|
Глава 4.
19 ноября 2005 года.
(Четырнадцатый день с начала истории)
- Палыч, только не говори мне…
- Не-ет.
- Что нет?
- Все… нет.
Он старательно тянул время, отделываясь от Малиновского односложными ответами и хорошо понимал, что Роман все равно не отстанет и скоро последуют более каверзные вопросы, а вот как ему на них отвечать, он еще не придумал.
- Жданов, это уже не смешно! - Роман буквально пронзил взглядом делавшего вид, что занят чтением бумаг, президента.
- Согласен, это - не смешно. – Андрей ткнул указательным пальцем в документы, которые только что сосредоточенно рассматривал, и улыбнулся, глядя на растерянно-недовольную физиономию друга.
- Малиновский, не грузись, тебе это не идет.
- Хорошо не буду, - сразу же согласился Ромка, - но только если ты мне объяснишь, что с тобой происходит? Что случилось, почему ты последнее время упорно отказываешься от всех моих предложений?
-«Случилось, очень даже случилось, Роман Дмитриевич, только вот ЧТО случилось – тебе знать необязательно».
- Ну, понимаешь… я занят. – Андрей «вцепился» в очередной архи важный документ.
- И это все? - возмутился Роман, и вдруг глаза его весело блеснули, а на лице появилось хитрое выражение. – Слушай, Жданов, а ты случайно не новую пассию себе завел, а? Я угадал?
Андрей опять поднял голову и улыбнулся другу еще приветливей.
- Чушь, Малиновский, мне просто некогда. У меня работы много, видишь, - он поднял вверх кипу разрозненных бумаг, потряс ей в воздухе и бросил обратно на стол, уткнувшись затем в нее носом.
- Работа, угу, понятно, - обиженно потянул Ромка. – Значит у тебя новый роман, а мне ты о нем ничего рассказать не хочешь, друг называется.
- «Вот ведь, упрямец, вцепился как клещами, теперь ни за что не отстанет. Придется его «просветить», а то не дай Бог, еще сам начнет приглядываться и прислушиваться».
- Ром, ну не обижайся, там все еще только начинается и вообще не ясно как сложится.
- Кто она, - сразу воодушевился Малиновский.
- Извини, друг, но этого я тебе сказать не могу.
Такой ответ, поверг Малиновского в глубокий шок. Друг, с которым они делились самыми интимными подробностями отношений с женщинами, вдруг отказывается сообщить ему имя своей новой девушки. Он поморгал глазами, недоверчиво помотал головой и задал самый оригинальный вопрос.
- А почему?
- Сглазить боюсь, – последовал не менее оригинальный ответ.
- Аааа…, - только и смог выдавить из себя Роман.
Они немного помолчали каждый занятый своим делом. Жданов продолжал усердно делать вид, что читает документы, а обескураженный и раздосадованный Малиновский, безмятежно раскачивался в кресле, всем своим видом давая понять, что ему и неинтересно вовсе.
- Палыч? А ты, часом не влюбился? – вдруг сделал он очень опасное для Жданова предположение.
Андрей, внутренне весь подобравшись, понял, что для него настал «момент истины» и оттого, что и как он ответит Роману, будет зависеть, поверит тот ему или нет.
- Влюбился, угадал, - Андрей откинулся на спинку кресла и дерзко с вызовом посмотрел на Романа. – Мало того, только об одном теперь и мечтаю, как ее поскорее в ЗАГС отвести.
- Шуточки у тебя, Палыч, идиотские, - Роман уже во всю хохотал.
Андрей с облегчением перевел дух.
- «Кажется, пронесло».
Малиновский, успокоенный или сделавший вид, что он успокоен, легко поднялся с кресла и, направляясь к двери, непринужденно бросил на ходу.
- Вот если ты мне не говоришь имя своей новой подружки, значит там какая-нибудь знатная особа, какая-нибудь принцесса крови. Я угадал?
- Скорее тогда Золушка, - махнул рукой президент. - Иди ты отсюда Малиновский, надоел со своими вопросами.
Андрей понимал, что в своих рассуждениях его друг недалек от истины. Он действительно последнее время чувствовал себя полным идиотом, ничего непонимающим, абсолютно счастливым - идиотом. Прошедшие две недели, были настолько необычными и такими удивительными, что он растерял все свои прежние жизненные ориентиры: главное для мужчины – дело, работа, да это так, но только, если рядом нет такой женщины как Катя; женщины созданы для развлечения, кажется, он раньше так думал, может быть, но Катя она создана для восхищения и если бы она позволила, он сам бы ее развлекал беспрестанно. Вот, что с ним происходило, вот какие мысли бродили в его голове и как, позвольте вас спросить, он мог об этом рассказать Роману?
Он чувствовал, что в его жизни происходит что-то очень важное, очень серьезное, что-то, что меняет весь ее уклад, все привычки, да собственно меняет его самого. Он думал об этом постоянно, и эти раздумья отнимали много сил и энергии. К тому же он вынужден был все время контролировать свое поведение, и даже выражение лица, ибо оно, лицо, стоило ему хоть на секунду расслабиться, тут же теряло строгие очертания, расплывалось в глупой счастливой улыбке и приобретало идиотическое (по определению того же Малиновского) выражение, что было совершенно недопустимо для президента солидной компании и очень опасно, имея в виду таких проницательных друзей, как Роман и Кира.
Отступление.
10 ноября 2005 года.
(Пятый день истории)
Они в его автомобиле возвращались в офис после очень успешных переговоров в МакроТекстиле.
- Кать, - Андрей кинул на Пушкареву проницательный взгляд.– Вы не рассердитесь, если я вас кое о чем спрошу?
- Андрей Палыч, - Катя виновато улыбнулась, - мы ведь с вами договорились, я была не права, и… спрашивайте, - согласилась она.
- Хорошо, я спрошу, - Андрей улыбнулся. - Кать, поедемте куда-нибудь пообедаем, а? Есть хочется, просто сил никаких нет.
Видно было, что Катя не ожидала такого предложения, растерялась и не знает, что ему ответить.
- Андрей… Палыч, я не знаю. Вы ведь привыкли обедать в дорогих ресторанах, а мне такие обеды не по карману, извините.
- Катя, но я вас приглашаю. - Жданов бросил на нее самый выразительный взгляд, на который только был способен.
- Нет, нет, это неудобно.
- Ка-ать, - протянул он голосом умирающего от голода.
- Андрей Палыч, я ни разу в жизни не была в ресторане. - Ошарашила она его неожиданным и как всегда прямым ответом.
Андрей был в восторге от только что закончившихся переговоров. Он ожидал, чего-то подобного, но то, что случилось, превзошло все его самые смелые ожидания. Катя не только смогла заинтересовать руководство МакроТекстиля долгосрочным контрактом, добиться самых благоприятных условий оплаты и приличной скидки, она смогла убедить их еще снизить цены на ткани, таким образом, дополнительно уменьшив стоимость контракта на один, полтора процента.
Наблюдая за тем, как Катерина с виртуозной легкостью расправляется с доводами маститых бизнесменов, не оставляя камня на камне от их позиции, как с ловкостью фокусника заставляет их соглашаться со своими условиями, он сам, как завороженный, следил за ходом ее рассуждений и восхищался ее выверенной логикой, точными аргументами, безапелляционными выводами.
- «Мама, дорогая, да ей цены нет. Она же может любого уговорить в лютый мороз в прорубе искупаться».
Андрей не спускал восхищенных глаз с Катерины. Во время переговоров она совершенно преобразилась. На ее щеках появился румянец, глаза заискрились внутренним огнем, губы стали подвижными, чувственными, а ее привычка теребить нижнюю губу указательным пальцем и иногда, задумавшись, прикусывать его, вызвала у него такое умиление, что он стал, испугано оглядываться, не заметил ли кто из собеседников его непозволительно пылких взглядов, подаренных своей помощнице.
Когда же он увидел, что их деловые партнеры смотрят на Катю, так же восторженно, как и он сам, еще одно неожиданное чувство, чувство жгучей ревности и неконтролируемой ярости, так удивило его, что он потерял нить в разговоре и удостоился чести оказаться в центре недоуменного внимания всех переговорщиков. Ему с трудом удалось сдержать отрицательные эмоции и вернуться к сути беседы.
Дальнейшим единственным желанием президента было поскорее закончить переговоры, забрать Катерину и остаться с ней наедине.
Они договорились, в конце концов, пообедать в маленьком недорогом кафе. Андрей с аппетитом уничтожавший скромную стряпню и сам удивлявшийся своей ненасытности, вызвал добродушно-веселую улыбку на лице Катерины и радостное возбуждение местного официанта.
День заканчивался великолепно - прекрасной едой, всеобщим согласием и замечательным настроением.
Глава 4. Продолжение.
19 ноября 2005 года.
Дождавшись, когда за Малиновским закроется дверь, Андрей отшвырнул от себя ненавистные бумаги и попытался сосредоточиться на обдумывании своих дальнейших действий.
Пристроив подбородок на сцепленные в замок кисти рук и пытаясь сфокусировать взгляд на съехавших на самый кончик носа очках, он старался «разглядеть» возможные варианты развития событий.
- «Ты авантюрист, Жданов. Почему ты решил, что у тебя все получиться? Откуда такая уверенность?» - Он движением пальца резко вернул очки на переносицу, потом встал и подошел к большому во всю стену окну своего стильного кабинета.
Сумерки, самое грустное время суток. Рассеянный вечерний свет не скрывает от глаз унылую безрадостную картину серого промокшего города. Оттепель уничтожила остатки еще вчера украшавшего его, делавшего опрятным, снега, и сейчас за окном все было черно, пасмурно и уныло. Таким же после разговора с Романом унылым и безрадостным стало настроение Андрея.
- «Да, мы в последние дни много времени провели вместе, много разговаривали, даже смеялись и шутили, но все эти разговоры были, в конечном счете, о работе, а ее веселое настроение, только настроением и больше ничем».
Андрей вспомнил, как Катя, когда он через день после их «бурного объяснения» предложил ей сопровождать его на переговорах в МактоТекстиле, сама попросила у него прощения за свое, как она выразилась «неправильное» поведение и мягко улыбнувшись, спросила: - «Вы не сердитесь, Андрей Палычь?»
- «Катя, Катенька, я не сержусь, я просто очень хочу быть рядом с тобой, хочу, чтобы ты поверила мне, поверила, в мое искреннее желание помочь тебе. Ты для меня самый дорогой человек на земле, Катя».
Отступление.
16 ноября 2005 года.
(Одиннадцатый день с начала истории)
Сегодня они с Андреем были вместе почти весь день. Сначала проводили переговоры с очередными поставщиками и справились с этим, как выразился Жданов, «на пять с плюсом».
Потом Андрей предложил, прежде чем возвратиться на работу, прогуляться «подышать свежим воздухом», и они долго бродили по аллеям расположенного рядом с офисом фирмы, где вели переговоры, парка и наслаждались редким для осенней Москвы солнечным погожим днем.
Андрей с воодушевлением рассказывал ей о планах реконструкции Зималетто, и она вдруг обратилась к нему с просьбой.
- Андрей Палыч, расскажите, а как создавалась ваша фирма?
Андрей остановился, внимательно посмотрел на нее и удивленно переспросил.
- Вам это действительно интересно, Катя?
- Да, очень, - искренне ответила она. – Но если вы не хотите, не надо, я не настаиваю, - постаралась она, вдруг почувствовав неловкость, освободить его от подобной обязанности.
- Что вы, Кать, Зималетто это для меня, - он покачал головой, - это моя жизнь, как бы громко это не звучало.
Он начал рассказывать ей о становлении фирмы, о ее первых самостоятельных шагах, о самоотверженной работе Павла Олеговича и его самого близкого друга, Юрия Воропаева, отца Киры.
- Знаете, Кать, ведь все происходило на моих глазах, - все больше воодушевляясь, рассказывал Андрей. – Да я практически вырос на ней и вместе с ней. Сначала это была небольшая швейная фабрика, потом когда отец с дядей Юрой, решили основать свое дело, «большая головная боль», - он улыбнулся, - так мама ее называла тогда, – вздохнул. - Сколько было проблем, неудач, а потом, когда дела пошли на лад, - голос Андрея вдруг посуровел, а лицо стало мрачно-сосредоточенным, - появились желающие отнять ставший прибыльным бизнес. Я никогда не забуду, как к нам ночью ворвались бандиты, как угрожали, как размахивали перед лицом отца оружием. Как отец невозмутимо спокойно разговаривал с ними, а у меня сами собой сжимались кулаки и от ненависти и страха, темнело в глазах. Знаете Катя, это так ужасно чувствовать себя абсолютно беспомощным, понимать, что твоя жизнь и жизнь самых дорогих тебе людей зависит от прихоти пьяных подонков, и не иметь возможности защищаться.
Андрей замолчал, «выбитый из колеи» тягостными воспоминаниями, и Катя, стараясь ему не мешать, просто шла рядом, вспоминая о своей жизни и своей семье.
Прослуживший тридцать четыре года в армии, в самых трудных условиях, в отдаленных гарнизонах и на пограничных заставах полковник запаса Валерий Сергеевич Пушкарев, вместо благодарности за безупречную службу, получил от командования разнос, за то, что оно, командование, оказывается, должно обеспечить отставного офицера и его семью жильем.
Целый год они никак не могли выехать из общежития гарнизонного городка, где закончил службу отец, по одной простой причине – им некуда было ехать. Она хорошо помнила тот день, когда отец вернулся из очередной поездки в штаб округа и, размахивая какой-то бумагой, закричал: - «Смотри, мать, ты говорила, что «никому не нужен», а вот предписание, выделить полковнику Пушкареву и его семье жилье в городе N». Помнила, как обрадовалась мама, что они будут жить в городе, где с отцом родились, где прошла их юность, где они встретились и полюбили друг друга. Хорошо, очень хорошо, на всю жизнь, она запомнила отца на пороге их «новой квартиры» в старом, мрачном, полуразвалившемся бараке, еще лет сто назад предназначенном на слом, «квартиры» щедро подаренной им Министерством Обороны, для дальнейшего проживания. Запомнила, как текли молчаливые слезы по маминому лицу, как, сжав побелевшие кулаки, стиснув зубы так, что видно было, как двигаются желваки на скулах, стоял и смотрел отец, на провалившиеся полы, разбитые оконные стекла, ободранные стены и как сурово сказал: - «Ничего, родные, справимся, хорошо, что лето впереди, успеем до зимы все привести в порядок».
Андрей, как будто услышав ее мысли, заговорил вновь.
- Знаете, Катя, я никогда не забуду, как мама, в ту страшную ночь, все пыталась, незаметно встать передо мной и закрыть собой меня, а отец будто, чувствуя мое состояние, оборачивался и одними глазами говорил: - «Спокойно сынок, не нужно горячиться» и я понимал его, понимал и стоял рядом и терпел все оскорбления и унижения.
Андрей опять замолчал, поглощенный своими воспоминаниями. Потом он, словно очнувшись, посмотрел на нее и обеспокоено спросил.
- Что с вами, Катя, вы побледнели?
- Ничего, Андрей Палыч, просто вы рассказывали о своих родителях, а я вспомнила о своих.
- Я расстроил вас, да, Катюш?
- Нет, что вы, это воспоминания.
Глава 4. Продолжение.
19 ноября 2005 года.
(Два часа спустя)
Сегодня пятница, самый тоскливый, для нее день недели. Впереди выходные, а значит опять тишина, пустота, одиночество.
- «Когда у тебя нет родных и друзей, когда некому позвонить или пойти в гости – это плохо, это очень плохо. Может Коля позвонит? Ну, даже если и позвонит, пять десять минут радости и все». – Она печально вздохнула. – «И ведь что обидно, при ее безденежье, из всех развлечений, ей доступна только улица, а там такая погода, что и носа высовывать не хочется. Так, Пушкарева, хватит хандрить. Как мама говорила, скучно, найди себе дело, займись им и сразу веселей станет».
Она переоделась в старенькие бриджи, Колькину клетчатую рубашку, налила в ведро воды, взяла тряпку и, скинув тапочки, босиком сподручнее, стала мыть полы, напевая себе под нос какой-то незатейливый мотивчик. Звонок в дверь, прервал ее занятие и она, как была с тряпкой в руках, прошлепала к двери и, не задумываясь, открыла ее. На пороге с букетом цветов и коробкой, похожей на торт, стоял и улыбался… Андрей Жданов.
- Что это вы, Катерина Валерьевна, открываете дверь, даже не поинтересовавшись, кто там? А вдруг вместо меня был бы какой-нибудь маньяк?
Последний раз редактировалось Сплин 23 ноя 2008, 22:08, всего редактировалось 2 раз(а).
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Спасибо, Сплин! Так хорошо читается! 
И пока он мне нравится! 
