Название: Переломы, трещины Автор: Лёлишня Рейтинг: PG-13 Пейринг: Катя/Андрей Жанр: драма, романтика Предупреждение: В этой истории имеет место причинение вреда здоровью, хоть и неумышленное, — так уж у нас с героями вышло. Но до свадьбы заживет, я обещаю. Сюжет: У него талант, наверное, боль Кате причинять. Но он очень хочет все исправить.
— А теперь обменяйтесь кольцами. Она протянула ему руку — доверчиво, с улыбкой светлою, от которой тепло в груди делается. Он взял с нежностью, как всегда с тех пор; едва удержался, чтобы губами не коснуться, прежде чем ей кольцо на палец надеть. Так же, как когда в прошлый раз надевал. Только сидело теперь идеально.
За несколько месяцев до этого
— Я люблю тебя. Я все еще тебя люблю. — Не говори мне этого больше никогда, слышишь? Оставь меня в покое. В машину свою нырнуть, прочь от него и слов его ранящих. Дверцу уже открыла, но он тут же ее закрыл, захлопнул с силою. А потом не раз еще это мгновение проклятое словно в замедленной съемке видел, не силах изменить ничего, в холодном поту просыпаясь. И крик Катин сдавленный — вовек не забудется. — Катя! Боже… Дверь он распахнул сразу же, пальцы высвободив — бесконечно опоздав только лишь. Катя за кисть схватилась полыхающую, всхлипнув судорожно, а дальше слезы уже беззвучно покатились по лицу ее, мукой искаженному. Нагнулся быстро за ключами, которые она выронила, и ее, болью оглушенную, не сопротивляющуюся, в машину спешно усадил. Дверью опять резко хлопнул — сам вздрогнул, чертыхнулся. Авто обогнул бегом и на место ее заскочил, куда она не успела. — Сейчас, Катя, сейчас… А что "сейчас", толком и не знал. Она вся на сиденье съежилась, покачивалась слегка, руку покалеченную к груди прижимая, будто баюкая, и губу кусала, силясь сдержать рыдания. Глянул на нее — самому захотелось взвыть: почему все, что у него получается, — только боль ей причинять, страдания? Приехал на свою голову. И на ее, главное. Хуже слона в лавке — тот по посуде хоть, а он по людям все, по Кате. Лучше ему и близко к ней не подходить. Безопаснее. Как только? Вот что он тут нес? Не может видеть с другими мужчинами? Так не ее это проблема, его сугубо. И что любит до сих пор — тоже его. А он сваливает с больной головы на здоровую. Примчался сюда, герой, допрос ей устроил. Как будто имел на это право какое-то. А она оправдывалась еще, объясняла что-то, хотя могла просто подальше его послать. И права бы была. Тысячу раз права. На ресторан суетливо оглянулся — за льдом рвануть, может? Чем помочь-то вообще? Самого колотило, когда с парковки выезжал, совершенно не представляя, куда ехать. Телефон спешно вытащил. — Шура, адрес травмпункта — быстро. Который к ресторану "Бон Аппетит" ближе. — В трубке что-то переспрашивали удивленно, испуганно, узнать пытались, что случилось такое чрезвычайное. — Быстро, я сказал, — сквозь зубы бросил. А потом повторял по кругу, будто заведенный, — Кате уже: — Прости меня, прости. Боже…
В больнице переполошил всех — словно не о пальцах речь, а о ранении смертельном, в сердце. И на месте никак усидеть не мог, вскакивал постоянно, коротенький коридорчик резкими шагами мерил. Что ж так долго-то?! Только дверь кабинета открылась, Катя вышла, вырос перед ней, опять говорить что-то начал. — Видеть тебя не могу… — обогнула его, быстро зашагала к выходу. Бросился за ней, вновь ухватить за плечо не решился, просто следом шел, повторяя бессмысленно: — Катя… Катя, пожалуйста… Не слушала, уходила прочь стремительно. Только у машины и остановилась. Запертой. И как раньше не подумала? Чувствовала спиной, что он сзади встал настороженно. — Ключи, — потребовала, не оборачиваясь. — Кать, я отвезу тебя, — достал поспешно, пискнул сигнализацией. — Ключи! — теперь уже жестче, решительно к нему повернувшись. Бледным лицом со слезами высохшими, упрямо сжатыми губами с помадой полустершейся — когда кусала, наверное. Протянул безропотно. Она взяла неловко, но выронила снова, в израненной руке удержать не сумев. Словно ножом в сердце — так внутри при этом все сжалось вдруг. Метнулся за ними, опередил ее. Не назло — помочь просто хотел. — Садись, пожалуйста, в машину. Я отвезу, пожалуйста… — Но она опять плечом повела, не дозволяя его руке коснуться. — Ну что же ты упрямая такая! — воскликнул с отчаянием. — Как же ты поедешь, Катя?! Посмотрела на пальцы свои забинтованные — сквозь слезы, вновь глаза застилающие. Ключи в руке удержать не может, а еще в зажигание попасть надо и потом… Дура. Нужно было Зорькину позвонить, забрать попросить. Или папе. К родному плечу прижаться, боль свою выплакать. А то сама все. Гордая. Независимая. Вновь разрыдаться готовая. Тут прямо, перед ним. Он, смотревший напряженно, с мукою, уловил. Обнял порывисто, но не как хотелось, не сильно, так, не больно чтоб, по спине слегка гладил, шептал что-то в волосы, не зная, как прощения вымолить. И если б только за сегодняшнее.
— Мне так погано в жизни не было! Веришь, Кать? Если б я изменить мог… если бы мог… Его руки на руле дрожали, тряслись мелко. И самого трясло, все еще колотило внутренне. Они в машине сидели, так с места и не тронувшись. — Подожди, — сказала строгим голосом и руку его остановила, когда и у него не получилось ключ с первого раза вставить. А ее рука пострадавшая на коленях лежала, и хотелось целовать ее бесконечно — еще бы это исцелить могло. — Очень больно? — едва осмелился. Головой еле заметно качнула. — Мне обезболивающее дали. — Перелом, да? Кивнула печально. А потом добавила, будто легче от этого: — А в этом трещина просто. — А затем еще — со вздохом, к окну отворачиваясь: — Плохо, что правая… Обезболивающего бы тоже — не выдержал, взгляд от нее отвел, голову опустил. Тебе, Жданов, надо было руки-ноги переломать, чтобы бегать за ней не мог, дверями хлопать. Будто мало натворил еще за жизнь свою никчемную. — Да что ж я вечно только хуже-то делаю! — вскричал почти, по ни в чем не повинному рулю саданув. И тише уже, измученно: — Что же тебе, Кать, так не повезло-то со мной? — Сама не знаю… — помолчав, плечами пожала. — Это со мной, наверное, не так что-то. Всегда такой нескладной была, неудачливой, с детства. То споткнусь на ровном месте, то косяки все сосчитаю. Надеялась, в прошлом это, но до сих пор вот… И у него заныло с новой силой — и никакому обезболивающему не помочь. Руки на руле сжал, аж костяшки побелели, тронулся с места, чтобы самому, чего доброго, не тронуться. А так хоть отвлечься можно — на дорогу.
Остановив машину у подъезда, сказал решительно: — Я с тобой пойду. Расскажу все, объясню. — Не нужно это. Ни к чему вовсе, — пресекла тотчас. — Ну хоть дверь открыть помогу, — умолял почти. — Там есть кому открыть, — как отрезала. — А вам, Андрей Палыч, в командировку собираться надо. Самолет же утром. — Ну куда я теперь поеду, куда? Свои руки в качестве компенсации готов был предложить. И сердце в придачу. Помогать во всем. На работу отвозить и забирать — лишь бы она позволила. Да хоть с ложечки кормить, если понадобится. И в других вещах, что угодно. Расстегнуть там что-нибудь… Ага, мечтай, Жданов, мечтай — не вредно, говорят. Да и не нужно ей было. От него не нужно.
Он и уехал. Не мог ее еще и в этом подвести. Но звонить стал. Повод себе придумал уважительный: вроде как о самочувствии ее справляется. А там слово за слово… Она все больше о работе говорила, о делах. От больничного открестилась — не до того, и так вся фирма на ней. Держалась стойко, шутила даже: что в банке документы не примут — подпись не очень похожей вышла, хотя она полдня тренировалась. А он не мог над этим смеяться — над собой только: что когда-то забыть обо всем надеялся. И только о работе не мог, сбивался. И тогда она тоже сбивалась — мыслями, дыханием… А еще цветы ей присылал. И конфеты с мармеладом — прочитал где-то, что для костей полезно. И все "Зималетто" знало, что букеты эти — от Жданова, он тайны не делал. И в женском туалете судачили, эффективный ли это способ грешки свои замолить. А она укоряла все: — Андрей, ну зачем ты, не надо было… — Захотелось. Выброси, если не понравились. Она не выбрасывала, конечно. На стол в кабинете ставила и смотрела на них иногда — тихо, задумчиво. И конфеты так же задумчиво ела — те, до которых Зорькин добраться не успел. Все-таки для костей полезно.
А однажды Жданов сам в "Зималетто" нагрянул, прямо в разгар командировки. И сразу к ней, к Кате. А там не оказалось никого. Цветы его только. — А Катя на встречу уехала. С Левицким, — разъяснила оторопевшая Тропинкина. — Черт! Узнать заранее не удосужился. Свалился как снег на голову, который не ждал никто — летом-то. Метался по ее — его когда-то — кабинету, как тигр в клетке: у него всего несколько часов между рейсами. Не выдержал, бросился к Тропинкиной: — Где встреча? Я туда поеду.
В машине возле ресторана ждал, нетерпеливо по рулю барабаня, о все утекающих минутах сожалея. Выскочил сразу, едва Катя в дверях показалась. Она испугалась даже, вздрогнула. Дежавю какое-то. Нехорошее. Успокоил, как мог. Потом ключи попросил. Она отдала, не спрашивая, и до машины себя довести позволила, на сиденье посадить пассажирское. Он тоже сел, на водительское. И опять с места все не трогался. А она снова не раз уже слышанное: — Андрей, ну зачем ты, не надо было… — Соскучился очень. Увидеть хотел. Увидеть. О большем просить не решался. Хотя коснуться хотелось невыносимо. Рук. Губ. Волос хотя бы. Не смел. Зато то единственное, самому себе разрешенное делал с жадностью, насыщаясь безотрывно, каждую черточку впитывая. — Андрей, ну что ты так смотришь, что? — Запоминаю. Долго теперь не увидимся. — Полторы недели всего осталось, — улыбнулась даже. А у него и дыхание перехватило — так давно ее улыбки не видел. И спросил невпопад вдруг: — Кать, а тебе цветы какие нравятся? А то, может, я не те вовсе. Я ж не знаю совсем… Не ответила, в глаза ему посмотрела только, внимательно, ласково даже — если б он поверить в это мог. А потом волос его коснулась, им же самим, ожидаючи, взъерошенных, пригладила бережно — пальцами, которые не болели почти больше. Срастались успешно. И тогда он к ней потянулся весь, произнес едва, с сердцем замирающим: — Обниму, Кать… можно?..
А когда окончательно вернулся, через полторы недели эти бесконечные, опять прямиком в кабинет к ней устремился. Теперь-то знал уже, что не будет встреч никаких. Поважнее мероприятие. — Покажи, Кать… — Что? — Руку покажи. Чуть замешкавшись, протянула ему все-таки, хотя наловчилась уже скрывать на людях, прятать исподволь, чтобы внимания не привлекать ненужного. — Незаметно уже почти. Ноготь вот только, и тут немного… Но Юлиана мне для показа перчатки нашла, ажурные такие, красивые очень. — Это ты красивая. Очень… И прощения снова просил, не сосчитать, в который раз уже. И если бы за пальцы только. Хотя она говорила уже, что простила. Еще бы самому себе простить. Хотя бы пальцы. Руку ее эту к губам поднес, целовал долго — осторожно, трепетно, касаниями нежными. Но и после не отпустил, задержал в своей: Катя и не поняла, откуда у него кольцо вдруг взялось и как на пальце ее оказалось — том, не перелом где, трещина. — Великовато чуть-чуть, — вздохнул расстроенно, — но это ничего, поправимо. Все-все, Кать, поправимо, правда же?
Последний раз редактировалось Лёлишня 10 июн 2020, 22:29, всего редактировалось 1 раз.
|