НРКмания

- Что ты делаешь!
Кира оттолкнула его так внезапно, что Зорькин едва с дивана не слетел.
Поморгал, соображая.
Кажется, он только что целовался.
С Кирой Воропаевой.
Зорькиной.
Нет, все-таки Воропаевой. Проживи они вместе еще хоть тысячу лет, ничегошеньки в ней не измениться.
Кира встала, вытерла губы ладонью.
- Еще раз так сделаешь - выгоню.
- Я? - удивился Коля.
На самом деле ему не сильно-то и нравилось с ней жить. И угроза эта была смешной, поскольку Зорькин со всех сторон был не при чем. Он хотел только немного обнять несчастную, а все остальное - Кира сама.
Но спорить он не стал.
- Я подожду тебя у лифта, - сказал Коля и вышел из кабинета.
Ему было обидно, и он чувствовал злость на Киру.
Это она своими вечными страданиями выдернула Зорькина из привычных будней. Лишила последнего шанса с любовью его жизни. Поссорила с родителями, которые до сих пор не разговаривают с ним из-за того, что он не пригласил их на свадьбу. Ко всему вышеперечисленному еще и морила голодом.
Зорькин вздохнул.
Иногда он себе нравился просто ужасно - такой весь умный, и перспективный, и пиджак, и галстук. Иногда - совсем не нравился.
Мямля и размазня, от себя не скроешь.

Кира стояла у окна и ненавидела умирающий день.
Нужно было собраться. Собраться - и перестать барахтаться в жалости к себе, перестать срываться на подчиненных, перестать изображать какой-то счастливый брак с этим... этим Зорькиным.
Почему ей так важно, что скажут люди?
Жданов же плюет на людей, и ему как с гуся вода. Таскает за собой свою ручную обезьянку, и словно не видит, какими взглядами провожают их окружающие.
Почему Андрей так может, а Кира - нет?
Просто выставить Зорькина вон, а если кто спросит, сказать, что не сошлись характерами. Подумаешь, какая невидаль!
Она устала делить свою маленькую квартирку с чужим человеком, устала слушать его шаги и думать, свободна ли ванная комната. Устала от ненужного близкого присутствия.
Сейчас она выйдет и простится с Зорькиным навсегда.
Вспомнился их нелепый поцелуй - требовательность Киры, неумелость Николая.
Нет, он не Жданов, и его губы совсем другие, и запах совсем другой, и все, все другое!
Никогда больше не будет у неё Андрюши.
Андрюша ушел к Пушкаревой. С непоколебимой уверенностью человека, который точно знает, что делает.
Андрюша ушел. А Кира - осталась.
Она вышла из кабинета, споткнулась о злой, совсем детский взгляд Зорькина. Остановилась, не решаясь идти дальше.
Николай был как натянутая струна. Вот-вот лопнет.
- Ты не смеешь... не можешь... так со мной!
Он не был похож на мачо. Нисколько. Обиженный мальчишка, вот-вот заплачет.
Кире стало смешно.
- Смею и могу, - сказала она. - Коленька, позволь я расскажу тебе одну вещь. Женщина всегда ведет себя с мужчиной так, как он позволяет. Если он позволяет вытирать об себя ноги - об него будут вытирать ноги. Такова женская натура. Ни малейшего благородства.
Зорькин отвернулся, хлопнул рукой по кнопке вызова лифта. Посопел.
- А если он не позволяет, вы что же, подчиняетесь?
Кира улыбнулась. Собственная опытность показалась ей вдруг очень привлекательной. У него же, у этого Зорькина, еще все впереди! Первые женщины, первые победы, первые оргазмы и неудачи. А он такой цыпленок, ну как так можно.
- Женщины охотно подчиняются сильным мужчинам, - сказала Кира и подхватила мужа под руку. - Властным мужчинам. Уверенным мужчинам. Они выбирают защитника, чтобы сохранить потомство. Альфа-самца.
Тренькнул приглашающе лифт. В кабинке было светлее, чем в коридоре, и Коля заморгал.
- Это же... зоология! А люди обладают высокоразвитым интеллектом и выбирают себе партнера сердцем, а не инстинктами.
- Фигня этот твой интеллект, - отозвалась Кира непочтительно.
- Но...
- Просто поверь мне на слово... Слушай, давай зайдем куда-нибудь поужинать, я тебе все расскажу.
Коля смотрел подозрительно:
- По-твоему, если мужчина не родился альфа-самцом - то ему ничего не светит в жизни?
- Ага, - легко согласилась Кира.
- Но это же примитивно! Ты рассуждаешь, как...
- Ну как, как?
- Как раба какая-то! А рабу надо выдавливать из себя! По капле!
- А ты рассуждаешь, как очкарик-зануда, а зануду надо тоже... и не каплями, Коля, а литрами!.. Ты откроешь передо мной дверь?
- А альфа-самцы открывает перед женщинами дверь или вышибают их ногами?
- Альфа-самцы могут позволить себе все, что угодно.
- Бред, Кира, ну бред! Главное в человеке - это мозги.
- Главное в человеке - тестостерон... Брось сумку на заднее сидение, пожалуйста...
- Приплыли! При чем тут тестостерон.
- При всем.
- Ну если так рассуждать... ну куда ты на красный!
- Ой, забыла... Я же пьяная, Коля.
- Опять? Я женился на алкологичке... давай поменяемся местами...
- Я тебя за руль не пущу, Зорькин.
- Кира!
- А ты отбери у меня руль, отбери. Ну же Зорькин, будь мужчиной!
- Обратно поведу я.
- Поведешь - если пригласишь на танец самую красивую женщину в ресторане, и она согласится!
- Эксперименты на живых людях запрещены Женевской конвенцией.
- Ладно, если хотя бы не покраснеешь...

-Кать, а давай спать.
- Давай. Только я договор закончу.
Жданов заглянул ей за плечо:
- Договорами у нас юристы занимаются, слышала что-нибудь про это?
- Угу, - Катя отхлебнула чай, дернула плечом, отгоняя Жданова, пусть не подглядывает!
Андрей её в дергающее плечо поцеловал, но на монитор смотрел все-так же внимательно.
- Кать, это же не договор, а порнография сплошная!
- Я знаю.
- Кать, такой договор нельзя подписывать.
- Да знаю я, - она почти кричала. - Но что я могу сделать?
Жданов нахмурился. Поднял Катю со стула, уселся на него сам, Пушкареву себе на колени пристроил. Почитал еще раз текст.
- Это Кира тебе велела, да?
- Да.
Это был сложный момент.
Договор был опасным, и на нем Кира могла легко погореть. Доказать свою несостоятельность, как президента.
И тогда Ждановское возвращение на трон становилось гораздо ближе.
Но была еще компания, которая запросто может понести убытки.
Андрей почти чувствовал, с каким скрежетом схлестнулись в его голове амбиции и добросовестность.
Компания. Кира. Президентское кресло.
Черт бы тебя побрал, Андрей Жданов.
Ругая себя изо всех сил, Жданов достал из кармана мобильник, набрал номер.
- Кира?
- Жданов, ты не вовремя, - ответила Кира. Грохотала музыка. - Зорькин пошел приглашать на танец Зверькину. Помнишь Зверькину, Жданов? Это такая модель.
Зверькину Жданов помнил. Слишком хорошо.
- Кира, подробности твоих семейных игрищ меня не интересуют...
- О... Ого. Ручку целует...
- Кира, я по поводу договора с “Пуговицей-Рябой”...
- Пушкарева настучала?
- Его нужно пересмотреть.
- Зверькина встала из-за стола... Они идут на танцплощадку. Жданов, утром поговорим. И не с тобой, а с Пушкаревой. Ты продолжай гонять крыс на минус втором, не отвлекайся!
И бросила трубку.
- Что там происходит? - обеспокоенно спросила Катя. - Испортит она мне Зорькина.
Жданов побарабанил пальцами по столу. Поправил на Катином плече бретельку. Подумал, сдвинул ткань в сторону, поцеловал, прикрыл плечико снова.
- Катюш, - сказал он. - А что это ты поддалась Кире? Плакать из-за неё надумала, договор дурацкий пишешь... Я тебя прям не узнаю, Кать.
- Верность президентам Зималетто - моя отличительная черта. Даже если эта верность во вред компании.
- Это точно, - Андрей вздохнул. - Кать, ну ты же понимаешь, что ты теперь одна осталась на административном? И не позволять Кире делать глупости - твоя прямая обязанность?
Катя стянула с него очки. Сняла свои. Положила их рядом. Прижалась лбом ко лбу Жданова.
- Андрей, не слишком ли много надежд ты на меня возлагаешь?
- Ну ты же меня никогда не подводила, правда, Кать?
В такие моменты - когда в его голосе звучали бархатная вера в Катины силы, безусловное, абсолютное доверие - в такие моменты у Пушкаревой каждый раз сводило судорогой сердце. Было больно дышать. Хотелось идти и свернуть десяток-другой гор и остановить на скаку пару табунов.
- Давай... спать, - сказала она хрипло. - Черт с ним, с этим договором.

Кира проснулась под утро. От жажды. Встала, привычно натянула халат - все-таки не одна в квартире. Прошла мимо спящего в гостиной на диване Зорькина.
Никуда она его не выгнала.
Хотела - и не выгнала.
Представила себе, как приходит домой, а во всех углах её жадно ждут темнота и тишина.
Не таятся. Не скрываются. Только отвернешься, забудешься - набросятся.
И оставила Зорькина при себе.
Пригодится еще.

Совещание проходило по всем правилам советской разведки: в укромном месте и с часовыми на посту. Пока женсовет бдительно контролировал подступы к женскому туалету, Катя и Коля спешно передавали друг другу документы.
- И контракт, контракт с моделями, Коля, держи, пожалуйста на контроле!
- Ну почему я-то? - тоскливо спросил Зорькин. - Я финансовый директор, контрактами занимается отдел кадров!
- Потому что ты муж!
- Объелся груш!
Разговор явно зашел в тупик.
Коля запихнул документы в папку, вздохнул.
- Кать, мне так все надоело... Я вот ночью водички попить встал, а у неё дверь в комнату открыта... А там ОНО.
- Боюсь даже представить, о чем ты.
- Платье, белое. Как привидение какое, черт. Я даже испугался. Может её... того?
- Кого?
- Киру. К психиатру, что ли. Это же ненормально.
Катя промолчала. Погладила друга по плечу.
Расходились поодиночке. Впрочем, от гнева президента Пушкареву это не спасло.
- Катя! Почему вы болтаетесь без дела?
- Я с делом, Кира Юрьевна.
- Что вы лепечете...
Катя слушала и молчала. Наверное, весь офис слушал. Ей казалось, что во всем мире воцарилась звенящая тишина, и только Кирин гневный голос властвовал во вселенной.
Платье. Белое платье.
Невеста без места.
Ну ведь невозможно. Сил уже никаких больше нету.
Катя развернулась и молча пошла прочь. От Киры и её ненависти, прочь от прячущих глаза коллег. Лифт открыл двери моментально, словно ждал. Минус второй этаж.
Узкие коридоры, потертые плакаты, синие халаты.
Жданов.
Он был один, поднял голову от бумаг. Улыбнулся, но эта улыбка быстро слетела.
- Я больше не могу. Я уволюсь, Андрей.
Она стояла перед ним, глаза сухо блестели, губы сжаты, спина прямая, руки сцеплены в замок.
Одно неловкое слово - и будут слезы.
Жданов порывисто встал, обнял, прижал к себе. Катя была напряжена, она не хотела сейчас объятий. Ей хотелось, чтобы все получилось по-другому.
Ну, было бы хорошо, если бы Жданов был свободным, когда они повстречались. И не было бы чувства беспомощной вины перед Кириным хамством. И она бы знать ничего не знала про ненужно висящее в спальне свадебное платье. Да и не было бы его.
И было бы хорошо, если бы Жданов взял и влюбился в неё просто так, без всяких инструкций. Ну ведь так бывает - встречаются два человека, влюбляются, и все спокойно, все мирно.
- Кать, что?
Пушкарева потерлась лбом об еще гладкий подбородок Андрея.
- Ты же не любил её... Ты же уже давно её не любил! Это все видели! Модели эти твои бесконечные, клубы, измены!
- Понятно. Значит, Кира.
Жданову стало обидно за Катю.
Все, кому не лень, обижали Пушкареву. Милко обижал и Кира обижала, и сам Жданов тоже, не говоря уже о Малиновском.
А она терпела.
Увольняться вот даже придумала.
А он так и не научился защищать её. Самое большое, на что Жданов оказался способен - набить морду гопоте во дворе. Ну ведь не драться же с Кирой.
- Каааать. Ну Кать! Посмотри на меня.
Она помотала головой.
Жданов вздохнул, уселся на стол, Пушкареву перед собой поставил и приподнял ей лицо за подбородок, заставляя поднять глаза.
- Екатерина Валерьевна, не позорьте своего отца, - прикрикнул даже.
Она усмехнулась, достаточно насмешливо.
- Ну да. Из-за вас, Екатерина Валерьевна, я не женился на Кире Юрьевне. Ну да, Кира Юрьевна вас, Екатерина Валерьевна, теперь ненавидит. И что дальше? Стреляться? У твое отца есть табельное оружие?
- Только счеты, - ответила Пушкарева, глядя на него во все глаза.
- Оружия нет. Суицид отменяется, - постановил Жданов. - Катька, ну что ты как маленькая!
- Я не маленькая.
- Ну и хватит тогда поджимать хвост перед Кирой. Расценивай это как услугу, в конце концов.
- Каким это образом?
- Между нами говоря, - шепнул Жданов, и его руки скользнули по Катиному пиджачку вниз, - из меня вышел бы очень хреновый муж для Киры.
- Для Киры?
- Ну я бы так и таскался за всеми женщинами подряд в поисках великой любви. А моя великая любовь сидела бы в каморке до старости, вот и весь финал.
- Ну вот еще, я бы замуж за кого-нибудь вышла.
- Кать, ну вышла бы, а любила бы все равно меня!
Она поразилась его самоуверенности.
- Вот и нет.
- Вот и да. Ну, иди сюда. Я ничем не могу помочь тебе с Кирой, понимаешь? Я - здесь, вы - там. Ну не бегать мне постоянно на административный, чтобы тебя от Киры защищать. Ну глупо.
- Глупо, - согласилась Пушкарева.
- Кать, это твоя битва, и ты её просто обязана выиграть.
Она улыбнулась, слегка неуверенно. Вскинула вверх кулачок.
- Есть выиграть!
- Ну вот и славно, - выдохнул Жданов, прижал её к себе покрепче, принялся целовать шею. - Кать, зачем ты такие высокие воротнички носишь!
- Андрей, что ты делаешь!
- Давай сегодня после работы поедем и купим тебе кучу блузок с мягким вырезом. А вот завязочки... завязочки я бы оставил!
- Жданов!
- Тихо. Не мешай мне.
Пушкарева сдалась, чуть откинулась назад в руках Андрея, позволяя ему целовать её, куда ему только вздумается.

Меж тем, Кира и думать забыла о Пушкаревой, увлеченная новой идеей.
- Так и быть, девочки, я подпишу ваши контракты, - сказала она. - Но с одним условиям.
Несколько моделей, Кира не помнила их имен, все они одинаковы, переглянулись.
- Что вы хотите, Кира Юрьевна?
Спустя полчаса Николай Зорькин был изрядно удивлен, тем, что в баре Зималетто к нему подошли несколько красавиц и заворковали, заулыбались, защебетали что-то про показ, и про то, что “ой, какой галстук”, а еще “сложно, наверное, быть финансовым директором”, и про “ну что же вы чай-то пьете, Николай Антонович, а давайте мартини”...
- Ты, Кира, никак спятила, - прокомментировала происходящее мрачная Вика. Она еще злилась на подругу, но уже не очень. Кира обещала ужин и денег занять, а у неё, Вики, совсем дела стали плохи.
- Ну и ладно, - не стала спорить Кира.
Они стояли чуть поодаль, наблюдая за тем, как розовеет от удовольствия господин Зорькин.
Пусть привыкает к женскому вниманию. Теленок на выгуле, ужас какой! Не дай бог в люди выйти, а тут такое детский сад. Ох и тяжело из мальчика мужчину делать!

- Ну вы вообще, - изумился Малиновский, заходя в их общий со Ждановым кабинет. Катя было дернулась и пискнула, но Андрей, паршивец такой, её рукой попридержал, не спеша разжимать объятий. Продолжал укачивать, словно девочку, на своих коленях. Девочка краснела и бледнела одновременно, вот ведь чудо какое.
- Стучаться надо, - сказал он наставительно и стал завязывать тесемки на Катиной блузке. - Ты почти жена. Не дрожи! Ну их всех к черту, Кать.
Она прятала лицо. Вспоминала, как заставала Жданова со всякими там, прямо в кабинете заставала.
Но ведь она не всякая там. Она почти жена.
Надо почаще себе повторять. А то все ждала, что придет кто-то взрослый и прогонит Катю с чужого места.
Несколько ночей, которые Жданов провел в её квартире, принесли только хаос и лишние волнения. Ей казалось: приедут некстати родители, и она ночами не могла заснуть, слушая, не повернется ли ключ в замке. Боялась: Андрея увидят соседи и донесут, куда надо. Вот папа будет разочарован.
Они жевали бутерброды и не включали телевизор. Работали или делали вид, что не удивляются тому, что как будто живут вместе. Он читал прессу - “Коммерсант” и “Эксперт” и обязательно “Эсквайр” и еще что-то про моду, на английском и немецком. Она смеялась над тем, что он, бывший президент модного дома, не знает французского, а пользуется гугл-переводчиком или просто разглядывает картинки. И еще над тем, как он мучается над сметой и ругает эксель, и формулы у него сбиваются, а ячейки вдруг оказываются защищенными от изменений, и в конце концов сама сделала ему нужную таблицу. А Жданов хохотал, когда ткнул мышкой не туда, и появилось окошко “Дорогой Андрей Палыч, руки бы вам оторвать, с любовью, Пушкарева.”
Иногда он писал ей электронки, она открывала их во время работы, думала по делу - а там “Катька, вспоминаю прошлую ночь и не могу дышать”. И она тоже не могла, торопливо удаляла письмо и восстанавливала его из корзины и перечитывала снова, и бегала по кабинету, и пыталась остудить руками горячий лоб, но руки были еще горячее.
И все это было - как будто взаймы. Как будто завтра кончится. Придет дворник и взмахнет метлой.
- Роман Дмитрич, - Катя все-таки встала. одернула юбку. - Прошу меня ивинить. Меня ждут дела. Вы даже не представляете, какой сложный график у вице-президента компании.
Малиновский хмыкнул, ему словно подзатыльник отвесили.
- Не смею задерживать, Екатерина Валерьевна.
Но в бывшем кабинете Романа, до сих пор не-Катином, Пушкарева долго сидела перед заснувшим монитором. Туда-сюда плавали рыбки. Сдалась, написала то, о чем никак не могла спросить лично:
“Жданов, ты ведь навсегда?”
“А ты? Кать, мне тоже все время кажется, что я проснусь, а рядом Кира, и тебя встречает Зорькин, а со мной ты вовсе не ты, а другая, равнодушная Катя. Давай уже не бояться”.
“Ничего?”
“И никого. Люблю. Насовсем люблю. Тебя одну.”
Катя закрыла почту и пошла к Кире.
Не бояться так не бояться.

- А что же вы, Катенька, думаете, Жданов сразу мне изменять побежал? Он же ухаживал за мной, ах, как красиво он за мной ухаживал, какую настойчивость проявлял! У него глаза горели! Я думала - так же, как и вы сейчас - что такое никогда не сможет выгореть.
- Кира Юрьевна, я пришла говорить не о Жданове, а о наших с вами отношениях...
- Жданов и есть наши с вами отношения, Пушкарева, - резко оборвала её Кира. Она выдвинула и с грохотом задвинула ящик стола, порывисто встала и прошла по кабинету. - Жданов, Жданов и Жданов. Везде Жданов.
- И поэтому вы мучаете Колю?
- Мучаю? - неестественно удивилась Кира. - Да я же для него как крестная-фея. Где бы он был без меня? Штаны в биржевых играх протирал?
- Как вы можете...
- А вам что, Зорькина жалко? Вам нужны они оба, Катя? Оставьте мне хотя бы этого... - Кира не удержалась, скривилась, - …малолетнего гения.
- Коля хороший человек, - твердо и тихо сказала Катя. - И я не позволю вам его обижать.
- Пушкарева, - расхохоталась Кира, - да вы позволяете себя обижать кому угодно, что вы можете!
- А вот увидите, - пообещала Катя и выскочила за дверь.
Сердце колотилось как сумасшедшее.
Да что она может?
Ни с кем не прощаясь, Катя подхватила свое пальто и торопливо выскочила на улицу. Сумеречная Москва равнодушно обволокла её своими звуками и запахами, Кате нестерпимо хотелось спрятаться, убежать от всех своих проблем.
Раньше ей казалось, что если каким-то неведомым чудом Жданов полюбит её, то вот тогда-то и наступит Абсолютное Счастье.
И вот - по всем формальным и неформальным признакам Жданов её любит, а счастья, как относительного, так и абсолютного, всё еще нет.
Любит сегодня, сейчас. А что будет завтра? Когда наступит тот день, когда он позвонит ей и скажет неправдоподобно бодрым голосом, что у них с Ромой дела? Чтобы Катя его не ждала и ложилась спать, он будет поздно?
- Люблю тебя сейчас, не тайно - напоказ. Не "после" и не "до" в лучах твоих сгораю. Навзрыд или смеясь, но я люблю сейчас, а в прошлом - не хочу, а в будущем - не знаю, - сказала Катя, и какой-то мимопроходящий студент посмотрел на неё с любопытством.
Катя торопливо свернула на другую улицу.
Выходить замуж за Жданова - да не с ума ли она сошла? За непостоянного бабника Жданова, который волочится за всеми юбками сразу и искренне считает, что улыбкой может решить большинство своих проблем.
Катя тут же устыдилась подобных мыслей и потянулась в карман за мобильником, чтобы сказать Жданову что-нибудь приятное прямо сейчас. Телефон в кармане отсутствовал - Катя оставила его в кабинете, покидая рабочее место в растрепанных чувствах. Ворона - она и есть ворона.
Новорожденный март сочувственно трепал её волосы еще по-зимнему холодным ветром.
Катя брела по Москве, бездумно разглядывая витрины, никуда не спеша, давая время Кириному яду покинуть её разум.
Что-то неправильное, странное заставило Катю отвлечься от своих мыслей и вернуться к окну какого-то ресторанчика. Там, за стеклом, пьяный Коля Зорькин пил шампанское с какими-то модельками - щеки розовые, глаза масляные, волосы взъерошенные, галстук набок. Красавец!
Катя постояла-постояла, убеждая себя, что это не её дело, не убедила и толкнула тяжелую дверь ресторана.
Как это не её, когда Коля, лучший друг, ведет себя в корне неправильно!
- Пушкарева, - изумился Зорькин, и лицо его приобрело такое выражение, будто мама застала его в разгар прогуливания школьных занятий. - Что ты тут делаешь?
- А ты? - кротко спросила она.
Модели смотрели на них с любопытством. Конечно, они помнили эту мымру Пушкареву, которая так стойко не пускала их в кабинет к Жданову и задерживала зарплату, и, конечно же, они знали о том, что Андрюша женится на ней. От их назойливого внимания свербило где-то в висках, и Катя ощутила, как накатывает раздражение.
- А мы тут отдыхаем, - глуповато хихикнул Коля, и Катя зло уселась к ним за столик, прямо в верхней одежде.
- Неужели?
Чтобы вытащить Зорькина из ресторана, понадобилось почти полтора часа. Он упорно игнорировал Катины намеки, а когда она прямо потребовала проводить её домой, то только лениво махнул рукой – мол, пусть Жданов об этом заботится. В окружении красивых девушек, которые смотрели с таким обожанием, и звонко смеялись Колиным шуткам, и пахли какими-то сладкими духами, от которых кружилась голова сильнее, чем от шампанского, Коля совсем сдурел и Пушкареву в этот момент ненавидел. Вот прицепилась как репей.
Всеми правдами и неправдами ей все-таки удалось затолкать Зорькина в такси, уже совсем нетвердо стоящего на ногах, и Катя все никак не могла решить, куда его везти, такого бесценного. К Кире? Чтобы она увидела эти жирные следы на помаде на вороте рубашки и расстроилась? К себе? Но там Жданов. И Катя, повздыхав, притащила Колю домой к его родителям.
Тетя Маша охала и ахала, и отвешивала клюющему носом Коле подзатыльники, и поила Катю чаем, и все никак не отпускала её, расспрашивая про Колину жену, и печально смотрела на дремавшего на диване сына, а Катя сидела рядом с ним, и злость её испарилась окончательно. Бестолочь и бабник, хоть и умник, конечно.
Катя пригрелась и успокоилась, ей было лениво и хорошо, привычная обстановка Колиной комнаты напоминала о детстве, и когда тетя Маша ахнула и выбежала на кухню, потому что у неё там что-то пригорало, Катя закрыла глаза и привалилась плечом к Колиной спине, твердо пообещав себе отправиться домой, как только вернется тетя Маша.

- Катя, Коля, на работу пора!
Какое-то время Пушкарева пролежала с закрытыми глазами, соображая, где она. За стенкой лилась вода, на плите что-то шкворчало, пахло кофе и ванилином, и еще - перегаром. Наверное, папа вчера опять перебрал наливки, вот мама будет ворчать за завтраком!
Неохотно потянулась, открыла глаза и недоуменно уставилась на постер с Анджелиной Джоли, помигивающей ей со стены. За незашторенными окнами неохотно занималось утро, рядом посапывал Зорькин, а Катина жизнь накренилась под опасным углом.
Пушкарева вскочила, вдруг осознав произошедшее как-то сразу - она не пришла домой ночевать, она не предупредила Жданова, и он, наверное, волновался, и понятия не имел, где её искать, а ведь Катя всегда была такой правильной, подобные поступки совершенно не в её духе. Может, он звонил даже в больницы и морги.
Руки тряслись, когда она застегивала сапоги. Торопливо пригладила волосы, накинула пальто и кубарем скатилась вниз по подъездной лестнице. Может, Андрей еще спит? Она скажет, что заработалась и пришла поздно. Хотя нет, она скажет правду - ведь ничего плохого она не сделала, просто уснула - уснешь тут, когда несколько последних ночей они с Андреем почти не спали.
Катя бежала через двор и все отчетливее видела темную сгорбившуюся фигуру у подъезда. Фонари экономные московские коммунальщики уже отключили, утро было слишком тусклым для того, чтобы хорошенько разглядеть стоящего у подъезда мужчину, но Катя и так знала, кто там.
- Андрей!
Он схватил её за плечи, перевернул лицом к стене, посмотрел в лицо:
- Все хорошо? У тебя все хорошо?
- Я все объясню, - сказала она, задыхаясь.
- Ты забыла телефон, - сказал Жданов холодно и сунул ей в руку мобильник. Потом развернулся и пошел прочь, но через несколько шагов на несколько секунд остановился:
- Удобно, когда Зорькин живет в соседнем подъезде, да?
- Андрей!
Но он только прощально взмахнул руками, взметнулись полы черного пальто, и быстро ушел, не останавливаясь.
Катя сцепила зубы и не побежала за ним. Жданов просто переволновался, она поговорит с ним позже, когда Андрей успокоится.

Но поговорить позже не получилось. Когда Катя приехала в “Зималетто”, то выяснила, что на календаре суббота и в здании только один Потапкин, который с умным видом сообщил, завидев Катерину: “От работы кони дохнут”.
Андрей к телефону не подходил, и Катя позвонила Зорькину, чтобы пожаловаться на жизнь.
- Пушкарева, какой вечер ты мне вчера испортила! - бодро обругал её Коля. - Но у тебя есть шанс реабилитироваться!
Реабилитироваться Коля потащил её в ювелирку.
- Какое тебе больше нравится? - приставал он к Кате, нацепив на её пальцы два незатейливых серебряных колечка.
- Никакое, - сердито отбивалась Катя, - ты совсем спятил, Зорькин! Ты Кириными деньгами собираешься с этими модельками расплачиваться?
- Это мои, - обиделся Зорькин. - Я финансовый директор, у меня зарплата!
- Все равно это неправильно.
- Пушкарева, я здоровый мужчина, состоящий в фиктивном браке. У меня есть мужские потребности! - надулся Коля.
- Ты спятил, - грустно констатировала Катя, но Зорькин её не слушал.
- Тогда это кольцо Наташе, а это Лене. Или наоборот. Слушай, блондинка - это Лена, да?

- Юлиана, оставь меня в покое.
- Андрюша, ты болван.
- Как угодно. Я не в настроении спорить.
- Знаешь, на твоем месте я бы просто извинилась перед Катей.
- Извиняться? - взорвался Жданов, яростно сигналя на окружающий. Даже в субботнее утро вечные московские пробки не желали рассасываться. Телефон звонил и звонил, и он взял трубку, поняв, что Виноградова так и будет трезвонить.
- Мало ли какие у Кати обстоятельства, - рявкнула Юлиана в ответ. - У вас свадьба через десять дней, а вы ругаться надумали!
- У нас свадьба через десять дней, а она... она...
Нет, выговорить это вслух Андрей не смог и только бессильно уронил голову на руль. Светофор неохотно моргал желтым.
Катя провела ночь с Зорькиным. Чудовище ждановской ревности, давно не кормленное, глухо заворочалось в глубинах сердца.
Как он её ревновал, ох как он её ревновал - вот к этому нелепому, спешному очкарику, который, конечно же, не чета Жданову.
- Ты просто снова пытаешься соскочить с крючка, - вздохнула Юлиана. - Придумываешь причины, чтобы не жениться!
- Юлиана, иди к черту, - обозлился Андрей окончательно и отключил телефон.
Много она понимает!
Он покружил еще по городу, не в состоянии остановить мотор. Бессонная ночь, сплошные нервы, а тут еще эти пробки!
Все дело в доверии. Кира никогда не доверяла Жданову, и вот к чему это их привело.
Надо просто поговорить с Катей.
Она честная и смелая, и если она решит остаться с этим...
Нет, об этом даже думать нельзя.
Она все решит правильно. Это какая-то глупость. И Андрей, наконец, остановил машину у ювелирного салона.

Антон Антонович едва удерживался от презрительной ухмылки, помятуя о том, что за подобные вольности он мог запросто слететь с любимой работы, но смотреть на ужимки этого клоуна было действительно тяжело.
- Когда лучше дарить женщинам драгоценности? До или после? - и сопляк подмигивал.
Девушка - Антон Антонович помнил этот Шлюмбергер на её руке - стояла с несчастным видом.
- Коля, ты совсем уже сбрендил!
Он снова взял её руку в свои, разглядывая побрякушки. Драгоценностями этот хлам у Антон Антоновича язык не повернулся бы назвать.
Тихонько тренькнул дверной колокольчик, и массивная фигура уронила тень на держащихся за руки покупателей.
- Это все на что ты способен, Николя Зорькин?
- Андрей!
Жданов потеснил Зорькина плечом, отодвигая от Кати, кинул свою золотую визу на прилавок.
- Самое лучшее, пожалуйста, - сухо приказал он.
Самое лучшее Антон Антонович извлек из ящичка сразу. Он давно любовался на этот алмаз в окружении белой платины, тайно мечтая вдруг превратиться в женщину, чтобы носить такое.
Андрей, не глядя на сумму, расписался на чеке, сорвал с Катиных пальцев дешевое серебро и надел тяжелое кольцо.
Потом презрительно хмыкнул в сторону Зорькина и вылетел вон, и к Кате с опозданием вернулось умение говорить и двигаться.
- Андрей!
Зарычал мотор тяжелой машины, и Жданов рванул с места в карьер. Плевать ему сейчас было на светофоры и пробки.

Малиновский долго, с изрядной долей подозрительности, пялился на свой мобильник. “Пушкарева” - было написано на мониторе. Что могло понадобиться этой женщине от него в субботу, было совершенно невообразимым.
В разные времена Роман по-разному относился к Катерине. Испытывал снисходительную жалость к нелепой ждановской прихоти, было дело. Прорастали в его душе и робкие ростки уважения к умненькой секретарше. Порой случалось ему чувствовать себя настоящей командой с Катюшкой. Но в последнее время очень хотелось, чтобы никогда не приходила в “Зималетто” вот такая вот Екатерина Валерьевна Пушкарева и не переворачивала бы привычное житье-бытье вверх тормашками.
- Слушаю вас, - наконец, ответил от в трубку. И услышал решительное:
- Простите, что отвлекаю вас, но нам надо встретиться. Сейчас.

В “Сороке-вороне” на настоящем рояле играл настоящий выпускник Гнесинки, а в огромной клетке над головой музыканта сидели настоящие сорока и ворона и гнусно каркали на ноте “ми”.
- Итак, Роман Дмитриевич, - широко улыбнулась Пушкарева новой, безбрекетной улыбкой, к которой Малиновский все никак не мог привыкнуть. В конце концов, сороки должны каркать, музыканты играть, а Пушкарева - носить брекеты. Вот так должно быть правильно. - У вас появился уникальный шанс получить мое прощение и даже начать надеяться на некое подобие одобрения.
От такой наглости Роман поперхнулся неуместным его настроению шампанским.
- Простите?
- Нет-нет, - отмахнулась Катерина, - словами делу не поможешь. Поступки - вот что делает человека мужчиной.
- А что делает человека женщиной?
Она усмехнулась, залпом выпила игристый напиток из высокого бокала.
- Хорошая память, Роман Дмитрич.
- С какой стати я должен вымаливать прощение?
- Ну как же, - Катя округлила глаза, - мой дорогой друг и президент, поскольку ты с детства страдаешь редкой формой склероза. Я снова решил прийти к тебе на помощь. Первую часть плана по укрощению нашего монстра ты уже выполнил. За что тебе от лица трудового коллектива огромное спасибо! В некотором смысле ты даже герой. Потому что спать с такой женщиной, как Пушкарёва, нормальный мужчина может только под наркозом...
- Ну хватит, - разозлился Малиновский. Он смотрел на Катино спокойное, насмешливое даже лицо, на котором только два алых пятна выдавали волнение, на её блестящие глаза, на то, как быстро и легко двигаются её губы, произнося эту дрянь - так же легко, как летала шариковая ручка по бумаге в руках Малиновского.
- За такие вещи, - пожала плечами Катя, - в порядочном обществе бьют морду.
- Я понял, понял, - замахал руками Роман. Ему вдруг стало очень неуютно. Захотелось выскочить из собственной шкуры и для разнообразия примерить чью-нибудь чужую. - Я всё понял. Чего вы от меня хотите, Катенька?
- Хочу, чтобы вы взяли на себя господина Зорькина, - сказала она с некоторым смущением.
- В каком таком смысле? - опешил Малиновский.
- В воспитательном. Слепите из него такого же никчемного плейбоя, каковым являетесь. По образу и подобию, так сказать. Раз уж Николаю Антоновичу так не терпится стать мачо. Поймите, мне тоже это не нравится, но и дальше смотреть, как Коля попадает в глупые положения - не могу...

Пьют в гордом одиночестве только алкоголики и люди на самом краю отчаяния. Жданову очень не хотелось быть алкоголиком, а пропасть приближалась и приближалась, и он набрал Малиновского, пока не рухнул в пучины беспросветной тоски окончательно.
- Андрюша, - услышал он веселый голос друга.
- Малина, пойдем в тир.
- Тебе тоже хочется кого-нибудь пристрелить? - обрадовался Роман.
- Есть тут один, - буркнул Жданов.
- Но я не могу бросить даму.
- Малиновский, ты совсем сдурел, - заорал Андрей так, что от собственной дури запершило в горле. - Бросай своих моделек...
- Катенька, ну что же вы так торопитесь, давайте я вам льда добавлю в шампанское... Жданов, не ори ты, невесту напугаешь.
- Какую, к чертям, невесту?
- Пока еще твою... Катюш, вы еще выходите замуж за этого неандертальца? Вот лично я - не советую. Вот как неравнодушный к вам человек - не советую. Андрюх, давай потом.
И в трубку полетели гудки.
Жданов некоторое время оцепенело смотрел на собственный мобильник, как на гранату с выдернутой чекой смотрел. А потом зарычал и стал набирать Малиновского снова. Однако вежливый женский голос равнодушно отвечал, что абонент временно недоступен, и тогда Андрей Жданов озверел окончательно.

Шура Кривенцова пыхтела и красила ногти на ногах. Получалось так себе, но она очень старалась. Звонок телефона был очень не вовремя, но Шура была хорошим секретарем и поэтому взяла трубку.
- Да, Андрей Павлович?
- Где носят черти твоего идиота-начальника?!
Когда у шефа был такой голос, с ним не осмеливалась спорить даже Кира. Все знали - главное в подобные минуты не перечить. А еще помогает скрыться с глаз долой.
Поэтому Шура не стала говорить про то, что её идиот-начальник ей больше и не начальник вовсе. Про то, что на дворе суббота, она тоже не стала упоминать. Оскорбляться на медвежий прямо-то рык даже не подумала.
- А Роман Дмитрич в “Сороке-вороне”, Андрей Павлович. Это...
- Я знаю, где это, - оборвал её Жданов.
Шура молчала и слушала, как он тяжело дышит. Раздумывала - значит ли это, что беседа окончена?
- Шура, - вдруг сказал Андрей Палыч более человеческим голосом. - А откуда вы это знаете?
- Так я ему столик заказывала, - заторопилась она. - Он позвонил и сказал - Шура, меня дама приглашает в ресторан, придумай что-нибудь. А что там придумывать, когда всем известно, куда Роман Дмитрич предпочитает своих баб... ох, простите, своих подруг водить...
- Еще слово, и я вас уволю, Шура, - пообещал Жданов и бросил трубку.


- Роман Дмитрич, клубнику, клубнику забыли!
- Да кто же кладет в мохито клубнику, Катенька!
- Отлично все кладут, не жадничайте!
Некоторое время Жданов просто стоял на пороге и смотрел на то, как его лучший друг и его невеста гоняют по огромной тарелке растерзанную от такого варварского обращения ягоду.
Жданов стоял и повторял про себя Уголовный кодекс. Получалось так - “Не убий, а то по сто пятой пойдешь”...
Беда была в том, что предумышленное убийство ему сейчас казалось очень азартным времяпровождением. В итоге он всё расскажет суду и его отпустят. Пожалеют даже.
Поэтому что эта женщина невозможна.
Он чуть не спятил от страха за неё ночью. Он готов был просить прощения за свое поведение днем. А что она?
Вместо того чтобы раскаяться и страдать из-за ссоры с любимым, Катя шляется по ювелирным с одним мужчиной и хлещет шампанское в ресторане с другим.
Судья точно расплачется и выпишет ему индульгенцию на веки вечные. Да что там! Апостол Петр потреплет по плечу и по блату впустит в рай.
Все дело в том, что Катя перестала носить с косичками. С косичками она была куда приятнее. Он точно знал, чего от неё ожидать.
“Неправда, - не согласился с ним ехидный внутренний голос, - она всегда выкидывала что-нибудь этакое. Хоть в косичках, хоть в хвостиках”.
Характер.

Катя увидела его первым. Выпрямилась. Расправила плечи. Вздернула подбородок.
И Жданов понял, что раскаиваться она пока погодит.
Не снимая пальто, пугая своим выражением лица посетителей, Жданов в несколько шагов пересек зал и тяжело рухнул на изящный стульчик.
- Андрюха, - удивился Малиновский и на всякий случай отодвинулся подальше.
- Отдыхаете? - вежливо спросил Андрей, взял со стола бутылку шампанского и стал пить прямо из горлышка. Официант, страдающий своей ненужностью, смотрел на того самого Жданова с болью. Тут было не принято так себя вести.
- У нас деловые переговоры, - буркнул Роман.
- Да уж вижу, - закинул помятую клубнику себе в рот Жданов. - Фу, кислятина. Гарсон, виски!
- Это твое, - сказала Катя, извлекая из сумочки коробочку с кольцом. - Я пыталась отдать его обратно, но нужен хозяин карточки!
- Нет уж, заслужила - носи, - улыбнулся Андрей дружелюбной улыбкой голодного крокодила.
- Боюсь, что я недостойна...
- А ты не бойся, Катюш!
Они с таким остервенением пихали коробочку туда-сюда по столу, что едва не уронили фужер. Малиновский его поймал, а коробку подвинул к себе.
- Ого, - сказал он, разглядывая неприлично большой бриллиант. - Жданов, Жданов! А отдай мне, раз не нужно! Я тебе денег потом перекину.
- Забирай и проваливай, - рявкнул Андрей, не спуская с Кати глаз.
Ему вдруг стало страшно, что она и другое кольцо ему швырнет - того самого Шлюмбергера.
И как после этого прикажете жить?

На улице было прохладно. Малиновский жадно дышал открытым ртом.
Все вокруг было мелким и ненужным.
Некому и незачем было дарить такое кольцо.
Леночка, Машенька, Заинька, Кисонька... какая, собственно, разница?
Роман без всякого смысла попинал носком ботинка колеса своей машины.
Они помирятся - не сейчас, так через пару часов. Они уже помирились - когда только Жданов вошел, и Катя вся изменилась, засветилась ярким, слепящим светом - аж в глазах зарябило. Они уже помирились, а сейчас просто...
Дурака валяют, и оба это знают.
Характеры.
- Шура? Что вы делаете, Шура?
- Так ведь это... Россия - Германия, Роман Дмитрич! Акинфеев такой мяч взял, я аж чуть не поседела вся!
- Можно я к вам приеду, Шура?

Если она и удивилась, то не подала виду. Сунула Малиновскому разномастные тапочки, подала бутылку пива и снова уставилась на экран, где бегали по полю 22 мужчины и боролись за её внимание.
- Шура, если наши победят, то я подарю вам подарок.
Она повернулась к нему на секунду - возбужденная, взъерошенная, почти хорошенькая.
- Подарите, если проиграют... Утешите!
И в первый раз в жизни Малиновскому захотелось, чтобы российская сборная по футболу продула проклятым буржуям.

- Значит, вам нечего мне сказать, Екатерина Валерьевна?
- Абсолютно нечего, Андрей Павлович.
- Катя, это черт знает что! - закричал Жданов, и кто-то выронил от неожиданности вилку, а Катя даже глазом не моргнула. - Я как дурак... Я с ума чуть не сошел. Посмотри на меня - я, наверное, весь седой, да? Ты... ты...
И тут она сделала следующую вещь: встала, подошла к Жданову и на глазах у всего ресторана скользнула к нему на колени, обняла под пальто за талию и сказала:
- Андрей, поехали домой, а? Я устала.
Он длинно выдохнул и проклял всё на свете. Её дыхание щекотало шею, нервы, сердце. Кинул, не глядя, доллары на стол, встал вместе с Катей и понес её на руках.
Домой.

Зловредный Жданов не преминул прислать смс-ку со стоимостью кольца. Почему-то Малиновский был уверен, что в этот вечер у Палыча будут дела и поважнее, но увидев количество нулей, оцепенел.
Это же!.. Это же новая тачка к весне.
Шура была идеальной секретаршей, но всему есть пределы! Малиновский кинул на диван телефон и твердо вознамерился отобрать у Кривенцовой кольцо обратно. Ну погорячился, с кем не бывает.
Она сидела на самом краешке дивана, на ладони нестерпимо ярко блестел неприлично огромный бриллиант. И глаза девушки были такими же нестерпимо яркими.
- Шура, - неловко сказал Малиновский. В конце концов, он теперь обычный служащий. Экономить надо.
И тогда она на него посмотрела.
В жизни Романа было много женщин, и смотрели они на него по-разному. Но вот с таким восторгом, благоговением даже - никогда. Ну как будто он не кольцо ей подарил, а левую почку. И Малиновский замолчал, не зная, как продолжать разговор.
- Это мне? - прошептала Шура с интонациями персонажа из детского мультфильма.
- Тебе.
“А за что?» - «Просто так”.
Черт бы побрал этого Жданова.
- Мне еще никогда... Ни разу... Оооой! - и Шура заплакала, навзрыд, с причитаниями.
От неожиданности Роман даже злиться перестал.
- Что?
- Возвраащать жалкооо, - протянула Шура несчастно и даже свела ладошку в кулак, словно пряча драгоценный подарок. - Оно же дорогооое.
Роман закурил. Отправил в воздух несколько колечек дыма. Честно признался себе, что редко он бывает таким идиотом, которым намерен стать сейчас.
- Это бижутерия, Шура, - сказал он скрипучим голосом, - носите спокойно.

До звонка Виноградовой Жданов еще сохранял относительное спокойствие. Вел себе машину и твердил про себя, что он этой Пушкаревой еще покажет.
Дома.
Дом - это было новое определение в словаре Жданова. То есть у него, конечно же, и до этого были разные дома, он туда приходил спать, есть и заниматься сексом. Осознание того, что дом - это там, где Катя, пришло к нему только этим вечером и приносило невероятное удовольствие.
Дома он ей покажет.
А потом позвонила Юлиана и сказала беспечно:
- Андрюш, я тут подумала, если твоя свадьба отменяется, то нужно...
Хорошо, что они стояли на светофоре. По крайней мере, остались живы. Не то чтобы это сильно обрадовало Андрея в эту минуту.
- Что значит моя свадьба отменяется? - спросил он, следя за движениями дворников.
Катя пискнула что-то рядом, но он не стал обращать на неё внимания.
- Ну ты же бросил Катерину, - скорбно ответила Юлиана. - Бедная девочка, а я её предупреждала!
- И куда, позвольте узнать, я бросил Катерину? - процедил Жданов. - В терновый куст?
- Андрей!
Это Катя что-то пыталась сказать.
Но он уже никого не слушал - ни обвиняющую Юлиану, ни оправдывающуюся Катю. Яростно выворачивал руль, пересекая две правые полосы. Вокруг неистово сигналили.
Выскочил наружу. Секунду постоял, хватая ртом холодный воздух, и распахнул дверь с Катиной стороны.
- Выходи.
Она вцепилась обеими руками в свой шарф, замотала головой.
- Не выйду!
- Я тебе, - выругался Жданов и вытряхнул Пушкареву из машины.
Вот за что ему все это? Наверное, в прошлой жизни он был маньяком-убийцей.
- Ты отменила свадьбу? - ласково спросил Андрей, намертво вцепившись в воротник её пальто. Ей приходилось стоять на цыпочках.
- Ничего я не отменяла. Просто сказала Юлиане, что мы поссорились. Она так шутит, Андрей!
- Шутит?! По-твоему наша свадьба - это повод для шуток?
- А что, по-твоему, наша свадьба вообще значит? - спросила Катя и, зажмурившись, выпалила: - Её же все равно не будет по-настоящему, да?
И тогда Жданов её отпустил. Отошел на несколько шагов. Отвернулся.
Навалилась усталость.
- Мне всё время кажется, что ты не придешь. Что ты поймешь, какие мы разные... И я буду стоять там... Ну помнишь, как на подиуме? Все будут смотреть на меня, как на таракана. Неуместную, жалкую, некрасивую.
- Утопиться, что ли, - вслух подумал Жданов.
Катя подошла к нему и заглянула за перила.
- Там лед, - сказала она с сомнением. - Если только прицельно - в лунку.
- Ничего, как-нибудь. Хоть тушкой, хоть чучелом.
- Коля напился, - сказала Катя быстро. - Я приволокла его домой. Случайно заснула. Мы с тобой в последнее время не очень много спали.
- Совсем не спали, - согласился Андрей, наблюдая за тем, как Катерина краснеет. Как ей это удается? У неё внутри кнопка, что ли?
- Андрей... Ты правда на мне женишься?
- Правда женюсь.
Катя подошла еще ближе, положила руки ему на плечи, спросила доверительно:
- Сильно хочется сбежать?
- Совсем не хочется.
- А перед свадьбой с Кирой...
- Катя, хватит, - взмолился Андрей. - Кира - это совсем другое! Кира - это по делу. Ну же! Я не собираюсь тебя бросать. Я не собираюсь никуда сбегать. Я собираюсь вступить в законный брак с Екатериной Валерьевной Пушкаревой.
- Бедненький, - с непонятными интонациями протянула она, погладила его по лицу, стала быстро и коротко целовать в губы, - совсем на себя не похож.
А он прижал её к себе, крепко прижал, позволяя себя целовать, не пытаясь перехватить инициативу. Утешался.

А потом они допили пиво, поскучали и Шура сказала:
- Ну, наверное, пора спать.
Теперь она напоминала ему кролика из мультфильма про Винни-Пуха.
Малиновский любил мультфильмы и всегда смотрел их с удовольствием. Шура тоже была какой-то ярко-уютной, и уходить от неё, чтобы пилить через всю Москву, очень не хотелось.
- Можно я здесь?
- Можно, - сказала Шура и улыбнулась.
Она совершенно не воспринимала его как мужчину, хотя он только что нацепил ей на палец малогабаритную квартиру где-нибудь в Бирюлево.
Достала из шкафа подушку, с сомнением посмотрела на диван:
- А ложитесь со мной, что вам здесь мучиться! Кровать широкая.
И ушла чистить зубы, вернулась в пижаме и зеленых носочках, деловито забралась под одеяло, сказала “спокойной ночи” и засопела.
Малиновский пялился в потолок и вспоминал мантры, повышающие собственную самооценку. Кристина его таким учила.

Жданов проснулся от неясного шороха. За окном едва занимался рассвет, Катерина еще спала, и её волосы щекотали ему губы. Андрей поудобнее обнял свою нелегкую судьбу и решил еще поспать, но неясный шорох повторился. Вдруг отчетливо щелкнул замок, скрипнула дверь, и голос Валерия Сергеевича возвестил:
- Ну вот, мать, мы и дома.
И Жданов понял, что лучше бы в лунку.

- Но даже не это главное! Главное, Зорькин, уметь отвечать вопросом на вопрос.
- Например...
- Ну например, - Малиновский с удовольствием поймал ложечкой пену с кофе, - “Дорогой, ты меня любишь?” А ты ей в ответ: “А как ты сама думаешь?” Или она такая: “Купишь мне шубу?”, а ты: “Какую бы тебе хотелось?” Увиливай, Зорькин, увиливай. И еще, - Роман перегнулся через стол и ткнул пальцем в Николая, - тебе необходима любовница. Что-нибудь для начала незатейливое. Скажем, швея с производства.
- Зачем мне швея с производства? - изумился Николай.
- Исключительно в производственных целях, - засмеялся Малиновский. - Мужчина не должен быть голодным, это жалко. Ты должен поддерживать состояние человека, который только-только отобедал и теперь присматривает себе что-то легкое на десерт. Черт их знает, по запаху что ли, женщины чувствуют сексуально неудовлетворенных мужчин и превращают их в рабов. Поэтому - никакого голодания.
- Все это сложнее, чем я думал!
- А то! - Малиновский самодовольно ухмыльнулся, вальяжно развалившись в кресле кафе на Тверской. Было утро, и воскресная Москва еще только неохотно просыпалась. - Быть обаятельным, элегантным, утонченным...
- У тебя зеленый носок прилип к свитеру, - насупившись, буркнул Коля.

- Ты у меня по струнке ходить будешь, по струнке!
- Валера, прими капли!
- Отстань, мать! Ты не видишь, что тут творится! Родители из дома, а мужики в дом!
- Ну что вы такое говорите, я почти муж...
- Вот штамп в паспорте предъявишь - поговорим. А сейчас вон отсюда, и чтобы я тебя следующий раз в ЗАГСе увидел.
- Папа!
- Молчать! Ты, Катерина, переводишься на домашний арест. Лично! Лично буду тебя на работу отвозить и с работы забирать. Шаг вправо, шаг влево, и никакого замуж! Будешь с калькулятором старость коротать!
- Валера...
- Валерий Сергеевич, надо к свадьбе готовиться...
- А вы, я вижу, уже вполне готовы...
- Папа, платье...
- В халате пойдешь! Вон какая красавица!
- Валера...
- Мать, ну убери ты его отсюда!

Когда Зорькин вернулся домой, то застал Киру с опухшим носом и красными глазами. Она сидела перед телевизором, укутавшись в плед, словно какой чахлый француз под Смоленском, а у ног её блестели разноцветные обертки от разноцветных конфет.
- Ты заболела?
- Тише ты!
Зорькин послушно сел в углу, мрачно глядя на то, как Сандра Баллок на экране выигрывает конкурс красоты. Если бы он не рос вместе с Пушкаревой, то удивился бы. А так чему удивляться - признаки клинической депрессии налицо. Скоро до “Сладкого ноября” доберется, а там уже и до “Ноттинг Хилл” рукой подать.
- Я заварю тебе зеленый чай, - сказал он и прошел на кухню.
Остатки суши, бокалы с вином, заплывшие свечи, карты Таро на столе - видимо, приходила Кристина, и девочки устроили вечеринку. Коля посмотрел на дату на брошенном на столе квитке от службы доставки - весь этот бардак копится здесь с пятницы. Слов нет, как повезло ему с женой, даром что умница и красавица. Наполняя ванну водой, Зорькин почти всерьез размышлял о том, что хорошо бы найти за печкой лягушачью шкурку да и сжечь её к чертям собачьим.
Когда он вернулся к Кире, фильм уже закончился, и она смотрела на мужа более осознанно.
- Где ты был?
- Волновалась?
- Да ну тебя, - равнодушно проговорила Кира.
- Вставай.
Она удивилась. Даже слегка запрокинула голову, ища взглядом Колино лицо.
- Зачем?
- Ты с пятницы обрастаешь мхом на этом диване? Скоро у тебя блохи заведутся.
- Блохи бывают только у животных, - неуверенно протянула Кира, но с дивана встала. Коля взял её за плечи и повел к ванной комнате, едва не наступая на концы волочащегося по полу пледа.
- Зорькин, - сказала Кира, - а давай займемся сексом.
- Пила?
- Нисколечки... Ну немножко, ликера.
Коля не стал комментировать две пузатые бутылки темного стекла за диваном, а терпеливо объяснил:
- Ты для меня слишком хороша. Я могу заниматься сексом только со швеей с производства.
- Все вы одинаковы, - обиделась Кира, - сначала обещаете с три короба, а потом сбегаете к швеям или секретаршам!
- Я тебе обещал с три короба?
- А кто меня в ЗАГС затащил?
От такой наглости Зорькин у неё плед из рук выдернул, подтолкнул в ванную и сам закрыл за Кирой дверь.
- Зорькин, - тут же высунулась в коридор её голова, - а давай ты будешь джентльменом и как будто с этой свадьбой все ты придумал.
- Ладно, - легко согласился Коля, сгребая фантики.
- А массаж мне сделаешь? Так спина после этого дивана болит!
- Ладно, - снова согласился Коля, собирая бутылки. У него было неплохое настроение, и даже казалось, что он немножечко рад своему возвращению в эту квартиру.
Кира была в ванне долго, Зорькин успел прибраться и проветрить комнаты. Подумал и даже заменил постельное белье на Кириной кровати. Свежие простыни при депрессиях всегда помогают.
- Знаешь, - сказала Кира, сонная, теплая, розовая после купания Кира, - мы же можем с тобой нормально ладить... Как соседи.
Коля погладил её по влажным волосам. Кира уже выпила чаю, и получила свой массаж, и легла в постель, и теперь смотрела на Зорькина чуть влажными блестящими глазами, немножко затуманенными перед сном.
Он поправил на её плече одеяло и выключил свет.
- Да, можем.
Диванная обивка пропахла Кириными духами, и Зорькин долго ворочался, не в силах заснуть. Ему очень не нравилось чувство неуместной вины за то, что оставил Киру так надолго одну.

- Ну давай по домам.
- Ну давай...
Малиновский и Жданов пожали друг другу руки и не сделали ни шага по направлению к своим машинам.
Ночной воздух был морозным и звонким.
Жданов думал о том, что вот приедет он сейчас, как дурак, в пустую квартиру, и что там делать, совершенно непонятно.
Еще он думал о том, что Катя, наверное, уже нацепила на себя эту свою пижаму и желтой шалью укуталась, она всегда так делала в это время, хоть Жданов и стаскивал с неё эти одежки довольно быстро.
Сейчас она сидит на кровати в позе йога и что-то пишет в свой смешной девчачий дневник, может быть даже про него, Жданова. А до свадьбы еще целая неделя, и как-то надо её прожить, а совершенно не хочется. Хочется заполучить уже, наконец, этот треклятый штамп и получить Катю в личное пользование на веки вечные на совершенно законных основаниях.
Не сиделось же Пушкаревым в санатории! Лечились бы себе да оздоровлялись, так нет, понесло их в загазованную, битком набитую столицу.
- Давай покурим, - сказал Роман.
- Я же не курю, - расстроился Жданов.
- А я курю, - и Малиновский радостно щелкнул зажигалкой.
Прикуривать одной рукой было неудобно, но вторая была занята - она крепко сжимала в кармане зеленый носок.
Утром Шура капризничала, и Роман варил для неё кофе - это было странно, обычно он никогда такого для женщин не делал. А ночью она смешно сопела и чем-то напоминала домовенка Кузю, должно быть, ощущением уюта. И она даже не думала наводить красоту для Романа, не неслась опрометью в ванную накладывать макияж, даже не причесалась. Бродила лохматая, в пижаме и полосатом халате, зевала, не прикрывая рот, а потом взяла и привалилась к плечу Ромы подремать еще немножко.
Рома курил и нервничал.
Так и до психических расстройств недалеко.
Нужно срочно влюбить в себя бывшую секретаршу Шуру Кривенцову, пока от его мужского достоинства осталось хоть что-то.

- Амура, он как звезда, понимаешь? - шея у Шуры затекла, пока она придерживала плечом трубку телефону возле уха.
- Звездец! Ты у Машки спроси!
- Ну что Машка? Она красивая, и грудь у неё...
- А у тебя нет груди?
- Ой, Амура, - Шура зажмурилась и забралась в кровать. Выключила свет и для верности накрылась с головой одеялом, - если бы у меня был хоть крошечный шанс! Но он же не видит во мне женщину, нечего даже и стараться!
- Ну ты и не стараешься.
- Ну я и не стараюсь. У меня тоже есть гордость.
- А еще всякой дури навалом.
Шура вздохнула и сказала шепотом:
- Не видит - и хорошо. Женщин у него всяких разных полно. А я буду...
- Кем же? - язвительно спросила Амура.
- Надеждой Константиновной Крупской. Соратником по партии.
- Ну ты совсем уже, - резюмировала Амура с жалостью.