Всех-всех с наступающим Новым годом!
Дневник выздоравливающего.
Пейринг Он/Она
1.
Где-то вдалеке ревели на разные лады сирены, как будто приближались и пожарная и скорая одновременно. Почудился запах гари, но через несколько секунд реальность уже перестала его тревожить…
Смутные тени мелькали, кружили вокруг в странном танце. Искаженные звуки достигали сознания, но их смысл ускользал…
Новая попытка пробуждения. Невыносимый свет бьет в глаза. Мужской голос что-то требовательно произносит, и свет гаснет. Мягкий полумрак смягчает углы, скрадывает очертания предметов в ирреальном пространстве. В интонациях женского голоса угадываются слезы и боль. Тьма наступает со всех сторон и вновь поглощает его.
Вокруг люди в белых халатах. На лицах невозможно сфокусироваться, но больничные запахи объясняют преобладание белого цвета. Что-то случилось. Невыносимо болит голова. Спать.
Речь медперсонала очень разборчива, но не понятна. Вдруг приходит озарение – другой язык! Или даже несколько. Немецкий, французский… пожалуй, еще английский. Интернационал какой-то! Фокус все равно не наводится. Странно. И эта головная боль. Иногда ноющая, пульсирующая, иногда охватывающая стальными тисками всю голову. Как сейчас.
Оказывается с глазами порядок! Кто-то принес очки, и все встало на свои места. Симпатичная медсестра ласково улыбается и не понимает ни слова. Впервые задумался о себе. Кто он? Ни малейшего представления. Вытянул руку – немного худая, но сильная. Пальцы длинные, трудовых мозолей нет и в помине. Значит, работал головой. Это грустно, потому что голова пока соображать отказывается.
Воспоминаний, по-прежнему – ноль. Жестами выпросил зеркало. В целом результат осмотра удовлетворительный. Черные волосы, карие глаза, крупноватый нос – нормальное мужское лицо. Даже симпатичное, медсестрам нравится. Только чужое.
Приходил доктор Стивенсон. Долго беседовал, сыпал терминами. Голова заболела снова. Бесконечно хочется спать. Сплю, помогает. Почему-то не слушаются ноги. Страшно, хотя Стивенсон утверждает, что все поправимо.
Доктор сообщил, что я попал в аварию. Говорит, что спасся чудом. Диагнозы звучат мудрено, но слово амнезия я понял. Он отказывается сообщать любые сведения обо мне, даже имя. Должен сам вспомнить. А с ногами вообще ничего не понятно. Оказывается, мне сделали операцию, а теперь восстановительный период. И сколько он будет длиться – зависит от меня. Хочется разозлиться, но мешает апатия. Не хочу ничего. Сплю по полдня.
Стивенсон принес эспандер и закрепил на спинке кровати. Я должен каждый день делать комплекс упражнений, качать пресс, руки. Совершенно не хочется.
Посетила модно одетая дама. Возраст неопределенный, красивая, ухоженная. Кажется, я слышал ее голос, пока был в бреду. Жена? Мать? Любовница? Сестра? В глазах слезы, смотрит с обожанием. Погладила по щеке, взяла за руку. Очень приятные ощущения, совершенно не помню, кто она, но очень родной человек. Сказала, что будет приходить часто.
Кто же я все-таки? Сколько мне лет? Чем занимался? Стучусь в закрытую дверь. Но говорю точно по-русски. И Марго тоже. Так ее Стивенсон называет. Знаю несколько английских слов. Попросил разговорник, чтобы подучить язык для общения с персоналом. Или вспомнить? Приходится делать эту дурацкую зарядку. Марго приходит каждый день, приносит фрукты, которые я не успеваю съедать. Разговаривать особо не о чем, о прошлом Стивенсон запретил, а настоящее – больница. Реабилитационный центр. Что-то вроде санатория при больнице. Марго ужасно хочется проболтаться, она еле сдерживается. Подожду чуть-чуть, скоро прорвет.
Сквозь дремоту слышу, что пришла Марго, села на край койки. Физически ощущаю теплый ласковый взгляд на своем лице, слышу страдальческий шепот: "Как же так, сынок?" От удивления таращу глаза. Хотя… не такая уж это неожиданность, ведь догадывался, откуда взаимная щемящая нежность. Не бойся, мам. Это не во вред. Марго смотрит с облегчением, часть груза сброшена. Уверен, что больше от нее ничего не добьюсь, но не огорчаюсь. Теперь я не один. После ухода Марго долго смакую слово "мама", пробую на разные лады. Замечательное слово!
Стивенсон прикатил коляску. Инвалидное кресло. Мне нужен свежий воздух, новые впечатления. Ужасная беспомощность, которая угнетала с тех пор, как очнулся, только усилилась. Я должен пересесть в инвалидное кресло? И выехать в нем на всеобщее обозрение? Все во мне противится этому, но Марго… мама поддерживает Стивенсона. Она во что бы то ни стало хочет вывести меня на прогулку. Мамуля-то - с характером! Надо соглашаться, а то отшлепает. Запросто.
Даже не представлял, насколько осточертели стены палаты. Мама старается везти по малолюдным дорожкам. Вокруг застывшая в тишине красота, горы маскируются туманной дымкой, видны лишь с трудом угадываемые контуры. Много зелени – не знаю названий деревьев и кустарников, но вместе с любованием приходит умиротворение. Марго тоже молчит, она всегда понимает меня без слов. Приходится признать их правоту, прогулка действительно пошла мне на пользу. Завтра поеду снова.
Ненавижу свое кресло! Ненавижу ноги, которые отказываются слушаться. Ненавижу память, которая никак не хочет возвращаться. Собственный организм против меня. Марго уезжает на несколько дней и заставляет дать слово, что буду делать гимнастику. Конечно, буду. Чем еще заниматься. На прогулки езжу теперь самостоятельно. Облюбовал пустынное местечко в парке, под огромной сосной, рядом с муравейником. Удивительный покой. Могу сидеть и часами наблюдать за маленькими трудягами. Однажды в порыве отчаянья разрушил палкой часть муравейника, теперь чувствую себя виноватым. Хотя неутомимые строители уже почти восстановили разруху.
Вчера кое-что произошло. Не знаю, как к этому относиться. Поехал как обычно на свое место, а оно уже занято. Сначала ужасно разозлился, даже хотел разругаться с непрошенным гостем. Гостьей. Разглядел хрупкую фигурку и светлые волосы сидящей на скамье спиной ко мне девушки, приготовился выехать из укрытия, но вдруг услышал сдавленное рыдание, такое горькое и безысходное, что сердце сжалось. Она подняла голову вверх, как поднимает ее Марго, когда не хочет, чтобы полились рекой слезы и смыли тушь. Успокоила дыхание. Потом поднялась и ушла ссутулившись. Какой же я дурак – принял за светлые волосы бинты на ее голове. Подъехал к скамье и обнаружил забытый белоснежный, чуть влажный платок. Поднес его к лицу, и вдруг все закружилось. Едва заметный горьковатый аромат трав и неуловимый женский запах проникли в мозг, заставили содрогнуться тело. Таак, мистер Икс. Это что за бунт на корабле? Всего лишь платок неизвестной девицы. Не уподобляйся Дон Жуану, дорисовавшему образ дамы, едва увидав пяточку. Ого, я оказывается начитанный! Происшествие пустяковое, но взволновало меня не на шутку, еле заснул.
Сегодня в коридоре встретил ее. Да и раньше, похоже, встречал, но не обращал внимания. Джинсики, майка, теплая кофточка на пуговицах – все это по замыслу должно было скрывать изящную фигурку, и особенно пышную грудь – ан нет, мой профессиональный взгляд оценил все за пару секунд. Почему профессиональный? Не знаю. Но захотелось воскликнуть: "Ошеломиссимо!" Что за дурацкое слово? Бинты скрывают все, кроме глаз, мягких даже на взгляд губ, маленьких аккуратных ушек да стриженой макушки. Но какие глаза…Полные печали и надежды. Прошла мимо. Нет, не прошла. Остановилась, спросила:
-Вам плохо? Я могу чем-нибудь помочь?
Молчал и тупо пялился на нее, пока не ушла. Помочь. Помоги вдохнуть, а то, услышав над ухом твой голос, забыл, как дышать. Господи, что это? Последствия травмы? Приступ сумасшествия от присутствия незнакомой девушки. А ведь даже лица ее не видел.
Последний раз редактировалось Ramayana 22 янв 2008, 01:35, всего редактировалось 1 раз.
|