Огромное спасибо за отзывы и поздравления. 
В который раз просим простить, что не отвечаем на отзывы поименно - все силы были брошены на завершающий рывок:)
Итак. Статус фика меняется на "Закончен".
16.
Она выбежала из Зималетто стремглав, похватав свои вещи, не застегнув пальто. Быстрее, быстрее отсюда – ей здесь не место! Неслась вперед, не разбирая дороги, наталкиваясь на людей. Выбежала на мостовую – зеленый свет уже мигал и вот-вот должен был загореться красный. Завизжали тормоза, водитель, высунувшись в окно машины, высказал ей простыми и доступными словами все, что думает о ней, ее матери, всей ее родне и куда таким, как она, следует идти. Это помогло ей прийти в себя.
Добралась до дома. Медленно, считая каждую ступеньку, поднималась по лестнице. Машинально ковырялась ключом, потом поняла, что дверь заперта изнутри. Неужели мама приехала раньше?
Катя нажала на кнопку звонка, и дверь распахнулась почти сразу.
– Катенька!
– Мамулечка! – Она обняла маму, всеми силами стараясь не показывать, что у нее на душе.
– Катюш, а почему ты так рано? – мама отстранилась, посмотрела на нее, нахмурившись. – Ты не заболела?
– Голова болит, – тихо ответила Катя.
– Бледная, а глаза красные…
– Мамуль, я прилягу, ладно? – умоляюще сказала Катя. – Голова просто раскалывается.
– Иди, конечно… Кать, может, поешь? Или чайку горячего?
– Нет, мамуль, я не хочу…
***
Она все пыталась осмыслить то, что произошло.
Андрей… у Андрея был роман с этой женщиной. С Екатериной Пушкаревой. Они знакомы уже давно, и когда-то Екатерина была помощницей Андрея. Как она… И… она чем-то напомнила ему Пушкареву? Смешно – у них же ничего общего! Смешно…
Значит, только поэтому Андрей… не потому, что она ему понравилась. Дура ты, Альшанская, набитая дура! Ну сама подумай – чем ты могла его заинтересовать? Такого… Просто ты чем-то напомнила ему женщину, которую он любил. Думать об этом было слишком больно, невыносимо, и Катя прижимала ладони к ушам, словно это могло помочь избавиться от навязчивых мыслей. Не слышать их.
Не может быть, не может быть! Он же был с ней таким… нежным, таким страстным… она готова была поклясться, что не безразлична ему, что он... любит ее… А оказывается, все эти слова и ласки – все было… для другой? Не для нее? И когда Андрей был с ней, он все время думал о другой? Нет, нет, невозможно!
Катя тихонько застонала, натянула одеяло на голову.
И все равно она надеялась, что Андрей позвонит. Или приедет к ней, как тогда, в прошлый раз. И скажет, что она все не так поняла, и все объяснит…Ведь в этой истории совершенно очевидно не сходятся концы с концами! Да, Андрей взял ее на работу, потому что она напомнила ему Пушкареву в молодости… но… но ведь потом он получил эту свою великую любовь – и все рано продолжал встречаться с ней, Катей Альшанской… Значит, она ему все-таки… нужна?
Она лежала на постели, свернувшись клубком. Тикали часы, минута шла за минутой, час за часом. Мама заглядывала, спрашивала, все ли в порядке и как она себя чувствует. Катя что-то отвечала и опять проваливалась в мутное полузабытье.
А потом поняла – он не позвонит. И не придет – зачем? Он помирился с Пушкаревой, они сейчас вместе, они счастливы… А про нее Андрей просто забыл. Зачем ему копия, подделка… он выбросил ее из памяти, как выбрасывают старую, уже ненужную вещь.
А чем она лучше? – вдруг пришла в голову мысль. – Ведь она так легко забыла Витю, а казалось, что она будет любить его всегда, всю жизнь.... Может, это судьба ее наказывает за легкомыслие?
Катя попыталась заплакать, но слез уже не было – наверное, выплакала все.
– Катенька?
Катя открыла глаза – над ее кроватью склонилась мама. Глаза встревоженные, усталые.
– Доченька, что случилось? – Мама села рядом, погладила теплой рукой по щеке. – Я же вижу, ты сама не своя…
Катя разревелась, прижавшись к маме, обняв ее – как в детстве. Ну вот, а думала, что слезы закончились…
– Доченька моя… – шептала мама. – Хорошая моя, родная… ну что с тобой? Расскажи, Катюш, не молчи! Что случилось?
Нет, мамуль, это слишком стыдно…
– А знаешь, мам, меня уволили, – глухо сказала Катя. – Вот сегодня. Я больше не работаю в Зималетто.
– Так ты из-за этого? – мама вздохнула с облегчением. – Дурочка моя! И мать напугала! Найдешь еще лучше работу, и не переживай из-за ерунды!
– Хорошо, мамуль, – с трудом улыбнулась Катя. Мама внимательно посмотрела на нее. – Катюш, дело только в этом? – спросила она тихо.
Катя кивнула, чуть поколебавшись. Мама вздохнула.
– Отдыхай, Катюш. И забудь ты об этом Зималетто, еще локти будут кусать, что потеряли такого работника.
– Думаешь? – усмехнулась Катя.
– Вот увидишь!
– Мамуль, я посплю, ладно? – Катя опять легла, укрылась пледом. – Голова болит.
– Спи, дочка. – Мама поцеловала ее в лоб и вышла, прикрыв за собой дверь.
***
Он мог бы простоять так посреди кабинета еще долго, может быть до завтрашнего утра, но снова заглянул финансовый, отвлек от мыслей, крутящихся в голове клубком.
– Андрей Павлович, как же… мы же… – заныл Алексей Петрович.
– Заходите, – Андрей сел за стол.
Они проговорили больше часа. Иногда Андрей терял нить разговора, смотрел на финансового удивленно, словно не понимая – что тут делает этот человек. Алексей Петрович позволил себе в один из таких моментов посмотреть на шефа сочувственно и наткнулся на взгляд, в котором ирония был щедро приправлена чувством превосходства. Мужчина тут же отвел глаза и больше уже не решался поднять их.
Еще не хватало, чтобы сотрудники стали жалеть, – подумал Андрей. – И так слухи точно поползут, дисциплина рухнет, пару недель офис будет лихорадить, и придется что-то с этим делать, только вот что?
Финансовый наконец-то отбыл.
От разговоров во рту пересохло, Андрей уже собрался крикнуть Катю…
Катя.
Он вышел в приемную – тут словно торнадо прошелся: несколько папок на полу, стройный порядок канцелярских мелочей нарушен, кресло где-то в стороне, распахнута дверца шкафа…
Андрей собрал папки, шмякнул их на стол, закрыл шкаф, поставил на место кресло, наведя относительный порядок. Долго искал кофе, нашел наконец-то, заправил машину, чуть не обжег себя пальцы, подставляя чашку. Раздражение нарастало, но какое-то усталое и рыхлое, болезненное.
Надо сделать последний шаг и навсегда обрубить прошлое. Он должен был поговорить с Катей Альшанской. Уволить.
Я ей ничего не обещал, – успокаивал он свою совесть, – а то, что она себе придумала, это… в конце концов, я не обязан отвечать за ее фантазии.
Пора ей взрослеть.
Опыт – дело полезное, как ни крути.
Пообещаю ей хорошие рекомендации и помощь в трудоустройстве.
– Черт! – Он то ли положил больше, то ли меньше кофе, или Катя как-то по-другому делала его? – Пить эту бурду… невозможно!
Андрей отставил в сторону чашку и вернулся к созерцанию пейзажа за окном.
Да, это похоже на то, что он пытается откупиться, но это же не так! Он искренне не желает ей зла, хочет помочь – чем может. Им пора каждому идти своей дорогой. В сорок с лишним лет изменить свою жизнь – утопия, а Кате… она же такая молодая, вся жизнь впереди! Еще найдет свое счастье.
И ему так четко представилась Катя, в легком летнем платье, с распущенными по плечам волосами, идущая с каким-то мужиком с мутным пятном вместо лица, по тропинке парка. Картинка была такой идиллической, такой лубочной, а Катя на ней была такой счастливой…
– Конечно, она меня забудет, – с горечью проговорил Андрей. – День, два…и перестанет ждать.
Он решил съездить к ней на следующий день, вечером. Пусть страсти поулягутся, и ему, и ей надо подумать…
О чем думать? О чем?
И дома его все не оставляло чувство нереальности происходящего: еще вчера он был полон надежд, пусть в глубине души и жил страх, что это все должно кончится. Еще вчера он наслаждался любовью и, казалось, любил сам. А сегодня – только пустота.
Он так и не смог уснуть. Лег, поворочался с боку на бок, не в силах перестать думать о том, что случилось: он пытался нащупать в прошлом зацепку, возможность как-то перевернуть ситуацию, изменить все. Вышел на балкон и тут же вернулся за курткой. Но и куртка не помогла – Андрей никак не мог согреться. И снова вспомнилось мягкое тепло помощницы, ее податливое теплое тело, ее глаза, полные любви…
Не стоит это вспоминать. Надо научиться забывать, не напоминать себе. Им – не по пути. У них разные дороги. И что толку жалеть – ее или себя? Все кончилось.
Он попробовал себя обмануть – стал планировать: надо позвонит Элоне или, чем не вариант – можно сходить в какой-нибудь клуб и познакомиться с кем-нибудь для необременительного приятного досуга. Жданов, Жданов, к чему врать? Эти встречи с Элоной и ей подобными все та же подмена. Все вокруг тебя – сплошной эрзац…
Продрогнув до костей, Андрей вернулся в комнату, уселся на диван, нахохлившись, как воробей.
– А что, Жданов, если бросить все к черту и податься на Гоа какое-нибудь? Чем не вариант? Море-океан, тепло круглый год, никакой зимы, никаких забот, все просто и примитивно, зато все вокруг – настоящее.
Идея показалась ему неожиданно заманчивой и реальной – несколько его преуспевающих знакомых уже попали в волну любителей «даун шифтинга». Андрей вытянулся на диване:
А что, если…
А что, если назначить управляющего в Зималетто, благо, процесс отлаженный и… Нет ерунда. Даже сидя на берегу океана, он будет дергаться, как бывало в редких отпусках, и переживать за то, что происходит в Зималетто, и не натворят ли там без него бед. Не сможет он уехать.
А что, если…
А что, если собраться, вот сейчас приехать к Пушкаревой, схватить и увезти сюда, запереть и не выпускать, пока она не согласиться начать все сначала. Перечеркнуть прошлое и начать все заново!
Он представил, как они, помирившись, приходят к его родителям, едут к ее… Он воочию представил, как смотрит на него постаревший и растерявший всю свою удаль Валерий Сергеевич…
Нет, ничего не выйдет. Их с Катериной прошлое будет волочиться за ними грязным шлейфом, и нет никакой возможности от него отвязаться.
Смирись, Жданов, смирись.
Он почувствовал неожиданную легкость. Такую, наверное, испытывают родственники тяжелого больного, когда наконец-то прекращаются его мучения и можно выплакать свое горе и жить дальше.
– Но разве это тот случай? Разве у нас с Катериной нет надежды? – сонно проворчал Андрей. Он уснул на диване в куртке, так и не ответив себе на эти вопросы.
***
Сознайся, Пушкарева, тебе стало легче!
Катерина, так же как и Андрей, как и Катя, не спала в эту ночь. Она приехал домой, поужинала под аккомпанемент телевизора, извергающего поток финансовой информации. Позвонила родителям, терпеливо выслушал жалобы мамы на боль в коленях, на то, что сны в последнее время тревожные, пообещала купить отцу нужные лекарства и завести их завтра после работы, ответила на все мамины вопросы. Потом Катерина читала книгу, по несколько раз перечитывая один абзац и с трудом понимая – что хотел сказать автор. Мысли одолевали, не давали сосредоточиться на тексте.
Катерина не выдержала и захлопнула книгу.
Пушкарева, ну стало же легче!!!
Да, еще болит, но ты уже знаешь – на это раз точно заживет. Пусть рана глубокая, но зато чистая, без капли яда, без следа грязи, день-два и перестанет кровоточить, затянется и все опять пойдет хорошо, нормально, спокойно.
Спокойно, скучно и предсказуемо. Со Ждановым никогда бы так не было. С ним… с ним всегда бы ты жила как на пороховой бочке, ожидая удара, и ведь получила бы!
Так что – все к лучшему!
Но все же… немного жаль. Жаль сказку, жаль, что они не смогли стать исключением и вопреки всему быть вместе. Жаль.
А если бы стали?
После «они жили долго и счастливо» сказки заканчиваются, и опять наступают будни. Пушкарева, ты можешь себя представить рядом с Андреем? Ну, разве вы смогли бы жить рядом, вместе? Он любит Зималетто, а ты – свою фирму. И это – настоящее, все прочее – самообман! Пусть когда-то ты работой пыталась заглушить тоску и боль, в какой-то момент работа перестал быть только средством, превратившись в смысл жизни. Тебе, Пушкарева, только показалось, что для тебя возможно «простое женское счастье», но ты не такая, как другие. Вот Юлианна – живет одна и ничего.
Катерина даже не заметила, с какой горячностью ей приходиться убеждать себя, что ничего страшного не случилось.
17.
Утро, вопреки народной мудрости, мудрее не оказалось. Все те же вопросы без ответов и гнетущая пустота в грудной клетке. Снова мысли по кругу, нет, не по кругу, по узким коридорам лабиринта.
Свежая сорочка, подходящий галстук, костюм, запонки. Андрей механически собрался на работу, в задумчивости вышел из квартиры, закрыл дверь, и вдруг… так захотелось вернуться, сорвать удавку, переодеться в джинсы, залечь на диван и никуда не ехать, и пусть вся жизнь катиться к черту! Поворачивая ключ в замке, Жданов усмехнулся – десять лет назад, после того, как Катя ушла, жить не хотелось, а теперь – всего-навсего не хочется на работу.
Он застрял в пробке, медлено продвигаясь к перекрестку, на котором надо свернуть, если ехать на работу или не поворачивать – если ехать к Катерине. Андрей явственно представил себя витязем на распутье. А что – конь, пусть и железный, в наличии, выбор дорог – тоже. Жаль, под светофором нет камня, поясняющего, что можно потерять, сунувшись не туда.
Пора было бы медленно перестраиваться в правую полосу, Андрей включил поворотник:
Вот за этой машинкой… неудобно перед ней пихаться – явно за рулем дама… Нет, лучше за следующей… нет… или за следующей. Вот и перекресток…
Андрей не повернул. Проехал прямо.
***
Полуночное бдение пользы не принесло – только вред: темные круги под глазами, глубокую морщинку на переносице и тоску во взгляде. И плевала бы она на внешность, если бы был толк, если бы сердце успокоилось, если бы не лезли в голову глупые мысли, если бы можно было в одну секунду поставить крест на всех мечтах, если бы можно было забыть!
Она так привыкла все контролировать, а собственные мысли контролировать не могла. И снова, как и вчера, она вспоминала одновременно два дня: десятилетней давности – день Совета, и вчерашний. Снова сличала их, выискивая общее и различное. Зачем? Для чего? Они все решили и так, действительно, лучше для всех, для нее и для него, и…
Катерина позвонила своей помощнице:
– Свет, я что-то неважно себя чувствую… Нет, я приду, просто немного попозже… Нет, не надо переносить на другой день. Посмотри расписание и уплотни, насколько возможно… Я задержусь не больше, чем на полтора часа… Нет Светочка, со мной все в порядке, а голос… это простуда, ерунда.
Задержаться дома было разумно – надо привести себя в порядок, чтобы не пугать сотрудников своим видом, надо прийти в себя, а то с таким настроением работать бесполезно.
Катерина сделала маску, не забыв напомнить себе, что если бы тут рядом ходил Жданов, или любой другой, то ни о какой маске и речь и не шла бы, да и вообще – на себя времени бы не было. Катерна грустно усмехнулась – недаром говорят, что незамужние женщины выглядят лучше своих замужних товарок. У них есть возможность тратить время и деньги только на себя. Еще один довод в пользу одиночества.
Смыв маску, Катя провела пальцем по так и не разгладившейся морщинке между бровей.
А для кого одинокие выглядят хорошо? Кто оценивает их красоту? Кому она нужна?
Уголки губ задрожали, но Катя быстро взяла себя в руки.
Она почти пришла в себя: выпила двойную порцию кофе и закусила мульти витаминами, оделась, выбрав особенно строгий костюм, заставляющий держать спину прямо, и сапоги на высокой шпильке: чтобы не иметь возможности расслабиться ни на секунду. Надев пальто и проверив все ли документы на месте, Катерина положила ладонь на ручку двери.
Раздался звонок.
Катя потянулась к замку, не посмотрев в глазок.
***
Он не позвонит.
Как заставить себя перестать надеяться? Все же понятно – Андрей не позвонит и не приедет и незачем ждать! И все равно – от каждого скрипа дверей лифта, останавливающегося на их этаже, Катя вздрагивала, замирала и несколько минут ждала, что раздаться звонок. Зря.
Ну почему надежда умирает последней? Почему? И как ее убить?
Утром заглянула мама – спрашивала, как она себя чувствует. Катя улыбнулась и сказала, что все хорошо. Мама ушла на работу, а Катя, скрючившись, лежала на кровати, уставившись в одну точку и вспоминая до мельчайших подробностей события последних дней. И рада бы была не думать об этом, забыть – но не могла.
…Опять скрежет лифта, тишина и вдруг... звонок!
Катя спрыгнула с кровати так стремительно, что чуть не упала, запнувшись об упавшее на пол покрывало, ударилась локтем о косяк двери и бросилась открывать.
Каково же было разочарование!
– Даша? – Она не виделась с подружкой с тех самых пор, когда началось… когда начались ее встречи с Андреем. И так стыдно стало – что совсем забыла о близких людях с этой своей любовью.
– Ну, привет. – Даша приподняла коробку с тортиком. – А я тут… в гости решила зайти. Раз ты не заходишь. Прости, что без приглашения.
– Привет. Проходи, конечно. – Катя посторонилась.
– А я думаю, дай зайду. У меня обед как раз, – не будь Катя так погружена в себя, она бы заметила, что Даше неудобно, что она избегает прямого взгляда и вообще ведет себя как-то странно.
– Даш, чай будешь?
– Конечно, буду, – ворчливо сказала Дашка. – Зря я, что ли, торт покупала.
Катя поставила чайник, разрезала бечевку на коробке. Торт – ее любимый, Пражский, а Дашка больше любила Киевский…
– Как работа? – бодро спросила Даша. Катя опустила голову.
– Я уволилась, – тихо сказала она.
– Да ты что? – поразилась Дашка.
– Иначе ты бы меня не застала, – Катя замерла. – А я же на работе могла быть… Ты откуда знаешь, что я дома?
– Ой. – Даша не знала, куда деть глаза. – Ой, только не говори своей маме! Это она мне позвонила. – Даша виновата потупилась. – Она волнуется…
– Волнуется…
– Что-то случилось? Она сказала, что ты… ну что тебя уволили. Ты из-за этого переживаешь, да?
– Я сама уволилась, – Катя нахмурилась. – Я сама…
– Ты же сказала, когда мы последний раз говорили, что тебе нравится, и что с шефом вроде нашли общий язык. – Даша немного приободрилась. – Не гожусь я в Штирлицы, – заметила она между прочим.
– Не годишься… – Кате стоило огромного труда поддерживать разговор. Она все еще была в кабинете Андрея, все стояла и смотрела на него и на Пушкареву, и Дашины напоминания о работе только прибавляли картине красок.
– Кать, Катюша, – затрясла ее за плечо подруга, – так что ты вдруг надумала увольняться? Все-таки из-за шефа, да? Не сработались?
– Можно и так сказать…
– Он что, к тебе приставал? – с нескрываемым ужасом предположила Даша.
– Нет. – Катя помотала головой. – Нет, это все я, я во всем виновата! Я одна! Ни гордости, ни силы воли, ни достоинства – ничего у меня нет…
– Да что ты гово…
– Это я в него влюбилась, это я ему на шею вешалась… и довешалась…
– Я ничего не понимаю, – чуть не плача сказал Дашка, – ты в него влюбилась?
– Да, - кивнула Катя. – Да, влюбилась. Как дурочка влюбилось, обо всем позабыла, обо всех! Прости, Даш, я тебе не звонила, и в гости не приходила, но я только о нем думала, понимаешь? Прости…
– Да ладно, - смутилась Дашка. – Я же понимаю, что я, сама не влюблялась? Ну так что случилось? Ты влюбилась? А он что, нет? Ты ему призналась, а он тебя выгнал?
– Нет… нет. Мы встречались.
– И…
– Я так счастлива была, Даш… я ничего не видела, никого не видела, кроме него… Я о Вите забыла, представляешь? Совсем забыла. А я же обещала Вите, себе обещала, что буду ждать – столько, сколько надо будет и что?
– Да ты что, из-за Витьки с ним порвала? – Дашка задохнулась от возмущения. – Из-за этого козла?
– Даша! – В воображении Кати Виктор уже обзавелся парой белоснежных крыльев. – Не говори так о Вите! Он самый честный, самый лучший! Он – лучшее, что было в моей жизни! Он любил меня, и если бы не обстоятельства...
– Каааатька… - простонала подруга. – Ну как так можно? Дурочка ты, ну столько ты еще будешь губить свою жизнь из-за этого… не стоит он того! Бросила мужика своего из-за глупой сказки, тобой же придуманной! А этот Витька…
– Что? – прошептала Катя, – что он?
– Кать, ты прости, но… ты же была как помешанная с этим Витей, я боялась, что ты со мной перестанешь общаться, если я хоть слово о твоем ненаглядном скажу.
– Я не понимаю…
– Катька, ну нельзя же быть такой наивной! Неужели ты ничего не замечала? Ни о чем не догадывалась?
– Я не понимаю, не понимаю!
– Кобель он был, и сволочь редкостная!
– Но… – Катя была готова заорать: «Не говори ничего! Оставь мне хоть один идеал, оставь мне надежду, что и в моей жизни может случиться сказка… », но она вспомнила о том, что мечтала убить надежду. Чем этот способ хуже других.
– Даш, расскажи… - попросила она тихо.
– Этот твой честный и самый лучший Витенька не пропускал ни одной юбки и спал еще с несколькими сразу, кроме тебя! Это все знали. Да он и не скрывал – наоборот, хвастался чуть ли не на каждом углу. Любил этот гад совращать неопытных девочек – видимо, только с ними чувствовал себя мужиком. Сволочь!
– Нет… – Катя покачала головой. – Нет, не может быть…
– Да! Так все и было! Ну, неужели ты думаешь, что я тебе бы рассказала об этом, если бы хоть на граммулечку сомневалась? Когда он свалил в Англию, я вздохнула с облегчением – наконец-то ты от него избавилась! Но он до сих пор умудряется портить тебе жизнь!
Жизнь? Нет у меня никакой жизни… все обман, все ненастоящее… все подделка, как и я сама…
– Кать? Катька, ты чего молчишь? Кать, прости, ну прости! Зря я тебе рассказала, да? Но сил больше нет смотреть, как ты убиваешься по этому гаду!
– Да все нормально, Даш. – Катя нашла в себе силы улыбнуться. – Спасибо, что рассказала. Я такая дура была…
– Катька, наплюй! Мужики – козлы, это закон природы! Так что ничего тут не поделаешь. Забудь ты про этого Виктора, вернись к своему бизнесмену – или нового найди! И живи в свое удовольствие, жизнь-то одна нам дается.
Дашка посмотрела на часы, тихо ахнула.
– Кать... я бы еще с тобой посидела, но мне на работу надо, у меня начальник – ух строгий. Давай, я после работы к тебе загляну?
– Не надо… я в норме, я… я должна подумать.
– Ты мне пообещай только, – Даша неловко обняла подругу, – ты обещай, что позвонишь если что, и будешь помнить – у тебя есть мама и я.
– Да, Дашуль, конечно. Я помню… я вас очень люблю.
Даша ушла, а Катя долго бродила по квартире – бесцельно, не в силах остановиться.
Обман, – билась в голове мысль. – Обман, подделка… Ничего настоящего… Ничего нет, и меня тоже нет…
Она остановилась перед зеркалом в прихожей, долго рассматривала свое отражение – словно не узнавая.
И Андрей видел не меня, а ту, другую женщину… А меня нет… меня не видно совсем. Господи, я смотрю на себя, а мне кажется, что это не я, а чужая женщина – та, которую Андрей любил… И как же мне избавиться от этого проклятого сходства? Как освободиться от призрака этой женщины?
Взгляд упал на ножницы, лежащие на тумбочке под зеркалом. Катя машинально взяла их, повертела в руках. Потянула за прядь волос – и отрезала ее коротко, почти у самых корней. Она щелкала ножницами, не останавливаясь, словно в полузабытьи срезая волосы, не стараясь сделать это аккуратно. А потом словно очнулась – пол вокруг нее был усеян отрезанными волосами, а что творилось у нее на голове… С одной стороны совсем коротко, с другой неровные пряди прикрывали уши, на макушке все топорщилось…
Усмехнулась – надо привести себя в более-менее приличный вид, а то маму инфаркт хватит, когда она увидит дочку.
Одевшись, она побрела в парикмахерскую. Зашла в первую попавшуюся. Спросила, можно ли подстричься без записи. Мастер, уже пожилая женщина, долго причитала над ней, ужасаясь тому, что она сделала с волосами.
– Это ужасно! Ужасно! – восклицала она.
Катя машинально кивала.
– Это почти безнадежно! – парикмахерша скорбно качала головой. – Нужно стричь совсем коротко, но тебе, деточка, не идет эта стрижка – слишком тонкая у тебя шея, и ушки оттопыриваются некрасиво. Ты запомни на будущее.
– Я запомню, – сказала Катя. – Вы стригите.
– А может, так попробовать? – задумчиво сказала парикмахерша. – Посмотри, деточка, вот эта прическа тебе нравится?
Катя сжала зубы.
– Стригите, – повторила она. – Мне все равно.
***
– Доброе утро, Андрей. Прости, но я тороплюсь, и нам…
Как странно – и сердце не сбилось с ритма, хотя весь вечер и все утро она думала о нем, а сейчас увидела и ничего – ни радости, ни раздражения. Ничего.
– Я и не надеялся застать тебя.
Она дома, а он-то был уверен, что она уже ушла и этот нелепый визит останется тайной для всех.
– Тогда зачем ты приехал?
Что они могут еще сказать друг другу? И неужели он все еще на что-то надеется. Это что – глупость или Ждановская упертость – получить то, что хочется любым путем?
– Не знаю, – он пожал плечами, поправил очки, – сам не знаю…
Собирался на работу, а оказался тут… И ты дома.
Что добавить? Не говорить же честно, что вот таким своеобразным способом он хотел поставить окончательную точку.
– Хорошо, – Катя бросила под вешалку сумку, стала снимать пальто, – проходи, но у меня мало времени.
Зачем они продолжают этот бессмысленный разговор? Неужели вчерашнего было мало?
– Я не задержу тебя.
Тем более – непонятно, что говорить.
– Чай будешь?
И зачем опять говорить все о том же, зачем это все?
– Да, спасибо.
Попробовать предстать себя на этой кухне из года в год, рядом с ней, с чужой и холодной…. не получается.
– Я не знаю, что сказать, – Андрей сосредоточено размешивал сахар в чашке. – Но… может быть… – поднял глаза на Катю.
Зачем он это говорит, ему же не надо, не надо этого. Вот сейчас как никогда понятно, что все…уже все кончилось.
– Знаешь, а вот теперь мы, наверное, смогли бы быть друзьями, – неожиданно перебила его Катя. – Когда все позади. Все. Ты же понимаешь это, да?
Его равнодушный взгляд лучше любого подтверждения. И зачем он пытается продлить то, что уже кончилось? Нет, она его никогда не поймет.
– Да, я понимаю, но вот поверить не могу, и смириться – не получается…
Не получается. Он слишком долго жил ожиданием, чтобы отказаться от него. Отказаться не от любви, от надежды на нее.
– Что ты хочешь от меня? Мне тоже…нелегко. Я тоже… надеялась на что-то. Мне жаль, что так получилось? Жаль, но… может, хорошо что вышло все так… сейчас, я имею в виду: мы наконец-то поговорили друг с другом. Сказали все и теперь…
Пустой разговор, они опять говорят на разных языках.
– Я зря приехал…
Зря.
– Нет не зря, надо поставить точку.
Закончить все.
– Я хотел бы… хотел бы остаться твоим другом. Нет, я не буду навязываться. Но если вдруг будет нужна помощь – там с папой, с мамой, или просто… ты смело можешь обратиться. Я буду рад помочь.
Это не лазейка, совсем нет. Он от чистого сердца.
– Спасибо, ты тоже…
Это просто вежливость.
– До свидания? – он встал не зная – подойти к ней, или достаточно кивнуть на прощание.
– Прощай. – Катя кивнула и сложила руки на груди.
– Прощай.
***
Андрей вышел на улицу, бросил последний взгляд на ее окна. Вот и все. Все. И все равно он не может поверить, даже сейчас. Чтобы поверить, надо поставить точку в отношениях с Альшанской, и вот тогда все вернется на круги своя, как ничего и не было, а через пару лет он будет думать, что эти несколько сумасшедших месяцев ему только привиделись.
– Заеду к Кате вечером – два серьезных разговора подряд – это слишком. Да и работу никто не отменял…
На работе, как специально, почти все поинтересовались – где Катя и что с ней. Он не мог забыть о ее существовании ни на минуту, не помогло даже то, что на месте Кати восседала секретарша коммерческого директора, который как раз уехал в командировку.
Андрей путался, злился, называл девушку «Катя», извинялся и все больше заводился. Не дожидаясь окончания рабочего дня, он, повелев секретарше отменить все встречи, помчался к Альшанской.
Пора было расставить все точки над «i».
****
Подъехав к Катиному дому, он несколько минут сидел в машине, настраивая себя на предстоящий разговор. Старательно прилаживал на лицо маску зрелого, умного, уверенного в себе мужчины. Он попросит у нее прощения, он скажет, что у них все равно бы ничего не вышло. Да, и скажет, что поможет устроиться на хорошее место. Поднимаясь по лестнице, вдавливая палец в кнопку звонка, он все думал, как начать разговор, перебирал разные варианты. Никто не спешил открывать ему дверь, и Жданов уже подумал, что никого нет дома, как вдруг услышал шаги за дверью. А потом – тишина. Наверное, Катя сейчас смотрит на него в замочную скважину…
Андрей кашлянул.
– Катя, открой, пожалуйста, – попросил он. Еще несколько секунд было тихо, потом щелкнул замок. Дверь открылась.
– Здравствуйте, Андрей Павлович, – тихо сказала… Катя? Он таращился на нее как дурак.
– Эээээ…. Катя… Вы подстриглись? – промямлил он.
Катя странно посмотрела на него. Ну, еще бы – ничего более оригинального придумать не мог. А то не видно, что она подстриглась.
– Да, – ответила она. – Вы что-то хотели, Андрей Павлович?
– Да… да, Кать, хотел… – Из головы как-то разом вылетели все умные слова, что он заготовил. – Кать, я поговорить хотел. Можно войти?
- Проходите. – Она посторонилась, пропуская его внутрь. На него не смотрела.
Андрей пристроил пальто на вешалку в прихожей, снял ботинки и прошел за Катей на кухню.
В комнату не зовет, - отметил он.
Катя устроилась на высокой табуретке, он сел на стул, на котором обычно сидел на этой кухне. Помолчали.
– Кать, а Вам идет, – сказал он – просто, чтобы хоть что-то сказать.
– Неправда, мне совсем не идет эта стрижка, – равнодушно ответила Катя. – У меня шея слишком тонкая и уши торчат.
Жданов замолчал в растерянности. Он не знал, что сказать этой девушке – такой спокойной, такой равнодушной. Не думал он, что Катя будет вести себя так. Все слова, приготовленные для нее, казались ему теперь невыносимо глупыми и пошлыми, а новых он придумать не мог. Как будто перед ним – незнакомка, которую он видит впервые в жизни…
Она сидела, опустив голову. Спина – напряженная, руки сжимают края табуретки. Нет, вовсе она не равнодушна и не спокойна, пусть не пытается его обмануть! Андрей пристально смотрел на нее. Эта стрижка – так стригли мальчишек во времена его детства. На затылке волосы так смешно топорщатся… Вспомнилось вдруг, какие мягкие у нее были волосы, как он зарывался в них лицом, когда… Стоп. Хватит, Жданов. Хватит думать об этом, ты же уже все решил!
Он смотрел на ее угловатое лицо, застывшее, неподвижное. Глаза опущены, губы плотно сжаты… исчез мягкий свет, словно озаряющий ее лицо изнутри, придающий неправильным чертам особую, неповторимую прелесть. Она была… погасшей. Поникшей.
И в этом была только его вина… Жданов, ну что ты за человек такой? Почему ты разрушаешь все, к чему прикоснешься?
– Я не думала, что Вас еще увижу, – вдруг сказала Катя.
– Я… я должен был прийти… – хрипло сказал Андрей. – Попросить прощения…
– Аа, – отозвалась она. – Ну да, конечно…
– Катя…
– А я действительно так похожа на ту женщину? – перебила она.
– Нет… то есть да, немного похожа. – Он опустил голову – не мог смотреть ей в глаза. – Мне сначала показалось, что очень похожа, одно лицо.
– Вы поэтому и взяли меня на работу?
– Да.
– Понятно… – тихо сказала Катя. – И Вы поэтому со мной…
– Кать…
– Я сама виновата, я понимаю… я так влюбилась – совсем потеряла голову. А ведь если подумать хоть немножко – ну чем я могла Вам понравиться? Ничем…
– Кать, не говори так, – перебил он.
– Не надо меня жалеть. – Катя строго посмотрела на него. – От этого только хуже, как Вы не понимаете?
– Катя… Катенька, послушай, – лихорадочно заговорил Андрей. – Ты не должна так думать о себе! Ты очень дорога мне… –
что я несу? – ужаснулся он. – Катя, ты замечательная, ты милая, добрая, ты для меня очень много значишь! Ты, понимаешь?
– Вы еще скажите, что любите меня, – усмехнулась она. Андрей отвел взгляд.
– Уйдите, пожалуйста, – попросила Катя. – Я не держу на вас зла, я сама во всем виновата. И я… я вам желаю счастья с вашей… Пушкаревой, ну только уйдите!
– Мы расстались, – сказал Андрей, сам не зная – зачем.
– Расстались… – повторила Катя. – Расстались. – И вдруг резко вскинула голову. – Ах вот, зачем Вы пришли… решили, что раз оригинал недоступен, можно удовольствоваться копией? – Она вскочила с табуретки, стояла перед ним прямая, напряженная, вся – как натянутая струна. Андрей поразился перемене, произошедшей в ней. Только что она была поникшей, как травинка, прихваченная морозом, а сейчас – щеки горят, глаза сверкают, голос звенит. – Не выйдет, Андрей Павлович!
– Катя…
– Не нужна мне милостыня, – У нее взгляд был новый, незнакомый. – Я тебя люблю, я тебя больше жизни люблю! Глупо это скрывать… Но ты мне весь нужен, чтобы ты моим был, чтобы ты
меня любил… А этого не будет никогда. И не нужна мне твоя проклятая жалость!
– Катя, послушай…
– Уходи, – она как будто выдохлась, снова заговорила тихо и равнодушно. – Ты, может, решил, что я с собой что-то сделаю. Все со мной будет нормально, не беспокойся. Только уходи, ну, пожалуйста…
Он ушел. Понял, что сейчас ничего не сможет ей доказать и объяснить.
Спустился вниз, сел в машину. Откинулся на спинку кресла. Усмехнулся, вспомнив ее горящие глаза, ее гневно звенящий голос.
– Какая ты… – тихо сказал он. – Катя…
Эпилог.
Солнце пекло просто безжалостно, и Катя подумала, что пора уходить, иначе будет болеть голова. Да и нельзя в ее возрасте долго находиться на солнце, а то будет она черная и сморщенная, как эти тетки, которые целыми днями торчат на пляже. Мечтают о бронзовом загаре, а сами становятся похожи на старых негритянок. Но она все не уходила – смотрела на молодых людей, играющих в отдалении в пляжный волейбол. Парни смеялись, перебрасывались шутками, стайка девушек рядом восторженно визжала.
На нее упала чья-то тень, и Катя подняла взгляд, сдвинула на лоб солнечные очки.
– Бааааа, Екатерина Валерьевна! – Господи, только его здесь не хватало. – Не ожидал Вас здесь увидеть.
– Я тоже, Роман Дмитриевич. – Он постарел и обрюзг, что ли? Сказывается нездоровый образ жизни, – желчно подумала Катя. Девицы вдруг загомонили, запищали, и Катя повернула голову в сторону играющих. Малиновский проследил за ее взглядом.
– Что, Екатерина Валерьевна, на мальчиков любуетесь? – криво усмехнулся он. – Тоже переключились на молоденьких?
– Вам тоже нравятся, Роман Дмитриевич? – уколола его Катя. – Никак, сменили ориентацию?
– Да я, вообще-то не себя имел в виду, – не растерялся Малиновский. – А прекрасно нам знакомого Андрея Жданова. Он ведь женился, может, слышали? На девчонке вдвое моложе себя. Как бишь ее… Ольховская? Ольшанская?
– Альшанская, – тихо сказала Катя.
– Именно! – воскликнул Роман. – Так вот, женился, и, говорят, безумно счастлив в браке. Помолодел лет на пять. Но вы, кажется, не слушаете меня, Екатерина Валерьевна, вам что, неинтересно?
Катя пожала плечами.
– Да не особенно, – сказала она. – Женился – хорошо, рада за него. Желаю счастья.
– Неужели. – Малиновский пристально разглядывал ее. – И вам совсем не жаль? И не терзают мыслишки, что на месте этой девчонки могли быть Вы, если бы…
– Кать, все в порядке?
Малиновский, иронически приподняв брови, разглядывал высокого, плечистого юношу, словно по мановению волшебной палочки возникшего рядом с шезлонгом Пушкаревой.
– Все нормально, Сережа. – Катя прикоснулась к его руке. – Этот господин уже уходит.
– Да Вы неплохо устроились, Екатерина Валерьевна, – протянул Малиновский.
Катя усмехнулась.
– Всего хорошего, Роман Дмитриевич.
– Катюш, а кто это? – спросил Сережа, когда Малиновский ушел.
Она протянула руку, взъерошила его светлые кудри. – Да так… один никчемный человек, – улыбнулась она. – Забудь.
– Он тебя не расстроил?
– Нет, что ты. Он мне принес новости об одном старом знакомом.
– Хорошие новости? – спросил Сережа.
Катя помедлила секунду.
– Просто новости. Ничего особенного. Ты знаешь, я пойду, прилягу, что-то голова разболелась.
– Пойдем! – он с готовностью вскочил, протянул ей руку.
– А как же игра? – удивилась Катя.
– Надоело. – Он прижал ее к себе. – Мне хочется побыть с тобой. Если ты не против.
Катя запрокинула голову, чтобы взглянуть ему в лицо.
Какой ты красивый… Синеглазый, белозубый, златокудрый. Мой личный Аполлон Бельведерский. Кажется, ты на самом деле любишь меня. Ты юный, горячий, ты – сама жизнь. И я жадно пью тебя, как вампир, я не в силах отказаться от тебя, пусть и не могу ответить на твои чувства с той же силой и страстью. Наверное, Андрей испытывает то же со своей девочкой. Наверное…
Приподнявшись на цыпочки, обняла его за шею, поцеловала яркие губы.
– Пойдем, – сказала она.
Конец
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Я давлю??? 
Пока - Просто Браво. 
К сожалению, старшая...