12.
– Ну, миссия наконец-то выполнена. Отчего у вас такой мрачный вид, Екатерина Валерьевна? Как будто он ей ядовитую змею преподнес, а не мобильник. – Я просто не знаю, как объяснить папе такую дорогую покупку, – уныло пробормотала она, запихивая коробку в сумочку. – Ваш папа разбирается в телефонах? – Мой папа умеет считать. – Кать, ну он же уверен в том, что вы с первого дня работаете помощником президента… и нисколько не удивится тому, что вас так высоко ценят… Обедать, Кать? – Я… Вы… Ужас. Жданов изумился. Он плюс Катя равно ужас? Ну да, ужас. Но ведь не ужас-ужас. Но, проследив за взглядом Пушкаревой, Жданов ощутил, что волосы на затылке встают дыбом. На выходе из торгового зала, на стойке для газет, красовались два журнала. «С кем занимается шоппингом Жданов-младший?» – вопрошала «Сплетница». На фото Жданов-младший нежно обнимал Пушкареву за талию и что-то с улыбкой шептал ей на ухо. Она слушала его и тоже рассеянно улыбалась. Судя по зонтику в его свободной руке, снимок был сделан во время их встречи с Виноградовой. «Незнакомка в стиле ретро и Маяковский», – заявлял журнал «Перфоманс», являя мир черно-белую фотографию Жданова и Пушкаревой, которые были сняты в профиль, лицом друг другу. Свет бликовал в стеклах их очков. – Приплыли, – нашел цензурный аналог своим мыслям Жданов. Слишком потрясенный нежданой популярностью среди СМИ, он прошел вперед, купил оба журнала, вышел из магазина и открыл их уже в машине. Если «Перфоманс» не называл их времен, и материал был посвящен исключительно вечеринке «Маяковский.гум», то «Сплетница» прошлась по костям Жданова без малейшей жалости. Она припомнила и неудачную коллекцию, и помолвку с Кирой, и его репутацию бабника. Были здесь и фото нескольких моделей, бывших любовниц, и ехидные замечания об экзотичности вкуса президента модного дома. – Аааатличнаааа! Кать, по крайней мере вашей фамилии здесь не… И понял, что забыл Пушкареву в магазине.
Когда Жданов, почти бегом, вернулся за Пушкаревой, её уже и след простыл. Или решила, что он на неё сердится и не хочет видеть, или решила не обращать внимания на идиотов, да и ушла себе обедать. Кто их, Пушкаревых, разберет. Катерины не было, не было нигде, и, потеряв всякий аппетит, Жданов отправился в Зималетто доругиваться с Кирой. Ему-то казалось, что их отношения уже достигли дна, но тут снизу постучали.
– А Кира? – Мало того, что она уверена, что у меня замужняя любовница, так еще и требует уволить Пушкареву. – А ты? – Любовницу отрицаю, Киру люблю, Пушкареву не увольняю. – А Пушкарева? – А Пушкарева потерялась. До сих пор не нашлась. – Палыч, ну у нас прекрасная по накалу драматизма ситуация тотального бреда. – И не говори. Чувствую себя рок-звездой. – За звезду не уверен, но злой рок тебя определенно преследует, друг мой. И Малиновский налил начальнику выпить. – Интересно, – пробормотал Жданов, жадно осушив стакан, – куда все-таки подевалась Пушкарева? – В монастырь поди подалась. Ну или в партизаны, лови её теперь по лесам. А то и вовсе сбегает из страны огородами, поймают Катеньку на узбекской границе… – Хорошо, что она не вернулась сегодня на работу. Кира готова разорвать её голыми руками. Зазвонил телефон. Не Катя, но Виноградова. – Ну что, трагический герой светской хроники? – приветствовала его Юлиана. – Страдаешь поди? – Страдаю, – согласился Жданов. – Я тебе на электронку отправила интервью с тобой, почитай, пожалуйста. Если мы хотим завтра его опубликовать, то у тебя полчаса на согласование. – Ты написала интервью со мной без меня? – поразился Жданов. – Андрюша, время! – ответила она озабочено. – Позвони мне, как дочитаешь. Глубоко заинтригованный, Жданов полез в свою почту. Малиновский, взволнованным попугаем, пристроился на подлокотнике его кресла, уткнувшись любопытным клювом в монитор. – Ого, – сказал Жданов через пять минут. – Угу, – поддержал его Малиновский. Интервью были написаны весьма добротно. Жданов подробно и спокойно рассказывал о том, как дела в Зималетто, как он пылко влюблен в прекрасную невесту, про свою свадьбу и новую коллекцию. «Фотографии в «Сплетнице»? О, мы с Кирой очень удивились тому, что моим служебным делам уделяется столько внимания. Екатерина Валерьевна – всего лишь один из моих сотрудников. Впрочем, я буду не против, если на обложке «Сплетницы» появятся фотографии всех работников «Зималетто», включая наши филиалы. Это несколько тысяч человек. Я даже специально сфтографируюсь с каждым из них. Устроим акцию: пролетариат в мире гламура»… Малиновский захохотал, а Жданов схватился за телефон: – Юлиана, – завопил он, – это нельзя публиковать в таком виде. Пушкарева – вовсе не рядовой сотрудник Зималетто, а правая рука президента… – К чему раскачивать лодку, Андрюш? – Скажи этой лодке, я бы даже сказал, спасательной шлюпке, чтобы она сидела в твоем офисе и никуда не уходила. Я сейчас буду. И отмени публикацию. Юлиана еще что-то возражала ему, но Жданов уже не слушал. – Какой шлюпке? – не понял Малиновский. – А ты не видишь, что интервью надиктовано Пушкаревой? Спасательница Малибу, чтоб её. – Какая потрясающая преданность, – восхитился Малиновский. – Ты её забыл в магазине, а она бросилась к Виноградовой спасать твою шкуру? Жданов натянул на себя пальто, послал воздушный поцелуй Малиновскому и помчался к выходу. – Эй, – крикнул ему Ромка вслед, – шкура! А с Кирой мириться кто будет? – Тебе надо – ты и мирись. А у меня самоволка!
Пушкарева выглядела такой виноватой, что Жданов даже разговаривать с ней не стал, чтобы не наорать ненароком прямо при Юлиане. – Черт с ней, этой «Сплетницей», – сказал он раздраженно, – чем больше придаешь значения таким вещам, тем больше они становятся. Юлиана, интервью-то хорошее, ты его через недельку где-нибудь опубликуй в солидном журнале, только вырежи всё про Катю. Хватит с неё публичности. – Как скажешь, Андрюша, – легко согласилась Юлиана, с любопытством его разглядывая. – Ты чего такой взъерошенный? – Нашлись добрые люди, взъерошили. Катя, вы готовы? – Смотря к чему, – опасливо ответила она. – К расстрелу, – мрачно ответил ей Жданов.
Выход своему раздражению он дал только в машине: – Катя, как вы позволили забыть себя в магазине. Вы что, мешок с картошкой? – Я… – растерянно начала она, но он её перебил: – Вы должны были догнать меня и дать мне хорошенькую затрещину! – Что?! – Катя, – Жданов немного смягчился, удовлетворенный её потрясенным видом, – мне надоело, что вы позволяете с собой обращаться, как с ветошью. – Давать затрещины старшим по званию меня папа не учил, – ответила она запоздало. – Ну мы же не в армии… К тому же, Екатерина Валерьевна, вы, как мой полномочный представитель, должны уважать себя как меня. О как. Жданов сам удивился тому, куда завела его собственная мысль. А Пушкарева внезапно развеселилась. – Давать затрещины самой себе чревато шизофренией, – сказала она ехидно. – Разговорчики в строю! – Ну мы же не в армии, Андрей Палыч. Он рассмеялся, успокаиваясь окончательно. Вез Пушкареву домой и ни о чем особенном не думал. – Почему у вас мобильник отключен? – Потому что я еще не поставила в него симку. – И где у нас симка? – В старом телефоне. – А старый телефон? – Дома. В ящике стола. – Логично, – согласился с ней Жданов. – Поключите телефон сразу, как будете дома. Я позвоню, чтобы проверить. – Не надо звонить, – нахмурилась она. – Я подключу. Он только головой покачал, не одобряя её упрямство. – Запомните, Катя, – сказал только на прощание, – вы – моё второе я. Не разрешайте никому нас обижать. Она посмотрела на него задумчиво и торжественно кивнула.
С Кирой удалось помириться только через пару дней. Помириться условно. Она все еще требовала скальп Пушкаревой, но, кажется, начала примиряться со своим поражением. – Пойми, – с заунывностью шотландской волынки твердила она ему за ужином, – я шагу не могу ступить, чтобы не столкнуться с твоей дрессированной болонкой… – Кира, ну что еще за болонка, – вяло возражал Жданов, жуя листик салата. – А ты прав. Она бульдог. Вцепилась в тебя мертвой хваткой. – Давай оставим зоологию в покое… Кирюш, ну мы сейчас дома. Кати здесь нет. Поужинаем и отправимся в постель. – Ладно, – согласилась она со вздохом. – Мне этот треугольник тоже надоел. Её телефон зазвонил. – Это Малиновский, – сказала Кира устало. – Я ошибалась. У нас квадрат, Это, наверное, тебя. С этими словами она кинула ему свой мобильник и ушла на кухню. – Палыч, – сказал Малиновским заплетающимся голосом. – Почему ты не отвечаешь на свой телефон? – Он… я, кажется, оставил его в пальто. У тебя что-то срочное, мой хмельной друг? – Не особо… Просто я, кажется, запер Пушкареву в твоем кабинете. – Как? – опешил Жданов. – На ключ. Помнишь, я заходил вечером за отчетом? Ну и по инерции… Я только сейчас вспомнил, что свет в каморке горел. Жданов посмотрел на часы. Десять вечера. – Ну езжай теперь, отпирай её, – велел он сердито. – Андрюха, – жалобно протянул Малиновский, – у меня тут такая рыбка… – Бегом! Тут Жданов некстати вспомнил про Пушкаревскую ничем необъяснимую слабость к Малине и рассердился еще сильнее. Пьяный Ромка с несчастной Катериной в ночном офисе – не самое лучшее сочетание. – Сиди уж, – сказал он, – сам открою. – Андрюха, ты настоящий друг! – Хотел бы я сказать такое про тебя... – А ты куда? – не поняла Кира, застав его в коридоре с пальто в руках. Жданов только тяжело вздохнул. Добро пожаловать на новый круг разборок! – В Зималетто, – сказал он невесте правду. Для разнообразия. – Там что, пожар? – сразу перешла она на высокую ноту. – Потоп, – огрызнулся Жданов, спасаясь бегством.
Пушкарева мирно спала на диванчике, когда он вошел в свой кабинет. Ботинки стояли на полу, под щекой – ждановский парадный пиджак. У него в телефоне был один пропущенный звонок от неё, да и только.
Катя спала на боку, сложив ладошки под щекой. Выглядела милым ребенком. Ему вдруг стало жаль будить её, потому что даже во сне она выглядела усталой и печальной. Он тихонько сел рядом с ней, на пол, близко разглядывая такое знакомое лицо. Волосы растрепались, упали на щеку. Губы едва заметно кривились. Он невольно поднял руку и убрал эту прядку. Она приоткрыла глаза. – Андрей, – пробормотала без удивления, перехватила его руку и прижала к груди. Он вынужденно подался вперед. Она дышала ровно и спокойно, совершенно умиротворенная. Глупость, конечно, но ему так не хватало покоя. Жданов мысленно чертыхнулся и легко прислонился лбом к её плечу. Как хорошо. Как тихо в Зималетто. Как тихо в целом мире.
Проснулся от выстрела. Дернулся, не понимая, что происходит. Увидел два ошарашенных пушкаревских глаза. Это хлопнула дверь в приемной, потому что Клочкова пришла на работу. Уж лучше бы стреляли.
_________________ Торжественно клянусь, что замышляю шалость и только шалость. (с)
|