6. Июнь
— «Самым удивительным в ее стремлении к простоте было то, что чем больше она пренебрегала модой, предпочитая удобство, и чем решительнее отвергала условности, повинуясь душевным порывам, тем невольно еще сильнее кружила голову людям своей бесподобной красотой и сводила мужчин с ума своим пренебрежительным отношением к ним»*, — прочитал Андрей, сидя на кровати с толстой потрепанной книгой в руках.
Катя смотрела на экран ноутбука с нескрываемым восхищением и слегка растягивала губы в улыбке, слушая голос любимого мужчины. Он был невероятно далеко от нее, но в то же время очень близко, будто сидел не на другом конце страны, а напротив, прямо перед ней. Те же темные волосы, карие глаза, знакомая линия плеч, и сосредоточенный, уверенный взгляд — классический Андрей Жданов в лучшей из своих версий. Плевать, что на нем спортивные штаны и простая футболка явно не от кутюр, зато он совершенно точно изменился, не вызывал уже ассоциации с золотым мальчиком, баловнем судьбы, мажором, стал мужчиной, уравновешенным, думающим, сильным духом и знающим себе цену.
Он зачитывал ей цитаты из книг, которые нашел на книжной полке в подсобке в цеху, а потом неизменно комментировал, что именно он понял из этих слов. И когда Андрей во время очередного их разговора достал Габриеля Гарсиа Маркеса, Катя не сразу поверила глазам.
— Они напоминают мне нашу семью, — задумчиво сказал он, — Состоятельные, со всех сторон, казалось бы, презентабельные, уважаемые, правильные внешне… А на деле каждый из них обречен на несчастья и одиночество. Мокнуть под дождем, бежать от самих себя, а в итоге так и не спастись. Я не хочу так. Не буду расшифровывать пергаменты, которые стоило бы сжечь и начать наконец-то жить. Я закончил ту главу своей жизни, перевернул страницу, и в новую я хочу взять только тебя, Кать.
И в тот момент до дрожи захотелось взять его за руку, успокоить, обнять, вселить уверенность в том, что она готова с ним хоть на край света, не то, что в Иркутск. Но он был там, далеко, ставил на ноги ткацкое производство на Байкале вместе со своим одногруппником, который его туда и позвал год назад. Казалось бы, прыгнуть в самолет и уже через несколько часов нежиться в его объятиях, но они все еще только смотрели друг на друга каждый вечер через экран монитора, боясь спугнуть свое эфемерное, словно украденное у судьбы, счастье.
Кате даже казалось иногда, что если она преодолеет этот барьер в тысячи километров, прилетит к нему, то просто-напросто не найдет Андрея, будто он существует только в ее воображении или в паутине проводов и серверов интернета.
— Я была глупа и близорука, Андрюш… Только недавно поняла, что вы были правы, что работа над своей внешностью — это такое же развитие, как и чтение, и занятия спортом… Чтобы люди воспринимали тебя объективно, нужно во всем достичь гармонии, чтобы внешнее отражало внутреннее. Как этикетка. Ведь ты не будешь брать в магазине банку, на которой написано «огурцы», если тебе нужны помидоры…
— Это не отменяет того факта, что мы тебе хамили, — парировал он, — Можно было делать замечания как-то менее остро. А лучше, вообще помочь… И я виню себя в собственной глупости и бесчувственности.
— Не-е-е-ет! Нельзя ни в чем себя винить! Ты делал то, что тебе тогда казалось правильным. Это был твой мир!
Она даже поерзала в кресле и всполошилась, увидев его смущенное лицо.
— Знаешь, что я здесь осознал? Что смеялся не над кем-то, а в первую очередь над самим собой. Жил в сказочном мирке Зималетто и не понимал, что в реальности существуют прекрасные, умные, добрые, отзывчивые люди, которым далеко до модельной внешности, но это их не портит! Наоборот, даже придает особый шарм, индивидуальность! Не могут быть все подогнаны под стандарты. Человек — не кукла, чтобы штамповать его партиями…
Он даже встал на ноги и, прихватив с собой ноутбук, переместился за небольшой обеденный стол.
— Это узость взглядов, Катюш. Легко видеть красивое в красивом, трудно — в любом.
— То есть теперь у Кати Пушкаревой есть шанс? — с хитринкой в голосе спросила она.
Андрей замер, глядя серьезным взглядом в монитор, и даже немного нахмурился.
— У меня есть для тебя подарок. Я думаю, что должен отдать его тебе до того, как мы встретимся.
И уже через пару недель на почту пришла средних размеров коробка, наполненная письмами в чистых конвертах. Они все были не подписаны, россыпью, только на самих исписанных неаккуратным почерком листках стояли даты и неизменная подпись «Твой Андрей». Они все были адресованы ей и все были от него.
В некоторых он перечислял дела на работе, рассказывал про погоду или описывал смешные истории, произошедшие за день. В некоторых спрашивал, как у нее дела, и даже пытался угадать, чем она занимается. А некоторые…
Лучше бы она их не читала.
«Сегодня ровно год, как я не видел тебя, не чувствовал рядом, не мог даже посмотреть на тебя издалека, сгорая от желания прикоснуться. Когда я обещал себе дать нам с тобой этот год, чтобы разобраться, найти себя, встать на паузу и взглянуть трезво на все происходящее, я думал, что не смогу. Обещал, но не предполагал, что выполню свое обещание.
А теперь прошел год. И это еще одна моя победа, еще одно мое открытие: теперь я выполняю свои обещания, чего бы мне это ни стоило. Даже если это обещания самому себе. Особенно если это обещания самому себе. Ты знаешь, я удивлен тому, насколько легче и проще мне от этого. Я будто верен себе. И тебе, Катя тоже. От того гулящего ловеласа Жданова остались разве что смутные воспоминания.
Целый год! Он пролетел, а я почти не заметил, загружая себя по самую макушку. Год интенсивной работы, год созидания и разрушения старого. Я думал, что не может быть ничего больнее, чем хлопок двери, когда когда ты ушла из моей квартиры, но именно своим уходом ты меня воскресила. Я, кажется уже тысячу раз мысленно благодарил тебя, и готов сделать это в тысячу первый: только благодаря тебе я смог. Только ты видела меня настоящим, таким, каким я хотел стать, но, замотавшись в мишуре суетливых будней, каждый раз откладывал на потом».
Она растирала льющиеся по щекам слезы и улыбалась. Ведь именно этого она больше всего хотела и боялась никогда не услышать. Не благодарность, нет. Она хотела, чтобы он сам был счастлив от того, какой он есть на самом деле. Чтобы не мучился сомнениями, раздраем, не беспокоился и не дергался от раздирающих душу противоречий. Они не давали ему спокойствия, вызывая истеричные крики, когда действия шли вразрез желаниям, он был обречен на несчастное будущее. Андрей должен был рано или поздно прийти к себе настоящему, и тем самым спастись.
«Катюша, любимая моя, родная, желанная… Я скучаю так, что при одной мысли о тебе все внутренности скручивает в узел, а кончики пальцев начинает колоть иглами от желания ощутить твою кожу. Я вижу тебя во сне и это самые счастливые ночи, после которых нет желания просыпаться.
Сегодня ровно год, как мы с тобой расстались, и я могу тебе позвонить, написать, приехать, а сам лежу в больнице со сломанной ногой, и малодушно думаю, что это к лучшему. Я боюсь, Кать, что ты забыла меня. Боюсь, что в твоей новой жизни нет места для Андрея Жданова, что там новые мужчины, друзья и увлечения, что ты даже не вспомнишь, как ушла, не обернувшись, а я так и остался призраком прошлого. Тем, кто нанес тебе огромную обиду, причинил боль, и кого стоит забыть раз и навсегда.
Я боюсь и откладываю звонок, снова и снова хватаясь за телефон.
И только слабая надежда держит на плаву: что если и ты ждешь? Кажется, это была бы высшая награда.
Я люблю тебя, Катя. И эти три слова слишком просты, чтобы описать все то, что за ними стоит».
— Кать, да ты чего? — заглянула в комнату Ира, услышав ее надрывный вой, — Случилось что-то? Чего ревешь?
За ней зашла серьезная Жанна и уперла руки в бока, скептически глядя на рыдающую девушку.
— Я не могу-у-у-у… Не могу! Я же недостойна его, вот такого… Он такой молодец, вы даже представить не можете! Он все понял! Все, понимаете?!
Катя сгребла с дивана рассыпанные письма и уткнулась в них распухшим от слез красным носом, вдыхая едва уловимый аромат одеколона. Его одеколона.
— А чего ревешь? — улыбнулась Ирина, — Позвони ему и скажи об этом.
— Нет, не могу. Мне стыдно. Я его мучила, а он меня благодарит! Я не понимала! Как я буду смотреть ему в глаза?
Она замотала головой и ревниво глянула на Жанну, кончиками пальцев вытаскивающую из груды бумаги одно из писем.
— То есть я правильно тебя понимаю, что он тебя любит… это, кстати, раза три написано только вот на этой страничке, — она потрясла перед Катей листком, -…ты без ума любишь его, но разговаривать с ним не будешь, потому что тебе стыдно?
Пушкарева кивнула и еще раз всхлипнула, опуская глаза.
— Так, Катерина, выключай бабу! — строго сказала Жанна и даже повысила голос, что бы лучше дошло, — Вы уже год маетесь оба! Все обиды в прошлом, вы изменились, вы любите друг друга. Перед вами широкое шоссе в светлое будущее! Почему ты все еще сидишь здесь, а не в самолете в Иркутск?!
— А вдруг я не нужна ему? Вдруг он ошибается?
— Катя! — воскликнула Ира, взмахивая руками, — Да как у тебя вообще такие мысли появляются?!
— Ты, кажется, приняла себя, оценила, разрешила себе быть любой… но только не счастливой!
Катя подняла на подругу мокрые от слез глаза и нахмурилась.
— Если не попробуешь, то точно не получится.
Жанна достала из шкафа небольшую тренировочную сумку и кинула перед Пушкаревой.
— Ну? Давай!
Катя часто-часто задышала и улыбнулась. Ее лицо словно преобразилось от решительной уверенности: подруга права, хватит бегать, хватит бояться, все проблемы уже в прошлом, а впереди только счастливая жизнь, их с Андреем жизнь.
Ира с Жанной заказывали билеты на ближайший ночной рейс, пока она умывалась и собирала вещи. Улыбались и плакали все втроем, будто синхронизировались с Катиным настроением. Все, к черту! Она смогла уйти, не обернувшись, не обернувшись и вернется.
Такси, аэропорт, табло вылета и паспортный контроль. Все в тумане, будто это сон, и улыбка не сходит с пересохших губ. Он там, как в песне, «на том конце воздушного моста»**. Он ждет ее, осталось только перейти этот мост, не думая, не сомневаясь. Страшно. Но сердце бьется не от страха, а от счастья. Каждая минута на тысячи метров приближает к нему, ощущение, что это не самолет, а машина времени.
Посадка, незнакомый аэропорт, такси. Девочки узнали адрес производства, на котором работал Андрей, в интернете. Оказалось, у них совсем молодая, но уже процветающая ткацкая фабрика. Вот проходная, время обеда, сосредоточенные люди выходят из стеклянных дверей, и она остановилась метрах в тридцати от входа. А что дальше? Где он? Может, надо было позвонить?
Вдох-выдох. Стоило успокоиться и хотя бы набрать его номер, который уже знает наизусть.
Но сердце ухнуло в пятки. Вот он, Андрей, перед ней, совсем рядом, выходит на улицу в компании двух мужчин и девушки. Неужели девушки? А что если все эти признания уже в прошлом? Он сказал, что она должна прочитать письма, но не сказал, зачем. Вдруг это последний аккорд в их отношениях? Он увидит ее сейчас и разозлится, что не предупредила, приехала и спутала ему все карты!
И тут же спохватывается, что нельзя так думать. Катя теперь не сомневается, а делает. Лучше пусть сразу и в лицо, чем мучиться, она сильная, смелая, решительная.
Но Андрей останавливает на ней свой взгляд и в нем не появляется злости или смущения. Он замирает и что-то говорит своим спутникам, не отводя глаза. В них плещется счастье, Катя это точно знает. Еще несколько шагов вперед и…
— Здравствуй, Андрей.
Он улыбается, словно солнце, наконец, вышло из-за туч.
— Я так ждал, что ты вернешься…
* Габриэль Гарсиа Маркес "Сто лет одиночества" **Александр Барыкин "Аэропорт"
|