|
Действительность обрушилась бетонной плитой: прошло несколько месяцев, а от прежнего Романа Малиновского осталась лишь тень. Жена требовала постоянного внимания, редко выходила из дома, берегла себя по настоянию врачей и устраивала молодому мужу сцены ревности – от безделья. Где ты был? Почему задержался? Неужели институт требует столько времени? А иногда кидалась в слёзы, приходилось долго успокаивать, говорить, что он её любит и больше никто ему не нужен. Лена долго всхлипывала, потом просила прощения и просила уделять ей побольше времени.
Родители жены приезжали в Москву из Питера почти каждые выходные, и в эти дни становилось легче. Лена проводила время с матерью, успокаивалась и выглядела счастливой. Все разговоры в доме сводились к двум темам – «мой муж и мой ребёнок». Когда слушать ее было некому, Лена начинала грустить:
- Почему ты всегда бежишь куда-то? Хоть иногда побудь со мной, мне нужно совсем немного твоего внимания, Рома, - и многозначительно добавляла. - Нам нужно.
Это «нам» сводило с ума. Мир сузился только до квартиры, где Малиновского ждала беременная жена, и Лениных капризов. Всё, ею же, было рассчитано по минутам: сколько он тратит на дорогу до института и обратно, сколько на работу, сколько на «встречи» с друзьями, которые становились всё реже.
С Кирой они так и не поговорили, всё закончилось той запиской – трагично и романтично, как и положено первой любви. Рома даже не позвонил ей потом, хотя знал от Сашки, что она тоже…. переживает. Считал почему-то, что не имеет права впутывать ее во все это, перекладывать на ее хрупкие плечи свои – только свои! – проблемы и заботы.
- Роман, подумай, - говорил тесть в очередной приезд, - ты не справишься один. А с каждым днём будет все труднее.
Малиновский посмотрел на Владимира Николаевича и вдруг подумал, что с тестем ему всё-таки повезло, да и с тёщей тоже, что душой кривить. Они всё прекрасно понимали и всеми силами старались помочь.
- Мне нужно закончить институт, - упрямо твердил он. – Я не могу просто бросить всё и уехать.
- Закончишь в Питере. Я помогу.
Рома задумался, а Владимир Николаевич добавил:
- Подумай, ну какая учёба, когда Лена… не в себе? В Петербурге за ней мать присмотрит. Мы волнуемся, помочь хотим, рядом с нами вам лучше будет – проще и спокойнее.
Проще – возможно, но никак не спокойнее. Они поселились вблизи от дома родителей Лены. Жена была довольна, Малиновский вздохнул свободнее, но не надеялся, что благодушное состояние супруги продлится долго. Иногда выдавалась свободная минутка подумать, вспомнить о Москве, и так странно было осознавать, что ничего уже не изменить. Совсем недавно считал, что всё ему под силу, горы свернёт при необходимости, а вышло строго наоборот, оказался слаб и трусоват.
Но с новыми родственниками повезло, вот уж чего не отнять: старались помочь, освободить от каких-то бытовых забот. Благодаря Ирине Станиславовне, матери Лены, в доме появилась домработница, да и сама она много времени проводила у них, отвлекала дочь от дурных мыслей. Иногда Малиновскому казалось, что они ощущают какую-то свою вину перед ним. Но в чем они были виноваты? В том, что он сам – вляпался? Думать так о женщине, которая скоро родит тебе ребенка, было нехорошо, но по-другому не получилось.
Тесть не обманул – помог с институтом, Малиновский неохотно, но без проблем перевёлся. С работой проблем тоже не возникло: Владимир Николаевич владел сетью супермаркетов в Санкт-Петербурге и области. Рома днями пропадал на работе, по ночам ему снились колбасы и шампуни ровными рядами, от этого он хандрил, но послушно тянул лямку и «семейное» дело развивал. Ленин отец на него нарадоваться не мог, начал называть «сынком», а Малиновский послушно придумывал новые слоганы и рекламные кампании, чтобы водка и конфеты не залёживались на прилавках и складах.
На открытии нового магазина Роман вздыхал и послушно улыбался деловым партнёрам, а Владимир Николаевич сиял, хлопал его по плечам и смеялся зычным голосом, представляя зятя знакомым.
- Он всё!.. Гений в рекламе. Повезло мне с зятем!
А потом Лена потеряла ребёнка...
Потеряла после очередного скандала, который она, как по расписанию, устраивала практически каждый вечер, когда муж возвращался домой. Ей было всё равно, откуда он вернулся – с учёбы, работы или деловой встречи. Она могла обвинить его в измене и найти этому кучу доказательств, даже если Роман приползал без сил после разъездов по областным магазинам. Объяснять что-либо, просить позвонить отцу, чтобы удостовериться, что ездили они вместе, было бесполезно. Лене был важен сам факт скандала; она кричала, грозилась отравиться и пыталась бить себя по животу в приступе ярости. Вначале Рома всего этого пугался, бросался звонить её родителям, вызывал «скорую»… И жена как-то подозрительно быстро успокаивалась, Рома понял и заметил это не сразу. А когда заметил… Лена кричала, обвиняла его, срывалась на визг, приписывала ему связи со всеми знакомыми и незнакомыми женщинами, а Малиновский ходил из комнаты в комнату, грел себе ужин, ел, глядя пустым взглядом за окно, стараясь не прислушиваться к истеричным выкрикам. Он настолько привык к этому кошмару, что перестал чего-либо пугаться. Казалось, что это будет продолжаться вечно – Лена с огромным животом, горящим взглядом, воспалёнными глазами и непрестанно всхлипывающая.
Беседы с врачами угнетали. Ирина Станиславовна выглядела печальной, но верить врачам отказывалась. В конце концов, не так легко признать, что у твоей единственной дочери серьезные проблемы с психикой. Медики предлагали положить Лену в больницу до рождения ребенка, но она категорически отказывалась, скатывалась в очередную истерику со всевозможными упреками.
Один раз даже заявила Малиновскому:
- Я сына хотела назвать Ромочкой, а потом передумала. Знаешь почему? Не хочу, чтобы он вырос таким бабником, как ты. Ненавижу тебя, как ты можешь так со мной?
Всё это продолжалось изо дня в день. Она могла кричать несколько часов подряд, а потом успокаивалась в один момент, как только добивалась своего или просто уставала. Роман уже не помнил, когда они с женой просто сидели вместе за столом и разговаривали. У них поменялась домработница: на смену улыбчивой Любаше пришла строгая Ольга Алексеевна, она ходила за Леной по пятам и отслеживала каждое её движение. Квартира стала напоминать палату тяжело больного человека, даже запах стоял соответствующий – пахло травами и лекарствами.
- Малиновский, что у тебя там происходит? – весело интересовался Жданов на другом конце провода. – Готовишься стать образцовым папашей?
Каждый раз, когда Андрей звонил, до смерти хотелось бросить всё к чёртовой матери и вернуться в Москву.
- Да, готовлюсь, - отвечал Рома. – Уже скоро.
«Скоро» так и не случилось. Незадолго до дня, когда она должна была лечь в больницу, Лена в очередной раз обвинила мужа в измене, а потом заперлась в ванной и наглоталась таблеток. Сидя под дверью реанимации, Малиновский размышлял о том, что всё закончилось так же странно и неожиданно, как началось. Думал о сыне, который так и не родился, но появления на свет которого он ждал. Думал о жене, за которой не смог уследить, а ведь требовалось от него не так уж много. Думал о многом и не знал, кого винить.
- Я виновата, я, - начала твердить Лена бескровными губами, как только пришла в себя. – Рома, ты ведь не бросишь меня? Я без тебя не смогу, ты слышишь? Я умру!
- Не брошу. Лена, тебе нельзя говорить, успокойся.
- Я рожу тебе ребёнка… двоих… мальчика и девочку. У нас всё будет…
- … хорошо, - закончил за неё Малиновский.
Жизнь иногда напоминает водоворот, он затягивает тебя, закручивает, не даёт глотнуть воздуха - и ты тонешь и в какой-то момент смиряешься с этим… с мерным, привычным течением жизни. Так всё в жизни Малиновского и было. Шло время, он окончил институт, получил диплом, несмотря ни на что – красный, «семейный бизнес» процветал, но никакого удовлетворения Роман от этого не получал. Скучно было до невозможности, торговля продуктами, излюбленный бизнес россиян, не вдохновлял. Бежать, однако, было некуда. Оставалось положить долгожданный диплом в дальний ящик и изредка доставать, чтобы полюбоваться.
Личная жизнь напоминала старую лодку с пробитым дном. Редкие романы, быстрый секс, а дома - сумасшедшая жена, которая его только что не обнюхивала по возвращению. Какие уж тут дети… За два года Лена несколько раз лежала в клинике, оттуда возвращалась с почти ясным, просветлённым взглядом, улыбкой на губах. Но буквально через недели две всё начиналось заново. Она либо обвиняла его в изменах, либо начинала каяться и винить себя в гибели ребенка.
Молодость и Москва казались безумно далёкими, словно и не было того времени, когда легко дышалось, когда можно было влюбиться, мучиться из-за этого невесомого чувства, наслаждаться им, забывать обо всём на свете, глядя в глаза белокурой девчонке, которая соблазняла его, сама того не понимая.
Иногда Рома безумно пугался того, что может забыть её имя. Кира…
Она позвонила посреди ночи. Малиновский даже разозлился на полуночный звонок, сел в постели, поморгал сонными глазами и потёр лицо. Рома схватил трубку, мысленно чертыхаясь, и – позабыл обо всём на свете:
- Кира? Это ты, Кира?
Воропаева судорожно всхлипывала, ничего не могла сказать, но ему это было не нужно, он и так знал – она. Плакала в трубку, так знакомо всхлипывала, а потом всё-таки произнесла:
- Ромка… Рома…
- Кира, что случилось?
- Ром… родители… погибли!
- Когда? – дышать стало нечем. Семья Воропаевых всегда казалась чем-то вечным, незыблемым, постоянным. Именно о такой он мечтал всегда в глубине души, на такую надеялся, когда женился, пусть и «по залету».
- Я не знаю! Мне Сашка позвонил несколько часов назад… Я в Москву лечу, у меня самолёт… сейчас. Рома, что мне делать?!
- Я приеду. Я уже еду.
- Да, да, - Воропаева снова всхлипнула. – Ты приезжай, пожалуйста… Рома.
Не так он думал вернуться… Это была Москва, знакомые, дорогие ему люди, но только потерянные и несчастные. А вместо весёлых посиделок, как когда-то, - кладбище, венки и опущенные глаза. Ни у кого не было сил разговаривать, тем более интересоваться «личным». С Кирой он так и не поговорил, сомневался, что она его вообще заметила и что помнила про свой ночной звонок. Бледные, измученные, застывшие, как изваяние, они с Сашкой держали под руки эмоциональную и явно накачанную успокоительным Кристину. Он смотрел на неё издалека, словно пытался запомнить, а мыслями уже был в Питере. Родители жены неделю назад улетели отдыхать, и за Леной присматривала только Ольга Алексеевна.
- Уезжаешь? – спросил Сашка, нервно затягиваясь сигаретой.
- Мне нужно, извини.
Воропаев кивнул:
- Конечно, я все понимаю. Спасибо, что приехал.
- Как я мог не приехать? Я твоих родителей, как и родителей Андрея, видел чаще, чем своих.
Сашка снова кивнул и судорожно сглотнул.
Дома Малиновского ждал сюрприз: по квартире бродили незнакомые люди подозрительной наружности с иконами в руках.
- Что здесь, чёрт возьми, происходит? – заорал он. – Где Ольга Алексеевна?
- А я её уволила, - спокойно заявила Лена. – Тебе нравится моя одежда?
Малиновский машинально оглядел какую-то простыню, в которую жена себя закутала, и рыкнул:
- Сними немедленно!
- Почему ты на меня кричишь?
Он не ответил, набрал номер домработницы, отнял у какой-то женщины малахитовую шкатулку и указал незваной гостье на дверь:
- Вон! Все – вон! Немедленно!
- Это мои друзья! Ты не можешь их выгнать!
- Ольга Алексеевна, почему Вы не у нас? Что?.. Угрожали? – зло глянул на жену. – Да, я понимаю. Я это решу. Жду Вас завтра в привычное время. Всего доброго.
- Ты опять её позвал? – расстроилась Лена. – Она меня любит… Она смотрит на меня зло.
- Лена, она о тебе заботится.
- Нет, неправда! Она хочет меня отравить. Заставляет пить таблетки!
- О Боже! - вытолкал за дверь последнего визитёра в простыне, захлопнул за ним дверь. – Кого ты навела в квартиру? Господи, они тебя убить могли!
- Ромочка, ты не понимаешь, это мои друзья.
- Да что же это… Я уехал всего на два дня! А ты такое творишь.
- Конечно, ты уехал! Ты меня бросил и уехал! К любовницам своим!
- Каким любовницам?
- К таким… ты знаешь. Давай позвоним маме, я хочу, чтобы она испекла яблочный пирог.
- Лена, родители уехали ещё неделю назад. Ты забыла?!
Она рассматривала себя в зеркале, крутилась, разглаживала руками складки на ткани. Улыбалась.
- Помню, конечно, я же не сумасшедшая. Я красивая, Ром?
Рома вытащил из ящика комода шкатулку, открыл и в досаде швырнул на пол:
- Поздравляю! Эти, друзья твои, нас обокрали!
Последний год вообще был самым тяжёлым. А может, просто терпение кончилось. Всё чаще хотелось заорать и убежать на край света. Лена больше не устраивала скандалов, не буйствовала, не обвиняла в изменах, она стала похожа на блаженное создание, которое только улыбается и смотрит на тебя пустыми счастливыми глазами. Все стены в её комнате были завешаны иконами, причём, Рома был уверен, она искренне считала их просто красивыми картинками. Улыбалась им, что-то напевала, смахивала пыль. И была счастлива. Если бы не постоянные визитёры, которых приходилось гнать в шею, можно было бы порадоваться таким переменам. Из дома пропали почти все ценные вещи, и в какой-то момент Рома просто махнул на это рукой. Их квартира превратилась в больничную палату, в которой жену порой запирали. У Лены появилась другая мания – сбегать из-под надзора и опеки любым способом. Далеко не уходила, обреталась в местном ДК, где снимала помещение некая благотворительная организация. Там все водили хороводы, пели хором и - улыбались. Рома приезжал к ним не реже, чем дважды в неделю, чтобы забрать сбежавшую жену. Вот тогда она могла покричать, поплакать, вспомнить обидные слова в его адрес, но потом в тысячный раз обещала больше не сбегать и клялась в любви. Причём, любила она не только его, но и всех вокруг, даже гаишника, который их однажды остановил. Лена высунулась в окно и с улыбкой воскликнула:
- Я люблю тебя!
Парень удивленно посмотрел на неё, затем хмыкнул и спросил у Ромы вполголоса:
- Пьяная?
Малиновский натянуто улыбнулся и поспешно отвёл глаза.
- Я поговорил с врачом, он советует определить Лену в клинику, - сказал Владимир Николаевич как-то вечером.
Рома кивнул. Он сидел в кресле, вытянув ноги, и наслаждался тишиной и сытостью. Ничего экстраординарного тесть ему не сообщил: в больницу жену определяли не реже, чем пару раз в год. Родители Лены вдруг переглянулись, Ирина Станиславовна не сдержалась и всхлипнула, а потом поднялась и вышла из комнаты.
- Врач посоветовал хорошую клинику за городом, Лене там будет хорошо. Вот хочу завтра съездить… Поедешь со мной?
Рома выпрямился, судорожно сглотнул и спросил:
- Вы что… хотите её насовсем?
- Рома! – Владимир Николаевич поднялся и заходил по комнате. – Конечно, мы не хотим, но… Наша дочь больна, - заявил он решительно, но с заметной дрожью в голосе. – И это не исправишь. А там ей будет хорошо… на природе, там врачи… и всё такое. Да и ты…
- Что я?
- Тебе жить надо! Тебе двадцать шесть лет, а что ты видел? Это мы виноваты, мы с Ирой виноваты… надо было ещё тогда, когда ребёнка не стало, заставить тебя вернуться в Москву, а мы всё надеялись… Она тебя очень любила.
Малиновский потёр лицо рукой.
- Почему вы говорите о ней в прошедшем времени?
- Врачи говорят, что скоро она перестанет даже нас узнавать… А тебе жить надо. Тебе жениться нужно … чтобы всё, как у всех.
Рома криво усмехнулся. Жениться? Снова?
Владимир Николаевич подошёл и положил руку на его плечо:
- Ты же знаешь, мы - твоя семья, что бы ни случилось… Звони нам, хоть изредка.
- Дядь Вов…
Тесть похлопал его по плечу, громко сглотнул и тут же отвернулся.
- Возвращайся в Москву.
Он не поехал на машине и не полетел на самолете. Он поехал на поезде. Стоял в коридоре, прижавшись лбом к холодному стеклу, и вспоминал этот разговор. Прошло всего две недели, и вот он уже не женат, уже не торгует колбасой и водкой и едет в Москву. А когда туда приедет, не нужно будет звонить каждый час, планировать время так, чтобы поскорее вернуться; не надо больше ни о ком беспокоиться, вскакивать по ночам от криков жены и вытаскивать её из хоровода поющих, странных людей. Всё закончилось.
- Свободен, - прошептал Малиновский.
_________________
Кадриль — фр. танец, являющийся разновидностью контрданса. Исполняется двумя или четырьмя парами, расположенными по четырехугольнику, друг против друга.
Последний раз редактировалось anonimka/Я-любимая 31 май 2009, 15:50, всего редактировалось 1 раз.
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Ой, напугала..Мы в пути привал устроим, и за успешную сдачу до пятницы дринкать буИм... НадринькаИмся 
Нее, мы большА по ликёро-водочным изделиям 
Спасибо, девочки 
