней девочкой с косичками.
- Смотрите, Андрей Павлович, - придвигается, отринув все неурядицы, возвращаясь к цифрам - с ними она всегда становилась увереннее. - Вот эти суммы, на мой взгляд, расходуются неэффективно...
Он слушал её, невольно погружаясь следом в этот финансовый мир. Несмотря на длинный-длинный день и эту женщину так близко, голова работала на удивление ясно, появился здоровый рабочий азарт.
- Кать. Ну, предположим, мы сократим на 15 процентов...
- Смело ставьте двадцать пять, Андрей Павлович...
Когда они вынырнули, то оказалось, что уже почти полночь и компания опустела, а Жданов и Пушкарева - два психа - все еще колдуют над цифрами и ловят мячики на лету.
- Я сделаю кофе, - сказал Андрей. - Кофе - и по домам.
- Да, спасибо, - она растерянно, сонно потерла глаза, выпрямилась, удивленно посмотрела на часы.
Еще утром ей казалось, что пять минут в обществе Жданова - это медленная пытка каленым железом.
Но это же был Андрей, не её - никогда не её Андрей, тот самый, который приходил на работу и кричал “Катя” раньше, чем снимал пиджак. И который ходил с ней в налоговую и таскал ее на все встречи подряд - даже там, где она не нужна была. И они были вместе иногда по двадцать часов в сутки, и даже во сне он тоже был вместе с ней, и это было совершенно естественным их состоянием - быть вместе. Не зря Кира так злилась.
Катя откинулась на спинку дивана, прикрыла глаза.
Ах, Жданов, и дернул же тебя черт с этой инструкцией.
Я бы тебе до сих пор служила, а ты бы уже женился, и дела бы у Зималетто шли гораздо лучше, и я однажды оглянулась бы назад и поняла, что провела всю жизнь в тесной каморке.
И какой счастливой была бы эта жизнь.
Она заснула - взяла и заснула, а Жданов стоял с двумя кружками отвратительного кофе - ну не умел он его - и смотрел. На линию скул, и на губы, и на расстегнувшуюся пуговку.
Ах, Жданов, и дернул же тебя черт с этой инструкцией.
Она бы до сих была рядом, а ты бы уже женился, и дела бы у Зималетто шли гораздо лучше, и однажды, оглянувшись назад, ты понял бы, что всю жизнь провел рядом со светлым и удивительным человеком, но даже не осознавал этого дара.
Но какой счастливой была бы эта жизнь
Андрей поставил чашки на документы, осторожно сел рядом. Ничего такого, просто посидеть.
Почему-то вдруг не осталось сил. Никаких.
А Катя! Должно быть, она ощутила его запах, потому что открыла глаза - томные, сонные - и сказала без всякого удивления:
- Андрей Павлович!
И потянулась к нему, как-то по-детски обхватила за шею, уцепившись пальцами за волосы на затылке, и продолжила спать себе дальше.
Решила, что он ей приснился, понял он.
Прижал к себе, вытянул ноги на столик, дотянулся свободной рукой до брошенного на спинку пиджака, накрыл, убрал карандаш из волос, нежно провел пальцами по щеке.
Спит.
И видит его, Жданова, в своих снах.
И радуется ему - там, где не властно сознание.
Наверное, все не так уж и плохо, как казалось недавно.
Наверное, мы еще с вами во всем разберемся, Екатерина Валерьевна.
Четыре!
Этим утром Андрей Жданов, бывший президент компании, один из ведущих акционеров Зималетто, сошел с ума.
Не то чтобы кто-то из сотрудников фирмы удивился - ну спятил Жданов и спятил, с ним время от времени случается, надо просто выполнять все приказы и не попадаться лишний раз на глаза - тактика проверенная. Почему-то о том, что, собственно, он уже и не президент вовсе, никто и не заикнулся.
Ну разве что Клочкова попыталась, да и то как-то вяло.
Пока компанию лихорадило, её действующий президент Екатерина Пушкарева мирно спала, пригревшись под чужим пиджаком. Жалюзи в кабинете были плотно закрыты, а в приемной царила гробовая тишина - Жданов постарался.
Спалось хорошо, и сны снились хорошие, и просыпаться не хотелось, тем более что будильник всё не звонил и не звонил, и Катя, наконец, открыла глаза, удивленная тем, что, против обыкновения, выспалась.
Открыла и подскочила на месте.
Часы показывали одиннадцатый час - немыслимо!
Она провела всю ночь в этом кабинете, не в первый раз, но - немыслимо!
Она уснула прям при живом Жданове - немыслимо!
- Андрей Павлович!
Кладовка пуста. Совещание. На десять было назначено совещание.
- Маша!
- Катя?? Откуда ты взялась в кабинете?
- Зайди.
Посмотрелась в зеркало - ну ужас же! На голове бардак, одежда мятая, косметика смазалась. Прислушалась к тому, что происходит в конференц-зале - тишина. Ну конечно же, сейчас всё Зималетто судачит о том, что её новая глава проспала совещание. Позор. Вот где стыд и позор. Да Кира её с землей сравняет.
- Каааать.
Маша смотрит ошарашенно, стоит по стойке смирно - кто это её с утра так напугал.
- Кать. А ты что здесь... всю ночь?
- Во сколько пришел Жданов?
- А он... Кать, он, кажется, не уходил - я пришла, он уже здесь был, - затараторила Тропинкина. - Федора за свежей рубашкой к себе послал. Запретил мне в кабинет заходить - под приказом немедленного увольнения. Уборщицу с утра выгнал - в семь утра, представляешь! Телефон мне перевел на беззвучный режим, и я теперь понимаю, что мне звонят, только когда лампочка мигает. Кира решила, что здесь... Изотова здесь - она вчера висла на нем у лифта. Но Жданов её тоже сюда не пустил.
Катя слушала и не понимала.
Столько суеты, столько хлопот - чтобы не будить её?
- А совещание...
- Идет полным ходом! В зале для показов! Андрей ведет, он сказал, что все цифры знает. А ты в банке - срочное дело, срочное.
Катя села на стол.
Конечно, он знает все цифры - они вчера полночи на них таращились. И, конечно, он спокойно проведет совещание без неё - они вчера все-таки нашли выход.
- Маш. Найди мне что-нибудь из одежды. И кофе. И никого не пускай пока. И побыстрее, ладно?
- Кать, а что здесь было-то?
- Маш, все потом. Иди.
А родители? Катя похолодела.
Нашла свой телефон - звук, конечно же, отключен. Входящее сообщение - от Зорькина. “Жданов, ты совсем уже!”. Что? О чем это? Открыла всю переписку. Вчера. В час ночи сообщение Зорькину: “Катя спит. Кто разбудит - убью. Предупреди Пушкаревых, чтоб не ждали. Жданов”. Заполошное Колино - что, где, как спит, почему спит и что ему сказать Валерию Сергеевичу.
“Где надо, там и спит”, - лаконично отрезал Андрей.
Катя невольно захихикала.
Её отпустило.
Чем бы ни руководствовался Жданов - явно не честолюбием.
Наверное, все не так уж и плохо, как казалось недавно.
На совещание Катя успела совсем чуть-чуть. Только итоги послушать и покивать. Хвостик, легкое платье, чистое от косметики лицо - симбиоз айсберга и девочки из кладовки. Жданов сбивался, Кира смотрела зверем. О скандале, который она ему закатила, в Зималетто не слышал только ленивый.
А Катя собирала на ниточку рассыпавшиеся бусинки эмоций.
Что было этой ночью? Он пошел за кофе, а она прикрыла глаза, а проснулась уже поздним утром, и туфли на полу, и пиджак на плечах, и под голову положен второй - парадный, у Жданова всегда было два в кабинете.
Что он делал ночью? Смотрел, как она спит? Бред.
Зорькин косится с любопытством и укором. Бедный Коля. Ему-то Жданов за что достается?
- Екатерина Валерьевна!
Это Жданов. Кира уже в пятнах, а ему - как с гуся вода.
- Я хочу вам кое-что показать, пойдемте! Пожалуйста.
А в глазах - целая стая чертей. И все хвостами машут и копытами бьют.
Ну как ему такому отказать?
- Хорошо.
Не слово - выдох. Один длинный выдох, хрипловатые нотки усилились. Не голос, а ждановская эрогенная зона. Он улыбался, в глазах темнело.
Узкие складские коридоры. Рукав его пиджака иногда касается её обнаженной руки.
И она забывает дышать.
Ну это же невозможно.
- Сюда, Кать.
Маленькая комната, заваленная коробками. Несколько манекенов. Тусклый желтый свет. Зачем они здесь?
- Подожди.
Жданов лезет куда-то наверх, бережно достает одну из коробок, разворачивает бумагу.
- Кать.
Она смотрит ошеломленно, как он пропускает сквозь пальцы бахрому из шелковых нитей. Платье из натурального шелка цвета слоновой кости с почти незаметным серебристым отливом, длинное, в пол, без рукавов, подол украшен бахромой. Очень тонкое, очень нежное.
- Что это?
Жданов отвечает не сразу - возится с манекеном, набрасывает на него платье.
- Это? Это, Катенька, настоящая Vionnet, королева биссектрис и косого кроя. Оно было сшито в 1930 году. Считается, что оно принадлежало Марлен Дитрих.
Катя молчит. Она всегда была равнодушна к одежде, и даже сейчас не слишком преуспела в заинтересованности в ней. Но это - не одежда. Это произведение искусства.
- Мама каким-то чудом завладела им в 80-х. Кать, она открывала в нем первый показ Зималетто - под руку с отцом. Я хочу, чтобы ты надела это платье на бал, который придумала Юлиана.
Жданов отходит от манекена, встает за Катиной спиной, и сразу тревожно. Он слишком рядом, и его дыхание даже щекочет открытую шею.
- Андрей Павлович... Это слишком - для меня.
- Для тебя? В самый раз.
Разворачивается. Смелая, сильная. Главное, почаще себе об этом напоминать.
- Даже если я пойду на бал с другим мужчиной?
- Например, с Михаилом?
- Например.
Жданов не сводит с неё глаз. Приближается еще немного. Она собирает силу воли в кулак. Не отступает.
- Катенька, ну что вы такое говорите, - шепчет тихо, и его губы касаются её виска. - Конечно же, вы будете со мной.
И как-то так сразу понятно, что он не бал имеет в виду. Вернее - не только бал.
- Не обольщайтесь, - она тоже шепчет, потому что если в голос, то будет понятно, как сотрясает её нервная дрожь.
- Ну... этого вы мне запретить не сможете, госпожа президент.
Она чуть запрокидывает голову, чтобы видеть его лицо.
Что-то изменилось за эту ночь. В нем появилась уверенность, властность - те качества, которые сводили её с ума.
Ах, как непросто было противостоять вчерашнему Жданову, а как невозможно - сегодняшнему.
А он вдруг чмокает её в нос - вот так просто, без всякого предупреждения.
- Не смейте... ко мне... никогда...
Раскинул руки в извиняющемся жесте. Не стал говорить о том, как она сама обнимала его этой ночью. Улыбнулся.
- Екатерина Валерьевна, я приглашу Ольгу Вячеславовну. Она поможет с платьем.
Молчит. Смотрит. От платья отводит взгляд - как будто оно её слепит.
- Катюш, - руки все еще на виду - не трогаю, не трогаю, а бархата в голосе столько, что от его густоты мурашки по позвоночнику. - Поверь мне, ты заслуживаешь это платье. Ты заслуживаешь всего на свете.
- Зачем ты это делаешь? Подкупаешь свою совесть, Жданов?
Как-то в нем всё сразу гаснет. Чертенята исчезают из глаз, руки опускаются, улыбка деревенеет.
- Я позову Ольгу Вячеславовну.
Она остается с платьем наедине. Стоит перед ним и плачет.
Плачет от такого Жданова - который выключается, как будто он лампочка.
Плачет от такой себя - которая даже в самые хорошие моменты носит в себе обиду. Носит и не может её сбросить, как ящерки сбрасывают шкурку.
Они оба такие... ну как будто им крылья переломали.
Слишком высоко взлетели, слишком низко упали.
Почему она думает о них как о едином существе? Почему ей сейчас так жалко Жданова - как саму себя?
Приходит Ольга Вячеславовна. Ахает над платьем. Но в глазах - горечь. Какие-то тени-вспоминания кружатся в её голове.
- Маша сказала, что Жданов пил и дрался.
- И не вспоминай, - Ольга Вячеславовна машет сигаретой. Они стоят на какой-то лестнице. Напротив - плакат о вреде курения. - Это было после твоего отъезда. Ужас был.
Наверное. Она же лишила его президентства. Оставалось пить и драться.
Неужели они друг другу сделали больно не поровну?
Катя возвращается к себе не на лифте. Бредет по пустым лестницами и все время думает.
Он отнял у неё любовь. Она у него - мечту.
1:1 так-то.
- Андрей Павлович!
В каморке висит картина, которая с утра еще стояла у стены. Под картиной сидит Жданов. Руки сложил на коленях. Паинька.
- Спасибо, что написали Зорькину.
- Пожалуйста.
Временный хрупкий мир. Очень временный. Очень хрупкий.
Пять!
Катя постояла-постояла на пороге да и собралась уже уходить, но.
- Что это такое, Андрей Павлович?
- Мои личные вещи, - быстро ответил он и запихнул мятый зеленый пакет ногой под стол.
- Ваши... личные... Да как вы смеете!
- Не смею.
- Вы же его выбросили!
- Гхм. Не совсем.
Катя развернулась на каблуках, пробежалась по кабинету, вернулась опять.
- Нет, это просто невозможно. Вы же издеваетесь надо мной.
- Ну что вы, Екатерина Валерьевна! Исключительно над самим собой, - раздосадованно ответил Жданов.
Это Шурочка приволокла пакет вслед за его владельцем, не иначе.
Встретить Шурочку с пакетом в руках - к несчастью. Это Жданов знал совершенно точно.
- Как только я думаю, что у нас могут быть нормальные рабочие отношения, так вы... вы... вы специально это делаете, да?
- Что именно?
- Намекаете!
- Ну знаете, Екатерина Валерьевна!
- Вот я и не хочу ничего знать - ни про вас, ни про ваше личное имущество.
- Жаль вас огорчать, но придется. Мы тут работаем вместе!
- Это ж не работа, это ж пытка сплошная... И кстати, почему это ваше имущество? Оно моё.
- А вы от него отказались.
- А вы его выбросили.
- Сам выбросил - сам нашел.
- Сама отказалась - сама передумала.
Они говорили одновременно, торопливо, почти не слушая друг друга, вычленяя отдельные слова. Катя рванула вперед, схватила пакет.
- Екатерина Валерьевна, вы хулиганка, - возмутился Жданов и тоже вцепился в злополучный пакет, который и так жизнь потрепала.
- На себя посмотрите, - Катя потянула спорный объект к себе.
- А ведь взрослая женщина, президент, ведете себя как ребенок...
Трямс.
Пакет не выдержал такого варварского отношения и порвался. На пол посыпались игрушки и открытки.
Жданов и Катя застыли, разглядывая их.
Запал прошел. Секунды стали тягучими и отказывались складываться в минуты.
- Простите, - сказала Катя. - Что-то нашло.
Жданов молча опустился на корточки, стал собирать игрушки.
Эта сцена так сильно напомнила ту мучительную, с Кирой, что Катя обессиленно прислонилась спиной к стене.
Вспомнила, как Кира читала открытки, а Катя ей доказывала, что все это понарошку - для пользы дела.
Кажется, что тогда было так больно, что чувства уважения к себе или хотя бы самосохранения расплавились в этой боли.
- Зачем вы это храните, Андрей Павлович? - спросила она у Жданова.
- Это все, что у меня осталось, Катя.
У неё не осталось даже этого. Исписанный дневник, залитый слезами.
Катя вышла из кладовки. Осторожно закрыла дверь. Подумала и не решилась сесть в кресло президента. Почему-то вдруг. Присела на диванчик, закрыла лицо руками.
Какой длинный день.
За тонкой стеной играла знакомая до нервного тика мелодия. Кира Юрьевна дергала за поводок.
Катя научилась считать в три года - раньше, чем читать. И с тех пор это умение ни разу не подводило её.
Но когда два плюс два получалось пять, это не укладывалось в голове круглой отличницы, крепкого профессионала Кати Пушкаревой.
Жданов не укладывался в её голове.
Он вел себя совершенно не так, как она себе придумала.
Как будто ему не всё равно.
Она складывала Жданова и Жданова весь день - пока работала, и обедала с подругами, и ехала домой, и слушала наставления папы, и укладывалась спать, и бессмысленно таращилась в потолок. Складывала и непонимающе таращилась на ответы. Потому что эти ответы были неправильными.
Как там говорил мистер Холмс? «Отбросьте все невозможное; то, что останется — и будет ответом, каким бы невероятным он ни казался».
Как бы помогла ваша хваленая дедукция в отношении такого человека, как Жданов? Логики нет, последовательности действий тоже нет, одна сплошная эмоция, и та лживая!
- Катя, вот список дел на сегодня. У тебя обед с Нестеровой из “Макротекстиля”.
- Спасибо, Маша.
- Кать, а Андрей Павлович с Кирой Юрьевной сегодня отдельно приехали. Они вчера так поругались из-за его переезда сюда - ужас.
- Мне все равно. А... он уже на работе?
- Кто?
- Жданов.
- Аа... у Романа Дмитрича.
- Можно мне кофе, Маша? И таблетку какую-нибудь от головной боли.
Топор. От головной боли Жданов просил топор.
Катя чуть не завыла в голос - да что же это такое! Какие здесь настойчивые призраки.
- Андрей Павлович.
- Да, Катенька.
Кажется, их обоих перекосило от того, что она входит в его кабинет - кладовку же! - и он все еще по-президентски встречает своего секретаря.
Жданов виновато засмеялся, снял очки.
- Простите, ради бога, Екатерина Валерьевна. Я что-то...
- Да, что-то, - пробормотала Катя, глядя на него без очков.
- Чем могу быть полезен?
- Чем же... Ах, да. Андрей Павлович, я еду на обед с “Макротекстилем”. Не хотите поехать со мной?
Жданов нацепил очки. Набросил доспехи. Из забрал заблестели колючие глаза.
- Вы едете на встречу с Нестеровой и приглашаете меня с собой, госпожа Пушкарева? - очень холодно спросил он.
- Помнится, раньше вы искали встреч с Натальей.
- Да за кого вы меня принимаете, Катя! - заорал Жданов, вскакивая.
Она-то и забыла, как он умеет орать.
- Значит, вы не едете, - трусливо отступила, попыталась закрыть дверь, спрятаться - не от его ярости, это не страшно, а от собственной глупости - ну зачем она такое предложила, что за дурацкое женское ехидство её толкнуло на это?
Закрыть перед взбешенным Ждановым дверь. Ну конечно. Проще простого.
Он вылетел вслед за ней, схватил за плечи, прижал к стене. Дыхание сбоило.
- Екатерина Валерьевна, как вы можете предлагать мне других женщин?
- Не кричите так громко, - попросила она.
- Буду кричать! Предлагать других - после того, что вы со мной сделали!
- Я с вами сделала? - тоже закричала Катя, уже наплевав на то, что сейчас половина компании прикладывает уши к дверям. - Это вы мне... всю душу на свалку вытряхнули, как ненужное старье.
- Катя... - Жданов уже шептал покаянно. Вот только что впивался руками в плечи, и Кате казалось, что она от тяжести этих ладоней становится ниже ростом, а теперь - теперь он обхватил её лапищей за шею, прижал к себе, и Катя видела только пуговицы на его рубашке.
- Да, я лишила вас президентства в компании, но это... - пробормотала расстроенно, обиженно.
- Компании? - снова заорал Жданов, чуть отодвинулся, чтобы видеть её лицо - ну что ей стоило помолчать еще немножко. - При чем тут компания, Катя?!!
Объятий, наверное, больше ждать не приходилось.
- Катя умерла, - оттолкнулась рывком, а он и не удерживал - быстро руки опустил и даже за спиной их сложил. - Осталась Екатерина Валерьевна.
Жданов постоял, выравнивая работу сердца. Потом стремительно уселся на стул для посетителей и ногу на ногу закинул.
- А скажите мне, Екатерина Валерьевна, что это вообще было?
- Простите, - она сцепила руки в замок, сжала так сильно, что пальцам стало больно. - Я не должна была лезть в вашу личную жизнь.
- Моя личная жизнь, Катя, закончилась в январе.
- Боже, - она схватилась за голову. - Ну как ты можешь так врать!
- То есть, по-твоему, я всё еще ношусь за каждой юбкой и изменяю невесте направо и налево?
- Меня это не касается, - она развернулась на кресле, лицом к стене, спиной к Жданову.
- Любопытная вещь получается, Катенька, - весело сказал Андрей. - Вас это не касается, а проверку с Нестеровой вы мне устроили. Ревнуете, Екатерина Валерьевна?
- Какая нелепость... Какая нелепость эта картина, - ответила она. - Кто её сюда повесил?
Жданов перевел взгляд на круглое полотно.
- Аааа… Александр Юрьевич и повесил.
Катя повернулась обратно, поежилась.
- Как-то неуютно. Можно убрать?
Жданов смотрел с интересом.
- Ну же, Екатерина Валерьевна! - и даже телефон к ней пододвинул.
Катя растерянно улыбнулась - вот же балда.
- Маша, вызови мне декоратора. Что касается Нестеровой...
- Я решил ехать с вами, Екатерина Валерьевна. От таких предложений не отказываются. Обед с президентом! Будет время и подлизаться, и пролоббировать свои интересы, заодно и за Натальей поухаживаю!
- Ваш сарказм совершенно неуместен.
- Ну вы же такого обо мне мнения.
- Вы понятия не имеете, какого... Андрей Павлович, что за детский сад! Идите уже работать.
- Кать, картина называется “Рай и ад, круг четвертый”. Не считаешь, что это символично?
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
я уже прочитала 
Беру сюда: 
И они снова будут работать в одном замкнутом пространстве... 
