Крупье писал(а):
«Экскурсия по Москве… По ночной Москве, Жданов… Днем – это бы была экскурсия по московским пробкам… Давай… Жми… это чертово сцепление… Можно не тормозить… Какое наслаждение – обгонять… Одного, другого, третьего… И вот тот «Лексус»… И вон тот «Бентли»… И мерс… Вот это свист! Вот это экстрим! Красный свет – а-а-атлична! Мой цвет отныне – красный и только красный! Вижу красный – значит, несусь… На всех парах… Парусах…
Наде-е-енька… Надежда Ткачук… Только что, в машине, в его машине, у гостиницы, до которой он ее провожал… «Как жаль, что мы только друзья…» Она сказала: «Как жаль, что мы только друзья!» Ее плечи – бархатные. Глаза – бархатные. Голос – бархатный! Призыв. Че-е-е-е-ерт! Едва не вылетел на встречную полосу. Какая-то «девятка» вшивая еле увернулась… У водителя тахикардия, наверно… Так ему, так ему, так ему! И всем… И вся…
…Она призывала. Такая женщина! Губы… пухлые… сладкие, наверно… А он… Боже! «Раньше я бы не выдержал и набросился на тебя с поцелуями…!»
Раньше!.. Осел!..
Импотент…
Последнее слово заволокло сознание. Еще красный свет. Дави на педаль! Да не туда, урод! Тебе не сюда. Сворачивай! Кто там тебя подрезает?.. Самоубийца какой-то. Красный – это моё!
Импотент…
Киры нет… Наденьки нет… Никого нет…….
Нет, есть одна. Там, куда летит сейчас джип, как ослепленный болью яростный раненый хищник. Она там. На своем этаже. В своем кабинете. То есть – в его кабинете… сидит, будто право имеет… там быть… всё за него решать… его жизнь – решать… Проклятие… А, может, это Амура Ей помогает? Может, это черный приворот… порча? Чтобы ни с одной женщиной – никак, ничего… Какая славная месть! Ей хорошо от этой мести, да, Она там, в кабинете, в Его кабинете, в Его жизни – не ушла, не делась, не отпустила! Радуется… Глумится…
Импотент…
Еще на педаль – со всей силы… Давай, джипушка, верю в тебя – ты сейчас взлетишь… взлетишь… и раненый хищник станет здоровым коршуном… Крылья разрастутся и накроют Зималетто гигантской тенью, и Вам, Екатерина Валерьевна, не будет выхода. Никакого спасенья!...
К Вам едет ревизор, Катенька. Не-е-ет… К Вам едет страшный-страшный им-по-тент… Ха-ха…
…Визг тормозов. Мимо Потапкина, который даже рта не успел открыть - внутрь, к лифту… Никого… Поздний вечер… Но Она там! Там! Спасает компанию… Его компанию, а зачем жалкому импотенту компания?.. Ему вниз – с крыши – прямой путь… Вы этого ждете, Катенька? Вам хочется увидеть, как я падаю, и услышать гулкое шмяканье тела на асфальт… Тогда Ваша обида получит наконец свое удовлетворение?..
…Дверь в кабинет президента сотряслась от мощного толчка. Так и есть. Она за столом. Глаза в глаза.
- Андрей Палыч?..
…Бледная. Уставшая. Круги под глазами. Розовая кофточка… обтягивающая… на пуговицах. Перестала прятать себя… Демонстрирует… О черт… Глаза странные – не карие, а вроде как черные… тревожные. В них – ночь… Неприятие… И… что еще?…
- Что-то случилось… Андрей Палыч?
Встала. Вся перед ним. Что сказать? Что он сумасшедший? Буйный? Постоянный клиент палаты номер шесть? Что кроме нее… никто… никак… ничего… не происходит… совсем!..
- Катя… - чей это голос? Его собственный? Кто ему велел заговорить?! Да никто не велел. Стихия. Приворот… Порча…
- Катя…
Двинулся к ней, кресло полетело прочь. Ничего не соображал, никаких выводов не делал, кроме единственного: он такой же импотент, как Владимир Жириновский – коммунист. В нем сейчас – древнее, исконное, первобытное желание – Она, единственная… которая виновата… перед которой виноват… Какие же дураки… оба… И любовь, как в пошлом стишке – до гроба…
- Катя…
Обрушился на нее всей своей силой. Всей неизлитой и застоявшейся страстью. Тоской. Лопанье шлюзов. Так не целуют – так пьют… в пустыне… после недельной жажды… когда одни только миражи… Она глухо стонала – он слышал это как через толщу воды… запредельной температуры.
Она попыталась назвать его по имени, кроме первого выдоха: «А…» - ничего не вышло. «А…» превратилось в «ах…» - и сникло… захлебнулось… Горячие пальцы срывали пуговицы на розовой кофточке. Еще – какие-то крючки… Мелкие, садистские… Она… Вот Она, наконец-то… Что это – юбка… Опять крючки… На колени перед ней – к обнаженному животу… родник… Осыпал поцелуями, ласкал маленькое волшебное отверстие – пупок, с восторгом вбирая ответную дрожь кожи… Еще что-то снять – уже не понять что, куски ткани – и только… И с себя… Она отвечала… помогала… что-то творила с его ремнем…
- Ка-тя…
Даже «А…» у нее уже не выходило. Со стола полетели бумаги и канцпринадлежности, и… кажется, лампа… неважно… Пустое пространство… Наконец-то… Взял ее, положил на поверхность, на холодный стол, но она полыхала, она не знала и не понимала – холодно или нет, в ее расширенных зрачках что-то раскачивалось и вращалось на бешеной скорости, вспыхивало… И он ничего не понимал, кроме одной лихорадочной муки – прямо сейчас… в неё… или умереть… В неё… домой…
…Вторгся жадно, исступленно, должен был явно причинить боль… Но она содрогнулась от наслаждения и заплакала… Неужели слезы могут быть прозрачными и хрустальными… от блаженства?..
…А лифт поднимался на этаж, где располагался президентский кабинет… К Екатерине Валерьевне – еще один посетитель… Ночной гость…
Кира привыкла ждать. Она ждала – дольше или меньше, но, в конце концов, Жданов возвращался. Теперь у него другая женщина… Что ж… И эту переждет. Главное – не Пушкарева…
Кира не задумывалась - почему ее страшила именно Пушкарева, она боялась ответа, поэтому предпочитала просто хотеть, чтоб это была другая… И Боги вняли ее мольбам…
Кира хорошо знала, что от другой – он вернется…
Она смотрела на телефон…
А вдруг… Вдруг он, действительно, только проводит Надежду, а вернется к Пушкаревой? Куда? Не к ней же домой?.. Где они могли договориться встретиться?.. В офисе?..
В о-о-офисе…
- Потапкин? А что, Пушкарева в Зималетто?… Нет, ничего, спасибо… Спасибо, я перезвоню ей…
Пушкарева в Зималетто!!
Она позвонила сама!!!
Она!! Позвонила!!! Сама!!!!
Она позвонила и сказала, что хотела бы встретиться!!!
Господин Борщов пел и подпрыгивал. И сейчас, в таком радостно-щенячьем состоянии, он растерял ту солидность, которую напускал на себя и стал тем, кем был на самом деле – влюбленным, романтичным мальчишкой…
Все это время он ждал – то теряя надежду, то вновь обретая ее, то уходя с головой в работу… сначала он верил, что она очень занята – шутка ли: президент такой компании!
Потом перестал надеяться, но Юлиана невзначай сказала, что Катя почти не звонит даже ей – очень устает, сутками сидит на работе…
А потом этот показ…
И он надеялся, что его позовут. Хотя бы – для обеспечения банкета…
Но не позвали даже просто так – посмотреть из задних рядов триумф Кати. Он сидел у телевизора… оставалось только вздыхать…
И она позвонила!!
Сама!!!
И сказала, что хотела бы встретиться!!!
Уму непостижимо!
Валерий Сергеевич хмуро взирал на жену. Елена устала объяснять, что Кате пришлось вернуться в ЗимаЛетто из-за какого-то срочного контракта, ставшего возможным после презентации. Утром – нельзя, потому что люди в Москве вообще проездом, а контракт очень выгодный.
- Все им выгоду подавай! – ворчал Пушкарев, с одной стороны, гордясь своей дочерью, с другой – беспокоясь за нее. То, как она вырядилась для показа… Это невозможно стыдно! Даже глядя на нее по телевизору, отцу хотелось прикрыть косынкой наглое декольте – та зрелая женщина на экране не ассоциировалась у него милой домашней дочкой…
А раз она смогла так вырядиться, и выйти почти голой ко всем этим людям, то… значит, плохо знает свою дочь Валерий Пушкарев… И он уже не мог верить в срочную работу, перед его мысленным взором проносились отвратительные картинки с участием Катеньки…
- Так значит, она в Зималетто? – усмехнулся отец семейства, - хорошо, я съезжу за ней…
- Валера!
- Молчи, женщина!
Малиновский, насвистывая, проезжал мимо Башни – он ехал к подружке, все было прекрасно. Зачем он поднял глаза к небу? Что хотел там увидеть?
Но увидел он ярко светящиеся окна президентского кабинета.
Пушкарева на работе?
Помимо желания, Роман представил хрупкую девичью фигурку, закопавшуюся в груде папок. Девушка будто бы подняла голову, и Малиновский увидел – как осунулось ее лицо, как печальны ее уставшие глаза…
- Тьфу, черт! – мотнул он головой, чтобы избавиться от наваждения, не заметив, что, чуть не въехал в ограждение тротуара – хорошо, что пронзительно загудел кто-то сзади, и Рома выровнял машину, а потом вовсе остановился, прижавшись к обочине.
Он снова поглядел на окна.
Сходить? Покаяться?
…Неужели слезы могут быть прозрачными и хрустальными… от блаженства?..
- А-а-андрей, - прошептала Катя, выплывая из полузабытья, - что ты здесь делаешь?…
В любой другой момент он бы рассмеялся, но именно сейчас вопрос показался вполне осмысленным…
- Люблю тебя… - ответил он и шевельнул бедрами, демонстрируя готовность к еще одному раунду любви, - мне тебя так мало… я так соскучился…
Катя улыбнулась, погладила его плечи.
- Может быть, не здесь? Кажется, у меня под спиной какой-то карандаш…
- Ка-а-ать… - Жданов не удержался от поцелуя, и потом прошептал ей в губы, - я боюсь тебя отпускать… Только сейчас, пока мы - единое целое, я не боюсь, что ты снова убежишь…
Ответить он ей не дал – осторожно приподнял и, вместе со своей бесценной ношей, сел в кресло… Не разлучаясь…
Нагнув голову, дотронулся кончиком языка до пуговки соска…
…А лифт поднимался на этаж, где располагался президентский кабинет… К Екатерине Валерьевне – посетитель… Ночной гость…
Одному богу известно, зачем он направился в Зималетто. Для чего весь показ пялился на эту странную, совершенно незнакомую женщину с умопомрачительным декольте. Зачем подошел к ней и в своей любимой манере принялся ехидно поздравлять, хотя хотелось другого… Чего? Искренне пожать ей руку, улыбнуться, поздравить и… пригласить как-нибудь поужинать вместе. Но разве он мог? Он, гроза всего Зималетто, злодей и сатрап Сашка Воропаев, разве он мог позволить себе искренность? Не-ет… Это не для него. А для чего тогда это серебристое чрево лифта с оранжевой кнопкой 16 этажа? Для чего или для кого?
- И что я здесь делаю?- удивленно спросил он самого себя и покинул замерший на нужном этаже лифт и тут же воскликнул: - А ты что здесь делаешь?
Он даже не пытался скрыть удивления от этого неожиданного «свидания» с… Викторией Клочковой, которая показалась из-за стойки ресепшена и, открыв рот, глазела на этого черта из табакерки по фамилии Воропаев. Немного справившись с неожиданным появлением Сашки, Виктория выплыла из-за стойки и направилась в сторону лифта.
- Последний раз спрашиваю - что ты здесь делаешь? Или Пушкарева таким ценным сотрудникам переработку теперь оплачивает?
- Не твоё дело! - огрызнулась секретарша и гордо вскинув голову больно ударилась затылком о стену, в которую ей пришлось вжаться под яростным взглядом господина Воропаева.
- Поговори мне еще, Клочкова. Шпионишь? Воруешь? - грубо рявкнул Сашка и прижал её плечом к стене, заставив девушку завыть и слезливо проныть:
- Ну, Сашка, ну отпусти… да я просто видела тут у Машки пиццу, они заказывали в обед… Са-а-ашка…
- Говорил я тебе Виктория, отдайся, Сим-Сим ты наш МГИМОвский, и будешь есть пиццу каждый день в любое время дня и ночи. Хотя ночью, дорогая, придется все же поработать.
- Пошляк и сволочь! - выкрикнула Клочкова и влетела в раскрывшейся лифт, показывая Воропаеву некий странный знак в виде безымянного пальца, устремленного вверх.
-Однако… -расхохотался довольный Александр и добавил, - Ну, что Екатерина, поговорим?
И, нацепив на лицо ехидную ухмылочку, направился в сторону президентского кабинета.
- А я вам говорю, пропустите меня!
- Не имею такого приказа!
- Да я кто тебе подполковник в отставке или призывник зеленый? Ну-ка СМИ-РРР-НА! На пра-во!
- Валерий Сергеич, ну приказ у меня был от самого… - Потапкин возвел руку к небу и пожал плечами.
- От Господа Бога что ль? - удивленно спросил Пушкарев.
- Не…от Андрея Па-алыча… - радостно ответил недалекий охранник и тут же пожалел о сказанном, услышав ор отставного подполковника.
- Что? Он с моей дочерью там? УБЬЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮ…
И, оттолкнув Потапкина, ворвался в здание Зималетто.
И надо же было Клочковой в этот самым момент лететь в обратном направлении. Пушкарев то удержался на ногах, хотя фурия неслась на него со скоростью света, а вот Вика сей же час, оказалась лежащей на полу. Вторая совсем не детская неожиданность за последние пять минут вылилась в дикий вопль: « А-а-а, убили», после чего она, благословясь три раза, потеряла сознание.
-Да что же это за дурдом такой творится? Они тут пешком ходят, или все летают, как ненормальные? Иди сюда скорей, - позвал Потапкина Валерий Сергеевич, усердно отводя глаза от открытых ножек Виктории, и добавил: - Прикрой-ка это малец , а то неприлично как то все вот это. Ну а потом уж и откачивать начнем!
- Андрюш, я не могу больше, ты меня совсем… кхм…
- Ну-ка, ну-ка Екатерина Валерьевна, президент модного дома и вообще скромница по натуре договаривайте, что я с вами тут сделал?
- Не президент, а И.О., -смеясь и краснея одновременно, ответила Катя.
- Ох, какой И.О.!!! Каждый раз, когда вижу это твоё И.О. …
- Андрей! - возмущенно воскликнула девушка и стукнула Жданова кулаком в грудь.
- Всё-всё, молчу. Я, кажется, тебя еще не поздравил с удачным показом?
- Нет? А мне казалось, что те… эээ… три раза были как раз вашей благодарностью.
- Три? И после этого ты просишь пощады? Это меня пожалеть надо, а не…
- Ты слышал это? -тихо спросила Катя, мгновенно встрепенувшись.
- Слышал, конечно! Это моя кровь забурлила, потому что эти…
- Андрей, послушай! Это голоса, кажется… - не унималась девушка.
- Потапкин никого сюда не пустит, это мой приказ. Ну давай еще разок, а? Я итак всю свою подушку сгрыз, показа дожидаясь, а тут еще и…
- Не стыдно? Да я уже могу роман написать про то, как от нарядов вне очереди косить! И все-таки там кто-то есть…
Она не успела договорить, потому что дверь начала медленно с ужасным скрипом открываться и…
Катя едва успела соскочить с дивана, подхватила свою одежду и кинулась к каморке. Жданов второпях застёгивал ремень брюк, а дверь уже открывалась. Сгрёб с пола какие-то мелкие детали одежды, рассовал их по карманам, а босые ноги сунул в ботинки. А в следующую секунду уже рухнул на диван, нацепив на лицо вежливую, но немного нервную улыбку, а сам поглядывал в сторону каморки.
- Вы чего тут уединились? – грозно поинтересовался Валерий Сергеевич, входя в кабинет и осматривая помещение ищущим взглядом, а в сторону Жданова кинул лишь быстрый взгляд. Дочери не увидел и нахмурился ещё больше. – Катерина!
Воропаев же не был столь разгневан, как отец Пушкарёвой, и поэтому подметил более мелкие и интересные детали, например, некий лёгкий беспорядок, царивший в кабинете, и Жданова, который подозрительно тяжело дышал. Потом Александр опустил взгляд чуть ниже, оглядывая его костюм, изрядно помятый, а уж когда углядел голые щиколотки, выглядывающие из-под штанин, всё понял.
- Катерина! – вновь повысил голос Пушкарёв, и вот из каморки практически выскочила, красная и запыхавшаяся Катерина Валерьевна, президент компании «Зималетто». Посмотрела на отца и, кажется, покраснела ещё сильнее, что Воропаева даже несколько удивило. Куда уж дальше? И так больше напоминала перезревшую помидорину.
- Папа… ты ко мне? А я вот… документы разбирала! Здравствуйте, Александр Юрьевич! – затараторила Катя, посмотрела на поднявшегося с дивана Жданова и пошла пятнами. Андрей старательно улыбался Валерию Сергеевичу и совершенно не замечал, что из кармана его пиджака торчит чёрный носок и… лоскут белого шёлка. Катя прекрасно знала, что это и поняла, что вот-вот грохнется в обморок от нервного перенапряжения. Но неожиданно натолкнулась на насмешливый взгляд Воропаева и испугалась. Было понятно, что Александр обо всём догадался и теперь от души веселится и ещё неизвестно, что сделает. Возьмёт и скажет что-нибудь… только чтобы потешить собственное самолюбие или просто-напросто сделать подлость.
Жданов же ничего не замечал, сосредоточившись только на катином отце.
- Валерий Сергеевич, здравствуйте! – Андрей улыбнулся так широко, как только мог и протянул предполагаемому родственнику руку для рукопожатия. – А мы работаем! После показа столько дел знаете ли…
- Да, - тут же поддакнул Воропаев, глядя на всех с весёлым любопытством, - работа у них кипит!
Катя кинула на незваного гостя предупреждающий взгляд, а сама незаметно сдвинулась в сторону Жданова.
- А что это вы заперлись вдвоём? – подозрительно прищурившись, спросил у них бывший полковник. Тон был достоин фильмов про шпионов. Допрос с пристрастием.
- Мы обсуждаем новый контракт, - уже спокойно заявил Андрей, и сунул руки в карманы брюк, не заметив, что содержимое карманов его пиджака из-за этого уже готово вывалиться наружу. Да ещё качнулся пару раз на пятках, и не сразу понял, почему Пушкарёв принялся с недоумением смотреть на его ботинки. Опустил голову, чтобы посмотреть самому, но тут почувствовал, как Катя больно ткнула его кулачком в бок. Обернулся, удивлённо посмотрел, а она вытаращила на него глаза, и что-то прошептала одними губами. Андрей нахмурился и качнул головой, не понимая. У Кати на лице появилось страдальческое выражение, Жданов даже забеспокоился, но тут заговорил Воропаев. Ровным и немного издевательским тоном протянул, даже не пытаясь скрыть собственного торжества:
- Катерина Валерьевна пытается тебе сказать, Андрюша, что её трусики торчат у тебя из кармана. Кстати, и твои носки тоже.
Катя закрыла глаза и застонала еле слышно, готовясь к собственной незамедлительной смерти от руки отца.
Валерий Сергеевич дёрнулся, его взгляд метнулся к карману, про который говорил Александр, и лицо Пушкарёва начало стремительно наливаться кровью. Андрей поспешно сунул руку в карман, заталкивая предметы туалета поглубже, но было поздно, он сам это понимал.
- Папа… - шепнула Катя пересохшими от волнения губами.
- Валерий Сергеевич! – предостерегающе вскинув руку, воскликнул Андрей.
- Валерий Сергеевич, - опять бесцеремонно влез Воропаев, наслаждаясь ситуацией. Словно злой гений кружил вокруг Пушкарёва и подзуживал его, нашёптывая ему на ухо. - Вы же не оставите всё так? Жданов совратил вашу дочь! Воспользовался её невинностью!
- Воропаев, заткнись! – в один голос выкрикнули Катя с Андреем, с опаской посмотрели на Пушкарева и в испуге замерли, наблюдая, как тот пышет злостью и возмущением, как вулкан Кракотао. И извержение последует незамедлительно…
Первым пришел в себя Андрей.
- Я люблю Вашу дочь! – воскликнул он и поправил зачем-то очки.
- Любите? – Валерий Сергеевич сложил губы в тонкую полоску, на лбу вздулась вена, глаза пылали огнем. В голове Андрея не к месту всплыли воспитания о Мифах Древней Греции, о Зевсе, который, как известно, был страшен в гневе.
- Люблю!
- И я его люблю!- Катерина смело сделала шаг вперед и заслонила Жданова, как Матросов амбразуру.
- То что Вы любите Андрея, Екатерина Валерьевна, нас не удивляет, - Воропаев встал рядом с Валерием Сергеевичем, - но вот любовь Андрея у нас вызывает сомнения. Правда Валерий Сергеевич? - промурлыкал Александр.
- Любите? Раз любите, то как люди должны были в дом прийти, а не по кабинетам… – Пушкарев дернул шеей, словно не мог и слова сказать о том, чем занимались тут его дочь и Жданов. – Катерина…
- Что? – Катя, все еще была напугана, но, во-первых, это был ее папа и она знала, что надо делать в авральных ситуациях, а во-вторых, события последних месяцев закалили ее характер. – Что, Катя? Вы с мамой мне все уши пожужжали о том, что мечтаете о моем замужестве, о том, как вам хочется внуков понянчить. А откуда возьмутся внуки, если я из дома выйти не могу?
-Но… - Валерий не думал сдаваться, - я же не против замужества, но…
- Но Андрюшенька о нем разве думает? – не упустил шанса вставить слово Воропаев.
- Да! Мы собираемся пожениться! – согласился Андрей. Сейчас он был готов обещать что угодно и кому угодно, тем более ожидание собственной свадьбы стало дело обыденным, ну и что, что невеста поменялась…
- А Андрей у нас согласен жениться на ком угодно, - Александр сложил руки на груди, - вот Кира, например…
- Воропаев, а не хочешь ли ты прогуляться? – Андрей подскочил к Александру. С одной стороны бросать Катю на растерзание Валерия Сергеевича не хотелось, с другой надо было срочно убрать с поля боя Воропаева, упражняющегося в остроумии.
- Не хочу! Мне и тут хорошо! – Александр было собрался устроиться в кресле, но Андрей схватил его за отворот пиджака, и пытаясь при этом обаятельно улыбаться, потащил упирающегося Воропаева за дверь.
Катерина проводила странную парочку печальным взглядом, а потом, смело прошагав мимо папы, села за стол и уставилась в компьютер.
От такой наглости Валерий Сергеевич немного опешил, но быстро пришел в себя и с удвоенной энергией зарычал:
- Катеррррина! Что происходит?!!!!!
- Валерий Сергеевич, это дома я Ваша дочка, а в “ЗимаЛетто” я Ваш начальник. Так что, пожалуйста, пройдите на свое рабочее место и… - договорить Катя не успела, потому что Валерий Сергеевич побледнел, схватился за сердце и грузно осел в кресло.
- Папа! Папочка! – запричитала Екатерина Валерьевна и кинулась к отцу.
- Вот значит как! Я уже тебе и не отец! Дожили… Мало того, что занимаешься незнамо чем, да еще на рабочем месте! – не понятно было, что Валерия Сергеевича расстроило больше: разврат или то, что он творился на рабочем месте.
- Папочка, – Катя уткнулась отцу в колени, - ну пойми ты! Люблю я его! И он меня!
-Не по-людски это, нехорошо, - кивал Валерий Сергеевич в такт своим мыслям.
А в это время Жданов протащил Воропаева к лифту, вместе с ним зашел в кабину.
- Ты собрался проводить меня до дома?
- Нет, только до машины, - Жданов не ослаблял хватку.
- Отпусти ты меня, - Воропаев дернул плечом и довольно улыбнулся.
- Смейся, смейся. Посмотрим, кто будет смеяться последним!
- Да тебе явно будет не до смеха, когда ты вернешься в кабинет Президента. Или ты решил смыться под шумок? Это тоже вариант.
- Радуйся, что у меня нет времени с тобой разбираться, но если ты, Сашенька, появишься в Катином кабинете, то я тебя собственноручно спущу с лестницы. Будешь считать ступеньки, начиная с 23 этажа.
-Ой, как страшно! – Александр сел в машину. Жданов подождал, пока он враг уедет, и только после этого поспешил обратно, на выручку Катерине.
Жданов и не подозревал, что пока он выпроваживал Воропаева, к Кате с визитом пожаловал Борщов. Михаил не встретил на своем пути никаких препятствий.
Борщов распахнул двери в кабинет, когда Валерий Сергеевич, снова войдя в состояние крайнего бешенства, кричал на Катерину.
* * *
- Подождите! – крикнул Малиновский и изо всех сил рванул к кабине лифта, ещё в стеклянных Зималеттовских дверях заметив силуэт блондинки. – Девушка! Вы не подскажете, где находится нофелет?
- Мой - в кармане, - Кира откинула на плечи капюшон и измерила Романа горделиво-презрительным взглядом, - а про свой спроси у секретарши.
- Ой…- Увидев Киру, Роман попятился назад, едва заскакивая в лифт. Встреча с ней сейчас по равносильности напоминала встречу бабы с пустым ведром. – Добрый вечер! И… до завтра. Я совсем забыл. Мне ещё к Сергеичу. У нас с ним… Дело общее, вот что.
Кивнув в сторону охранника, Малиновский метнулся к дверям, но выскочить из лифта не успел: Кира уже нажала кнопку 23 этажа.
- Интересно… - Воропаева ехидно усмехнулась. - Ты уже четвёртый день шарахаешься от меня, как от проказы. Ромочка, в чём дело? Может, объяснишь? Ведь это явно связано с Андреем и с этой стервой!
- Кирюша, ты о чём? - Роман прижался спиной к серебряной панельке с кнопками, но, ощущая их рельефную твердь спиной, прикрытой тонким свитерком, чуть отстранился. – Какие стервы? Не понимаю, о чём ты говоришь. Вот одну красавицу я знаю точно. Она передо мной.
- Перестань поясничать! И отойди от кнопок. Не хватало ещё на ночь глядя тут застрять! – Кира протянула руку к Ромке, но тот слишком сильно дёрнулся, метнулся влево, к зеркалам, больно ударяясь об них лбом и сразу же хватаясь за ушибленное место.
- Чёрт!!! Ну точно, говорил же - ночь… баба… пустота… ведро…
- Ты спятил? – Воропаева с удивлением и с нескрываемым раздражением смотрела на него. - Хотя, всё правильно! Не будете со Ждановым секретничать за моей спиной.
- Ночь… Улица… Фонарь… Аптека… - пробормотал Роман, рассматривая свой лоб в зеркале. – А фонарю, похоже, всё же быть... Кирочка,– процедил сквозь зубы, - да ты Агата Кристи, не иначе! Мы со Жданчиком четыре этих дня только и делали, что составляли отчёт. День за днём, час за часом. Клеили, можно сказать, по сырому. Ты что, не веришь?
- Знаю я, что вы там клеили! - Воропаева опять приблизилась к нему, и Ромка отшатнулся. - Да подожди ты! Покажи… Ну что там у тебя, на лбу? Больно, да?
- Нет, всё хорошо!
- Да не дёргайся ты так! Смотри, мерцает свет в кабине!
- Не буду, но при условии, что и ты не станешь приближаться!
- Ах, ты ещё всё помнишь ту пощёчину?
- Нет! У меня на рукоблудство амнезия! Ой! Вот чёрт!!! Что это со светом?
- Мамочки!.. Лифт замедляет ход…
- Спокойно! Стоять! Не двигаться.
-Да я стою, стою! Ой! Свет совсем погас! Но мы ещё ведь едем? Куда? - в ужасе зажала рот ладонью Кира.
- В преисподнюю! Чёрт… Вот тебе и улица, фонарь да баба! И какого же рожна я посмотрел в окно?
- Ты про что? - не поняла она.
- Про покаяние, – выдохнул Роман. Лифт дёрнулся, крякнул, скрипнул, засопел и… остановился. - И, кажется, ещё аптеку…
* * *
- Извините… - промямлил Михаил, как только трубный голос Катиного отца со всего размаху врезался в Борщовские ушные перепонки. – Я, наверное, не кстати… Но мне…
- А! Михаил? И ты, значит, туда же? - хриплым дискантом пропел Валерий. – Жениться?
- П… почему? – Борщов попятился назад, ежесекундно растрачивая радостно - щенячье состояние и влюблённость романтичного мальчишки, с коими мчался в Зималетто. – Нет, я не то…
- Не жениться? - продолжал напирать Валерий, на минутку выпуская из поля зрения дочь и приближаясь к Михаилу. - А зря! Чего уж там? Мог бы и до кучи! Всё равно уже бардак! Что один жених, что двое - невелика разница!
- Папа, перестань! - взвизгнула Катя, не выдерживая больше этой идиотской ситуации, в которую затягивалось и затягивалось всё большее количество людей. – Миша здесь совсем не при чём!!! И не нужно говорить сейчас ни о какой женитьбе!
- Кхе… Кхе… - Михаил откашлялся и шагнул вглубь кабинета, оказываясь лицом к лицу с Валерой. – Почему не нужно? Нужно. Я, собственно говоря, за этим и пришёл. Я на самом деле хотел бы попросить у вас руки вашей дочери. Просто, неожиданно… вот так…
- А!!! - снова протянул натужно Пушкарёв. – Значит, всё - таки, руки?
- Просящий руку может запросто протянуть и ноги!!! – послышалось откуда - то со стороны входной двери, и все трое вздрогнули.
- Андрей… - взмолилась Катя. - Пожалуйста! Прошу… Это совсем не то, о чём ты думаешь!
- То, то! - закивал головой Валерий, как японский глиняный болванчик. – За Катериной, оказалось, толпы ухажёров вьются, а мне об этом ничего не доложили! И если бы я сейчас случайно не зашёл в этот… - он с брезгливостью в глазах оглянулся вокруг себя, - … в этот притон, то, наверное, и не узнал бы, кого же мне придётся называть зятем!
- Папа, перестань! – в глазах Кати блеснули первые беспомощные слёзы. – Пойдём домой… Я всё тебе там объясню!
- А мне? - Андрей, уже не глядя на Катерину, огибая Пушкарёва, подошёл вплотную к Мише. – Кто же мне - то объяснит, а что, собственно говоря, тут происходит?
- Я. Я объясню, – реакции спасателя и смелости Борщова позавидовал бы сейчас сам Шайгу. – Я и Катя… В общем, мы друг друга любим. И нет больше смысла скрывать от всех наши отношения. Особенно, от вас, Андрей Павлович.
- От МЕНЯ?!!
Он не спросил, а выкрикнул. Подобно громовержцу Перуну вмиг обрушил смятения одной, шутовство другого и решительность последнего, невольно заставляя каждого войти в оцепенение.
Проклятье… Кажется, он и правда, опоздал и пропустил что - то очень важное, не смотря на то, что нёсся по ночной Москве, обгоняя «Лексусы» и «Бентли»… Стоит… Раскачиваясь перед ним на лакированных ботинках… Руки сунул в тесные карманы… Улыбку клеит… Смелый!!! А сам дрожит, как африканский страус, готовый спрятать голову в затоптанный шершавый пол! Жениться, значит, вздумал… И тоже летел сюда на красный свет и на амурных крыльях… Гименей египетский… Поварёшка доморощенный! Кулинаришка прыщавый!! Ещё смеет возводить глаза под образа и рассматривать так откровенно Катю!!! Что?!! Пуговка расстегнута на кофточке?!! Так вот, куда же он уставился!!!
- От вас. – И приговор Борщовым был подписан.
Андрей, уже не сдерживаясь и не оглядываясь по сторонам, схватил его за лацканы белой твидовой куртки и потянул на себя. Раздался треск материи и полузадушенный надрывный стон Борщова, а потом его ответное «Да как вы смеете!» и вдогонку от Андрея «Выйдем? Я поговорить с тобой хочу!».
- Пожалуйста! Не надо!
- Э- э-э! А ну отставить! Быстро разошлись!
Пушкарёвы слаженно, как по команде, окружили со всех сторон дерущихся мужчин. Катерина протиснулась между ними, оказываясь наглухо прижатой лицом к груди Андрея, а Валерий обхватил Борщова за пояс и потянул, что есть силы, на себя.
- Андрей… - прошептала Катя в обнажившуюся грудь Жданова. – Прошу тебя! Не надо… Давай уйдём. Просто уйдём сейчас, и всё.
Её чуть хрипловатый голос и сбившееся дыхание обожгло, как раскалённый уголёк, попав за пазуху… А этот аромат… Её, а не духов… Дурманящий, пьянящий, влекущий аромат тела, которое совсем недавно вздрагивало под ним, плавясь и обмякая… От одного прикосновения… От одного его «люблю», мешающегося со стоном нетерпения… И он не выдержал, выпуская из рук Борщова, как лишний, чужеродный хлам. Недоразумение. Невзрачная помеха «импотенту»…
- Идём.
Ночь неумолимо завладела городом, захватывая себе в плен, как чёрный осьминог, дома, улицы, кварталы… И небо тоже чёрное… Как бездна… Как адская постель. Ни звезды! И луна как будто сгинула. И даже фонари горят, но не светят.
Жданов гнал машину, не спешил. Заранее останавливался перед светофорами. Старался не смотреть на Катю. И не замечать, как она ёжится и вздрагивает, едва поворачивая к нему голову. Всё в нем, кажется, было тихо и спокойно, как эта тёмная весенняя московская ночь, гостеприимно проводящая экскурсии по дорожным пробкам.
Просто ехал… Просто вёз Катю… Куда-то… В ночь. Но потом вдруг свернул в какой - то тёмный старый дворик. Остановился.
Они сидели в машине молча, боясь пошевелиться, похожие на альпинистов, зависших над бездонной пропастью. Готовые по неосторожности вот - вот сорваться вниз.
Сорваться… Лететь… Упасть… Разбиться… Готовые на всё! Чтобы потом опять через дикую боль душ, через разверзнутое сознание возвращаться. Друг к другу. Чтобы быть… Жить… Всем существом прорастая друг в друге.
Поворот друг к другу в тесном салоне автомобиля был одновременным…
Андрей протянул к Катиной щеке руку. Не касаясь… Близко- близко… Глаза в глаза, словно обнимая… Дрожь по телу… Крупные мурашки… Тяжело дышать… И невозможно больше вот так - молча, не касаясь… Чтоб только кончиками пальцев в воздухе очерчивать силуэты лиц…
Сумасшествие… Невероятность… Реальность, напоминающая сон.
Взгляд… Ещё один… Сращивающий время каждого, прожитое порознь, в одно целое… Глубокий вздох мольбы и пощады одновременно, и…
Рука Андрея, уже без промедления ложится на её колено… Поднимается вверх, к бедру, задирая платье.
Катин всхлип и дрожащие ладони резко обхватывают его за шею, прижимая. Прижимаясь, что есть силы.
Скучали… Тосковали… Выживали… Любили очень. Слишком!..
Губы, стонущие и горячие, начинают биться в истерике от судорожного прикосновения друг к другу. Вбирают. Поглощают. Минуя осторожность. Всё быстрей!
Он проводит по её спине, чувствуя, как она дрожит, выгибаясь. Ещё пытается собрать остатки разума и запретить себе такой призыв. Бесполезно! Она готова. Она на всё готова для него, уже давно отдаваясь и принадлежа только ощущениям. Волна немыслимого возбуждения и желания захватывает, захлёбывает нещадно. А вместе с ними - и реальность. Невесомые тела… Нет больше ничего в этом тесном салоне автомобиля и в этом мире, кроме этих рук и глаз! Кроме сдавленного шёпота, стоном вырывающегося из губ:
- Люблю тебя…
- Люблю…
Мир качается и исчезает. Из - под глаз… Из - под рук…
Он стягивает с неё голубые кружевные трусики. Без промедления, но смотрит ей в глаза: «Не пожалей!»
«Не буду…» - отвечает Катя молча, перебирается на его сидение и перекидывает через его колени ногу.
Расстёгивает молнию на брюках, и, уже не владея собой, часто дышит, касаясь губами его обнажённой груди. Поднимается всё выше… К шее… Подбородку… Ласкает, парит в этой любовной невесомости, еле дышит…
И когда все пуговки на Катиной кофточке были расстёгнуты, и она была сброшена, напоминая розовый лоскут…
И когда пиджак Андрея соскользнул с плеч, увлекая за собой белоснежную рубашку, и брошен вслед за кофточкой на заднее сидение…
И когда её твёрдые соски оказались под его горячими ладонями…
И когда он опустил сидение, а она приподнялась немного и направила его в себя…
И когда протяжный стон от каждого всё убыстряющегося движения таял в их губах…
Мир рухнул.
Тот мир, в котором Катя и Андрей не вместе.