|
3.
Елена Александровна с грохотом захлопнула крышку духовки и взяла со стола кувшин с водой. Подошла к окну и принялась с любовью поливать стоящие на подоконнике цветы в горшках. Изредка поглядывала в окно, за которым серый, хмурый день постепенно переливался в такой же серый и безрадостный вечер. Катя сидела за столом и вялым, безучастным взглядом смотрела на маму.
- Какая грустная в этом году весна, - вдруг сказала Елена Александровна и покачала головой.
Катя с недоуменной улыбкой подняла голову.
- Как ты сказала? Какая весна?
- Грустная, - тоже улыбаясь, повернулась к ней мама. – Так моя мама всегда говорила, когда долго солнца и оттепели не было. Да так все в нашей деревне говорили… Я уж и забыла об этом, а вот теперь почему-то вспомнилось.
Катя задумчиво смотрела на неё.
- Красиво… - тихо сказала она.
Елена Александровна всмотрелась в неё.
- Ну, как ты, Катенька? Получше, я вижу? Только всё равно бледная… Вышла бы, погуляла… Вообще, что это у тебя за работа такая? С утра до ночи сидишь в этом своём офисе, не продохнуть. Ты же света белого не видишь! Когда ты в последний раз на воздухе была? – И глаза Елены Александровны вдруг загорелись, как бывало всякий раз, когда она задумывала что-то. – А вот давай знаешь что сделаем? Сейчас папа проснётся, и попросим его с тобой погулять! Мы ведь с ним часто после чая выходим… И ждём тебя, ждём… А что? Выйдете с ним, пройдётесь… А я пока ужин приготовлю, дома побуду, мне сегодня тоже что-то нездоровится…
Катя покачала головой.
- Нет, мама, мне надо быть дома. Сегодня очень важное мероприятие для «Зималетто», и я могу понадобиться Андрею Палычу… Больничного ведь у меня нет, - и она слегка улыбнулась, – так что я как солдат: в любую минуту…
Елена Александровна снова повернулась к цветам, сокрушённо качая головой.
- Ох уж мне эти солдаты, - вздохнула она. – Не семья, а военный гарнизон…
Катя поднялась со стула, запахнула поглубже тёплую вязаную кофту, надетую поверх халата, и пошла в свою комнату. Зайдя внутрь и захлопнув за собой дверь, прислонилась к ней спиной и молча смотрела на Зорькина, сидящего за столом и увлечённо щёлкавшего мышью. Он даже не сразу заметил её появление в комнате. Наконец обернулся и, оживившись, стал звать её к столу, чтобы показать какие-то цифры на экране компьютера. Она безучастно смотрела на него и на экран, словно ничего не видела, и он в конце концов вынужден был оставить свои попытки, как делал уже не раз за сегодняшний день. Захочет – сама расскажет, силой не заставишь…
…Что это она сказала маме? «Солдат», «в любую минуту»?.. Да с какой это стати она полетит к нему по первому его зову? Ведь она не собиралась туда идти, она вообще не хочет туда больше идти… И всё равно так сказала. Значит, хочет, чтобы он позвал, хочет, чтобы позвонил… Да что же это такое, в конце концов! Пушкарёва, возьми себя в руки, одумайся! Если он и позвонит тебе, то только затем, чтобы проверить, в состоянии ли ты быть завтра на этом проклятом Совете… Ведь он же остался один, ведь и он, и Малиновский давно уже потеряли контроль над текущей ситуацией и ничего не смогут пояснить Совету по отчёту! Да, он будет звонить, он будет искать её… Более того - будет умолять провести с ним эту ночь, будет клясться в любви настойчивее, чем когда бы то ни было. Потому что это его последний шанс и ему ни в коем случае нельзя упустить её из виду. Это неизбежно. И всё же надо этого избежать…
И, словно смеясь над ней, весело, заливисто зазвенел стоящий на столе перед Зорькиным телефон.
Катя порывисто подалась вперёд и выставила вперёд руку, показывая Коле, чтобы он подождал и не брал сразу трубку.
- Коля, - внушительно глядя на него и словно печатая слова, сказала она. – Если это Жданов, скажи ему, что я не могу подойти к телефону. Скажи, что я сплю, что плохо себя чувствую. Понимаешь? Повтори…
- Ты не можешь подойти к телефону… Ты спишь… Ты плохо себя чувствуешь… - машинально повторил Зорькин, еле двигая всё ещё саднившими после вчерашней драки губами. И вдруг подскочил на стуле и воскликнул: - Подожди, Пушкарёва! Ты что, с ума сошла? Ты хочешь, чтобы он меня вообще убил? Ты представляешь, что с ним будет, если я сейчас сниму трубку?!
- Ничего не будет, - спокойно сказала Катя. – Больше никогда ничего не будет… Я тебе обещаю. Коля! – Она слегка повысила голос. – Поднимай трубку!
Он нерешительно сказал в трубку: «Да…» и тут же, поджав губы, быстро глянул на неё, как бы говоря ей: ну вот, ждали беды – она и случилась. Катя поспешно скрестила руки и выставила их перед ним, ещё раз напоминая ему этим жестом, что её звать к телефону ни в коем случае нельзя.
- Я вас слушаю, - всё ещё глядя на неё, произнёс в трубку Коля. – Кати нет… то есть, я хотел сказать, она не может подойти к телефону… Нет, я не могу её сейчас позвать, потому что она спит… - По мере того, как он говорил, лицо его менялось, а после последней фразы Коля вдруг побледнел и выражение лица его стало решительным и озлобленным. – А Я здесь работаю, между прочим, если вы этого ещё не знаете!.. И не собираюсь ничего передавать, я не секретарь, а финансовый директор!! – И он с силой бросил трубку на рычаг. Потом злобно глянул на Катю: - Ну, Пушкарёва, спасибо тебе, удружила! И как мне теперь на улицу выйти?! Додумалась – чтобы Я сказал, что ТЫ спишь! Хорошо ещё, что не «мы спим, перезвоните попозже»!
Не обращая внимания на его ярость, Катя устало забилась поглубже в угол дивана, поджав ноги и кутаясь в кофту.
- Не надо было говорить, что ничего не передашь… - сказала она. – А впрочем… впрочем, всё равно. Теперь уже всё равно.
- Пушкарёва, если ты мне сейчас же не скажешь, что у тебя случилось, я позвоню Жданову и скажу ему, что ничего у тебя не болит, а ты просто сидишь здесь и страдаешь, - вдруг решительно заявил Зорькин. – Надоели мне эти загадки… И чего это ты вдруг вздумала от меня шифроваться? Ты думаешь, я повёлся на твои сказки о головной боли?
Пока он говорил, Катя сидела, прикрыв глаза, терпеливо пережидая бурю. Когда Коля замолчал, открыла глаза и посмотрела на него.
- Я не знаю, как об этом говорить. Понимаешь – не знаю…
Он продолжал, но уже менее решительно:
- Что… Малиновский новую инструкцию написал? Они ещё что-нибудь против тебя затеяли?
- Нет. И того хватило… выше крыши…
- Ты это о чём? Может, это ты из-за вчерашнего распереживалась? Ах да, я же ещё и Вике всё рассказал… Так я же тебе объяснял, ну, понимаешь, вырвалось нечаянно…
- Да-да, нечаянно, - поморщилась Катя. – Только это уже тоже не имеет значения… - Она задумалась на мгновение и вздохнула: - Коля… Я тебе завтра расскажу, хорошо? Не могу я сегодня, я устала… И ты иди… иди домой.
Зорькин вдруг покраснел и опустил глаза.
- Да-да, я пойду, - пробормотал он. – У меня дела…
Катя с подозрением взглянула на него.
- Какие дела? Опять к Вике поедешь… - утвердительно сказала она.
- А если даже и так? – Коля с вызовом вскинул голову. – Откуда я знаю – может, это последний вечер… Ты же не говоришь ничего… Хотя… - И он с надеждой посмотрел на неё. – Если ты отдала оба отчёта, значит, мстить ему не собираешься… Значит, останешься в «Зималетто»? И машину отдавать не придётся? И это всё, - кивнул он в сторону компьютера, - тоже уже не нужно?
- Это – нужно, - твёрдо сказала Катя. – Всё остаётся в силе. Вся отчётность по «Ника-моде» должна быть в порядке, как я и говорила. А «Зималетто»… Я тебе потом всё скажу, я ещё сама ничего не знаю…
Он ещё попытался возражать и настаивать, но она отгородилась от него вытянутой рукой и, повернувшись, устало опустила голову на валик дивана.
- Коля, иди… Завтра утром приходи… И помни, что я тебе про карточку говорила…
- Ну, сколько можно, Кать! – поморщился Зорькин. – Я ведь тебе уже пообещал, что не потрачу ни копейки… Только машину возьму… в последний раз…
- И-ди, - спокойно сказала Катя, прикрывая глаза.
Он радостно подскочил к ней, наклонился, она широко открыла глаза и с недоуменной укоризной посмотрела на него. Он выпрямился и, виновато попятившись, вышел из комнаты. Коля, Коля…
По мере того, как шло время, всё стало казаться далёким и ненужным. Она потеряла точку опоры. Раньше точкой опоры была месть, и даже не месть, а просто желание, чтобы Андрей испытал те же чувства, которые испытывала она, чтобы его мифический страх превратился в самый настоящий, непридуманный. Ну что ж – он испытал его. Испытал до такой степени, что даже накинулся с кулаками на своего предполагаемого финансового соперника… То, что она хотела поставить финальную точку в виде неподделанного отчёта, теперь потеряло значение. Она колебалась, сомневалась – и вот все сомнения позади. Пусть делает с этими отчётами что угодно, хоть опубликует, ей всё равно…
Но он отец ребёнка. И должен знать об этом. Выпутываться одной? Делать вид, что ничего не случилось? Нет, пусть тоже помучается, подумает… Это ведь почище любых отчётов будет.
Она представила себе брезгливую гримасу, которая появится на лице Андрея, когда она скажет ему о ребёнке, и содрогнулась. Где взять силы вынести ещё и это? Сможет ли она сжать свою волю в кулак и терпеть его небрежение? Ведь ей так и не удалось разлюбить его, как она ни старалась. Старалась изо всех сил, изо всех своих оставшихся сил… Но это оказалось труднее, чем осуществить план мести. Это оказалось невозможно. Пока…
Итак, она расскажет ему. Оденет своё сердце в ледяную броню, запрячет свою несчастливую любовь в самый дальний чулан души, захлопнет за ней дверь – и расскажет. Просто для того, чтобы он знал, чтобы он понял наконец, что такое игра с живым человеком. С живым! Который может любить, в котором может зародиться другАя жизнь! Частичка его самого – сильного, уверенного, успешного, в высшей степени живого в своём представлении, ведь с ним самим играть никому и в голову не придёт!..
Ох, как страшно. Как же всё это страшно… А Малиновский! Это же просто раздавит его, уничтожит! Он ведь думает, что она автомат, робот для исполнения президентских прихотей… Новость о том, что робот забеременел, собьёт его с ног, уложит на обе лопатки. Хотя бы ради одного этого уже можно пойти на такой шаг…
А что дальше? Что будет дальше?.. Нет, на этом призрачное равновесие заканчивается и снова начинается шатание, а за ним – падение… Нет сил, нет смелости думать о том, что может быть дальше. Её бедная голова отказывается что-либо предполагать… Разве могла она подумать когда-нибудь, что с ней может случиться такое? Что слово «аборт» однажды ворвётся в её жизнь и властно предъявит на неё свои права? А что скажет мама?!.. О, Боже…
Катя тихо застонала и вжала лицо в валик дивана. Лежать бы теперь здесь всегда, не выходить, никого не видеть и не слышать…
Нет, ей сегодня нельзя думать. Её мысли кричат громче любых слов и тут материализуются. Снова звонит телефон… И почему она не сказала Коле отнести его маме…
Она колебалась недолго. Решение уже было выношено, она была готова к этому звонку. Нельзя больше скрываться. Надо сделать так, чтобы звонки эти прекратились. Всё равно ведь она не сможет скрыться от себя…
Голос его был хриплым, каким-то надорванным.
- Катя, вы проснулись? Надеюсь, хорошо выспались?
- Вполне, - металлическим голосом сказала она. – А что, у вас какие-то претензии?
В трубке воцарилась тишина. Наконец он заговорил, и в голосе его уже были слышны умоляющие нотки.
- Катя, простите меня… Но, поймите, я не могу спокойно реагировать, когда я звоню вам, а ваш этот Зорькин поднимает трубку! Ну, что я должен думать?!..
- Вы должны думать, что финансовый директор «Ника-моды» находится на своём рабочем месте, а значит, компания в надёжных руках, - отчеканила Катя.
Он снова помолчал немного.
- Ладно, Катя, не будем больше об этом говорить… Ещё раз прошу – извините меня. У меня к вам просьба… Вы не могли бы выйти сейчас к подъезду? Мне нужно поговорить с вами, а у вас дома это невозможно, вы понимаете…
- Андрей Палыч… вы… вы не поехали на показ? Где вы?
- Говорю же – стою около вашего дома. И только от вас зависит, попаду ли я вовремя на показ… Я хочу поговорить с вами… Катя… Я хочу поговорить с тобой!
Вот оно – то, чего она ждала. Ну что ж, всё идёт по плану. И его желание на этот раз совпадает с её намерениями. Но… нет, сейчас они не смогут поговорить.
- Андрей Палыч, езжайте на показ. Вам нельзя опаздывать, вас ждут. Мы поговорим потом…
- Потом?! Потом, Катя?! – Голос его сорвался, и эхо неподдельного страдания оглушило её. Он мучается. Мучается по-настоящему. Только удивительно, что он продолжает так нервничать – после того, как она отдала ему готовый отчёт, ведь именно он был его главной целью... Она почувствовала, как у неё задрожали руки.
- Андрей Палыч, я поговорю с вами, я выйду, - мягко сказала она и услышала, как у него вырвался вздох облегчения. – Но не сейчас. После показа. Скажите мне, во сколько вы освободитесь, и я буду ждать вас.
- Ты… ты будешь ждать?.. Это правда? Кать, это правда?
- Правда, Андрей… Палыч…
- Хорошо. Хорошо, Кать… - Мгновения тишины – и она словно кожей чувствует, как он снова оживает, как к нему возвращается уверенность. – Я приеду… приеду в одиннадцать. Ты выйдешь?
- Выйду…
- Но, Кать, я ещё позвоню тебе…
- Не надо, вам совершенно не обязательно… Я выйду в одиннадцать…
- Всё, Катюш, я не прощаюсь. До встречи. Кать…
Но она молчала, и он добавил:
- Я люблю тебя…
Она прикрыла глаза. Она не может больше этого слышать. Пора положить этому конец.
- Андрей Палыч, вам пора… Вам пора ехать. До свидания…
------------------------------------------------------------------------
Последний раз редактировалось natally 19 мар 2008, 18:23, всего редактировалось 1 раз.
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Ну-ка, самое начало...
Придется справляться самому. 
)? Мысли проносятся со скоростью света и уносятся прочь, не успевая причинить вреда нервной и прочим системам. 
и я тута 
Какая грустная глава......... 
И чтобы опять же побольнее уколоть этим и его, и Малиновского.