НРКмания

Восстановлено из раздела "Новый год 2019" (то, что было отдельно от Елочки 2019). Коллектив авторов указан в шапке. Каждый написал по одной части. Те, кто в прошлый раз не угадывали авторов, могут сделать это сейчас


Название: Скажи мне, чего ты хочешь, и я скажу кто ты...
Авторы: Люсинда, ALEPA, Greza, Ms. Prosto
Пейринг: Катя/Андрей
Рейтинг: PG-13
Жанр: Новогодний винегрет



-1-

Поезд вынырнул из черноты и остановился, с грохотом раздвинув железные створки и выплюнув на станцию десятки, перевозбужденных от выпитого заряда бодрости — кофеина, пассажиров. Катя вышла самая последняя, и все равно была подхвачена несущейся толпой во всеобщий поток и придавлена к стене плечами нетерпеливых граждан.
«Куда меня несет? Куда летит моя жизнь» - думала Катя, впрыгивая на эскалатор. «Раньше хотела измениться, стать такой, как все — обычной, не примечательной, не красивой, но и не уродливой, я хотела не выделяться. И в то же время, тайно мечтала о внимании... Вот, Пушкарева, ты и домечталась, внимания хоть отбавляй!», - Катерина достала из сумочки трезвонящий телефон. «Андрей Жданов» высвечивал экран. Катя вздохнула и нажала на кнопочку.
- Здравствуйте, Андрей Палыч.
- Катя, почему Вас нет на рабочем месте? Вы на время смотрели? Десять часов!
- Простите, Андрей Палыч. Я скоро буду, - поспешила прервать связь и для надежности еще и выключила телефон.
- Мама, я хочу пить! - закричал мальчик лет пяти, дергая за руку женщину в черной дубленке с лисьим мехом. Катя стояла к этой дубленке ближе всего, эта дубленка перекрывала весь вид наверх, где уж, должно быть, виднелся просвет станции метрополитена.
«Никакого просвета, Пушкарева, в твоей жизни! Сплошная черная дубленка!».
Когда мальчик кинул на Катю мимолетный взгляд заплаканных глазок, она решила, что ребенка нужно поддержать и улыбнулась ему ободряюще, от чего мальчишка заплакал еще сильнее.
- Славочка, скоро приедем, потерпи немножко.
«Потерпи. Ага! Как же! Все держится на терпении, Славочка. Как хорошо, что ты этого еще не знаешь, малыш. Вот я, например, терплю сейчас обман. Славочка, представляешь, каждый день прихожу на работу, получаю свою законную открытку — для поддержания моей привязанности к шефу в тонусе, и шоколадку — для укрепления брекетов, вчитываюсь в фальшивые строки родного, до боли родного почерка и терплю», - Катя вышла на улицу, вдохнула сырой воздух, и, проводив мальчугана, подпрыгивающего за своей мамой, глазами, тяжело вздохнула, и зашагала по тротуару, разбрызгивая слякоть на чистые сапоги.
«Как же я устала от всех этих игр. Нет… Дальше ждать, когда же Андрей образумится и во всем признается — не имеет смысла. Не признается он...» - ветер дул прямо в лицо, Катя морщилась и от холода и от мыслей, и печатала шаг еще сильнее, опуская голову еще ниже, пробегая по скользкому рыхленому снежку еще быстрее. Нет она не спешила на работу, если бы захотела, то приехала бы вовремя. Дело не в этом — не в опоздании, а в том, что идти в «Зималетто» ей не хотелось, потому что нет сил больше разыгрывать спектакль под названием «финансовая ревность», нет сил притворяться перед Ждановым, подыгрывая ему, или не подыгрывая. Катя вдруг поняла, что в очередной раз проиграла. Она поставила на честность Андрея, не смотря ни на что, продолжая надеяться, что хоть что-то живое, человечное между ними все-таки было, что пусть не любовь, но теплоту душевную он по отношению к ней испытывал, и в очередной раз разочаровалась, получив еще один удар в разбитое сердце.
«Он слишком дорожит «Зималетто»! Какая же я наивная... Наивная идиотка! Чего я ждала? Что он прибежит и сознается? Пушкарева, ты действительно так думала?» - Катя натянула шарф на нос, поправила очки и снова ускорилась. Башня «Зималетто» уже виднелась вдалеке.
«То, что произошло вчера — переходит все допустимые границы! Как он посмел вчера приехать к Ольге Вячеславовне пьяным! Как посмел требовать ее, Катю, поехать с ним и «поговорить»?! Как посмел ударить Колю — того самого, что спасает его компанию, что играет на бирже и ни копейки себе не берет! Как?!» - Катя неуклюже оступилась, и едва не подскользнулась и не упала в грязь. Восстановив равновесие, она на мгновение задумалась, вглядываясь в наручные часы, что показывали двадцать минут одиннадцатого.
«Чего тут думать? Пора прекращать этот цирк! Не стоит никого жалеть. О тебе, Пушкарева, никто из них думать не станет!» - быстро зашагала вперед и вдруг налетела на большие деревянные сани, брошенные прямо у входа в «Зималетто».
- Да что же это такое! - потерла ушибленное колено, огляделась, но хозяина саней не нашла, поблизости стоял только Потапкин, но и он был занят — руководил размещением баннера с рекламой новой коллекции.
Катя пожала плечами и вошла в здание.
Как же ей сегодня не хотелось сюда идти! Проснулась и поняла, что не может больше, что пора прекращать, но и прекращать так, как она задумала — страшно, и надо подумать. Поэтому-то и не поехала она на машине, потому-то и шла, не спеша. И разумеется, начальству такое самоуправство Катерины пришлось не по душе.
- Где Вы ходите, Катя! - Жданов взметнулся фурией, стоило ей только войти в кабинет. - Вы на часы смотрели? Почему до Вас не дозвониться? Вы в курсе, что мне пришлось встречу отменить из-за Вашего отсутствия?
- Катя, что Вы себе позволяете? - сотрясала бумагами Кира Воропаева, что также обнаружилась в президентском кабинете, злой и побледневшей.
- Простите, Андрей Палыч, проспала, - произнесла тихо, спокойно, ничуть не впечатлившись криками начальника и выпадами его невесты.
- И это всё, что Вы мне скажете? - Жданов смотрел на Катю потрясенно.
- А-а, Вы можете выписать мне штраф, лишить премии, даже уволить, - прошла вперед, открыла дверь в свой чуланчик без окон, взглянув напоследок на обалдевшее от раскрывшихся перспектив лицо Воропаевой.
И тут такое началось!
- Андрюша, ты же уволишь ее? Это такой шанс, она сама предложила… Нельзя спускать этой хамке с рук такое поведение! Она совсем обнаглела, уже ни во что тебя не ставит!
А в ответ на все причитания Кира, вопреки ожиданиям притаившейся за стенкой Катерины, получила отпор — что-то из серии «Катя — моя, я ее никогда не уволю», только в более ожесточенном варианте. Андрей кричал, не таясь, не смущаясь, что кто-то услышит, не жалея нервов невесты. И естественно, госпожа Воропаева терпеть подобное отношение к себе не стала, она наорала в ответ и ушла, громко хлопнув дверью. Жданов затих. Катя выдохнула и развязала шарф. Их ссоры по-прежнему вызывают у нее приступ неконтролируемой паники и желание провалиться на месте, только бы не слышать, только бы не знать.
А через мгновение появился Малиновский. И Катя точно знала, что он сейчас какое-то время будет вставлять Жданову мозги, и что не раньше, чем через час Андрей Палыч заявиться к ней с извинениями, и будет настаивать на встрече вечером… Ах, все это старо, как мир.
«Нет, очередной лжи я не вынесу!» - Катя вытащила лист чистой бумаги, взяла ручку и принялась писать: «Прошу уволить по собственному желанию...». Поставила подпись, число. Долго вглядывалась она в этот лист, а затем смяла его и разорвала на маленькие кусочки.
- Нет, я не могу сейчас уйти.
Ровно через час, когда Катерина уже успокоилась и даже погрузилась в работу, в дверь постучали, вошел Жданов.
- Кать, у Вас что-то случилось... - подошел нерешительно, встал у стола.
- С чего вы это взяли? - Катя не отвлеклась от монитора компьютера ни на мгновение, наоборот, принялась печатать усилинней.
- Вы опоздали, а раньше с Вами такого не случалось, вот я и подумал…
- Вы слишком много думаете, Андрей Палыч. Это вредно.
Андрей помолчал, собирая волю в кулак, хотя ыбло видно, что ему очень хотелось накричать и вытрясти из этой непонятной, недосягаемой упрямицы всю правду.
- Я хотел бы извиниться…
- За что? - вскинула любопытный взгляд.
Андрей отвел глаза.
- За свое поведение. Вчера… Я не хотел избивать Вашего друга. Я был… кхм… немножко пьян и…
- Не стоит, Андрей Палыч. Я всё понимаю. Не нужно извинений, - отвернулась к компьютеру.
- Кать, я хотел бы с тобой сегодня встретиться… поговорить.
- Зачем?
- Катя, что происходит? - все-таки вспылил, не выдержал.
«Видимо, даже наставления друга на него уже не действуют. Бедный. Как же ему тяжело», - Катя свернула документ и отодвинулась от стола. Нет, работать она теперь уже не сможет, даже делать вид, что работает не выйдет. Слишком сложный разговор, слишком свежи раны, кровоточившие еще ночью, отнимая у нее последнее счастье - сон.
- Скажи честно, я для тебя больше ничего не значу? Ты отворачиваешься от меня, боишься прикосновений, - взял ее за руку, но Катя отпрянула. - Вот, видишь!
- Чего Вы хотите?
- Правду. Кать, скажи мне правду. Я тебя очень прошу. Какой бы она не была…
Он стоял близко-близко, смотрел взволнованно, так, что Катя терялась, сбивалась с мысли.
«Так невозможно притворяться! Так невозможно играть!» - пульсировало в крови, и каждая частичка ликовала: ОН рядом. «Он рядом», - верещало бедное израненное сердечко.
«Я скажу ему правду… Сейчас… Сейчас скажу… Только постою еще немножко, еще чуть-чуть побуду рядом с ним, вдыхая такой родной, такой пьяняще-дурманящий запах парфюма и его самого… Андрея...».
- Андрей Палыч, Андрей Палыч! - послышались крики Маши Тропинкиной.
Катя отпрянула. Андрей поморщился с досадой и вышел в свой кабинет.
- Чего тебе, Тропинкина?
- Андрей Палыч! Так такое! Там ТАКОЕ! Вы не поверите! К нам дед Мороз приехал. Только он не совсем приехал, а прискользил. Да и не может он больше. Сломались же. А он тут рядом был, - затараторила невпопад.
- Тропинкина, что ты несешь? Кто приехал? Кто сломался?
- Я же говорю: дед Мороз. Приехал. Рядом с «Зималетто» его сани сломались. Вот и зашел. А Потапкин его увидел: «Кто таков?», а он говорит: «Дед Мороз» и утверждает, что настоящий. Он нам гирлянду зажег, а она не работала.
- Тропинкина, какой дед Мороз?!
- Я же объясняю: к нам пришел дедушка Мороз, у него сломались сани…
- Маш, а где он сейчас? - спросила Катя, понимая, что что-то произошло, иначе ее подруга не была бы так взволнована.
- Там. В баре сидит.
Катя покивала.
- Хорошо.
- Да, хорошо. Только он это… уходить отказывается.
- Как это отказывается?
Красная тряпка спущена. Андрею Жданову указали жертву и он тут же кинулся к ней — за дозой адреналина, ведь ему так скучно живется.
Катя поморщилась и поплелась следом, чтобы, в случае чего, выступить буфером, и спасти бедолагу аниматора в костюме деда Мороза.
Дедушка Мороз, тем временем, мирно сидел в баре и пил молочный коктейль, рассказывая Роману Малиновскому, как правильно обращаться с женщинами.
- Девицу красную, одаривать надобно, знаки внимания ей уделять, но только если папенька ее согласие свое даст, а не так, как ты — поулыбался, комплименты свои шальные понасочинял, задурил девице голову, сорвал цветок, да и выбросил без надобности. Где это такое видано, Ромочка?
- Так мы в каком веке живем? У папенек давно уже никто не спрашивает разрешения. Ты откуда такой появился, дедушка, - спросил Роман, да и как кинется дергать Мороза за бороду. - Настоящая, - отступил, таращась потрясенно.
- Эка невидаль — борода! - засмеялся дедушка.
- Андрюха, - Малиновский метнулся к другу. - Тут у нас гость пожаловал. Говорит, жить у нас будет.
- В смысле, у нас? - улыбнулся деду Морозу. - Дедушка, Вы что-то путаете. У нас тут не гостиница и не жилой дом, а компания по пошиву модной одежды. Здесь люди работают.
- Знаю я, что это за место. Объяснять не надобно.
- Вы не можете тут жить, - поддакнул Роман.
- Я бы и рад уйти. Да только гонец мой, что я отправил в Великий Устюг за новыми санями, знает только этот адрес, и прибудет сюда, - дедушка расправил бороду, да снял с головы шапку меховую, тряхнув белыми кудрями. - В компанию вашу, модную.
- А когда он прибудет? Гонец этот…
- Через три дня. Может, и раньше.
- Но почему у нас? - Андрей не понимал, что происходит.
- Так мои сани прямо рядом с компанией-то это и сломались. А у вас тут тепло, тихо, люди вокруг добрые.
- Бред какой-то, - забормотал Малиновский.
- Чего же ты так боишься? - дедушка улыбнулся. - Я никому мешать не собираюсь. Вы моего присутствия даже не заметите.
- Хватит морочить нам голову! - вспылил Андрей. - Прекрасный розыгрыш, только он не удался. Кто тебя нанял? Сашка?

Женсовет тут же начал перешептываться.
- Точно, это Воропаев, - соглашались дамочки. - Только он мог так подшутить. А еще Федька.
- Но у Федьки нет столько денег, чтобы нанять актера, - возразила Тропинкина.

- Никто меня не нанимал. Я сам пришел.
- Если сам, то с каким умыслом?
- Нет ни умысла, ни злых намерений. Пришел я с миром, - дедушка поднялся, взял свой посох, что был пристроен прямо у барной стойки. - Ежели вы не верите мне, то готов доказать. Хотя очень не приятно, когда в тебя не верят, - поведал дедушка и вдруг посмотрел внимательно на Катю. - Но еще страшнее, когда ты сам не веришь... Что ж, давайте! Просите.
- Что просить? - поинтересовался Малиновский, а в глазах у него уже полыхало предвкушение. Чего? Веселья? Или радости от того, что желание исполнится?
- А чего душе угодно, то и проси.
- Хочу быть начальником большой компании… своей собственной. Очень большой. Чтобы работников было очень много.
- А какие именно работники? Женщины? Али мужчины? - усмехнулся с намеком.
- А мне все равно, хоть китайцы, - ответил Роман, продолжая сверлить дедушку хитрым взглядом.
- Будет исполнено, - Мороз стукнул посохом, да и обратно присел на стул.
- А как же?.. - Малиновский хлопал глазами.
- Чаво?
- Где исполнено?
- Жди. Всему свое время.
- Э-э, так я тоже так могу.
- Хватит придуриваться! - Андрей снова начал заводиться. - Так! Где Потапкин? Почему не следит за порядком, почему посторонние на этаже?
- Тише, - дедушка подошел к Жданову. - Тише. Чего так кричишь? Могу чем-нибудь и прямо сейчас вас одарить, коли так не терпится. Хотите сюрприз?
- Хотим! - закричали дамочки, притаившись, боясь хоть что-нибудь пропустить.
- Тогда получайте! - дедушка добро усмехнулся, подкинул посох. И с потолка пошел снег. Большими хлопьями опадая прямо на пол.
Все вокруг замерли, пораскрывав рты.


-2-

Дверь заперта. Для наглядности Андрей даже дернул ручку. Упрямица. Она теперь нервно гремит ключами, прощается с ослепительной вежливостью. И проходит мимо, как сквозь стену.
Не желает, пускать его на свою территорию не желает, и открытки, похоже, больше не котируются, теряют актуальность со скоростью звука Кириных клокотаний.
Сегодня хотел прекратить этот цирк и всё равно продолжал говорить с ней отрывисто, почти зло. Ну не Воропаев же он, в самом деле? Нееет, просто больше нет сил поднимать на нее глаза. Натыкаться на застывший, ничего не выражающий взгляд. Хвататься за пустоту.
Ви´ски привычно обжигает горло. Еще одно. На автопилоте нащупать телефон и пережидать что-то жизнеутверждающее и переливистое. «Вальс цветов», кажется.
– Слушаю! – звенит голосок Виноградовой.
– Юлиа… ночка! Солнце! Сжалься! Новогодние атласные шубы… это ведь даже не свадЕбные платья, а-ха-ха… не наш профиль. Яяяя… всёёё понимаю, ты на гребне трендов… иии у тебя изысканный вкус, но…
– Андрюша, это комплимент, надеюсь? Что бы ты ни планировал мне поведать, давай через пару дней, ладно? Сделай паузу, вдохни, выдохни. Напряженный ты какой-то. Вообще, позитивный микроклимат, на минуточку, семьдесят процентов успеха, вот и экспериментируй.
– Роднааая… Это, безусловно, всё очень интересно, но не по адресу… Вам бы агентство квестовое поискать… Ага, толковое… Сейчас фэнтези хит сезона.
– Извини, здесь связь не очень, Анд…
Не с первой попытки, но трубка с грохотом всё ж таки втиснута на законное место. Черт, звон в ушах никак не затихает.
Интересно, если еще немножечко так потрясти головой, она не отвалится? Что ж такое, елки зеленые… Засада, прилипают же словечки! Нееет, никаких ёлок, никаких палок, и ему срочно нужен отчет, да, для равновесия.
Застать президента солидной компании за вытряхиванием из ушей чего непоподя? Как можно? Разумеется, мы ничего не видели…
…А тем временем шары на новогодней елочке у ресепшен медленно крутились, синий и красный.

***
В доме напротив у кого-то по-прежнему не унимается гирлянда. Катя пальцем водит по запотевшему стеклу. Снежинка получается кривовато. Милко бы точно закатил истерику. Ну вот сколько этих снежинок на свете? А она-то одна-единственная. Так ей сказали сегодня. По секрету. Только это тайна-тайна. Она загадочно улыбнулась собственному отражению и не удержалась. Куда ж без Зорькина?
– А ты в Деда Мороза веришь?
Ценитель безлимита валялся на ее стареньком диване и лениво тыкал в экран смартфона.
– Самая умная, да? Пушкаревааа… Давай! Забацай лекцию по теории вероятности, а мы с танчиками пока передохнем.
Она в стотысячный раз наблюдала дегустацию обжигающих ватрушек и ждала продолжения.
– Не подумай чего дурного. – Говорить и жевать одновременно для некоторых не проблема. – Все эти сказки для взрослых… Но для Вики я бы…
— Коль, прибереги свои гениальные шуточки до следующего раза. У меня тут такооое…
Он съехал с дивана на пол и смотрел с подозрением.
Странная какая, вон, снежинку на стекле малюет.
— Эээ… Погоди… Случилось-то что?
— Обещай не смеяться.
Катя присела рядом, пристроила на коленях диванную подушку и уткнулась в нее лицом.
—Знаешь… Поняла, только сегодня поняла — времени нет. Оно замирает, перестает тикать, если ты ледяная сосулька. Так стыдно, ничего не хотела, ни на кого не оглядывалась, как будто только в моей голове что-то стоящее происходит. А кругом не люди, айсберги. Холодно.
Катя передернула плечами и закусила губу.
– У нас в Зималетто Дед Мороз поселился. Временно, конечно.
Финансовый директор напрочь забыл, что он финансовый директор, даже жевать перестал.
– Дедулечка этот так смотрел сегодня. Как будто он специально для меня, и всё-всё обо мне знает, так обнять его хотелось.
– Подожди-подожди… – Зорькин поерзал на ковре. – Вдруг это казачок засланный, или они со Ждановым заодно?
– Ты бы это видел, Коль. Как руководство, лучшие его представители, бекали, мекали и друг на дружку оглядывались. Дергались, как будто не Дед Мороза, а ФАСовца в темном переулке встретили.
– Ну, про темный переулок ты загнула, ваш Потапкин вон даже меня пропускным режимом стращает. А тут, прям, незаконное проникновение наклевывается. Или этот твой из лифта? Материализовался?
– Или в форточку… Папа всегда так шутит… – мечтательница сладко зевнула.
– Эээ.. Похоже, этот дед, кем бы он ни был, – сторонник материализма вскинул вверх ладонь, – в общем, это он удачно к вам зашел. Тебе бы развеяться…
– Коляяяя… Я уже ничего не знаю. Представляешь, за елкой в холле пряталась, когда после праздников… ну пришла, а они из лифта всё не выходят… Кира Юрьна и… – Катя выдохнула и прикрыла рот ладошкой. Пообещала же себе вслух имени не произносить. – Вот… Шары разглядывала на ближайшей ветке, синий и красный. Красивые такие, я в этих шарах отражаюсь. Колька, какой я была дурочкой…
– Ага, ею и осталась, – Зорькин кивнул и поправил очки.
– Это и есть признание в вечной дружбе? – подхватила шутку Катя. Пора было сменить тему, вот только настроение сегодня какое-то особенное. – Мне ведь в новогоднюю ночь и правда показалось… Я поверила. Во всём чудо какое-то виделось.
– Послушай, ну… В общем… Я уже тогда понял… Да у тебя глазищи сверкали, ты ж улыбаться не переставала.
– Правда? А я думала, не замечает никто… Колька, как было бы хорошо снова оказаться под ёлочкой. Чтоб в сугроб с размаху. И не надо никуда. И огоньки бенгальские едко так пахнут.
Если сильно зажмуриться, сказочная картинка совсем как настоящая. Снег всё падает, падает в замедленной съемке.
Нехотя разлепила веки и спохватилась. Коля, он же еще здесь.
– Дай Дед Морозу шанс, Пушкарева! – выпалил закадычный дружок и скрылся за дверью.
А в дневник этой ночью прокрались буковки. Немного поспорили, кто за кем, а потом где-то в далеком заснеженном лабиринте мотнул головой олень, звякнули колокольчики, на город посыпалась сахарная пудра, и всё уже было ясно. А вы как думали? Так вот и случаются чудеса.
Полюбуйтесь, почерк вышел каллиграфический, как у визжащей третьеклассницы Катюшки, которую папа подкидывал высоко-высоко, чтобы Деда Мороза увидела, ну хоть одним глазком.

Перламутровой зимой
Все мечты спешат домой,
К теплым окон огонькам,
К теплым ласковым рукам,
В глубину горящих глаз.

Пусть мечты уносят нас
На серебряных салазках
И катают в добрых сказках.

Снеговик в Катином дворе опасливо оглядывался. И раз – взял и запустил ввысь бумажный самолетик, да так метко! Этаж четвертый, форточка у ветки клёна, полет нормальный…
…А тем временем шары на новогодней елочке в Зималетто медленно крутились, синий и красный.
***
Малиновский сделал неуверенный шаг из лифта и огляделся. С некоторых пор привычная среда их аквариума перестала быть желанной гаванью для бывалого морского волка.
Однозначно, от запаха елки и мандаринок как-то не по себе. Непослушные пальцы продолжали выкладывать реквизит на стойку ресепшен. Он предпочел бы всем этим не заниматься, а что делать? Запишись в помощники Санты, и люди к тебе потянутся.
Люди, ау? Где ж вы запропастились? Так-так-так. Признаться, ничего оригинального. Двери в зал заседаний такие хлипкие, закрываются плохо. Спокойно. То, что он тут торчит, – это осознанная необходимость…
– Да говорю вам, дамочки, – конкуренты! – ускоренная версия Тропинкиной была в ударе.
– В смысле? – не отставала его собственная секретарская единица.
– Шуруп, никто ж его не видел, откуда мне знать, как он выглядит, Дед Мороз. Всамделишный! – тут Роман распознал короткий фирменный смешок Марьи-искусницы.
– О! Точно, это снежный человек! А что? Слова из него не вытянешь. Кхекает да хмыкает. И с ростом у него все в порядке! – милейшая Шурочка, какая непосредственность.
– Тогда уж курьер экстра-класса. Пробки, траблы, а тут дедуля по небу мимо луны моделей на показ раз – и подбросил! – Просто сегодня мисс-ресепшен поцапалась с Федором и не могла не вставить свои пять копеек.
– А вдруг… Вдруг он настоящий! И правда! – Таня обмахивалась прихваченными с собой листочками и старалась не улыбаться чересчур радостно. В верхнем ящике стола она обнаружила сегодня кое-что особенное.
Машка переключилась на свое отражение в зеркалах и подправила осанку.
– Настоящий? Ню-ню. Мечтайте – заблуждайтесь дальше.
Ольга Вячеславовна и Амура с улыбками переглядывались и соревновались, чей пепел на сигаретке длиннее.
– Девочки, успокойтесь вы, это для фотосессии очередной, я своими ушами слышала. «Ускользающая зима». – Светлана в сотый раз давала себе слово. Хватит уже быть такой любознательной. Получалось плохо.
Мда. Участницы сходки вздумали понижать голоса и шушукаться. И ладненько. Неизвестно чем довольный энтузиаст маркетинга сам себе покивал и отчалил, про себя отметив, что Нострадамус в юбке подозрительно хранила молчание.
Где-то на краю земли в кабинете президента заманчиво разливались волны кофе. Малиновский потянул носом и поддался рецепторам.
Дорогой друг мирно трапезничал, то и дело отвлекаясь от чашечки изумительного эспрессо на разглядывание потолка. Белоснежного, кстати. Оёй, завязывать надо со снегом, снежками, снежинками и еже с ними.
Пришлось махнуть рукой, кашлянуть и привлечь внимание.
– Андрюха, такое дело… Совет безопасности ООН на все Зималетто транслирует… Засланец-то наш… Я бы так сказал… Приглядывается, вынюхивает.
– Даже если у вас паранойя, это не значит, что за вами не следят, да, Малина? – с глухим стуком приземлившаяся чашка – почти то же самое, что жирно поставленная точка.
Но Малиновский был бы не Малиновский, если бы игра в молчанку его устраивала. Легко откинулся на спинку кресла и метнул на хозяина кабинета быстрый взгляд:
– Как он вообще со своего полюса к нам добрался? Тоже мне, лыжник-шаромыжник!
– Может быть, заблудился? Так, Ром, хорош, хоть ты в детство не впадай, мне Киры с утра хватило. Ворковала про только наш еще один новогодний вечер…
– Да-да-да. – Малиновский скользнул к каморке, подергал дверь и понизил голос до шепота. – И еще одну новогоднюю ночь. Потому что черствый ты, Жданов, подарил бы девочке праздник.
– Закрыли тему!
Они и правда закрыли, то есть предпочли закрыть глаза на то, как в приемной Катюша с сияющим личиком доставала из сумки и протягивала Дедушке, чтоб его, Морозу что-то увесистое и аппетитно пахнущее.
Президент, конечно, такое безобразие оставлять без внимания не желал, опасно радостный обмен любезностями мимо ушей пропускать не собирался. Однако… чтобы, прям, не поддаться, да на уговоры Малиновского? Где вы это видели?
Довольная Катюшка зазывала Дедушку в каморку…
Дамочки с удивлением выдвигали ящики офисных столов…
Милко распечатывал пятую коробку матовой пастели…
…А тем временем шары на новогодней елочке у ресепшен медленно крутились, синий и красный.
***
Всё сегодня как-то не складывалось. Обстановка нерабочая. Катерина опять испарилась. И по имени не называет. Принципиально. Чееерт, он что, пустое место? Вот где она ходит?
Зато милые дамы от елочки этой дурацкой ни ногой.
У рабочего пятачка Тропинкиной царило оживление.
Медом им тут намазано, что ли? Может, у лифта специальную парковочную разметку нанести? Чтобы строились согласно штатному расписанию. Заставил себя улыбнуться и кивнуть идущим навстречу сотрудниками.
Извинения, увы, не работают. И нужно собраться, он должен сделать ход первым. Снова ощутить их особый мир. Вместо того чтобы с остервенением отслеживать передвижения личного помощника.
Синяя плюшевая шуба мелькнула за изумрудной портьерой креативного и ужасного. Красная лампочка в голове замигала. Андрей двинулся следом. Он ведь еще утром собирался переговорить о новой коллекции, только и всего.
Милко произносил слова елейным голосом коронованной особы. Ему рукоплескали. Им восхищались. Всегда! Но сквозь пафос и рисовку сквозила меланхолия:
– Волшебство! Оно уходит в прошлое, как грустно. Но я всё чувствую! Изысканные линии и чистые цвета, вот чего уже нет в этом мире. В твоей зиме та же ускользавшая красота, которую хотелось удержать.
– Маэстро, еще кусочек. – Присутствие Олечки Вячеславовны всегда его расслабляло и успокаивало.
– О, да… Наша реальность вторична, слизана… Ничего оригинального и свежего. Так я думал до сегодняшней метели.
Священная дрожь в голосе доморощенного гения. Что сказать? Быть может, это хороший знак? Андрей уже подумывал – ничего страшного, пусть покурсирует, повальсирует этот дизайнер снеговичков и сосулек. Глядишь, и коллекция новая вылепится.
Но после еще нескольких слов остатки логики хрустнули, как молодой ледок. И всё понеслось вверх тормашками.
– Душа моя, это просто тает во рту! Как, как звать, ватруши?
Ольга Вячеславовна приобняла капризного патрона и хохотнула.
– Ватрушки. Милко Вуканович, я расскажу маме, ей будет приятно…
– У тебя еще есть? Вдохновение, такая капризная дама, когда она позволяет творить, идешь на всё!
– Что, простите?.. А, да-да…
– Деточка, мода не терпит притворства, не веришь – спроси у Милко! – Очень хороший только очень нервный знаток дизайна искал глазами капли.
На этой высокой ноте занавесь за спиной маэстро пришла в движение. А через секунду Андрей поймал Катин взгляд. Попалась. Она отставила маленькую чашечку и поднялась.
Обсуждать коллекцию теперь казалась необыкновенно скучным.
Ватрушки все еще дымились на блюде...
Жданов бесшабашно балансировал под куполом...
Ольга Вячеславовна заговорщицки улыбалась Морозу, как его там по батюшке?
…А тем временем шары на новогодней елочке у ресепшен медленно крутились, синий и красный.
***
Приличная девушка всегда найдет, чем себя развлечь. Так, кажется, Донжуан вчера сообщил своей даме. Ну или не своей, Клочкова не совсем поняла. А вот Катя всего за секундочку нарисовала картинку. Про скользкий лёд, срывающееся с места авто и запоздало выбегающую в ночь Орландину…
Пальцы сами потянулись к маленькой открытке в виде резной снежинки.

«Думай о том, что может сделать тебя счастливой».

Почерк своего трубадура она знала до последней палочки, до последнего крючочка, так что без иллюзий… А ей нравится… Да что же это! Хватит тут мечтать! Может, пыль из папки вдохнуть, вон с той верхней полки?
Но планам не суждено было сбыться.
Потому как некто Андрей Палыч за офисной перегородкой очень содержательно на все лады повторял фамилию своего вице-баламута. Причем по силе выхлопа можно было угадывать, выпытывает Малиновский что-то ценное или делится наболевшим. Выслушивать бесконечные переговоры о тактике и стратегии она больше не станет. Довольно!
Цифры на экране призывно мерцали. Беспроводные наушники, Колькин новогодний подарок, – это должно успокоить. И громкость на максимум.
Считанные минуты спустя Катя почти равнодушно лицезрела занятную такую короткометражку – вот в распахнувшуюся дверь вваливается шеф, с разбега хватает трубку стационарного и тянется к ней через стол. Глаза отчаянные, губы двигаются.
Следом протискивается выдающийся классик современности, у которого просто-таки зуд к творчеству. Старательно отцепляет президента от трубки и изображает улыбку. На этом процессия удаляется.
А с кредитным комитетом отлично, кстати, всё обсудили. Телефонные переговоры – служебный долг ответственного помощника. Вот именно! Что-нибудь еще, Андрей Палыч? Да ради бога! Всегда пожалуйста. Так…
Тереть виски´ дрожащими пальцами, какая пошлость…
И прекращать пора разговоры с воображаемым Ждановым.
Дверь скрипнула, показалась солнечная шевелюра.
Пальчик с зеленым гель-лаком тычет в крупный циферблат с чупа-чупсами вместо стрелок.
– Буквально на пять минут. Очень надо. Начальства-то все равно нету. Скрылось в лифте в неизвестном направлении!
Катя деловито кивает и прячет лицо в смету. Наваждение какое-то. Ей всё время хочется улыбаться.
Шурочка скрылась, благодарно саданув дверкой. Все-таки как у виртуозно прожженного циника может быть такая секретарша, а?
Катюша по памяти нашептывала себе под нос строчки Мирры Лохвицкой…
Мохнатый зоопарк в зелененьком пакетике навострил ушки…
…А тем временем шары на новогодней елочке у ресепшен медленно крутились, синий и красный.

***
– Жданчик! Не терпится узнать леденящие душу подробности…
– По сто раз одно и то же, Малина?! Я туда, а открытка уже там. Не моя.
Многословный Жданов в последнее время редкая удача. Пусть хоть что-нибудь озвучит. Да он самый благодарный слушатель.
Что за новая напасть? Молчит. Как рыба об лед. Растормошить бы как-то.
Ну-с, приступим:
– Кстати, заметил? Свет Валерьна-то к твоим метаниям без сочувствия отнеслась.
Андрей на своего визави не смотрел и продолжал хранить молчание.
Вспоминать недавний позорный бенефис не хотелось. Катя отлучилась к Ольге Вячеславовне, и он рванул в святая святых. Такой знакомый, уже необходимый ему полумрак. Клейкие записки, обрывки расчетов, блокноты и прочая бумажная ерунда. Меховая зверюшка и картонка в ярких бантиках у него в руках. Посмотреть на собственные руки бывает порой ой как полезно. Это покруче чем клюшкой по шайбе получить. Что он творит, вообще… Но прежде чем выскочить вон, откуда это? Взгляд так ненавязчиво цепляет произведение не легонькой, писчебумажной фабрики. Открытка.
Пары секунд хватило, чтобы особенно чётко уяснить для себя – открывать ее не нужно, и пора уже делать ноги.
Роман понаблюдал за метаниями дорогого друга и решил разрядить обстановку. Может, спич хладнокровного оптимиста? Почему бы и нет?
– Давай так, Жданов. Хочешь, пробегусь по залу этого злачного местечка и выясню, есть ли среди здешней честной публики отвязные фаталисты вроде тебя. Уверяю – желания рвать на себе волосы нет. Ни у кого. Так что не сгущай. Хотяяя, – психоаналитик на выезде ухмыльнулся и мечтательно закатил глаза, – со сгущенкой бы штруделя домашнего. Ммм… Оууу, кстати! Колотун в тулупе, ну наш, бородатый, Катенькиными пирожками поделится, как думаешь? – шутливо добавил Роман и увидел, как губы Андрея сжались.
Да у вас, батенька, зависимость, как я посмотрю! Ревновать к пришельцу с посохом это вам не оргии закатывать.
– Прорвемся, Андрюха! Нашего человека бородой не удивишь. –
Зачатки гениальных идей зашевелились как проростки пшеницы. Воодушевление накатило – только в путь.
Вот, к примеру, Викуся… За время своего относительно пребывания в компании проявила себя, несомненно, проявила… Гарпия с хищным оскалом. Недурственно…
Ни о чем не подозревающая Виктория дегустировала банан перед зеркалом…
Президент с подозрением косился на своего вице…
…А тем временем шары на новогодней елочке в Зималетто медленно крутились, синий и красный.
***
Есть ли у вас план, мистер Малиновский? Обязательно, креативно, всенепременно! Недостает одной миленькой детальки. А вот и она, кстати. Застыла. Подслушивает, что ли? Интересно-интересно…
Из президентского кабинета доносились обрывки шепота. На манер итальянских страстей. Пока что не новобрачные, мрачные, всё дикцию шлифуют.
Приблизился к ушку с авторской бижутерией и пропел:
– Скушайте гриля, не выходя из автомобиля!
Извивающаяся Клочкова, которая полоснула тебя по шее конской гривой. Зрелище не для слабонервных. Пора было переходить к главному.
– Несравненная, тут сорока на хвосте принесла, машинка ж твоя в неволе? Но всё решаемо.
Отличный мужской экземпляр придвинулся вплотную. Его лицо совсем близко, Вика чувствовала дыхание морского бриза на своей щеке.
Поддерживать образ непробиваемой стервы тяжкий труд.
Ах, она всего лишь слабая женщина.
– Почему бы тебе не заняться кем-нибудь из наших деловых партнеров? Одно твое слово, и красная машинка, быстрая как ветер, уже сегодня в гараже.
Клочкова с подозрением приосанилась. Типа, она лицо компании. Ага, и ей позарез нужно замуж.
– Если честно, он у нас инкогнито. Да ты его видела, этакий инструктор по санному спорту. Борода, валенки. – Глаза великого комбинатора смеялись.
Горе-секретарша снизошла до интуиции и состроила трагическую гримасу.
– Неподражаемая! Вот только не надо. Не делай поспешных выводов. Я тебя умоляю, конспирация. А это же по твоей части, там, очаровать, устранить. То есть… я хотел сказать, пленить, конечно пленить!
Тяга к прекрасному легко читалась на раскрашенном личике. К слову, это если вы умеете читать. Роман Дмитрич оттачивал технику паука и от души развлекался. Лесть, хвалебная и кредитоспособная. Беспроигрышный подход.
– И, Виктория. Драгоценная, обворожительная! Можешь рассчитывать на финансовую весточку, многообещающую, если… Ну в общем, нужны фотографии… Сама видишь, застегнут на все пуговицы. Ни тебе цвета кожи, ни ориентации… Твой пленительный имидж, ммм… это что-то!
Шура и Амура подслушивали пол дверью…
Машка стреляла глазами и еще раз заглядывала в открытку. Ты нужна миру такая, какая есть…
Федька у нее перед носом крутил с моделями…
…А тем временем шары на новогодней елочке у ресепшен тоже медленно крутились, синий и красный.
***
Главная виновница нашей сказки витала в облаках, перепрыгивала с тучи на тучу, сверкала инеем, холодела от смутных догадок, вглядывалась в надвигающийся снежный фронт. В общем, не замечала ничего вокруг.
А в офисе, между прочим, уже перешептывались, будто по кабинетам гуляют странные какие-то сквозняки. И кондишен им не писан. Теребят жалюзи, заглядывают в самые потрепанные (в том числе и зелененькие) пакеты, шелестят стопками бумаг.
И главное! Начали появляться маленькие сюрпризы с открытками, которые сотрудники обнаруживали утром, если умудрялись явиться без опозданий.
И обсудить экстраординарное непознанное следовало немедля.
– Так КирЮрьна Вичке-чувичке утром сказала. А дверь нараспашку. Сюрприз, говорит, это для Андрюши. Чтобы вспомнил какой-то их там романтичный поцелуй.
– И ты поверила?
– Нет, естесссно. Но технику безопасности, знаешь ли, никто не отменял.
– Может ей в детстве Дед Мороза не приглашали, вот и норовит этого зацапать. Но подарочки-то, вот они, вы ж видели.
– Дед Мороз, он конкретный, ваще-ваще. Да и не дед он вовсе…
В одной из кабинок затаилась красивая, но гордая птица.
Сперва-то она хотела наорать и прямиком к Урядову. Как эти лахудры ее назвали? А потом покумекала. Отвлекаться нельзя: желающие отхватить спонсора всегда найдутся.
Раздевать мужчин Вика умела, и любила это дело.
А Малиновский поклялся евро отвалить, щедро, если она вот этого тоже, ну… не упустит, в общем. А она не упустит.
Восхищенная компашка почуяла обеденное время. Трогательно пококетничав с принцем из сказки (ну и что, что с бородой), женсоветки наполняли лифт романтичными ахами и вздохами. И слушали, слушали тихую Амуркину притчу. Хрустели шпильками по противогололедной соли. И даже задирали головы. Потому что пока на городских крышах поблескивает новогодний снег, бесстрашные укротители поземки спешат зажечь огоньки добрых дел и разузнать о желаниях всех-всех мальчишек и девчонок, даже если те, что называется, важные и скучные взрослые.
Георгий Юрьич подшивал в дело договорчик с Морозовым Иван Иванычем. Такссс, вооот, интеллектуальный авторский продукт «Сертификат на мечту»…
Кира Юрьна караулила вышеозначенного Иван Иваныча у конференц-зала…
Виктория Аркадьна караулила его же в приемной Малиновского…
…А тем временем шары на новогодней елочке в Зималетто медленно крутились, синий и красный.
***
– Пообедайте со мной, прошу вас. – Воропаева как будто со стороны услышала эту вымученную фразу. И ей не понравилось. Льдинки зазвенели в голосе.
Безупречная блондинка с аристократической бледностью еще вчера и представить себе не могла, что в качестве доброй феи у нее будут ряженые, и даже не из Большого, и даже не из Мариинки. Хотя она предполагала нечто подобное. Ведь дело касалось Андрея, а в любви все средства хороши.
Сейчас Кире нужна была вот такая атмосфера. Сюр преследовал ее с начала года, и наверное, пора уже было перестать убегать.
Изящно продуманные деликатесы и холодные закуски ее спутника не интересуют? Вот как…
– А давайте просто поговорим, я искала встречи с вами… Может быть, здесь, да? Ну что ж… ничего не имею против…
Ей хотелось задать ему тысячи вопросов. Но ведь она даже не верит. Вот. Наконец-то слова найдены. Не во что и никому.
Только в детстве, когда она помнит себя совсем маленькой, желания были. Стать принцессой. И чтобы принцем был Андрюша. Но ведь это и есть самое заветное, не так ли?
– То есть… я хочу сказать… вы, видимо, не привыкли к людям такого круга. С детьми куда проще…
Амура прибежала на перезвон мобилки и постаралась побыстрее свернуть разговор. В кабинете кто-то был. Определенно. Ах, эта вечная борьба за информацию с собственными фобиями!
Однако ей всегда удавалась двигаться бесшумно. С грацией пантеры.
Кира оглянулась на стеклянную дверь, за которой уже явно бурлила жизнь, достала из сумочки конверт и выдержала паузу.
— Вы знаете, я подумала, может быть, Андрей вам не откажет. Просто покататься на тройке с бубенчиками. Найдите предлог, пожалуйста. Я буду ждать.
За доли секунды прекрасная африканская дева юркнула к себе под стол, сжимая заговоренную колоду. Начальница ее слыла натурой импульсивной, так что, досчитав до пяти, можно было выдохнуть. И сдвинуть в колоде пару карт. Пиковый валет и десятка треф. Не судьба.
Дамочки выковыривали аккумулятор из Клочковского смартфона…
Потапкин и Коротков спорили на ящик пива, что Дед Мороз всё-таки существует.
…А тем временем шары на новогодней елочке в Зималетто медленно крутились, синий и красный.
***
Доказательства. Вика всё время твердила себе про доказательства. Жакетик с нагрудным кармашком на голое тело. Кнопочка, вот она, наготове.
Незатейливая сценка близкого знакомства по системе Станиславского отрепетирована здесь же, в приемной, разика три-четыре. Если чё где показать на нервяке – смело обращайтесь, она готова.
Заприметив в отдалении монументальную фигуру, великая актриса потеряла туфельку и так натурально изобразила спотыкун – ложи точно бы рукоплескали.
Изящно склонив шейку умирающего лебедя, вцепилась в приблизившиеся валенки, чтобы уж наверняка.
Ее и правда окружили заботой. С непривычки даже холодок по спине пробежал. Уточнили, сможет ли барышня идти сама. Барышня, которая с трепетом ждала этого вопроса, изрекла слабеющей верхней октавой:
– Нет… Не знаю… Наверное… – и махнула крылышком в сторону апартаментов Малиновского. С задернутыми жалюзи и скромной чувственной сервировкой.
Большие и светлые чувства были разыграны великолепно. Как она себе нравилась! Да и темперамент штука неплохая. Ну, в лошадиных дозах местами сносит крышу, бывает. Зато вещи на ней долго не задерживаются, и не только на ней.
Погружаясь в головокружительный водоворот страсти, Викуся как утопающий за соломинку пыталась ухватиться за громоздкую шубу, и содрать ее, безжалостно и по возможности эффектно. И у нее практически всё получалось. Но под одной шубой оказывалась другая, точно такая же. И схватка за безбедное будущее повторялось сначала. Стриптиз и дежавю в одном флаконе.
И с кнопочкой осечка вышла. Потому что техника у них работает как Жданов на душу положит. То есть никак.
Хотелось выпить. И еще спеть.
Лучший мой подарочек, это ты! Откуда Вика такое помнит? Неужели из негламурного сопливого детства. Да? А вообще, да. Последнее незамутненное впечатление о сверхъестественном, незабываемом вечере это ее настойчивое желание забраться на табуретку и выдать, наконец, песенку.
Не пригодившиеся мандаринки Клочковой пришло в голову запульнуть, как это делает ее сатрап-начальник…
Сатрап собственной персоной жалел, что он не Дед Мороз, который, как альпинист, запросто спускается с крыши дома.
Кира перебирала варианты, чем поразить воображение жениха…
…А тем временем шары на новогодней елочке в Зималетто медленно крутились, синий и красный.
***
Место под президентской дверью. Сакральное, не иначе. Отполированный точеной фигуркой Багиры проем в головокружительное будущее процветания – или в бездонный коллайдер банкротства. Это как посмотреть.
Смотреть, как вы понимаете, не было ну никакой возможности, да и желания тоже. Зажмурились и обратились в слух. Два статиста многосерийного новогоднего утренника. Две тени с выставки ледяных скульптур. Одна – с пронзительно поднятым указующим перстом. Другая – с жадно растопыренной пятерней и примерзшим к двери ухом.
Мальчики весь год вели себя… Так, ладно, без подробностей. Вот добрый Дедушка Мороз и не пожалел минусовой силушки. Оставаться в минусе не хотелось категорически. Так что акционеры-проказники взбодрились, фигуры пришли в движение. А дальше их как по гололеду вынесло из приемной. Малиновский даже снег с лацкана дернулся отряхнуть.
– Ромка, быстрее ты!
– Ну извини, на валенки с реактивным движком еще не заработал.
Бедолаги приходили в себя и не верили, все еще не верили. Пока ни слова не было произнесено, но важность момента достаточно красноречиво обозначалась паузой.
– Жданов, ты это слышал? Ситуация – мороз по коже.
Понятненько. Вопрос риторический. Момент исторический.
Дорогой друг в прострации подпирал стеночку и о чем-то философствовал.
– Андрей, вот сейчас серьезно. Настоящий баланс, он ведь как прошлогодний снег. А если любое, ты вслушайся – любое Катюшкино желание нашему Морозу Отшельнику по плечу, то…
– Предлагаешь ее из кабинета не выпускать, пока о планах на будущее не расколется?
– Нееет, Катеньку измором не возьмешь, тут как-то выкрутиться нужно…
– Что? Ты о чем, стратег-самоучка?
– Не прикидывайся, все ты отлично понял. Подскажешь ей прааавильное желание. Легко, непринужденно… Чик – и никаких долгов! – Тайный советник, как фокусник, извлек из кармана ключи. – Запасные. Это чтобы твоя принцесса не смущалась моего консьержа-детины. Из подземного гаража – и на седьмое небо.
Андрей взвешивал в руке связку и прикидывал, есть ли у него выбор.
Катя сохраняла в экселе эпохальный труд.
Александр Воропаев размышлял, стоит ли чиновнику копаться в мелком бизнесе.
Шурочка отрабатывала приемчики перед зеркалом и удивлялась своей открытке: Скажи себе: хочу, могу, буду!
…А тем временем шары на новогодней елочке в Зималетто медленно крутились, синий и красный.
***
Желание. Настоящее. Это смущало и заставляло сердце биться чаще. Да еще море времени. Но время ей не понадобится, ведь так? Всё-всё решила, только слова разбежались… А внутри тревожная тишина…
«Как так получилось? – спросила Катя у плюшевой собачки. – Сижу тут с красным дипломом… И полная невесомость в самом важном…»
Ну что-то ведь она умеет… Носить папки… одухотворенно…
Погладила глянцевую обложку дневника и начала с новой строки.
Да, наивная, и пусть. Очень-очень хочу верить. В Деда Мороза. И в любовь.
Как здорово было попробовать счастье на вкус, а больше мне себя поздравить не с чем.
Но разве счастье может быть фальшивым, ведь нет? Тогда к чему обиды? Нет, азарт погони не для меня.
Я разрешила Андрею быть слабым, сомневаться, перечить, ошибаться.
Просто помогу. И дам ему дышать свободно.

А тем временем шары на новогодней елочке…
Ну… дальше вы знаете!

_________________
Две вещи бесконечны: вселенная и человеческая глупость, хотя насчет вселенной я не уверен. (А. Энштейн)

_________________
Все мои фики тут https://archiveofourown.org/users/Bathilda

-3-

Роман Дмитриевич Малиновский, прикрывшись встречей с поставщиками, удачно увильнул от обсуждения свадьбы Жданова и от всеобщего обеда. И теперь он сидел в своем кабинете, размышляя над вечным вопросом: «Что делать»?..
Увиденный реальный отчет потряс его до глубины души. Это была катастрофа! Вылезать из долговой ямы им еще как минимум полгода, и это при условии, что они не совершат больше никаких ошибок. Они висят буквально на волоске, завися полностью от лояльности Пушкаревой. Но после недавней выходки Андрея надеяться им остается только на чудо, что он и попытался донести сегодня до Андрея. Но Палыч в Деда Мороза, оказывается, не верит и что-либо предпринимать отказывается, утверждая, что с Катей так нельзя, с ней нужно по-другому, а как именно — не говорит, отмалчивается. На старика махнул рукой — не верит, говорит, что это совпадение. Да Роман и сам еще вчера смеялся над Морозом, когда тот обещал рыдающей Клочковой богатого мужа. Но вечером Виктория очень удачно попала под колеса автомобиля какого-то банкира, причем без серьезных последствий для себя, подумаешь несколько синяков. А у того от шока любовь с первого взгляда случилась. Просидел всю ночь около кровати Клочковой, а утром сделал ей предложение. Вот и не верь после этого в сказки. Теперь Виктория летает по Зималетто, а женсовет исходит желчью.
– Ну что ж, придется, как всегда, брать все в свои руки.– Малиновский сосредоточился, размышляя, куда же ему отправить эту парочку «влюбленных».
Долго задумываться он себе над этим вопросом не позволил, есть хотелось все сильнее. Идей появилось только три: ресторан, театр, музей.
– Нет, ресторан уже был, Жданов до сих пор от Лиссабона вздрагивает... Музей эти голубки тоже посещали, и результат тогда всех устроил. Но есть одно «но», оттуда легко сбежать, чуть зазевался у картины и птичка упорхнула. Театр – вечерние наряды, программки, бинокли…Черт, Пушкарева там в своей дерюжке будет в центре внимания, да еще и рядом со Ждановым... А если они нарвутся на знакомых Андрея или журналистов… Нет, второй Шестиковой Андрей не переживет.
Роман еще подумал и его осенило:
– Кино! Точно! Тепло, темно, и можно целоваться без опасения, что их кто-то застукает. А главное, никому не будет видна «неземная красота» Катеньки. Решено!
Он покопался в интернете, вот это, пожалуй, подойдет – слезовыжимательная американская мелодрама, как раз для создания нужного настроения. Достал мобильник и заказал билеты на последний ряд.
Что еще? Свою квартиру он готов им предоставить. И даже на насмешки консьержа согласен. Ты только Жданов не подкачай, устрой нашей Катюшке незабываемую ночь и упроси ее загадать это желание.
Открытка, стишки, подпись «Твой А.». Готово послание.
Дождавшись, когда женсовет отправится обедать, довольный собой Малиновский заглянул в Катин кабинет, оставил на столе открытку, не забыв приложить симпатичного ежика. И с чувством выполненного долга поехал тоже обедать.
***
День вчера у Кати был суматошным, все от нее что-то постоянно хотели и требовали. Девочки жаждали узнать, почему подрались Андрей Палыч и Коля, потом этим же интересовалась Кира Юрьевна. Сам же Андрей Палыч рвался получить приукрашенный отчет. Малиновский как всегда хохмил, но про отчет тоже не забывал. А Катя же хотела, чтобы от нее все отстали и дали спокойно поработать.
Вернувшись с обеда и зайдя в свой кабинет, она застыла на месте... На столе сидел смешной ежик с яблоком на иголках, и лежала открытка.
– Опять! Как ему не надоело, неужели так тяжело все сказать словами?..
Они сегодня уже выяснили отношения, он подарил ей очередную открытку с такими пронзительными словами, что защемило сердце. Эти слова: «Я люблю тебя и с каждым днем все сильнее. Не уходи, Кать» – рвут ей душу. Как же хочется ему поверить, но нельзя, он врет, все время врет и только кормит обещаниями, все для того только, чтобы она представила правильный отчет на совете. Надоело! Она устала тащить на своих хрупких плечах этот камень по имени Зималетто. И уже все для себя решила!
Катя приблизилась к столу, повертела ежика – очень милый, но уже не греет, и закинула игрушку в стол. Затем взяла открытку и начала ее читать. Какие-то пошловатые стишки о любви, в которые она даже не стала вдумываться, просьба о разговоре и приглашение в кино.
Она задумалась, поговорить бы надо, чтобы объясниться окончательно. И так соблазнительно: кино, вместе, последний ряд для поцелуев...
– Пушкарева, – одернула тут же себя. – Хватит верить в чудеса, ты же слышала их разговоры. Нет и еще раз НЕТ! Представишь на совете липовый отчет и до свидания. Пусть эти махинаторы разбираются со всем сами. И дожидаться Жданова она не будет, и в кино не пойдет, пусть едет туда со своей невестой.
Катя снова углубилась в отчет, а через три часа, оторвав от компьютера слезившиеся глаза, решила, что уже пора сбегать, чтобы не пересечься с Андреем. Остальное она доделает завтра. Накинула пальтишко, обмоталась шарфом и вперед на волю, в пампасы!.. Распахнула дверь кабинета, но звонок телефона заставил остановиться. Как же не вовремя, но она все-таки взяла трубку.
– Алло…
– Катя, я жду тебя на стоянке в машине.
Она обреченно положила трубку.
– Ну что ж, вперед на Голгофу.
Выйдя к ресепшену, увидела Деда Мороза, попивающего чай с плюшками, и подошла попрощаться.
– Счастливо внученька! Осторожнее на дороге.
Помахав всем на прощание, Катя спустилась в гараж и подошла к машине Андрея.
– Извините Андрей Павлович, но я не смогу с вами поехать. Мне нужно домой, Николай должен помочь мне с отчетом. А вы можете пригласить в кино Киру Юрьевну, я, думаю, ей понравится. Опять же последний ряд, места для поцелуев… – это так освежает чувства.
Довольная собой, она развернулась, но тут же отшатнулась, чуть не упав, когда он одним движением выскочил из машины и навис над ней.
– Телепортация, он же сидел с другой стороны... – мелькнула у нее мысль.
Она видела Андрея разным: беззаботным и веселым, серьезным и сосредоточенным, вспыльчивым и злым, растерянным и бессильным, видела даже со слезами на глазах. Но таким разъяренным она его никогда не видела.
– Что за игры Катенька?
Невзирая на ее сопротивление, он подхватил ее на руки, запихнул в машину и пристегнул ремнем.
– Еще дверь заблокируйте, – съязвила она.
– Обязательно, – и Жданов заблокировал дверь.
– Андрей, прекрати! Я все равно не пойду с тобой в кино.
– Отлично, мы снова на «ты». Успокойся Катя, я просто хочу с тобой поговорить, а потом отвезу тебя домой.
Катя вдруг вспомнила напутствие Деда Мороза и испугалась. В тот момент она решила, что дедушка предупреждал о гололеде. Но вдруг он говорил об аварии? Если по дороге они начнут выяснять отношения, то, возможно, могут разбиться.
– Нет, Андрей, давай вначале ты довезешь меня до дома, а потом мы спокойно поговорим.
– И ты не сбежишь? – он недоверчиво смотрел на нее.
– Нет, клянусь! – Катя, сделав над собой усилие, улыбнулась.
Автомобиль легко тронулся с места, Катя откинула голову на подголовник кресла и прикрыла глаза.
***
Андрей доехал до дома Кати, но во двор не заехал, остановился в соседнем сквере. Им надо спокойно поговорить, а во дворе всегда кто-то мешал. Он поглядел на Катю, спит, как же он ее измучил, бледное лицо, синяки под глазами. Ничего, осталось потерпеть чуть-чуть и она отдохнет. Они вместе отдохнут!
Он провел рукой по ее щеке, потом коснулся губами ее губ, она сквозь сон ответила. Поцелуй углубился, Андрей начал возбуждаться, вот его рука расстегнула ее пальто, и легла на ее грудь... Опомнился он от толчка в живот, Катя яростно выдиралась из его объятий.
– Не смей!
Отвернувшись, Андрей ждал, когда Катя приведет в порядок свою одежду. Вспомнил напутствие Малиновского, устроить Кате незабываемую ночь. Да он бы сам устроил себе незабываемую ночь, без всяких уговоров, но как же уговорить Катю…
– О чем ты хотел поговорить?
Он обернулся, Катя сидела выпрямившись и в упор смотрела на него. Андрей стушевался, вот как ему озвучить весь этот бред Малиновского про Деда Мороза, а она, возможно, ждет признания в любви и предложения.
– Кать, мне тут рассказали, что наш приблудный Дед Мороз пообещал исполнить любое твое желание, – он усмехнулся, сам не веря, что это произносит. – Это правда?
– Да, это правда. Но, Андрей, почему ты этим заинтересовался, ты же не веришь ему? – Катя изумленно смотрела на него, такого вопроса она явно не ожидала.
– Ну, после истории с Клочковой у меня появились некоторые сомнения. А в нашей ситуации надеяться остается только на чудо, – Андрей смутился от своих слов и отвернулся к окну.
– Что же ты, Андрей, хочешь, чтобы я попросила у Деда Мороза?
– Понимаешь, у Ромки возникла идея, чтобы ты попросила избавить Зималетто от всех долгов, – выговорив этот бред, он облегченно выдохнул.
Кате стало обидно, почему все пытаются ее использовать, это же ее желание, она могла загадать что-то для себя. Да она и собиралась попросить у дедушки влюбить в нее Андрея...
– Так это Романа Дмитриевича идея, – протянула Катя. – Почему же он сам ко мне не обратился?
– Не знаю, может ему неудобно тебя просить. У тебя же, наверно, были свои желания. – Андрей смущенно улыбнулся.
– Да, были, – и глядя ему в глаза требовательно спросила. – А ты, что же, с моими желаниями не считаешься?
– Катя, – Андрей явно растерялся от такого вопроса - в лоб, – Мы же любим друг друга. Я думал, что мы будем вместе, как там говорится, и в горе, и в радости...
Катя ничего не ответила ему, она глядела на улицу и о чем-то размышляла. Андрей забеспокоился.
– А о чем ты хотела попросить Деда Мороза?
Но Катя так задумалась, что его уже не слышала. Она как-то сразу поверила, что этот Дед Мороз настоящий. Было в нем что-то запредельное, как будто волшебство из другого измерения заглядывало. И Вике он действительно помог, если, конечно, это не простое совпадение. Но нет, она в него верит! Но что бы было, если бы Дед Мороз выполнил ее желание и заставил влюбиться в нее Андрея, как она мечтала? Они бы были вместе. Но как бы она с этим жила, зная, что его любовь ненастоящая. А такой придуманной любви у нее было достаточно, вначале с Денисом, теперь и с Андреем, хватит.
Нет, Катя не станет желать ответной любви от Андрея. Хотя очень-очень этого хочется…
Но почему она должна спасать людей, которые ее постоянно оскорбляли и унижали? Кира, Вика, Роман, Милко, Урядов – сколько всего она от них вытерпела. Но с другой стороны, есть Павел Олегович, который всегда ее поддерживал, есть ее подруги, которым плохо придется без работы, есть много других сотрудников, которые зависят от процветания Зималетто. И еще есть ее вина, да она тогда была простой секретаршей, но ее предложения и ее безоговорочная помощь Андрею поспособствовали банкротству Зималетто.
Пока Катя размышляла, Андрей боялся пошевелиться, понимая, что сейчас решается его судьба. Но вот она повернулась к нему и улыбнулась.
– Ну что, Катя, решились? – от волнения он перешел опять на «вы».
– Да, Андрей Палыч, я сделаю это. Но взамен, вы должны выполнить мою просьбу.
– Все что угодно, Катюш!
– Опрометчиво, Андрей Палыч, а вдруг я захочу, например, ваши акции?
– Думаю, этими акциями ты распорядишься лучше меня.
– Не бойтесь, у меня желание попроще. Я хочу после Совета уволиться из Зималетто.
– Нет, Катя, ты не можешь бросить меня! – Андрей умоляюще посмотрел на нее.
– Могу, Андрей Палыч, и хочу. Это мое условие, – она вылезла из машины, наклонилась, заглянула Андрею в глаза и добавила. – Впрочем, чуда может и не произойти, вдруг Дед Мороз ненастоящий. Вы как хотите Андрей Павлович?
Катя развернулась и пошла к дому. Андрей смотрел ее вслед, осознавая, что он без нее не может, что он влюбился, первый раз в жизни влюбился и в кого – в Катю Пушкареву...

_________________
Все мои фики тут https://archiveofourown.org/users/Bathilda

-4-

«Пойди, найди тут дедушку! - слегка раздражается Катя, когда оказывается, что и в пошивочном цехе его нет. Все говорят: да, был недавно, но потом двинулся дальше. - Куда дальше? Дальше уж некуда! Если только к диггерам подался, совсем сдвинувшись... И немудрено: все лезут со своими желаниями, а желания у людей подстать им самим... Бойся, Дед, желаний человеческих...»
Настроение у Катьки после вчерашнего разговора с Андреем было в крайней степени мизантропическим, да и терпение уже кончалось. «Только б хватило выдержки, только б хватило! - сжимала она кулачки, глубоко и медленно дышала, поднимаясь в лифте на свой этаж. – Только б Дед не обманул! Ей неловко, да, нагружать его таким финансово отягощенным и юридически сложным своим желанием, но он сам предложил! А другого ничего ей не нужно... то есть, раньше было нужно, а теперь... А исполнение того, что она задумала, было б спасением, конечно: для компании, а, значит, и для нее. Скорей, скорей загадать, пока она еще может быть верна себе, той, которая не до конца истлела влажной ветошью, брошенной в затухающий мусорный костер. Скорей бы закончить эту киноэпопею под названием «Катя-дура-2», иначе она за себя не ручается, уже не раз убийственно-самоубийственные мысли заглядывали в помраченное сознание. Вот вчера, например, перед сном, она представляла себе, как заварит им всем троим чайку с аконитом. Очень подходящий цветочек для их спаянной гнусными тайнами друг от друга троицы, цветочек, который символизирует преступление, словесный яд и холодность. Преступление – это ее, Катькина часть, а остальное – мальчикам. Так ярко представила себе: сначала ее ненаглядный меркантильный Казанова со своей красноречивой вице-белкой, поставляющей орешки для Золушки, выпьют ароматного настоя и почувствуют, как изменяют им их совершенные тела, а потом уже она сама... Папа всю жизнь боялся, что дочь отравится этой красивой «синеглазкой», Катю всегда к ней тянуло. «Волкобой» еще называется в народе... и «козья смерть». Вот второе название ближе к истине, козлики мои, какие из вас волки, ну, в самом деле... Хорошо, что зима, честное слово, из цветов лишь инеевая поросль на окнах, и то в подъезде! Куда ж ты, дедуля, запропастился?»
Дед Мороз обнаружился на половине Милко, обсиженный моделями, как памятник Достоевскому у Ленинки голубями. «Все они, любители-энтомологи, даже ледяные старики!» - подумала Катя и тут же одернула себя, - а, может, он просто по внучке соскучился! А эти девочки-снежинки ему напоминают о ней... Интересно, а какие желания у этих стрекоз милковых? Лопать пирожки и не поправляться? Или выйти замуж за обеспеченного муравья, который позволит петь и плясать в любой сезон, какое б зималетто ни стояло на дворе? Или выйти в свет многомиллионным тиражом, запечатленной в глянце, а то белый мрамор и холст-масло – это ж нынче вовсе не предел мечтаний, да и не для мрамора этакая костлявость, если только зодчий не захочет вылепить гложущую тоску…
Шелест стрекозиных крыльев стих, когда из-за портьер показалось насекомое настолько жалкое, что у летающих хищниц даже не активировался аппетитно-захватнический центр в нервных ганглиях: тля. Зато Дед Мороз тут же стряхнул девчонок с себя привычным жестом, будто шубу от налипшего снега очистил:
- Внученька! Я ждал тебя.
Катя не сдвинулась с места: нельзя за флажки. Дед Мороз сам направился к ней под недовольное нытье обитательниц этого храма высокого тряпичного искусства.
- Пойдем, побеседуем? Где тут можно спокойно поговорить?
В качестве беседки Катя хотела предложить женский туалет, но вспомнила, что там общественный променад, а вернее, проходной двор. «Интересно, а почему в этой компании никто не додумался сделать комнату свиданий? Была б самым востребованным помещением, судя по всему. Жданову б не пришлось за гостиницу платить, нарушая режим строгой экономии, и чувствительных консьержей Малиновского до инфаркта доводить. Упущение! А так проводил бы свои сеансы … - слово так и не выговорилось, даже мысленно, - не отходя от партийной кассы».
- Давайте в конференц-зал пойдем, - можно жить, пока твои мысли никто не слышит.
- Вот, присаживайтесь, дедушка, - сказала Катя, делая старику подсечку стулом под колени, скрытые под шубой цвета глубокой свекольной сладости.
- Вот это стул, на нем сидят, - продекламировал Дед Мороз, игнорируя Катину заботу. – Вот это стол, на нем лежат.
Бодрый старик легко подпрыгнул и растянулся на столе, потягиваясь, как кот, который меняет положение с «сон на левом боку» на «сон на правом боку». Похлопал ладонью по столу рядом с собой:
- Приляг, внученька, в мускулюс глютеус правды нет.
Когда бы в другой раз, Катя, может, и удивилась бы чему, и усомнилась бы, и застеснялась бы... но не сегодня. Она, - о, ужас! – не снимая обуви, наступила на стул, а с него забралась на стол и улеглась рядом с Дедом.
- Правда, хорошо, внученька?
Они лежали на столе и смотрели в потолок. Что там видел Мороз, Катя не знала, может на его сетчатке еще отображались угловатые контуры живых манекенов, а может он видел внутренним зрением свой заснеженный, в ледяной дымке город – воспоминания, навеянные пускающим пар огромным утюгом в руках Ольги Вячеславовны. Перед ней же вырисовывалось лицо Андрея, узнавшего, что компания спасена. Это было горько-сладкое видение, от которого еще сильнее заныло сердце, причем не только в груди – везде, будто оно тогда разорвалось на тысячи маленьких кусочков, распалось на атомы – крохотные сердечки колибри, и взрывной волной их раскидало по всем закоулкам невеликого Катиного тела. Теперь они болели, вибрируя, в кончиках пальцев, в икрах, в животе, в губах, над бровями.
- Хорошо, дедушка. Живым все хорошо.
Дед усмехнулся, то ли узнав цитату, то ли не поверив, повернулся на бок. Катя сделала то же самое.
- Ну, говори свое желание, красавица моя!
«А может и правда… загадать красавицу? Все равно ж родилась сосудом греха, так пусть хоть он красивым будет. А то ведь безобразный сосуд греха – это ж высочайшая из насмешек, самая злая».
Представить себя красивой у Кати воображения не хватило, да и зачем, в сущности? Даже если он… она никогда уже больше ему не поверит. Красивая – тем более не поверит.
- Хочу, чтобы «Зималетто» рассчиталось с долгами... Сможете, дедушка? У нас приличные долги!
«У нас», - горло перехватило, но Катька нещадно смяла комок шейными мышцами, продавив его вниз, под связки, а дальше сам скатится в грудную клетку под действием силы тяжести, тяжелый-то такой, будто из свинца. Пусть будет там, вместо сердца.
- Я все могу. Ты договорила?
- И пусть процветает, всегда! Что бы там и кто бы там... Во веки веков!
Выдохнула. Стало легче уже от того, что сформулировала. Пусть процветает и будет счастлив.
- Дай мне руку, девочка.
Дед смотрел на Катю горячими карими глазами. Где она уже видела такие? Разве что в зеркале. Какие у него, оказывается, глаза – не молодые, нет, вневозрастные. В них пляшет неугасающий озорной огонек, огонек азарта и интереса, любопытства и страсти... Надо же, кто-то способен любить род человеческий страстно? Так, чтобы дарить, и дарить, и дарить каждый год ему, и одаривать бесконечно? Счастливчик, он нашел себя в этом служении, когда желания совпали с возможностями. Не каждому дозволяется делать подарки.
Как только их ладони разомкнулись - большая горячая дедова с сухими островками мозолей, с бугристым, изуродованным ногтем на мизинце, и маленькая, еще не потерявшая девичьей пухлости, Катина, - из-за дверей послышался шум. Кажется, в разноголосом хоре женсовета на этот раз солировала Света. Хлопнула дверь в президентский кабинет:
- Андрей Палыч, вы не поверите! Одномоментно из всех торговых точек на наши счета поступили огромные суммы, будто у них вся коллекция продалась! Да еще с наценкой! И банки все как один прислали подтверждения, что могут увеличить нам сумму кредитов...
Ответом ей сначала была тишина. А потом голос Малиновского дребезднул не слишком массивные офисные двери:
- Уррра, Жданчик! Я знал, я верил в тебя! Ты же такой мущщщина, это что-то!!!
Катя не слушала больше вопли и шорохи из-за дверей, она изумленно смотрела на Деда Мороза, привстав на столе.
«Эк, подскочила, неваляшка! Видать грузило, которое ее все грузило, сместилось в пятую точку, позволив этому телесному объему малой плотности принять вертикальное, предусмотренное конструкцией, положение».
- Это еще только морозные цветочки, ледяные ягодки будут позже. Никамогодки... – сказал вслух и улыбнулся.
Катя открыла рот, чтобы хоть что-то сказать, но дверь в конференц-зал распахнулась, и в нее вихрем влетела Танюша.
- Дедуля, там к тебе человек! С такооой хреееенью-у-у-у... – Таня выпучила и закатила глаза одновременно, этот офтальмо-трюк умела делать только она.
У ресепшн толпился народ. Все разглядывали нечто, не имеющее постоянной формы, зато обладающее переменным цветом и плотностью.
- Что это за фигня? И как она здесь оказалась? Мимо меня! – чесал затылок Потапкин.
- Электросани, - спокойно, не отрываясь от спиливания края ногтя, грозящего сломаться, сказала Тропинкина.
- Да какие ж это сани? – не унимался Потапкин. – Где ты вообще видишь средство передвижения?
- Сани. Просто у них форма тессеракта, - Маша оторвала взгляд от подлого производного эпидермиса, способного похлеще Федьки испортить настроение, и, глянув на смолкшую публику, пояснила, - Ну, октахор, если по-древнегречески.
Все продолжали безмолвствовать, переводя глаза с нечта, называемого санями, на владетельную принцешн оранж-ресепшн.
- Ну, вот что я сейчас непонятного сказала? – Машка отбросила пилку и поднялась. – Восьмиячейник, тетракуб. Куб в четырехмерном пространстве. Вот одна гиперплоскость, вот другая. Всего их восемь. Не?
Молчание все так же было ей ответом.
- Ну, что могу сказать, познающая система должна быть шире познаваемой, иначе затык.
Вошедший Дед Мороз нарушил гробовую тишину, издаваемую слишком узкой для тессеракта, несмотря на обширный состав, познающей системой.
- Ого, какая красота! И какие комфортные! Наконец-то своих девчонок отпущу ягель пощипать.
- Почему девчонок? – удивилась на этот раз Машка. Нельзя, наверное, быть специалистом во всех областях... Хотя, есть такие, кому все удается: и борща наварить, и раствор намесить, и троллейбус водить, и фик сочинить, и... - Они ж у вас все рогатые!
- Дык, я и говорю: девчонки! Парни-то на зиму рога сбрасывают. Только на бабах мои сани и держатся, как и все в этом мире, впрочем. Ну, пока, мои дорогие. Пора мне. Дела у меня. Свои.
Все загалдели, зашумели, кто целоваться лез, кто вилял хвостом, кто тянул волшебника за руку, кто за бороду дергал в надежде, что волоски в ней волшебные, кто в карманах незаметно шуровал, кто и не в карманах: Дед резко отклячил зад и запахнул полу своей шубы поплотнее. Еле вырвался. Уселся в новехонькие сани, подал голосовую команду «Э-ге-гей, залетные!», чем приемисто искривил пространство-время, только его и видели.
*****
- Кать, тут такие новости, не поверишь! – Колькин голос в трубке наполнен восторгом и удивлением ребенка, обнаружившим утром под елкой живого щенка в корзинке. Самого настоящего, с розовым пузом, холодным носом, мягкими ушами и лужицей на подстилке. – Мне адвокаты прислали бумаги, из которых следует… - театральная пауза.
- Почему, поверю, Коль, - устало говорит Катя, - я всем и всегда верю, как…
- Да будет тебе по вере твоей! – не сдается Колька. - Процесс «Никамода» против «Зималетто» завершен, все именно так, как ты и хотела! Но в такие сроки? Ничего не понимаю!
- Коленька, пришли мне их, документы те, пожалуйста, на работу. Хорошо? Прямо сейчас. Очень тебя прошу.
- Зачем, Пушкарева? Может, мы еще немного… того?
- Коль…
- Понял. А будет ли мне что по понятливости моей?

****

- Кать…
Рука дрогнула, подпись под вторым, не фиктивным – надо же, и тут двойная документация! - заявлением об уходе получилась кривая. Наверное, здание построено на месте пересечения каких-нибудь энергетических полей или силовых линий, и трудно понять, какая из параллельных реальностей - продолжение твоей прежней жизни, все перемешалось, сплелось в клубок. И уже пора, пора дематериализоваться – в этой, отдельно взятой системе, материальный объект под наименованием Катя Пушкарева отжил свой срок, и пусть теперь силовая линия всосет его, переварит в чистую информацию, позволит стечь ей в узел структурной решетки, откуда потом родится что-нибудь новое, совсем другое. Звезда? Вот бы стать звездочкой, хоть махонькой… лежать на мягком бархате небесной черноты и не бояться одиночество, потому что звезда ж ведь… обусловлено. Бред… но как же хочется сейчас исчезнуть, раствориться!
Не поднимать сразу глаза на него, не поднимать! Сначала вспомнить все, что потом нужно будет непременно забыть. Но сейчас необходима хорошая память. Луной, гад, клялся! Любимую ее подружку в сообщницы взял… Кругом предательство.
- Да, Андрей Палыч? – посмотрела-таки. И снова удивилась себе: все еще прекрасен и желанен? Убогая ты, Катька, урод! Роман Дмитрич ведь прав – это не насмешка, это просто диагноз, как сколиоз. И твоя некрасота – всего лишь внешняя стигма, признак аномалии развития всего твоего существа. Нормальный человек разве мог бы продолжать любить это… артистичное чудовище. У тебя врожденное искривление души, монстрофилия. Неизлечимо. Инвалидность 1 группы.
- Кать, это же ты? Ты сотворила это чудо с «Зималетто»?
Смешок, вырвавшийся сквозь онемевшие от плотного сжатия губы, был предтечей истерики. О, да, сотворившая чудо - загадала правильное желание! Вот если б действительно смогла как та, из спектакля, научить этого слепого и глухого хотя бы одному понятию - «человек», «живой человек», тогда бы – да, это было б чудо.
- Это не я, это Дед Мороз. Когда будете в следующем году писать с Роман Дмитричем ему письмо, не забудьте поблагодарить.
- С Роман Дмитричем?... Кать! – прошел в каморку, сокращает, сокращает расстояние… Остановить!
- А у меня для вас, Андрей Палыч, еще одно… чудо. – Катя резко, как защиту, выставляет перед собой папку с документами. – Все вернулось на круги своя. Компания «Зималетто» снова принадлежит вам, ей больше ничто не угрожает… ни мое непостоянство, ни Зорькина коварство…
- Вы о чем, Катя? Я ничего не понимаю! – А папочку все же открыл, читает… Ну, пусть читает. – Что это? – Берет верхний листок, вглядывается в него, словно там весь лист мелким почерком, а не несколько коротких строк.
Да он же тупой, Катя! До него ж доходит, как до жирафа – шея длинная, резьба мелкая, ну, что ты в нем нашла?
Можно подумать, искала… Можно подумать, логика, анализ и здравый смысл хоть что-то решают в этом вопросе… Любовь – это несчастный случай, у нее вот – на производстве и с тяжкими последствиями. Кому-то повезет лишь ногу сломать, кому-то не повезет – шею, у кого-то лишь палец под иглу попадет, кого-то через всю грудь прошьет зигзагом. Хотя с какой стороны на везение смотреть.
- Катя… - голос какой-то… упавший? Сдавленный? Что с ног сбило, придавило-то что? Радость? Дошло все, интересно, или только то, что это заявление «по собственному желанию»? По собственному горячему желанию.
- Да, по традиции, Андрей Палыч, заявление тоже написано в двух вариантах. Одно для вас, другое для отдела кадров. Это – для вас, второе - среди реальных документов, там, дальше. Ну, надеюсь, теперь все. Я же могу быть свободна?
- Андрей, вот ты где! – Кира влетает в каморку со скоростью «Сапсана», за ней, чуть отстав, «Невским экспрессом» и «Красной стрелой» родители Андрея.
- Катя, подожди, - успевает шепнуть помощнице встречающий поезда, совсем не так, как пароходы, на перроне жених и сын, два в одном, прижимающий к груди папку с документами, как букет, который передумал дарить.
Вежливые приветствия - ассорти из теплых искренних и прохладных надменных слов. Кирин взгляд – горчица в баночке. Отличная сервировка.
«Как вы вовремя, дорогие мои! - по-настоящему рада им Катя. – Как никогда! Сегодня сбываются все мои мечты – раствориться в пыли коридора так, что никто и не заметит, не схватит за руку, не задержит. Просто уйти. Какое счастье».
Его уводят, заботливо конвоируя с трех сторон. Да, слабонервных, способных умереть от радости, что компания вернулась, и больше не нужно торговать собственным телом, отдавать его на поругание недоженщинам, просьба удалиться. Железным ледям нужно закончить их дела. Что он там пытался сказать взглядом? «Не уходи?» О, нет, больше на воображение полагаться не стоит. И словам-то верить нельзя, и… губам, а уж взглядам и подавно. Так, теперь быстро.
Покидала игрушки в пакет, туда же инструкцию, открытки, чтобы следов не оставлять. Все вроде? Прощай, каморка. Ты долго была мне райским тропическим островом. Не твоя вина, что случилась атомная зима.
Подвесила пакет на перекладинку вешалки, прикрыла его пальто Андрея. Никому не придет в голову рыскать в его одежде сейчас, а будет одеваться – увидит. Пусть сам утилизирует био-отходы операции на сердце. Провела рукой по ткани пальто… И ты прощай, я и тебя любила.
****
- Президенту компании «Зималетто», страдающему редкой формой склероза, герою и великомученику Жданову Андрею Павловичу от монстра, мисс Железные Зубы, страшилки Пушкаревой Е.В. Заявление. Прошу уволить меня с должности терминаторши и по совместительству «прелестной подружки» президента по собственному желанию. Число, подпись. – Малиновский прочитал текст вслух, аккуратно отложил лист в сторону. – Стиль до боли знакомый. Это пародия на какого-то известного писателя?
- До боли… Вот оригинал, если с памятью твоей что-то стало. – Андрей подвинул другу стопку помятых листков. – Можешь освежить впечатления. Сильно написано, кстати! Я тогда не вдумчиво читал… Но если встать на место Кати…
Малиновский посмотрел в черные дыры ждановских зрачков, потом перевел взгляд на бутылку, которую даже упертый оптимист не назвал бы полной, снова на Жданова.
- Ты меня слегка пугаешь, Андрюша, – сказал и подвинул инструкцию к себе, побежал по строчкам… - Тихостью своею. Такое обычно бывает перед бурей.
- Я сам себя пугаю, Малиновский. Знаешь чем? Эмоциональной тупостью. Вот понимаю умом, что случилось страшное, а душа отказывается чувствовать боль или еще что-то… что там я должен был бы чувствовать? Я недочеловек какой-то, Малиновский…
- Я это всегда и говорил! – Роман дочитал, аккуратно положил свое произведение на стол, налил себе тоже. – И за что тебя так бабы любят? Ты же черствый!
- Любят…
- Любят! Ты посмотри! Она ж все знала, оказывается, а желание-то Деду Морозу какое загадала? Фантастика! Ой, а может здесь какой подвох? «Зималетто» вдруг окажется избушка ледяная и растает, как весна придет, а у Зорькина Никамода» лубяная. А на нас с тобой сейчас сверху смола польется и перья белые поналипнут…
Малиновский опасливо огляделся.
- А я-то думал, почему Катюшка меня все взглядом прожигает! – вдруг вспомнил он и разочарованно вздохнул. – Даже понадеялся, может и в меня тайно влюбилась? Ведь столько огня было в этих иллюминаторах! Как пожар на атомной подлодке!
Андрей стукнул ногой по стулу, на котором сидел насмешник, и тот чуть не упал.
- Прекрати! Зачем, зачем ты продолжаешь издеваться над ней и сейчас? Она ушла, уволилась, ничего себе не взяла, ничего не отдала Зорькину, как мы себе навоображали, а ведь могла бы… после этого… - Андрей стукнул пальцами по листкам с инструкцией и они разлетелись по столу. – Что она тебе сделала плохого, что ты так к ней?
Малиновский молчал, наблюдая за разгорающимся пламенем в глазах Андрея. Не осторожничал, нет. Он просто любил смотреть. И видеть. И не показывать.
- Я еще тогда, когда прочитал эту дурацкую инструкцию, подумал: за что? Ведь в этом твоем потоке сознания все слишком зло, гипертрофировано, преувеличено! И все не так.
- Что не так, Андрюш? Твое отвращение преувеличено?
- Да! То есть, нет! Оно было, было! - Андрей дернул рукой, и стакан чуть не полетел со стола, - просто это не то отвращение. Я был противен сам себе, обманывая ее, подыгрывая тебе, а отражено-то другое. И про нее… Почему ты, Ром, так жестоко …а? Тебе что, и правда Катя видится некрасивой? Настолько? Ты ее будто ненавидишь.
Роман поставил два стакана рядом и разлил в них поровну остаток содержимого бутылки.
- Выпьем за трезвость взгляда на окружающий мир, ммм?
Чокнувшись со стоящим на столе стаканом Андрея, выпил, не дожидаясь друга.
- Ты хочешь сказать, что я слеп? Пьян? – Андрей не притронулся к своей порции.
- Ты пьян ею, слеп к себе. Хотя… если б я был прав… Тебе ж не Катю сейчас жаль, себя… брошенного ею, оставленного. Вот сидишь и жалеешь, а что не побежал к ней прощения просить? Сказать, что я развлекался, а ты совсем не так думаешь. А? Может она там вены себе режет? Ты же не о ней опять думаешь!
Руки у Андрея задрожали, пальцы скрючились, он рванул Малиновского за воротник, подтянул совсем близко к себе, зашептал, крича:
- Я не бегу только потому, что у меня нет ни одного слова в запасе, которому бы она теперь поверила. Ни одного! Она никогда не простит меня. Слышишь! Из-за этой инструкции, из-за моей подлости, глупости, идиотизма.
Бармен, наблюдавший за их столиком, проходя мимо коллеги, пропел: «Все стало вокруг голубым и зеленым…» Тот обернулся, оценил накал страстей и кивнул: «Ах, река, река родная…»
- И вены – это не про Катю. – Андрей толкнул Малиновского на спинку стула. - Ты прав, я думаю именно о себе, как я без нее… и не в Зималетто дело, оказывается. А вот она… она никогда не оставит своих родителей.
- Это да. В этом ты прав.
- К тому же, мне сначала нужно поговорить с Кирой. Я ее жду, она с мамой сейчас, как освободится - приедет.
- А, так вот почему ты тут… мужаешься.
Они долго молчали, прежде чем Роман снова заговорил.
- Какой же ты счастливчик, Жданчик! А я б на твоем месте пошел к ней все равно.
Малиновский сказал это так, что Андрей поднял голову, внимательно посмотрел на друга.
- Все ж изменилось? Зачем тебе врать ей теперь? Какой смысл? – Роман встал, собрал зачем-то бумажки, положил во внутренний карман своего пальто. – Скажи ей, что исполнял все по моей инструкции, потому что сам терялся… перед тем, что тебя накрыло. Потому что не верил сам себе. Так проще действовать слабым, не познавшим себя личностям – по указке. А я написал все это из зависти. Зависть, Андрюх, это ж движущая сила любого преступления, если вдуматься. Ну, разве что кроме удара мужа чугунной сковородкой по башке, когда он опрометчиво спиной повернулся. Это не от зависти… Сечешь?
Он уже уходил, когда Андрей вдруг встрепенулся, выпутавшись из липкой паутины Романовых шуточек, и почти закричал вслед:
- Какая зависть, Малиновский? К чему?
- К Пушкаревским человеческим качествам, конечно. Мы ж по сравнению с ней червяки земляные. – Улыбнулся, изобразил руками нечто извивающееся. – А ты что подумал, Андрюш?
****
Когда подъезжал к Катиному двору, в ушах еще звенел Кирин голос: «Убирайся к чертям!» Спасибо ей за благословение, он был рад и к чертям, лишь бы убраться. Андрей ведь ей предложил: «Хочешь, уйду, чтобы тебе легче было? Пусть Сашка президентом. Или акции – вы можете забрать свою долю…» Но она только рукой махнула – нет, ничего я этого никогда не хотела, и Сашка тоже… Это все был блеф – всегда блеф, манипуляция, игра.
Есть ли хоть что-то настоящее в этот призрачном мире?
Сначала Валерий Сергеич сказал по телефону, что Катя еще не пришла. Спокойно сказал, приветливо. Жданов просил ничего не передавать, сам перезвонит. Наверное, она не захотела идти домой сразу. Он бы тоже не пошел… А куда бы пошел? Пить? А Катя… Куда она могла пойти? С тех пор, как звонил, уже часа два прошло, а теперь у Пушкаревых все занято и занято. А Катин телефон отключен. Вышел из машины, направился к подъезду, а потом притормозил. Нет, он не хочет заходить к ним, он хочет выманить Катю на разговор из дома. Лучше они поговорят наедине, в его машине. Да, в его машине будет лучше. В его машине, в которой он врал Кате, так мучительно не желая врать, клялся, раскаиваясь в клятвопреступлении уже в момент проговаривания клятвы… Сел на качели, стал смотреть на окна.
- Не холодно ль те, девица, не холодно ль те, красная?
Андрей вздрогнул, когда соседние качели ржаво крякнули под тяжестью Дедморозовской туши.
- Ой, не толще некоторых будем! Это у меня шуба объемная, не могу ж я в таком тоненьком пальтишке, как у тебя по циклонам-антициклонам разъезжать! Мне обострить остеохондроз не улыбается. Да и дресс-код обязывает, хотя Милко ваш одно веселенькое платьице навязывал.
- Привет, Морозко, - подыграл без энтузиазма Жданов волшебнику.
«А сказали, отчалил уже».
- Захотел – улетел, захотел – вернулся. Забыл тут кое-что. Не доделал.
Жданов проигнорировал мысль о том, что Дед Мороз как-то очень впопад отвечает на его мысли, провожая взглядом машину скорой помощи. Реанимационную. Она остановилась у подъезда Пушкаревых. Андрей снова набрал их номер, снова занято.
- А чего не доделал, дражайший? – начиная нервничать, спрашивает Андрей, пытаясь вежливо поддерживать разговор. Как-никак он Деду обязан. Рука дрогнула, телефон упал в снег. – Глядишь – хорошо ли метели дороги в Москве занесли, везде ли ледовая корка покрыла собой тротуар?
Дед Мороз весело засмеялся, сильней оттолкнулся валенками от утрамбованного детскими ножками снега под качелями, со скрипом уплыл назад и вверх.
- Это не я дрожащий, это ты, - красно-белая фигура раскачивается перед глазами – туда-сюда, как маятник на огромных новогодних часах в каком-нибудь парке развлечений, украшенный главным символом зимних праздников – портретом добродушного седого старика. - Только ведь не от мороза моего тебя трясет, другой холод в твою душу проникает. Что, никак не дозвонишься?
Тик-так, тик-так…
- Да, на телефоне кто-то повесился.
- Будто бы это единственный способ…
Жданов резко вскинул голову и вгляделся в лицо старика. Да какой он старик? Разве старики так смотрят? Андрей поднялся с качелей, снова обернулся на мелко каменистый шорох шин по дороге, посыпанной темной серой крошкой. Тоже медицинская машина, только какая-то странная. У подъезда собрался народ, как собираются вороны на обочине дороги в том месте, где автомобили объезжают труп сбитого зверька.
- Поблагодарить хочу тебя, Морозко, что Катино желание исполнил. Не для себя она просила – для меня.
Тик-так, тик-так…
- Э! Не меня – ее благодари. Мне приятно было, да и не трудно совсем: денежные долги, здоровье, даже воскресить кого – ерунда. Иной раз такое загадают… Вот, вдохновения одна просила в прошлом году, а оно ж у нее не само по себе возникает, а в связке… да еще при всех отягчающих… Ох, я намучился, пока придумал, как ей его подарить, такую комбинацию провел – рассказать – не поверишь! Но так получилось здорово, весь год радуюсь… Так что, нет, не благодари. Это было Катино желание.
- А можешь выполнить еще для нее? То, которое она не для меня загадала бы? Я узнаю у нее – выполнишь?
Тик-так, тик-так…
- Нет. Ее желание – больше не могу. Не положено. Но есть еще твое, могу твое исполнить.
- Да? – Андрей остановил качели, даже не почувствовал холода железных трубок, схватил деда за руку в замшевой варежке. – Правда?
- Луной клянусь, - сказал Дед Мороз, с умилением наблюдая, как страстно пальцы вопрошающего терзают его десницу, но Андрей не услышал ехидных ноток в его голосе, он сосредоточенно соображал: как, как правильно попросить?
- Пусть Катя будет счастлива.
- Тьфу, ты! – в сердцах вырвал руку дед. – Конкретнее! Это слишком емкое и индивидуальное понятие. Мне вот для счастья надо совсем не то, что тебе или Кате.
Отодвинул Андрея в сторону, снова стал раскачиваться.
- Ну… Пусть никто и никогда не обидит ее больше, не обманет… не скажет ей… потому что это не так, ведь люди дураки и слепы! Ну… ты же не можешь не знать, что девочкам нужно для счастья! Ты скольких девочек осчастливил?
Тик-так, тик-так…
- Знаешь, ты тоже вон скольких осчастливил, а все еще сомневаешься! С девочками знаешь… никогда не угадаешь! Четче заказывай! И резче!
Дед Мороз качается все выше, словно на взлет пошел.
- Хорошо, хорошо, сейчас… Сделай, чтобы ее жизнь изменилась, как в сказке! Что было плохого – стало хорошим! А хорошее – оставь. И вот прям, чтоб сказочно, как сегодня с «Зималетто»! Чтоб так не бывает, но с ней случилось – чудеса, а она б сама себе не верила, но была счастлива!
Тииик-тааак, тииик-тааак…
- Все б вам на меня свалить! Никто ничего сам делать не хочет! Придумывай сказку им… Сказки – они ж… Бажов – одно, Гофман – другое, русские-народные – отдельная история… - Начитанный Дед Мороз почему-то подхихикнул, причмокнул, - русские-народные – они ж знаешь какие бывают? Персидские отдыхают! Хочешь русскую-народную скабрезно-хороводную для Кати?
Но заказчик не слушал и не слышал, что рассказывает про свой товар разудалый коробейник.
- Сказку, дедуля, сказку хочу для Кати! – обрадованно, что все-таки как-то выразил свою мысль, настойчиво повторял Андрей, повышая голос, чтобы до волшебника дошло, а то вдруг у него в ушах ветер свистит?
Тииик-тааак, тииик-тааак…
- Ладно, - резко затормозил Дед Мороз, оставляя на снегу две борозды пятками, странно, что искру не высек. – Понял. Желанья ваши… Хорошо, когда они вовремя, без опозданий.
У подъезда грохнуло, скрипнуло, охнуло, Андрей обернулся и вдруг заметил выходящих из дверей Катиных родителей, мама зажимала рот накинутым на плечи платком, папу не разглядел. Жданов почему-то оглянулся на своего собеседника, но того уже не было, то есть, вообще, даже следов вокруг в сугробах не осталось. От этого стало муторно. Неверным шагом направился к подъезду, чувствуя лютый мороз в грудной клетке.
Люди говорили вполголоса, но в тишине морозного вечера отчетливо слышится каждое слово.
«Говорят, две упаковки таблеток…»
«Врачи даже не пытались, а чего пытаться-то, когда и пытаться нечего...?»
«Да еще утром видели живьем, а теперь вот – был человечек – и нет человечка».
Из подъезда медленно выплывали носилки с каким-то темным кульком. Не слишком крупным… Бабки и другой народ низко загудели и умолкли, расступились, шурша джорданом курток и пуховиков.
По сердцу, как по стеклянной банке, в которой замерзла вода, прошла трещина, от боли потемнело в глазах: Катя?
Страшная мысль разверзлась перед ним космической пустотой, но Андрей продолжал двигаться прямо в эту пустоту, не понимая, что служит ему опорой. Неверие, что этот кошмар происходит наяву, вот что; он ступал по скользким кирпичикам тех фрагментов сознания, до которых еще не дошло. Он протиснулся, раздвигая плечом, как ледокол носом торосы, человеческие нагромождения, вставшие на его пути к раскрытому чреву перевозки. Санитары с грохотом вдвигали носилки внутрь.
- Стойте! – его голос не был его голосом, это сказал кто-то другой, но, очевидно, веско. Санитары замерли, обернулись. Шёпот в рядах зрителей стих.
Подходя к носилкам, он увидел глаза Катиной мамы. Они были… они диссонировали с общей картинкой, словно при ее собирании кто-то перепутал коробки с пазлами. Выражение глаз не совпадало с происходящим, как и озабоченный голос Валерия Сергеича:
- Андрей Палыч, вы что тут?
Парализованное болью сознание отставало от ног и рук. Он потянулся к молнии на мешке и стал медленно сдвигать замок.
«Из-за этого, что ли тот руки на себя наложил? Смотри, смазливый какой…»
Черная щель чуть раскрылась, и Жданов, хоть ничего и не увидел, но каким-то образом понял: там не Катя.
- Покажи ему, чего уж там, - сказал один из санитаров, – миленка.
Второй пожал плечами и, как рвут на груди рубаху пьяные мужики в экстазе горячего спора, растянул в стороны края мешка.
Бабки охнули, Жданов застыл взглядом на остром с горбинкой меловой бледности мужском носу.
«Глянь, они ж сейчас одного цвета, голубчики».
- Андрей Палыч, что с вами? – ласковый голос Катиной мамы звал оторвать взгляд от лица в пакете. – Это ж Эдгар, наш сосед сверху. Разве вы его знали?
- Эдгар? Нет… к счастью.
«Все п-сы друг друга знают».
- Потише там! – командным голосом сказал Валерий Сергеич. – Это Катин начальник, большой человек, между прочим, к нам шел. Андрей Палыч, пойдемте. А Катя-то, кстати, не знаете где? Она еще с работы не приходила.
Только что отпустивший испуг снова накатил волной, но она встретилась с отступающей первой, и они погасили друг друга.
- Нет, не знаю… - он глубоко вдохнул, начиная чувствовать свое тело. Раз она не лежит в том мешке, значит, она где-то есть. И придет.
Жданов снял очки, нажал пальцами на глаза. Слух фиксировал скрежет закрываемых дверей автомобиля, рокот двигателя, глохнущий бубнеж рассеивающейся толпы. Его крепко взяли под руку.
- Пойдемте, Андрей Палыч к нам, там ее подождете. Срочное что-то?
- Дда… Очень. Но…
- Да вот же она! – Елена Александровна облегченно вздохнула. Но это была лишь малая толика той тяжести, которая свалилась с души стоящего рядом с ней молодого человека. Человек всмотрелся в темноту двора…
Знакомая фигурка не быстро и не медленно – как серебристый самолетик в небе, то ли летит с крейсерской скоростью, то ли стоит на месте, - двигалась по направлению к ним. Фигурка светилась. Андрей зажмурил глаза, снова открыл их – все равно: чем ближе подходила Катя, тем ярче сиял для него девичий силуэт. «Звездочка моя» - пришло в голову странно-умилительное, и тревога тут же снова стала сковывать грудную клетку: «Моя?»
Психика эгоистов очень устойчива. Только что был в предынфарктном состоянии, минуту спустя уже готов самолет пилотировать, все показатели в норме. Им же в жизни приходится беспокоиться только о себе? Вот она и сохраняется непокоцанной и крепкой долгие годы. Андрей видел Катю и теперь жалел о своем высказанном волшебнику желании. Искренне жалел. На самом деле он хотел другого, сейчас это было ясно, как Божий день.
- Мне, мне… - почти прошептал он. – Мне Катю. Хочу, чтобы только моя. Навсегда.
Но Дед Мороза рядом давно уже не было. Видимо, мальчик Андрюша опоздал с этим своим желанием. Девушка подошла к странной, хоть и хорошо знакомой ей, троице.
- О, звездища наша явилась! – грубовато восхитился приходом дочери бывший вояка. – Днюет и ночует на работе! Андрей Палыч, ей там звезда Героя капиталистического труда еще не светит? Или у вас только посмертно дают?
Жданов передернул плечами, Катя пропустила приветственную речь родителя мимо ушей, формой угодивших даже взыскательному вкусу Малиновского.
- Мама, папа? Воздухом дышите? Добрый вечер, Андрей Палыч, - холодно блеснула из-под очков глазами. Или это сами очки? Снять бы их… - Разве я вам что-то еще должна? Не все вернула?
Вспомнив свеженаложенную кучку шикарных «подарков» Кате от него на журнальном столике в кабинете, куда он высыпал содержимое мятого зеленого пакета, поперхнулся воздухом.
- Все, Катя…
- Вам что-то непонятно в документах? Я постаралась как можно яснее донести суть…
Строчки Катиного заявления об уходе, написанном специально для него, поплыли перед глазами.
- Я все понял.
- Тогда… затрудняюсь предположить, что могло привести вас ко… в наш двор!
Катя двинулась дальше, проходя между родителями, которые изумленно слушали диалог своей дочери с ее начальником. Все бы ничего, да интонации их не подходили к тексту и предыдущим актам пьесы. Странно, что Валерий Сергеич до сих пор не…
- Кать, как ты разговариваешь с начальством? И чего мы стоим на улице? Андрей Палыч, пожалуйте на ужин.
- Нет! – два голоса слились в одно твердое отрицание.
- Почему? – так же слаженно исполнил свою реплику второй дуэт.
- Андрей Палыч торопится, ему нужно отметить счастливое событие. В кругу друзей, родителей и невесты. – Катя опять попыталась уйти.
- У меня больше нет невесты. Мы расстались с Кирой.
- Ох! – Катина мама снова прикрыла рот платком, как давеча.
- Значит, у вас есть еще один повод… выпить! – Катя категорически не хотела больше продолжать разговор, но Андрей удержал ее за руку. Валерий Сергеич слегка сдвинул брови.
- Катя, Андрей Палыч, что происходит? Я ничего не понимаю!
Андрей вдруг засмеялся. Такое искреннее и полное непонимание было написано на лице Катиного родителя, такие бесполезные попытки понять происходящее отражались на нем! Боже, как же, наверное, он сам был смешон для Кати, когда не понимал! Хотя… ей было совсем не смешно.
- Я хочу забрать у вас вашу дочь, - сказал Андрей и крепче ухватился за Катину руку. – Прямо сейчас.
- Куда? Поговорить? На работу?
- Поужинать в ресторан? – помогала мужу изо всех сил Елена Александровна.
- Нет, забрать ее себе. Насовсем. Видите ли, у меня в отношении Кати очень серьезные намерения. Самые серьезные. Но для того, чтобы официально попросить у вас ее руки, мне нужно серьезно, ооочень серьезно поговорить сначала с ней. А это долгий разговор. И трудный. Поэтому, я не могу вам обещать, что она вернется скоро. Понимаете? Предполагаю, что мне придется уламывать ее долго, может быть, до утра. Так что, вы не волнуйтесь, ужинайте, ложитесь спать. Мы непременно явимся за благословением. Завтра. В худшем случае, послезавтра, если я буду неубедителен, а Катя упряма.
Андрей стал отступать к своей машине, подхватив девушку за талию. Она еще не начала сопротивляться, осмысливая сказанное, а ее отец, не веря собственным ушам, смотрел на жену, теряя драгоценные секунды, которые могли бы позволить ему отбить свое чадо у этого рехнутого в черном пальто. Хотя нет… у старого солдата не было шансов, и не из-за его возраста, увечий или тому подобных мелочей, просто этому было не суждено быть, вот и все. Когда Пушкарев сделал шаг вперед, с крыши подъезда прямо ему под ноги свалился огромный сугроб. Вернее, это была лавина легкого пушистого белого снега, которая все сходила и сходила, и рвануть через нее не было никакой возможности. Когда колючая холодная пелена развеялась, Ждановская машина уже скрылась за поворотом.
- Ты что-нибудь поняла, а, Лен?
- Он ее накормит ужином сам, - успокоила мужа Елена. – И завтраком, не волнуйся.
Ледяные кристаллики укололи легкие Валерия Сергеича, когда он набрал полную грудь воздуха, чтобы сказать Елене все, что он думает по этому поводу, но лишь закашлялся. И было непонятно, ругачий это был кашель или рыдачий. Лишь спустя время, уже дома, согретый наливочкой, Валерий, наконец, смог связно выговорить: «Нет, ну надо так, а? Буквально в мешок и через седло! Ай, да молодец! Он всегда мне нравился, подлец!»
Подлец хотел лишь одного: быстрее довезти свою добычу до своей квартиры, которая теперь виделась пещерой сорока разбойников, вбежать туда со своим сокровищем, сим-симкнуть, чтоб гора сомкнулась, и хоть чуть-чуть успокоиться, что никто не отнимет, что сама она не выберется оттуда. А сейчас он был взвинчен: легко было выдать правду ошалевшему отцу девушки, фактор неожиданности сыграл. А вот с Катей может так не получиться. Вон как смотрит она вперед, на дорогу, не шелохнется. И ему не хочется начинать этот разговор в машине – а ведь хотел! – чтобы это все не было похоже на прежние их разговоры.
Молчит, Катя, думает. Сейчас как надумает, ему будет очень трудно заставить ее передумать. Хотя… у нее слова и мысли – у него… нет слов, да и мыслей нет, есть одно только понимание – он везет ее к себе, у него есть целая ночь! Только от него зависит, останется ли Катя с ним, и никто, ничто не мешает ему быть с ней… честным до конца.
Когда открывал ей дверцу, припарковавшись, снова захлестнула неуверенность – такими покорными, усталыми, безразличными глазами посмотрела на него пойманная птичка! А ведь пока ехал, обнадеживал себя мыслью: не вырывалась ведь, не сопротивлялась, поехала же! Значит… Ничего это не значит, это ж Катя! Загадка хитроумной фортуны: разгадаешь – будет тебе счастье, справишься с нерешаемыми задачками – получишь желанную награду. Только нет у него в помощниках ни муравьев, ни воронят, ни рыбы готовых отблагодарить добра молодца за милосердие. Разве собрать теперь весь рассыпанный в траве жемчуг, сказанных им «люблю»? Да и фальшивый был он. Разве достать со дна морского перстень доверия и веры?
Но идет за ним, руки – в толстой вязаной варежке, даже в машине не сняла, - не вырывает. Вдруг потеряла равновесие на ступеньке, облицованной гладким натуральным канем, да еще снежком припорошенной – у богатых свои причуды, острых ощущений им что ли не хватает? – и почти выскользнула из его ладони.
Ну, нет! Подхватил свою Катеньку – хрупкую, ручной работы авторскую куклу – прижал к груди: на руках донести будет надежнее. Консьержка улыбнулась светло, увидев их, словно он с ребенком на руках вошел:
- Здравствуй, Андрей.
И, чуду на его руках в смешной шапке тепло и приветливо кивнула:
- Добрый вечер!
Почувствовал, как глубоко вздохнула Катя.
Вошли в квартиру, пришлось отпустить ее все же: осторожно поставил на пол, включил свет, закрыл дверь, щелкнул замком.
- Всегда мечтала увидеть, как ты живешь.
Радоваться бы, что на «ты», но голос…
Он не успевает протянуть руку к ее плечу, чтобы развернуть к себе, помочь раздеться, как она проходит в комнату – как была: в сапожках, варежках, укутанная шарфом почти по самый нос. Закукленная. И другая: та, прежняя Катя, боялась сделать шаг в уличной обуви по чужой квартире. Андрей автоматически включает свет в гостиной – пусть увидит, что хотела.
Катя медленно обходит комнату, Андрей, прислонившись плечом к стенке стеллажа, наблюдает за ней. Оба молчат. Он не знает, что сказать, не придумал, но внутреннее чутье опытного охотника – да, охотника, который есть в каждой мужской сущности, – подсказывает: подожди, ты узнаешь момент, когда нужно будет подать голос или прыгнуть.
Катя, останавливаясь у камина, спрашивает:
- Пространственно-временной портал?
- Нет, всего лишь камин, - подходит, чиркает длинной каминной спичкой, зажигает огонь. Язычки пламени пляшут в стеклах Катиных очков.
- Жаль, а то можно было бы вернуться в прошлое…
- Зачем? – они стоят рядом, смотрят на огонь. Неужели ей не жарко?
- Чтобы пойти другим путем. Не совершить идиотских ошибок…
Каким – другим? Она про ошибки в расчетах или… Не приходить в «Зималетто»? Вообще?
- Катя, - он за плечи разворачивает ее к себе. – В какой день ты хочешь вернуться? Что ты хочешь изменить?
Его ладони спускаются вниз, к варежкам. Они и остаются в руках Андрея, когда Катя высвобождается из его мягкого захвата, делает несколько шагов… Она собралась уходить?
- Катя! Ты жалеешь, что мы встретились? – это крик, тихий крик.
Остановилась. Плечи напряженные, спинка гордая… Повернулась медленно, а глаза уже другие…
- Нет, не жалею. Ни о чем не жалею.
Она никогда не врет! Ее же не так воспитывали!
Андрей уже рядом, уже поймал за руку – ледяная! Ледяная… И Катя, как замороженная:
- Это было полезно для меня. Встретиться с таким, как ты…
«Каким? Каким – таким? Такой сволочью?»
Катя не успевает понять, как оказывается сидящей на диване, он перед ней, на коленях, как тогда Кира ехидно советовала, его руки такие горячие, а в глазах мечется пламя – как? Ведь огонь у него за спиной…
- Катя, я хотел бы сказать тебе много всего, очень много! Но в этом нет смысла, потому что ты мне все равно не поверишь. Но… не может быть, чтобы тебе нечего было сказать мне. Сказать все – ты так долго молчала! Скажи, не выбирая слов, в лицо – какой я… Мне тоже… полезно.
Зачем, зачем он греет ее ладони на своих горяченных щеках?
Катя вдруг закусила губу и замотала головой.
- Нет, я ничего не хочу говорить…
- Хочешь, просто ты очень гордая, а я обидел тебя… Смертельно, да, Кать?
Не выпуская ее ладоней из одной руки, другой раскручивает шарф…
Катя опять качает головой, сильнее, пытаясь помешать ему снимать с себя шарф, но у нее плохо выходит, и шапка тоже спадает с головы.
- Смертельно. Была б гордая – умерла бы, наверное… Но я, видишь, опять жива… - горький смешок, - Ты ничего не понял, ты не поймешь…
- Я попробую, попытаюсь, ты только говори.
Ее пуговицы, оппортунистки, так и льнут, так и льнут к его пальцам, сами готовы расстегиваться.
- Я говорила, говорила тебе! Почему ты мне не верил? Я же тебя никогда…
Пытается остановить сползание пальто с рук, да плохо получается, уже и за сапоги надо хвататься…
- Я верил тебе, Катя! Всегда! Пока не начал ревновать… Катя, у меня от ревности крышу сносит!
Попыталась оттолкнуть его, и оттолкнула бы, – чуть не упал – так сильно воспротивилась этим словам, но Жданов за ее же ногу и удержался, а Катя соскользнула на пол.
- Какая ревность?! Не ври! В инструкции – правда. Ты следовал ей… И разговоры ваши с Малиновским – слышала! Перестань!
Она пытается отбиться от ласки этих сильных рук – смешно же, в самом деле, думать, что у нее хватит сил! - пробует подняться с пола, но разве так просто выскользнуть из щупалец этого спрута? Сколько их? Неужели только пара? Сопротивление бесполезно.
- Поздно, я не могу перестать… - Андрей шепчет улыбаясь. - Слишком далеко я зашел, впервые… Это непоправимо, - и, видя, как черствеет выражение ее лица, резко уходит в пике: - Кать, еще один раз, умоляю… останься! Кать, вспомнил, ты мне не все отдала! Ты мне обещала – третью ночь, когда-нибудь потом… я мечтал. Так нечестно, Катя, – заманить и бросить!
Он даже и не думал уворачиваться от пощечины. Ему смешно?
- Еще скажи, кто я, скажи смелее!
И еще получил, и еще: целую россыпь звонких эпитетов, горячих, хлестких, и снова не прятал лица, а руки – они у него что, сами по себе? – уже и с пуговицами на блузке почти справились. Справились-то, справились, но… замерли от ее слов:
- Чтоб ты чувствовал, если б твоего любимого человека изнасиловали?
Не понял сразу, испугался даже, успев подумать разное. Но допер, когда она дополнила холодно:
- А каково это, знать, что насильник – ты сам?
И опять вырывается, еще чуть-чуть и кусаться начнет. Но от нее тепло идет… живое, сладкое, дурманящее. И попытки эти – вырваться, только заводят сильнее.
- Какое счастье – такая горячая, а то уж думал – Снегурочкой стала, боялся, что обниму – растаешь!
А она и таяла…
- Зачем? Зачем это все было нужно… И тогда, и сейчас… - ее голос дрожит. Все? Пощечины закончились, сейчас ударит больнее – слезами?
- Ты сама знаешь, зачем… ты не можешь не знать – вон, сколько времени думала, умница моя! – юбка эта правильная, легко снимается, - Вот и расскажи мне, зачем я обманывал тебя, себя… и зачем мне нужно это опять… вот сейчас, когда ты все мне вернула, когда я всем все рассказал. Зачем родителям твоим наврал… Давай, выведи меня на чистую воду… Говори!
Чтобы обличать кого-то нужно ясное сознание, а тут… его руки и губы, губы и руки – нет, они не закрывают ей рта, но и сказать что-то трудно – мысли разбегаются.
- Ты напивался, когда нужно было поцеловать меня! – еще может вспомнить свою обиду.
- Да, идиот. А потом напивался, когда ты целовать себя не позволяла…
- Ты, ты… - всхлип, но не ясно – это слезы прорываются или… ведь его губы уже получили то, о чем давно мечтали.
- Свинья, - поцелуй, - чудовище, - поцелуй, - предатель, дьявольское отродье, меня послали ко всем чертям, Кать… - дорожка поцелуев. – Спаси меня, ангел мой!
Ангел не может и не должен отказывать в помощи пропадающей душе, особенно сейчас, ночью, когда силы зла того и гляди…
И не высказала все, что хотела бы, и нельзя сказать, что простила совсем, и не поверила снова безоговорочно, как раньше… просто сил сопротивляться ему, себе, собственному телу, переметнувшемуся на сторону противника – противника разве? ну, уж точно, не от слова «противный» – не осталось. И остатки мыслей были убедительны: почему нет? Обещала же… Обвила его руками, ногами – стройными ножками, в темных колготочках, - смело, сильно, как в последний раз…
Спасаемый не растерялся, вцепился в свой спасательный круг мертвой хваткой, и в несколько гребков оказался на желанном берегу, в облаках из нежно-молочного сатина де люкс. Потом, спустя время вспомнит Андрей об этом чуде – почему это вдруг домработница пришла в неурочный день и именно этот комплект постельного белья застелила? Почему все фотографии Кирины аккуратно сложила на дальнюю полку? Почему и вещей Кириных – ни одной – им утром на глаза не попалось? Сказка, да и только…
Звонок разбудил Андрея уже ближе к утру. Он дернулся спросонья испуганно, но обнаружив у себя на груди Катину голову, тут же успокоился. Покрепче ее обнял – мало ли! - ночь была тяжелая. Когда ему было показалось, что все, теперь-то убедил, объяснил все ей телом своим, страстью, дыханием, думал, что заставил поверить, вот тут-то и началось… Телесный экстаз порой срывает все плотины… как они оба не утонули в слезах? Как удалось унять ему этот поток слов, горечи, слез? Нет, не словами… нежностью, настойчивой нежностью, отчаянной упертостью даже: «ты мне поверишь!»
- Але? Малиновский, ты что, обалдел в пять утра звонить?
- Андрюха! Спаси меня! Я ж не Маргарита! И китайцев в разы больше, чем было тех гостей на балу. А у меня уже рука отваливается, и спина болит к ним наклоняться!
- Ром, какие китайцы? Я ничего не понимаю!
- Мои работники и все их родственники! Они так счастливы на меня все пахать, что устроили паломничество – кланяются мне, руку целуют, бормочут что-то, дошираком воняют и чавкают!
- Так брось ты их, Ром!
- Не получается! Тут куда ни кинь – всюду какой-нибудь Хюй Хир Пинь. Я попытался уже, так они так возбудились, что всем меня не хватит, что чуть давку не устроили! А их начальник сказал, что я должен всем честь оказать, иначе они с горя работать не смогут и вся компания их развалится. Придумай что-нибудь!
- А большая компания-то?
- Полмиллиона человек, айфоны собирают.
- Солидно, Малина! Говорили, что у Apple дела не очень, но я не думал, что это из-за тебя!
- Жданов, по-мо-ги!
Ромка орал в трубку так громко, что Катя все слышала.
- У меня есть одна идея, – сказала она Андрею совершенно серьезно, и было понятно, что Катюша готова выдать ее хоть сейчас – добрая, незлопамятная девочка.
- Вот тут у Кати есть идея, как тебя вызволить без ущерба для производства.
- Ты с Катей? – Малиновский тут же перестал орать.
- Да, и она, когда выспится и отдохнет… от меня, напишет тебе инструкцию. А я упакую ее в красивый пакетик. Мы не оставим тебя, Малина!

_________________
Все мои фики тут https://archiveofourown.org/users/Bathilda