|
9.
Он сбежал с подиума; раздались первые аккорды музыкального сопровождения, и на зал обрушился новый, еще мощнее, залп аплодисментов: на подиум вышел Милко…
До последнего Андрей, посмеиваясь, ожидал в сторонке, глядя, как борются в Воропаеве желание уязвить его и сознание своей беспомощности. Уж что-то, а представительские функции явно больше удавались Андрею… Да и остальное… Но здесь он останавливал себя. Хватит этой песочницы, хватит двоих вымазанных в грязи и слезах мальчишек. Да здравствует ринг, на худой конец баскетбольная площадка… Если и победить, то в честной борьбе.
Открыв показ, он спустился к небольшой группе, в которой стояли только близкие. Ближе всех была Алла… Официант подошел к ним с подносом. Ответив на похвалу матери - поцелуй в щеку, Андрей взял для Аллы стакан с коктейлем, протянул ей.
- Ты не будешь? - разочарованно нахмурилась она.
Покачал головой…
- Почему? Наверняка же подготовка была напряженной. Расслабься. Даже глоток не хочешь?
- Нет, Алла. У меня все наоборот…
Да, пить больше не хотелось. И одиночество обступило своими тенями плотно, взяло в кольцо. Родители, Малиновский, Алла, Кира… Но, в конце концов, они были ближе всего остального, что ощущалось чужим; наверно, это неправильно - ощущать все чужим, но уж как есть…
Даже к музыке он стал относиться странно. Пока не начались все эти прения Воропаева с самим собой и не наступило время выходить на сцену, с какого-то момента начала тяготить обычная музыкальная поп-солянка, льющаяся из динамиков… Сказал об этом Алле, чтобы что-нибудь сказать. У нее было растерянное лицо, она его не поняла, - но силилась понять, потому что это для нее так и оставалось важным. Он старался этого не замечать, чтобы не пришлось объяснять, что для него самого сейчас было важно…
- Юлиан, мы можем что-нибудь сделать с этой музыкой? - спросил у подошедшей Юлианы.
- Ну, господин президент, вам не угодить. - Юлиана не обиделась. - Чего же вам хотелось бы?
- Если уж что-нибудь обязательно надо, то что-нибудь старенькое. Чтобы душу пробрало…
- Гостям, - категорично кивнула Юлиана и задумалась. - Но только на те пятнадцать минут, что остались до открытия показа! - И пальчик, словно кончик зонта, предупреждающе ткнулся ему в грудь.
Она исчезла где-то в глубинах служебок, и через десять минут из динамиков полился голос Джо Дассена… Андрей постоял, подняв бровь, привыкая. Совсем старенькое. Но то, что нужно, странно родное. Может, когда-нибудь он уже жил так - на чистовик, не понарошку? Пока не началась игра в жизнь…
«Душу пробрало…» Несколько минут ему было почти хорошо. Надо учиться жить! Но рука продолжала нащупывать в кармане телефон.
Сейчас, памятуя о добровольно взятом на себя обещании сделать для Аллы эту вечеринку результативной (все, что угодно, только не этот ее взгляд жертвы - надеющийся взгляд), он повернулся к ней.
- Пойдем, я познакомлю тебя…
Он подвел ее к Репину, директору крупной московской сети магазинов.
- Вот, рекомендую, Игорь. Алла Ковальчук, производитель хорошей одежды в Украине, скоро - по франшизе «Зималетто»… - Он не договорил.
В дверях, ведущих из холла, стояла Катя. Катя Пушкарева, маленькая инопланетянка с малонаселенной планеты его любви: он да она, о которой только что лично ему пел Дассен… Как она здесь? Слетела когда-то случайным перышком, а сейчас - с кончиков его пальцев, нащупывающих телефон, на его вечно неприютную твердь.
Платье у нее было лаконичное, с рукавчиками «кимоно»; воротник округло и глубоко открывал ключицы, и струящиеся бирюзовые складки легко спадали до коленей… Только до коленей. Очки она в Лондоне купила новые. Вот, такая пришла…
На Андрея словно пахнуло свежей зеленью и какой-нибудь «свободной» водой - морем, речкой - с новообретенного его острова…
Не обращая внимания на Репина и Аллу, он быстро пошел навстречу маленькой женщине, вошедшей в зал. Взял за руку, провел на всякий случай на несколько шагов внутрь.
- Как хорошо, что ты… что вы здесь. Отец будет очень рад.
- А ты?
Его лицо смягчилось.
- Ты же знаешь. Но ты не позвонила…
- Я пришла… Пришла к тебе. Ради тебя. Я не хотела говорить по телефону, мне нужно видеть… Ты можешь уделить мне несколько минут? - Она взволнованно, неуверенно взглянула на зал, на выходящие из него двери. - Может быть, в гримерке? Там ведь сейчас пусто?
Воспрявший духом (птица Феникс, влюбленный глупец!), он улыбнулся.
- У меня есть идея получше.
Ему стало удивительно легко. Она была легкой! Словно все это время понадобилось ей для того, чтоб сбросить груз... И, стараясь не думать об этом мираже, просто снова взяв ее за руку, через толпу и столы, обтекая ряды со зрителями, мимо Аллы (у той печально и… тепло дрогнул взгляд, обращенный на них), Юлианы, Малиновского и других, - повел ее к дверям, уже распахнутым из-за духоты. Эти двери вели на опоясывающую этаж широкую открытую конструкцию - не то террасу, не то балкон. Летом сюда выставлялись столики, вот и сейчас банкет не ограничится лишь залом… Но пока торжественная сервировка здесь еще нетронута, строга. Андрей присел на балюстраду. Аромат не уходил, стал как будто еще гуще. Все просто: прямо к отелю, к балкону подступал сад, который к ночи щедро и пряно распахся.
- Лето… - вдруг прошептала Катя. Она словно была обескуражена этими запахами, природой, самим сознанием наступившего времени года. Как бы ни обманывала она себя, спасаясь, - все эти месяцы продолжала жить зимой, всем тем, что она означала.
Жалость к ней и ожесточение - на себя поднялись в нем.
- Да. Быстро идет время.
Он протянул руку.
- Иди… ко мне?..
И она подошла послушно, встав близко. И его глаза заслонили сад, лето; они и были всем этим для нее.
- Прости меня еще раз. За все. Если не хочешь быть со мной, я пойму, Катя. Говори, как есть… Только ты должна знать, что тогда ни в чем, кроме ребенка, для меня не будет смысла.
- Для меня тоже, Андрей…
Он внимательно посмотрел на нее.
- Но ты ведь этого хотела? Хотела только ребенка, а меня - нет?
- Я попробую объяснить…
Она обошла его и тоже прислонилась спиной к балюстраде. Своей рукой он чувствовал ее плечо. Через затемненное стекло стены был виден зал, долетали приглушенные теперь, после того, как Андрей плотно прикрыл двери, звуки праздника.
- А как же эта девушка? Та, с которой ты разговаривал? - вдруг спросила она.
Искоса, из-под ресниц посмотрел на нее.
- Так, из Киева… Важный партнер для «Зималетто». Ты долго стояла в дверях? - еле заметно улыбнулся он.
Она, совсем как прежняя, полудетски-сокрушенно кивнула.
- Вы ей нравитесь…
- Да.
Он нащупал ее руку, легонько сжал.
- Я люблю только тебя. Не будем говорить о других. Других нет.
И, соскочив с балюстрады, увлекая за собой и ее, он отвернулся от отеля, от зала прочь. Теперь они стояли лицом к саду, еще ближе друг к другу. Головы их почти касались.
- Ты меня ударил… понимаешь? - услышал он ее тихий голос рядом. - Было больно… я все время ждала нового удара… Я хотела, чтобы ты признался, только так можно было очиститься. Но ты не признавался…
- Сначала боялся, а потом уже не мог. Из-за тебя, из-за ребенка…
- …и я поняла, что придется жить с этим всю жизнь. И только одно… только одно могло помочь. Я захотела этого ребенка, захотела, чтобы он появился на самом деле. Мне казалось, что если я дам тебе новую жизнь - в малыше, он поможет мне примириться с тобой. Я не хотела вспоминать о тебе плохо, я как с ума сошла, только и думала об этом. Я ждала… и, когда все подтвердилось, была самой счастливой. Как будто шла по снегу, по сугробам, и вдруг оказалась в летнем лесу. Вернее, в весеннем. Я ведь жила в Хэмпстеде. - Улыбка мелькнула, но тут же исчезла. - А если бы рассказала, все опять началось бы сначала…
Она замолчала. Нахмурившись, Андрей смотрел на верхушку клена, которую под балконом шевелил легкий ветер. Почувствовал ее вопрошающий взгляд и тоже посмотрел на нее.
- Я понимаю, я тебя понимаю…
…И вдруг его губы, его запах приблизились, и она не смогла отвернуться, даже отклонить голову. Он дотронулся губами до уголка ее губ, вздохнул и чуть-чуть отодвинулся…
- Прости. Говори, Кать…
Чувствуя, как щекам становится горячо, она попыталась продолжить, но теперь спокойствие было нарушено и слова, и мысли были сбивчивы. Говорить? Что? Вроде бы все ясно…
- Почему ты не оттолкнула меня сейчас? - тихо спросил он, чтобы помочь ей.
- Я… я люблю тебя... - Он обнял ее. - Я не переставала любить тебя. - Он прижал ее к себе. - Только я думала, что буду любить ребенка - вместо - тебя… А потом…
- А потом?
- А потом я поехала к твоим родителям. И… и все изменилось. Я поняла, что это ошибка, что я никогда не смогу тебя заменить. Ребенку... и себе. С последним я бы справилась…
- Ну, конечно… - усмехнулся он. - Значит, я оказался прав и ты собиралась только сказать о ребенке?
- Не смейся. Нет. Я увидела тебя и почувствовала, что не хочу больше бороться. Что это не нужно. Ты поцеловал меня… и я поняла, что хочу, чтобы этот вечер не заканчивался никогда. - Они посмотрели в глаза друг другу. - А потом пришла Маргарита Рудольфовна и сказала одну фразу…
- Какую?
- О том, что это я заменила. Заменила тебе Киру и всех других… Она сказала это жестко, может быть, хотела задеть меня - и, наверное, поэтому я поверила.
- Поверила, - выдохнул он и прижался губами к ее виску. Они стояли молча, долго…
- Ты выйдешь за меня замуж?
- Замуж…
- Да… Мне надоела такая жизнь. Я хочу видеть тебя каждый день, каждую минуту.
- Но ведь мы совсем не были вместе…
- Ошибаешься. Каждый день, каждую минуту… - И после паузы он серьезно сказал: - Или ты считаешь, что нам надо «проверить чувства»?
И такая тоска появилась в его глазах, что она невольно улыбнулась. И вместо ответа погладила его по щеке.
Они еще поговорили, и, когда было произнесено последнее слово, он поцеловал ее по-настоящему, обнимая бережно, но уверенно. Он почти не боялся навредить ей; его руки как будто знали, как делать так, чтобы не причинить ей неудобства. Вот почему новость о ребенке, о существующем ребенке, так легко, так естественно вошла в его жизнь...
Они ступили с балкона в зал, и тут же, у порога, наткнулись на Киру. Андрей продолжал обнимать Катю за плечи. «Здравствуйте, Кира Юрьевна…» Кира побледнела. Ее глаза встретились с глазами Андрея. В перехлестнувшихся взглядах был призрак грядущего совета акционеров…
Бледнея все больше, Кира быстро, почти бегом, отошла от них. Чуть не столкнувшись с Маргаритой, не бросилась ни к ней, ни от нее - помедлила немного, словно почувствовав что-то. И недаром: что-то и во взгляде неудавшейся свекрови не понравилось ей, и она метнулась в сторону и растворилась за спинами гостей, уже столпившихся у подиума в ожидании выхода известного певца. Маргарита направлялась к сыну и Кате…
***
А Малиновский продолжал доставать своим тотализатором. Собственно, счет был единственным: 3:2. Победный или разгромный. Если разгромный, то…
- То ты не должен даже в сторону Киры больше смотреть! - категорически заявлял Роман.
- А я не смотрю в ее сторону. Ты разве не заметил?
- Заметил. То-то и оно, что заметил. Я тебе, Жданов, этого никогда не прощу. Так бездарно профукать предвыборную кампанию! Выставить свою кандидатуру и ничего, ну ничегошеньки не сделать! Вот что ты в Лондоне делал, скажи мне, три дня, часы по Биг-Бену сверял?!..
- Я поговорил с отцом, если ты помнишь. Долго сидели… Только я это делал не ради выборов, а ради компании.
- Ну, конечно. Конечно, Жданов! И теперь ты будешь обычным безработным акционером, с чистой совестью наблюдать за тем, как Воропаев ломает все, что мы сделали! Или папа обнадежил тебя?
- Нет. Нет, мой юный друг. Мы о выборах не говорили. Свое мнение на этот счет папа держит при себе. Ну, глупо с его стороны было бы откровенничать со мной о том, что он желает видеть в президентском кресле Александра… Согласись, - потребовал он.
- Соглашусь…
- Тема закрыта, - удовлетворенно кивнул Андрей, защелкивая портфель, из которого во время разговора вынимал бумаги. Тему он действительно считал исчерпанной. Он сделал все, что мог: помог отцу подвести итоги антикризисного периода, проинформировал о своих новых планах и предложениях. То же самое в рамках регламента сделает на совете. Всё! Целенаправленно убеждать Киру - увольте… После того, как она узнала, что он с Катей, она и сама в его сторону смотреть не желает… И это - счастье, мой глупый Малиновский.
- Осиротели мы, - в очередной раз вздохнул Роман, упрямо утопая в своем ускользающем кресле. - «Ника-моды» больше нет - кто мы теперь, Жданов? Вот никогда не думал, что буду жалеть, кода мы выберемся из ямы… На блюдечке с золотой каемочкой Воропаеву «Зималетто» преподнесли!
- Перестань, Малиновский. Мы все это заслужили. Папа обмана мне никогда до конца не простит… А кричать о несправедливости - это удел слабых, Малиновский…
- И все-таки я не понимаю, почему ты не воспользовался последними деньками «Ника-моды». В конце концов, Пушкарева могла бы поратовать за тебя. Насколько я понял, она имеет на твоего родителя неслабое влияние. Вот она, любовь!..
- Ой, Малиновский…
Со счастливой улыбкой он руки за голову заложил и откинулся на своем, тоже ускользающем, стуле.
- Ничего ты не понимаешь. Не хочу я, чтобы кто-нибудь «ратовал» за меня. Тем более Катя… Достаточно она настрадалась, пусть отдохнет от нашего террариума. Я дождаться не мог этого проклятого заседания…
- Ну да, приближал наш конец…
- Не наш конец, а то, когда Катя перестанет быть связанной с «Зималетто». Не мог избавиться от мысли, что в глубине души она все еще продолжает бояться, что я с ней из-за компании. Знаешь, как пошутил ее отец? Шутки у него специфические… Сказал, что у нас «взаимовыгодный союз». Так вот: я не хочу никаких взаимных выгод с любимой женщиной. Хочу, чтобы она была просто счастливой. Моей женой…
- Ты подожди годик-два. Пал Олегыч опять ее в компанию позовет, - иезуитской улыбкой поддел его Малиновский.
Но он - невозмутимо - улыбнулся.
- А я не против. Посмотрим через годик-два…
***
Просто счастливая Катя в этот день с утра перебирала и раскладывала вещи, привезенные из Лондона. Задерживала в руках каждое платье, блузки, шали, вспоминала… Несмотря ни на что, это было хорошее время. Она занималась любимым интересным делом, познакомилась со многими людьми… в конце концов, здесь она поняла то, что помогло обрести самое дорогое. Возможно, когда-нибудь «Зималетто» совсем перестанет означать для нее беду, станет даже воспоминанием - безболезненным…
Вчера утром до самолета оставалось еще три часа, и они с Андреем гуляли по «ее» парку в Хэмпстеде. Воздух был чистым, промытым дождем, полным надежд… Андрей теперь все время улыбается; правда, они оба еще немножечко не верят, что это навсегда. После заседания суда вздохнули свободней - но вскоре снова появилось напряжение: ситуация с «Зималетто» все еще не ясна. Как же ей хочется, чтобы его желание исполнилось… Он заслужил, он достоин... Но она восхищается и тем, как он отказался от «дополнительной» борьбы, и уважает его отказ от ее вмешательства. Она не ошиблась, когда остереглась высказать свое мнение Павлу Олеговичу. Она в Андрее вообще не ошиблась…
Андрей даже о помолвке и ребенке до выборов не хотел отцу говорить. Если победа - то «чистая». Да разве Маргариту или Киру удержишь… Катя почти не надеялась, что их отношения до совета удастся сохранить в тайне. Правда, Жданов-старший держался, как всегда, ничем не выдавая своей осведомленности.
Вчера они чуть не опоздали на самолет… Как ни старались, ни следили за часами - все равно пришлось последние полчаса собираться сломя голову, а потом нестись в аэропорт. У Славы, прождавшего их возле дома час (когда, подойдя к окну, Катя увидела машину, на ней еще ничего, кроме пледа в бело-голубую клетку… не было), желваки перемалывали лицо от напряжения, когда с оглушительной скоростью он пытался по благопристойному Лондону их в Хитроу доставить. На заднем сиденье Андрей беспечно обхватил ее плечи рукой.
- Останемся, и все.
- А выборы? - Она положила руку ему на грудь, стараясь заглушить в себе медленно и неуклонно приближающиеся с его объятием звуки танго…
Он ничего не ответил…
- Катенька, примерка. Ты готова?
- Да-да, - поворачиваясь от открытой дверцы шкафа, сказала она. - Пять минут, мамочка. Ты предложи Людмиле Семеновне чаю.
Платье она шьет не в «Зималетто»…
Взгляд постоянно возвращается к часам. В каком волнении сейчас, должно быть, бьется сердце и у Андрея. Она бы уже с утра держала сжатым кулачок, если б была уверена, что Кира окажется выше обид. Правда, ставила Катя и на другое.
Ведь по-новому увидела она и знакомства - старые…
***
Первой голосовали кандидатуру Воропаева. Андрей старался не обращать внимания на расплясавшееся сердце. Глупо волноваться о таком, у него есть о чем волноваться теперь, есть… и все-таки волновался.
Сидел, не глядя ни на кого, опустив глаза в блокнот. Он пытался представить себе проступающим на белой бумаге лицо Киры - в разное время их знакомства. Зачем? Может быть, чтобы оправдать ее неприязнь и примириться с нею… Его взгляд все-таки скользнул в сторону. Обе руки Киры, две руки с красивыми пальцами и кольцами на них, лежали на столе покойно, неподвижно. Он повернул голову и встретился глазами с Малиновским. В глазах было насмешливое торжество и - что-то подсказало - призыв все же посмотреть на акционеров.
Не только на Киру.
На всех.
Андрей поднял голову… С переплетенными в замок пальцами, пристально глядя на него, сидел на своем месте отец. Глаза Маргариты сияли каким-то особенным, ослепительным огнем. Александр, не теряя присутствия духа, постукивал пальцами по столу (опять пальцами! не голосование - театр восточный), все еще надеясь, что бездействие акционеров - всего лишь промедление. И только Кристина держала в руках традиционный плакатик с поцелуем а-ля Мерилин Монро - не пожалела для такого случая губной помады…
- Я предлагаю проголосовать кандидатуру Андрея и, если возникнет необходимость, затем объяснить свое решение, - негромко, взвешенно сказал отец, сразу вслед за этими словами поднимая руку.
- Возникнет, конечно, возникнет, - хрипловато начал Александр, но не договорил: увидел поднятую руку Киры. Предательство сестры подкрепило предсказуемое голосование Малиновского и Маргариты. Все было кончено…
- Четыре - один! - восторженно прошептал Андрею на ухо Роман. - Четыре - один! Победные…
Отец поверил в его идеи и оценил проделанное в период реабилитации. Но он, конечно (ну, конечно же), не может безусловно ему доверять… Условие такое: если до Нового года акционеров не устроят его действия на посту президента, будет ставиться вопрос о переизбрании. Отчет - еженедельно… (Будет Зорькину чем заняться в его, теперь уже по полному праву, кабинете, с отрешенной улыбкой подумал Андрей).
Воропаев молча, гордо покинул поле брани. За ним верный оруженосец Ветров и сестра милосердия… просто сестра.
Кристина. А Кира ушла чуть позже, отдельно. Тоже ничего сейчас не объясняя. «Будет еще время и возможность», - многообещающе сказала она. Оставив Андрея размышлять, не начинает ли он новую борьбу. Не проголосовала ли она за него - ради этой борьбы…
Они выпили шампанского в его кабинете… в его… кабинете с родителями и Малиновским. Он сказал отцу, что женится, что скоро станет отцом. Отец поздравил его. От всей души… Судя по лицу матери, он действительно ничего не знал; и все же выражения его собственных глаз Андрей никогда до конца понять не мог, так и останется он для него человеком-загадкой. А для его умницы Кати, похоже, нет; первое, что она сказала, было: я знала…
Да, сразу после совета (как и всегда потом ездил) он поехал к Пушкаревым. Вот кто устроил настоящий праздник… Эти люди и грустят, и радуются от чистого сердца.
Никакого Нового года он не боялся. У него все получалось. В августе он женился и теперь уже вместе с Катей ездил в гости к Пушкаревым. За окнами их спальни, один и за другим, танцующими облаками плыли рассветы. Правда, несколько в конце осени ему пришлось провести одному… В первый день зимы на рассвете (края окошек подернула тонкая розовая корочка льда) у Кати родилась дочка. В палате они вынимали ее из кроватки и, прижимаясь друг к другу головами, смотрели на нее. Но она хмурилась, и, повинуясь словно осознанному направлению ее молочно-синего взгляда, они отодвигались, освобождая ему путь. И тогда с серьезным дружелюбием впитывала девочка льющийся из окна зимний свет - ведь и этой их зиме, как предыдущей, -
она
была
родной
дочерью…
10 января - 28 февраля 2011г.
КОНЕЦ
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
) утра и доброй недели! 
Понимание, любовь, нежность, радость, всё здесь!
