Я открываю глаза, и я вижу цель. Она далеко, в серо-стальном тумане, который не снег и не лёд, а сотни иголок отточенной стали. Они колют и царапают кожу, причиняя боль, но не это страшно. Страшна цель, сверкающей мишенью манящая впереди. Даже если я буду бежать к этому свету изо всех сил, она ни на йоту не приблизится ко мне. Этот свет мне не доступен. И я не побегу.
На этой мишени нет кругов для подсчёта очков. Только «яблочко» – алый, пылающий центр, сосредоточие недоступности. Моя жажда согреться у этого огня так сильна, что пересыхает в горле и начинают дрожать руки. Я не могу к нему подойти – но достичь его я могу. Так или иначе.
Я ощущаю привычное тепло лука в руке, и тяжесть колчана за спиной. Мне всегда кажется, что он пуст, но я знаю – стоит запустить руку за спину и там окажется стрела. Всегда только одна. Но мне и не нужно больше. Второго шанса не бывает никогда.
Я закрываю глаза. Мне не нужно смотреть на мишень, чтобы видеть её. Я её чувствую – всей кожей с тысячей ран от сотен крошечных лезвий, каждой каплей крови, каждой слезой. Нет сил держать в себе всю боль, но иначе – я проиграю… Я поднимаю лук.
Лук всегда тяжёлый и всегда тёплый. И стрела в руке – всегда идеально прямая и идеально отточенная. И, как всегда, оружие дарит нужную уверенность. И цель больше не вызывает дрожи, уступая место азарту. Попаду – или промахнусь.
Всегда – как в первый раз. И всегда – точно зная, как должны действовать руки, чтобы не допустить ошибок. Стрела легко ложится на тетиву. Боль почти прошла, но я знаю – впереди мгновение, наносекунда, всего одна, – зато самая невыносимая.
Миг для принятия решения – стрелять или опустить лук. Я ещё могу отказаться – и боли не будет. Сейчас. Она придёт потом, медленно вползая в сердце, заставляя гнить душу, проснувшейся жадностью убивая разум – и не оставляя ничего после себя. Значит – миг смерти, когда лезвия разрывают тебя на куски, и дают уверенность в возрождении.
Я открываю глаза…
Выстрел. Лопается тетива, тугое дерево трескается посередине, рвётся перевязь, и оружие горсткой пепла осыпается к ногам. Но стрела несётся к пылающей алой цели, которой мне никогда не коснуться. Лезвия пронзают плоть, заставляя умирать, но глаза мои открыты, и я вижу…
Она всё-таки их сделала. Всех троих. И местного Железного Феликса Сашку, достав его первым, сломив своей неприступностью и брезгливостью, вынудив его бросить тёплое министерское кресло и уехать на край света к сестре зализывать раны. И Ромку, доведя легкомысленного обаяшку до нервного срыва и длительного запоя. Благо, что Виноградова постаралась, взяла того под своё крылышко. Вот только давно не слышно уже беспечных шуточек Казановы. Не ходит он больше по барам и не укатывает по вечерам с двумя –тремя красотками в свой мотель, предпочитая тупо прокручивать один и тот же диск с того, последнего показа, запивая горечь пивом и не реагируя на телефонные раскаты… И его она тоже сделала… Почти сведя с ума, почти убив, но это почти обрекло его на пытку более кошмарную, чем та смерть или то сумасшествие – она заставила его жить дальше. С Кирой. С родителями. С бывшими коллегами и друзьями.
Жданов в последний раз поднял глаза на больше не принадлежащее ему здание «Зималетто», привычно швырнул окурок в окно и повернул ключ в замке зажигания. До завтра. Завтра он снова будет здесь, чтобы поднять глаза к верхнему этажу и увидеть светящиеся окна президентского кабинета.
…я выиграла.
Конец
_________________ Отвернулась Фортуна? Действуй, пока она не видит!
|