|
7
Он еще не успел договорить по телефону, когда увидел метнувшуюся за дверью тень. Сам бесшумной тенью подскочив к двери, распахнул ее со всей силы. Прижавшись к стене у косяка двери, глядя на него обезумевшими, стеклянными от страха глазами, стояла его секретарша, доживавшая в «Зималетто» последние дни. Андрею очень захотелось схватить ее за ухо и потрясти хорошенько, аж ладони зачесались, когда представил в своих пальцах эту мясистую мякоть, спрятанную в копне нарощенных волос. Припомнить ей все - как змеей вползла в его приемную, нанятая для контроля его будущей женой, как шпионила для Киры и заодно для ее братца, подслушивала, подглядывала, даже в компьютере рылась… И все это ради одного: чтобы он не сумел сделать даже полшага вперед. Но тут же он вспомнил, как вчера Клочкова просила Малиновского довезти ее домой, и тот, пригрозив багажником и велев молчать, усадил ее на заднее сиденье, - и неожиданно развеселился. Ну, она такая. Смешная, никчемная. Будь Малиновский не таким легкомысленным, сгорал бы сейчас от стыда, что когда-то спал с ней и даже смирился с потенциальным рождением ребенка.
Потирая одну ладонь о другую и улыбаясь, он спросил:
- Ну, и чего здесь стоим? Что выстаиваем?
- Я… Я…
- Алфавит осилила, молодец. Но это последняя буква, расслабься. Зайди-ка, - миролюбиво кивнул он и вернулся в кабинет, оставив дверь открытой, чтобы у Виктории не было возможности сделать вид, что она его не поняла. Когда она подошла к столу, долго мрачно, изучающе смотрел на нее.
- Если хочешь уволиться без шума, по собственному, - поможешь мне.
- Уволь…уволь… уволиться...
- Вика, детка, ты, я вижу, совсем умом тронулась. Не бойся, я не удав и тебя не съем. Хотя не мешало бы… Но с некоторых пор я добрый.
- Да, добрый… увольнением угрожаешь! Андрей, я ведь Кире расскажу.
- Вперед, родная. И заодно попроси ее зайти ко мне. Кроме тебя, у нас еще есть тема для разговора. Какая? Вижу, не терпится узнать. Ну, потом, когда я уеду, вскроешь мою почту еще разок, прочитаешь… Вдруг я с кем-то поделился - как только что по телефону?
Он пристально, уничтожающе смотрел на нее, и она, опустив голову, никак не могла найти положение для нее, мотала из стороны в сторону. Андрей между тем невозмутимо открыл ящик стола, достал какую-то бумажку, протянул ей:
- На, ознакомься. Хотя не обязательно, главное передать… Чтобы не нагружать твою бедную голову, вкратце объясню: это факс с прайсом по оборудованию, прислан из фирмы «Севен груп». В последний приезд Павлу Олеговичу не понравилась идея приобретения именно этого станка, дорогого и нового, еще в России не испытанного, а я - все-таки рискнул. Видишь циферки? Эту сумму «Зималетто» заплатит за станок, да еще и за трансфер из Италии… Никто об этом еще не знает, кроме Малиновского. В общем, лети на всех парусах к Ветрову и докладывай… И только попробуй что-нибудь лишнее сказать - вылетишь по статье, в КЗОТе на тебя статей много, и это я еще не решил, только ли в КЗОте… Административку можно тебе пришить, а при желании - и уголовщину… Да, и самое главное: материальный и моральный ущерб. У тебя квартирка вроде бы неплохая, да? Значит, сможешь расплатиться без отсидки.
Клочкова слушала его, постепенно раскрывая глаза, и к концу его речи они стали совсем уж похожи на небольшие десертные тарелки. А Андрей знай продолжал:
- Ты думала, мы здесь в игрушки играем, поворуешь, и с рук сойдет… - Наконец, решив, что она уже дошла до нужной кондиции, небрежно махнул рукой: - Иди, что стоишь? Мне работать нужно. Придешь от Ветрова - сообщи.
Приложив кончик ручки к губам, он задумчиво глядел, как закрывается за секретаршей дверь.
Неважно уже, слышала она или нет, с кем и о чем он говорил. В любом случае, рано или поздно, станет известно всем, в том числе и Кире. И он не возражает, если и в личном смысле тоже, не только в профессиональном. Он теперь свободный мужчина…
Кстати, о свободе. Кира пришла к нему сама.
Подняв брови, он наблюдал, как она подходит к столу, не спеша садится напротив. Это было так непривычно. Кроме кратких летучек, в этом кабинете он не видел ее бесконечно давно.
- Я слышала, что ты покупаешь дом?
Он усмехнулся.
- В доносах твоей подружке равных нет… Покупаю, Кира. Ты что-то имеешь против?
- Нет. Я давно уже ничего не имею против.
- Вот как? А мне показалось, что…
- Андрей, - она разгладила ткань брюк на коленях, оставаясь спокойной. - Я не хочу говорить в таком тоне. Я знаю, что сама виновата… но прошу тебя поговорить со мной по-человечески.
Она наконец посмотрела на него. Он вздохнул. С облегчением.
- Да, конечно, давай поговорим. Давно пора. Чтобы тебе было легче, скажу: я знаю о Лебедеве.
- Я поняла это, когда ты вернулся. - Она вдруг прищурилась и обернулась к окнам: - Почему ты не закрываешь жалюзи?
Кабинет и вправду был залит солнцем. Но Андрею оно не только не мешало - он уже не мог жить без него. Кира взглянула на него еще раз, с каким-то подозрением, и вдруг, резко поднявшись, подошла к окну. Дернула шнур, раз, другой… Потом перешла к другому окну. Жалюзи нехотя закрывались. «Поздно, - подумал он. - Уже поздно, Кира…»
Тяжело дыша, она вернулась на место.
- Почему ты сказала, что виновата? - спокойно спросил он.
- Потому что я врала себе… и тебе, - зло сказала она, не глядя на него. - Потому что я… потому что я давно не люблю тебя! Не знаю точно, с какого времени, но мне кажется, что очень давно.
Андрей смотрел на ее опущенную голову. Ореол, долгие годы поднимавшийся над этой светловолосой головой серебристым венцом, напоследок сверкнул и стал таять. Через минуту он бесследно исчез. Перед ним сидела усталая женщина, запутавшаяся в пустоте, как в самой сложно устроенной ловушке.
- Почему ты вышла за меня замуж? - спросил он.
Она испуганно взглянула на него.
- Я не успела… - словно оправдываясь, сказала она, - я знала, что не надо этого делать. Нельзя. Это было неправильно. Но я хотела этого и так и не осмелилась сказать себе правду. Оказалось, что достаточно переступить эту черту, чтобы перестать бояться… А уже поздно, и надо как-то жить. Другие же умеют. Но я так и не сумела.
- Это неудивительно. Ты всегда была открытым, искренним человеком.
Она нетерпеливо качнула головой, словно велела ему замолчать.
- Ты не поверишь… я пошла на этот гадкий поступок, надеясь, что он поможет мне понять, что я все-таки люблю тебя. Но не помогло. И стало еще хуже. Видишь, унижаюсь перед тобой, признаю низкими, гадкими свои поступки…
- Нет, не унижаешься и не стало хуже, Кира, - тронутый, почти потрясенный, произнес он. - То, что кажется плохим, иногда оборачивается хорошим. Поверь мне… Я знаю.
- Откуда? - подняла она глаза.
- Неважно, - ответил он. - Я тоже многого не знал еще недавно.
- У тебя есть женщина, - уверенно и горько сказала она.
Он помедлил.
- Я еще не знаю. Знаю только одно: я хочу, чтобы она была.
Она вдруг обхватила свои плечи руками.
- А я никому не нужна… Нет, не могу, - она поморщилась, внезапно поднялась, и голос снова стал сухим, неприятным. - Сообщи, когда начнется с разводом.
- Я хочу, чтобы это сделала ты, - он заставил ее посмотреть ему в глаза и тоже с горечью улыбнулся. - Я виноват - и я отвечу.
…Клочкова отчиталась о проделанной работе и гордо вручила ему еще кое-что: когда-то украденный Ветровым прямо из приемной Малиновского факс из Питера, из «Невской моды»… Поняв, что Андрей из осторожности всем партнерам указывает номер факса Малиновского, Ветров и Клочкова караулили стол его секретарши Кривенцовой… Ну понятно, почему отец тогда позвонил и осторожно расспрашивал о его начинаниях, после чего и состоялось совещание, расставившее все точки над «i».
Все да не все… И в этот раз тоже не пришлось долго ждать. Ближе к вечеру позвонил отец. Андрей в это время уже подъезжал к дому Пушкаревых.
- Андрей, я очень надеюсь, что ты в горячке не наломаешь дров. Обычно так и бывает: ты слишком долго ждал…
- «Дорвался», я понял, пап, - усмехнулся он, выворачивая руль для поворота во двор и внимательно глядя в боковое зеркало. Сейчас, в час пик, подъезд к дому был полон машин. - Ты можешь не беспокоиться, я контролирую все. Да, пап, - небрежно продолжил он, - мама говорила, вы собираетесь в Москву? Я прошу тебя на следующей неделе подъехать в «Зималетто». Представлю нового финансового директора.
- Не понял…
- Я увольняю Ветрова, пап. Ярослав Борисыч засиделся на этой работе, надо ему в другие выси подаваться, я думаю, Александр не оставит его на произвол судьбы.
- Андрей… Я чувствую, что это опять ваши игры. И Саша сейчас во время разговора весь исходил желчью. И в результате ты лишаешься отличного профессионала. Не велика ли цена?
Отец был недоволен. Андрей безмятежно улыбался.
- На его место придет еще больший профессионал. Ты увидишь, что я не преувеличиваю. Даже не сомневаюсь, что ты одобришь ее кандидатуру.
- Это женщина?
- Да. Екатерина Пушкарева. Она была помощницей Юлианы, но переходит ко мне. К нам.
Он не беспокоился, что разговор завершился на тревожной и недоверчивой ноте со стороны отца. Он был в себе
уверен.
Припарковав машину на единственном свободном месте у обочины, он снова взял с соседнего сиденья телефон: на дисплей можно было не смотреть, и так понятно, кто звонит. Воропаев напомнил в миллиардный раз, что он акционер, поинтересовался, что за аферу со станками он затевает, и потребовал встречи прямо завтра. Андрей не возражал. Попросил только, если не трудно, взять с собой доказательства «аферы».
- Ты думаешь, у меня их нет? - хищно усмехнулся Воропаев. - ДобрО, будут тебе доказательства.
(Назавтра Воропаев, привыкший к его вялым беззубым реакциям за два года, будет застигнут врасплох. Увидев в его руках прайс-лист «Севен групп» и посмеявшись над убогими объяснениями, Андрей тут же уволит Ветрова. Клочкова напишет заявление «по соглашению сторон».)
Родители Кати все еще с опаской относились к нему. Он не мучил их своим долгим присутствием, отдал пакет с лекарствами, список которых они передали ему в предыдущий приезд, и попрощался. Пушкарев глядел в окно на то, как Андрей отъезжает: он был явно недоволен легкомысленностью дочери. Доверять малознакомому человеку помогать с лекарствами, да неужели они сами не справились бы… И пусть Катя объяснила ему, что это ее будущий начальник, это не дает ему права…
Но Катя постаралась успокоить отца… и сделала по-своему. Она почувствовала, что не должна сейчас отказывать ему. Да это было и опасно… После сказанных ею по телефону слов, в условиях, когда он не мог ее видеть, выросшие крылья могли ударить по чему угодно, зачем же подвергать окружающее пространство риску, рассуждала она. Можно только дать ему понять, что она - с ним, хоть сейчас и не рядом… И Андрей мысленно крепко целовал ее. Но эта мудрость, безошибочность ее поступков продолжала и беспокоить его. Его жизнь стремительно наполнялась смыслами, и он все больше привязывался к ним… А значит, со всех сторон становился уязвимым.
Надюша выздоравливала. Он звонил Кате каждый день по нескольку раз. Он ждал ее.
***
Он встретил Катю с Надей из больницы с цветами и отвез все семейство домой. Когда вел машину, в уголках губ пряталась улыбка, о значении которой никто не догадывался: до сих пор руки покалывало от легкой боли из-за подавленного желания подхватить Катю на руки и закружить. Когда он увидел ее, она показалась ему вдвое привлекательней, чем раньше. Это потому, что он уже намного больше знал о самом себе.
Сидя с матерью и дочкой в окружении трех цветочных охапок - по числу женщин в семье, - Катя тоже улыбалась. Их глаза встречались в зеркале заднего вида.
Когда все разулись, развесили плащи и куртки и двинулись из прихожей, он удержал Катю за руку.
- Ты сможешь сейчас уехать? - И, увидев ее растерянное, но обрадованное лицо, добавил: - Мы можем сказать, что едем в «Зималетто». Дел там и правда по горло, но на сегодня я и себе, и тебе дал выходной.
- Я не знаю. Я попробую.
- Ты этого хочешь?
И он увидел, своими глазами увидел, как по ее телу прошла чувственная волна. Но тут же лицо стало задумчивым.
- Да, поедем. Мне нужно… - Она умолкла и улыбнулась ему. - Пойдем выпьем чаю.
Он хотел отказаться и подождать ее в машине, но это была здравая мысль, хорошее средство приблизиться к ее семье, - и он пил чай. И несмотря на то, что его присутствие все еще внушало неловкость, омрачить его радость сегодня было нельзя. Надюша, все еще бледная, худенькая, соскучилась по бабушке, ласкалась, льнула к ней и к деду. Такая же ласковая и мягкая, подумал Андрей. И тоже в глазах, хоть и непохожих, темно-серых, есть что-то… какая-то тайна, притягательная, волнующая. Это наследственное, наверное. Но вот в глазах Елены Александровны этого нет или, во всяком случае, глубоко, очень глубоко, запрятано. А из-за этой девочки, когда подрастет, пострадает немало мужских сердец.
Он сбежал вниз раньше Кати и нетерпеливо сидел в машине, поглядывая на часы. Они теряют свои минуты, время, принадлежащее только им двоим. А тут еще она, наконец спустившись, заявила, что вечером ей нужно быть дома. Пусть очень поздно - но она должна вернуться к Наде, домой.
- Хорошо, - не желая углубляться, согласился он. Он ей не поверил. А если будет настаивать, он уговорит.
Машина выехала из города, пересекла все три кольца окружной, промчалась с десяток километров по шоссе и свернула по указателю населенного пункта направо. Попетляв по дорожкам коттеджного поселка, остановилась у металлического забора, за которым виднелась карминная черепичная крыша дома. Андрей с торжеством в глазах повернулся к Кате… и увидел ее сосредоточенное лицо.
- Что случилось, Катюш?
- Нам нужно поговорить, - сказала она и, сделав глубокий вдох, посмотрела ему в глаза. И он тут же все понял.
- Тебя волнует Кира…
- Да. Я не понимаю, куда и в качестве кого я сейчас иду. Перед тем, как сделать это, я должна знать.
Он тронул ее за запястье, слегка встряхнул.
- Здесь больше нет никакой проблемы. Это мой дом, я купил его для себя. Я развожусь с Кирой и больше не живу с ней.
Катя нахмурилась, он увидел в ее глазах сострадание, недоумение. Удивительно, как эта женщина думает о других в минуты, когда нужно думать только о себе.
- Почему? Между вами что-то произошло?
- Я ведь говорил тебе… Ты считала все это временным, случайностью? Но это не так. Это было серьезно, серьезней некуда. И я уже тогда чувствовал, что скоро решусь. - Он хотел сказать: ты помогла мне, но передумал. - Я вернулся из Питера и объяснился с ней. Точнее, она сама пришла, первая. И я очень рад, что она наконец-то сможет стать счастливой.
- Но почему она не могла быть счастлива с тобой?
Он улыбнулся этой беззаветной вере в его магическую привлекательность.
- Потому что она не любила меня, Катя… Трудно отказаться от того, во что верил долго. Она так привыкла считать себя жертвой, а меня - палачом. Помнишь, ты говорила: чтобы жить дальше, нужно все расставить по своим местам. Даже если больше не придется быть жертвой.
- Ну, вот она и расставила… - задумчиво сказала она. Андрею внезапно пришло в голову, что их ситуации были похожи. И как же непохоже вели они себя, Катя и Кира. Катя постаралась обернуть случившееся с ней на пользу, найти зернышки хорошего и прорастить, - а Кира, наоборот, словно берегла и лелеяла болезнь, поселившуюся в их отношениях. Хотя… Сказала же она, что изменила ему в поисках спасения. Но никто не знает всех причин, даже она сама.
Он взглянул на Катю.
- Ну… пойдем? Я так долго готовился. Не отказывай мне. - И, помедлив, добавил: - Ты нужна мне.
И она потянулась к нему, и, обрадованный, он ее обнял и долго держал в объятиях, касаясь лицом шеи, глубоко вдыхая запах кожи.
На то, чтобы показать дом, ушло время. Андрей еще и сам опасался рассматривать его вблизи, все боялся, что мираж растает, стоит только подойти поближе и поверить.
Он как будто дожидался Катю и сейчас, можно сказать, впервые по-настоящему осматривал дом. Это было то, чего он хотел. Два просторных светлых этажа, с четырьмя спальнями наверху и гостиной-столовой, кабинетом и гардеробом - на первом. Камин, которым он пожертвовал, когда проектировалась их с Кирой квартира, - камин никак не вписывался в дизайнерский проект, но Андрей был тогда опьянен будущими, как он думал, переменами в своей жизни, гордился собой и снисходительно отказывался от мелочей в пользу большого. Потом оказалось, что этих-то мелочей и не хватало ему, только они и могли бы согреть…
Катя вела себя так, как она и могла бы себя вести, - не раскованно, с деланным оптимизмом и сомнительными комплиментами дому, - но и не смущенно, не испуганно. Она вела себя соответственно тому, что он сказал ей: «Ты мне нужна», - и тому, что сказала она: она его любит…
- Ты будешь долго здесь жить, - произнесла она, когда они остановились на верхней ступеньке лестницы, ведущей наверх. Он взял ее за руку и повернул к себе. Но она внезапно вынула свою руку и поднесла к его лицу. Еле ощутимо водила пальцами по его щекам, подбородку, по лбу и бровям, - и он тоже протянул руку и, едва прикасаясь, стал гладить ее лицо. В какой-то момент обнял ладонью шею и привлек к себе, ее губы к своим губам. Но долго еще не целовал их, а так же, как до этого пальцами, водил губами по ее лицу. Она уже стояла, опустив руки, отдавшись ему, покорная и наполненная предчувствием счастья. Она покачнулась, и он шепнул: «Кружится голова?», и, когда она кивнула, поднял на руки и понес к двери комнаты, в которой со дня подписания договора о покупке дома ночевал.
…- Я люблю тебя, я люблю тебя, Андрей… - Когда обоим не хватало воздуха, она безыскусно и бесстрашно прибегала к заветным словам, и тогда на комнату словно обрушивались струи, потоки свежего и в то же время пронизанного солнцем воздуха.
- Я тоже… я тоже тебя люблю…
Он не испытывал раскаяния потом, позже, когда обнимал ее, лежащую спиной к нему, целуя волосы, вспоминая все, что только что произошло. Без сомнения, он испытал то, что называют счастьем. Но любовь ли это?.. Получается, он солгал. Но это была и ложь, и не ложь, и он знал, что и Катя понимает это.
- Я не смогу больше без тебя, - вдруг услышал он...
- Это я не смогу больше без тебя.
И это была чистая правда.
…- Почему ты не любишь очки? - спросил он, глядя, как она, приблизив лицо к зеркальцу, проводит подушечкой безымянного, самого слабого, пальца под глазами - таинственное, чисто женское, движение, которое он стал замечать только после знакомства с ней.
Она поглядела на него поверх зеркала.
- Если бы ты знал, как я любила очки! - по-детски, озорно, улыбнулась она. - Так любила, что нащупывала на столе, еще не открыв глаза. Линзы появились потом… После рождения Нади. Надоело прятаться.
Он улыбнулся, потому что понял ее. И больше ничего не надо говорить. И все же он сказал:
- Когда я ждал тебя, я часто думал о том, что было бы, если б я встретил тебя тогда… ну, когда ты была другой…
- Ничего, - сразу же ответила она. - Ты даже не обратил бы на меня внимания. А если бы и обратил, то посмеялся бы, и все.
- Этого не может быть, - не согласился он.
- Почему?
- Не знаю. Мне кажется, между нами по-другому не могло бы быть. Только так, как сейчас.
Они выпили кофе, сидели в полумраке, при свете торшера, и на чашках лежали апельсиновые пятна… Катя отставила свою чашку.
- Мне пора. Я поеду.
Он молчал. Он надеялся, что она говорит просто так. Потом улыбнулся:
- Останься. Погуляем. Здесь за домом такой подлесок, птицы по утрам уже вовсю поют. Говорят, там концентрация грибов больше, чем в настоящем лесу, который дальше.
- Ты любишь собирать грибы?
- Вообще-то нет. Я люблю рыбалку. Любил… Останься, - еще раз сказал он. - Проснемся вместе. Услышишь птиц.
- Вместе… - повторила она. Выпрямилась, огляделась… - Нет, Андрей, отвези меня. - Она рассеянно вздохнула и поднялась, и во вздохе, и в движениях чувствовалась та мягкость, которую не добудешь ничем, кроме одного.
Но он уже насторожился, и не было времени любоваться ею.
- Ты серьезно? - Он сидел, не двигаясь, глядя на нее снизу вверх. Чувствуя, как напряжение сковывает постепенно все внутри, все то, что ею же было размягчено.
- Да. Мне нужно домой. - Ее взгляд изменился. - Ты не обиделся? Ты же понимаешь, что я должна.
- Кому? Почему?
Она опустила глаза.
- Я всегда ночевала дома, и буду ночевать дома…
И, несмотря на ее тихий, почти бесцветный голос, он понял, что ничего не сможет сделать, что она все равно уйдет.
И он почувствовал, что эта минута была в чем-то очень важной, так же, как недавно первый взгляд на изменившую ему жену. Это было поражением, а он еще не испытывал поражений. Никогда. До этого со всеми, и с ней тоже, он был хозяином положения, он диктовал повестку дня. И если отпускал, то потому что лень было удерживать или сам хотел, чтоб уходили. И если он уступит сейчас, сейчас, когда до безумия хочет, чтобы она осталась, уступки покатятся, как снежный ком, и в конце концов он не узнает себя - себя, какого знал всегда… Мелькнула какая-то мысль, какой-то вывод, но в отчаянии он отогнал ее.
- Я не отпущу тебя. Надя большая, она здорова, и там твои родители. Я видел, как она соскучилась по ним, она любит их, доверяет. А ты должна подумать и о себе. И обо…
Их взгляды встретились. И он увидел в ее глазах, что она думает о нем, - он эгоист, и его желания всегда на первом месте. И еще он увидел, что она не будет исполнять его прихоти, его капризы. Не будет, и все. Она такой человек. И, если он хочет сохранить ее, он должен считаться с этим.
- Хорошо, пойдем, - сказал он и, открыв дверь, прошел перед ней по коридору и стал спускаться по лестнице. Ему было больно, потому что вновь предстояло провести ночь одному, но она не должна была этого видеть.
Всю дорогу он старался отогнать от себя видение: кружок теплого оранжевого света на столике у кровати, а в нем - две чашки, покинутые, грустные, как все, что не сбылось. Машина мягко подъехала к подъезду. Андрей сидел, слегка наклонившись, чтобы показать, что все в порядке. Катя тоже подалась вперед, к нему, и, коснувшись губами уха, прошептала:
- Я бессовестная, да?
- Ну, что ты такое говоришь, - с мягким укором улыбнулся он, подумав: «По-моему, наоборот. Даже чересчур», и провел пальцем по ее губам. Она погладила его по щеке:
- Пока…
- Пока. До завтра. Завтра ты приедешь в «Зималетто».
- Приеду.
- И даже если меня не будет, - на утро у него была запланирована встреча с поставщиком, - дождешься и не убежишь.
- Дождусь.
- Я постараюсь вернуться до твоего приезда. Я… - словно провалился он в воронку и, опомнившись, стал выкарабкиваться из нее: - Я буду ждать тебя.
- А я - тебя…
Она ушла, и он еще сидел в машине, пытаясь уловить в окне ее тень - чтобы отпустить эту тень от себя. После пятнадцати минут бесплодных усилий понял, что не получится, и, вздохнув, завел двигатель. Выезжая со двора, усмехнулся: жениться, что ли, на ней, чтобы она с чистой совестью продолжала «ночевать дома»…
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Помнится, однажды в юности меня поразило то, что сказала подруга после ночи, проведенной с человеком, которого она знала один вечер: я почувствовала, что если этого не сделаю, больше не увижу его, ну, или просто у нас ничего не получится. Я в свои 19 лет тогда считала по-другому, стереотипно (ну, там "мужчины ценят целомудрие", "береги честь смолоду" и т.п.), - но почему-то поверила ей, это было убедительно... мудро... опытно. Они прожили вместе 15 лет)
Оно нам еще понадобится... 
