|
Глава седьмая
Вечер
Впервые в жизни Катя жалела, что у неё нет подруги. Обычной подруги, такой же девушки, как она сама, со своими ошибками и разочарованиями. У Юлианы на всё готов ответ. Она узнала о жизни всё, сборник рецептуры правильного поведения… Это было удобно, спокойно, со многим примиряюще – и всё же бедно чем-то главным... чем-то, что иногда бывает главным.
Дневника не хватало тем более. Она научилась открываться людям, видеть, слышать их – и бумажные страницы не могли заменить ей живого дыхания, понимающих глаз. Мама… Видит всё сильно преломлённым, только в узком русле собственного опыта, хоть встречаются и в нём драгоценные крупицы… О папе и говорить нечего. Зорькин?.. Скажет то же, что Юлиана. Ну, может, Мишу будет меньше нахваливать.
Миша, Миша… Ангел для неё, демон ли, а может, и то и другое. Как ясно, как безжалостно ясно показало соседство двух мужчин то, от чего она так старалась убежать.
Убежать. Правильное слово. Ведь она убежала тогда в Египет. Не от него, а от того, что пришлось бы стать причиной. Его сомнений, необходимости принять решение. Не хотела мешать, ставить перед выбором. Боялась увидеть в глазах то, что серым призраком примерещилось тем утром?..
Да, боялась. Его потрясло то, что она узнала об обмане, но позже всё утихло бы, и он просто чувствовал бы себя обязанным. Вот и уговорила себя потом, что эта серость стала его неизбежным выбором…
Не любила? Недостаточно любила? Слишком любила?.. Некого спросить, некому ответить.
А так хотелось, чтобы просто выслушали. Без осуждения, без одобрения, без советов и раздумий, что будет дальше и как поступить. Тем более, что последнее было ясно, как день, и ни в каких взвешиваниях не нуждалось.
Простое сочувствие, сопереживание. Чтобы двое как одна, чтоб разделить, переложить, облегчить душу… Как ни странно, с грустной улыбкой она вспоминала его самого, Андрея. Ему она могла бы рассказать о таком. Он бы понял…
С Мишей после возвращения почти не виделась. Свою часть работы по московскому ресторану она выполнила, осталось лишь поговорить с парой-тройкой журналистов. Но это Юлиана взяла на себя, по возможности оставляя ей лишь финансовую часть любого проекта. А с киевским рестораном до расчётов дело пока не дошло, всё ещё стадия переговоров, да и Усов осторожничает, дожидается открытия «Мармеладофф», чтоб уж со вторым рестораном не прогадать. Питерский «Антей» для него не показатель, Питер – не Москва…
Образовался вакуум. Дыра в отношениях с Мишей, которую теперь можно было заполнить лишь самими отношениями. И можно, конечно, занять время размышлениями, есть или нет эти отношения и если нет, то что сделать, чтоб были… но ей не хотелось. Что-то надорвалось в тот вечер, даже порвалось. Стоило ей вспомнить их рядом – и она зажмуривала глаза, до того всё было очевидно.
Но ведь так нельзя. Ему нельзя было приходить, что он сделал с ней и с собой. Слёзы выступали на глазах.
Она пыталась вызвать в себе ощущения хотя бы недельной давности, воскресить то относительное равновесие, которое обрела, узнав о его свадьбе, - и не могла. Как будто лестница, по которой она дошла до последней ступеньки, вдруг выросла ввысь, ступенек стало больше, и она перестала видеть тупик. Хоть знала, понимала, что он там, что он есть, что другого ничего быть не может, - ступеньки вели в никуда. В ложную неизвестность.
Вот это – знать по-прежнему, но больше не видеть, доводило её до отчаяния. Повиснуть в несуществующей бесконечности и не чувствовать исхода. Ослепнуть, оглохнуть, лишиться элементарного осязания… И только слабое движение воздуха в тот момент, когда он, не расслышав её слов, подался к ней. Это, ненужное, запретное, она чувствовала.
…До позднего вечера сидела в агентстве. Вакуум внезапно возник и в шумном, суетливом расписании Юлианы. Ни вечеринок внахлёст, ни огромного списка встреч, даже, кажется, звонков стало меньше. Как-то вдруг оказалось, что и Юлиана умеет быть притихшей. Катя всегда подозревала, что бурная энергия её подруги поддерживается отчасти искусственно. От чего Юлиана спасалась таким способом?.. Иногда это было похоже на обыкновенный стресс. В том веселье, которым сменялась её дремота в ночных такси и автомобилях, было что-то неуловимо болезненное.
К тому же Юлиана в последнее время нервничала. Ей казалось, что дела в агентстве идут на спад, что она упустила что-то важное. Отсутствие крупных проектов угнетало её, она начинала бояться, что теряет контроль над своим бизнесом. Но Катя была уверена, что это рабочая ситуация и волноваться не стоит. Улыбаясь, успокаивала свою неутомимую начальницу. Нельзя объять необъятное, не сама ли Юлиана учила её этому.
Эльвира бесшумно ускользала – ещё и пяти не было. Потом бывало по-разному: Юлиана иногда задерживалась в агентстве вместе с Катей, иногда, исчезнув с утра, только сообщала по мобильному, что уже не появится. И Катя была предоставлена самой себе.
Считала, составляла сметы, проверяла пресс-релизы. Приводила в порядок документы, а заодно – и свои мысли, в которых было больше бесплодной горечи, чем смысла. Ей бы про саратовские огни спеть, но вот беда – её пение закончилось там, в «Планете Омега», на другой планете, в другой жизни. И не поются другие песни, и ни о чём больше не думается. Они оба увязли в той жизни, как в намокшем песке, и расчистить путь не удаётся, как ни старайся.
Иногда являлся Зорькин. Тихонько вздыхал в расчёте на то, что она не выдержит и поинтересуется причиной этих вздохов. Она, улыбаясь, «давала отмашку», он с увлечением начинал рассказывать. У Коли сейчас хороший период. Он неплохо зарабатывает, стал уверенней, солидней. Уже побывал в автосалоне, присматривался к машинам, словно невесту выбирал. Но длил удовольствие, оттягивая счастливый момент.
Это была хорошая, благодатная тема. Ей не было скучно; он отвлекал её, и она с поощрением слушала его. Хуже бывало, когда он заговаривал о Клочковой, но тут уж она ничего не могла поделать. Он иногда виделся со своей Несбывшейся Мечтой в «Зималетто». Приносил Жданову-старшему отчёт, просматривал отчёты «Зималетто». Сетовал на то, что сказывается отсутствие постоянного экономиста в компании, многое приходится делать самому. Катя подавляла желание рассказать ему о предложении Андрея. О, это была бы тема ещё на несколько дней. Интересно, как бы к этому отнёсся Коля?.. Здесь могло быть и так и так, он часто вёл себя непредсказуемо. И противоречиво. Мог сказать: ты что, Пушкарёва, с ума сошла? забыла, как они все тебя использовали?!.. А мог воодушевиться: а что, Катька, давай, заткни их всех за пояс, покажи, на что ты действительно способна…
Но она молчала, конечно. Глупый это был бы, бессмысленный разговор.
Иногда Коля говорил и об Андрее. Она старалась свести это к минимуму, но и того, что слышала, было достаточно. Павел Олегович контролирует каждый шаг Андрея, морщится от любой инициативы, как от зубной боли. Жданов с Малиновским как в тиски зажаты: шаг в сторону – расстрел на месте… Но ничего, справляются. И плану её строго следуют, без напоминаний с его стороны. А Кира…
Вот здесь она его безжалостно прерывала. Спасибо, Коля, давай уже домой поедем. Если хочешь, за руль садись.
Какая там после этого Кира, Зорькин радостно мчался к выходу… Это был её собственный маленький антикризисный план. В пределах одного вечера. «Одного дня», которым она теперь жила.
Однажды Миша встретил у подъезда. Они с Колькой вышли из машины и сразу же увидели его. При виде Коли Миша, как всегда, немного напрягся. Тревожит его их близость, но она привыкла уже к такой реакции, и он к их отношениям привыкнет. А если нет, то…
- Кать, побудь со мной немного. Ты не против?
- Да нет, что ты, конечно.
Её растрогала эта непосредственность. Искренняя, не натужная, как частенько бывало в начале их знакомства, когда он изо всех сил старался быть естественным, а она кожей чувствовала его неловкость. Но эта неловкость импонировала ей, она была так знакома ей самой. И если бы не подозрение, что многое он делает, подталкиваемый Юлианой, всё вообще было бы хорошо и органично.
До того, киевского, вечера.
Присаживаясь на заборчик, огораживающий проезжую часть от двора, они были похожи на подростков и тут же посмеялись над этим. Было тепло, уже совсем тепло. Катя подняла голову к звёздам, счастливо вздохнула. Как хорошо, что есть такие минуты. Но тут же, по какой-то странной закономерности последних дней, вспомнила глаза Андрея и, погрустнев, опустила голову. Ему плохо. Ему очень плохо, а она думала – ему хорошо.
- Кать, ты жалеешь, что не ушла тогда со Ждановым? – не глядя на неё, спросил Миша.
Она была готова к чему-то подобному. И ей даже хотелось поговорить. Пусть не расставить все точки, но хотя бы обозначить.
- Нет… Это невозможно, Миша…
- Я уверен: он предлагал тебе вернуться в «Зималетто». Но ведь он теперь в компании никто, разве может он решать?.. Мне Юлиана говорила, что всем распоряжается его отец. Но даже если он сам попросит, ты же не согласишься, правда?
Изумлённая, она молчала. Никому не говорила она об этом, никому. Что это? Просто интуиция? Способность логически мыслить? Или причина этой чуткости в том, что она действительно дорога ему?..
Миша говорил спокойным, дружелюбным тоном. Почти легко, как будто речь шла о каких-то повседневных, не имеющих большого значения вещах.
- Кать, ты извини, что я вмешиваюсь… Но скажи, разве не из-за этого тебе было так плохо в Египте? Да и потом… да и сейчас… а сейчас он ещё и женат… Ему нравится мучить тебя, да? А тебе нравится мучиться?
- Миш, ты так говоришь, как будто я раздумываю, соглашаться или нет…
- Это не так? – Он быстро взглянул на неё, и она, почувствовав это, обернулась к нему. И тут же покачнулась на узкой перекладине и упала бы спиной назад, не поддержи он её вовремя. Прерывисто дыша, держа её в объятиях, он улыбался.
- Вот, Кать, ну нельзя же так… Я испугался больше тебя… Ты видишь, я должен быть всегда рядом…
Почему он не отстраняется, не выпускает её. И почему ей вдруг захотелось заплакать – как маленькой девочке, которую утешают, держа в надёжных руках. Заплакать от облегчения, от того, что опасность миновала…
Она всё-таки высвободилась, запомнив эту странную, вернувшую всё на круги своя минуту. Нет… пока не вернувшую – пообещавшую вернуть. Потом, дома, она всё обдумает и решит, радоваться этому или печалиться. Отталкивать его или наконец обнять в ответ…
Утро
С самого утра у отца было хорошее настроение, Андрей даже вспомнил, как он улыбается, - что-то давно забытое, как будто относящееся к другому человеку. Отец внимательно слушал Малиновского, и обычной гримасы досады и недоверия не было на лице. В это утро Андрей почувствовал: скажи он ему о Кате, и эта мысль не показалась бы отцу абсурдной. Да ещё Зорькин в свой последний приход ворчал, что бумаги «Зималетто» не в должном порядке. И на волне эйфории от удачно заключённого контракта с японцами отец мог вполне серьёзно подумать о том, чтобы пригласить Катю. Закрепить, приблизить успех. Консультант ясно тогда сказал: план выхода из кризиса продуман ею оптимально и лучшего ничего и желать нельзя.
Да отец и на увольнении её не настаивал; это как бы само собой подразумевалось, и он просто не стал возражать. Но несколько раз обозначил свою позицию: Катя только исполняла приказы руководства, с него, с руководства этого – двоих оболтусов, заигравшихся в недетские игры, - и спрос. И теперь, когда оболтусы доказали свою способность серьёзно работать, почему бы Кате, знавшей план лучше кого бы то ни было, не помочь довести дело до конца. К тому же отец и так рискнул, посвятив Тимофеева в дела компании, и очень не хотел рисковать ещё раз, приглашая постоянного человека со стороны. Андрей был уверен: всё бы изменилось. Несмотря ни на что, отец почувствовал бы себя уверенней, не снимая, конечно, контроля за ситуацией.
Эти мысли так воодушевили его, что он пугался, гнал прочь это воодушевление. Ведь дело не в отце и даже не в нём самом, безумце. Дело в ней. Конечно, она считает это невозможным. А вот он, едва сорвались с губ эти слова, - тут же поверил в них, как будто неделями обдумывал. Он сумел бы, он заставил бы себя не тревожить её. Его любовь была бы беззвучной, недвижной, как античные статуи, застывшие в своём знании. И лишь во сне, быть может, он крикнул бы вдруг: «Катя!..», и ветер строго вернул бы ему его крик: не зови, ей нечего с этим делать. Пусть её имя тихонько истлевает на твоих губах.
Тоска съедала сердце, как только это глупое воодушевление пропадало. Зачем тогда эта дрожь при мысли, что она появится здесь. Статуи не дрожат.
Он просто хочет видеть её, не тайком, на аллеях и набережных, а здесь, в этих коридорах.
Идиот с обручальным кольцом на пальце, сгорающий от любви.
Ну, кольцо-то он снял давно, это так, красивый образ. Позволил себе это невинное послабление, уступку своему раздвоению. Причинил этим Кире боль, Кире, которой всегда так важен антураж. Потом несколько дней присматривался к рукам мужчин, особенно если знал, что они женаты. Обнаружил, что куча народу ходит без обручальных колец, даже женщины!.. и вздохнул с облегчением, и выбросил из головы. Снял с себя этот тонкий, прозрачный, но чувствительный для Киры слой вины. Ещё один слой; но разве может быть он один во всём виноват?!..
Он тогда, вернувшись из Киева, поговорив с матерью, твёрдо решил: всё. Никто больше ни о чём не узнает, никто больше ничего не увидит. Был нежен с женой, старался, как мог. Только пару раз смертельно уставшим уснул на диване в гостиной, а в другие дни засыпал в спальне, едва голова касалась подушки. Но Кира, почувствовав какое-то особенное отношение, жалела, сочувствовала его усталости, совсем не обижалась. Во всяком случае, делала вид, что не обижается; он даже заподозрил, что мама преувеличила, рассказывая о её истерике. Да и эта сторона отношений никогда не была главной для Киры. Поставив вначале на секс, она поняла, что ошиблась, и искала другие пути. И он будет искать, говорил он себе. Всем, всем станет легче, и ему самому в первую очередь.
Но вот стоило отцу улыбнуться, и влетела, ворвалась эта шальная мысль. И поселилась в нём, и проросла, и никуда от неё уже не деться. И дальше – больше. Вновь, как в ту киевскую ночь, когда он мерил шагами город, не разбирая дороги, возникло видение: Катино лицо близко-близко. И даже можно не касаться её, просто гладить щекой воздух у её щёки… Замереть около неё на это мгновение, такое близкое к сладкой смерти вдвоём…
Она позволяет Мише так делать, интересно? Дышать её дыханием, ласкать любящим взглядом – открыто, не таясь?.. Увидев их вместе, он ничего такого не почувствовал. Наоборот, было впечатление, что он, Миша, даже не обнимал её никогда. И она его не обнимала. Да и разве это возможно? Чтобы она, его Катя… другого…
Как глупо было считать, что он сможет смириться и даже пожелать ей счастья – с другим. Ничем не вытравить эту ревность, она бьётся в нём горячим обнадёживающим пульсом, несмотря ни на что. И получается, что он хочет для неё счастья, но только с ним самим. Не верит, что другое счастье для неё возможно? Или не хочет этого только из-за себя?..
…- Ну, ты вообще, - выдохнул Малиновский, во все глаза глядя на него. – Ты не заболел? Температуры нет случайно? – Протянул руку к его лбу, но Андрей привычным резким, но беззлобным жестом отмахнулся: «Кончай, Малиновский…».
- Нет, ну в здравом уме такое и в голову не придёт. Тебе мало того, что мы и так на пороховой бочке?.. Представляю себе, как обрадуется Пал Олегыч… А уж Кира…
- Вот и представь, - буркнул Андрей, уже жалея о том, что не сдержался и поделился с ним. – Это на первый взгляд кажется абсурдным. А вдуматься, нам экономист нужен, посвящённый… Лучше Кати кандидатуры не найти… Или мы с тобой чем-то лучше неё во всей этой истории? Нас-то никто не гонит?..
Роман с сочувствием смотрел на него. Андрей видел, что он не верит, не понимает. А может быть, он и правда заболел? Сошёл с ума, такое ведь бывает. А то, что они сделали с Катей, – не сумасшествие? Он не верил, что всё это можно было делать в здравом рассудке. Значит, покачнулось что-то, сместилось. Так и теперь – перестал видеть очевидное, просто потерялось что-то внутри. Или он как раз всё видит и это они ничего не понимают?.. Что-то знакомое, однажды уже испытанное смутно шевельнулось в нём. Вот ты и завершил свой круг, Жданов, добро пожаловать в исходную точку. Опять риск, опять безумные идеи покоя не дают…
- Не вздумай сказать об этом Кире, - осторожно проговорил Роман.
Андрей посмотрел на него. Роман был абсолютно серьёзен. Похоже, у него действительно больной вид.
В кабинет заглянула Кира.
- Мальчики, вы заняты?
- Нет, проходи. – Андрей обошёл вокруг стола и сел в своё кресло.
- Тебе из «Базара» не звонили? – подходя, спросила она.
- Нет. А что?
Кира озабоченно взглянула на Романа, затем снова на мужа.
- Хотят написать большую статью о «Зималетто». Приурочат к показу. Спрашивают, ты сможешь уделить им несколько минут? Фото, пара слов.
- Только на показе. Специально не поеду. И их не жду. Некогда.
- Ну, они так и рассчитывают…
- И отлично. Я не помню, мы с ними уже работали?
- Да, Юлиана когда-то организовывала интервью. И на показы приглашала. – Кира вздохнула, во вздохе был укор. Это была старая тема. С тех пор, как Юлиана Виноградова, сославшись на занятость, отказалась с ними работать, Кире приходилось заниматься рекламой самой. Всё по той же причине: опасно привлекать людей со стороны, это был риск, которого они избегали. Толкового специалиста на месте, в отделе рекламы, не было, так, по мелочам, и Кира сама вызвалась помогать. Теперь, в преддверии показа, её телефон не умолкал.
- Юлиана совсем измельчала, - не без холодного злорадства заметила Кира. – Говорят, берётся за такие проекты, на которые раньше бы и внимания не обратила. И с такими изданиями сотрудничает…
- Ты откуда знаешь?
- Ну, откуда, от Шестиковой…
- Юлиана уже с Шестиковой работает?!
- Да нет, вот Ленка и говорит, как бы и до их желтухи не скатилась…
Андрею вдруг стало неприятно, даже стыдно, неловко. Пусть бы Кира со своей Шестиковой занимались собственными проблемами и не совали нос в чужие дела.
- Вечно ты тратишь время на всякую чепуху, - не удержался он. – А у нас дел и так невпроворот…
- Ладно, ладно… - Она примирительно вздохнула, взгляд изменился. – А сколько мы сможем выделить денег, вы уже решили? Отелю тоже нужно ответить, и срочно. И если решите в демзале организовывать, то нужно уже сейчас начинать ремонт. Занавеси сменить, подиум проверить…
- Никаких демзалов, только отель, - решительно сказал Андрей.
- Ты уверен? – Она с сомнением посмотрела на него. – Павел Олегович в курсе?
Он побледнел немного, почти навалился грудью на стол, пристально глядя на неё. Малиновский отвернулся. Кира, конечно, тут же поняла, что сказала глупость, но он уже был унижен.
- В курсе, не волнуйся, - глухо произнёс он. – Я же ничего не решаю…
- Андрюша, ты…
- Нет, ты абсолютно права. И даже обязана позвонить папе. Проверить. Как бы чего не вышло…
Ну, вот она снова кусает губы. От оживления ничего не осталось, чувствует себя обиженной. А он не обижен. Нет-нет, всё логично…
А что бы сказала Катя? Уж, во всяком случае, не об отце…
…О чём он думает? При чём здесь – Катя?..
А при том, что её место – здесь, в «Зималетто». Нет, уже не там, справа от него, где находится дверь, которую он не видит, но о которой всё время помнит, дверь, ручка которой всё ещё хранит тепло её ладони… Но и не в каком-то пиар-агентстве, где она наверняка делит кабинет, а то и вовсе приёмную, с кем-то ещё. Её место - в кабинете финансового директора «Зималетто», который она должна занимать по праву. Да разве может Юлиана оценить, на что она способна?..
- Где отец? – внезапно спросил он, и собственный голос показался ему чужим.
Роман удивлённо посмотрел на него.
- Ты же знаешь, в мастерской…
Когда он вышел из-за стола, Кира встала перед ним. Лицо бледное, виноватое.
- Андрей, не надо… Я верю…
Он непонимающе смотрел на неё. Что ей нужно? О чём она?.. Она обречённо отступила в сторону.
Когда уже открывал дверь, вдруг почувствовал боль, как будто обожгло что-то. В спине, от взгляда Киры, наверное. Стало очень-очень жаль её, как часто бывало. И всё же сейчас почему-то сильней, чем обычно.
Обернулся, посмотрел ей в глаза, улыбнулся.
- Кирюш, не расстраивайся. Всё хорошо, проехали. Мне действительно надо его увидеть.
Она подняла руку ко лбу, отвела назад волосы. И тоже улыбнулась. Храбро, решительно, и в решительности этой было её обычное упрямство - дойти до цели, несмотря ни на что.
- Хорошо. Зайди потом ко мне, насчёт «Базара». Я буду ждать тебя.
Он кивнул неловко и вышел наконец. Постоял немного в пустой приёмной, Амуры не было. Глубоко вдохнул и зашагал к мастерской.
Последний раз редактировалось natally 25 июн 2009, 17:28, всего редактировалось 1 раз.
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Вообще-то, довольно странный вопрос для еще любящей женщины, больше похож на ультиматум: или выбирай, или отваливай. Его скорей задают тогда, когда чувства уже перегорели, а чел все еще достает. А здесь вроде до этого еще не дошло. В любом случае, признание Андрея можно трактовать достаточно однозначно: он просто, образно выражаясь, "пометил территорию". 
Активных действий пока ждать бесполезно, но вот, если появится достойный соперник, то он не будет сидеть сложа руки. Поэтому, Катькина попытка форсировать ситуацию выглядит как-то слегка истерично. Где-то так...
Болью я всё же немного другое ощущение назвала бы. Вернее, после другого. Вернее, не обязательно любовь должна пройти через боль. 
