|
4.
…Пропасть какая-то… На самом деле. Что это иначе? Два обнаженных, спутавшихся в клубок тела, не вздохнуть. Он уже в ней, так глубоко и от жара, волной снова разливающегося по бедрам, пьянеешь не хуже чем от выпитой однажды водки. Тогда она тоже сделала что-то невозможное? Отчитывала его, унижала, умирая от боли, когда другая ворошила его волосы…А сейчас? Шумит в голове, горит все тело. Словно содрали не одежду, а кожу и вместе с ней последнюю преграду между ними. И нет ни времени, ни пространства. Ничего. Только тяжесть рухнувшего на нее Андрея, его пот на губах, на лице, смешанный с ее потом, ее соком. Что-то невозможное. Разве так бывает? Водоворот губ, рук, желаний. Ни сомнений, ни преград. Это было именно то, чего ей так не хватало все эти недели, его тяжести, его силы. От его объятий было иногда даже больно, но она сама хотела этой боли. Так хотела его внутри, что готова была сама царапаться, кусаться, если б он на мгновение оторвался от нее. Хотела его так же сильно, как и любила. Странная это штука, любовь. Безвременье. Они совсем недавно сюда пришли, а, кажется, что прошла целая вечность, страница перевернута и прежней она уже никогда не будет. Как тогда, зимой, когда она уже оказалась в Египте, в ушах еще гремели обвинения Киры, а плечи еще сводило от его рук. Искала его в темноте, и понимала, что это уже все. И не верила, и не жила. Вот и сейчас. Он уже отстраняется, кутает ее в покрывало, а она все еще где-то под ним, распластанная, покоренная, бесстыдная, заласканная до мнимой бесчувственности. Она не может пошевелиться, даже глаза открыть, а сознание острое, как бритва. Он обнимает ее, целует висок, волосы, затихает, дышит так спокойно и глубоко. … И пространства тоже нет. Где они? Красный шелк, тепло одеяла, прохлада простыней. Непривычно скользких, пропахших почти неуловимым его запахом. Слишком мужским, слишком родным. И как она здесь оказалась? Его дом, Господи.. Здесь, кажется, есть камин, и Федька с упоением когда-то рассказывал о зеркальном потолке в ванной. Он возвращался сюда каждый вечер, и пока она мечтала о нем, спал здесь. Утром выползал на кухню, завтракал? Или нет? Брился в ванной, купался, одевался. А вечером, неужели его можно представить у телевизора или с газетой на кухне? Как он вообще жил? Казалось, она знает о нем все, а о таких простых вещах понятия не имеет. Он спал здесь, ночь за ночью. Думал ли он о ней? Не верится, даже сейчас не верится, а ведь получается, думал. Мечтал? Сколько новых морщинок на лице. И как она могла думать, что может заметить это все кем-то другим? Пусть даже на миг. А здесь точно были женщины, и Кира жила здесь, спала здесь, но даже от сознания этого почему-то не больно. Ужасно только заново осознать, к насколько несовместимым мирам они принадлежат. Принадлежали. Ведь сейчас получается, что они принадлежат только друг другу и никому другому. И как хочется, чтоб это никогда не заканчивалось, и так хочется, чтоб ему всегда было хорошо с ней. Как хочется любить его… О чем он говорит? Зачем он говорит что-то сейчас, пусть даже слова это едва слышный горячий шепот? Не хочу, молчи… Тянется к его губам, по прежнему не открывая глаз, крепче прижимает к себе, обнимает руками, ногами. Согласие? Кажется, она на все сейчас согласна…
5. …Согласна…Господи, ее «да», едва слышное, как вздох – самая желанная музыка, какую он только слышал. И словно не было бессилия, опустошенности, он опять как натянутая, заведенная до крайности струна. Только теперь не будет времени для спешки. Неторопливо, так словно у них впереди целая жизнь, где ничего не будет, кроме любви и нежности. Скользит рукой по предплечью, по плечу, по груди, животу, едва касаясь, поглаживая, расслабляя. Целует закрытые ее глаза, припухшие губы, впадинку между ключицам. Одеяло кто-то сбрасывает на пол. Жар уже не выносим. Он осторожно входит в нее, замирает на мгновение, а потом скользит вниз, паря на грани бесконечно большего наслаждения, чем еще несколько минут назад. Она распахивает, наконец, глаза, обнимает его лицо ладонями, и притягивает к себе, глаза в глаза, ее кроткий вскрик, его судорожный вздох… Но что этого? Надоедливая, бесцеремонная трель. Телефон. Разбить бы его к черту. Хорошо, хоть свой отключил. Ее. Тихое «прости», завернувшись в его рубашку так быстро, словно уже не раз это делала, Катя спрыгивает с подиума и бежит искать сумку. Андрей, раскинувшись, остается на кровати, улыбается, щурясь, рассматривает собственный потолок, словно видит его впервые. Нам нужно ехать? Работа? Ни за что! Пусть сгорит компания, со всеми складами, магазинами, тюками ткани и безумными секретаршами! Он подхватывает Катю на руки и кружит, и вот она тоже смеется, и совсем не смущается его наготы и своей, то есть его сбившейся рубашки. Быстро собираются, бесконечный, суетливый день на работе. Вечер. Серое торжественное здание, где они третьи в очереди таких же шальных, притихшее -счастливых пар. Строгие взгляды сотрудников, пока Катя переписывает его ошибки в длиннющей форме заявления. И только зеленый хоровод листьев, прячущих небо в парке поблизости и его твердое обещание прийти завтра в десять утра, а не в пять, а не сегодня, на ночь глядя, чтобы сообщить все ее родителям. И только темное небо бесконечных летних сумерек, и ее твердое обещание присниться ему… Красный шелк простыней. И когда она успела их застелить? Бессонная ночь, полная наваждений. Вытряхнутая одежда из половины шкафа и опустевшая тумба с одной стороны кровати. Рассвет на балконе. Первые машины, лениво скользящие по сонным мостовым. Безапелляционное: «И как можно скорее!». Все…
6. … Все. Разве так бывает? Лишь бы он не передумал. Лишь бы никто не посмел испортить эту неземную радость, этот сумасшедший адреналин напополам с нежностью внутри. Никто. Платье. Матовое, в пол и со шлейфом, и с цепочкой на спине с тяжелом кулоном, подаренным отцом когда-то. Почему на спине? Она же не такая, как все, ей можно. Никакой фаты, пусть просто волосы рассыпаются по плечам волнами. Косметика спрячет круги под глазами, да и глаза сегодня сияют сами по себе. Они опять работали совсем не над новым проектом, но это почти неважно, время на новые проекты теперь есть. Можно целоваться в каморке, и отец уже не курсирует вечерами по улицам, а считает гостей и деньги вместе с Колькой и не замечает, что конец рабочего дня все чаще совпадает с полночью. Половина шкафа Андрея все еще пуста, но уходя, она открывает створку и смотрит в эту так много для нее значащую пустоту. Колька, конечно грустит. Вернулся Милко с фонтаном идей, и она готова ему простить все насмешки, за то, что он так легко и светло принял их решение пожениться, и что так иронично пошучивает над этим. Он обещает новую коллекцию за ту неделю, что их не будет, и судя по воплям, доносящимся из мастерской, она будет даже раньше. Прощенье Киры ей уже ни к чему, но она, пожалуй, не простит самой себе, если не сделает этот день для Андрея еще счастливее. Ведь ему это нужно. Никогда она больше по своей воле не станет причиной его ссор с кем-то, тем более дорогим для него человеком. Всего один звонок, и Катя даже не ожидала такого восторга от своего предложения. Она-то хотела всего лишь сообщить дату и время, а в ответ выслушала почти часовую историю любви Андрея. Романа невозможно было заставить замолчать и злиться на него уже тоже невозможно. Поход к стоматологу, окулисту и за свадебным букетом она разделила с Юлианой, они теперь так редко видятся. Родители, похоже, тоже счастливы за нее, хотя мама все еще иногда вспоминает о Мише. Девочки готовят розыгрыши для Андрея, ему точно придется нелегко. Кажется, все. Нет, не все. Маленькое уточнение. Сегодня самый счастливый день в ее жизни…
_________________
Перестаньте жалеть Антипку, не смешно.(c)
Последний раз редактировалось Совенка 26 мар 2010, 22:51, всего редактировалось 1 раз.
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
