|
Еще один ретро-шарик!
Автор: Mechnikova31
Название: НОЧЬ ПЕРЕД СОБРАНИЕМ АКЦИОНЕРОВ.
Примечание автора: Написана давно, по свежим следам. И выбросить жалко, и показать стыдно. Прошу простить. Пишу впервые, к тому же думаю я по- украински. Тех, кто дочитает, заранее благодарю. Простите, не справляюсь с оформлением! (Совсем не давно за компьютером)
2006 г.
Отчет готов. Катя закрыла папку, как будто день закрыла. Домой. Спать. Завтра последний день и ВСЕ. ВСЕ. ВСЕ. Навалилась печаль: никогда его больше не увижу. То, чего ей так хотелось целый месяц – не видеть, не знать, не помнить – вдруг испугало.
Уже не так жгли слова из «инструкции». Зачитала, заучила, и стали затираться они и мельчать. В конце концов, ты получила свою сказку. Не честно, но у тебя были его руки, его глаза, его слова и ты ничего не заподозрила. «Спасибо, Андрей Павлович, что смогли преодолеть брезгливость». Катя поморщилась.
Она открывала ящики, чистила, что-то выбрасывала… Открыточки – в мусор. «Инструкция» - туда же. «А в нос ему сунуть – слабо?»
- Слабо.
Открыточки… Достала из корзины. Слова его голосом капали, капали в сердце и ГРЕЛИ. Почему же они греют? Почему же ты дурочка такая, Катька? Все тебе мало. А ну еще пострадать. С оркестром. Тьфу. Открыточки порвала и в мусор!
Фотографию домашних в сумку. Остальное завтра. Домой. Спать.
Она уже закрыла дверь, но услышала телефонный звонок. Она знала, что звонит он. Могла уйти, но в том-то и дело, что уйти не могла.
- Катя, вы еще не ушли? – Катя медлила:
- Уже ушла, Андрей Павлович.
- Хорошо, - теперь медлил он. – Катя…
- Отчет готов! – отрапортовала.
- Спасибо. Катя. Но я звоню…- Он мялся. Подбирал слова.
- Андрей Павлович, я спешу домой.
- Я Вас подвезу, - она чувствовала, что у него замерзли губы и ему холодно говорить, - Я здесь….. рядом…... Показ закончился. Я проезжал мимо…... думаю… А, может, Вы… Я Вас подвезу? – Что ты, Жданов, мнешься, как школьник, честное слово.
- Не надо. Я уже такси вызвала, Андрей Павлович. – Как обычно посмаковала его имя.
Катя вышла на воздух. Хорошо. Надо же каждую ночь идет снег. Когда же весна?
«Вот и весна! Явился, не запылился. И улыбочка дурацкая. Эх, Андрей! Почему каждый раз, когда вижу тебя, радуюсь и волнуюсь?»
Он стоял у машины. Нахохлившись. Вжимая голову в воротник. Руки в карманах.
- Катя!
«Почему каждый раз, когда вижу ее, радуюсь и волнуюсь?»
Она без лишних слов села в машину. Поехали. О чем-то говорили. О показе, даже что-то смешное. Потом неловкое молчание. Она изподтишка поглядывала на его руки. Отвернулась – это уже слишком!
- Андрей Павлович, я хотела после совета…
- Катя, давай не будем больше о работе.
- Я как раз не о работе. Хочу попросить отпуск. Устала очень.
- Да, Катюша. Мы Вас заездили. Завтра в бой, а потом на недельку дам Вам отдохнуть. Отоспитесь.
Он краем глаза видел ее коленки, сумочку нелепую, пальчики. Нежность невероятная накрывает сразу с головой. Жданов, следи за дорогой.
- Андрей Павлович, я хочу взять отпуск на месяц.
«Главное с чего-то начать, а потом просто не вернусь, меньше объяснений».
Он засмеялся.
- Вы. Катя, не выдержите целый месяц дома!
- А я уеду куда-нибудь.
- Уедете?! - он чуть не сорвался на крик.
« Боитесь, Андрей Павлович, что сбегу. Выше дело».
- Я оставлю Вам документы на «Никамоду».
- Да причем тут документы!
Он остановил машину. Какая-то ясность. Вот прихожу на работу, а ее нет. Целый день – нет. Второй – нет. И так целый месяц. Не знать, что она там за спиной. Не слышать приглушенный стеной ее голос. Не медлить с подписями только ради того, чтоб она постояла подольше рядом. Я не выдержу без нее месяц! Да и как же работа? Все встанет без нее!
И как за спасательный круг – за ее воротник:
- Я не смогу без тебя целый месяц!
«Что я несу? Переигрываю». Он оторвался от Кати. Все замедлилось и звуки еле слышны. Опять эта ясность. Нет, я ей не вру. Я сказал правду. И есть еще что-то, что-то важное, самое важное сейчас… Господи, я ее люблю! Влюблен, как мальчишка. Да нет, я мальчишкой никогда не влюблялся! Все новое! Как я не угадал? Я люблю Катю Пушкареву!» Ведь это состояние на грани песни и отчаяния, это чувство, будто можешь все, беспричинная радость и дикая ревность это с ним уже давно!
Он настолько сейчас был в себе, что даже забыл о катином присутствии. Он опустил голову на руки. Она смотрела на эту картину, оцепенев.
- Андрей.
Каждый раз имя без отчества, как откровение.
Она набрала воздух и заговорила, быстро-быстро, как будто хотела убежать от себя самой:
-Увези меня куда-нибудь! Хоть в отель, хоть на квартиру какую, хоть на край света…
Порыв. Сегодня в таком порыве она уже летела к нему через стол. А теперь - эти слова. Она сама добровольно прыгала в яму, из которой еле выбиралась прежде.
Он не поверил своим ушам. Она сидела, отвернувшись, и что-то было щемящее во всем, в ее наклоне головы, в голосе. Он ничего не мог понять. Он сам еще не отошел от своего собственного открытия и был чуть-чуть не в себе, но определенно счастлив.
Они уже ехали, быстро-быстро. Молчание. Она расценила это по-своему: « Отчет готов и он не многословен. Зачем твердить, что любишь, если ОТЧЕТ ГОТОВ. Ну, мог бы постараться, «Никамода» же еще у меня».
И как ответ на ее мысли:
- Катенька, я люблю тебя!
Он так это сказал, радуясь, не веря себе. Что-то новое в голосе. Она даже посмотрела на него: «Странно…»
Но снежный ком было уже не остановить. Червячки ползали и нашептывали. «Если будет красный свет – сбегу. Зеленый. Хоть бы Кира позвонила, что ли. Ну, хоть какой-то знак! Зеленый. Зеленый. Зеленый.
Красный! Выйти! Вспомни ВСЕ и выйди!
Катя заволновалась. Снова его руки в поле зрения. Да как же выйти? Она никогда не могла сказать ему: нет. ТОЛЬКО ДА. Да. Да. « Как ты влипла, Пушкарева!»
Куда-то приехали. Неужели привез к себе? Сейчас - консьерж, неловкость, он будет стесняться ее. Катя выдернула руку из его ладони. Но он опять подхватил:
- Я тебя никуда не отпущу.
Они зашли в холл.
- Здравствуйте.
Руку не отпускает. « Консьерж уже не авторитет. Подержал бы он меня за руку при Павле и Маргарите. Катя, не думай! Чем больше думаешь, тем все становиться хуже.
А стоит посмотреть на него и думать не хочется. Хочется пропасть в нем в который раз. Поверить, растаять, и снова в сказку! Какой ценой!
- Что ты сказала?
- Я сказала, что люблю тебя, Андрей.
В прихожей он просто не дал ей ни шагу ступить, ни слова сказать. К стене - и целовать, целовать. Упоительно, жадно! Долго-долго и не останавливаясь. Воротничек ее пальто был им измят и искомкан. Он не выпускал ее из этого угла целую вечность.
- Андрей, – она слегка его отодвинула.
- Извини, - он смеялся.
Ну не смеялся он так никогда! Прямо искрится весь. Странно.
Андрей понимал, что все сегодня не так как раньше. И он другой, свободный, потому что знает, что не врет. Он и тогда, наверное, не врал, но все же кривил душой. И она не та. Чуть далекая, Чуть грустная. Как будто прощается. Что за черт? Но в глазах все то же: она меня любит.
Шарф, пальто, обувь.
- Я хочу пить, Андрей.
- Пить или выпить?
- Выпить…- Выдохнула. Нужно чуть-чуть расслабиться и убрать эту невозможную дрожь.
Одна в комнате. Хорошо, но все чуждо ей. Безделушки какие-то. Вряд ли он сам покупал. Херувимчик на камине, маленький, но с лицом Андрея. Вспомнилось: «Только нимб запылился и крылья…» Какая я была счастливая тогда!
Херувимчика Катя повертела в руках и сунула в карман. Постояла, оглянулась и поставила на место. Сама себе улыбнулась. Какая-то фотография лежала лицом вниз. Кто там? Кира! Как можно, невесту - лицом вниз! Сегодня можно. Скоро она получит свое «сокровище», а пока пусть полежит. Какой-то бесенок проснулся в Кате: хотелось покуражиться, бить посуду, обрывать карнизы.
Вошел Андрей – с нимбом, улыбочкой и вином.
- А у меня от вина голова болит! – она откровенно издевалась.
Он растерялся. Почувствовал в ее голосе металлические нотки. Да что же с ней происходит постоянно?!
Катя спохватилась: он так растерялся, она не ожидала. Захотелось смягчить:
- Но я все равно выпью. Если чуть-чуть – не заболит. – И улыбнулась.
Первая волна, которая накатила в прихожей уже прошла. И Катя не понимала, что она делает здесь. Опять червячки в голове, ползают и нашептывают. Она отвернулась от него и подошла к окну. Два глотка.
Андрей подошел сзади и она видела его отражение в окне за собой. Он приблизился вплотную. Его руки по обе стороны от Кати легли на подоконник. Он боялся дышать, но ее близость сбивала с толку. Он срывался и погружался в ее запах. Катя.
А она вдруг представила: вот он настраивается, что-то себе воображает, заставляет себя целовать ее. Опять в ней все перевернулось. Подступила тошнота. Ненавижу! Хотелось крикнуть – Отчет готов!
Катя отстранилась. Но Андрей не очень-то обращал внимание.
- Катя, Катенька…
- Андрей…Павлович.
Этим Павловичем она просто убила его.
Она хотела повернуться к нему лицом, но он не давал.
- Андрей Павлович, Вы извините, но я все-таки поеду домой.
Он выпустил ее. Два глотка.
- Конечно, иди, Катя. – И тут он повысил голос, хотя так всегда старался не кричать на нее. - Но я не понимаю, почему? Что тебя бросает из стороны в сторону. К сердцу прижмешь - к черту пошлешь… - Он уже выпустил пар и спокойнее: - В чем причина, В Кире? Только не говори мне ничего о Зорькине.
Катя стала подвигаться к выходу. Два глотка.
- Андрей, это все не правильно. Вы обманываете, - пауза - себя. Представьте, что я простая девушка из финотдела, что вы не зависите от моих липовых отчетов, что я не покрываю сомнительные сделки, что я не фактический собственник «Зималетто». Представьте и скажите: Вы любите меня?
«Что это? Когда я дал ей повод сомневаться? Как она близка к правде!» Но он никогда не расскажет ей об их плане. Никогда не расскажет, как тяжело давался ему первый поцелуй, объяснение, как он чуть не сбежал из гостиницы в их первую ночь. Но ведь даже тогда, и это невероятно, он что-то к ней чувствовал! И если он так этого не хотел, то больше из отвратительности плана, а не из отвращения к ней. Тем боле, сейчас это все стало не существенно, потому что он влюблен. И как объяснить, почему он находит ее милой и привлекательной, что он ревнует и сходит с ума.
- Катя, я не знаю, любил бы я девушку из финотдела, но я люблю тебя! Именно тебя, ту, что подделывает отчеты, и вытаскивает меня из ямы. Именно тебя, потому что ты смогла полюбить меня такого… бездарного и слабого. Только ты знаешь, как я боюсь, и как могу врать и выкручиваться. Только тебе я верю больше чем себе. И я, наверное, недостоин тебя. И, наверно, правильно, что ты сейчас уходишь. Но только поверь мне. Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! И я знаю это наверняка! Я БОГОМ ТЕБЕ КЛЯНУСЬ! Ну, не пустые это слова! Богом, Катя!!!
Она стояла одетая, готовая открыть дверь.
Он был за спиной, совсем не далеко, но неспособный что-то сделать.
- Не дай мне уйти.
Подумала или сказала?
Секунда.
- Катя, Катенька, Катюша…
Он потянул ее на себя. Не устояла, Катенька. В который раз. Последний, последний. И последних этих поцелуев было уже… не сосчитать. Кто тебя осудит?
Пожалеешь ли когда-то? Нет, не пожалеешь. О таком не жалеют.
Его ладони – одна накрывает тебя почти всю. Его глаза – не прячет, не отводит. Чуть мутный взгляд. Катя, Катенька, Катюша…Фонарь за окном, или луна, что там?
Все на его плечах. Свет качается и сыплет снег – все на его плечи. Теплый, какой он теплый! Забывайся, Катенька.
Пальцы сжать и отпустить гулять по черным этим, упрямым волосам, милым, мальчишеским. Воображение пьянит. Андрей.
Что в ней, в этой девочке, на которую и дышать страшно, и не дышать невозможно.
Катя – и он делит собой ее мир пополам!
Катя – и земля из-под ног, но он удержит ее, чтоб услышать еще раз выдох-стон и побыть на грани сознания.
Катя - и опять заносит, но мысль держится за золотую ниточку в ее глазах, за ее ладони, за ее дыхание. Продолжай.
Андрей. Чуть не хватает воздуха. Вдох – и ОН, неизбежный и недозволенный.
Так хорошо не бывает! И жизни мало, что бы счастьем этих минут наполнить ее.
И каждый раз она говорила – Андрей, и не узнавала свой голос. И он каждый раз снимал свое имя с ее губ.
Затишье и блажь. Червячки молчат.
И все-таки в этот раз он был другой. Опять пришла мысль, что так притворятся не возможно. Или возможно? Но мысли были пока сквозь пелену, не пробивали током и не волновали. Ей казалось, что она могла бы не уходить из «Зималетто», приходить каждый день, что бы видеть его и изредка пользоваться своим положением и быть с ним. Ей казалось, она может пережить его женитьбу и продолжать с ним встречаться. Извини гордость! И казалось, что согласна на все, ради этой руки, которая гладит ее живот. Ради этого «Катя, я люблю тебя», можно было забыть обо всем.
Рука остановилась. «Как у таких девочек, как она заводятся внутри маленькие человечики?» Он удивился своим мыслям. Воображение рисовало пасторали, где на лужку среди козочек и розочек его Катя с пузиком и еще какие-то детишки. А потом снова Катя, похожая на свою маму. У нее будут когда-то морщинки, и он хотел это когда-то увидеть. «Боже мой, в кого я превращаюсь?» Но сейчас не было сил сопротивляться даже этой ерунде. Ему было спокойно. «Как бы увезти ее на необитаемый остров и пропадать там вечность. Необитаемый остров? Все-токи она была права, я трус. Люблю, люблю, а сам боюсь ее кому-то показать. Скотина».
- Андрей, мне пора собираться. - Она села в кровати.
Он снова затянул ее в свое логово.
- Катюша, а ты позвони папе и скажи, что я тебя закрыл случайно в кабинете. И оставайся до утра! – Он припал к ее плечику, а потом потянуло и дальше.
«О, тогда рядового Жданова будет не спасти!» Подумала или сказала? Что он делает! Мне точно отсюда не уйти.
- Я не буду врать папе. – Обвила ногой.
- Как будто если ты сейчас вернешься и скажешь, что работала, то не соврешь. - Рука на бедре, еще раз запомнить этот изгиб, к груди, а теперь обратно.
Катя выбралась из его объятий. Невероятно, как ей это удалось?
- Катенька. – Он дурачился. Искорки в глазах. Возня. Нет, он очень странный сегодня!
- Андрюша, мне пора домой.
- Повтори, пожалуйста.
- Пора домой.
- Нет, как ты меня назвала.
Катя помедлила и почти шепотом:
- Андрюша…
Он откинулся на подушки и раскинул руки.
- Как мне хорошо, Катя!
Она сдерживала себя, чтоб не зацеловать этого мучителя своего.
- Ладно, собираемся. – Он встал.
- Я поеду на такси, а ты почитай отчет.
- Вы сума сошли Катенька. Я здесь один не останусь! Без тебя и с отчетом! Ужас!
Он все время говорил именно то, что она хотела. Удивлял ее и баловал. « Странный Вы, Андрей Павлович…»
А он был в своем счастье немного слеп. Он плохо соображал, но опять это чувство, будто она прощается. Каждый ее жест и взгляд щемит сердце. И печаль в глазах. Катя, Катя, знать бы, что в душе у тебя.
Они ехали в машине. Катя засыпала и вздрагивала просыпаясь. Поговорить что ли о чем-то.
- Андрей, а ты никогда не думал рассказать о положении на фирме, хотя бы отцу?
- Что за тема? Спи лучше.
Молчание
- Я думал, Кать. Думал. И понял, что лучше не думать. Лучше делать. Мы на правильном пути. И мы справимся сами.
- Чего ты боишься? Что тебя назовут неудачником?
- Ты меня убиваешь! Да. Да я не хочу, что б меня тыкали носом в мои ошибки. Ни отец, ни тем более Воропаев. « Я же вам говорил!» А мама всплеснет руками. Но сейчас больше всего не хочу, чтоб все раскрылось раньше времени. Жалко. Продадут «Зималеттл» и все.
- Тебе жалко «Зималетто»?
- Жалко. А сейчас и так скандал на носу. Когда свадьба расстроится, что будет! У Кристиночки пять платьев пропадут. Кира…
Катю удивило, что он так уверенно об этом говорил, как уже о свершившемся факте. А о Кире с сожалением. Хорошо, что уже приехали. Катя заспешила выходить.
- Ну, куда ты так торопишься? – Он закрыл дверь. Она перехватила его руку.
- Ты же знаешь, каждая минута опоздания – это 10 лишних минут объяснений. К тому же я смертельно хочу спать.
- Пойдем. Я тебя отобью.
Они вышли.
- Андрей, там папа ждет меня у дверей, наверное, с Трудовым кодексом и если он тебя увидит - рядового Жданова уже не спасти.
«Подумала или сказала?» Катя быстро отвернулась. Сердце колотилось.
- Что!?? - Андрей почувствовал, что начинается землетрясение.
- Ну, лейтенанта. Так что не поднимайся. – Она была спокойна.
« Нет показалось. У них с Малиновским какое-то однобокое воображение. Нет, она не может знать! Семья военных. Рядовой Жданов… Какие-то аналогии у нее в голове».
Он понял, что идет за ней по лестнице. Она спиной ощущала, как страх сковал его. Он так и не расслабился. Объяснял Пушкареву, почему ночью работа. Просил простить и божился, что это в последний раз. Скомкано, при родителях, попрощался с Катей.
Он сидел в машине долго под ее окнами. «Даже не поцеловал ее на прощанье». Не хотелось уезжать. Он, наконец, остался наедине со своим сегодняшним открытием. Хорошо. Хотелось совершать безумные поступки. Хотелось петь! Катя, Катерина, маков цвет…
Он вышел. Ее окно еще горело. Что она там делает? Почему не спит?
Катя выглянула в окно. Еще не уехал. Топчется под подъездом. У нее тепло стало на душе. Надо же что-то рисует на снегу. Странный он сегодня. Неужели так рад отчету?
Катя выключила свет. Легла. Сон не шел. Мысли опять, и опять червячки. «Даже если на секундочку поверить, что « он сначала ввязался, а потом чувство прорезалось», это ничего все равно не изменит. Мне никогда не справиться со своими сомнениями. А если вдруг представить, что он без Киры, свободен, а я с внезапной амнезией, все равно мне никогда не встать рядом с ним. ЭТО НЕВОЗМОЖНЫЕ ОТНОШЕНИЯ!»
И надо его избавить от них. Нужно уехать. Это было так очевидно и просто. Нужно бросить все. Как бросают курить. Не видеть, не думать, уехать, забыть, оставить. Простить…
Она слышала, как отъехала машина.
« Помоги, Боженька, с этим справиться! Прости меня, Боженька, и его прости».
Катя плакала.
Слабый свет из окна падал на херувимчика (она все-таки утащила его из ждановской квартиры). И херувимчик улыбался его улыбкой.
А за окном наступала весна. И таяли буквы на снегу: «Катя, я тебя люблю».
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
