|
≈32≈
- Значит всё-таки правда!
Воропаева стояла на пороге его квартиры, опираясь на косяк двери.
- Привет, Кир.
Отступил, позволяя ей войти.
Она, не разуваясь, прошла в гостиную.
- Кир, ты…
- Успокойся! – резко обернулась. – Я не пила. Не надо на меня так смотреть!
- Да я и не смотрю.
Подошёл к дивану, на котором лежал открытый чемодан, и продолжил складывать вещи.
- Да что такого в этой твоей Ткачук, что ты решил всё бросить и уехать к ней?
Усмехнулся, бросил на Воропаеву недоумённый взгляд и снова повернулся к шкафу. Вынул несколько рубашек.
- А с чего ты решила, что я еду к Надежде?
- Ну а куда ещё ты собрался с бухты-барахты! Подожди-ка, подожди-ка… - приблизилась к нему и развернула к себе. – Она что, беременная, да?
Приложил руку к её лбу и ласково спросил:
- Кирюш, ты не заболела? Или просто разыгралась фантазия?
Её взгляд неожиданно потеплел, и она, схватив его ладонь, прижала к своим губам.
- Тогда почему ты к ней уезжаешь?
Покачал головой. Усадил Воропаеву на диван и сел рядом.
- Кир, ты пришла со мной попрощаться или обсуждать наши с Надей отношения?
- Да какие у вас отношения, Андрей! Она же за тобой как собачонка прикормленная ходит. В рот заглядывает, о ноги трётся! Неужели тебя всё это устраивает?
Он высвободил руку из её пальцев. Пристально посмотрел в глаза.
- То есть если она не закатывает истерик и не устраивает скандалов, значит, по-твоему, она - прикормленная собачонка?
- Конечно, собачонка! – Воропаева подвинулась поближе и ухватилась за край его пиджака. – А тебе не нужна собачонка. Тебе нужна другая женщина. Настоящая. Которая будет любить тебя, заботиться…
- Такая, как ты! – закончил Он.
- Да! Такая, как я, Андрюш! - теснее прижалась и заговорила быстрее. – Я буду такой, как ты хочешь. Не буду устраивать истерик, не буду сердиться. Стану для тебя самой лучшей. Ну не нравится тебе, я могу перекрасить волосы, могу похудеть или, наоборот, поправиться. Буду кормить утром завтраком, встречать тебя с работы… Я сделаю всё, как ты захочешь…
Он не пошевелился.
- И ты не будешь в этом случае собачонкой, да?
Она силой заставила его отклониться на спинку. Скинула туфли, забралась с ногами на диван и стала покрывать Его лицо поцелуями.
- Я буду собачонкой… Я буду тигрицей… Я буду мышкой… Я буду любой. Для тебя я готова быть любой, слышишь?
Он сидел, безвольно опустив руки и не делая никакой попытки отстранить её от себя. Потому что было всё равно. До того, как он отправил факс, напряжением было пронизана каждая клетка тела. А как только вернулся домой - отпустило. Сейчас на всё происходящее смотрел как будто со стороны. “Со стороны” заказал билет на Лондон. “Со стороны” достал чемодан. “Со стороны” стал складывать вещи. “Со стороны” услышал звонок, открыл дверь. “Со стороны” разговаривал с Кирой.
И всё также “со стороны” почувствовал, как её ладонь ударила его под груди, и раздался возглас:
- Господи, Жданов! Ну почему ты такой бесчувственный!
Она отвернулась от него, спустила ноги и, уткнувшись лицом в ладони, заплакала.
- Кир…
- Что – Кир? – вжала голову в плечи. – Кир, Кир, Кир…
Вскочила и, смахнув слёзы, вдруг закричала:
- Я только и слышу от тебя все эти пять лет: Кир, Кир, Кир! Кира, перестань! Кира, сколько можно! Кира, прекрати пить! А ты хоть раз подумал, почему я так себя веду?
Опять вырывалось “Кир!”, но он промолчал и отвернулся.
- Что ты отворачиваешься, Жданов! Не хочешь, как всегда, посмотреть правде в глаза?
- Кира, хватит, я прошу тебя! – Поднялся, прошёл мимо неё, но она схватила его за локоть и попыталась тонкими пальцами сдавить его сильный бицепс. Чтобы причинить боль.
Даже не поморщился.
-Неужели ты не понимаешь, что я люблю тебя? - отчаянным шёпотом спросила она.
Он вздохнул. Знал ли о том, что она была к нему неравнодушна? Да. Не мог не знать. Задумывался ли о том, что это неравнодушие есть любовь? Нет. Не задумывался.
Потому что так было удобно.
Одним махом разрубив отношения, он думал, что поступил честно. Честно? Может быть. Но за этой честностью нельзя спрятать циничность этого поступка. Ему было плохо – и он наплевал на чувства других. И прежде всего на чувства Киры. Что он ей оставил после себя – ощущение брошенности и ненужности? Столько времени давать надежду, а потом в один день растоптать?
- Почему ты молчишь, Андрей? – Она ослабила хватку, но всё ещё держалась за него. Смотрела куда-то в сторону. Как будто задавала вопрос самой себе.
- Я виноват перед тобой.
- Да, - кивнула она не поворачиваясь. – Да, ты виноват. – И замолчала.
- Но ничего уже не изменить. Я не могу повернуть время вспять и ответить тебе взаимностью.
Она хрипло засмеялась.
- Жданов, а ты ведь даже не пытаешься оправдаться! Скажи, тебе просто всё равно?
- Мне не всё равно. Я просто не знаю, что могу ещё тебе сказать.
- А когда-то был так красноречив…
Снова тишина. Кира перестала всхлипывать.
- Ты не любил меня. Ты не любил своих моделек. Ты не любишь Надежду. А ты вообще когда-нибудь кого-нибудь любил?
Ответил не сразу.
- Мой ответ для тебя что-нибудь изменит?
- Не знаю… Может быть, мне удастся посмотреть на тебя с другой стороны…
- Да.
Она напряглась, опустила глаза, а потом подняла голову.
- А сейчас?
- И сейчас, - не отводя взгляд.
- Давно?
- Давно, Кир. Пять лет.
- Ты из-за этого отменил нашу свадьбу?
- Я просто устал врать.
- Тогда почему ты не с ней?
Он горько усмехнулся.
- Се ля ви, Кирюш. Я плачу по счетам. Тогда я обидел не только тебя.
- И что же ты такого сделал?
- Просто не успел сказать, что люблю.
- Пять лет назад… Тогда, когда мы собирались пожениться… Господи, да когда ты успевал на сторону бегать… Вы ведь с Пушкарёвой только своими отчётами и занимались…. …. …. Подожди… Не успел? Жданов! – наконец убрала от него свою руку и сделала шаг назад, приложив ладонь к губам. – Ты что, влюбился в Катю?
Он повернул голову, посмотрел в окно – почему-то мелькнула мысль, что не мешало бы узнать - сколько время – снова повернулся и взглянул Ей в глаза.
- Да. Я влюбился в Катю Пушкарёву. Тебя это удивляет?
- А что тебя удивляет? – спросил Жан-Поль, передавая ей букет.
Она взяла цветы.
“…Розовые розы. Светке Соколовой…” – пронеслось в голове.
- А разве не должно? До моего дня рождения ещё две недели. Ты не поторопился поздравлять?
- А я разве сказал, что цветы от меня?
Удивлённо посмотрела на него.
- А от кого?
Не дожидаясь приглашения, Жан-Поль вошёл в комнату. Она последовала за ним.
- Что за таинственность? Или ты теперь подрабатываешь курьером?
- Стыдно слышать такие вопросы от женщины, которая получает цветы не так уж и редко. Там есть карточка. Посмотри, и сама всё поймёшь.
Она усмехнулась. Положила букет на журнальный столик и выудила маленькую картонку.
Он сел в кресло и закинул ногу на ногу. Наблюдал.
Её рука резко смяла визитку.
- Бред какой-то! – прошептала.
Теперь усмехнулся он.
- Это принесли сегодня в компанию. Для тебя.
Сжала визитку в ладони, а потом кинула её Ему в лицо. Не докинула. Бумажка упала на пол рядом с его ногой.
- Что за шутки! – вскинула голову и посмотрела Ему прямо в глаза. И захотелось схватить весь букет и швырнуть в Него. Но не смогла. Тело как будто парализовало.
- Ты считаешь, что я стал бы так шутить?
Сложила ладошки корабликом, приложила к губам и закрыла глаза. Дыхание сбилось. Стало частым, прерывистым и даже приносило боль. Во рту пересохло, и она нервно сглотнула.
- Ты хоть понимаешь, что это совсем не смешно.
- Решать тебе. Только это не всё.
- Что значит не всё? – спросила она, распахнув ресницы. – Что значит не всё! – закричала и свалила букет со стола. Розы, не рассыпавшись, распластались на полу.
Он спокойно вынул из внутреннего кармана пиджака белый лист бумаги.
- Это тоже тебе.
≈33≈
Зашла в спальню и закрыла за собой дверь.
Листок сложен пополам и дрожит в руке.
Внутренне волнение не даёт развернуть бумагу и прочитать хоть несколько строчек.
Предчувствие. Предчувствие беды. Трагедии жизни.
Ещё даже мельком не взглянув на текст в письме, Она знала от кого оно. И понимала, что это конец. Чтобы там не было написано, её новой и уже ставшей привычной жизни пришёл конец. Всё! Нет её! Нет той замечательной жизни, которая была отгорожена от воспоминаний о Нём и от Него самого огромным расстоянием и неизвестностью.
Ничего не помогло. Ни решительное “снова забыть” и категоричное “больше не видеть”.
Он опять рядом. Опять в ней. В мыслях. В чувствах. В каждой клетке тела.
И отступать некуда. Тупик.
Присела на край кровати. Развернула письмо. Глаза выхватили только первую строчку.
Ну здравствуй, Кать!
И зажмурилась. Кровь прилила к лицу. Холодные секунду назад руки вмиг вспотели. Пульс отдавался в кончиках пальцев, которые держали бумагу.
А перед глазами его ладонь, сжимающая ручку, из-под стержня которой появлялись эти строчки. И родной до боли подчерк.
И уже не остановиться. Читать Она всё равно будет.
Ну здравствуй, Кать!
Знаешь, сначала хотел написать - Катюша или Катенька, но потом подумал, а правильно ли это будет? Чтобы я так тебя называл.
Ты наверное будешь смеяться, но я долго думал, как начать своё письмо. Да и мне самому смешно. Хоть вспоминай А.Пушкина и смело выводи “Я к Вам пишу…” Сам от себя такого не ожидал.
Представляешь, как рассмеялся бы Сашка, узнав об этом? Хотя он мне недавно заявил, что я старею. Я кстати задумался над этим. Решил, что и правда старею. А ты как думаешь? Прости, ты, конечно, совсем не думаешь об этом.
А я думаю, Кать. Только не об этом.
Я думаю о тебе.
Ладони резко сомкнулись, сложив бумагу пополам.
… Он думает обо мне…
Стало ещё жарче. Щёки уже не просто горели, они пылали. Казалось, что даже пар исходит от лица. Стучало в висках.
Не знаю, станешь ли ты после этих слов читать до конца, но я хочу, чтобы ты знала.
Я тебя люблю.
Опять вспоминается всё тот же Пушкин. “Теперь, я знаю, в Вашей воле меня презреньем наказать…”.
Помнишь, я когда-то писал тебе, что Ты – женщина моей жизни. Ты ведь уже тогда не верила, правда?
… Господи, он что, издевается? Он опять издевается надо мной? Зачем? Что тебе ещё нужно от меня, Андрей?..
Ну почему ты мне тогда ничего не рассказала? Почему, Кать? Почему ты отобрала у меня право на ошибку?
Ты ведь любила меня. Я знаю, любила. Ты сама мне об этом говорила, помнишь?
Почему ты не дождалась меня после Совета? ПОЧЕМУ?
Конечно, я подонок, я – мразь, я… Я не знаю, кем я ещё выгляжу в твоих глазах, но каждый имеет право хотя бы на объяснение своего поступка. А ты у меня его отобрала.
Не отбирай у меня это сейчас. Мне это нужно. Ты должна знать…
Её трясло. Дрожали пальцы. Строчки мелькали перед глазами, и читать стало невозможно. Она сползла на пол. Положила лист на кровать. Дала себе минуту, чтобы несколько раз вдохнуть и выдохнуть и хоть чуть-чуть выровнять дыхание.
Мне надо было выиграть. Выиграть эту схватку с Сашкой и доказать отцу, что я лучший. Я должен был сделать для этого всё. Это низко. Тогда я тоже это понимал, но меня уже несло. Я закрывал глаза и по головам шёл к цели. Дурацкая помолвка с Кирой, вводимые новшества, фальшивые отчёты. Я пытался доказать, что достоин уважения и любви.
К чему сейчас увиливать - наши отношения сначала тоже были одним из средств для достижения цели.
Как удар ножом прямо в грудь. Стало невыносимо больно, и она, зажав губу, негромко вскрикнула. Ведь Она уже свыклась с этой мыслью. Тогда почему сейчас понимать это снова так тяжело?
Но отступать поздно. Запуск уже произведён. И остановиться невозможно.
А ты вдруг взяла, и всё во мне перевернула. С ног на голову, верх тормашками.
Меня никто никогда так не любил. Ни за что. Просто потому, что я есть.
После прочтения инструкции ты решила, что я тебя использую? Ты права. Но только уже не потому, что хотел сохранить за собой пост президента. Ты учила меня любить. И я, как губка, впитывал каждый твой урок. Всё начало отходить на второй план. Разборки с Кирой стали для меня пустым местом, когда я знал, что через несколько минут увижу тебя. Подозрения Александра не вызывали уже и малой толики той паники, которая накрывала меня, когда ты уезжала к Коле. А отчёт.… Знаешь, Кать, почему я требовал от тебя тот отчёт? Потому что уже перед самым Советом, когда ты отталкивала меня от себя, я цеплялся за него как за последнее, что могло ещё раз подтвердить твою любовь ко мне. Не спорю, это звучит глупо, но когда тебе уже было всё равно, я хотел ухватиться хотя бы за эту соломинку, потому что чувствовал, что теряю тебя. И из-за этого начинал задыхаться. Без тебя мне не хватало воздуха. Без тебя я как будто замерзал. Я замерзал без твоей любви, понимаешь?
Потом я понял почему. Конечно, сначала я не хотел в это верить и тщательно гнал из головы любые догадки. Нужно было думать о компании, об отце, о Воропаеве, о Совете Директоров. А когда стало совсем невыносимо... Без тебя невыносимо, Кать. Я понял, что оказался хорошим учеником. Потому что люблю. Люблю своего учителя. Нежного, трогательного, ласкового, преданного. Я усвоил урок. Я понял, что люблю тебя, Кать.
И отчёт, и Воропаев, и “Зималетто” стали не целью, а всего лишь ступенькой, которую нужно преодолеть, чтобы достигнуть главной задачи. Быть с тобой.
И перед самым Советом у Малиновского в кабинете, я уже думал не о том, что состоится через несколько минут, а о том, что осуществлю свою цель после этого мероприятия. Обниму тебя, прижму к себе и скажу, что люблю, скажу, что больше никуда не отпущу и всегда буду рядом.
Ты тогда не поверила, но действительно стала женщиной моей жизни. Даже мысли, в которых ты была не со мной, вызывали ужас.
И ужас наступил потом, когда ты ушла. Нет. Дело не в том, что “Никамода” стала принадлежать Воропаеву. Поверь, тогда мне было уже всё равно. Моя жизнь стала настоящим кошмаром без тебя.
Эта инструкция… Господи, Кать, там не было ни одного правдивого слова. Это был бред. Бред шутника-Малиновского, который пытался изменить моё отношение к тебе. Оказывается, он догадался о том, что я чувствую, гораздо раньше, чем я сам это понял. Представляешь?
И дело было вовсе не в том, носишь ли ты эксклюзивные наряды от Милко или ходишь на высоких каблуках, ты научила меня видеть за внешней картинкой. Я не знаю, как это объяснить.
Я знаю только то, что люблю тебя. Любил тогда – с косичками и круглыми очками, люблю сейчас – в красивых платьях и открытых нарядах. Я просто тебя люблю.
Я виноват перед тобой, Кать, только в том, что не успел тебе всего этого сказать. Если бы у меня были хотя бы пять минут, я бы доказал тебе, что не играл с тобой, не смеялся. Я просто тебя любил.
И это письмо я написал только для того, чтобы исправить свою ошибку.
Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ.
Наверное сейчас тебе уже всё равно, но я хочу, чтобы ты это знала.
И ещё мне больно, Кать, больно осознавать, что ты пережила, читая ту дрянь, предназначенную рядовому Жданову.
Такое не прощают, я знаю. Но я должен попросить у тебя прощение. Потому что устал мучиться чувством вины. Прости меня, Кать, если когда-нибудь сможешь.
И просто знай, что Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ. И буду любить всегда, какой бы ты не была.
Я недавно был у Малиновских. У Юлианы огромное количество книг с русской поэзией. У меня было полно времени, и я взял кое-что почитать. И теперь хочу вернуть тебе долг. Конечно, я немножко опоздал, но уверен, ты поймёшь, что здесь главное:
Девушка, вспыхнув, читает письмо.
Девушка смотрит пытливо в трюмо.
Хочет найти и увидеть сама
То, что увидел автор письма.
Тонкие хвостики выцветших кос,
Глаз небольших синева без огней.
Где же "червонное пламя волос"?
Где две "бездонные глуби морей"?
Где же "классический профиль", когда
Здесь лишь кокетливо вздернутый нос?
"Белая кожа"... но, гляньте сюда,
Если он прав, то куда же тогда
Спрятать веснушки? Вот в чем вопрос!
Девушка снова читает письмо,
Снова с надеждою смотрит в трюмо.
Смотрит со скидками, смотрит пристрастно,
Ищет старательно, но... напрасно!
Ясно, он просто над ней пошутил.
Милая шутка! Но кто разрешил?!
Девушка сдвинула брови. Сейчас
Горькие слезы брызнут из глаз...
Как объяснить ей, чудачке, что это
Вовсе не шутка, что хитрости нету!
Просто, где вспыхнул сердечный накал,
Разом кончается правда зеркал! (с)
Ну вот, пожалуй, и всё. Ты не бойся, я не буду досаждать тебе, каждый раз кидаясь с объяснениями. Но и видеть тебя, и знать, что ты не моя, тоже не могу. Наверное это называется ревность.
Я научился жить с любовью. Но с ревностью жить не научусь.
Это больно - каждый раз понимать, что сам разрушил всё то, к чему так стремился.
Но я хочу, чтобы у тебя всё было хорошо. Я хочу, чтобы ты была счастлива.
Я просто тебя люблю. Честно-честно.
Андрей Жданов.
…Андрей Жданов… эхом повторилось в голове. Прислонилась щекой и исписанному листку и закрыла глаза. Одна… вторая… третья… слёзы расползались по бумаге прозрачными кляксами.
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
А НРКмания никогда под гостем не пускала!
