|
4.
Он никого не видел, ничего не слышал. Легко взбежав на подиум и, как всегда, искрясь обаянием, говорил что-то, но если бы его спросили сразу после этого, что именно он говорил, он бы не мог вспомнить ни слова. Дежурные фразы в разговоре с отцом, дежурный поцелуй матери. Киру, всё время стоявшую рядом с родителями, он вообще заметил не сразу, а только когда, покачнувшись в бокалом в руке, она нечаянно толкнула его и он, сосредоточив наконец свой взгляд, увидел, что она пьяна. Он попытался остановить её, но тут же понял, что и это ему безразлично. Только одно было важно, только одно имело смысл: стрелки часов.
Он машинально огляделся, по привычке выискивая в толпе Малиновского. Потом вспомнил, что произошло между ними и что Малиновского нет на показе. Задумался на минуту, пытаясь понять, что он чувствует в таких необычных условиях свободы. С одной стороны, очень уж было непривычно таить всё в себе и не выплеснуть наружу переполнявшие его чувства, а с другой - так опьяняюще, так головокружительно было это ощущение неожиданного полного освобождения, что хотелось насладиться каждым его мгновением, прочувствовать его каждой клеточкой. Да, пусть это будет тайной, тайной для двоих, только его и её тайной!
Она сказала: я буду ждать, и столько обещания, столько будущего наслаждения таили в себе эти слова, что он не мог больше думать ни о чём другом. Впервые за долгое время она не сопротивлялась, не отвергала его, ибо воспоминание о том, как она однажды всё же «согласилась» поехать с ним, ничего, кроме содрогания и стыда за самого себя, не вызывало. И если бы не вырванный у неё тогда на прощание поцелуй, он бы вообще стёр этот вечер из памяти, как кошмарный сон.
Сегодня всё было по-другому. Он услышал в её голосе настоящую мягкость, почти нежность. Она не просто пожалела его, как тогда, она действительно хотела встретиться с ним! Неужели, неужели они наконец проведут ночь вместе?!.. После этой мысли начинала кружиться голова и вообще всё теряло значение. Он влюблён, он любит, а разве может быть что-то важнее этого?!.. Придёт утро – настанет время разбираться со всем остальным. И он уже будет сильным, он будет вооружён – потому что эта женственность, эта нежность, эта невинная чувственность уже будут принадлежать ему навсегда…
К нему подходили знакомые, журналисты, что-то говорили, поздравляли, и только одна мысль в ответ на любое их слово с ликованием взметала его ввысь: она ждёт его, она будет с ним! И всё в нём тоже ждало её, и он знал, и он чувствовал это, и это тайное знание позволяло ему с ленивой вальяжностью, прикрывавшей его терпеливое возбуждение, отвечать всем этим людям, поражая их каким-то особенным блеском в глазах…
Наконец всё закончилось. И, хоть его эйфория не укрылась от чуткой матери, внимательно наблюдавшей за ним и тоже всё давно понявшей Кирой, которая потому и не выпускала весь вечер бокала из рук, но и с родителями, и с Кирой удалось достаточно бескровно попрощаться. Впрочем, прощание с Кирой было весьма условным: он попросту избежал его, покинув отель, где проходил показ, вслед за родителями.
Всего лишь пол-одиннадцатого. Господи, как же соединить в себе несоединимое: нетерпение, желание побыстрее увидеть её и сознание того, что если он попытается нарушить своё обещание и будет настаивать, чтобы она вышла раньше, он может всё испортить. Он может опять настроить её против себя, да и папа может не выпустить её…
В душе снова шевельнулось знакомое раздражение, и перед глазами возникло обычное в последнее время видЕние. Такой строгий, такой старомодный папа, терпящий у себя в квартире почти круглосуточное присутствие постороннего мужчины! Как он злился, как раздражался на него в душе… Для него самого она в представлении папы должна быть спрятана за семью замками, в то время как для женишка этого дутого у них в квартире и днём и ночью открыта дверь!..
Усилием воли он прогнал и видения, и недостойные чувства по отношению к её отцу. Всё позади. Она зачем-то злила его, зачем-то вертела перед его носом этим Зорькиным, но теперь всё будет по-другому. Она чувствовала себя обманутой, униженной из-за своего сомнительного положения, но теперь, когда он принял решение, она должна успокоиться и поверить ему. Кира… Что такое Кира по сравнению с ЭТИМ?..
Сидел в машине у дома, поглядывая на окна её квартиры. В её комнате горит свет, но окна плотно завешены шторами и ничего невозможно увидеть. Хоть бы тень промелькнула… Тогда бы он точно знал, что она тоже ждёт, что она не передумала… Катенька, девочка, как же я люблю тебя, если бы ты только знала…
***
По мере того, как шло время, её начинало трясти всё больше. Сначала была какая-то мимолётная дрожь – при воспоминании о том, что ей предстоит, но потом ей удавалось хоть как-то отвлечься и успокоиться. Но время шло, и стрелки часов неумолимо приближались к роковой отметке, и тело уже отказывалось повиноваться ей, и её била дрожь – временами мелкая, временами переходящая в содрогания…
Она представляла себе его на этом показе – сильного, красивого, уверенного. Он был как рыба в воде в этом окружении, в свете софитов и восхищённого преклонения, он был частью этого мира. Занесённый на слишком большую высоту своей уверенностью, он был вынужден спуститься вниз и оглянуться вокруг. Вокруг никого, кроме неё – чуждой этому миру, нелепой, лишённой всякой привлекательности – не оказалось, и ему пришлось довольствоваться тем, что было, чтобы удержаться на своей высоте. С какой, должно быть, мучительной досадой он думает о том, что ему предстоит убить эту ночь, бездарно растратить её, в то время как можно было бы так восхитительно провести время в одной из тех, кто мелькает перед глазами на этом показе!..
Ну нет, господин Жданов, восхитительной ночи я вам точно не обещаю… Не сегодня, нет. Возможно, через какое-то время вам и удастся оправиться и снова сделать свои ночи с женщинами восхитительными. Но только не сегодня.
И всё-таки он так измучился, так изменился за этот месяц. Сколько раз её сердце сжималось от боли – и не сосчитать… Но ксерокс – хорошее изобретение, и всегда была возможность освежить свою память, упорно возвращаемую им к другому. К тому, что, несмотря ни на что, было счастьем. Она ведь всё-таки испытала его – настоящее, неподдельное, неподвластное никаким инструкциям…
Как мама странно на неё только что посмотрела, уходя из комнаты. После того, как она сказала ей, что ей придётся уйти вечером из дома… Да что там вечером – почти ночью, и как же мама может расценивать это, при том, что дочка весь день просидела дома больная! Но она ничего не сказала, только покачала головой. Догадывается? Или и мысли не может допустить о чём-то плохом?.. Нет сил думать ещё и об этом, это надо оставить на потом…
И вот – он звонит. Не на городской, на сотовый. Знает, что может разбудить папу. Как же он сейчас будет нежен с ней, предупредителен…
Она взяла со стола свою старенькую трубку, ответила. Надо же, и голос не дрожит. «Да, Андрей Палыч…»…
- Кать, это я. Ну что, вы готовы?
- Да, Андрей Палыч. Я сейчас выйду, подождите минутку…
- Кать, я готов ждать тебя целую вечность. Хотя нет… что я говорю? – Рассмеялся как-то возбуждённо, радостно. - Для меня без тебя и минута кажется вечностью…
Бросила трубку на диван, снимала халат, натягивала блузку… Он доволен, в голосе – радость, от того, что она наконец согласилась. И почему, даже для неё, всё о нём знающей и видящей его насквозь, каждый раз такие слова звучат как откровение? Ничего не может с собой поделать – у неё просто тает что-то внутри и растекается, обволакивая теплом и лишая воли… Мог бы ещё снова про луну сказать… да мало ли подобных слов в его арсенале?
Едва она села в машину и захлопнула дверь, он потянулся к ней, взял обе её руки, поднёс к губам по очереди, поцеловал… Как же вы благодарны, Андрей Палыч, и благодарности не жалеете, это вам плюс… Но как же ему удаётся вызывать этот блеск в глазах? Непостижимо. Не в тот вуз поступали, Андрей Палыч, ошиблись с профессией…
- Ну как, Кать, всё в порядке? – тепло улыбнулся он ей, и уголки губ его подрагивали.
- Вы о Совете?.. Да, всё в порядке, завтра с утра я буду в офисе…
- Кать, ну при чём здесь Совет… Я спрашиваю о тебе, как ты себя чувствуешь?
Отвела глаза, выдавила из себя:
- Всё нормально, Андрей Палыч. Всё прошло.
- Кать… - Он протянул руку, осторожно повернул её за подбородок к себе, всмотрелся в её глаза. – Ну, какой Андрей Палыч? Ну, ты что, забыла? Ты всё забыла?
Он так нежно, так внимательно смотрел на неё, словно и правда хотел услышать ответ на свой вопрос…
- Нет, - выдохнула она. – Я не могу забыть… Не получается.
- Забыть? – Он снова поднёс её руку к губам и поцеловал. Глянул лукаво. – Зачем? – И снова поцеловал. – Ведь всё только начинается, ведь ничего ещё, можно сказать, и не было… Кать… - И он прижал её руку к своей щеке и прикрыл глаза. – Я так хотел сегодня быть с тобой, что ни о чём другом не мог думать… Я хочу… Ну, впрочем, ты сама знаешь, чего я хочу… Поехали? – Он открыл глаза и со спокойной улыбкой посмотрел на неё.
Она мужественно покачала головой.
- Нет…
- Нет? – улыбаясь, он легонько притянул её за руку к себе. – Почему нет, Катюш? – И рука его, оставив её кисть, легла ей на предплечье и ещё больше приблизила её к нему. Она выгнула шею, подалась назад, но он продолжал держать её, как бы не обращая внимания на её сопротивление. Потом выдохнул глухо: - Кать… - И зарылся лицом в её шею под воротником, с наслаждением вдыхая наконец-то её запах – то, чего был лишён так долго. Она невольно застонала, пытаясь отстраниться, но он продолжал целовать её, шептал глухо: - Я люблю… люблю тебя, Катя… - и губы его скользнули вверх по её коже, к губам, и она перестала сопротивляться, отпустила себя, обречённо сознавая, что всё равно скоро всё это закончится. Так почему не взять у него этих последних минут… забрать себе, уйти с ними, чтобы никто уже не смог отобрать их у неё.
Наконец он немного отстранился, чтобы перевести дыхание, и она воспользовалась этим, чтобы остановить его. Взяла его руки в свои и тоже поцеловала одну за другой, как только что он целовал её. Он с удивлённой улыбкой смотрел на неё. Она отпустила его руки и взглянула на него.
- Андрей Палыч, я хочу поговорить с вами… - И снова замолчала в нерешительности, увидев, каким светом озарилось вдруг его лицо.
- Как я рад… - тихо сказал он. – Как я рад, что мы наконец-то поговорим, Кать… Я так устал… за этот месяц. И я… я тоже хочу тебе сказать кое-что…
Она встрепенулась.
- Что-то случилось? Что-то не так на показе?
Он несколько мгновений смотрел на неё непонимающе, потом задумался, улыбнулся:
- При чём тут показ, Катюш?.. Хотя… хотя, действительно, сегодня кое-что произошло. Но не на показе, а на собрании в офисе. Но я не об этом… об этом позже можно поговорить…
- Что случилось, Андрей Палыч? Скажите мне.
Он смотрел на неё с сомнением, наконец вздохнул:
- Кать, ну сколько же ещё вы будете мучить меня?.. Ладно, скажу вам, чтобы всё было закончено. Сашка пронюхал как-то о вашей фирме… ну, о нашей фирме. Знает, что вы владелица «Ника-моды». Я сказал ему, что вам её подарил… ваш жених. – Последние слова явно дались ему с усилием.
Она словно наяву почувствовала холодок, которым дохнуло на неё это сообщение. Ах, вот оно что… Так вот почему он так рвался к ней, так нервничал, так настаивал, уже имея в кармане отчёт. Ему надо было во что бы то ни стало подготовить её, дать указания, убедить её лгать дальше… чтобы утереть нос Воропаеву, чтобы ничто не омрачило завтрашнего триумфа на Совете.
Руки её стали вдруг ледяными и мелко-мелко задрожали.
- Ну что ж, - сказала она, и голос её тоже дрожал. – Хорошо, что вы сказали мне, я буду знать, что отвечать. Хотя… хотя и так понятно было, что Именно мы должны были бы говорить в этом случае.
- Он ещё пытался настаивать, говорил, что такой подарок очень странно выглядит, - не замечая перемены в ней, продолжал Андрей. – Ну, вы же знаете его, он вечно выискивает, как побольнее ударить, и любой повод для него хорош… Но отец не поддержал его, он доверяет вам. Как и я. – Он открыто взглянул на неё и снова улыбнулся, но глаза его были серьёзны и тревожно наблюдали за ней. - А вы? – И он снова взял её за руку. – Вы доверяете мне, Катя?
Она помолчала немного.
- Конечно. Конечно, Андрей Палыч… - обречённо сказала она.
У него вырвался вздох облегчения.
- Ну, вот и хорошо. И забудем об этом. Сегодня я хочу думать только о вас… о тебе… вернее, о нас. Катюш, давай забудем обо всём, обо всех, останемся вдвоём, совсем-совсем одни, только ты и я, ты помнишь, как нам было хорошо?.. Я прошу тебя, поедем! поедем ко мне! И, очень прошу тебя, забудь об этом «Андрей Палыч», перестань обращаться ко мне на «вы»! Ну, не в «Зималетто» же мы, в самом деле!..
Усилием воли она сдержала первый, привычный уже порыв – отказаться. На этот раз им действительно нужно поговорить. И в машине это невозможно, просто немыслимо… А где? Разве есть такое место, где можно говорить о ТАКОМ спокойно?
Наверное. Наверное, есть. Если бы он любил её, если бы у них был тёплый уютный дом, наверное, можно было бы с радостью и гордостью рассказать ему обо всём, не боясь увидеть брезгливый страх в его глазах… Брось, Пушкарёва, какая любовь? какой дом? В твоей реальности всё гораздо прозаичнее… И какая теперь разница, поедешь ты с ним или нет? Всё твоё сопротивление отныне потеряло смысл…
- Поехали, - выдохнула она, как когда-то, но только не добавила уже: куда угодно… Теперь это звучало бы для неё уже совсем по-другому.
Она так была поглощена бедой, обрушившейся на неё, так выбита из колеи его лишающей сил близостью, что не сразу осознала значения его слов: «поедем ко мне». К нему! Он везёт её к себе домой! Не может быть, это просто невозможно…
Она украдкой посмотрела на него. Уверенно, спокойно он вёл машину. Её взгляд не укрылся от него, боковым зрением, видимо, он всё так же наблюдал за ней. Он тут же повернулся к ней и улыбнулся ободряюще.
- Андрей… Палыч… куда мы едем? – тихо спросила она.
- Ко мне…
- К вам домой?
- Ну да… Ты удивляешься, Кать? Не удивляйся, я же говорю – всё самое лучшее ещё впереди…
Она вздохнула и снова отвернулась к окну. Если бы ты знал… если бы ты только знал, что ждёт нас впереди… Андрей… любимый… несмотря ни на что, вопреки всему – её любимый. И всё же странно, что он решился везти её к себе…
Уже выходя из машины, он, словно почувствовав её тревогу и недоумение, снова подбодрил её:
- Ты боишься Киры? Не бойся, она нас не потревожит… И вообще, никто не потревожит. Я тебе обещаю… Ты мне веришь?
Она кивнула. Он снова улыбнулся и обнял её рукой за плечи.
- Идём.
Вздрогнув от его прикосновения, она заставила себя сдвинуться с места и пошла рядом с ним. На улице, несмотря на поздний час, могут быть его знакомые, сейчас они войдут в подъезд и их увидит консьержка… Что он делает? Зачем он обнимает её - здесь?..
Он спокойно поздоровался с консьержкой, не снимая руки с её плеча. Идя рядом с ним к лифту, Катя чувствовала спиной любопытный взгляд этой пожилой женщины. Она подняла к нему лицо, всмотрелась в него. Впервые за долгое время лицо его было спокойно и даже светло. Как странно…
Едва войдя в квартиру, он повернулся к ней и помог ей снять пальто. И, хоть внешне он и был спокоен, она чувствовала в нём скрытое нетерпение. Сняв наконец и своё пальто и тоже повесив его на вешалку, он прямо там, в прихожей, крепко обнял её и прижал к себе… Она слышала глухие частые удары его сердца, как когда-то давно, в квартире Малиновского. Можно ли вызвать искусственно ещё и это? Завести своё сердце по принуждению, заставить его так биться по заказу? Наверное, возможно… Наверное, для него вообще нет ничего невозможного…
-------------------------------------------------------------------------
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
я здесь, Натулька 
Натали! 
