Смотрю на до боли знакомую вывеску и чувствую легкую ностальгию. Сколько же веселых вечеров я провела в этом баре. Единственное, что напрягает - это относительная близость Зималетто. Но не думаю, что кто-нибудь из бабсовета сюда может зайти, тем более, сейчас. Я не планирую задерживаться здесь надолго. Так, выпью что-нибудь, а потом отправлюсь в соседнее заведение.
Днем народу почти нет. Это даже хорошо… Сажусь за стойку и заказываю мартини с водкой. Плевать, что время - обед. Надо только не забывать, что денег у меня немного. И те удалось раздобыть хитростью.
Мы это место открыли с Кирой совсем случайно. Ей тогда срочно требовалось успокоиться после очередной выходки Жданова, и мы ушли прямо посреди рабочего дня, чтобы пойти пешком в неопределенном направлении. Просидели мы здесь не меньше полутора часов, и за это время настроение Киры улучшилось раз в сто. Я даже пошутила тогда, что они нам в кофе что-то добавили. С тех пор мы и повадились ходить сюда после работы.
***
Вам еще интересно, что происходило в моей жизнь дальше?
Как-то весной я решила немного развеяться и, предупредив только отца, отправилась далеко загород. Отключила все телефоны и наслаждалась блаженным уединением.
Уже дома, когда я как раз собиралась ложиться спать, ко мне пришел Павел. Меня это не особо удивило.
Сел он, значит, напротив меня и завел беседу.
- Когда ты в последний раз была у матери? – спросил Павел.
- Давно, – я была настолько удивлена такому вопросу, что на секунду забыла обо всем на свете, - а что?
- А то, что придется тебе скоро ее навестить…
Я ничего не понимала, но уже тогда у меня мелькнуло какое-то смутное подозрение: случилось ужасное. Вас, наверное, удивляет, что о матери я заговорила только сейчас. На самом деле последние двенадцать лет она почти не присутствовала в моей жизни. Они развелись с отцом в начале девяностых, и мать быстро выскочила замуж за немца, и уехала к нему, забрав с собой мою дочь. Да-да, еще одно откровение. У меня есть дочь, которую я родила ну, очень рано. Для всех на свете она была моей сестрой, да я и сама ее так воспринимала.
После их отъезда я периодически приезжала к ним на каникулах, но эти поездки не доставляли мне особого удовольствия. И, правда, что за радость осознавать, что для двух, казалось бы, близких людей ты, по сути, чужая. В один из таких визитов я и пообещала самой себе: никто и никогда не посмеет обвинить меня в никчемности. Выполнить обещание получилось не особо, но на тот момент я была полна оптимизма. Время было шальное (девяносто четвертый), и самым простым способом подняться вверх виделось удачное замужество.
Отец костьми лег, но пристроил меня в МГИМО. И уже через год мои старания увенчались успехом: я окольцевала самого Игоря Алексеевича Клочкова. Кое-как доучилась второй курс и бросила это дело. Чего уж там, не давались мне иностранные языки в таком количестве. С Игорем мы прожили долгих десять лет, а все, чего я добилась при разводе - это квартира, в которой я "могла жить", она даже не была моей собственностью. Притом, что все счета висели на мне.
К тому моменту Инга с мамой жили по моему представлению в другом измерении. Я была у них последний раз несколько лет назад. И тот факт, что Павел (!) предлагал мне их навестить, не мог не настораживать.
- Что-нибудь случилось? - пискнула я.
- Случилось, - кивнул он, - твоя мать в тяжелом состоянии, и неизвестно, выкарабкается ли…
Оказывается, папа, не сумев до меня дозвониться, решил найти меня через Павла. Где он достал его номер, для меня загадка до сих пор. По невероятному стечению обстоятельств, звонок отца застал Павла, как раз, когда он подъезжал к моему дому.
К стыду своему, я фактически не переживала за маму, меня больше волновала мысль, что делать с уже довольно взрослой Ингой, если вдруг...
Я приехала в Берлин и застала осунувшегося маминого мужа и перепуганную, другого слова подобрать не могу даже, Ингу. Но что меня поразило тогда, так это то, что эти двое переживали свое горе как будто поодиночке. А я, вместо выражения хотя бы сочувствия Инге, судорожно соображала, куда ее, в случае чего, пристроить. Безусловно, Карл не выбросил бы ее на улицу, но что за жизнь ожидала бы Ингу, оставалось вопросом. Девочка тянулась к своей старшей сестре, но я не могла себя заставить ответить ей взаимностью. Я пыталась, но… нет.
К счастью, мать выкарабкалась. И жизнь постепенно вернулась в привычное русло. Я не смогла удержаться от «соблазна» и задала так сильно мучавший меня вопрос: какая судьба ждала бы Ингу. Мама горячо заверила меня, что Карл ни за что бы ее не бросил, да и какие могут быть сомнения, ведь девочка зовет его папой. И вообще, у них тут столько родственников. Потом настал черед мамы задавать волновавший ее вопрос: неужели, в случае чего, я бы не забрала ее с собой? Душой кривить я не стала, и ответила, что не знаю.
Разразился скандал. Меня обвинили в безответственности и нежелании думать о ком-нибудь, кроме себя, любимой. На такой ноте я и вернулась в Москву. И сразу бросилась к папе, чтобы получить хоть какое-то сочувствие. Папа, конечно, меня утешал, говорил, что мама не это имела в виду, что это нервы и все такое… Я слушала его и потихоньку успокаивалась, как вдруг он решил резко сменить тему. Немного смущаясь и даже краснея, он обрадовал меня известием о своей скорой женитьбе.
Уже на следующий день состоялось наше знакомство с Ольгой. С первых минут стало понятно: взаимопонимания не будет. Но отец в ней души не чаял и так явно хотел, чтобы мы подружились, что я, условно говоря, дала свое благословение на этот брак. И моментально была отодвинута на второй, если не третий план.
А тут еще и со Ждановым не ладилось. Мы не ругались и уж тем более не скандалили, мы просто медленно, но верно отдалялись друг от друга. Я сама искала встреч с ним, но, когда оказывалась рядом с ним, не могла заставить себя играть роль веселой и беззаботной куклы. Он не понимал, что меня гнетет, если мама поправилась, и отец собирается жениться. Моя вечная меланхолия начинала его злить, а мне так хотелось, чтобы меня пригрели. О том, чтобы завести себе кого-нибудь я даже не помышляла: слишком рискованно. Так и маялась, пока Павел не уехал надолго в Лондон.
После его отъезда я ушла в страшный загул. Жизнь превратила в затяжной псевдопраздник, позволяющий забыться от всех тревог. Хотя бы на время. И не важно, что по утрам (вернее, дням), я не чувствовала ничего, кроме пустоты или непонятного даже мне самой разочарования. И, знаете, я искренне завидовала тем, кто мог получать реальное удовольствие от такой карусели.
У меня создавалось впечатление, что я медленно, но верно скатываюсь в пропасть. Хотя, пропасть - как-то больно громко сказано. Постепенно неуемная активность сменилась странной апатией, полнейшим безразличием ко всему и к себе, в том числе.
Так продолжалось до тех пор, пока я не слегла с температурой. Наверное, нервы сказывались, но мне от этого было не легче. Рядом не оказалось никого, чтобы подать хрестоматийный стакан воды. Когда меня немного отпустило, появился ОН. Просто пришел и принес какие-то лекарства.
Павел сказал, что крайне недоволен моим поведением в его отсутствие, что он не понимает, чего еще мне в жизни надо, и что так больше продолжаться не может.
- Пойми, - попыталась объяснить я, - мне просто хочется немного тепла, ласки…
- Ты, Викуся, - сказал он, - не та женщина, которая может рассчитывать на вещи, вроде любви и ласки. Ты же просто-напросто дешевка, товар...
- Замолчи! Чудовище!!! – заорала я, чем допустила серьезную ошибку.
Он отвесил мне такую пощечину, что я слетела со стула. Оправившись, заметила, что он, кажется, пребывает в еще большем шоке, чем я.
Спустя какое-то время, он сделал мне следующее «предложение»...
***
- Викуся, - послышался знакомый голос. Что-то часто судьба меня с Воропаевым сводит. Не к добру это.
- Сашенька, - я улыбнулась во все тридцать два зуба.
- Какой приятный сюрприз, - пропел он, плюхнувшись рядом, - а где же ты Павла потеряла?
- Наверное, там же, где ты свою ОЧЕНЬ, - я намеренно выделила это слово, - юную подругу.
С удовольствием отмечаю, как он напрягся.
- Завидуешь чужой молодости? - попытался парировать он.
- Да ну, что ты, - махнула я рукой, - какая же это молодость, это просто детство какое-то.
Я, чувствую, как с выпитого на голодный желудок меня начинает заносить.
- Ты преувеличиваешь, - усмехнулся он.
- Да? Ей лет-то сколько? Четырнадцать? А, может, целых пятнадцать?
- Ошибаешься, моя дорогая, ей восемнадцать, и, к слову, она студентка столь нежно любимого тобою МГИМО.
- Не верю!
- И правильно делаешь, - то ли мне показалось, то ли он на самом деле это пробурчал, - Викусь, а ты, похоже, захмелела. Может, хватит тебе, а?
- Ограничивать малышку свою будешь, или ей еще нельзя спиртное? - ну, все. Меня теперь не остановить.
- Поосторожнее на поворотах, Вик.
- Да ну тебя, - отмахнулась я и полезла в сумку за кошельком.
- Вика-Вик, - с обманчивой дружелюбностью сказал Сашка, - ты же не собираешься за себя платить?
- А ты хочешь поиграть в галантного кавалера? Ну, ладно, в феминизм я играть не намерена.
- Иди, милая, иди, - миролюбиво говорит он.
И я послушно слезаю со стула и бреду к выходу. Почему у меня какое-то нехорошее предчувствие?
|