|
Глава 3
Ничего личного, или Первая брачная ночь
Держа перед собой отливающий радужными цветами старый диск, Андрей пытался стереть косметику - призванную сделать из драчуна-бандита респектабельного президента крупной компании. Только вот президент с лоснящимся и перламутровым синяком на скуле вряд ли чем-то отличался от бандита с брутальным фиолетовым. Ну, разве что ещё Милко тональник навёл на странные мысли, ну на то он и Милко, чтобы мыслить только в одном направлении. Короче, раздобыл Андрей всё-таки средство, чтоб все тщательные Кирины усилия смыть на нет…
Трудясь над этими двойными художествами, он время от времени морщился от боли, а потом мрачно усмехался. Очень хорошо. Молодец, Жданов. Только этого сейчас и не хватало. Для полного, так сказать, комплекта удовлетворения…
Знаменательно отпраздновал вчера первое в жизни заявление в ЗАГС, ничего не скажешь. Хотел как лучше, успокоить Катю и себя после этого ужасного дня, отвёз её домой – и получил по заслугам. А нечего по незнакомым дворам таскаться… Но его просто взбесило, что она позволяет всяким подонкам над собой издеваться. Видно, не проходит через этот двор – перелетает, пряча глаза и кутаясь в воротник. Это жизнь? И сколько она собирается так прожить? До старости?..
Отчитал за это. Было время, когда он учил её вести переговоры, не тушеваться, смело смотреть людям в глаза – сейчас было что-то похожее, только уже не связанное с работой. Ну, раз уж он подвёз её - то есть совершил тоже не совсем свойственный их отношениям поступок. Но не бросать же её было на остановке. «Здесь недалеко, не беспокойтесь, Андрей Палыч». Тоскливо вздохнув, он взглянул на вывеску здания, откуда они только что вышли. Четыре огромных буквы не оставляли ничего для воображения – всё предельно ясно и понятно. И Катя у этой потускневшей вывески тоже выглядела усталой и какой-то потерянной. Конечно, не мог он её оставить посреди дороги, а сам укатить к своей невесте. Невесте. Абсурд вообще.
Заполняя заявление и отвечая на вопрос, в который раз вступает в брак, он застыл и добрых минут пять не мог решиться продолжить. Подумал о том неотвратимом дне, когда придёт в такой же ЗАГС с Кирой и при ней будет заполнять такое же заявление. Что отвечают в повторном случае? Может, ещё номер свидетельства о разводе надо указывать?..
Перед глазами замелькали чёрные точки. И, как всегда в таких случаях в последние дни, он сделал над собой усилие и просто взял и отмахнулся от этих мыслей. Раньше не получалось, а теперь, наверное, ресурс исчерпался, какая-то система внутренняя заработала. «Что-нибудь придумаем»… А Малиновский на что? Не он ли это повторяет без конца? Вот и флаг ему в руки…
Приехали к Катиному подъезду, стали. Он не торопился отпускать её, и она первая начала прощаться, но он остановил. Один вопрос ещё с утра не давал покоя, требовал подтверждения.
- Катя, одну минуту… Я хотел спросить. О Николае.
- О Николае…
- Да. Вы… ничего ему не говорили?
На её лице вновь отразилась болезненная гримаса. Он мучает её, а что ещё ему остаётся делать?..
- Нет, вы же знаете, Андрей Палыч… Я же пообещала вам…
- Я знаю, знаю, Кать. Простите меня за эту подозрительность. Но мы не можем сейчас по-другому, вы понимаете?.. Если Коля… ну, вдруг… сделает вам предложение, что вы ответите?
- Коля, он не может… я же вам говорила…
- В жизни всякое случается, Кать, и даже с друзьями… Так что бы вы ответили?
- Что ещё рано. Что нужно подождать. Больше ничего…
- Спасибо, Катюш. Мне просто нужно было, чтобы вы это сказали. – Он помолчал. – А он… он ждёт вас сейчас? Знает, где вы?
- Ну, он знает, что я задерживаюсь на работе… Но почему вы спрашиваете?
- Так, Кать, просто так…
Снова помолчали. Ему самому было досадно это дурацкое положение, в которое он ставил и себя, и её. Всплески нового неприятного чувства перемежались со всплесками воспоминаний, он то злился на себя, то опять не верил. Жалел её, но тяжёлой тучей недоверие вдруг ложилось на душу, и ни для чего места больше не было. А потом снова начинал жалеть. Весь этот день Катя вела себя слишком непринуждённо, чтобы можно было в это поверить. Её наигранная беспечность ещё больше говорила о том, что творится у неё внутри. Он уже достаточно знал её, чтобы догадаться. Тем более в такой ситуации.
О том, какой была ситуация, он старался не думать. Иначе и шагу не ступить, бред, бред… Когда предупреждённая Малиновским девица в ЗАГСе понимающе улыбнулась, чуть не сорвался с места и не сбежал. Такой соблазнительной была мысль о том, что будет, а верней – чего не будет, если он это сделает. Вернётся в «Зималетто» и спокойно скажет Малиновскому: «Это сумасшествие. Слава богу, хватило ума остановиться». И не будет слушать больше ни охов, ни ахов, счастливый счастьем принятого решения.
Подумал-подумал – и со вздохом поудобней поправил на столе бланк. Не в этой жизни ему быть счастливым. И роскошь принимать такие решения – это как перед осуждённым вдруг собьют с дверей засовы и по красной дорожке проводят к выходу. К свободе, проще говоря. А о какой свободе может идти сейчас речь? Если он сам неизменно запирает свою вторую жизнь в ящиках стола, даже ненадолго выходя из кабинета?..
Ну, это он приукрашивает, конечно. У него – так, мелочи. Настоящее запаролено в Катином компьютере. Ну, а теперь ещё в ЗАГСе этом…
- Вы знаете, Кать, - вдруг сказал он. – Я тут подумал… Только вы поймите меня, пожалуйста, правильно. Но нам нельзя рисковать сейчас, особенно после… Я думаю, будет лучше, если вы не станете разубеждать своих подруг в том, что Коля – ваш жених. Ну, молодой человек, в крайнем случае. Так нам будет спокойнее…
И она снова терпеливо постаралась не показать своего удивления и только заверила его, что всё сделает, как он просит. Эфемерное успокоение было достигнуто.
И, только он собрался уже улыбнуться и попрощаться с ней, - всё и случилось. Стайка дворовых переростков решила проверить его на прочность. А он даже обрадовался. Такой кураж поднялся в душе, а главное – иллюзия того самого освобождения. Простая ситуация, простые эмоции. Как когда-то, давным-давно, когда ни о чём не надо было думать. Он улыбался, выходя из машины.
И всё случившееся дальше это чувство продлило, усилило. И драка была что надо, и папа Катин подоспел, боевым оказался, и Катя была такая смешная, взволнованная… На полчаса они как будто забыли о том, что встало между ними. И только повреждённая нога полковника Пушкарёва омрачала всеобщее (и переростков) радостное чувство подъёма. Ну, и потом, по дороге к Кире, - размышления о том, что он соврёт ей на этот раз… О том, чтобы сказать Кире правду, нечего было и думать. Её холодная вражда с Катей давно стало величиной постоянной. Сколько раз он пытался сломить это, ослабить пружину, намеренно небрежно упоминая в разговорах Катино имя, как имена других сотрудников, - откуда-то со дна Кириных глаз тут же всплывало почти пугающее выражение, и Андрею оставалось только руками развести. Одного он за эти месяцы добился: убедил Киру, что никакие ультиматумы, никакие наговоры не помогут. Катя нужна ему, как воздух, а если Кира этого не понимает – её проблемы…
А теперь – теперь они с Катей связаны ещё крепче, так крепко, что… Но он же не думает об этом. А то и вправду можно тронуться. Ему иногда и так кажется, что это уже случилось.
Хотя есть ещё лазейка. Можно ещё сбежать. До назначенного времени… Андрей в последний раз оглядел свою подбитую физиономию и, отложив диск, посмотрел на часы. Два часа. А что они значат, эти два часа? Это настоящие женихи могут плакать о своей истекающей свободе, а ему – терять нечего. Всё уже потеряно до нас, как говорится…
Вот если бы Киры сегодня не было, с тоской подумал он, обрадованно улыбаясь входившей в кабинет невесте. Невесте номер два. Оказывается, на это тоже существует очередь.
У Киры было одно из тех игривых настроений, которые он очень боялся разрушать. Ну, и хорошо. Так даже лучше. Её улыбка, её счастливое неведение доказывают: это понарошку, как и всё, что происходит с ним. Придёт время, он докажет себе, что всё это было сном, ночным кошмаром, из тех, что не давали ему спать.
А начинать можно прямо сейчас. Ласковее, искреннее, чем обычно, он дотронулся губами до её губ. Моя Кира. Моя будущая жена.
- Андрюш, а ты идёшь на обед? Может, пообедаем вместе?
Он улыбнулся ещё шире, испытывая настоящее сожаление. Как не хотелось ей врать именно сейчас.
- Я бы с удовольствием, родная, но… Мы с Катей и Малиновским едем на важную встречу. С клиентами.
Она уже не разочаровалась и не обиделась. Сколько раз повторялось такое.
- Ну, я не удивлена, - с добродушной ноткой обречённости сказала она. – Что ж, пойду поищу себе компанию…
- Я даже знаю, кто это будет, - улыбнулся он.
- Ну да, кое у кого от голода уже несварение…
Эта спасительная тема объединяла их, делала сообщниками. Стоило заговорить о Кириной подружке, и напряжение разряжалось. Оба с удовольствием потешались над клочковской глупостью, так как это было чуть ли не единственным между ними, в чём абсолютно не было лжи. Печально, конечно, сознавать эту ничтожность. Но что поделаешь…
Он крепко прижал её к себе, ещё раз поцеловал. Во взгляде появилась поволока.
- Зато вечером я весь твой. Постараюсь освободиться пораньше…
Её лицо светилось недоверчиво-радостным изумлением.
Что-то он сегодня слишком много думает о Кире, что-то слишком нежен с ней. С какой-то другой стороны всё увиделось, как будто сдвинулось на градус-два. Непонятно, но обнадёживающе.
Похоже, он боится и потому цепляется за старое-привычное, но чего? Не бумажки же с печатью; по сравнению с тем, что он перенёс, подписывая закладную, - это детские игрушки. Но не было тогда чувства чего-то непоправимого, попросту – страха, что он меняет свою жизнь раз и навсегда. Вот же, всегда смеялся над теми, кто придавал этому значение, а теперь места себе не находит.
Покончить с этим поскорей и забыть. Как только Кира ушла, рванул к Катиной каморке.
- Катя, вы готовы? Нам пора ехать. Вспомните вчерашние пробки!
- Да, хорошо, Андрей Палыч, десять минут…
Вернулся к столу, побарабанил по нему пальцами. Бездействие угнетало, заставляло нервничать ещё больше. Набрал Малиновского.
- Ты вообще собираешься? Или нас до вечера будут ждать?
- О-о-о, счастливый жених волнуется… - Мягкая невозмутимость Малиновского одновременно и раздражала, и проливалась бальзамом на всё больше оголявшиеся нервы. - Вчера за честь невесты заступался, сегодня в ЗАГС не терпится…
- Малиновский!..
- Ну, ладно, ладно, будет тебе настоящая свадьба. Всё чин по чину, даже со свидетелем. Сейчас буду, только парадный пиджак надену… Ты хоть побрился, рыцарь без страха и упрёка?
- Малиновский!!..
Он когда-нибудь дошутится…
Катя вышла такая милая, такая покорная. Ну, и сволочь же он…
- Катя, давайте никуда не поедем? Ну, останемся, и всё…
- Как же так, Андрей Палыч?.. Вы передумали?..
Он мгновенно замолчал, словно сдулся. Ничего он не знает, пусть его все оставят в покое…
- Нет, не обращайте внимания. Извините меня.
И всё же внимательно посмотрел на неё. На её лице было всё то же отрешённое выражение, которым она, видимо, защищалась от происходящего. Что-то похожее, кроме страха за него, было и в тот день, когда они ездили к нотариусу, но теперь сильнее, серьёзнее, как будто тоже смещённое на градус-два. За него она сейчас не боится, потому что уверена в себе, внезапно ясно понял он. И похолодел от воспоминания о якобы её чувствах к нему… а если до сих пор?.. что она должна сейчас испытывать?.. бояться – за себя?..
Пришёл деловитый уверенный Малиновский и снова принёс с собой ощущение предопределённости. И какие-то ветхозаветные выражения в голову лезут. Типа «чему быть – того не миновать»…
***
Она умирает и воскресает вновь. Её трясёт, бросает в жар и в холод. Это оказалось совсем не так невинно, как думалось вначале.
Она проносит себя через свою короткую историю, назад и вперёд, от начала до конца. Её история – история её любви, всего несколько месяцев. Её объятия мягки, теплы и уютны, как руки мамы. Так почему же ей сейчас так страшно?..
Тихо, как мышка, притаилась на заднем сиденье. Когда подошли к машине, Малиновский торжественно распахнул переднюю дверь. Катя попятилась, а Андрей уничтожил Малиновского взглядом. Ему хочется фарса, а им обоим не до смеха.
Да, обоим. Андрей бледен, и на фоне этой бледности ещё сильнее проступает синяк. Ещё одной печатью скрепились их отношения, успели до главной… Но это и хорошо, что так получилось, хоть и нельзя так думать, ведь она переживала за него! Вот вчера вечером и была поглощена этими многоуровневыми, разноцветными переживаниями (сколько всего было в них) – вместо того, чтобы уже тогда начинать дрожать… И только уже перед сном посмотрела в зеркало, произнесла обескровленными, но горько-решительными губами:
- Прощай, гусеница. Да здравствует… бабочка?..
Ведь это была последняя ночь.
Смешно, конечно, считать себя преобразившейся, может, ещё и корону примерить... Но она никому не скажет, никому-никому. Это будет только её тайна. Личная…
Главное – пережить. Завтра и дальше будет уже по-другому, а вернее – как всегда. Ничего ведь не изменится, что может измениться? Она другими глазами посмотрит на него, а он – на неё? Штамп отразится на зрении, отпечатается в сердце, как в паспорте?.. Это из разряда её мечты, неопасной, безмолвной. А на самом деле ничего личного. Главное – пережить…
И ни на минуту не забывать – ради чего. Ей не жить без его доверия, а он продолжает не доверять. Вчерашние его вопросы, а потом и просьба, только подтверждают это. Он думает, не забывает. И, что бы ни говорил, - она знает. И он знает, что она знает. Эта паутинка, сплетённая неизвестно кем, может разрастись, и они оба завязнут в ней. А им это надо? Как будто ему это не мешает! Иначе не стал бы отнекиваться, замалчивать, осторожничать… И ему тоже надо это «сегодня» пережить. Оба завтра вздохнут с облегчением; он увидит, поймёт, насколько она была права.
В ЗАГСе молчали, как будто договорились свои сомнения больше не обсуждать. Понятно, что нелегко. Понятно, что не хочется. Но если нельзя закрыть сейчас «Ника-моду», избавить «Зималетто» от долгов и залога – надо терпеть. А то, что все силы отныне будут направлены на это, даже не обсуждается. Да она согласна все ночи проводить в офисе, если это понадобится для того, чтобы он наконец улыбнулся просто и ослепляюще – как когда-то, когда она впервые увидела его.
Обычный кабинет, потёртые обои. Стол, стулья. За срочность заплатили, и немало. От того, что чиновница лицемерно скрывала свою осведомлённость, было неприятно и стыдно. Лучше бы уж открыто признавала происходящее. И они были готовы признать, так было бы легче. Но – нельзя… Приходилось терпеть.
Паспорт жёг руки, Катя бросила его в сумку, даже не взглянув. Когда осмелилась наконец поднять глаза на Андрея, у него в руках паспорта тоже уже не было. Как и ещё одного интересного документа, чуть ли не в розовые цветочки…
А она думала, он отдаст его ей, как отдавал всё, что было связано с их тайнами. Не отдал.
Вернувшись в «Зималетто», Катя почти не выходила из каморки. Было невыносимо смотреть Андрею в глаза, как будто она совершила что-то постыдное. Заставила его жениться на себе, воспользовавшись обстоятельствами. Откуда взялись эти абсурдные мысли, она не знала, но от этого было не легче… «Ничего личного, ничего личного, дурочка!..» – без конца повторяла она себе…
Андрей не был спокоен, но всё же подбадривал её. Те несколько раз, когда она встретилась с ним взглядом, смотрел тепло, открыто. Это был серьёзный, правдивый взгляд; она любила его такого. Собственно, она любила его любого, но такого – больше всего. Этот взгляд давал заглянуть ему в душу, глубоко-глубоко, даже он сам вряд ли сознавал это.
А потом в кабинет пришла Кира. Всегда было тяжело слушать их разговоры, теперь, сегодня – особенно. Когда они ругались, Кате было стыдно за Киру и больно за Андрея, когда «миловались» - за себя. И стыдно, и больно.
Они говорили тихо, смеялись, слов почти не было слышно, но вот почему-то вырвались вдруг из слившегося гула бархатные нотки: «Кир, ты веришь в предчувствия?..». И Кира ответила, только не так, как надо было в такую редкую искреннюю минуту, а в своём духе: а что, одна из твоих красоток отключила телефон и ты чувствуешь, что не увидишься с ней вечером?.. Тон у таких вопросов бывал разный, сегодня – полушутливый. И Андрей, видимо, поняв, что того, чего ждал, не дождётся, но от добра - добра не ищут, ответил уже совсем весело: «Да нет, не так. Я не чувствую, я знаю, что одна красивая женщина проведёт со мной сегодня вечер… и ночь». Катя положила голову на стол, прикрыла её руками. Пусть, пусть. Так же лучше! Пусть он лучше знает, чем чувствует. Пусть лучше Кира, чем неизвестность… В их предчувствиях в последнее время слишком много страха.
Две тени за дверью слились в одну, звуки не оставляли сомнений… Катя приподняла голову и вот так, низко пригнувшись, оглядела свою каморку. Уютный свет настольной лампы неровно освещал шкафы, её стол. Планомерно передвигаясь, взгляд уткнулся в часы. Что она здесь делает так поздно? Зачем она здесь, когда он там, за стеной – без неё, и всегда будет без неё, исчерниль она хоть весь свой паспорт брачными печатями?..
И она – без него. Всегда, всегда без него. Это как стакан, в который никогда не нальют воды, как цветок, выросший в неположенном месте и потому вечно одинокий. Отчего-то стало очень плохо, хуже, чем когда бы то ни было. Она ведь сильная, она бодрится, она ищет хорошее даже там, где его быть не может. А сейчас расклеилась, как от дешёвого клея; степлер бы ей… Вот на степлер она, как выяснилось, не тянет.
Всё тело как будто задеревенело; пять минут она не могла застегнуть пальто и перебросить шарф через плечо. Кое-как справилась и, подойдя к двери, позволила себе ослабить зажатый усилием, оглушённый внутренним криком слух. Но не услышала ни звука. Он просто ушёл, забыв о ней, ему не терпится «провести этот вечер… и ночь».
«Бабочка» выпорхнула из синего стеклянного кокона на предновогодний мороз – и растерянно огляделась. Картонно-чернильные, в розовый цветочек крылья, несмотря на холод, расправились, но она не знала, куда лететь. Она не узнавала мира, потому что никогда не видела его. Привет, мир!.. В ответ шелестели равнодушными шагами прохожие, где-то за поворотом уже подъезжал к остановке автобус. Какое всё, оказывается, разное… Со своими цветами, запахами. А она и не подозревала, что, глядя на себя в зеркало, можно видеть в нём не только – ЕГО. Что, глядя на себя, можно видеть – себя. Она придёт домой и посмотрит. Внимательно посмотрит.
А что, если взять и счесть символичным, что этот день, эти сутки заканчиваются её настоящим днём рождения? И никаких понедельников не надо, такая естественная веха… Когда Андрей в жарких волнующих объятьях с другой, а она – сама по себе. Летит, летит в ночь сама по себе… Или – в свой новый день?..
Последний раз редактировалось natally 04 дек 2009, 13:16, всего редактировалось 2 раз(а).
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Спасибо! 
СПАСИБО!
В этом вся Катя! Но на Кирочку зубик вырос, правильно - ее то она любить не обязывалась! 
Грустная у Катьки первая брачная ночь.
И все-таки...
