НРКмания

Форум любителей сериала "Не родись красивой" и не только
Текущее время: 29 мар 2024, 17:54

Часовой пояс: UTC + 4 часа




Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 227 ]  На страницу 1, 2, 3, 4, 5 ... 12  След.
Автор Сообщение
 Заголовок сообщения: Мачеха-зима
СообщениеДобавлено: 08 фев 2011, 14:49 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 21 окт 2007, 16:37
Сообщения: 9908
Откуда: Беларусь, г.Минск
Ку-ку! :victory: Ну, что... попытка номер два? :-D

Всех приветствую, всем еще раз огромное спасибо за отзывы; отзывов неизбывно жаль, но надеюсь на то, что еще наговорим. :-) :Rose:

Огромное спасибо Оле-Olgina и Татьяне-Синаре :bravo: за помощь в восстановлении чистовых вариантов глав (из-за окончательной правки в окне поста у автора часто только предварительный вариант сохраняется :dwarf:), а также за сохраненные стихи, которые приносила после глав Margarita. :Rose:

_________________
Огонек


Последний раз редактировалось natally 08 фев 2011, 15:14, всего редактировалось 1 раз.

Вернуться к началу
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения:
СообщениеДобавлено: 08 фев 2011, 14:52 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 21 окт 2007, 16:37
Сообщения: 9908
Откуда: Беларусь, г.Минск
Мачеха-зима

1.

В почтовом ящике лежало несколько писем и открытка. Катя посмотрела: какой-то Александр Буйко перестраховался и задолго до праздника поздравил папу с 23 февраля. Она нерешительно взглянула наверх. Путь обратно, в квартиру, представлялся немыслимым. Папа потом сам заберет свои газеты.
Она не спала всю ночь и, выйдя на солнце, почувствовала себя опьяневшей. Лучше бы напилась на самом деле…
Снег искрился на солнце. Ослепительный - обман... Она даже не щурилась. Золото оказалось дешевыми блестками, снег - тлеющим прахом. Обманщица-зима прикидывалась живой. Улыбалась, звучала волшебной музыкой… обдумывала, как ударить поизощреннее, отравить дыханием тлена-притворства. А ведь она считала себя не приемной - родной дочерью этой зимы…
Изменить ей с летом! Убежать далеко-далеко, на теплый край света, к настоящим краскам и цветам. Нестерпимо заманчиво, желанно… неосуществимо. Пока «Зималетто» остается в залоге у «Ника-моды» - все, все бессмысленно. Она - шарик, который наперстком накрывает глупый, но ловкий мошенник. Не дает укатиться, потеряться, пропасть. Никто не угадает, где шарик, наперсточник - знает всегда. «Зималетто» - не палатка в Коньково…
Рассказать? До тех пор, пока «Зималетто» у нее в руках - такая же бессмыслица, как и бегство. Он ничего не поймет: брови поднимет - игрушка сломалась - примется ремонтировать, продолжать врать… Даже представлять больно, на какие уловки он может пойти, с таким изобретателем в помощниках, как Малиновский. А она будет слушать всю эту ложь и думать: если бы это могло быть правдой… если бы это могло правдой быть. В таком аду жить не может ни один человек, и никто этого от нее не потребует.
Сам. Он должен признаться сам. Не оставить ему выбора, поставить перед необходимостью. Вынудить открыться. Только так можно будет стряхнуть с себя эту историю и жить дальше. Кое-как, но жить дальше.
…Как?

С этого дня у нее появилось нечто странное: в любой момент уходить по видимому только ей коридору. Обугленные деревья, сморщенные кучки сугробов… Набор смутных бессмысленных образов, но для нее в них был смысл, а больше никто и не видел.
Зато видели ее незрячесть, ее уходы. Андрей уже замечал. После того, как это случилось с нею в разгар совещания с «Макротекстилем», бросил пару пристальных взглядов и, когда все ушли, зашел в каморку. Напомнил о предстоящей вечеринке Волочковой, увлекся, забыл о своей тревоге. Улыбка дышала самодовольством, и был он воодушевлен… Она хмурилась, со всем соглашалась, смотрела на него и думала, думала…
Ненадолго отвлек женсовет. Отвлек внешне, только чтобы «встать-пойти». Отвлечься по-настоящему уже не получится. Никогда.
И, слушая всхлипы-рыдания Светы и восклицания-реплики остальных, думала о своем. Постоянно, е-же-секундно шла работа…
Машка говорила:
- Свет, ты только не удивляйся, я спросить хочу… Сколько у тебя с Захаром не было?
- Чего не было? - не поняла Светлана. Вместе с сигаретным дымом Ольга Вячеславовна издала обреченно-укоризненный вздох…
- Ну, чего-чего… того самого. Секса…
- О господи, Маш. Это-то тут при чем? Что за дурь тебе в голову лезет?
- И вовсе не дурь… Просто, если не очень давно не было… или не очень давно - было?.. можно сказать, что ты беременна. И вопрос о дележке квартиры сам собой отпадет! Никакая Марьяна уже сделать ничего не сможет. Не станет же он делить квартиру с беременной женщиной?..
- Ох, ну и фантазии у тебя, Маша. - Слезы Светины высохли. Девицы, смеясь, покуривали. - Во-первых, «не очень давно» - это пять месяцев! Во-вторых - если он на двоих уже имеющихся детей наплевал, как его третий-то остановит? Ну, и в третьих - как я про такое врать стану…
Стоящая за их спинами, никем не замечаемая Катя медленно голову подняла... Посмотрела в зеркале на незнакомую женщину с коричневыми кругами под тяжелым, пронзительным взглядом почти черных глаз. Что вокруг этого поверженного лица делали легкомысленные косички, было непонятно совершенно. Словно она прислонилась лицом к овальной прорези в нарисованной на картоне фигурке…
Как всегда, как уже со вчерашнего дня, отплакав и отволновавшись навсегда на полу и в каморке, - без волнения, с металлической ясностью в голове подумала: не очень, конечно, давно, но - достаточно… Во время первого снегопада-мошенника…
- Я заставлю тебя признаться, Андрей Жданов…
Она так и не поняла, сказала ли это вслух.

Андрей пришел, чтобы договориться окончательно. «Это будет очень хороший вечер, Катя», - многозначительно повторял… На этот раз она тоже сияла, глядя на него снизу вверх. Подкатилась к нему на стуле, пока он рассуждал о том, куда они могут поехать после вечеринки.
- А у меня есть новость еще лучше… Андрей… - И неожиданно вскочила к нему со стула, обвила шею руками, хрупкая и наивная.
- У нас будет ребенок. Я так рада.
Она улыбалась, зажмурившись. Черный лес. Зимний, но черный. Голые руки ветвей, мерзлая трава в черном снегу, который рассыпается, едва ступишь в него. Пепел… Пепел зимы.
Она не видела Андрея, но знала: это он чувствует себя сейчас хрупким и наивным. А ее невесомые руки кажутся ему плетьми или веревками, душат его. Знала о его растерянности и неуверенности. Скорей бы, скорей… Но он молчал. Замер, словно она обняла его только затем, чтобы - вонзить в него нож.
Но так оно и было. Неужели он не чувствует нарочитости? Ведь она даже не потрудилась обрамить свое сообщение хоть сколько-нибудь растерянной игрой. Почему он не смеется, не негодует, не выводит ее на чистую воду - попутно выводя и себя?..
Все тяжелее ноша. Она взвалила ее на себя сама. И она тяжело упала обратно на стул. Андрей все же сделал машинальное движение, чтобы подхватить ее, потом опять выпрямился. Она уже отъехала и продолжала улыбаться ему из своего угла.
Его лицо было серым.
- Ты не рад?
- Ну… что ты…
Он попробовал улыбнуться, и улыбка его тоже была серой.
- Ну, что же ты ничего не говоришь? - ее лицо дрогнуло в легком сомнении. В обиде, пока неуловимой.
- Я… - словно отгоняя от себя тень ее объятия, освобождаясь от нее, он с силой сжал руки в замке перед грудью. - Если это не шутка, то - это неожиданно… очень неожиданно.
- Вы считаете, я могла бы так пошутить?
Уже без улыбки, в упор, она смотрела на него… После минуты борьбы и неподвижности его серый взгляд дрогнул, опасливо, суетливо ожил.
- Конечно, нет. Я очень рад, так же, как и ты. Но… это все меняет. Ты понимаешь - все…
- Конечно, понимаю, - она вздохнула, но, видимо, не в силах сдерживать свою отныне обнимающую весь мир радость, снова засветилась улыбкой. - Но этому я тоже рада, Андрей. Разве ты не понимаешь? Конец неопределенности, конец твоей бессоннице. Все решилось само собой.
- Да-да, конечно…
Он сделал несколько неуверенных шагов к двери, но резко обернулся и вернулся к столу.
- Но все не так просто. Ведь я объяснял тебе, Катя… Я не могу отменить свадьбу, по крайней мере, до совета директоров. Ты хочешь, чтобы Воропаев разорвал фирму и меня заодно на куски? Ты этому радуешься, Катя?
Она оскорбленно побледнела и отклонила голову назад.
- Нет, я не этому радуюсь… Впрочем, я поняла. Забудьте о том, что я сказала. Это моя проблема, и я справлюсь с ней сама.
На его лице появилось раскаянное, досадующее выражение.
- Да нет же, Катя, ну что ты говоришь…
Он начал обходить вокруг стола, чтобы подойти к ней, но снова замер, остановленный телефонным звонком. Катя взяла пару бумаг со стола и начала просматривать. Продолжая смотреть на нее, Андрей разговаривал с Кирой, но та, видимо, говорила такие вещи, что он не мог оставаться здесь. Пришлось выйти. Катя положила бумаги на стол, а на них - голову.
Если не признается, какой смысл мучить его? Он боится, он весь посерел от страха. Она отомщена и будет еще больше отомщена после нескольких страшных дней и ночей, проведенных им в аду. Что может быть страшнее сознания собственной трусости? Нет, не о том она думает… Она постоянно забывает, что ошибалась на его счет… Дело в страхе за фирму, и для него это страшней, чем для другого - муки совести. Но какой смысл в мести? Она надеется, она все еще просто надеется, что он выдаст себя…
Она услышала, что теперь он разговаривает с кем-то другим. Соединилась, включила громкую связь…
Андрей шепотом орал на Малиновского. Обвинял его в том, что по его вине ему теперь придется «все это» расхлебывать. Малиновский слабо отбивался… А потом прикрикнул: не раскисай, как мальчишка, возьми себя в руки! Нет ничего неисправимого…
- И как, по-твоему, я буду все это исправлять?!
- Ну как, как… другого способа еще не придумали. Тихо!.. Не ори и не взрывайся, а помолчи сейчас и подумай. Можешь к окну подойти, у тебя так лучше получается… Хорошенько подумай. До моего возвращения. А я приеду, решим, как из этого дерьма выбираться… А пока держи ее под присмотром и не вздумай обидеть как-нибудь или, не дай бог, оскорбить… И вообще, не мешало бы выяснить, точно это - или так, ее мечтания…
- Да не такая она, Малиновский… Не стала бы просто так говорить… Ладно, все, давай быстрей приезжай.
Катя нажала на кнопку и продолжала лежать головой на столе. Дверь открылась, и Андрей снова вошел, и черный снег заскрипел, как настоящий, но разоблачительно взвился легкой пылью под его ногами. Дорожка его следов по пеплу любви - от двери до стола… Как он наглаживал раньше щекой дверной косяк, прежде чем ступить на эту дорожку… Она приподняла голову, безучастно глядя на него. По-видимому, если и успокоил его разговор с Малиновским, то мало. Был он все так же растерян и не удовлетворен.
- Катя, вы, наверное, не захотите сегодня ехать на вечеринку? - неуверенно спросил он.
- Почему же? Что изменилось?
Уголки его рта опустились. От утреннего воодушевления не осталось и следа.
- Ничего, вы правы. Ничего не изменилось. Едем.
Она вздохнула, смягчаясь.
- Нет, Андрей Палыч. Правы вы. Я понимаю, вам надо отдохнуть. Обдумать. Я тоже чувствую себя неважно.
Его взгляд стал острым и потемнел, впервые за все это время. Впервые он подумал о том, что еще означала ее новость. Впрочем, она тоже.
- Неважно себя чувствуете? Вам плохо? Может… врача?..
- Нет. Все отлично. Я просто устала.
Корона боли тяжело легла на виски, сдавила голову. Катя закрыла глаза и в области переносицы ощутила какой-то прилив, пощипывание. Он должен уйти. Немедленно. Она улыбнулась.
- Мне кое-что доделать нужно. Вы идите, а я закончу и зайду.
- Хорошо, я буду вас ждать… Это доклад? - И заинтересованности своей не скрыл - не привык. Она всегда знала, как тяготит его положение фирмы.
- Да, - ее деловой спокойный кивок уже сочетался с изучением бумаг и озабоченными взглядами в монитор.
Он тоже кивнул, и наконец дверь закрылась. Катя едва успела выхватить из ящика стола пачку салфеток - струйка крови уже потекла из носа по губам.

Можно было не опасаться, что он возобновит свои военные действия - по крайней мере, сегодня. Он наверняка едва заставил себя даже подвезти ее. Катя, не протестуя, села в машину. Ничего уже не испортить. Хуже, чем есть, не будет. Это даже своеобразное утешение - во всем можно найти что-то хорошее, даже в смерти.
- Ты… уверена? - тихо спросил он, сидя с ней в машине у подъезда. - Не может быть ошибки? Честно говоря, я не представляю, как это могло получиться…
- Всегда может быть ошибка, - ответила она, и он умолк огорченно.
Руку в перчатке сжал и разжал на руле.
- Ты не должна думать обо мне плохо. Я не оставлю тебя.
Она посмотрела на него. У него было такое честное лицо. Было ощущение, что он говорит правду.
Подождав еще немного (может, он все-таки снимет свои перчатки) - и не дождавшись, усмехнулась.
- Я знаю. Я пойду.
Она вышла из машины и удивленно обернулась - Андрей тоже стоял у своей двери.
- Катя, подожди. Я подумал… нам надо поговорить.
- Мы поговорили…
- Нет, это не разговор.
Ей показалось, что ветер дунул в лицо. И голова перестала болеть.
Но он сказал:
- Завтра. Завтра вечером мы встретимся.
- Завтра приедет Кира Юрьевна.
- Неважно. Я это решу. Но разговор состоится. А пока я хочу, чтобы ты помнила: все будет хорошо.
Без Малиновского не может определиться, подумала она. Поддержка нужна, чтобы убедили в правильности выбранного пути, решения. А сегодня будет думать, какое решение можно считать правильным.
При воспоминании о том, какое решение предлагал Малиновский, ожесточение улеглось в уже привычные пазы на висках. Наверное, она привыкнет к этой стальной окольцовке и, если вдруг она когда-нибудь исчезнет, будет ощущать пустоту.
- Все будет хорошо, - повторила она и пошла к подъезду. Этой ночью еще несколько раз шла из носа кровь.

-------
Последний бастион

прозренье наступает поздно… запутавшись в своих сетях
уже не замечаю звёзды и в сердце поселился страх…
сменило счастье оперенье, прервав свой радостный полёт…
а сон, дурманящим забвеньем, меня от боли не спасёт…
и вот стою на пепелище своих несбывшихся надежд
став в одночасье просто лишней, перешагнув судьбы рубеж
я понимаю: нет возврата… открыт обидам грустный счет…
иллюзий горькая утрата по венам сталью полоснёт…
холодный разум студит душу… за пеленою забытья
последний бастион разрушен между двумя моими «я»…

Евгения Ренар

_________________
Огонек


Вернуться к началу
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения:
СообщениеДобавлено: 08 фев 2011, 14:53 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 21 окт 2007, 16:37
Сообщения: 9908
Откуда: Беларусь, г.Минск
2.

Малиновский, конечно, - приехал, как ни казалось Андрею, что вечность его одиночества вечна... Никакого решения он не принял, об этом не было и речи. Нельзя же было считать решением то, что, не имея балансира в руке, он завис над рыхло-обманчивым обрывом, в одном и том же положении, сильно отклонившись набок… В положении благородства. Ах, как трогательно. Он ждал этих слегка презрительных слов…
Он их получил.
- Ах, как трогательно, - пожал плечами Малиновский. - Дать фамилию и все такое... А ты вообще представляешь себе, что означает такая ответственность? На всю жизнь? А твои родители? А жена, заметь, я даже не говорю, что это Кира, потому что жен на протяжении многих, многих лет может быть несколько? И каждая будет получать тебя с довеском в виде наследника… А наследство? «Зималетто»? Ну, и вляпался ты, дружище…
С каждым новым вопросом все больше вжимаясь в кресла, оба посмотрели друг на друга с этих максимально дальних точек. Посмотрели как бы со стороны, как бы впервые. Действительно, бомба была не из холостых. Залог «Зималетто» детскою забавою казался… И поверить до конца нельзя.
Спустя еще некоторое время - пустых сетований Малиновского, как его угораздило, куда он смотрел, о чем он думал и так далее, - Андрей положил ладонь на стол.
- Что ты предлагаешь?
- Я уже говорил. Другого выхода, прости, не вижу. Да она и сама это понимает, стоит только как следует объяснить…
Андрей присмотрелся к нему. Сам он чувствовал себя далеко не так уверенно - странно… А в общем, ничего странного, наверное. Значит, где-то внутри он хочет этого так же сильно, насколько уверен Роман.
Эта мысль должна была бы принести облегчение, а принесла омерзение. Вот оно, значит, какое у него нутро… Послать Катю на эшафот - да за кого он ее держит, в конце концов?
Да. За кого?
Вчера, робко распрямляясь из положения эмбриона, в которое свернула его Катина новость, он уже думал об этом. Пришло время, наверное, разобраться, кто она для него и что ему вообще надо от жизни. В том-то и дело, что он не людям зло причиняет - машинкам модельным, которых добрую сотню в детстве переломал. Ей не больно. Она не человек.
Но она человек! И ей будет больно…
Он содрогнулся. Поглядев на Малиновского, снова увидел его кристально ясные глаза - и содрогнулся еще раз.
Пробормотав что-то, он выпроводил его и до вечера от разговоров уклонялся. Пусть сам по себе, балансируя только собственными руками, пусть с сильным креном, пусть вот-вот сорвешься - но все же есть надежда, что в людях, в том числе в себе самом, - увидишь людей…
А Киру ему видеть было, как ни странно, приятно. Это был предсказуемый, надежный человечек - со своими, конечно, зубками и неудобствами, но он их все знал наперечет. И в этот день тоже сбоя в программе не произошло. Жаль, что он не может объяснить этого Кате, убедить ее, что Кира ничему не может помешать. Это такой фон, подобный тем, которыми обрамляют холсты, чтобы удобнее рисовать было…
А Малиновского все-таки видеть не хотел. Получалось, что тот Жданов, чьи посылы безошибочно улавливал Малиновский, его не устраивал, и это было не впервые - после обеих ночей с Катей тот тоже упорно не желал его понять. Тут уж он прямым, настоящим был - а Малиновский не любил и не чувствовал этого второго Жданова, не верил, побаивался.
И, когда Кира ушла, при воспоминании о себе вчерашнем и о том, что предлагал Малиновский, снова стало тошно и страшно. Романа надо было избегать. И надо было зайти наконец к Кате, дать ей понять, что ему небезразлично то, что происходит. И он не трус, и не подлец. Не такой трус и подлец, как можно о нем подумать.
Вчера он просто растерялся, расплылся медузой - защита живого существа от опасности, чтобы не ярчить, не выпячиваться, слиться цветом со сбившей с ног океанской волной. Он же в озерце плавал…
Пытался припомнить скудную драматическими событиями сторону своей жизни - отношения с женщинами. Ну, было однажды… как ни смешно, горничная в элитном мотеле, куда он возил свою элитную подиумную мелкоту… Потом он ездил несколько раз в этот мотель уже к ней… Тане?.. Она тоже была милой мелочью, но доставила ему несколько неприятных минут сообщением о сбое в организме. Но и их отношения, и она сама были так ненавязчивы, что в конце концов он так и не понял, ошиблась она или что-то предприняла. Не узнал, потому что узнавать не хотел, а она не откровенничала и встреч не искала.
А потом еще раз, один случай, только уже без такого оформления… Именно - случай, мимолетность, эпизод. Увидел в своей обычной шумной компании… Ксюша? Саша?.. она была не такая, как все, востроносенькая, с телом и притяжением не в плоскость, а в пространство… Но он отвлекся на очередную привычную 90-60-90 и вспомнил о той, непохожей, только наутро, когда выяснилось, что ее увел кто-то из своих, но не такой стандартно-нацеленный. Вспомнил и забыл… Потому что совсем скоро появилась Кира, и новый мощный призыв - угасшей давно влюбленности (недаром же она была?..), как ребенка, увлек его, и на какое-то время он забыл обо всех этих -очках: Леночках, Лерочках, Сонечках. Потом потерял интерес к своей победе, и они снова появились, улеглись на прежние места, не выпячиваясь, не потрясая, уютные и одинаковые, словно ровно стриженые английские кустарники в папином саду. Так и существовали в его озерце: островок побольше - Кира - и множество мелких островков. Архипелаг Жданова Андрея…
Он не заметил, как открыл дверь каморки и уже стоял на ее пороге. Здесь - что-то совсем иное. Маленькое, теплое, преданное существо. Глупо, конечно, уже думать об этом, но иногда он светло жалел о том сладостном, легчайшем, без единого темного пятнышка «почти», которое связывало их до всей этой истории. Он так любил ее влюбленность в него. Не любовь - что-то слишком определенное и тягостное, а почти бесплотного, почти неуловимого эльфа, витавшего между кабинетом и каморкой. Это на самом деле было частью его жизни, в отличие от того, что он потом затеял… Впрочем, Малиновского он прогнал, и некому было подтвердить, и он уже ни в чем не мог быть уверен.
- Катя, ну… вы помните? Мы едем сегодня куда-нибудь, - сказал он, подходя.
- Вам этого действительно хочется?
Как-то странно она стала улыбаться. Он еще больше теряется от этой улыбки. И страшно, и бежать, и утешить хочется… и призрак фирмы стоит за плечом: попробуй. Убеги. Или утешь… Там же еще Кира со своим братцем и акциями.
- Конечно. А вы думаете, что нет?
- Я ничего не думаю, Андрей Павлович…
- Почему?.. Катя, вы изменились. Я хочу, чтобы вы успокоили меня.
- Я - вас?
Он вздрогнул, пораженный блеском в ее глазах. Блеск медленно проступил откуда-то из глубины, пока не достиг невыносимой, неправдоподобной яркости, - а потом столь же медленно начал угасать, но ему уже надолго стало не по себе.
Она боится, что он бросит ее. Это он, болван, обязан ее успокоить.
- Простите, Катя. Конечно, я неправильно выразился. Но я не смогу сейчас, здесь объяснить…
- Хорошо. Когда и где?
Вот как ему приходится расплачиваться за вчерашнюю растерянность.
- Как только вы будете готовы, - стараясь сохранить достоинство, ответил он. - Поедем в одно тихое место. Нам никто не сможет помешать.
Пристально, холодно улыбались ее глаза. С нею что-то произошло. При мысли о том, что именно с ней произошло, ему и самому стало холодно. Он все еще не мог навсегда, накрепко, всеобъемлюще запомнить. А осознать… наверное, не сможет никогда.
- Хорошо. Поедем в ваше тихое место, - она как будто посмеивалась над ним...

У него было неотвязное ощущение, что она чего-то ждет от него. Изредка оживает, и тогда словно наблюдает, ищет, а в остальное время - просто устало, терпеливо ждет. Все то время, что, сидя за столиком заштатного кафе, он пытался свести воедино все свои несвязуемые проблемы и чаяния - желание помочь ей и себе, сохранить фирму, ее и Киру, - у Кати было скучающее выражение лица. Ей словно неинтересно все это было, не волновало нисколько. Она ждала чего-то другого, качественно иного - но откуда он мог это взять, чтобы дать ей? Все его проблемы произрастали из его же жизни, их общей, можно сказать, жизни - ведь уже полгода, с первого дня знакомства, он весь перед ней, на виду. И нет ничего, чего бы она о нем не знала… чего же она ждала, иногда с легкой досадой думал он.
Поддразниваемый неожиданным новым ощущением - свободы, бесконтрольности (впервые не подпитался Малиновским), он наугад говорил то, чего, как ему казалось, она должна была ждать. Один раз это сработало, он шел по прежней схеме: когда-то она обещала потерпеть, сейчас это особенно необходимо. Совет директоров - главное, что в случае успеха может помочь им… Подождать, Катя, совсем немного подождать…
Не дослушав его, она поднялась.
- Я поеду домой, - как-то по-доброму, почти тепло сказала она.
Он запнулся и посмотрел на нее снизу вверх. Никакой борьбы, никакого отчаяния, как в прошлый раз. Эта пустота на мгновение передалась и ему. Он тоже устал. Он хочет все бросить и плыть по воле подхватившей его волны, которая сильнее. Все рассказать ей, как на духу, повиниться, признаться, как она дорога ему, и это будет правдой. Вместе они должны решить. Она всегда ему помогала.
Он почувствовал теплое изнеможение, и еще что-то мелькнуло в связи с этой анархической мыслью, но он уже побледнел: нельзя… Он поспешно вызвал в памяти Малиновского, его голос, его доводы - отменить этот саморасстрел может только он.
- Поедем, - хрипловато сказал он, поднялся, помог ей надеть пальто и пошел к выходу.
Обернувшись только за порогом, уже на улице, он увидел, что Кати за спиною нет. Ощупав глазами небольшой зал, подумал, что она решила зайти в дамскую комнату, и еще немного подождал. Чувствуя легкую тревогу, пошел опять внутрь кафе.
Он искал ее в кафе, искал в служебных помещениях, у другого выхода.
- Ушла, наверное, - вздохнула администратор, сопровождавшая его. - Здесь у нас остановка недалеко. До метро автобус подвозит.
Стеклянным взглядом он смотрел на нее. Ушла?.. Автобус?.. Огромным коричневым гладким комом земля ускользала из-под ног. Он снял запотевшие очки.
Выехав с этой богом забытой окраины ближе к центру, он наконец позвонил Малиновскому.
- У меня ничего не получается, Малиновский. Ничего… Где ты? Я могу подъехать?
- Кретин, - беззлобно сказал Малиновский. - Приезжай…
Прежде чем зайти в клуб, где сидел Роман, он позвонил Кате. Мать сказала, что она вернулась и уже спит. Успокоенный, он пошел на веселые огни, туда, где ждал его верный друг. Может, что-то еще можно исправить...

_________________
Огонек


Вернуться к началу
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения:
СообщениеДобавлено: 08 фев 2011, 14:56 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 21 окт 2007, 16:37
Сообщения: 9908
Откуда: Беларусь, г.Минск
3.

С утра в кабинете опять был скандал. Вначале она еще не обращала на него внимания, уйдя по своему пропахшему гарью коридору, но потом громкие голоса стали проникать сквозь слуховую завесу и она увидела тени за дверью. Кира проводила очередное бессмысленное расследование - кто-то вчера все-таки видел их в "тихом" кафе. Равнодушно Катя прислушивалась.
Как всегда, Кира обвиняла Андрея в излишнем внимании к Пушкаревой, он, как всегда, вяло отнекивался. Все, что он говорил о своем человеческом отношении к ней, всегда звучало за спиной Киры, когда за нею закрывалась дверь. Незачем злить Киру откровенной защитой, оно и понятно. Катя уже собиралась было снова "уйти", но услышала вдруг кое-что необычное и выпрямилась.
Кира допустила ошибку... "Мне надоело это пугало в твоем кабинете, в твоей машине и в твоей жизни, - поначалу еще сдерживаясь, уже кричала она, - надоели телефонные звонки, во время которых я сгораю от стыда! Скажи, Андрей, тебе самому не стыдно появляться всюду с этим существом, с этой… Не противно? На нее же смотреть гадко, не то что..."
- Замолчи, - сказал он медленно и глухо. - Никогда больше... слышишь?.. никогда не позволяй себе говорить так о Кате...
Катя подняла бровь. И, вероятно, что-то необычное даже в своем запале уловила Кира, потому что ее некоторое время не было слышно.
- Ну, знаешь... - сказала она наконец так же тихо и угрожающе. - Если уж ты со мной позволяешь себе так разговаривать... Ты не имеешь никакого права мне приказывать, и запомни: я буду говорить все, что хочу и что думаю, и ты - милый мой! - сильно пожалеешь, что защищаешь ее...
- Я не пожалею. Жалею о том, что раньше позволял тебе говорить о ней в таком тоне... - не теряя твердости, ответил Андрей. - Катя - очень хороший человек и очень хороший помощник. И это другим должно быть стыдно за такое отношение к ней...
Катя закрыла глаза. Как живое, увидела перед собой покрасневшее от гнева и возмущения лицо Киры… Напрасно он так ее разозлил. И зачем?.. Ах да, она же беременна. Вероятно, это что-то, похожее на совесть. А может, страх за фирму уже побуждает его совершать поступки, о которых он действительно потом будет жалеть… Нет, напрасно, напрасно.
Вчера она так и не дождалась… Представила себе, что еще какое-то время в машине придется терпеть лживые уговоры, и ушла из кафе. В автобус она не села, брела и брела, пока не дошла до метро…

А у него просто опустело в боку. В правом боку образовалась болезненная легкость. И иногда, когда он неудачно, слишком резко поворачивался или и вовсе в необъяснимый, бессмысленный момент - вскипала болью, будто не пустотой была, а чем-то существующим, только раненым или тронутым огнем или болезнью. Нет, он знал, конечно, что физиологически там что-то есть, печень, наверное, но почему-то было ощущение, что к печени это не имеет отношения.
Разговор с Малиновским вчера неожиданно возымел обратное действие. Он не вернулся к своему безумному порыву откровений перед Катей, но и предложениям Малиновского ходу больше не дал. И вообще, устал. Надоело! Ничего тут не придумаешь. Есть ребенок, не будет, а есть - вот и пляши от этого, как в поговорке, если, конечно, сил плясать хватит…
Нет выбора. И дело даже не в Кате, человеческую ценность которой он наконец вслух осознал благодаря хамству Киры (аж полыхнуло справа в боку), а в том, что путь, предлагаемый Малиновским, убивал его самого. Как мужчину, как человека, как угодно, и пусть Малиновский упражняется в язвительности хоть до утра… Но Малиновский, как ни удивительно, упражнялся недолго. Видно, понял, что это всерьез, - а играть только на своей стороне поля привычки не было. И вообще, вел он себя теперь не слишком уверенно. Похоже было, что эта ситуация подломила его. Впервые Андрей действительно не знал, что делать, - эта растерянность и Малиновскому передалась. И помогало только само его присутствие - уж от него-то он не пойдет, к примеру, признаваться. А хотелось… Облегчить душу это называлось, а уж как карманы родителей он облегчит, в таком обмане Кате признавшись… Она, разумеется, ангел, но и не ангел - прощать такое… Он даже Малиновскому об этом не заикался, хотя, конечно, выручил бы его, вывел из растерянности. Но решил подождать. Если вдруг станет совсем невыносимо - тогда поддержится…
Вслед за выпрямленной негодующей спиной Киры уже со стороны приемной в дверь испуганно просунулся Малиновский.
- Вы чего орете, как ненормальные?
- Не знаю. Пушкареву защищал.
- Пушкареву?!
- Надоело все, Малиновский. Надо что-то менять.
Он обошел стол и бухнулся в свое кресло. Он был недоволен собой и уже жалел о том, что не сдержался, и от этого был еще больше недоволен собой.
- Что менять?
- Не знаю, говорю тебе, не зна-ю! - Он вдруг затих и спокойно взглянул на Малиновского. - Все уже изменилось. Неужели ты не понимаешь? Без нашей помощи… Все рушится…
- Андрей…
Роман подошел, сел с непривычно напряженной спиной. Надо же. Не до шуток ему тоже бывает.
- А ты, значит, еще больше хочешь разрушить… - Дернул резко головой, отрицая какие-то немые возражения. - Ну, не знаю… ну, достань бутылку, нажрись, как свинья, возьмем девчонок, поедем куда-нибудь… Нельзя же так киснуть, так ты точно ничего не решишь…
- А с бутылкой и девчонками решу?
- Конечно. Изменишь свое отношение. Если не можешь изменить ситуацию, измени…
- …да, да. Знаю…
После нескольких глотков нервам полегчало, но в боку заболело. Андрей поморщился, перевел дыхание. Малиновский поднял бутылку, рассмотрел этикетку, пожал плечами.
- А вообще, конечно, Пушкареву бросать сейчас нельзя, - внимательно глядя ему в глаза, сказал. - Бросать Пушкареву - это сейчас смерть, Андрюха…
Андрей выдохнул раздраженно, но промолчал.
- Придется тебе и дальше любить ее, - продолжал Малиновский. - Придется, придется… И открытку написать, раз уж так убедить не можешь, и ночь провести… Я понимаю: неприятно. Но под контролем ее держать теперь больше, чем раньше, надо. Всё же в конце концов устаканится, Жданов? А? Вернем «Зималетто», ну издержки, как без них… будет у тебя мальчик… или девушка… дети фирмы… знаешь, как раньше - дети полка…
Андрей хлопнул себя ладонями по лицу, громко, нарочито, почти ударил. И ладоней не отнял, так и сидел с закрытым лицом. Вроде как пошутил, но смешно не было. Малиновскому неуютно было. Не чувствовал он ничего, Андрей пропадал, как голос человека, далеко уехавшего от вышки мобильной связи и попавшего в «яму»; игра затухала, не успевая завязаться и окрепнуть.
- Отпуск, что ли, взять? - вдруг спокойно, раздумчиво сказал Роман.
- Сиди, где сидишь, - сказал Андрей и отнял руки от лица.

«Ты - дорогой для меня человек, - писал он. - Самый близкий, Кать. И я никому не позволю обидеть тебя, сделать тебе больно. Ты не должна ничего бояться. Я с тобой. Я скучаю и надеюсь, что ты тоже скучаешь, что сегодня мы будем вместе. Я люблю тебя…»
Она прочитала это между двумя приступами головной боли. Второй был слабее… Его яд усыпляет ее даже сейчас, когда она все знает о нем. Она все еще любит его. Это возможно? Разве яд может оказаться сильнее радиоактивных элементов, расщепленных атомным взрывом?.. Но это так. И с этим тоже ей нужно бороться…
Прошло несколько дней. Где-то в холодной глубине она уже знает: все напрасно. Он не признается, не выпустит ее. И останется одно: признаться самой и бежать. Бежать.
Она не шелохнулась, когда он вошел и даже когда, встав над нею, провел рукой по слезной дорожке на ее щеке.
- Не плачь, Кать, пожалуйста… Не надо… Но это же от облегчения, да? Ты прочитала открытку?
Она улыбнулась медленно.
- Да… прочитала… от облегчения, да…
- Ну, вот и хорошо. - Он наклонился и осторожно, задержав дыхание, поцеловал ее отвердевшую щеку. - Поедем? Я по тебе соскучился, Катюш…
Она посмотрела на него. Он снова пьян. Всякий раз перед встречей с нею он заряжается порцией бесстрашия. Гениальный каламбур! Представляю, как тебя сейчас перекосило…
«Я люблю тебя». «Скучаю». «Я с тобой». Может, ей все-таки только снится смерть?
- Андрей Палыч, я не могу… - Она долго откашливалась и, откашлявшись, с неловкой, виноватой улыбкой взглянула на него. - Я не могу поехать с вами. Меня встречают. Я не домой.
Собрав все силы, чтобы не зажмуриться (у нее постоянное чувство, что он опять ударит ее), она подняла к нему открытое, безоблачное лицо.
- Помните, я о Коле говорила. Нам в одно место заехать сегодня нужно. Я давно обещала и отказаться не могу. Простите…
- Вы шутите, Катя? - криво, недоверчиво, красивыми и много раз целованными ею губами, улыбнулся он…
- Нет, - она покачала головой и повинно уронила ее.
Он смотрел на ее гладко зачесанную макушку с ровным пробором посередине. Что-то бессилие, ощущение потери уже стали его угнетать. Как бы заставить ее подчиниться и найтись. Как прежде - он - Бог. Неужели не обнимет больше, не прижмется?.. Он вдруг понял, что точно знает: не обнимет и не прижмется. Почему, ну почему? Почему она не верит ему? Словно он пустое, выжженное место, и в нем нельзя больше поселиться и свить гнездо. Что он сделал не так? Допустил какую-то серьезную ошибку? Да когда он успел, он ничего еще не успел, даже ошибки сделать…
- Вы не верите, что я не оставлю вас? Почему вы мне не верите, Катя?
- Что вы, я вам верю… - быстро и безразлично откликнулась она.
- Посмотрите на меня.
Скажи, что это ложь. Все, что ты говоришь, что делаешь, все твои улыбки, наклоны, шаги, поцелуи, удивление, обиды - все, все обман. И я поверю тебе…
Но он не умел читать по глазам. Во всяком случае, читал то, что ему было удобно.
- Тогда почему ты изменилась? Что я сделал не так? Скажи, и я исправлю свою ошибку…
- Никакой ошибки нет, - твердо сказала она. И так же твердо улыбнулась. Он вздохнул.
Когда он ушел, у нее дрожали руки. Она крепко сжала ими телефон.
- Коля, ты должен за мной приехать… Я не успела подготовиться, не знала, что ему сказать… Я сказала, что ты приедешь и заберешь меня. Я буду внизу, я буду ждать тебя, Коля… Только не бросай меня…
Она отключилась и с телефоном в руке легла головой на стол. Она выучила все его трещинки. Ей даже казалось, что у стола был звук - так чутко ее ухо прислушивалось к нему - чтобы больше не слышать ничего за стеной. Оказаться бы сейчас в одном из ящиков, в том, к примеру, где она хранила запретно-заветную фотографию, - и чтоб кто-нибудь закрыл на ключ.

Он стоял за одной из колонн на крыльце и видел, как Катя уходила с Зорькиным. Как все изменилось: он едва мог бы сказать, как тот выглядит, едва узнал бы его при встрече. Сейчас, здесь, на этом крыльце, из окрашенного в хоть и угрожающие, но вполне определенные оттенки персонажа Зорькин превратился в нечто безликое и собирательное, в нечто под условно-бессознательным названием «не-я». А все потому, что, когда он смотрел на их спины, нешуточно хлестнуло впервые по лицу, голове, в грудь и в солнечное сплетение: там, у нее внутри, ЕГО. Не Зорькина и не Сковородкина, а именно и только - его. И это не удивительно, ведь Катя всегда принадлежала ему. Как он кокетливо гордился в том далеком «почти» тем, что не замечает ее влюбленности. Так гордился, что губы не мог из дурацкой, от уха до уха, улыбки собрать…
А сейчас она уходит сама и уносит принадлежащее ему. Это неправильно. Он убежден: это неправильно, Катя! И «Зималетто» - его… И «Ника-мода» - его… Это неправильно, Катя!.. Но здесь он хотя бы знал, чего вслух и с полным правом может требовать от нее…
Болезненная, пылающая пустота из правой стороны расползалась по телу. Влево.

_________________
Огонек


Вернуться к началу
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения:
СообщениеДобавлено: 08 фев 2011, 15:00 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 21 окт 2007, 16:37
Сообщения: 9908
Откуда: Беларусь, г.Минск
4.

В одно утро она проснулась размягченная, еще пронизанная лучом из сна. В луче танцевали две пылинки - она и Жданов. И не было в этом танце никакого зла и неправды, и были в этом танце только сочно наполняющий луч медовый свет и добрая, очень солнечная, чуть виноватая и - искренняя - его улыбка…
Какое-то время в детстве она увлекалась танцами. По телевизору. Применить это увлечение к себе в голову не приходило, она просто следила за танцующими, сходящимися в пару словно для того, чтобы рассказать какую-то недоступную ей историю, - как за неожиданно открывшимся, как море с высокой горы, миром. Катя очень рано научилась разделять реальное и невозможное. Тем удивительней то, что произошло с ней… Как будто неосознанно она все-таки считала себя сильной. Способной.
По мере того, как из дремотного света она выходила в сумрак действительности, ее лицо старело, открывшиеся глаза были глубоки и темны. Вспомнился вчерашний Кирин разговор с Клочковой о свадьбе, отражающий общее Кирино состояние: отчаяние и решимость а-ля «несмотря ни на что», иногда сменяющееся счастливым забвением всех обид… Катя случайно услышала этот разговор, оказавшись в приемной, и, услышав, бежала, несколько могла бежать. А прибежав, получила очередной привет с веселым мишкой на открытке: «Свадьбы не будет, я ее отменю»… А потом приехал Павел Олегович, и они все вместе ушли на экскурсию по «Зималетто». И Андрей рассыпался перед отцом в улыбках и заверениях, перед Кирой - в комплиментах…
Не спасал уже и стол, помогавший уйти «по коридору». Стены как будто рухнули, Катя слышала каждое слово, видела чужие лица - что она до сих пор здесь делает, кольцом сжимала голову мысль. У Андрея своя жизнь, свои интересы, и даже если у них с Кирой действительно что-то разладилось, как он лгал ей вчера у подъезда, - это его и только его проблема. И ей в этой проблеме места нет, он ее никогда не впустит, потому что он - нормальный мужчина, а она - такая женщина, как Пушкарева
Смахивая ресницами слезы с глаз, смотрела на монитор. Доклад о состоянии дел в компании «Зималетто». Привыкла доделывать все до конца, и бросить останавливало что-то. Может, то, что вчера днем с требовательностью бессилия Андрей настаивал, чтобы она предоставила этот отчет? А может, то, что уже вечером лгал о том, что лгал днем? Что на самом деле его волнует только она сама и их ребенок, и ему невыносимо думать, что она не с ним, и оттого он злится и цепляется за этот отчет, как за спасательный круг…
Спасательный круг…
В кабинете зазвонил телефон. Мобильный Андрея… С усталой холодностью Катя ответила на звонок. Маргарита. Еще один фантом. Чужие, все чужие… Самое страшное, что и она, любящая его, - чужая себе. От этого не убежишь. С этим придется жить. Спасение - оно существует? В чем оно для нее? Как избавиться от болезни, которая в конце концов убьет ее? Другой мужчина? Можно врать себе, но есть ли смысл, если действительно хочешь избавиться? Это должно быть связано с ним. И в то же время чем-то другим, отдельным. Клин клином, подумала она… И мелькнуло безумное: если бы ее беременность была правдой.
Она нашла Андрея у мастерской. Сделав и перед матерью преувеличенно-бодрый вид, он попросил Катю передать отцу, что вынужден уйти к себе. Если бы он захотел намеренно унизить или ранить ее, у него бы так хорошо не получилось… Он не знал, куда посылает ее? Он попросту не помнил. Он жил во сне, не видя лиц, не помня о чувствах…
Занавески распахнулись, и Кирина спина предстала перед ней. Жемчужные складки под голыми гордыми ключицами… Милко и Кира глумились над ее любопытством, Павел Олегович тревожно смотрел… Передав ему требуемое, Катя почувствовала знакомое усиливающееся пощипывание в переносице и, оборвав Кирин смех, исчезла за занавесками. В туалете, оперевшись руками об умывальник, осторожно, высоко запрокинула голову. Тревога оказалась ложной. Но она еще не скоро позволила себе голову опустить.
Вернувшись, проскользнула в каморку. Все еще не закончив разговор, Андрей проводил ее взглядом. Она захлопнула дверь и, сев на стул, упала на столешницу грудью, лицом. Вытянутые побелевшие руки сжимались в кулачки. Немедленно собраться, уйти отсюда. Найти какое-нибудь убежище, только чтобы далеко и тепло. Мир сузился до размеров тоннеля на волю…
Она успела только снять с полки фотографию. Как сломанный ноготь за негладкую ткань, взгляд зацепился за добрые, простодушные лица родителей. Они считали ее самой лучшей, достойной… Катя медленно поставила фотографию обратно и уткнулась в ребро полки лбом. Руки уже и не разжимались.
Из кабинета раздался голос Киры. Она звала ее, ЕЕ! Но из тоннеля, по которому она уже ушла, тоннеля со слегка изменившейся композицией, вырвать ее было не так просто. Приоткрыв дверь, хмуро и рассеянно она посмотрела на Киру.
- Катя, я попрошу вас найти Федора и отдать ему эту коробку. Это приглашения на свадьбу, а я совершенно ничего не успеваю. Хорошо? Спасибо, Катя. - И, размашисто поднявшись со стула, на котором она сидела перед Андреем, Кира направилась к двери.
Тяжелой, решительной ладонью Андрей накрыл белую коробку на столе… Она все же вырвала ее и унесла. К Федору на ресепшн - мимо которого проходила минутой назад Кира… В отличие от своего будущего мужа, она унизила ее намеренно.
И снова путь к тоннелю…
Андрей преградил ей путь.
От него опять пахло спиртным. Глаза приобретали ложно-лучистый оттенок, мягкого, но дерзкого и опасного пламени - хорошего, выстоянного виски… Качественная подделка, умелая имитация.
- Что с вами, Катя?
- Все хорошо.
- Нет. Это неправда. Все плохо. Тебе плохо! И я знаю почему. Но поверь, что ни платье, ни приглашения, ни вся эта подготовка к свадьбе ничего не значат. Как только…
- Откуда вы знаете, о чем я думаю. Извините, мне нужно ответить на звонок.
Он отступил и пропустил ее. Он побледнел, а может, ей только показалось.
Она закрыла за собой дверь - а за дверью оставалась тень. И с отчаянной улыбкой на лице она щебетала по телефону с Колей, договаривалась на вечер.
Тень нетерпеливо дождалась конца разговора и распахнула дверь:
- Я все понял! Ты решила избавиться от ребенка и быть с ним
А ей было уже все равно, и она едва сдерживалась, чтобы не рассмеяться. Как можно быть таким слепым, таким бесчувственным?
- Ты улыбаешься? - бледнея, спросил он.
- Нет, вам показалось. Просто я немного устала, сегодня был трудный день. Вы боитесь, что… чего вы боитесь, Андрей Палыч? - С мягким сочувствием она смотрела на него.
Он немного успокоился. Нахмурился, продолжая смотреть на нее. Ответил не сразу.
- Не знаю. Если бы я знал, Катя… Скажите мне, чего я должен бояться. Я жду ответа от вас.
- От меня? Мне нечего сказать вам. Вы знаете правду. Я любила вас и хотела быть с вами.
- Любила. И понимала меня. Но сейчас мы потеряли общий язык, Катя. Я не знаю, что думать, что делать, я запутался… Помогите мне, Кать…
А что я делала все это время, подумала она. Что это, если не помощь, не единственный выход. Но ты упорно не хочешь видеть его…
- Хорошо, я помогу вам. Отмените свадьбу. Прямо сейчас скажите Кире, что не женитесь на ней…
Он молчал. Не мог же он сказать ей, что, сидя по ночам в бесплодной Кириной постели и думая о ребенке, он и сам чувствовал себя ребенком, иногда - просто чистым и счастливым, иногда осиротевшим, и много раз хотел разбудить Киру. Не мог… Пока не мог.
- Ты знаешь, что сейчас я не могу этого сделать.
- Тогда скажите - мне. Скажите, что между нами ничего не будет. Скажите, что не собираетесь отменять свадьбу, скажите, что…
- Андрей!..
Малиновский тоже помогал ему... Но на этот раз по уважительной причине: они опаздывали на деловую встречу. Катя в последний раз взглянула на Андрея, резко повернулась и, сев на стул, оживила мышкой монитор.
- Катя, ты всё не то говоришь… - Он растерянно махнул рукой и нетвердо шагнул к двери. - Я вернусь. Дождись меня.
Она неопределенно кивнула, глядя в монитор. Как хорошо, что на этот раз ее глаза сухи.
…Черный зимний лес вдруг опять прорезал луч. И опять в нем эти танцующие - не знающие забот, причиняемых бедами, не знающие сложностей и - одиночества. Они всегда вместе. Всегда вдвоем.
Кто и зачем посылает ей сонный солнечный луч с двумя танцующими пылинками? Как будто гарантией ее спасения был этот танец, или наоборот… Они тоже были частями какого-то целого, они сами были - целым.
А еще сквозь черные руки деревьев настойчиво проступали Кирино торжествующее лицо и ее собственное, через много лет, - с неодолимым отпечатком страдания.

***

После того как Катя унесла коробку, он рассчитывал напиться до бесчувствия, но не получилось. С каждым глотком он морщился и трезвел. Герман Полянский с изумлением наблюдал, как Андрей ставил легкий и прозрачный стакан на стол. За минуту перед этим стакан был полон виски. А глаза Андрея при этом были ясны, только блестели больше обычного. А под последний тост Жданов пить не стал: извините, Герман. Бесполезно.
Когда вышли из ресторана, он удивил Малиновского сообщением, что возвращаться тому придется одному. Ничего не объяснял, сказал, что домой надо заехать. Дома принял душ, побрился и поспал - ровно полчаса, но крепко, чего по ночам со времен царя Гороха не было. Проснувшись, переоделся в свежую рубашку и поехал в «Зималетто»…
Он думал: то, что опустело, больше не заболит. Сделав сегодня первый глоток, долго не двигался, прислушивался: ничего. Все правильно: ведь там теперь и было «ничего». Вернее, ничего не было. И о пустотных пузырях с какими-никакими границами вчера безвозвратно забыл: после того, как попытался поцеловать Катю у подъезда и она оттолкнула его, пустота, занимавшая теперь верхнюю часть туловища, переместилась и пониже. Там, пониже, уже давно неладно было - но Киру устраивало, она его «понимала», он и старался не думать… а испытав разъяренное желание, испугавшее его самого, у непокорной, захлопнутой перед самым лицом подъездной двери, понял, что - правду Кате сказал. Что никто, кроме Кати… И потом, приехав к Кире, перестал чувствовать границы. Потеря разлилась по телу, так, что уже и не отделить было друг от друга ее части, в которых он и так запутался…
Это ужасно, обмякнув в пальто в Кирином кресле, думал он. Хотеть одну женщину, жить с другой… Готовиться к свадьбе, покупать кольца, квартиру, обсуждать свадебное путешествие - не имея возможности защитить свое сердце от ревности и желания, испытываемых к другой. Бред… Да и только ли в Кате одной дело? Хотел ли он вообще жениться на Кире, жить с ней, заводить детей? Может, все-таки ему доступно и нечто иное, что обычно побуждает мужчин жениться? Не рано ли на себе крест поставил, может - попробовать - стоит?..
Таким образом, получалось, что он по собственной воле терял Киру, а Катя уходила сама. И выбор из этих двух потерь простым был: не было выбора… Киры внутри никогда не было, а Катя - была. Киру он терял только внешне, Катю - отовсюду, как выяснилось. С той поры, как Катя поселилась в «Зималетто», он перестал быть одиноким. Теперь снова таким стал - это ли не причина, не основание?..
С утра под бубнеж-диктовку Малиновского всё внутри онемело. Налилось тяжестью, стало непроницаемым… защищалось… Но перед Катей в каморке защита легко рухнула, потому что по-настоящему важным было только одно: закрепиться в ней, напомнить ей, чья она, потому что… в общем, он просто хотел ее поцеловать. Но эта игра по строгому кругу не имела ни одного завитка, ни одного послабления: как и прежде, о поцелуях он мог только мечтать и лишь сказал о решении отменить свадьбу. И Катя ему по-прежнему не слишком верила... а потом Кира активизировалась, и Катя стала бледнеть, и губы в одну линию… бывает утренний цветок, распятый в математическую прямую?
И снова требовала невозможного, называя это помощью… Как будто мысли его читала, «скажите мне»… но это уже немыслимым было. Сейчас он должен был думать не только о себе, но и о ней. И о ребенке. И он молчал, хотя даже дышать трудно было от распирающего желания освободиться от ВСЕГО… Разом, хоть и по очереди… И, как только он освободится, он тут же снова наполнится ею: слева, справа, вверху и внизу. Глупая убежденность, но такая - твердая!.. Он часто вспоминал впадину на тыльной стороне ее локтя…

***

Катя уже вышла и даже выключила верхний свет - стояла в кабинете у стола, собираясь выключить и лампу, но услышала, как в приемной открывается дверь. С ослабевшими коленями опустилась на стул. Неподвижно сидела и смотрела на дверь, в которую входил Андрей.
Он подошел к ней. Он был трезв, в другой рубашке. Протянул руку, и от неожиданности она поднялась. Это было похоже на abrazo - позиция в паре - термин танго…
- Катюш, ты собиралась уходить?
- Да… - немного щурясь от своей пристальности, ответила она.
- Я так много хотел сказать тебе…
- Говорите.
И она все же отошла на шаг в сторону, чтобы не стоять так близко к нему. Не выпуская ее руки, он шагнул за ней - «базовые шаги», salida…
- Нет. Не здесь. Мы поедем ко мне…
- Это ни к чему. Я слушаю вас…
- Кать…
Она отшатнулась от склонившегося над ней лица и попыталась выйти из потеплевшего тесного кружка перед столом, но Андрей потянулся за ней и для верности взял за вторую руку. Катя отходила, а он в точности повторял ее шаги, преграждал ей путь, сходился и расходился с ней - «восьмерка»-ocho или calesita-карусель…
- Катюш, ты обещала выслушать меня…
Она все-таки вырвалась и сделала несколько быстрых шагов к двери - corrida, бег, пробежка; Андрей настиг ее - corte! - и, схватив в охапку, снова повернул к себе. Он и дышал уже прерывисто…
- Катюш, почему ты избегаешь меня? - И вдруг он голодно прижался губами к мочке уха, к краю щеки… Она залилась краской и, вывернувшись, подбежала обратно, к столу: «Вы обещали поговорить, а не…» Но он опять стоял близко, и ее грудь касалась его груди.
- Да, обещал… Только потом… сразу же… все тебе расскажу… только потом, Катюша…
Она заслонилась, точно перерезала ребром ладони лицо, и, не раздумывая, он отвел ее руку, в сторону, широко, словно раскрывая ее. Но поцеловал не сразу, а взглянул в глаза… За его спиной была тьма, но лицо было ярко освещено светом лампы. И вдруг, кроме пустой страсти, голодной, воспаленной сопротивлением страсти (по отчету, репутации, «Зималетто», деньгам), она увидела в его глазах что-то другое, чистое: это была светлая, золотистая тень той его, из танца и сна, улыбки. Настоящей…
Расскажет. Конечно, расскажет! У него другого выхода - нет… И у нее… другого выхода - нет…
Она обмякла. Готовность к сопротивлению окоченела, замерла… Замерла на самой высокой точке вдоха, и оттого вдохи были короткими, прерывистыми, и при каждом вдохе чуть-чуть приподнимались грудь и подбородок… Она словно тихонько ловила ртом воздух, ожидающе, завороженно глядя на него.
И он провел рукой по покорной уже щеке, поцеловал поддавшиеся губы, пошарил рукой за ее спиной, отодвигая телефон, бумаги, еще какие-то предметы, и затем - глубокий, уважительно-медленный наклон назад... назад, почти положил и зафиксировал ее в этом положении. И снова что-то из танца: как несколько определенных, уверенных, четко-очерченных giro - его руки - ее юбка - колготки - белье… горячая голая кожа - и теперь затихнуть, перейти в следующую стадию, когда его руки, как ключи, мягко открывают ее. Отвлечься на необходимые сложности - были здесь и llevada, и mordida, но уже неважно, - избавиться от всего лишнего и мешающего, проклятая, благословенная зима, - и завершить это обманчивое затихание таким же уважительным собственным книксеном - к ней, на нее, вход в пространство партнерши, sacada - она свободна, готова… можно… И начинается плавный, убыстряющийся танец - в другой октаве, другой тональности…
Она безвольно полулежала на столе, но, без сомнения, танцевала вместе с ним. И ее опущенные, отпущенные руки были частью танца… И каждый его «возвратно-поступательный шаг» - caminada - она отделывала кружевом adornos - «украшения» - стона, и каждое его движение туго обвязывала тесьмой ответного - как в танце, все подчинено его природе, только туже, предельно…
Это, наверное, было уже громко, но он с восторгом презирал страх: какие тихие танцы сейчас?.. Моя… Настоящая… Любимые мои… Мои… Балансировал на самом верху и, при мысли о том, что когда-то такой танец уже принес плоды и встретились они с Катей, чтобы стать чем-то осмысленным, как земля, как вода, как небо, - сорвался вниз, в последних, сбившихся с ритма caminada, с выбросом вперед, внутрь, со сладким томлением вслед… О господи, как же хорошо, что она беременна… Что не нужно малодушничать и подшивать костюм перестраховочной подкладкой, боясь замочить его пОтом, - все, все до капли танцу.
Все, все до капли - ей…
- Я люблю тебя. Я женюсь на тебе. Я порву с Кирой, - тяжело дыша, радостно, счастливо говорил он. - Я только сейчас понял, какую мог совершить ошибку… Мне никто, кроме тебя, не нужен, Катя…
Почувствовав, что у нее перехватывает дыхание, медленно, пробуя, стал отделяться, выпрямляться - как жаль, что это необходимо, но ведь она сама не захотела другого места, постели… сколько раз это еще будет в постели, в изнеможении думал он. Привел себя в порядок и, опустившись к ее ногам, стал одевать ее, целуя голени, колени; дойдя до бедер, был остановлен ее рукой. Она потянула белье к себе. С улыбкой он выпрямился, подал ей и колготки. Глаз ее не видел - ресницы были опущены, лицо строгое, почти торжественное лицо… Дождался, когда она встанет перед ним, обнял за талию под пальто и снова прижал к себе.
И она уложила свою голову у него на груди, потому что там ей и было место.
Стояли молча, пока дыхание, пока трепещущие птицы в груди не улеглись...
- Всё чепуха, кроме нас, Катюнь. И мы можем все преодолеть, потому что мы - вместе, да?
Она кивнула и еще крепче прижалась к нему.
- Завтра после совета закончится все. Потом мы будем смеяться, вспоминая, как было трудно. Как только совет директоров примет твой отчет, я поговорю с Кирой и родителями, и у нас с тобой все будет по-другому, Катюш…
Она глубоко вздохнула. И руки, лежавшие на его предплечьях, переползли к нему на грудь и там уперлись кулачками. А когда она отодвинула и голову, он увидел, что на ее губах дрожит улыбка… Она выгнула спину, прижимаясь к нему теперь только животом, и казалось, что они оба плавятся здесь, в этом месте, посередине, оставаясь целыми только вверху и внизу…
- Что ты, Катюш?
- Я смеюсь...
- Но это самый лучший момент, - немного растерянно проговорил он. - Или ты стыдишься того, что произошло? Не надо, ведь ты и я… мы как один человек. Какое имеет значение, где. Хотя, конечно… - Он улыбнулся. - Поедем? Туда, где удобней?
- Для одного вечера хватит, Андрей Палыч, - сказала она. - А для меня - тем более…
Несмотря на слабеющую улыбку, которой он не мог разгадать, голос ее был грустным и опустошенным, и он легонько встряхнул ее.
- Кать, ну что ты…
Она сделала обманное, отвлекающее движение, и в растерянности он выпустил ее.
- Хорошо, после совета, Андрей Палыч, - обернулась она уже у двери. - После того, как я представлю отчет. - Она просто вышла. Он остался у стола. Он не мог поверить, что она совсем ушла. И ее лицо, лицо с отпечатком гибельного разочарования и в то же время какого-то тайного, горького удовлетворения мешало сосредоточиться. И когда, опомнившись, он пошел за ней, и искал ее, оказалось, что ее уже - нигде - не было.

-----

Эхо чужих шагов...

Гулкое эхо чужих шагов... правила странной чужой игры…
На перекрёстках других миров, как наважденье горят костры…
Но не согреешь озябших рук призрачным светом забытых снов.
Отблески пламени - ведьмин круг – не ускользнуть из его оков…

Не торопись загасить огонь… слышишь – в долине звенят мечи…
Твёрдо легла рукоять в ладонь … предназначенье своё ищи…
Бейся за вечное право – жить, ярко гореть, а не тлеть свечой.
Бейся, не бойся - тебя хранит ангел за правым твоим плечом.

Цветом багряным горит восток… мороки ночи навек забудь…
Видишь сплетение ста дорог - выбери свой, самый верный путь!

Евгения Ренар

_________________
Огонек


Вернуться к началу
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения:
СообщениеДобавлено: 08 фев 2011, 15:03 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 21 окт 2007, 16:37
Сообщения: 9908
Откуда: Беларусь, г.Минск
5.

- Идиот. Ослепший, недальновидный идиот.
Малиновский - его второе я - стоял перед ним, и при каждом слове его палец бережно и беспощадно утыкался Андрею в грудь.
- Жениться на Пушкаревой - идея, конечно, неплохая, - продолжал он. - В плане контроля за «Ника-модой»… Но Воропаев! Ты же сам вкладываешь ему в руки оружие против себя. Помимо акций, он отведет на тебе душу, а ты пикнуть не посмеешь. Жданов женится на Пушкаревой!..
Он поднял бровь, оценивающе-задумчиво оглядел Андрея, как бы давая понять: это даже не смешно.
- Но главное, конечно, - акции. Он просто уничтожит нас. Как правящий класс. Как фирму. И Кристину к себе приплюсует, можешь не сомневаться. Конец эры Воропаевых в «Зималетто»! Конец самой «Зималетто»… А всё Катеньке спасибо. Ради чего такие жертвы, Андрей?
- Ради меня, - негромко и хрипло ответил он. - Ради Кати. Ради ребенка.
- Очень, очень трогательно…
- Хорошо, что ты предлагаешь? - Он все-таки не выдержал и оттолкнул его руку.
Роман заложил руки в карманы, качнулся на носках, на пятках… Ему самому эти жесты были не свойственны, но когда он особенно погружался в Андрея, становился им, иногда перенимал и внешнее.
- Жениться на Кире, - выждав, веско сказал он. - Купить Пушкаревой домик в Испании. Так Кольцов, кстати, недавно сделал, его любовница тоже отказалась, так сказать, медицинские методы применять… Только дом не на курортах типа Ибицы - что-нибудь тихое, скромное, на холмах, с колоколами и козами…
- Что значит «тоже»? - исподлобья поинтересовался Андрей.
Роман взглянул на него и невозмутимо согласился:
- Ну да, у вас немного не так. Ты в благородстве сразу, как паук в собственной паутине, запутался… Но это сути дела не меняет. Суть - в том, чтоб сохранить и совесть, и жену, и дело - кажется, так Кольцов изъяснялся…
- Ты считаешь, что отправить беременную женщину на край света, подальше от своих глаз, - это значит сохранить совесть? - усмехнулся Андрей.
- Кольцов считает… - в тон ему усмехнулся Малиновский…
- Я не могу, - поворачиваясь от окна через несколько минут, сказал Андрей. После яркой сини предвесеннего неба, которую он видел только что в щели жалюзи, глаза резало и зашторенный, полутемный кабинет казался подвалом или погребом… - Я вчера был с ней. И я ее люблю.
- Так кто ж тебе мешает? Люби ее, свою красавицу, только головы не теряй… Будешь жить на два дома, к счастью - на два очень далеких дома. У большинства нет возможности выбирать. К тому же - никто ж не заставляет тебя всю жизнь так прожить. Ну, успокоишь Киру, дашь ей то, что она хочет, статус жены, фамилию, а тем временем поднимешь «Зималетто» - и потихоньку избавишься от нее. Не сошлись характерами - идеальная формулировка, правда, никто так и не знает до конца, что под ней подразумевается… - Роман от бодрого избытка энергии почесал макушку и быстро взглянул на него: - Постой, а Пушкарева-то - оттаяла, опять тебе верит?..
- Нет, - помедлив, был вынужден признать он.
Это составляло львиную долю его сегодняшней ночной пресс-конференции с самим собой… Не доверяет, но танцевала с ним…
- То есть… верит, но не полностью…
- Это как это - не полностью? - ухмыльнулся Малиновский. Андрей покачал головой, не принимая сомнительной шутки.
- В этом смысле у нас все в порядке... Это... Да неважно, - махнул он рукой. - Главное - чтобы благополучно прошел совет. Потом она убедится, я докажу ей…
- Ты ее уговорить должен, а не доказывать! - развеселившись, вскричал Малиновский. - И чем ты занимался все это время?.. Подумай сейчас, как уговорить ее, чтобы на Испанию согласилась. Какие аргументы привести. В конце концов, хочет она быть с тобой или нет? Клялась в любви или нет? Вот они, женщины…
- Да подожди ты, - нетерпеливо сказал Андрей. Он стоял, низко опустив голову, уперев кулаки в стол. - С другой стороны, почему бы и нет?.. - больше самому себе сказал он. - Но я прежде всего думаю о ее здоровье. Там солнце, тепло… И от работы она устала. Мы здесь как-нибудь справимся, план-то составлен в мелочах…
- …по электронной почте будет отчеты присылать!.. - обрадованно поднял палец Малиновский.
- …а там фрукты, уход, - не слушая его, продолжал Андрей. - Я с клиникой какой-нибудь могу договориться… Будут приходить врач или медсестра…
- Гениально! Андрюха, ну конечно, в наше время это простейшая операция! Ну, разве время сейчас заводить детишек?!..
- Заткнись, дурак! - прошипел Андрей и рванулся к двери. Приоткрыл дверь, закрыл, повернулся... - Не смей даже произносить этого здесь… Орешь, как в пещере… И забудь - навсегда. Никогда мне этого не говори. Медицинский присмотр - чтобы беременность хорошо прошла… Все. Точка.
- А я подумал, ты в себя пришел, образумился… Ну, хорошо. Точка, - пожал плечами Малиновский. - Так на чем мы там остановились? На фруктах?..

***

Он сидел на совете и слушал Катю. С гордостью, горечью и надеждой. Его волновал только ее голос, не содержание доклада. «Зималетто» - это то, что разумеется само собой. Необходимая драпировка его жизни. А то новое, что со вчерашнего вечера жило в нем, заполнив пустоты, стало ядром, центром. Тем, без чего ни одна молекула не сможет существовать. Заболеет и разрушится, несмотря ни на какие драпировки…
Смотрел и на Киру. Линия скул, бледных губ, высокого крутого лба… Лицо ее решительно. После ночного телефонного разговора с ним она настроена на победу любой ценой. Да она ведь была готова... Нет, ему просто показалось, что это возможно - в ожидании завершения антикризисной кампании жить с ней. Где-то в тонкой пленке на поверхности молекулы сохранилось еще остаточное фиолетовое пятно… За него и уцепился лаборант Малиновский: пинцетом к центру подтолкнул, придал значение, увеличил... А он привычно поддался, попробовал. Нет, это несъедобно, Малиновский. Совершенно. Прости.
При взгляде на шею Кати, руки, всю фигуру время от времени его прошивала огненная змейка. Она тоже вспоминает, он знает… И как приятно, что наконец-то он ни в одной букве не лжет ей… И каждое слово свое подтвердит.
- …Таким образом, компания выходит на новый уровень прибыли, что даст возможность освоения новых мощностей, прежде всего благодаря модернизации производства…
…Он гордится ею, гордился всегда. Такую женщину нужно завоевывать. А проще - ему больше не надо... Смешной Малиновский! Он так ничего и не понял о ней!
И на какую-то минуту омрачила, опустила на землю очередная проба: не принял ли он свое «честное» решение только из-за того, что ни в какую Испанию Катя не поверила бы? Нет ли здесь подмены, лукавства? Может, будь Катя другой, все-таки проще было бы иметь и ее, и Киру с ее акциями… И каким же счастьем, счастьем настоящей свободы было ответить себе «нет». Нет и нет. И дело не только в Кире - в нем самом дело…
Катя ушла к себе, и он нетерпеливо дожидался окончания совета и начала обеда, когда суета кейтеринга позволит ему отлучиться. Все это было уже неважным… Сейчас он должен отвезти Катю к себе домой. Ей не место здесь, в этом террариуме, где через какой-то час схлестнутся пресмыкающиеся отряда чешуйчатых-воропаевчатых… Впереди - неизвестность. Возможно - в самом худшем случае - правда все-таки вырвется наружу либо ему самому придется признаться перед отцом… Но он не думал об этом. Впервые не думал! Малиновский называл это идиотизмом, он сам - прозрением. Он наконец освободится от Киры, от всего, что обозначала недружеская связь с ней (и зачем когда-то перешел эту границу), - и станет обнимать Катю каждый вечер и каждую ночь, и, никуда не уезжая, они окажутся там, где время течет медленнее, а жизнь становится прозрачней - и, задав себе вопрос, ты можешь быть уверен, что тебе честно ответят...

***

Он вошел в кабинет, и одновременно Катя вынесла из каморки какие-то папки. Положила их на край стола, и Андрей спросил, улыбаясь:
- Что-то срочное, Катюш?
- Нет, не срочное.
- Вот и хорошо, - сказал он ей уже в спину, широкими шагами нагоняя ее. - Прочь работу! Мы победили, ты молодец, Катюш! А сейчас собирайся, поедем, я отвезу тебя перед разговором с родителями…
На пороге каморки он оцепенел.
Она собиралась… Ящики стола открыты, полки этажерок и шкафов в беспорядке, стол завален бумагами, файлами, какими-то вещами, пакетами. Один из них, самый большой, - на краю стола, раскрытый. На столе у самой стены - сбившейся бесформенной кучей - пальто, шарф… Между шкафом и столом, как шлагбаум, преграждающий путь, - мусорная корзина.
Катя, уже скрывшаяся в этом закутке, казалась загнанной в угол… Она стояла рядом с лесенкой и изучала какие-то бумаги в руках. Взглянула на него, но на этот раз показалось, что одного пристального взгляда ей хватило, - она тут же опустила глаза.
- А… - с улыбкой он обвел поле боя, - что вы здесь делаете, Катенька?
- Простейшую операцию, Андрей Палыч, - рассеянно откликнулась она, сосредоточенно вглядываясь в бумаги.
- Простите… что?
- Я солгала вам. - Она подняла спокойные глаза. - Никакого ребенка не было. И, признаваясь вам в этом, избавляю вас от него, а значит, делаю себе…
- Замолчи, - горячо, быстро оборвал ее он. - Не произноси этого слова. Это неправда. Я не верю тебе.
- Это правда. Маша посоветовала Светлане солгать ее мужу, чтобы он забрал из суда иск против нее. А я подала иск на вас… Солгала, чтобы вы выдали себя и признались сами. Потому что по-другому вы бы не отпустили меня.
- Признался… в чем? И как это - отпустил?
- По-человечески… Вы же знали обо мне все, я вам рассказала о себе такое… Вы сочувствовали, но продолжали обманывать меня. Это подло. Не по-человечески. А в общем, ладно… - Она провела рукой по лбу. Застыла рассеянно, словно вспоминала о чем-то. Очнулась, протянула ему бумаги, которые держала в руке: - Признаться - в этом. Вот и все…
Он взял бумаги и еще с минуту смотрел, как она вернулась к сборам, как последовательно беспорядок превращается в чистоту, в пустоту. Чужой и незнакомой казалась эта комната, но даже сейчас, и изначально лишенная доступа дневного света, она была ближе ему, чем кабинет, в котором взращивал он свои грандиозные планы. Он опустил глаза… Ксерокопия, ясно. Какой-то список. Открытка 1. Открытка 2… Он не помнил, не понимал. Перебрал растерянно все листы, последним лежал - единственный, который он когда-то пробежал глазами. Беглого взгляда тогда хватило, чтобы понять: памятник штампам из набора не-первого и не-последнего циника на земле... Вкус и остроумие отказали Малиновскому, что нередко и раньше бывало. Нет, иногда, конечно, он смешил его, но тогда Андрей сразу понял: жемчужин не будет. Так какая в этой бумажке могла быть ценность?.. Он и выбросил в мусорку. А для Кати ценность, конечно, была.
Впервые он прочитал этот «документ».
Говорят, страшилки в этом вопросе ненасытны… Я понимаю, что тебе приходится наступать себе на горло, но дело того стоит... Зорькин жаждет нашей крови… Как только мы вырвемся из ямы, расплатимся с долгами и вернем компанию, твои мучения закончатся и ты сможешь смело послать Пушкареву куда подальше… Я лично организую тебе такой мальчишник, что ты тут же забудешь обо всех ужасах...
Это было написано и прочитано наутро после ночи, которую он провел с Катей. Ночи, когда они были, как никогда, близки, когда протянулась какая-то новая, последняя ниточка, и он даже не мог какое-то время физически прервать эту связь, ведя машину по ее следам…
Боком, неуклюже он опустился на стул. Катя опустошала нижний ящик.
- Это все неправда, Катя, - сказал он. - Когда Малиновский писал эту «инструкцию», я еще не понимал, как к тебе отношусь. Я давно люблю тебя, с тех пор, как ты появилась в компании. Только я думал, что это благодарность, а это…
Стараясь не шуметь, она рвала бумаги или просто выбрасывала в корзину. Какие-то скрепки, стержни, листки… Она терпеливо, рассеянно слушала. Она же знала, что так будет. Он вынужден лгать - он же не доверяет ей и никогда не начнет доверять, потому что для этого нужно разглядеть человека, а он слеп.
- Да, вот еще, - не отвечая, она протянула ему два листа, которые лежали сверху на столе. - Заявление об увольнении. Если не подпишете, придется уволить по статье трудового кодекса… Я здесь не останусь. Но вот, на бланке, - доверенность на управление «Ника-модой» на ваше имя. Утром я встречалась с адвокатами «Ника-моды», они привезли нотариуса и оформили этот документ. С ним все в порядке, но, конечно, вы можете пригласить юриста - он подтвердит…
Он взял и эти бумаги. Но смотрел не на них, на нее.
- Это тоже вам, - Катя переставила большой пакет на столе поближе к нему. Все, чем она занималась здесь, было связано с ним… - Здесь все… игрушки, открытки, все, что я получала от вас.
- Неужели это правда… - Он решительно отодвинул пакет. - Нет, Катя, это неправильно. Я не смогу без тебя, и ты тоже меня любишь. Мы должны быть вместе, и ребенок… - Вспомнив, он с усилием потер щеку. - Как ты могла так чудовищно обмануть меня?
- Простите меня, - искренне сказала она.
Он побледнел.
- Нет. Это я должен просить прощения… в том числе и за этот вопрос. Катя, прости меня. Я люблю тебя, я правда люблю тебя! Вчера был самый счастливый вечер в моей жизни…
- Спасибо, - кротко сказала она.
Задвинула ящик, оглядела пустые полки, пустой стол. Стол - друг, стол - музыкальная шкатулка, стол - спаситель… За последние недели она так сблизилась с ним.
- Ты не должна думать, что все это было только из-за… что у меня не было чувств к тебе. Катя, прошу тебя, поверь… Ты знаешь, как это больно - говорить правду и знать, что тебе не верит самый дорогой, самый близкий человек…
Она уже надевала пальто и при этих словах повернулась к нему. Длинные концы шарфа, как крылья, накрыли рукава пальто…
- Я знаю. Знаю, Андрей…
Увидев ее лицо, он порывисто поднялся.
- То, что я сделал, ужасно… Не знаю, смогу ли когда-нибудь простить себе… Но, пойми, я не помнил об этом, я действительно, по-настоящему влюбился в тебя… Но теперь я понимаю все, я понимаю - тебя… Как ты жила все это время…
- Не волнуйтесь, Андрей Палыч. Сиделка мне точно не нужна…
Она посмотрела ему в глаза, и он умолк ошеломленно. Простейшая операция…
- Ты слышала наш разговор…
- Да… С вашей стороны было очень любезно позаботиться обо мне.
- Ты все не так поняла, Катя, - он схватил ее за руку, словно хотел вытащить из угла, но она потянула ее на себя и осталась на месте. Корзина разделяла их, как барьер. - Пойми, речь шла только о твоем здоровье… о твоей беременности…
- Не говорите больше ничего… прошу, - в ее голос, в ее все же сбившееся дыхание просочилось волнение. - Я не держу на вас зла. Вы сами не понимаете, что делаете. Идите к Кире Юрьевне, она наверняка давно ждет вас…
- Я не собирался жениться на ней, пойми! Я хотел отвезти тебя домой - к себе домой!.., вернуться и сказать всем об отмене свадьбы…
- Не унижайте себя еще одним враньем… Если вы хоть когда-нибудь хорошо относились ко мне, просто отпустите меня.
Она натянула ремень сумки на плечо, задвинула корзину под стол... Он видел, как ее глаза наполняются блеском, но это не был тот странный, пугающий сухой блеск, это были просто слезы…
И он отступил от двери, пропуская ее.
- Я отпускаю тебя, но я не отступлюсь, Катя, - подавленно проговорил он. - Мы все равно будем вместе. Мне никто не нужен, кроме тебя. Я хочу, чтобы ты опять была счастливой…
- Со мной все хорошо, уверяю вас. Все хорошо будет и у вас. Желаю вам счастья. Прощайте…
Она вышла, а его рука вскоре медленно сжалась в полный обманчивого спокойствия кулак. И горестные складки на лбу разгладились. Он долго сидел в каморке - пока Кира не нашла его здесь… Он ждал ее.

Катя вышла из «Зималетто» и подняла голову к небу. Зажмурилась в улыбке, высвобожденной, искренней. Может быть, ей когда-нибудь даже станет жаль этой зимы. У нее есть надежда примириться с ней, не вспоминать о себе в ней как о несчастном приемыше. «Есть надежда» - в этих словах уже спасение. А она даже не «надеется», она - уверена… По-другому не может быть.
Она стояла так минуту, другую… Но веки дрогнули, она моргнула и опустила лицо, на котором появилась печать печали. Постояла еще минуту и решительно, не оглядываясь и не поднимая больше головы, пошла прочь от «Зималетто»…


Конец первой части

----

Множатся мысли...

Множатся мысли, мелькают события,
Можно отдаться на милость беспечности…
Мы в этом мире - всего лишь любители,
Мелкий песок на ладонях у Вечности…
Перечеркнём то, что пройдено, прожито,
Пеплом посыплем повинные головы…
Пусть перемелется в пыль наше прошлое…
Приступ печали поделится поровну…
Может быть кто-то разложит по полочкам:
Мудрое к мудрому, вечное к вечному…
Мир, словно пазл, соберём из осколочков.
Может быть станем чуть-чуть человечнее…
Предназначение станет проклятием…
Поздно, увы, к нам приходит прозрение -
Путь недалёк от чертогов до паперти…
Пусть всё забудется, как наваждение…
Молимся вместо того, чтоб покаяться…
Мимо мишени проходит возмездие…
Маятник памяти мерно качается,
Медленно время стекает по лезвию…

Евгения Ренар

_________________
Огонек


Вернуться к началу
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения:
СообщениеДобавлено: 08 фев 2011, 15:06 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 21 окт 2007, 16:37
Сообщения: 9908
Откуда: Беларусь, г.Минск
Часть вторая

1.

В безыскусно вылепленной высоте застыли дующие в дудочки ангелочки. Между ангелочками - вазы со свисающими гроздьями винограда. И все здесь такое - псевдоантичное, лепное, застывшее. Что гонит людей в такие рестораны, равнодушно удивлялась Катя. Они бы с удовольствием предпочли тихие маленькие кафе с теплыми светильниками и еловыми лапами в простенках, - но престиж, следование определенной цели (это - не просто ресторан, это тронный зал) заставляют их назначать деловые встречи в таких местах.
В том, что ей была назначена именно деловая встреча, Катя не сомневалась. Павел Жданов просто не назначал иных встреч.
Она отыскала его глазами и подошла к столику. В этом месте зала особенно чувствовалась тусклость освещения. Катя повела плечами - как же здесь холодно… Одновременно приветственным и приглашающим жестом Жданов указал ей на стул напротив. Это тоже свидетельствовало о некой официальности разговора - никакой галантности, никаких церемоний.
- Добрый день, Катя… Я рад, что вы пришли. Что вы будете пить?
- Спасибо, ничего.
- Ну… хотя бы минеральной воды?
- Спасибо…
Не хотелось бы, чтобы это затянулось. Хоть она была теперь спокойна, волнение после его звонка так или иначе пришлось испытать. Трудно было предположить, что он захотел встретиться с нею только из-за ее увольнения из компании. Значит… Могла быть только одна причина. И это не могло не волновать.
- Катя, не будем ходить кругами, - сказал Жданов, рассеянно расправляя салфетку на столе. - Я знаю о том, что Андрей заложил компанию и все данные последнего совета акционеров сфальсифицированы.
Она бесстрашно подняла подбородок. Он понял, что она была готова, - сообразительная девочка. Он никогда не недооценивал ее.
- Я вижу, вы не удивлены. Действительно, что еще могло послужить причиной моего звонка. Катя, я хотел бы узнать о ваших планах.
- В каком смысле? - подняла брови она.
- В отношении «Зималетто». Вы понимаете, о чем я? Мы не можем оставить этого просто так…
- Отпустить меня, вы хотите сказать?
- Пусть будет отпустить… Но и призывать вас к участию в делах необходимости пока нет. Поэтому я пригласил вас сюда, чтобы в спокойной обстановке выяснить ваши планы. Пожалуйста, не считайте эту встречу чем-то вроде позорного столба. - Он сложил свои длинные пальцы домиком и задумчиво посмотрел на нее. - Я всегда уважал вас как специалиста и не собираюсь вникать в вопросы совести. Я хочу, чтобы мы конструктивно обсудили ситуацию.
- Нечего обсуждать, Павел Олегович… Я подписала генеральную доверенность, и Андрей Палыч может совершать любые операции с «Ника-модой» от своего имени. А со своей стороны я прошу прощения за то, что было сделано при моем участии. Вот и все…
Жданов потрепал пальцами уголок рта, пристально глядя на нее.
- Иными словами, вы не собираетесь предпринимать никаких действий в отношении этой доверенности? В отношении «Ника-моды»?
- Абсолютно. Эта история для меня закончена. Моя дальнейшая жизнь не будет иметь ничего общего с «Зималетто» и «Ника-модой».
Павел задумался. Когда подошел официант, он рассеянно кивнул ему и снова погрузился в задумчивость. А перед нею снова раскрывался черный лес. Его тропы и поляны… Как ни была счастливо-решительна она теперь, время от времени приходилось оказываться вновь в этом «коридоре». А сейчас, когда она знала о разоблачении, впервые добавилось кое-что еще. Чужое, не принадлежащее ей, но очень отчетливое, как будто собственное, ощущение. Краха, страха, боли…
Ну что ж, неудивительно, что ему плохо сейчас. Но она этого не хотела!..
- Павел Олегович, как это случилось? - тихо спросила она. - Как вам стала известна правда?
Не сразу поняв вопрос, он теперь сосредоточился на ответе. Подробностями мыслить не привык…
- Кажется, вы оставили у Андрея на столе папки со всей документацией «Ника-моды». Уставные материалы, движение средств… долговые расписки и залоговое обязательство за подписью Андрея. Эти папки увидела Кира Юрьевна. И, разумеется, не стала молчать и покрывать Андрея…
Катя отвернулась, не обращая внимания на упрек, скрытый в последних словах. «Я этого не хотела…» - прошептала она.
- Очень жаль, - сказал Павел Олегович. И призрак позорного столба все же пролетел над столиком…
- Но я не об этом, повторяю, хотел поговорить, - снова начал он. - Катя, признаюсь вам: у меня была мысль просить вас о переоформлении доверенности. На имя действующего президента «Зималетто» Александра Воропаева… - Он взглянул на нее, но она сидела неподвижно и просто слушала его. - Но я не принял окончательного решения - до разговора с вами. Я не могу не верить вам, хоть, согласитесь, у меня есть основания… Думаю, какие-то сложные причины повлияли на то, что вы помогали скрывать правду. И я не буду вдаваться в эти причины. Я верю, что вы не станете предпринимать ничего против «Зималетто»… и поэтому оставляю Андрея в управлении «Ника-модой». - Он перевел дыхание. Усмехнулся уголками губ… - Если вам интересно, то я запретил ему и Александру поддерживать контакты с вами. Не знаю, что произошло, почему вы так скоропалительно уволились, но я не хочу, чтобы это навредило «Зималетто». У Андрея ведь тоже могут быть сложные причины, и я не знаю, чего от него ждать. Свадьба отменена, компания в залоге… А Александр сейчас тоже может совершить необдуманный шаг. Они не нарушили запрет?
- Нет, Павел Олегович…
- Хорошо. Если бы Андрей сделал это, я все же настаивал бы на переоформлении. Я верю вам. Но… есть одно «но», Катя.
- Какое?
- Время. Время, Катя. До разрешения этой печальной ситуации еще слишком далеко. Несколько месяцев - по благоприятному прогнозу, и, я думаю, вы подтвердите это… И я не могу быть уверен до конца. Вы меня понимаете?
Она растерянно усмехнулась. Понимает ли она его? Более чем. Кому, как не ей, знакомо желание этой семьи удерживать ее «на коротком поводке»?
- Вы собираетесь посадить меня под замок, Павел Олегович?
- Зачем вы так. - Жданов повертел рукоятью столового ножа, постучал тупым лезвием по скатерти. - Я просто предлагаю вам помощь. В наших общих интересах сократить этот срок насколько возможно. Я знаю, что вы сейчас в затруднительном положении (за три недели вы ведь так и не нашли работу?), и могу помочь вам. А вы - поможете мне. И не только в том, что я в каком-то смысле смогу контролировать вас… нет - просто поддерживать связь с вами. Вы видите, я предельно откровенен…
«Да, по сравнению с сыном вы хотя бы прямо говорите, что вам нужно от меня», - подумала она.
- В чем же еще, Павел Олегович?
- Вы знаете, сколько времени я посвятил налаживанию контактов в Англии. Теперь, когда этот процесс вошел в активную стадию, он как никогда важен - в свете открывшихся обстоятельств. Иначе мы точно потеряем компанию, Катя… Хоть вы и попрощались с «Зималетто», вам не может быть безразлична ее судьба. Тем более, что вы повлияли на нее. И сильно повлияли.
- О чем вы говорите, Павел Олегович?.. - устало спросила она.
- Я предлагаю вам поехать вместе со мной в Лондон и в качестве референта и экономиста принять участие в переговорах, подготовке и заключении контрактов… В то время, как здесь, на месте, Андрей и Александр предпримут попытку воплотить в жизнь ваш антикризисный план. Также я рассчитываю, Катя, - и, делая вид, что не замечает ее окаменевшего лица, он вынул из портфеля папку - она сама подшила в нее программу выхода из кризиса… - рассчитываю получить от вас подробную консультацию по этому плану… Конечно, я привлекал специалистов, но автор, согласитесь, - лучший консультант…

Вот так она попала в Лондон. Шарик укатился недалеко и ненадолго - наперсточник тут же накрыл его… Но ее устраивало это положение. Как ни парадоксально - она чувствовала себя с отцом Андрея в относительной безопасности. Слишком слабы и туманны были связи между отцом и сыном, слишком скрытен и неразговорчив был отец… Помнится, в детстве, во время игры в прятки, лучшим местом было самое неожиданное. Когда она сказала, что условием ее поездки будет то, что никто, кроме Маргариты, о ней не узнает - Павел кивнул легко-согласно и даже, показалось ей, с одобрением. Деликатная ситуация, не терпящая огласки и громких обсуждений. Правда, он понятия не имел о том, насколько деликатная…
- Я даю вам столько времени, сколько понадобится, - сказал он. - Решайте свои дела, улаживайте все вопросы. Если помощь понадобится, звоните… возможно, вашим родителям нужна поддержка?.. - Она так посмотрела на него, что он улыбнулся. - Во всяком случае, от заработанного лично вы не сможете отказаться. На вашу карточку переведен полный расчет, зарплата за последний месяц и премиальные…
В другой раз она предупредила его:
- Мне нужно уехать ненадолго из Москвы, - и с этим он, быстро справившись с удивлением, тоже согласился: «Хорошо, Катя. Все, что хотите. По возвращении позвоните мне, и мы договоримся о дне прилета, жилье, я уже занимаюсь всем этим…»
И она увезла родителей в Крым. Не могла она сказать им на кухне. Не было на этой кухне потрясений, и быть не могло. Ну, и не будет…

На кухне они бы так и восприняли ее новости: не может такого быть. Поэтому она решила потрясти их сначала хорошим: поездкой к морю, чего не было в их жизни 20 лет. И все эти 20 лет в семье жили легенды: о сказочных пляжах военного санатория и морских рассветах под «Массандру», о ялтинской набережной и кафе-мороженом, куда они водили ее, об открытом летнем кинотеатре санатория, где каждый вечер крутили новые фильмы… Пора было эти легенды хотя бы отчасти овеществить. Чтобы вещественным стало в их сознании остальное…
Они поселились в дорогом частном пансионате, прямо на набережной, и с балкона, как из окна московской квартиры - весенние лужи на асфальте, было видно - море… Оно было так близко, что и по ночам плескалось в их номере, в двух комнатках которого они разместились. Отец две ночи не спал… Его восторг восходил к какому-то высшему состоянию, к экстазу, который у него мог быть связан только с гордостью. Было чувство, что это он сам вырыл котлован, выровнял берега, наполнил их легкой, несмотря на соль, темно-голубой водой… Это море было его, и можжевельник и кипарисы, такие сочные в конце марта (летом солнце выжелтит их), были его… Катя засыпала и просыпалась счастливой.
Через несколько дней она повела отца на пляж. Во внеурочное время, сразу после обеда, - да ведь ранней весной любое время здесь неурочное или - подходящее… В отличие от четко ограниченных солнцем летних часов, сейчас пляж принадлежит людям круглые сутки. Дул легкий ветерок, но солнце уже пригревало - куртка отца была расстегнута. Себе она тоже купила брюки и куртку - оказалось, что иногда это очень удобно… По берегу с мокрыми ногами носились дети, и сердитые спохватившиеся матери перехватывали их поперек животов, вынимая из пенных гребешков слишком сильно набежавшей волны и унося подальше от берега… Катя подошла к отцу и крепко сзади обняла, прижалась щекой
к спине.
- Хорошо… да, Катюха? И как пахнет, да?
- Да… Зимой и весной запах моря резче, чем летом… Пап, а что бы ты сказал, если бы и у меня появился ребенок?
- Ну, тетеха, - поворачиваясь, насмешливо поднял брови он, - сама еще ребенок, взрослой стать захотела…
- Захотела. Захотела, пап… Я давно уже взрослая. А теперь хочу, чтобы и вы знали об этом… Я хочу и могу сама отвечать за свои поступки. Только мне нужно, чтобы вы были рядом. Просто рядом, пап…
Он нагнул голову, всем телом подался вперед, высвобождаясь, выпутываясь; Катя от неожиданности не сразу выпустила его, и на какую-то секунду показалось, что у него связаны руки.
- Ты чего это… что это с тобой… что ты выдумываешь, дочка?
- Ничего, - ответила она, беря его руку и целуя ее, - ничего я не выдумываю, пап. У тебя внук будет…
Он вырвал руку и с досадой и укоризной ткнул указательным пальцем ей в лоб - как в детстве, когда упрекал за какую-нибудь глупость.
- Шутница… - И вдруг он передернул плечами и, сам как ребенок, растерянно оглянулся по сторонам: - Пошли-ка мать позовем, что ли? Она уже, наверное, проснулась…
- Нет, пап, - она снова поймала и ухватилась за его палец, - мама - это потом… Я специально сначала только тебе сказать хотела. Я же знаю, что ты поймешь меня…
Последние слова для него спорными оказались, и он, как будто это был вопрос, - ответил, пробормотал, вырывая палец из ее руки и потряхивая им, словно обожженным:
- Ничего я не пойму… и что это ты чепуху городишь… если это перемена климата так влияет, то я сейчас же увезу тебя… - Голос его звучал почти обиженно…
- Пап, я и сама уже ходить могу, - устало сказала она, но тут же смягчилась: - Этот малыш только мой и ваш. Мы же вырастим его, правда?
- Вырастим… вырастили уже на свою голову, - и, бодро зашагав по влажному песку, ссутулился вдруг, сгорбился, замедлил шаг и обернулся у белых ступеней, ведущих на набережную, наверх:
- Никогда я такого не пойму, запомни! - И, несмотря на то, что он храбрился, подбородок его трясся от страха и возмущения...
Через десять минут она поднялась по узенькой постанывающей лестнице и подошла к приоткрытой двери в номер. Увидела отца, размахивающего руками, стоящего спиной (она представляла, как не сразу он выплеснул свое возмущение ее «шуткой», как сдерживался, не желая верить и придавать значения ее словам), - а за ним, сквозь мелькающие руки и маску осуждения и страха - мамино довольное лицо… Восторженное - почти как у нее самой… Она и хотела, чтобы такое лицо отец увидел первым… Неподготовленное, сразу поверившее, полное счастливого любопытства лицо…
Все померкло. И море, и Ялта… Но домашних интерьеров, в которых семейное страдание могло затянуться надолго, не было, и пришлось осваивать горе «день за два»… Отдельной, из коридора, двери в Катину комнату не было, и были все трое друг у друга на виду… В одну из вспышек отец кричал: «Уедешь! Исчезнешь от позора - с глаз долой!», и Катя ответила, уже только утешая, на все готовая ради этого: «А я и уеду. Уеду, папочка, честное слово, Павел Олегович уже билет заказал!», - и отец развернулся, со всей мощью за спинку стула ухватился, и его голос слился с жалобным, протяжным скрипом ветхой курортной мебелишки:
- То есть как это - уедешь?.. Если уедешь - не попадайся на глаза…
И мама растерянно спросила:
- Так как же, Валера? Если с глаз долой - то на глаза не попадайся?..
…Так выяснилось, что предыдущую новость уже вполне может перехлестнуть другая… Жизнь - она же вся - из постаревших новостей…

Через неделю они провожали ее в аэропорту. Мама хлопотала, отвлекая отца своим будничным видом, но он все равно сердито плакал - блестело в глазах. Он сказал себе: не буду верить; жена и дочь вели себя в полном соответствии с правилами пробуждения от кошмарного сна, то есть о «ялтинских событиях» не заговаривали, - ну, он и вел себя тоже соответственно, мирно… Зорькин троекратно расцеловал: «Когда еще свидимся, Пушкарева…», за что был хорошенько огрет отцом по спине. Она - волновалась и улыбалась… Ей нельзя было бояться, она больше не одна, она - старшая…
За иллюминатором ровным нежным слоем лежали бело-голубые облака. А с другой стороны, почему бы и нет, сказал Андрей, когда она подошла к двери кабинета Малиновского…
Солнце, фрукты, уход… Я могу с какой-нибудь клиникой договориться… А ей даже легче стало в этот момент, и потом, когда он предусмотрительно велел Малиновскому замолчать и она пересекла решительными шагами приемную. Все потеряно, все. Последняя надежда на него. И этот, тоже последний, отчет уже легко на совете представляла…
Нет уж, Андрей (так мягко и без следа живой горечи, по имени, вспоминала она о нем теперь). Тебе не разрушить мое прощение и мир в душе. Тебе не добраться до…

В аэропорту ее встретил его отец, который ничего ни о чем не знал. Они встретились, как знакомые, которые только и знают о себе, что знакомы, но историю своего знакомства забыли - потому что оно перешло в новое, иное и слишком важное для праздных воспоминаний качество. На машине с водителем он отвез ее «на квартиру» - обычный дом с квартирами внаем, каких в Лондоне много; «в Хэмпстеде, недалеко от места, где находится наш офис», - сказал Павел Олегович. В квартире Катя взглянула только на кровать - чтобы удостовериться, что мама совершенно зря трамбовала чемодан постельным бельем. Кровать была большая, застеленная пледом в бело-голубую клетку… Она отогнула плед, легла на край и, накрывшись, крепко уснула. У кровати стояли сумки и чемодан, а за окнами падало на неизвестный город всё то же - ни старое ни новое - вечное - солнце…

----

Держаться!

Когда из-под ног вдруг уходит земля
И душу слезами мочалят потери,
Рот пухом забить норовят тополя, -
Держаться и только лишь в лучшее верить.

Держаться, когда не подали руки,
А зависть других в сердце входит отравой,
Держаться во имя, порой вопреки,
Когда вражьи сети и слева и справа.

Держаться, когда окружает лишь лёд
Чужих откровений и сладостной фальши.
Держаться! С молитвой спасенье придёт –
Лишь Богу известно всё то, что ждёт дальше.

Держаться! Конечно! Иначе никак!
Под бременем жизни в пружину не сжаться.
Собрать воедино всю волю в кулак,
Во что бы не стало, но надо держаться.

Сжав зубы терпеть, не спуститься на дно,
Когда тяжело наплаву оставаться,
Чтоб жить, - по-другому и быть не должно,
С молитвой и верой, но только держаться!

Держаться! Пусть даже кому-то назло,
Отбросив подальше обиды людские
Всех тех, кто вдруг скажет: «Тебе повезло», -
Молчать и держаться! Да, люди – такие.

Ведь им не понять, сколько отдано сил,
Таким надо лишь на себя обижаться.
Путь жизненный многих, увы, подкосил…
Но всё же: Бог в помощь. И только держаться!

Роман Петров

_________________
Огонек


Вернуться к началу
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения:
СообщениеДобавлено: 08 фев 2011, 15:08 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 21 окт 2007, 16:37
Сообщения: 9908
Откуда: Беларусь, г.Минск
2.

Глупо, как многое глупо…
И эта Катина невинная отчаянная ложь о ребенке, и его поведение, и кажущаяся уже далекой и почти придуманной (прав был, в чем-то прав Малиновский) та, первая, его любовь к ней… Благородное решение во время совета было принято больше по наитию, было только полу-осознанным, предвещало, а не отражало… Жесток и глуп был и разговор с Кирой, потому что глупым и жестоким было намерение жениться на ней… И только катарсис: вся правда о Кате - для себя, о «Зималетто» для других, разлука, перемены в компании - расставил все по своим местам.
Бреясь, он приблизил лицо к зеркалу. Да, теперь ему ясно видно, кто есть кто. Он заслужил все, что получил, и это необходимым было. И то, что Кира увидела, открыла эти злосчастные папки, - не глупо, а правильно…
Он вымыл бритву, промокнул полотенцем лицо и повесил на крючок полотенце. Взгляд снова задержался в зеркале. Вот поэтому он и не поддался соблазну все скрыть.
Он вышел из подъезда, остановился на крыльце. Где-то в невидимых деревьях заливались птицы. Больше месяца прошло. Давно закончилась зима… Единственным спасением от него и «Зималетто» для Кати было бегство. Он потерял, не искал ее и любил...
Он помнил о ней. Он всегда помнил о ней, не забывал. Не забывалась девочка с подушечками лаванды и бесчисленными стаканами валерьянки; девочка в милом, домашнем вязаном платке, бесстрашно спасшая его из клуба; девушка, доверчиво и крепко прижимавшаяся к нему в караоке; маленькая женщина, осыпавшая его по ночам невесомыми поцелуями, которые прилепляли его к ней всем существом и сильнее всех законов притяжения; и, наконец, та, что смотрела устало-снисходительным или сухим блестящим взглядом, та, что в танце страсти, в своем последнем отчаянии отдалась ему вся… Он не мог забыть и не пытался. Он любил ее.
Папа… Ох, папа. Что ты знаешь об этой любви. Что ты знаешь о том, что такое отказываться от самого дорогого. Каждый день проезжать мимо и ни разу не остановиться. Чувствовать себя подонком, снова из-за фирмы предающим ее. Слушать тебя и думать о том, как сделать так, чтобы Воропаев не добрался до нее и до «Ника-моды», чтобы и она, и «Зималетто» спокойно пережили эти месяцы, когда остаются прикованными друг к другу… Лгать, делать беспечный вид, усыплять бдительность окружающих, ненавидящих ее. «Хватит с нас вашего тандема, Андрей. Если узнаю, что каким-то образом продолжаешь видеться с Пушкаревой, предпринимаешь попытки давления, пока я еще ничего не решил, - заставлю ее отозвать доверенность…» - «Ну конечно, папа. Мне совершенно незачем видеться с ней…»

В «Зималетто» он приехал вовремя, как всегда. У лифта с сияющим лицом встретила Кира. У нее, как и у всех, была одна мечта - чтобы все это поскорее закончилось. Только вот причина, как и у всех, была своя… Пушкарева, вместе с которой исчез призрак соперницы - пусть бывшей, пусть! - должна исчезнуть - навсегда… Ни следа, ни пылинки...
- Андрей, от Павла Олегыча пришел факс! Кажется, мы заработали в Лондоне даже больше, чем от контракта с японцами!
Андрей взял бумагу, взглянул и, кивнув, пошел к Воропаеву. Второй раз за неделю… Интересно папа стал работать: совершенно не в своем стиле, с находками, перешагивающими через десять обычных папиных осторожных ступенек, с большой прибылью… Перемены в компании так напугали, что переродили его?..
Воропаев думал о том же. С унылым лицом указал ему на стул. В этом кабинете у него была своя цель, и она вовсе не была напрямую связана с процветанием «Зималетто». Мало того, что Жданов-старший не спешит сам и запрещает ему взять Пушкареву за горло и до сих пор оставляет «Ника-моду» в руках своего неудачника-сына; мало того, что контракт с японцами удался только благодаря Андрею, вовремя (или невовремя) оказавшемуся в эпицентре переговоров, - так еще сам старик, кажется, вздумал его обскакать. А у него цель была - обскакать их всех самому…
- Что ты об этом думаешь? - недовольно спросил он, отбрасывая факс на стол.
- А что мы все должны об этом думать? Радуюсь, - широко улыбался Андрей.
- Да-да, радуемся… - задумчиво пробормотал Воропаев. - Что это с ним? Как будто помолодел на двадцать лет… Два таких! контракта за неделю…
- Ну, значит, чтобы помолодеть, нужны подобные потрясения…
- Да, это в твоем духе: любую ситуацию обыграть в свою сторону. Ты еще скажи, что, губя компанию, ради папы старался…
- Не скажу. Но и пеплом посыпать голову больше не буду. Хватит. Работать надо. Ра-бо-тать! Чем отец и занимается…
- Кто бы говорил, Андрей…
В общем, как говорил Малиновский, обменявшись обычными утренними любезностями, стороны с чувством неудовлетворения разошлись… Работать.
Андрей сидел сейчас в кабинете Малиновского. Соседство с Кирой угнетало и заставляло испытывать чувство вины. Довел ее до шантажа, до ультиматумов, а все еще не может даже по-человечески разговаривать с ней. В первое время он отстраненно удивлялся себе: как осмелился и смог противостоять ей; видимо, это было еще одним доказательством - того, что сейчас уже вполне понимал…
Продажи последней коллекции шли более чем хорошо. Кира пришла к нему в кабинет с последними данными, все подробно объясняла, а он думал о том, что, кажется, в этой одежде она была в тот день… Вошла в каморку, и решительная, и растерянная одновременно…
- Андрей, ты не понимаешь, что тебя ждут? Ты вообще собираешься появиться на обеде?
Он медленно поднял голову от инструкции, которую выучил наизусть за этим столом, как перед этим много дней ее учила Катя. И у Киры тоже изменилось лицо.
- Что с тобой? И почему ты здесь? Где Пушкарева?
- Она ушла. - Он подцепил пальцем и придвинул к ней один из листков. - Уволилась из «Зималетто».
Пока она читала заявление, ее лицо осветилось радостью... Он ненавидел ее в эту минуту. Но - только минуту, потому что вспомнил, что ждал ее и о чем собирался ей сказать.
- Ну… пойдем всем покажем это? - Кира с торжествующей улыбкой отвела от заявления взгляд. - И… - на мгновение ее лицо все же оскорбленно застыло, - кажется, мы собирались обсудить свадьбу? Или ты опять найдешь тысячу причин, чтобы избежать этого разговора?
- Нет. - Он поднялся. Они стояли, как недавно с Катей, разделенные столом, как барьером. - Нет, Кира, и не буду искать. Мы обсудим свадьбу, прямо сейчас, и только вдвоем. Пока только вдвоем…
На ее лицо стала наползать тень. Она неотрывно смотрела на него, но уже отступала к двери.
- Нет, Жданов. Я ничего не хочу слышать от тебя. Никаких гадостей…
- Нет, Кира, постой. - Он вышел из-за стола. - Ты правильно поняла, но когда я тебе объясню, ты поймешь, что только это и будет - правильно…
Объясню. Скажу. Она боялась этого больше всего. Выговоренной, произнесенной правды. И сейчас страх застыл, въелся маской в ее лицо.
- Никогда я этого не пойму. Ты подлец… ты не имеешь никакого права так обращаться со мной…
- Ну, неужели ты сама не видишь, что эта свадьба - абсурд? - устало спросил он.
Она остановилась на пороге, гневно и беспомощно глядя на него… Он мягче сказал:
- Я уверен, ты чувствуешь, что это неправильно, Кира. Ты могла бы сделать счастливым любого человека… но со мной ты никогда не станешь счастливой. И я… МЫ никогда не сможем быть счастливы. Ты этого хочешь? Такой жизни ты хотела, когда мечтала выйти замуж?
- Я всегда мечтала выйти замуж только за тебя…
- Нет, Кира. Это был кто-то другой, придуманный, только не я. Да, я сам виноват, это я врал тебе, говорил то, что ты хотела услышать… Но на самом деле я никогда не смогу дать тебе того, что ты заслуживаешь. Никогда, понимаешь?
- Ты не знаешь… ты не можешь знать…
- Знаю, Кира. Знаю…
Ее глаза сузились. Она прислонилась к косяку.
- Ты все-таки выбрал… Ты думаешь, она будет лучше меня? Эта дрянь, встречавшаяся с почти женатым человеком? Нет, Жданов, ты еще сильно пожалеешь, что обошелся так со мной…
- Не говори глупостей. Дело не в ком-то, дело только в нас самих. В тебе - и во мне. Тебе нужен другой мужчина…
- Как же это подло, Жданов. Столько времени лгать, изменять - и теперь переложить вину на меня! - Ее плечи затряслись, словно ей было холодно или она плакала, хоть ни того, ни другого не было. Он подошел к ней и положил ладони ей на плечи. Она вывернулась и резко выскочила в кабинет. Обернулась:
- Ты думаешь, у тебя что-то или кто-то в жизни есть? Эта женщина, «Зималетто»?.. Да ты никто, ты смешон, ты не способен ни на что! Интересно, что ты сейчас будешь делать без своей Пушкаревой? После того, как я и Сашка заберем свои акции? Да ты вылетишь из этого кресла на следующем же совете, и она бросит… бросит, бросит тебя!.. - И папка, попавшаяся ей под руку, лежавшая на краю стола, в бессилии полетела в него, символизируя, видимо, будущий оглушительный конец его карьеры и личной жизни…
Сцепив зубы, он нагнулся и поднял папку, а когда выпрямился - она уже стояла и, хмурясь от напряжения, читала следующую, раскрытую ею. Андрей машинально открыл папку, которую держал в руках. Устав «Ника-моды», сведения о владельце, отчет о деятельности… все правильно, Катя и это оставила ему. Но залогового документа нет, долговых расписок тоже. Он медленно поднял голову… Была еще надежда, что вторая папка не имела отношения к «Ника-моде» - но белеющее на глазах лицо Киры говорило, что это не так.
Он попытался еще спасти положение, шагнул к ней, потянул папку на себя: «Это рабочие документы, Кира…», - но она крепко держала папку, и плечи ее уже тряслись от смеха. Приложив пальцы к губам, с недоуменной улыбкой она посмотрела на него:
- Ты заложил компанию? Ты заложил компанию за долги - Пушкаревой?!..
- Ты ничего не знаешь, - он поморщился и сжал кулаки. - «Долги» были придуманы для того, чтобы было основание для залога. Я сам, специально открыл «Ника-моду», чтобы спасти «Зималетто» от других кредиторов и банкротства…
Теперь она уже смеялась в голос… Невыносимо было слышать этот смех, оправдываться, думать о том, что все это может означать для него. Но где-то внутри уже наступало облегчение. Скоро оно заполнит все и не даст ему пойти на сделку.
Кира долго сидела за его столом, обхватив руками голову. Наконец серьезно, обдуманно заговорила...
- Андрей, мне жаль тебя. Ты хотел спасти компанию, я понимаю… Я никогда не стала бы скрывать от твоих родителей то, что узнала, но - ты дорог мне. Даже после того, что сделал, что говорил мне сейчас, я люблю тебя, ты не понимаешь - я люблю тебя!.. К тому же ничего уже не изменишь. Если бы тогда ты признался мне, я отговорила бы тебя от такого страшного шага… Но Пушкарева - не я. Она хитра, ей выгодна была твоя растерянность… нет, молчи. Я отговорю Сашу забирать акции. Придумаю что-нибудь. - Она провела пальцами под глазами, вытирая невидимые слезы. - Мы сейчас пойдем в конференц-зал. И никто - ничего - не узнает…
Она перевела дыхание и, поднявшись, подошла к нему.
- Слышишь, Андрей? Ничего…
Он тоже смотрел ей в глаза. Это был выбор. Но между чем и чем? Он безжалостно - и к себе тоже - усмехнулся.
- Сделать вид, что ничего не произошло? Я погорячился? Мы успокоимся и поймем, что все не так страшно?..
Кира молчала уже слегка удивленно. Ей в голову не пришло, что в таких обстоятельствах он может отказаться… Ему, в общем, тоже - и он еще долго удивлялся. Что вело его? Может, девочка, о которой он на эти страшные минуты забыл? Может, что-то такое, что благодаря ей уже не могло в нем молчать?.. Он сказал: нет, Кира. Ты можешь делать, что хочешь, я не смогу «забыть» свои слова. Прости, добавил он еще… Не выпуская папку из рук, она ушла из кабинета, и шлейф тянулся за ней - чего-то тяжелого, непоправимого. И дело было не в «Зималетто»…
Но до вечера она еще колебалась. И только когда он уехал от родителей, твердо дав ей понять, что хочет ехать один, - ему позвонил отец…

Сейчас она сидела перед ним, и ему трудно было на нее смотреть.
Спас его отец, приехавший в «Зималетто». Он уже несколько дней был в Москве и вечером должен был лететь обратно. Кира неохотно оставила их, Малиновский с утра гостил в консалтинговой фирме - кабинет был в их с отцом распоряжении…
Некоторое время они говорили о делах, о заключенных контрактах. Отец выглядел воодушевленным, просветленным. Вглядываясь в него, Андрей не мог решить, действительно ли в нем произошла какая-то серьезная перемена. Да, он улыбается и больше не жёсток с ним; он радуется удачному выполнению антикризисного плана; и все же это не могло до конца объяснить его делового подъема, результатов, которых он добился в Лондоне…
- Да, и еще о Катерине Пушкаревой я хотел сказать, - неожиданно произнес отец. - Я думаю, нам нечего опасаться ее. Я уже сказал Саше и повторю тебе: я принял решение. До выхода из кризиса все остается так, как есть. Все попытки повлиять на Катю с вашей стороны будут бессмысленными. Я убедился, что вы неплохо работаете в команде, так что можешь не беспокоиться - нынешнее положение вещей меня вполне устраивает, ты остаешься во главе «Ника-моды». Саше я тоже посоветовал все силы направить на работу: переоформления доверенности не будет…
Прошло какое-то время, прежде чем Андрей заговорил.
- Почему именно сейчас?.. - осторожно спросил он. - Ты… разговаривал с Катей?
- Это неважно, - сухо сказал отец. - Я знаю, что мы можем быть спокойны. Этого достаточно.
Андрей подумал, что в каком-то смысле это проявление доверия к нему и не лишним будет поблагодарить отца. Что он и сделал. Но чувства сейчас были направлены на другое...
Он разбирал бумаги на столе и свой портфель, собираясь уходить, когда вернулся Малиновский.
- Так рано! - присвистнул он. Услышав о причине, задумался, усмехаясь…
- Не боишься, боец?
- За себя? Это - не важно… За нее? Теперь только из-за себя, но, значит, и зависит от меня. Так что поеду, Ромка…
- Удачи, что ль, тебе пожелать? Н-да, в первый раз в жизни, пожалуй, ничего не могу прогнозировать…

Ведь и правда не мог. Открыв дверь, ее мать с минуту изумленно и растерянно молчала.
- Кати же нет, Андрей Палыч. Уехала, неделю уже дома нет…

-----

По лабиринтам "серых" буден
бредём одни. По воле Бога
к самим себе трудна дорога
и путь к познанью тоже труден...

Судьба, уверенной рукою
расставила приоритеты,
а повсеместные запреты
дают иллюзию покоя…

Но мы над временем не властны,
Оно, минута за минутой,
нам о конечности маршрута
напоминает ежечасно.

И вновь звонит тревожный зуммер,
всё ближе громкие раскаты ...
Вся жизнь разменяна на даты,
когда родился, жил и ... умер ...

Евгения Ренар в соавторстве с Сергеем Левиным

_________________
Огонек


Вернуться к началу
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения:
СообщениеДобавлено: 08 фев 2011, 15:12 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 21 окт 2007, 16:37
Сообщения: 9908
Откуда: Беларусь, г.Минск
3.

- Катенька, к нам Андрей Палыч приходил…
- Чего он хотел, мама?
- Тебя, Катя… спрашивал. В любви к тебе признавался…
- Мама, что ты говоришь?
- Мы же с отцом не дураки, Катя. И у ребенка отец есть, даже если ты не хочешь с ним видеться…
- Папа видел его?!
- Нет… нет, не волнуйся. Дома была только я. Он расстроился и хотел уйти, но потом попросил меня выслушать. Я выслушала… Он тебя любит, доченька. Он говорит: вы, конечно, понимаете, что я перед ней виноват, раз она избегает меня. Но я раскаиваюсь и очень хочу, чтобы она узнала об этом. Он просил телефон, я не дала, конечно… тогда он попросил просто передать. Так и сказать: любит, просит прощения за все и хочет, чтобы ты вернулась домой.
- Ты сказала, где я, мама? Ты сказала ему…
- Конечно, нет, что ты! Но я подумала: может, ты простишь его? Захочешь, чтобы он узнал?
- Нет, не захочу. И не надо больше с ним разговаривать... Тоже так и скажи, если еще раз позвонит…
- Он позвонит. Я чувствую: позвонит, и не раз. И все же, почему ты так с ним? А с собой? Ведь ты же любишь его, да, я сразу все поняла, как только он сказал, что сам тебя любит… я же помню все. Помню, какая ты приходила с работы, как говорила о нем… как он в ресторан тебя на твой день рожденья водил…
- Мама, не будем говорить об этом. Хотя бы по телефону… хорошо? Я приеду и, если ты захочешь, мы поговорим.
- Конечно, конечно… ты только не думай, что мы осуждаем тебя. И папа, и я, мы же только о том, чтобы тебе хорошо было, думаем… Ты там ешь что-нибудь? Похудела? Тебе кушать сейчас в два раза больше надо! Как ты себя чувствуешь?
- Хорошо. Хорошо, мама! Мне кажется - я долго-долго болела, а теперь выздоровела, так всегда после болезни бывает: как на крыльях летаешь…
- Ну, и хорошо, деточка, я рада, что ты улыбаешься, что ты счастливая. И все-таки подумай насчет Жданова…
- Все, мам, перед отъездом я позвоню еще раз.
- Ждем тебя, приезжай скорей…

Расстроенная, она положила телефон на стол. «Как на крыльях» - это она по инерции, по памяти еще десяти минут назад…
Она сидела на кухоньке, а за стеной, в комнате, шумел пылесос - горничная пришла позже обычного, когда она уже вернулась из офиса. Девушка долго извинялась, но Катя успокоила ее. Ей не бывает скучно одной, но надо же видеть кого-то еще, если ради того, что изменило ее жизнь, она сама хочет измениться, стать ближе к людям. Работа - это другое, она никогда не испытывала неловкости, когда касалось работы, отстранялась от себя внутренней, глядя со стороны…
Вспыхнула спичка, затеплила фитиль свечи, принесенной Юлианой когда-то, в самом начале ее путешествий по темным чащам… Свечка как в сказке: неопалимая. Жжешь, жжешь ее, а она целая… Катя легла подбородком на стол, стараясь унять дрожь. Итак, он приходил.
Это плохо. Это очень плохо. Это как неожиданный, еще один, вопрос на экзамене, когда паркер преподавателя уже завис, уже почти касается графы оценки в зачетке. Что ему нужно? Почему именно сейчас?
Усмехнувшись, обвела пальцем широкую свечу по ободку. Павел Олегович разрешил… И теперь можно предупредить возможные вылазки Воропаева - опередить его… Обольстить, как прежде, удержать в железном капкане, немного, правда, проржавевшем, - мало ли что там, на опасной свободе, может ей прийти в голову?
Пылесос умолк. Стало оглушительно тихо. В полутьме небольшой прихожей появилось светлое пятно - униформа горничной. У горничных специальное помещение на цокольном этаже, как и у остального персонала, обслуживающего дом: водопроводчиков, уборщиков территории, электриков. Отель не отель, пансион не пансион… Кате очень нравится здесь. Павел неожиданно предложил снять дом неподалеку от их собственного дома - с удивлением отказалась… Уже полюбила этот воздух, этот изумрудный свет по утрам. К тому же видеться с Маргаритой желания нет - пока есть возможность, она ее избегает. Но Маргарите и самой вряд ли хочется ее общества: во времена «Зималетто» она едва замечала ее. Для Маргариты главное - стабильность ее благосостояния, и, пока Катя помогает обеспечивать его, тем более после пережитой угрозы, Маргарита будет молчать и будет нейтральна - а большее ни ей, ни Кате - ни к чему… Возможно, если бы Катя знала, что в один из дней Маргарита, заехавшая в офис за мужем и мельком видевщая ее, выйдя к машине, заметила: «А девочка похорошела!» (Павел ничего не ответил, только задумчиво посмотрел), - ее мысли потекли бы и по другому руслу, но она знала только то, что знала…
Девушка сделала несколько шагов к кухне.
- Вам ничего не нужно? - на плохом английском спросила она.
- Нет, спасибо… Вы не из России?
- Нет, из Чехии, - смущенно ответила горничная.
- Извините… Спасибо большое еще раз…
Зачем она спросила ее? Неужели ей все-таки одиноко? И плохо это или хорошо?
Она посмотрела в окно. Такой медлительный, ласковый весенний вечер. Она собиралась прогуляться, прежде чем углубиться, как всегда по вечерам, в предложения клиентов. На очереди российская фирма, имеющая магазины в Германии, Франции, Британии… Изучая рынок, она сама предложила Жданову обратиться к ним. Правильно сформулировала правильные условия… Господин Кестер уже почти подписал контракт. Осталось посоветоваться с партнерами в России, и на следующей неделе они со Ждановым ударят по рукам.
Разговор с матерью взволновал ее, и о работе не думалось (а она должна была, обязана была думать о работе - и, за исключением прогулок и сна, все время посвящала ей), и прогулка прошла не так, как обычно: в тихой созерцательности, в ласковом внимании к тому, что внутри… Мама так удивленно радуется тому, что все проходит хорошо, а ей странно это удивление. Она же знала, что спасение - спасение во всем. Ее ребенок не причинит ей боли, ни в чем. Они в полном согласии, дружат…
Деревья стояли словно в дымке. Лучи солнца разбивались о верхушки деревьев и вскипали над ними золотистым матовым облаком… Нигде больше не замечала она такой солнечной короны на деревьях, только в Лондоне. Чудесный Хэмпстед - зеленые луга и леса, пруды, цветы и птицы… Закроешь глаза - и представишь, что это робингудовский Шервуд, и услышишь, как со свистом вонзается в ствол дерева стрела… Иногда ночью ей кажется, что она лежит, заключенная в чьи-то объятия. Это объятия тихой, теплой, ароматной ночи - а она словно заново испытывает ту дрожь наслаждения, которую в последних своих полуповоротах испытывала с Андреем... Остаточные явления…
И нужно поскорее избавиться от них. Как можно скорее поговорить с мамой. Но - рассказать ей обо всем? Обо всем, чтобы не осталось ни иллюзий… ни лазеек... Бесполезно. Не выговорят губы… Конечно, ребенок - это слишком серьезно, чтобы скрывать от родителей причину ее нежелания видеться с его отцом, - иначе это выглядит капризом и отец будет настаивать. Но - если он узнает, будет еще хуже… Но как Андрей посмел! Сказать о своей вине, желать разговора с отцом! Взять ее в осаду, в плен, подчинить окончательно! «Я не отступлюсь…»
Нет, Хэмпстед больше не радовал ее. Она заключила контракт с Кестером и, как собиралась, уехала на несколько дней в Москву.

***

Узнав, что Кати нет в Москве и он не увидит ее, Андрей ощутил такую голодную тоску, что и ее сложил в копилку как впервые познанное ощущение. За последние месяцы, с конца осени… нет, с прошлого лета!.. таких ощущений было множество, сильные, как ураган, или словно иголочками покалывающие, помогающие родиться тем самым ураганам…
Где она? Любит она его, как прежде? Прикоснется ли он когда-нибудь своими губами к ее губам? Обведет ли ладонью, едва касаясь, - полукружья - груди… Вопросов тоже было множество… Почувствовав, что не сможет больше удерживать их в себе, он долго не раздумывал. «Я люблю вашу дочь…» Что почувствовала эта женщина? Он ощупывал взглядом ее лицо, он искал в нем следы…
В первое мгновение она почувствовала испуг - это понятно. Гордость… Тоже, наверное, объяснимо: она ведь не знает, что он еще только строит себя благодаря ее дочери. А еще… радость? озарение? гнев? Нет, только не гнев… и, значит, она действительно ничего не знает. Только спустя время он понял, что сильно рискует, открывшись перед ней. Катя сочтет это преследованием и, в свою очередь, кое-что матери расскажет… Тогда - все. Эта простая женщина может оказаться сильней даже Катиных бастионов. Но если так - Катя остережется… или сожжет мосты.
Несмотря на свою мягкость и простосердечие, Елена Александровна - скала внутри. Он сразу это понял. Невинные голубые глаза, бледные веснушки в желобках морщинок на лице, теплая волна, исходящая от всего ее тела, так, что, кажется, всю себя отдаст, - и полная неприступность, стучи не стучи. Вот так, наскоком, первой пробой - не добьешься ничего. Катя слишком дорога ей. Ее нужно подготовить. Расположить. Завоевать… Несмотря на все различия, Катя - настоящая ее дочь…
Тем не менее, он понравился ей. Понравилась его прямота, откровенность. Понравилось то, что он доверился ей. Просто понравилось - что любит Катю… И у него были шансы. Хорошие шансы, черт возьми! Он засыпал с ее лицом в памяти, со словами: «Я сделаю все…»
А еще он думал о том, что в те короткие минуты на совете, когда он немного любовался, немного гордился собой, он вряд ли был в состоянии все это постичь, но уже тогда знал, что способен любить так сильно... И воспоминание о разговоре с Малиновским, разговоре двух карликов, порой ввергало его в такую пучину стыда, жалости и любви, что он не засыпал уже до утра. Пожалуй, услышав такое, можно и разлюбить… Катино лицо, когда она уходила: кроткое, спокойное, тихое… Лицо - что-то глубоко решившего для себя человека...
А иногда он просыпался с бессмысленной, иссушающей мыслью: ребенка - нет! Зачем он вспоминал о нем? Свыкся с ним, несуществующим, еще в те далекие, далекие ночи, когда рядом лежала Кира… Или, может быть, жалел, что нет той ниточки, которая могла бы их сейчас связать.

Но он тоже - сделал все. К концу второй недели услышал от Елены Александровны: «Она приедет. Приедет в пятницу, больше ничего не могу сказать…» Понятно было, что это признание он вырвал своей осадой, что ее мать до последнего мгновения колебалась - дочь, ее интересы превыше всего. Но ему удалось убедить ее, что интересы их совпадают. Он праздновал победу! Осталось совсем немного… Во всяком случае, он увидит Катю - Катю свою!
В пятницу он долго сидел над очередным факсом из Лондона. Малиновский за голову схватился, увидев прайс. По хорошей цене продана внушительная партия одежды из предыдущей коллекции, по «высокой» ценовой линии - огромная партия из последней… И все это - всего лишь в обмен на первое место в реестре покупателей «Зималетто», который тоже недавно придумал отец... Андрей взял трубку и позвонил Кестеру, тому самому Вадиму Кестеру, чья подпись стояла в контракте и которого он знал по старым скромным сделкам, когда «Зималетто» еще возглавлял отец. Ему повезло - Вадим собирался в Москву. Андрей договорился с ним о встрече в понедельник и, позабыв о «Зималетто», по весенним улицам поехал к Пушкаревым.

***

Папа соскучился. Катя чувствовала это по его чуть дрожащим рукам, по более теплому, чем обычно, объятию. По мирному голосу и подобревшим глазам. Разлука примирила со всем, что не означало разлуку. А там, у моря, она сказала: я хочу, чтобы вы были - рядом.. Это «рядом» звучало теперь заклинанием в его ушах. Наплевать на все. Катюшка - здесь, р я д о м…
Обольщаться, конечно, не следовало. Когда она вернется совсем, пройдет день, другой, третий… Он вспомнит все. И ему уже придется поверить. И вновь начнется полухолодная война двух любящих сердец, одно из которых любило так сложно…
Но пока была простая любовь. Радость просто от того, что они снова вместе.
Мама не сводила с нее напряженных, блестящих глаз. Едва дождавшись, когда отец уйдет после обеда отдыхать, закрыла дверь на кухню и для верности прислонилась к ней спиной.
- Мамочка, честное слово, я не хотела вас расстраивать…
- Я знаю, дочка. Но ты же понимаешь, что все равно придется объяснить. Из Кольки слова не вытянешь…
- Еще бы… - Катя вздохнула. - Да ничего особенного нет. Ты просто должна мне поверить, что верить Андрею - нельзя. И я не хочу, чтобы он появлялся в нашей жизни. Не просто не хочу… а это будет неправильно. Ну, ты же всегда доверяла мне… А для папы мы что-нибудь придумаем.
Странное облегчение появилось на лице Елены Александровны. Катя ожидала настойчивости, призывов к разуму, дочерним чувствам… Но мать молчала, словно была удовлетворена.
Отошла от двери. Присела напротив, потерла клеенку…
- Катя, я скажу, а ты послушай. Между людьми много чего случается. Может, и не особенное, а может, и серьезное что… Я знаю тебя, ты просто так не станешь обвинять. Тем более, когда… - Она покачала головой, улыбаясь. - До сих не могу поверить. Катя, разреши ему поговорить с тобой... Просто послушай, что он скажет. Ну, я чувствую, что ему плохо без тебя. Он, кажется, ни о чем больше не думает. Это много, дочка, поверь… Тем более, для такого человека, как он.
- Такого человека… какого, мам?
- Я понимаю, ты обиделась на него. Наверное, сильно обиделась, раз ведешь себя так. Но ты же любишь его? - И Елена Александровна, словно впервые задумавшись об этом, с тревогой и ожиданием взглянула на нее. - Любишь?..
- Это не имеет никакого значения, мам. Бывают случаи, когда…
- Если люди любят друг друга, нет таких случаев, - убежденно сказала мать.
Катя посмотрела на нее. Ну, как ранить ее? Уничтожить веру в любовь, срубить шелестящее веселой зеленью, без единой червоточинки, дерево ее опыта?..
Она поняла: мама и не хотела подробностей. Решила для себя Андрею верить и неосознанно боялась всего, что могло эту веру поколебать. И невозможно теперь через этот ее страх переступить. Это снова - ловушка…
Звонок в дверь. Мама вздрогнула… Лязганье ржавых, ласково натянувшихся, словно погладивших беспощадно, цепей. Обожженные ветви - на которых тоже когда-то шумела листва - опустились над головой… Катя вцепилась пальцами в край стола, глубоко вдохнула, с надеждой глядя на мать. Это же Зорькин, да? Она же никому больше не говорила?..
- Я сказала ему, - скорбно прошептала мама. - Не знаю, как это получилось… случайно, Катенька… Он ничего плохого не хочет… Ты уж поверь ему… Выслушай…
Выслушай. Поверь. Снова окунись в эту сладкую муть… А потом отработанным шариком, никому не нужная, откатись в черную траву… Что же ты наделала, мама?! Я хотела уберечь тебя…
Елена Александровна встала, и Катя догнала ее у двери.
- Подожди, мама… Ты должна знать: это все из-за денег. Андрей обманул меня. Встречался со мной ради фирмы, ради «Ника-моды», пересиливал себя… Он никогда, ни одной минуты не любил меня. А «Ника-мода» все еще принадлежит мне, поэтому он ходит сюда. Папа ничего не должен узнать…
Упоминание об определенной, всегда держащей в здоровом напряжении угрозе - натуре мужа, отрезвило начавшую было расплываться, терять чувство реальности Елену Александровну… Она очнулась, опустевший, оцепеневший взгляд соскользнул с дочки, и она пошла открывать. Катя осталась стоять в проеме кухонной двери, с колотящимся сердцем.
Первым, что увидел Андрей, была она, следующим - лицо ее матери. На нее посмотреть заставил ее голос - непривычно жесткий, зовущий его на «ты».
- Вы должны уйти отсюда. Сейчас же. И больше никогда не при-хо-ди… - Она придвинулась к нему почти вплотную.
- Елена Александровна, но вы же сами сказали…
- Мерзавец, ах, мерзавец… Вон!..
Катя не увидела - почувствовала отца. Он вышел из спальни, настроенный вполне дружелюбно, размягченный сном… То, как просветлело лицо Андрея, поразило Катю. Это было похоже на решительность, которую она когда-то любила в нем. Но все, что было связано с ее соблазнением, происходило осторожно, неохотно и исподтишка… Удовольствия, во всяком случае, от этой игры он не испытывал. Откуда тогда - азарт, облегчение… радость? Чего еще она не знает о нем?
- Валерий Сергеич, я так рад, что застал вас… Я хотел сказать, что я люблю Катю, что я…
От неожиданности, от того, что просто в голову не приходило применять силу, - дверь, на которую при первых же его словах стала напирать Елена Александровна, вытеснила его в коридор и оглушительно закрылась… Катя выбежала в прихожую.
Отец обеими руками держался за сердце. Они уложили его на кровать.
- Ничего, ничего… - бормотал Валерий Сергеевич серыми губами. - Мы еще посмотрим… Я еще живу… Вы еще все ответите…
Катя сжала руками виски. В них опять пульсировала боль. И черные ветви, не давая выйти к свету, уже задевали голову, запутывались в волосах. Мачеха - весна?..

_________________
Огонек


Вернуться к началу
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения:
СообщениеДобавлено: 08 фев 2011, 15:14 
Не в сети
Счастливая
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 11 май 2010, 14:12
Сообщения: 33059
Откуда: Висагинас
Спасибо, Наташенька, что все восстановила! :thank_you: :Rose:
Я сяду тут тихонечко. Подожду продолжения. :girl_sigh:

_________________
Изображение Изображение Изображение


Вернуться к началу
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения:
СообщениеДобавлено: 08 фев 2011, 15:16 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 01 апр 2008, 18:46
Сообщения: 1201
Откуда: Екатеринбург
:girl_sigh:

_________________
А-а-а-а-тлично!


Вернуться к началу
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения:
СообщениеДобавлено: 08 фев 2011, 15:16 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 21 окт 2007, 16:37
Сообщения: 9908
Откуда: Беларусь, г.Минск
ja_imaka, и тебе спасибочки, что тут поблизости. :friends: Ждать, собственно, недолго, скоро выложу. :Rose:

_________________
Огонек


Вернуться к началу
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения:
СообщениеДобавлено: 08 фев 2011, 15:17 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 21 окт 2007, 16:37
Сообщения: 9908
Откуда: Беларусь, г.Минск
Оксанчик, и ты тут, приветствую! :kissing_two:

_________________
Огонек


Вернуться к началу
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения:
СообщениеДобавлено: 08 фев 2011, 15:20 
Не в сети
Счастливая
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 11 май 2010, 14:12
Сообщения: 33059
Откуда: Висагинас
natally писал(а):
Ждать, собственно, недолго, скоро выложу.

Ой, я так рада. :Yahoo!: :Yahoo!: :Yahoo!: :dance: :dance: :dance:
Я, в ожидании продолжения, начала перечитывать все твои произведения. Плачу. Так душа за Катьку с Андрюшкой разрывается.

_________________
Изображение Изображение Изображение


Вернуться к началу
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения:
СообщениеДобавлено: 08 фев 2011, 15:22 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 29 мар 2010, 18:02
Сообщения: 1025
Откуда: Москва
natally, я тоже тут :-)
А что сегодня прода?

_________________
Ни дня без подвига!


Вернуться к началу
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения:
СообщениеДобавлено: 08 фев 2011, 15:24 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 21 окт 2007, 16:37
Сообщения: 9908
Откуда: Беларусь, г.Минск
ja_imaka писал(а):
Я, в ожидании продолжения, начала перечитывать все твои произведения.

:Yahoo!: Ура. Так всегда радуюсь, что жизнь фиков продолжается.

ja_imaka писал(а):
Плачу. Так душа за Катьку с Андрюшкой разрывается.

Всё будет... ну, просто будет. Не плакай. :grin: :friends:

Калина Красная писал(а):
natally, я тоже тут

:Yahoo!: :friends:

Калина Красная писал(а):
А что сегодня прода?

Ага. Я бы и вчера уже выложила, но форс-мажор же ж помешал... :pooh_lol:
( :secret: Даже и следующая за сегодняшней, 5-я, глава почти написана, так что и ее ждать долго не придется. :grin:)

_________________
Огонек


Вернуться к началу
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения:
СообщениеДобавлено: 08 фев 2011, 15:29 
Не в сети
Счастливая
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 11 май 2010, 14:12
Сообщения: 33059
Откуда: Висагинас
natally писал(а):
Даже и следующая за сегодняшней, 5-я, глава почти написана, так что и ее ждать долго не придется.

*шепотом* Уррррааа! :Yahoo!:

_________________
Изображение Изображение Изображение


Вернуться к началу
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения:
СообщениеДобавлено: 08 фев 2011, 15:43 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 28 окт 2009, 17:51
Сообщения: 1444
Наташа, я так рада снова видеть "Мачеху-зиму" в Фан-Арте! :dance: :Yahoo!: :dance:
natally писал(а):
Огромное спасибо Оле-Olgina и Татьяне-Синаре

СПАСИБО Оле и Татьяне! :Rose:
natally писал(а):
отзывов неизбывно жаль, но надеюсь на то, что еще наговорим

Наговорим, наговорим! :Wink:

_________________
"Разум дан человеку, чтобы он понял: жить одним разумом нельзя". Э.М. Ремарк


Вернуться к началу
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения:
СообщениеДобавлено: 08 фев 2011, 15:44 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 28 окт 2009, 17:51
Сообщения: 1444
natally писал(а):
Даже и следующая за сегодняшней, 5-я, глава почти написана, так что и ее ждать долго не придется.

Так это просто замечательно! :kissing_two: :Yahoo!:

_________________
"Разум дан человеку, чтобы он понял: жить одним разумом нельзя". Э.М. Ремарк


Вернуться к началу
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения:
СообщениеДобавлено: 08 фев 2011, 15:49 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 21 окт 2007, 16:37
Сообщения: 9908
Откуда: Беларусь, г.Минск
Наташечка, и я тебя рада видеть! :Yahoo!: :friends: :kissing_you:

Так тепло у нас сегодня, прям как будто встретились все после разлуки. Здорово!

_________________
Огонек


Вернуться к началу
 Профиль  
 
Показать сообщения за:  Поле сортировки  
Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 227 ]  На страницу 1, 2, 3, 4, 5 ... 12  След.

Часовой пояс: UTC + 4 часа


Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 0


Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения

Найти:
Перейти:  
Powered by Forumenko © 2006–2014
Русская поддержка phpBB