5.
Высокие бокалы на тонких ножках. В красных бокалах - рубиновое вино… Настоящее винное пламя. Пожалуй, для нее тяжеловато, но вкус тонкий, благородный. Тот глоток, что она сделала из вежливости и чтоб не вызывать лишних расспросов, - словно горсть малины из чашки, как в детстве. И на губах сладко…
- Вы, Катенька, совсем не пьете. Вино не нравится?
- Нет, что вы. Вино чудесное, я никогда такого не пробовала. Просто достаточно. Спасибо большое…
Хозяйка так вежлива, предупредительна. Заботливо поправляет сервировку, ухаживает за мужем… Катя перевела дыхание, огляделась на секунду и вновь опустила голову.
Что она здесь делает?.. Мебель из темного красного дерева, свечи в канделябрах, холсты в рамах под старину… Сколько раз Андрей сидел на этом месте? А Кира?.. Погрустнев, она переводит взгляд в окно.
На окне - тяжелыми складками шторы, отливающая серебряным занавеска, и почти ничего не видно… Сумеречный свет чуть-чуть пробивается сквозь тонкую, но складчатую ткань. Через час за нею, как всегда по вечерам в офис, приедет машина, чтобы отвезти домой.
- Катя, пробуйте цыпленка. Смотрите, какой золотистый, в сухарях. Это любимое блюдо Павла Олеговича.
Катя вежливо улыбается, послушно надкусывает сочную мякоть куриной грудки сквозь хрустящую корочку. Маргарита так нахваливает цыпленка, точно сватает. Что же им все-таки нужно от нее?
Вчера в конце дня Павел пришел к ней в кабинет, располагавшийся за стеной от его приемной. Осмотрелся, улыбнулся кукле, не зная о том, что ее «подарил» его сын. Мысли о кукле давно потеряли всю горькую окраску, она была верной спутницей, талисманом. В последнюю поездку Катя привезла ее из Москвы, оставила в офисе и все никак не довезет домой в Хэмпстед.
- Катя, что бы вы сказали, если бы я пригласил вас в гости?
- В гости, Павел Олегович?
- Да. К нам домой, на обед. Без церемоний, по-домашнему. Маргарита Рудольфовна будет очень рада. Вы уже несколько месяцев в Лондоне и до сих пор не были у нас…
Не договариваете, Пал Олегыч, обреченно подумала Катя. Но делать нечего, согласилась…
Обед закончился. Она зашла вымыть руки. Возможно, какой-то из этих кремов для бритья или бальзамов принадлежит Андрею. Она же совсем не знает, какой маркой он пользуется. Они были близки, как только могут быть близки люди, но она ничего не знает о его личном обиходе. «Ты моя» - так странно это прозвучало. Истинней этого ничего нет, и все-таки они бесконечно далеки друг от друга, и так всегда было.
Вдруг она вздрогнула, как будто кто-то протестующе вскрикнул или какая-то неожиданная, незваная, темная мысль задела крылом стекло в высоком окне у потолка ванной. Катя подняла голову и неподвижным, чутким взглядом поглядела туда, вверх, где уже застыли холодные звезды.
Что ты делаешь, о чем ты думаешь, Пушкарева?..
Ведь это его сын… или дочь…
Уже волной дрожь прошла по телу. Теперь она стояла с низко опущенной головой. Стояла, пока глаза не увидели плитки пола, с пятнышками застывших мыльных брызг в углу одного из прямоугольников красивого узора… Подняла голову. Все было, как раньше. Но сердце билось иначе, с какой-то высокой, тонкой частотой.
Это не обман. Она бы не скрывала… Если б знала, что тот, кто много раз мыл здесь руки, брился, смотрел в зеркало и, возможно, в это окно, - хочет знать… И как, по-твоему, я буду это исправлять?!... Нет-нет, Андрей, не нужно… Я не озабочу тебя…
Ощутила сбоку холод, словно дверь открылась и обдало сквозняком. Но все закрыто. Тепло, уютно. Но «гусиной кожей» покрылась рука…
Жданов ждал ее в кабинете. Уютней помещения она не встречала. Небольшая квадратная комната, снова картины, резные шкафы с книгами от пола до потолка. Большой стол. А за окном, неожиданно свободным, ясным, ничего не скрывающим и не прячущим в складках, - розовые кусты… Может быть, скоро на них появятся бутоны.
В таком помещении могут приходить только светлые мысли.
По-видимому, одну из них Жданов собирался озвучить…
Он не спеша, привычно разжег камин. Присел в кресло, положив ногу на ногу.
- Я хочу обеспечить вас за собой, как говорили в старые времена, - улыбнулся он. - За «Зималетто». Я был бы последним дилетантом, если бы не попытался удержать вас. Но я не дилетант.
Ах, вот что! А она-то думала, что и он стремится поскорей избавиться от нее, как от всей этой неприятной истории.
- Павел Олегович… мне кажется, что это не очень удачная мысль.
- Почему? - Он улыбался глазами, как будто предвидел ее возражения.
- Я не хочу больше быть связанной с «Зималетто». Я хочу начать другую, новую жизнь - вы же знаете…
- Знаю. Ну, а если так посмотреть: начать другую, новую жизнь - с «Зималетто»? Вы теперь имеете опыт за плечами, и какой опыт! В любом случае и мы и «Зималетто» уже не будем такими, как прежде.
Не желая ни о чем думать, она решительно замотала головой.
- Н…нет… нет, Пал Олегыч. Это невозможно. - Она не смотрела на него.
- Ну что ж, для начала, наверное, достаточно, Катя… Я не стану мучить вас. Утро вечера мудренее. Но теперь вы знаете мое желание и мои намерения. - Его лицо вдруг приобрело грустное выражение. - Мне жаль, что ваше отношение к «Зималетто» не изменилось.
- «Зималетто» здесь ни при чем, Павел Олегович. Компания мне дорога и всегда останется такой. Вы же видите, как легко и увлеченно мы сейчас работаем…
- Вижу! Вижу, Катя! Благодаря вам. И мне жаль терять такого специалиста. Ну, сами подумайте, как бы вы рассуждали на моем месте? В бизнесе бывает всякое. И, если у нас хватает сил преодолеть все передряги, мы становимся сильней и опытнее. А это - на пользу делу…
- Да... Да, наверное. Но для меня, к сожалению, это не тот случай.
Он пристально посмотрел на нее, но ничего не сказал. Вернее - не спросил. Но почувствовал, что есть что-то еще, причина, о которой он не знает, а она не хочет говорить и скорее всего никогда не скажет.
Катя поняла это. Поднялась, охваченная страхом. Сначала эта пронизавшая мысль об Андрее, теперь это… Какое уж тут остаться. Бежать и бежать скорей.
А это значит - работать еще увлеченнее…
- И как она еще смеет выбирать? - недоуменно поджала губы Маргарита. - Отказалась! Можно подумать, что такие предложения ей каждый день делают!
- Каждый не каждый, но надо отдать ей должное: она не пропадет. Такого специалиста любая компания почтет за удачу заполучить. И потом… она крепнет и как человек. Ты помнишь, какой девчушкой она пришла?
- Изменилась… - неожиданно соглашаясь, покачала головой Маргарита. Эта мысль уже и ей не раз приходила в голову. - Глазки блестят, уверенней стала, и одежда… во всяком случае, не неловко ее за стол с партнерами посадить.
- Марго, поверь мне, - с улыбкой потер переносицу Жданов, - этой девочке не нужна эффектная внешность, чтобы произвести впечатление на партнеров…
- Никогда не помешает, - отрезала «Марго». И, смягчившись, продолжала: - Так или иначе, внешне тоже изменилась. Такое чувство, что по другим правилам решила жить… Интересно, из-за чего? Ради чего?
- Может быть, ради - себя?
- Может быть, может быть… - задумчиво сказала Маргарита. Тряхнула головой: - Андрюша звонил, встретит меня. Сразу из аэропорта съезжу в «Зималетто», осмотрюсь. Доложу тебе о результатах….
Павел посмотрел на своего агента, улыбаясь в ответ.
- С такими помощниками ничего не страшно. За компанию я уже почти спокоен…
Первым делом, придя домой, она отыскала теплый пуховый платок, уложенный на дно чемодана мамой. Пустота рядом, которую ощутила там, в ванной, разрасталась, и ей уже казалось, что свищет ветер, затягивает воздух в воронку или дыру. Она словно очнулась от глубокого наркоза. В ее эйфории была некая искусственность, пришло время протрезветь.
Глупо было всерьез думать, что будущее только с одною ею может стать для ее ребенка полноценно счастливым. Ради этого будущего она научилась тяготиться одиночеством, чувствовать потребность в людях рядом. Но ведь самого важного после нее человека никогда не будет рядом с ее ребенком? Как бы ни готовилась, ни обогащала почву она, только она - это бедность для того, кто уже пророс и станет расти дальше… Нужен кто-то третий, кто-то, имеющий к нему столько же отношения, сколько она сама…
На подоконнике горела свеча, Катя, кутаясь, стояла у окна. Пошел дождь. Размылась дорожка к парку и пруду, где она часто гуляла. Неужели она ошиблась? Счастье невозможно. Она всегда будет чувствовать пустоту и привкус горечи. И его мать, отец… Как спокойно, невозмутимо еще днем она ехала к ним. Пила их сладкое вино. Больше она не сможет войти в их дом.
За спиной запищал мобильный.
- Кать, это я… Только не сердись, ладно? Ты поймешь, я знаю… Я в «Ника-моду» возвращаюсь… Это сейчас лучший выход - и для меня, и для тебя… Я подумал, что для тебя же лучше - быстрей расправимся с этой историей…
- Тебя просил Андрей?
- Да. Звонил… Завтра я еду в «Зималетто».
- Хорошо, Коль. Извини, я устала и ложусь спать... Завтра поговорим.
- Ка-ать?.. Ты поняла, что я сказал? Не обиделась?
- Поняла, Коля. Я не обиделась и не против. До завтра…
Задула свечу, улеглась на край кровати, стиснув руками концы платка. Вспомнилось, как прижимала салфетки к носу… Мучила Андрея и себя… Ждала признания… Посмотрела однажды в глаза… Неясное предчувствие, шанс на спасение - и счастливое освобождение от памяти, его руки и губы, обещание того, что он продолжит жить в ней… Надежда… И вот - горькое понимание…
…Что же произошло с ней? В какое пламя она угодила? Андрей говорил - любил с самого начала. Разве бывает ТАКОЕ пламя - у любви?..
***
Андрей сел в машину и поцеловал мать в щеку - в сутолоке встречи на аэровокзале приветствие получилось невнятным, а он знал, что она ждет.
Тронулись; какое-то время мать говорила о Лондоне, о распродажах, о том, как трудно стало отличить одежду «Зималетто» от известных европейских брендов - правда, при этом лицо ее омрачилось - что толку радоваться, если ошибки сына перевесили его заслуги для отца?.. Маргарита уже отошла от стресса, искренне испытанного при известии о залоге компании. Она даже немного сердилась на Андрея. Но только немного. Она не привыкла долго сердиться на что-либо - это плохо отражается на здоровье и очень редко имеет смысл.
Все это, слава богу, относилось и к его незадачливой женитьбе. Как ни любила Маргарита Киру - Андрей был ее семьей, а Кира только собиралась ею стать. Это не мешало ей, правда, втайне по-прежнему желать видеть Киру своей невесткой.
У Андрея тоже были желания. Андрей выждал удобный момент и спросил о Кате. Сказал, что понял - отец просил Катю помочь в Лондоне, а спрашивает он о ней потому, что она ему человек не чужой и не безразличный…
- Да, я знаю, ты шагу без нее ступить не мог, - с разочарованно-встревоженным лицом откликнулась Маргарита. Новость о разоблачении такого уютного, такого, казалось бы, совершенного проекта мужа - привлечь Пушкареву к делам «Зималетто» - заставила ее приуныть. - Ты только отцу не говори… И вообще никому… Это серьезно, Андрюша, эта девочка держит в руках наше дело…
- Я тебя хотел просить о том же. Незачем папе знать, что Кестер проговорился… Мам, ты видела ее?
- Видела, конечно… В офисе и…
Андрей резко затормозил в последнюю минуту перед бампером подрезавшей его «Вольво». Двигатель заглох, он включил зажигание, снова тронулся. Оглянулся:
- И?..
Мать с рассеянным удивлением посмотрела на него. Маленькая неприятность на дороге заставила ее забыть, о чем они говорили. Андрей не забыл, значит… Она сосредоточилась.
- В офисе - и к нам домой приходила. Несколько дней назад. Папа пригласил ее на обед.
- Зачем?
Маргарита вдруг протянула руку и потрепала его по щеке.
- Вообще-то тебе этого знать не положено!
- Мам, но ведь я все равно уже - знаю…
- Отец хочет оставить ее в «Зималетто». Просто навязчивая идея. Эта Катя совершенно пленила его.
- Объяснимо... - произнес он. Слегка повернув голову, мать любовалась его чуть напряженным, твердо очертившимся профилем. Губы… Когда-то такие же губы были у его отца, пока время не подсушило их. - Мы уже начали выплачивать долги, - продолжал Андрей с едва заметной улыбкой. - Я привлек своего экономиста, и «Ника-мода» оформила еще один кредит. Модернизируем производство… На днях лечу в Киев на пару недель, договариваться о франшизе. А контракты, заключенные в Лондоне, позволяют начать производство новой коллекции раньше срока.
- Намного?
- На месяц… Такая возможность в плане была, но как крайне оптимистичный вариант. И план тоже составила Катя… Так что не удивительно, что отец не хочет отпускать ее.
- А как ты относишься к этому?
Он рассеянно взглянул в боковое зеркало - «Вольво» с юной блондинкой за рулем не успокаивалась - и пожал плечами.
- Я буду рад. Катя действительно находка для любой компании… Она согласилась?
- В том-то и дело. Она против!
Быстрая усмешка…
- Это меня тоже не удивляет…
- А что произошло, Андрей? Почему она уволилась? По личным обстоятельствам или… И как ТЫ отпустил ее?
- Она просила… я не мог удерживать ее силой.
Его лицо внезапно осунулось, как будто он устал от разговора. Рассеивалось внимание, исчезал интерес, словно внутрь уходил…
- Надеюсь, все это не помешает выходу из кризиса, - подвела черту Маргарита.
- Я тоже… Мам, где Катя живет в Лондоне?
- Далась тебе эта Катя, - снова удивленно и недовольно сказала мать. - В кондоминиуме, кажется… в Хэмпстеде. В том доме, где жили вы с Кирой, когда стажировались. Ты помнишь?
- Конечно.
И его профиль снова стал упругим, снова просветлел.
Зорькин сидел за его столом, в старательности навалившись на него всем телом, далеко положив локти на стол. Удивительное существо этот Зорькин… Нелепое и умное - заставляет невольно забывать о нелепости и испытывать уважение. Увидев Андрея, поднял голову, забормотал:
- Сейчас, сейчас… Я был уверен, что успею… Вы вернулись раньше…
- Да сиди спокойно. Столько, сколько нужно.
И Андрей прошел к столу Малиновского. Увозя мать домой, он разрешил Зорькину поработать здесь. Как только они договорились о возобновлении финансовой деятельности Николая в «Ника-моде», Андрей вызвал Урядова. И Зорькин вроде даже прибрел довольный гордый вид… Но, подумав, отказался от собственного рабочего места в «Зималетто». Ни к чему это, объем работы не так велик. А только играть в большого босса - так можно и побезопаснее место найти. Зорькин был действительно гораздо умнее, чем казался…
Пока он заканчивал свои расчеты - проверку месячного отчета, составленного Ветровым, - Андрей наблюдал за ним, разглядывал. Наконец-то у него была такая возможность… Было время, когда этот паренек интересовал его больше всего на свете. И все же сейчас Андрей понимал: когда чувствуют угрозу, «интересуются» по-другому. А когда угроза - повод, можно и карточным гаданиям доверять… Сейчас Зорькин интересовал его как человек, которому доверяла, улыбалась Катя. Он разговаривает с ней, они шутят, она называет его «Колька» и даже, кажется, частенько ела с ним за одним столом. Пока его отец не украл ее и не спрятал…
…- Коля, когда звонила Катя? - невинным, будничным тоном, словно они только и говорят о Кате и ее звонках, «уточняет» он…
Но как раз эта тема для его собеседника запретна. Он хмурится, подбирается, словно еж:
- Андрей Палыч, я же говорю, ничего не могу сказать вам. Давно, давно я с ней не разговаривал…
И - снова склоняется низко над столом, и снова Андрей видит лишь его макушку… Тишина. Иногда скрип стула - Зорькин ерзает, вздох - вздыхает… Андрей усмехается и берет со стола портфель. Ладно, поработаем… В конце концов, на благо общего дела. И где-то за стеной так же ерзает и вздыхает Ветров, предвкушая свои жалобы заступнику-Воропаеву, которого с утра в «Зималетто» нет. Приставили к заслуженному финансисту контролера… А Андрей не намерен доверять Воропаеву. И Саше придется с этим смириться, как со многими его предложениями и идеями. Теперь и Милко на его стороне - после того, как Воропаев заявил, что намерен упразднить дизайнера и шить по лекалам проверенных брендов, Милко чуть ли не за руку ходил за Андреем по «Зималетто», чтобы тот не отказался от своего противоположного предложения - продажи франшиз на производство их авторских моделей. Может быть, со временем, если повезет и все правильно сложится, они с Воропаевым и смогут стать командой, как поспешил назвать их отец. Пока это только
авансы…
…- Николай, как вы думаете, она сможет вернуться ко мне? - возобновляет он свою атаку. Эта игра длится уже несколько дней…
Коля медленно, вобрав голову в плечи, поднимает на него глаза.
- Любовь - вещь непредсказуемая, Андрей Палыч… И уж точно, в этой области я для вас не консультант…
- Любовь!..
Забыв о своем портфеле и о Зорькине, он вскакивает и, заложив руки в карманы, подходит к окну. А когда, вспомнив, где он и с кем, оборачивается - Зорькина уже нет.
Выскользнул… Как Катя.
Заурядная, почти заученная фраза из уст Зорькина потрясла его. Не отпускала…
По пути домой он свернул в магазин, но, уже на обратном пути подъехав к последнему перекрестку, передумал и, миновав поворот к своему дому, поехал прямо. Было у него одно место в Москве, там, где ступеньки, вечно мокрые от волнующейся воды, вели прямо к реке. В юности и позже он часто бывал здесь, потом все реже. Сейчас вспомнил опять…
Начавший накрапывать было дождь закончился. Прохладный воздух был напоен запахом реки, сырого камня, отцветающих деревьев, окаймлявших улицу, которая осталась за темно-серым монолитом набережной. Андрей присел за ступеньку, смотрел на тяжелые непрозрачные волны городской воды.
Одно дело - верить. Другое - знать. Зорькин - знает!.. Поделился с ним…
Любит… И - ненавидит?
Нет. Ненависти нет… Как он сказал ей… «Ты была моей» и «имею право»… Что это? Просто жажда обладания? Или намек? Упрек? Мол, уже знала все и все равно спала с ним… Некрасиво, грубо, но он не мог отделаться от этой мысли с того дня, вечера, ночи, когда еще ничего не знал, кроме того, что Катя отдалась ему - не веря. Он и думал тогда, что она принесла себя в жертву ради его обещанного признания, а он опять обманул ее… Но слова Зорькина поставили лицом к лицу с мыслью о том, что это - не вся правда.
Да, она не верила ему, но тогда почему… почему ты.. Потому что я люблю тебя… Честно-честно…
Вот в чем честная причина: в любви! В любви к нему, в любви вообще! Мгновение радости, мгновение света… Мгновение, растянутое на танец? Но он уверен был, что она надеется этот свет продлить… Почему тогда отвергла его? Из-за его неверно истолкованных слов Малиновскому? Господи, да не было же никакого ребенка, не могло это так ранить ее.
Такое чувство, что увидела спасение в нем - без него…Экзистенциализм какой-то…
Пока не ответит на эти вопросы - не с чем ехать. Ну что, похитить, что ли, ее? Запереть где-нибудь с собой вместе, заставить выслушать, поверить? Или еще проще - подарить ей и себе еще несколько слепых счастливых минут - чтобы после этого все испортить уже окончательно? Нет, он надеется еще этот свет продлить…
Может, он сглупил, переосторожничал, не открывшись матери? Нет, никому сейчас доверять нельзя. У мамы еще живо воспоминание о Кире. Ки-ира… Каким же он был дураком.
Он поднялся, отряхнул брюки. Тучи медленно, нехотя разошлись, словно кто-то раздвинул их, пропуская солнце. И ощущение, что происходит что-то важное, пусть даже просто какое-то осмысление, но оно изменит многое, - не отпускает…
Он в задумчивости шел к машине. Как далеко Катя, как близко… Он уже не может представить себя без нее. Без мыслей о ней, без памяти. Если бы она захотела выслушать все это, хотя бы отголосок.
Ничего из его выжидания не получится, действенная стратегия - только в любви…
Прилетев из Киева, он опять возьмет билет на самолет.
|
Сразу во времена Сумерек возвращаюсь. По-моему, ты одна на форуме не изменяешь своей авке. 
Спасибо, что с нами. 
Прям аннотация к следующей главе...
Как по мне, то еще вопрос, что хуже: "сухое" использование или приправленное искренними признаниями в любви.
