НРКмания
http://nrkmania.ru/

Сказки Февраля, Курс молодого бойца
http://nrkmania.ru/topic5571.html
Страница 1 из 1

Автор:  Greza [ 11 янв 2020, 23:11 ]
Заголовок сообщения:  Сказки Февраля, Курс молодого бойца

Курс молодого бойца
Посвящается Н.К.

1.

Не было между ними никакой химии. Так, немножко физики и капелька НВП.
- Нужны четыре человека, два мальчика и две девочки, - Ёлка, как между собой называли классручку ученики, зашла в физический кабинет ближе к концу урока, - несколько раз съездить в 1139 на мероприятия к празднику Победы.
Класс притих, ожидая дополнительной информации: никому не хочется тратить чудные весенние денечки на какую-то общественную мутотень. Но если вместо занятий – это совсем другой коленкор.
- Мы хотим! – на последней парте взметнулись вверх две руки, причем одна держала за манжет блузки другую.
Тишина подернулась рябью смешочков.
- Коробков, отпусти Королевскую, ты ей плечо вывихнешь, - сказала физичка, и тут уже аудитория среагировала более бурно. – Елена Львовна, а подробнее: когда, чего, сколько раз?
- Это районное мероприятие называется «Курс молодого бойца», от каждой школы требуется послать по четыре человека, дни - вторник, четверг, суббота, к 14.30 нужно быть в школе 1139. Подробностей мало: стрельба в тире, научат разбирать и собирать автомат, оказывать первую помощь раненым, еще что-то... типа полосы препятствий. Встречи с ветеранами, соревнования. Сколько там у них это времени займет – честно, не знаю. Сказали, что рассчитано все на две недели. Вам, Надежда Петровна, придется отпустить кого-то с ваших уроков во вторник и четверг, иначе они не успеют поесть и доехать.
- Вы, мадам Кроль, меня без ножа режете! Сколько тут до экзаменов осталось? У нас самое повторение.
- Указание сверху, директор велела в обязательном порядке... – Ёлка развела б руками, если бы они не были заняты тетрадками и классным журналом.
- Я хочу! – решилась Амурка. Безнаказанно прогулять даже один урок ненавистной физики – счастье, а уж несколько... В ее положении это было, конечно, верхом глупости, но, с другой стороны, и двадцать пять уроков ее вряд ли спасут. Ну не понимает она этой науки! Все какие-то невидимые силы и волны, формулы эти с коэффициентами, бр! С другими предметами просто и легко: не ленись, и все будет хорошо. А физика на пару с информатикой – нечто совершенно недоступное для ее понимания, и простой зубрежкой здесь не обойдешься, хоть плачь. Но плакать Амурка не собиралась, не тот повод... Вряд ли поставят ей «двойку» на школьном экзамене, все равно пожалеют. А дальше уж она постарается с этой физикой больше в жизни не встречаться.

Буса, получившая прозвище за свои массивные агатовые бусы, которые носила уже второй десяток лет, и про которые не раз уже было сказано и спето на школьных капустниках, инициативы не одобрила, но промолчала. Наверное, в душе она была с Амуркой согласна.
- Хорошо, отпускаю эту парочку, у них все равно голова не тем чем надо занята, Буйо, и... – она обвела взглядом класс. - И Гринько.
- Миша, ты согласен? – Кроль не любила давить на детей. – Или у тебя какие-нибудь курсы в эти дни, репетиторы?
«Гордость школы», поразмыслив, ответил:
- Нн-нет, Елена Львовна, я ммм-могу. Ссс-согласен.
Амурка немножко удивилась: зачем он согласился? Ему б только заикнуться - черт, не сморозить бы такое при нем, - о подготовке в Университет, и все б с восторгом отвязались! Да он вообще в школу может не ходить, все «пятерки» уже, небось, заранее в журнале выведены и мемориальная доска почти готова: «Эту школу окончил с золотой медалью диаметром метр на метр и стопкой похвальных грамот общей массой девять килограмм трижды лауреат Нобелевской премии и академик всех известных академий…» Понятно еще, если б нужно было составить компанию Лильке, но смотреть на нее, когда она липнет к Игорьку?
- Ну хорошо. Я тогда заполняю бумагу на этих четверых. Извините, Надежда Петровна, что отняла у вас время.
Дверь захлопнулась, физичка постучала указкой по столу, пытаясь восстановить тишину, но это было непросто: весна, последний класс и солнечный шум с улицы в распахнутые окна...
Амурка глянула на Мишку, увидела, что Мишка глянул на Лильку. Лилька заливисто смеялась, прячась за спиной Игорька, который ловко отбивался от скомканных тетрадных листков, летящих в него с разных сторон. Звонок одинаково радостно был встречен и учениками, и учителем, с той лишь разницей, что последняя привычно не подала виду.


Ветер из тоннеля, сообщающий о скором прибытии поезда, растрепал роскошные – сказочно! - светлые Лилькины волосы: «Грива в землю, золотая, в мелки – крупны, что еще круче! - кольца завитая…» Она царственным жестом – а какой еще может быть у девушки, которую зовут Лилия Королевская? – убрала пряди с лица и, снизойдя с высоты красоты своей, улыбнулась простым смертным:
- Вы с нами?
Вопрос был задан потому, что Гринько хоть и пришел вместе со всеми на станцию, но, кажется, ехать не собирался. Амурке тоже не хотелось садиться с ними в один вагон – всегда чувствуешь себя по-идиотски, когда парочке не терпится остаться наедине, а обстоятельства в твоем лице мешают ей это сделать.
- Я еще не домой, - сказала Амурка, - пока.
- Покеда, - тут же среагировал Игорь.
Шум пришедшего поезда заглушил Мишкин ответ. Лилька переспрашивать не стала, торопливо кивнула и, подхваченная могучей рукой Коробкова под локоток, легко впорхнула в раздвинувшиеся двери.
Можно было вовсе не уходить с платформы, дожидаясь другого поезда – те двое мгновенно забыли про оставшихся за бортом голубого вагона, - но Амурка все же развернулась и сделала вид, что пошла к выходу.
- А ттт-тебе куда? – догнал ее Гринько, задержавшийся, чтобы проводить печальным взглядом поезд, который уносил в черную дыру тоннеля объект его оттого еще такого светлого, что совершенно безответного чувства. Интересно, как быстро померкло и угасло бы оно, если б Лилька поближе его к себе подпустила? Она ж насколько красивая, настолько и… Но ведь адски красивая, чего уж там!
- Да никуда, - Амурка остановилась. – Я просто не хотела ехать с ними. Мне домой.
На несколько мгновений на станции стало совсем тихо.
- А мне ннн-нужно к бабушке еще зайти, она тттт-тут недалеко живет, – он махнул рукой в сторону выхода. - Кота покормить.
- А бабушка чего ж? – на самом деле Амурка хотела спросить, зачем же он тогда спускался в метро, если бабушка живет рядом со станцией, но вовремя поняла, что озвучивать этот вопрос не стоит. И так все ясно.
- Она вввв санатории. Ей путевку ккк-как ветерану дали. Она мне ттт-там столько всякой еды оставила, а потом ббб-будет расстраиваться, что я мало съел. Пойдем, ппп-поедим? Ттт-только пирогов целая кастрюля.
Молчащий до этого голод громко заявил, что обед в школьной столовой был так давно, будто его вовсе и не было, а живот тут же издал выразительную трель, к счастью, утонувшую во вновь возникшем шуме.
- Может, это бабушка оставила коту? А мы все съедим... – пришлось напрячься, чтобы перекричать грохот открывающихся дверей.
По Амуркиному вопросу Мишка догадался, что она в общем-то согласна пойти с ним, а потому просто протянул руку, пропуская ее вперед:
- Кот такое ннн-не ест! У него печенка и сырая рыба. А пироги сссс капустой и яблочным ппп-повидлом. И потом ттт-ты увидишь, сколько их.
Пирогов действительно оказалось много. Это была огромная эмалированная кастрюля, которая с трудом помещалась на средней полке холодильника. Рядом стояло множество всевозможных баночек и лоточков с салатами, приготовленным мясом, борщом.
- Насколько же бабушка уехала? И когда? – девушка выудила из кастрюли пирожок, понюхала. Он пах зазывно.
- Бабушка вчера их наппп-пекла, - забирая у гостьи пирог, сказал Миша. – А мама не разрешила ддд-домой их привозить, она на ддд-диете.
Не успела Амурка удивиться такому хлебосольству, как Миша деловито продолжил:
- Ммм-мой руки и садись, я их сейчас разогрею, ттт-так вкуснее будет.
- Ладно, я смогу еще вытерпеть три минуты, а потом утону в собственной слюне.
Мишка хмыкнул, но ничего не сказал.
Амурка вымыла руки прямо на кухне, плюхнулась на табуретку, прислонилась к стене, стала наблюдать за хозяйничающим парнем. Он перелил борщ из банки в ковш, поставил на газ, а пирожки сложил в большую сковородку, поставил на маленький огонек, накрыл крышкой.
- Я ппп-пойду посмотрю, что ттт-там у кота в лотке, это быстро.
Огромный лохматый кот, не выражая никаких эмоций, разглядывал Амурку. В его зеленых глазах отражалась девушка в светлом платье с двумя темными толстыми рыхлыми косами почти до пояса. Она уже решила, что вдвое укоротит волосы, если поступит в институт. И если не поступит, тоже. Пусть будут по плечи, тогда их можно всегда носить распущенными. А платьев у Амурки таких было два: когда ее мама чудом напала на них в магазине, она поняла, что это слишком большая удача, чтобы расстраиваться из-за одинаковой расцветки. Тем более, что она была очень милой: на белом фоне тонкая решеточка черным пунктиром, на ней – махонькие нежные красные розочки. А фасон! Юбка полное солнце да еще украшенная широким воланом, спереди пуговки до талии, короткий рукавчик фонариком. Дочь обожала эти платья, и, когда надевала, бабушка всегда говорила одно и то же: Гурченко, «Карнавальная ночь». Сегодня этот наряд слегка ретро был особенно кстати, ведь пришедшие на встречу ветераны видели в девочке с косичками кто себя в ту далекую предвоенную пору, кто подруг своей короткой дофронтовой юности. На первый торжественный «сбор» получилось поехать не в школьной форме, а в «гражданском»: нынче была суббота, и всех отпустили с уроков раньше.
Амурка расправила юбку, чтобы она красиво свисала почти до самого пола, огляделась. Покатые плечи старого холодильника «Юрюзань», серая «рогожка» кухонных полок, кобальтовые чайные чашки с золотой каемочкой по краю на сушке над раковиной… Точно такие же были дома у Леонида Борисыча.

До января прошлого года Амуркино сердце было совершенно интактно. В классе бушевали эпидемии несчастных любвей и поветрия легких влюбленностей, кипели тайные и явные страсти, выливающиеся то в мгновенно вспыхивающие стычки между парнями, то в затяжные холодные войны между девчонками, то в более-менее серьезные скандалы аж на учительско-родительском уровне, а Мурену или Мурию, как некоторые звали ее в классе, никакая сердечная зараза не брала. Она всегда готова была предоставить свою форменную синюю жилетку, которая, кстати, очень шла к ее стройной фигуре, для плакальщиц разной степени дружеской близости, но любая из них могла ей, рыдая, попенять: «Что ты понимаешь! Ты же не любила!»
И вот он явился. Причем «не запылился» отнести к его явлению было никак нельзя, потому что увидела Амура Лео впервые как раз в облаке пыли веков.
Она проходила мимо кабинета географии, дверь в который была открыта, и услышала звон и грохот, источник которых находился в лаборантской. Если б только звон и грохот, Амурка, может, и не зашла, постеснявшись любопытничать, но громкий стон, последовавший вслед за наступившей тишиной, оставить без внимания было нельзя. Время уже было сильно вечернее, школа пуста, а Амура задержалась, потому что помогала Ёлке проверять тетрадки младших классов. Посмотрев по сторонам и никого не увидев, она нерешительно заглянула в маленькую комнатку, в которой раньше властвовала необъятных размеров и такой же глупости географичка. Два месяца назад она попала с инсультом в больницу, что позволило некоторым предметникам наверстать отставание в программе за счет часов географии, а директору добавило головной боли. И вот теперь на полу в лаборантской под десятками разнокалиберных трубочек-карт рядом с упавшей сломанной стремянкой кто-то лежал и стонал. Амура подошла поближе и на секундочку засмотрелась на красные носки и красивые длинноносые ботинки, но в следующий момент свернутые в рулоны океаны и материки вздыбились, как при землетрясении, в воздух взметнулись клубы пыли, и из них совершенно по-джиновски материализовался молодой мужчина. Он сел, его голова была неподвижна, а взгляд направлен в одну точку, словно он вслушивался в себя или всматривался.
Ох, не учат нас этикету чрезвычайных ситуаций. Вот что правильно сказать сейчас? «Здравствуйте», или задать сразу какой-нибудь дурацкий вопрос типа «Все в порядке?» или «Ой, что это вы тут делаете?»
Амурке, например, очень хотелось спросить «Вы что, с луны свалились?» - так эпично смотрелся человек, сидящий на полу в облаке, будем считать, космической пыли. Но этот вопрос был неприличен по отношению к старшему, совершенно незнакомому человеку и, к тому же, глуп: понятно же, что всего лишь со шкафа. Шкафы в старом здании школы, кстати, были под потолок, а потолки чуть ли не пятиметровые, так что если без придирок, разница между падением с луны и со шкафа была несущественной.
Таким образом, если когда-нибудь потом Амурка захотела бы в сердцах воскликнуть «Ну откуда же ты свалился на мою голову?», у нее, в отличие от многих других женщин, ответ на этот вопрос имелся.

2.

- Кровь.
Может ли первое слово, сказанное при встрече, являться неким пророчеством для развития будущих отношений? Конечно! Для этого нужна лишь достаточная доля воображения и творческий склад натуры. Притянуть за уши можно что угодно к чему угодно, тем более постфактум.
Мужчина поднял руку к голове, и Амура увидела, как по его запястью стекают алые капельки. Они были чем-то похожи на перевернутые вытянутые сердечки с «девятки» червовой масти из старинной бабушкиной колоды.
- Кровь. У вас на руке кровь, вы порезались! – На то, что он должен был скорее увидеть, Амура показывала пальцем, что неприлично, конечно.
- И правда.
Мужчина, как только посмотрел на рану, тут же позеленел, его глаза закатились, и он снова упал на пол, не долбанувшись головой лишь потому, что наглядные пособия для уроков сослужили добрую службу, самортизировав удар.
Амурка всполошилась, стряхнув с себя, наконец, странное оцепенение, сковавшее ее при виде незнакомца, и рванула в кабинет к Елке. Кроль на месте отсутствовала, и где ее искать, было непонятно. Дернув ручки еще пары кабинетов, девушка решила заглянуть в учебную часть: уж там-то должен быть кто-то из взрослых? Но и там никого не было.
«Что это я, мечусь, как глупая курица?» - резко остановившись, подумала Амура, и уже чуть спокойнее вернулась на место происшествия.
Бледный мужчина снова вернулся в положение сидя, прикрыв ладонью рану.
- Что вы делаете! – воскликнула в сердцах Амурка. – Грязной рукой?
Бывают такие рассказы взрослых, которые врезаются в детскую память раз и навсегда и потом становятся отправной точкой многих поступков. Вот и сейчас, когда девочка увидела, как из-под ладони у этого человека льется кровь, она вспомнила бабушкину историю о сломанной ноге.
Бабушка как-то поехала отдыхать на юг, оступилась там во время какой-то экскурсии и крайне неудачно сломала ногу. Мало того, что случился открытый перелом обеих костей голени, так еще бабушка, между прочим, прошедшая войну медсестрой и прекрасно знавшая все правила и тонкости обращения с открытыми ранами, находясь в состоянии шока, иначе такое неразумное ее действие объяснить никак нельзя, схватилась за свою раскуроченную ногу сразу двумя руками. Как потом сказали врачи, упорно боровшиеся с остеомиелитом, и в конце второго года беспередышечной борьбы уже было хотевшие делать ампутацию – «отнять ногу», как страшно называла это рассказчица, - роковым стало именно наложение грязных рук на открытую рану вместо традиционной стерильной повязки. Ногу спасли. Она, правда, навсегда осталась короче другой, болела периодически, но была своя! И бабушка, говорившая, будто знает, за что была таким образом наказана, очень любила показывать этот жест, как она схватилась руками за свои вывернутые наружу кости…
- Стойте!
Он и не дергался особо, стараясь смотреть куда угодно, только не на окровавленный манжет рубашки.
Амурка схватила лейку, подбежала к раковине, налила в нее воды.
- Давайте сюда!
Она уверенно потянула к себе его раненую руку. Он тут же послушался, но задышал глубоко и часто.
- Не переношу крови. Даже когда совсем чуть-чуть, сразу теряю сознание.
«Ну и ну! – почти успела удивиться новоиспеченная санинструктор Буйо. - Такой взрослый дяденька! Такой большой и даже толстый немного, а крови боится!» - Но вспомнила, что бабушка ей рассказывала как-то о таком феномене. Бывает детский испуг, а бывает след родового проклятия. Может, кто из прадедов его что-то преступно-кровавое совершил, и вот, пожалуйста. Какой бы человек герой ни был, а капелька крови – и все, не боец.
- Тогда не смотрите.
Амурка промыла рану прямо над полом, рассмотрела ее. Достаточно глубокий порез, да. И кровоточит сильно, очень сильно даже. Если перевязать, повязка все равно быстро промокнет, и тогда обморок может повториться. А если попробовать? Он все равно глядит в сторону.
- Не смотрите! – на всякий случай предупредила девушка, промокнула обильно струящуюся кровь своим уже почти мокрым платком, припала к ране губами, и едва слышно забормотала. Слова только поначалу с трудом выковыривались из памяти, медленно выговариваясь, поджидая друг друга, а потом полились изо рта шипящим шёпотом гладко, как струя перекиси водорода из флакончика темного стекла. Договорила, и снова печать поцелуя. Смотрит внимательно на длинный ровный разрез. Кровь в канавке скопилась, набухла, грозя перетечь за краешки надрезанной кожи, но потемнела вдруг, загустев, стала глянцевой и словно уснувшей. Получилось!
Ликование клокотало в Амуркиной груди: она может, может, как бабушка!
Подняла голову и наткнулась на удивленный взгляд мужчины. У него были темно-серые – она таких и не видела никогда у людей, только у старинной куклы – ясные глаза, которые смотрели очень внимательно. Этот взгляд царапнул Амуркино сердце.
- Кто вы? - спросил он после затянувшейся паузы.
- Амура.
- Это все объясняет, - чуть насмешливо сказал он, забирая у девушки свою руку, но она, испугавшись своей решимости, не отпустила. – Божество любви в женской реинкарнации? Потому и кровь можете остановить поцелуем?
- Надо еще вот... – она хотела расстегнуть пуговицу манжета его рубашки, но вдруг увидела, что это запонка, а манжет был доселе ею невиданный – двойной. – Надо расстегнуть и закатать, чтобы вы не видели... пятен! И еще, у вас есть носовой платок?
- Да, вот, – он отклонился, став чуть ближе к девушке, чтобы залезть рукой в карман брюк. Амурка уловила его запах и отметила: так славно еще никто ей не пах.
Платок, как уже можно было ожидать, оказался тоже особенным: его ткань была плотной и полупрозрачной одновременно, а еще слегка шелковистой на ощупь. Амурка сделала импровизированную повязку, закатала рукав, протянула запонку раненому.
- Дома снимете платок и отмоете как следует руку от... от потеков. А рубашку лучше бы холодной водой сначала... Встать можете?
- И правда! Отдохнул и хватит! – он поднялся, Амурка за ним. – Спасибо вам. Не знаю даже, как реагировать на ваши способности. И как благодарить...
- Леонид Борисыч, ну как, освоились? - завуч зашла в лаборантскую в тот момент, когда Амурка, чтобы скрыть смущение, наклонилась поднять карты, подкатившиеся к луже на полу, а мужчина пытался отряхнуть пыль со своих брюк. – Что это? Разбилось стекло? Это плохо, у этих шкафов стекла нестандартные. Буйо, что стоишь? Возьми тряпку, вытри немедленно пол! А лучше вымой, что, не видишь, грязища какая?.. Леонид Борисыч, пойдемте, я вам расписание ваших уроков покажу.
Завуч вышла, новый учитель не торопился. Он забрал бумажную трубку у Амурки, которая в молчании озиралась в поисках половой тряпки, хотя чего озираться-то – вон она, на ведре в углу, как принято у них в школе, - взял ее руку в свою, поднес галантно к губам, поцеловал и сказал:
- Спасибо, Амура. Идите, я сам тут все доделаю. Вы мне и так очень и очень помогли.

Борщ вскипел, и теперь нужно было ждать, чтобы он остыл. А все из-за того, что Мишка предложил гостье, пока еда подогревается, пройти тест. Шуточный, он сказал, дурацкий. Дурацкий тест в дурацкой ситуации – самое оно. Амурка уже досадовала на себя, что пошла на поводу у низменных инстинктов: пирогов ей захотелось! Теперь вот придумывай, о чем говорить и как себя вести с этим уже десятый год малознакомым парнем.
Они учились в одном классе с начальной школы. Но, кажется, даже ни разу не сидели за одной партой и не стояли в паре, когда их еще расставляли парами. Класса до пятого-шестого Амурка вообще периодически забывала о том, что с ними учится некий Михаил Гринько, настолько часто и подолгу он болел, а когда выздоравливал, учителя его тоже не слишком дергали для устных ответов. Кажется, только в восьмом классе его звезда начала медленно, но верно всходить на небосклон школьной славы. Он выигрывал одну физико-математическую олимпиаду за другой, и были эти олимпиады уже далеко не городского уровня. Интересно, что с самого начала в школе у него не было каких-то серьезных проблем из-за заикания: то ли одноклассники Мишке попались нормальные, то ли в нем самом было что-то такое, - добрый нрав в сочетании с умом и самоиронией - что обезоруживало любого насмешника. А может быть, наоборот, не было в его характере кое-чего, вызывающего у неразумных существ с незрелыми душами желание издеваться – внутренней ущербности и неуверенности в себе, свойственной детям и людям вообще с такими яркими особенностями. Так или иначе, он был фигурой насколько известной, настолько и малозаметной. Он общался в кругу таких же непримечательных мальчишек, которые никогда не отсвечивали и ничем особенным не выделялись – кому, кроме учителей и пары ботанов, интересны физмат олимпиады? Не то что Коробков, например, который в прошлом году пришел в их класс и сразу взбаламутил все его женское население и конкурентоспособное мужское.
Кстати, именно благодаря Мишке Амурка сразу поняла, что за субчик у них в классе появился. Правда, Гринько об этой истории, кажется, не знал, да и история пустяковая. А дело было так. Игорек, желающий очаровать всех и каждого, видя, что Амурка на него не реагирует вовсе, вызвался как-то ей помочь. Она мыла пробирки после урока химии, а он крутился рядом, бестолково переставляя их в штативах с места на место, и балаболил что-то, как ему казалось, остроумное и смешное. В этот момент в класс зашел Гринько и спросил о чем-то химичку. Игорек тут же сменил тон на доверительно-заговорщицкий:
- Анекдот! На уроке спрашивают Васю:
- Вась, кто у тебя самый старший в семье?
- Пра-пра-пра-пра-пра-бабушка!
Учитель говорит:
- Такого быть не может!
- М-м-м-может!
Безобидный, в общем-то, анекдот. И рассказан он был тихо, но на последнем слове Амурка медленно выпрямилась, посмотрела сначала в сторону своего старого одноклассника, который спокойно стоял и ждал, пока учительница что-то разыщет на заваленном тетрадками и учебниками столе, потом повернулась к Игорьку и тоже доверительно-ласковым голосом спросила:
- Ты совсем дебил или только на 90%?
С тех пор Игорек больше к ней не подкатывал и при виде Амурки задирал еще выше свой нос, который и так все время торчал кверху из-за длинной выпендрежной, вечно спадающей на глаза челки.
Вообще, с мальчишками Амурка контактировала мало и вынужденно, по школьной необходимости, например, вот как на этих районных мероприятиях, а потому навыка близкого общения с ними у нее не было. Лео не в счет, он был мужчина. Кокетничать, как другие девчонки, она не умела и не хотела, а о чем с ними можно говорить – не знала. Тем более, с такими умными и серьезными, как Гринько. И вот теперь Амурка, чтобы хоть чем-то заполнить неловкое молчание между ними, заинтересовалась Мишкиным предложением.
- Он совсем простой. Вот есть ттт-три фигуры – квадрат, прямоугольник, ттт-треугольник. Используя их, надо ннн-нарисовать лицо человека.
Амурка, отметив, что сейчас Мишка заикается меньше, взяла предложенную мальчиком ручку, задумалась. Ей не хотелось напрягаться, ей захотелось пошутить и даже немного свредничать: тоже мне, тесты! Поэтому она изобразила треугольник вершиной вниз, присобачила к его верхним углам еще два небольших треугольника – уши, нарисовала два треугольных глаза и такой же нос и… все-таки зачем-то рот сделала квадратным, изменив своему первоначальному замыслу.
- Все! Ну и что сие геометрическое безобразие означает?
Мишка смотрел на рисунок так внимательно, будто бы там действительно было что разглядывать. Он, кажется, был немножко смущен?
- Нннн-ну ккк-как сккказать… - когда он нервничал, то заикался сильнее. – Я лллучше…
Гринько взял ручку и написал напротив квадрата – «ум», напротив прямоугольника – «интеллект», напротив треугольника «сексуальность».
- И? – Амурка не понимала. – И что?
- Ннн-ну, это ккк-как бы характеристика ттт-твоей личности.
Амурка уставилась на свой, как теперь оказалось, внутренний автопортрет. Да, с интеллектом беда. Ума тоже… всего лишь маленький квадратик, и то случайно получившийся. А все остальное… Ей вдруг стало ужасно смешно. Потому что, по идее, ей должно было бы быть страшно неловко за то, что такой дурой сексуально-озабоченной выставила себя, а смущается и краснеет Мишка.
- Ггг-говорю же, ддд-дурацкий!
- Отчего же? – веселилась Амурка, которую вдруг отпустило всякое напряжение, а натянутость в разговоре лопнула, оказавшись не толстой ригидной проволокой, а непрочной паутинкой. – На мой взгляд, очень правдоподобно. У тебя ведь совсем другая картинка вышла, правда? Потому ты так и удивился, что не ожидал одних треугольников?
Мишка молча достал из кармана листок, развернул. Конечно, его голова выглядела совсем иначе. Это был большой прямоугольник с квадратными глазами, внутри которых тоже были маленькие квадратики – зрачки. Прямоугольный римский нос, опять же с маленькими квадратными ноздрями, прямоугольный, довольно крупный рот, в котором было много треугольных мелких зубов. Уши квадратные, брови узкими прямоугольничками и прическа из четырех пирамидок на голове.
- Отпадно. Вот он, образ гармонично развитой личности. Не такой дурацкий тест, как выясняется, очень полезный с точки зрения самопознания.
- Остыл, мм-можно есть, - Миша придвинул тарелку гостье. – И пирожки спасай, ппп-пожалуйста. Я еще подогрею.
- Не беспокойся, как видишь, рот у меня очень умный, своего не упустит.
- Тт-ты просто никогда ннн-не говоришь глупостей. Это ппп-правда.
- Да? Ты просто мало со мной разговаривал. Что и неудивительно. Ну какие могут быть общие интересы у треугольников с квадратами?
Они хохотали так, что странно, почему ни один из них не подавился борщом или пирогами.

3.

- Все как ты тогда сказала, Шур!
У соседки снизу очень красивые руки: изящные кисти с пальцами, которые заметно сужаются к кончикам, как у «Флоры» из Эрмитажа или у «Бедной Лизы» из Третьяковки, что на календаре пятилетней давности, висящем в коридоре. Благородной, вытянутой формы ноготки раза в два меньше, чем у Амуркиной мамы, и светлая гладкая кожа. С бабушкиными морщинистыми темными руками в коричневых пятнышках, с тяжами извитых синих сосудов и бугорками суставов, круглыми, выпуклыми ногтями, похожими на затертые, в царапинах, линзы от оптического прицела сравнивать вообще нельзя.
- Слово в слово! И новый казенный дом, и знакомство, и отношения серединка на половинку: то ли есть, то ли нет... Погадаешь еще? Сил моих нет терпеть эту неизвестность!
Когда бабушка гадала, к ней не стоило приставать по пустякам, да и по важным делам тоже. В лучшем случае ответа не получишь, в худшем схлопочешь тяжелый подзатыльник и запрет находится рядом. «Выйди вон», - строго скажет Александра, и ослушаться нельзя. Страшно не то, что тебя после отчитают - не отчитают, бабушка может даже не вспомнить потом короткого эксцесса или считать вопрос исчерпанным, - страшно, что все пропустишь, все самое интересное.
- Садись, – Санна Тиховна, как звали ее соседки, сдергивала тяжелую, с желтой бахромой, скатерть и, не складывая, бросала на спинку кресла. Она вообще не любила лишних действий – все равно ж потом снова стелить, так чего трясти тряпкой напрасно? А вот мама непременно сложила бы уголок к уголку, тщательно расправляя.
Соседка усаживалась на красивый старинный стул, устраивалась поудобнее на мягкой сидушке, ввинчиваясь в нее ягодицами, а руки укладывала на столе – беспокойные, женственные, живописные. Амурка исполняла заведенный с раннего детства ритуал: коротко поздоровавшись, она, как бы продолжая заниматься своими делами, брала в руки куклу или тетрадку с ручкой и пристраивалась за этим же столом. Не любопытства ради, что вы! Просто рядом посидеть... Дабы не привлекать к себе внимания, на бабушкиных гостей откровенно не пялилась, увлеченно плела косы кукле или рисовала совершенно одинаковых, словно кол проглотивших балерин, склоняя при этом голову набок и высовывая кончик языка, всячески показывая своим видом: не смотрю, не слушаю, думаю совершенно о других вещах, я просто тут... предмет мебели. Поэтому и помнила приходящих гадать лучше по рукам, чем в лицо.
Тасуя свою черную колоду, которую – не приведи, Господи! – брать было нельзя, бабушка иногда задавала несколько вопросов гостье, настраиваясь. А потом, разложив карты и вперив в них взгляд, надолго замолкала, будто пытаясь уловить что-то внутри себя. Иногда она сдвигала темные прямоугольнички так, что из них получались пары, или тройки, или целые группки, и тогда Амуре казалось, что бабушка прислушивается к этим дуэтам, трио и квартетам, вычленяя их голоса из общего карточного хора. Чайник в такие моменты долго не мог досвистеться до бабушки, как и телефон – дозвониться. На эти звуки реагировать приходилось внучке или дочке, а иногда и гостье, если Амура тоже оказывалась вдруг нечувствительной к раздражителям внешнего мира.
Заплетая шестую тоненькую косичку еще чудом не облысевшей кукле, Амура следила за бабушкиными руками, потому что та всегда касалась тех карт, которые в этот момент ей что-то сообщали.
- Не вижу ни предложения, ни совместной жизни, – гадалка указывает на ансамбль из нескольких картинок, расстроенная соседка тяжко вздыхает.
- А почему, Сань? Не нравлюсь я ему? Совсем? Зачем тогда все ходит, подкатывает... Может, у него другая женщина есть? Несчастная любовь?
Амурка перестает дышать и ждет, по какой карте тихонечко стукнут бабушкины барабанные палочки.
- Нет других женщин, и интереса другого червового нет. Вялый он, твой пиковый король, слабенький.
- В каком смысле?
- В том самом! – бабушка не смотрит на Амурку, но девочка понимает, что это из-за нее она так ответила, и что имеется ввиду, тоже уже понимает.
«На окне стоят цветочки, голубой да аленькай, луче маленький стоячий, чем большой, да вяленькай», - пела баба Зина, вызывая дружный смех у гостей, набившихся в ее тесный, но приветливый деревенский дом.
- Такой представительный мужчина, умный такой, знающий… Даже не верится.
- Сама скоро проверишь.
- Да? – женщина задумывается. – Прям проверю? И ничего не будет дальше?
- Может, я и ошибаюсь, может не в его силе дело, но тебе не понравится, - бабушка берет в руки «шестерку» крестей, которая лежит рядом с трио, состоящим из короля, «десятки» пик и червовой «семерки», и машет ею перед носом у соседки. – Тебе не понравится.

Ту бледную женщину, благодаря которой ей впервые приоткрылось, Амурка помнила очень хорошо. Ее привела мама, они вместе работали. История этой несчастной была рассказана на кухне уже давно и не раз всплывала в вечерних разговорах: три беременности выносила, все дети умирали в течение первого месяца после рождения. На Пироговке эту пациентку знали врачи всех специальностей. Кто ее только ни обследовал, на что только не сдала она свою бледную жидкую кровь – искали причину и не находили. Понятно, что врожденная инфекция детей добивала, где она притаилась у матери, обнаружить не удавалось.
Бабушка внимательно оглядела гостью, проигнорировала приношение в сумке, кивнула: садись. Скатерть Амурка в тот раз снимала со стола сама, неспешно, чинно, с видом младшей жрицы. Женщина тревожно и как-то неприветливо взглянула на девочку, Амурка тут же спохватилась: ей не давали в этом спектакле даже роли без слов. Она вышла на кухню, превратившись в слух. Сейчас бабушка раскинет карты, и тогда можно будет выйти, на нее никто внимания уже не обратит.
- Какой вопрос у тебя?
Амурку резанула бабушкина интонация и … а где же «милая»? или «уважаемая»? «красавица»? «драгоценная моя»? Гадалка всегда так умела обратиться к своим клиентам, что те сразу переставали зажиматься, прятаться, раскрывались ей навстречу. А тут…
- Про детей хочу узнать, Александра Тихоновна, будут ли у меня… - голос сорвался, кашлянула. - Выживет ли ребенок, если я еще рожу? Стоит ли пытаться… И… хотя вряд ли… - она сомневалась, но решилась. – Причину можно узнать? Почему?
Тишину необходимо было нарушить, разбавить звуком, Амурка открыла кран, звякнула ложкой о чашку. Когда девочка вошла в комнату с тетрадкой, бабушка уже разложила карты, а женщина напряженно смотрела на гадалку в ожидании, когда та наконец заговорит. Часы на горке размеренно отсчитывали мгновения до вердикта.
Когда Амурка пристроилась в торце стола, женщина неприязненно на нее посмотрела, будто своим появлением девочка могла что-то испортить в будущем гостьи или помешать чему-то произойти. Амура тут же опустила глаза и стала закрашивать клеточки на тетрадном листе. Если б можно было, она бы придвинулась к бабушке, поближе к ее защищающему теплу и запаху.
- Зависть, – от неожиданности девочка резко подняла голову. - Их убивает зависть.
- Что? – костяшки рук клиентки побелели, так она сжала свои кулаки. – Что вы такое говорите!
- Твоя, и не только твоя. Кто она была, нянька? Твоя прабабка? По материнской линии? Кормилица? – бабушка указывала на пиковую даму в компании мелких крестей и бубен.
Женщина стушевалась, испуганно глядя на Александру. Вынула из-под плотной вязки манжета платок, стала мять его в руках. Про Амуру она напрочь забыла.
- Не знаю, про то ли вы спрашиваете... Мне мама рассказывала. Ее прабабушка у богатых людей убиралась. Хозяин ее совратил, она родила. Сначала одного ребенка, потом еще. Он их не бросал, содержал, денег давал, но из семьи не ушел. А когда у нее один ребенок от дифтерии умер, а следом и второй, она с горя пряник, который ее дети больные сосали, господским детям подбросила.
- С горя, говоришь… А я вижу злобу, злобу и зависть, - гадалка собрала несколько карт в руку и протягивала их, показывая женщине как документальное доказательство. Амурке это всегда было странно: они ж не понимают ничего в картах, зачем им тогда их показывать?
Женщина чуть отодвинулась от карт, не соглашаясь, крутанула головой в сторону, но словами протестовать не стала. Платок скручен жгутом и почти завязан в узел.
- Умерли его дети-то? – эдак равнодушно поинтересовалась бабушка, резко сбросив тон, хотя внучка видела, что она знает ответ. По пальцам, перебирающим карты, видела: знает.
- Не говорили мне, - кажется, что ворот вязанного платья душит ее, она пытается его оттянуть от горла,- не знаю.
- А ведь знаешь. Только потому эта история и сохранилась в семье, что не смогла она унести такую тяжесть с собой в могилу.
- Так в этом причина? Наказание? Но ведь тех-то, чужих, только двое померло, а у меня уже трое! – Амурке стало не по себе от ядовитой горечи, с которой женщина произвела подсчёт.
- Чужих… - бабка собирала карты. – Отец-то у них был один. Да и в таких делах два плюс два не всегда четыре.
Амурка небрежно закрашивала квадратик за квадратиком, бабушка тасовала карты. Женщина нетерпеливо сплетала и расплетала пальцы с красным маникюром, большим драгоценным камнем в перстне – александрит? У мамы есть такой, только он может быть зеленым и лиловым, розовым и сиреневым. Но бабушка не любит этот «вдовий» камень и не хочет, чтобы мама его носила, а мама смеется, не верит. Александра дала женщине подснять, верхнюю часть колоды отложила в сторону, вторую разложила группками по три карты.
- Что скажете, Александра Тихоновна? Что вы молчите?
Бабушка коснулась первого маленького веера, лежащего рядом с дамой, и девочка услышала, почувствовала легкий сквознячок, принесший с собой тот запах.
Если бы Амурка ходила в церковь, она сразу бы узнала его и смогла назвать, но для нее так пахла старинная коробка из-под сладостей с названием «Эйнемъ. Паровая фабрика шоколадных конфектъ и чайных печений». В ней лежали старые фотографии – коричнево-белые картонки с резным белым краем и подписями красивым почерком синими чернилами на обратной стороне, - тоненькие свечи, большая серебряная монета, маленькая икона в тряпочке. Все фотографии были интересными – платьями и красивыми, необыкновенно красивыми, серьезными лицами. С этих фотографий смотрели на Амурку люди солидные, достойные, уже одним выражением лица и осанкой говорящие: мы-то жили свою жизнь степенно и размеренно, осмысленно и по правилам, с достоинством, не то, что вы, попрыгушки. Но одна фотография пугала и притягивала к себе взгляд сильнее остальных: ребенок с закрытыми глазками, младенец в кружевном чепчике с пухлыми щеками и крутым лобиком. Мертвый ребенок в живых цветах. Бабушкин братец, умерший от скарлатины.
Запах коробки с той фотографией вспомнился ни с того ни с сего, остро, как нашатырь по носу, ударил по сознанию и пропал. Но Амурка вдруг поняла, почему бабушка так долго молчит.
Александра скользнула пальцами к другой тройке карт, но девочка, все еще находившаяся под впечатлением от – увиденного? услышанного? – открывшегося, уже ничего не почувствовала больше, а комбинация ей ничего не говорила, если только о каких-то длинных и нудных хлопотах.
- Получится у тебя, - наконец сказала бабушка. – Не сразу, но получится.
Вторая фраза заставила женщину охнуть и заплакать.
- Беда в том, что ты не понимаешь: перед лицом смерти чужих детей не бывает, они все наши, пока она их не забрала.
- Если вы так говорите, что причина в этом… Есть ли способ?
- Возьми сироту! – сказала бабушка опять каким-то странным, «проверочным» голосом.
- Нееет, нет! – замахала руками женщина. – Мне нужен свой.
- Зачем он тебе так нужен?
- Вы не должны меня об этом спрашивать! Это и так всем ясно! Всем нужны свои дети, свои! Чужих нельзя любить, как своих.
- Да? А я знаю другое… Но это твое дело, конечно. Будет у тебя свой. Будет.
Ох, не понравилось Амурке, как сказала это бабушка, словно припечатала. Так золотая рыбка в мультфильме говорила старику: «Не печалься, ступай себе с Богом!»

Автор:  Greza [ 11 янв 2020, 23:18 ]
Заголовок сообщения:  Re: Сказки Февраля, Курс молодого бойца

4.

- А пп-правда, что ты гадать умеешь?
Амурка мыла посуду, причем ей пришлось настоять, чтобы это сделать. Но с тряпкой в руках всегда чувствуешь себя немного увереннее, и опять же – более весомое «спасибо».
- Гадаю. А ты-то откуда знаешь? – она была удивлена.
- Ссс-слышал случайно, девчонки ггг-говорили.
Ах, девчонки… Ну да. Слух, как радиоприемник, можно настроить на определенную волну.
Раковина старая, чугунная, эмаль вся в трещинках, три, не три – до бела не отмоешь. Ну, хоть кран почистить. Когда кухня так запущена, то появляется вдохновение ее отмыть, наверное, потому, что разница между тем, что было, и тем, что будет, разительна. Больше удовлетворения, чем когда протираешь и без того сверкающий кафель или плиту.
- Бб-брось, не нужно, - говорит Мишка, ему неловко, что одноклассница затеяла глобальную уборку. – Ббб-бабуля все равно не очень хорошо видит. Да и домой ттт-тебе, наверное, надо.
- Уже выгоняешь? – Амурке некуда торопиться: мама в командировке, бабушка на даче, учебники на столе будут тянуть за душу.
- Ннн-нет! – он совершенно искренне испугался ее предположения. – Что тттт-ты!
- Ой, я не подумала! Тебе же учиться надо, да? Ты и так с этой общественной ерундой сколько времени потерял! А в МГУ экзамены раньше, чем у других. Да?
- Нет, ттт-то есть, да. Раньше. Ннн-но это не важно. Я не ттт-тороплюсь.
Буква «т» давалась ему сложнее других? Или Амурке просто казалось, что он спотыкается на ней сильнее.
- Хорошо. Тогда давай я еще чайник почищу, он такой красивый! А потом мы из него чай попьем и поедем, согласен?
Амуркин энтузиазм, кажется, успокоил хозяина. Он стал доставать из шкафчика вазочки с конфетами, печеньем, варенье.
- Ух ты! Какое богатство! А это что за чудо в банке?
В банке оказалось абрикосовое варенье, фирменное бабушкино, как пояснил Мишка. Абрикосы – полупрозрачными шарами, целиком, с просвечивающей сквозь мякоть косточкой, в солнечном золотистом сиропе, густом, как смола на той сосне.

Амуру колбасило, выворачивало наизнанку, но никто не замечал в ее поведении ничего особенного. Подростки – они вообще странные, а уж в этом возрасте гормональных бурь… Да и зачем кому-то знать? Только напрасно подставишься, а помочь все равно никто не может… И все же хотелось вытворить что-то немыслимое, дикое, так, чтобы по-серьезному, с травмой… Чтобы то, что больно давило внутри, вытекло бы, наконец, через рану, через дырку. Как мамина головная боль: «Иногда я понимаю тех, кто стрелялся в голову: это - выход».
Прыжки с диким визгом через костер – мало, не то! Потом еще тоскливее, когда кураж спадает. Надрывное пение под гитару – слабо, в общем хоре молодых голосов твой теряется, глохнет, и не выкрикнуть в этих песнях всего, что рвется наружу: «Предательство, предательство, предательство, предательство! Души не заживающий ожог…» - не было никакого предательства. Напиться? Нет, к этому отвращение с раннего детства, когда отец валялся на полу со спущенными трусами в большой вонючей луже, а больше никого дома не было, и спрятаться было некуда.
Утро выдалось теплое. Ныряли в реку с разбега. Мальчишки выпендривались, девчонки охали, ахали, пищали. Гвалт стоял такой, что учительница зажимала уши руками, смеясь, но внимательно поглядывая за своими подросшими птенцами: перешли в последний класс. Совсем уже не дети.
Чуть в отдалении росла сосна, наклонясь над обрывом. Ее корни уже частично торчали из песка, не способные ухватиться за воздух, всосать из него хоть что-то полезное для растения, сосна вам не орхидея. Вот, вот оно: прыгнуть в реку с дерева! Мгновение полета, падение, провал в черную воду… Может, станет легче, если испугаться, если сигануть с высоты, взорвав страх внутри себя?
Как залезть-то? Ствол почти гладкий, лишь наросты какие-то чуть выпирающие из-под коры. Можно попробовать – наступить на один, потом на второй, что чуть выше… Она уже почти дотянулась до нижней ветки, когда кто-то крикнул: «Смотрите, Амурка где!» От крика ли, но скорее из-за слишком ненадежной опоры нога дрогнула, соскальзывая. В попытке удержаться, совершенно ненужной – просто соскочи, невысоко совсем, - она обхватила ствол руками и ногами и тут же съехала по нему вниз…
Было так больно, что Амурка засмеялась. Над собственной глупостью, над тем, что добилась, чего хотела, но вместо красивого, трагично-благородного падения в бездну со всеми вытекающими она села в лужу… смешно, по-идиотски.
- Так, мальчики, быстро ее к стоянке несите! – командовала Елка, оставив разбирательства на потом. – Надо обработать раны.
Мальчишки с готовностью подступили к однокласснице, не понимая, правда, за что ее ухватить и как нести.
- Я сама могу идти, - Амурка встала с земли, оперевшись на Мишкину, кажется, руку. – Ничего ж такого не случилось, только кожу поцарапала.
Поцарапала! "Содрала" было бы вернее, да как! Вся кожа на внутренней поверхности рук от плеч до запястий – самая нежная, на внутренней поверхности бедер, частично голеней, меньше на животе и груди была содрана, снят наждачкой коры тонкий-тонкий, но широкой полосой ее слой. Обнажившиеся кончики многочисленных нервных окончаний, встретившись с воздухом, саднили нещадно, а вскрытые капилляры кровоточили, кое-где застряли кусочки коры.
- Я один раз так коленями по асфальту, жесть, как щипало! – ребята шли кружком вокруг подружки, сочувствуя, но никому не пришло в голову спросить, зачем ты туда полезла? Свой похожий опыт и истории всегда интереснее и важнее чужого. - А я на роликах навернулась, ладонями тормозила, когда маленькая была, вроде и крови не было, а орала, как резаная.
На стоянке ее усадили на бревно. Елка принесла из палатки свою огромную аптечку, раскрыла ее. Девочки суетились рядом, мальчики пока занялись делами: кто рубил дрова, кто ушел за водой.
- Ань, там второй флакончик с перекисью, - сказала учительница ближайшей помощнице. – Я ноги обрабатываю, а ты на руки полей, чтобы быстрее. Потом по краю йодом помажем, когда грязь смоется, саму ссадину-то нельзя.
Кровь просачивалась на поверхность алыми слезинками, много-много маленьких слезок. Анька, суетясь, взяла бутылочку, отвинтила крышку и щедро выплеснула жидкость на кровоточащую рану. Запаха спирта Амурка уже не почувствовала, тут же потеряв от боли сознание.

- А ммм-мне мм-можешь ппп-погадать? – опять вернулся к теме Мишка, когда они уже допивали чай.
Амурка опять удивилась. Он был серьезен. Казался спокойным, смотрел прямо в глаза, но, судя по всему, ему эта просьба далась нелегко. Бедный, ему труднее скрывать свои эмоции.
- Да, могу. Только у меня карты дома.
Мишка вскочил, ушел в комнату, скрипнул дверцей какого-то шкафа.
- Эти не ппп-подойдут?
Девушка взяла в руки пачку, вытряхнула в ладонь замусоленные карты. Черные в золотистых узорах «рубашки», похожие на те, что у бабушки. У нее самой была другая колода. Светлая.
- В них же играли?
- Да.
- Можно попробовать, но такие карты могут наврать, - Амурка стала нехотя тасовать колоду.
- Ггг-говорят, что если на картах ппп-посидит кто-то ннн-нецелованный… - Мишка замолк и покраснел.
Чего смущается-то?
- Я не могу. Ты можешь – посиди, но вообще это глупости, - авторитетно заявила Амурка, а потом спохватилась, и, не желая еще больше конфузить парня, добавила, – Так бабушка моя говорит, но хочешь, попробуем?
- Какой ссс-смысл, если мы нн-не знаем, наврут или нет? Ппп-получается вероятность ппп-правды 50%, – заговорил в нем математик.
- Ну да, - согласилась Амурка с облегчением. Ей очень не хотелось работать с этой колодой, хоть бабушка и говорила, что человек гадает, а не карты, но ведь сама она была верна своим, и берегла их даже от чужих рук, а уж чтобы в них кто-то играл! – Лучше бы все же мои или просто новые.
- Нн-новые? – он опять исчез за дверью и вернулся с другой коробочкой. Запечатанной. – Вот.
Прежде чем вскрыть ее, Амурка глянула на упаковку: «Gil Elvgren (1914-1980). Baraja. Playing cards Pin-Up Pinter», эти надписи ей ничего не сказали. На картинке – рисунок красотки в купальнике, сидящей под пляжным зонтиком.
- Никогда таких не видела. Заграничные?
Мишка пожал плечами.
- Нн-наверное. Бабушка их ппп-подальше спрятала, ссс-считала ннн-неприличными.
Хотелось пошутить, но девушка не стала. Правило «подальше положишь – поближе возьмешь» относится и к тем вещам, которые родители хотели бы скрыть от детей.
- Неприличными? – Амурка разглядывала картинки. – Да тут ничего такого…
Мишка тоже посмотрел на карты. Длинноногая девушка в коротком платьице пьет газировку через соломинку, такая же в шортиках прыгает через скакалку, третья зацепилась юбкой за гвоздь на заборе, четвертая садится на велосипед, шестая с развевающейся пышной юбкой катается на качелях: совершенно одинаковые ноги в туфельках на каблуках, талии, оборочки, высоко поднятая грудь, жеманные позы, но все вполне целомудренно, прикрыто. Такие на плакатах рекламы напитков в американском кино постоянно мелькают, все чем-то похожи на Мерлин Монро.
- Нн-ну да, - он все равно не стал их внимательно разглядывать. – Бабушка, нн-наверное, пп-перепутала что-то.
- Или она у тебя строгих правил. Тут же сплошные ноги! Аж голова кружится, - Амурка тасовала карты.
- Да. Ккк-кружится, – Мишка посмотрел на гостью, и они вместе прыснули.
- Про экзамены хочешь спросить? - гадалка выровняла края колоды.
- Нн-нет…
«Вот как ни старайся, а все равно ляпнешь не то! - жутко рассердилась на себя Амурка. – Нет, ну надо быть такой дурой!»
- Тогда спрашивай, я должна знать, на что гадаю.


- Время пошло! – Леонид Борисыч раскрыл обе створки доски, посмотрел на часы. Класс какое-то время читал написанные мелом вопросы для шести вариантов, потом головы опустились. Их взгляды снова встретились поверх склонившихся льняных, рыжих, темных, каштановых, русых кочек. Если бы он с улыбкой и смешинками в глазах не вступал с ней в молчаливый диалог, делал вид, что ничего не замечает, тушевался, демонстрировал равнодушие, ироничную снисходительность, в конце концов, то, может быть, Амуркино чувство затухло, не успев разгореться, или тлело бы лучиной банальной школьной влюбленности ученицы в учителя. Но Лео, не имеющий педагогического образования и в школе до этого никогда не работавший, не ведал, что творил. Уже один его внешний вид, манера одеваться могли быть квалифицированы как преступная халатность с точки зрения разрушительного психологического воздействия на умы школьниц. Его стиль – цесаревич, путешествующий инкогнито по Европе с поправкой на 20 век, - смотрелся почти вызывающе на фоне привычных учительских вариантов «безликая строгость», «затертая торжественность», «безрадостная сдержанность», «бюджетный шик». Гадкий утенок наоборот, вот что представлял собой Лео в учительской. Понятно, что и женская часть коллектива, и ученицы реагировали на такую редкую птицу соответственно: кокетство разного уровня тонкости, заигрывания, лесть, шуточки, знаки внимания. И вот с ними он вел себя вполне адекватно: учтиво-отстраненно и с галантным юмором – не подкопаешься. А Амурка не вступала с географом в шутливый диалог, как другие, ее никогда нельзя было увидеть в числе девчонок, хохочущих рядом с учительским столом, заваленным атласами и контурными картами, или наперегонки с одноклассницами бегущей за глобусом, вытирающей доску или убирающей класс после уроков.
Но она смотрела на него, когда этого никто не видел, так, как ей хотелось – не украдкой, мельком, а открыто, откровенно, со всей силой полыхающего чувства, яркого, как электросварка, потому что первого. Зная, что нельзя, что неприличны, недопустимы такие взгляды, но смотрела! И он же не хмурился в ответ, нет? Не отворачивался, заметив? Не качал головой: «ай-яй-яй!» Да и что может быть опасного во взгляде? Разве можно сравнить его со словом или действием? Ах, как же он неосторожно поступил, назвав ее тогда на «вы», поцеловав руку, запретив подтирать пол в лаборантской! А теперь еще и ласково улыбается всегда при встрече, и знает, когда поднять глаза…
Кроль в тот раз явилась с известием в самом начале урока. Юлька Черноветкина еще старательно домывала створку доски, все медля сесть за парту, так как Леонид Борисыч стоял тут же, на кафедре, и мелом рисовал какую-то таблицу.
- Я хочу сообщить вам пренеприятное известие: к нам едет ревизор! А вернее, комиссия. Директор дала задание подготовить классы к ее приходу. Нужно все помыть, вытереть пыль в шкафах, стенды подновить. Каждый класс моет свой кабинет, после уроков, естественно. У Леонида Борисовича нет своего класса, поэтому ему надо помочь. Думаю, что две девочки для мытья и два мальчика…
- Для битья… - выкрикнул Игорек, и все заржали.
- Для физически тяжелой работы, Коробков! Так вот, вчетвером можно быстро справиться. Добровольцы есть?
Добровольцев не оказалось, ведь все знали, что географ убегает сразу после уроков по каким-то своим, говорили, научным делам, а просто так мыть его кабинет, здоровенный и захламленный – ищите дураков.
И все же Амурка знала, что врет себе: взгляд – это инструмент воздействия на людей, и очень сильный, и знала, что уж она-то своим инструментом пользоваться умеет. Пока все отворачивались и мысленно строили великую китайскую стену вокруг себя, чтобы учительница за ней не увидела того, кого можно было бы призвать на трудовой фронт, Амура просто посмотрела на свою классную и еле заметно пожала плечами.
- Вот, Леонид Борисыч! Я отряжаю вам в помощь мою правую руку, Амуру Буйо, она очень надежный и ответственный человек. С ней вам будут помогать Рыжова, Мокроступов и… и мальчик для битья Коробков.
Разве Амурку можно обвинить в том, что она сама вызвалась убираться в кабинете географии? Нет, конечно. Она просто вовремя не спрятала глаз, как все. Неосторожно не спрятала глаз.

5.

Тем ноябрьским вечером Амура сидела за столом и в третий раз заново начинала читать параграф «Численность населения», который географичка задала на завтрашний урок. Она дошла до фразы: «Согласно последним исследовательским данным, для того, чтобы воспроизводство населения происходило в естественном режиме, необходимо, чтобы у каждой пары, которая состоит в официальном браке, было 2 ребенка», и опять отвлеклась на собственные размышления. А если люди заводят детей, не состоя в официальном браке? А как же те люди, которые не женятся вообще? Они что, к населению и его воспроизводству не относятся? Вот взять хотя бы их сугубо женскую семью: бабушка в браке не была, но одна вырастила двух детей, мама была, но развелась. А отец ее, Амуркин, имеет плюс к ней еще троих сыновей, причем от разных женщин, и все они внебрачные. Это как считать? Что учитывается, когда отслеживают, как там идет воспроизводство?
Звонок в дверь заставил Амурку вздрогнуть. Пришла соседка.
- Амуренция, бабуля дома? – и протягивает пакетик с ватрушками, запотевший изнутри: выпечка свежая, горячая.
- Баб, к тебе тетя Тоня! – кивнув соседке, кричит Амурка и тут же выуживает ватрушку из пакетика, знает, что можно. Бабушка у Антонины всегда символическую «плату» с удовольствием берет, да и вообще любит эту красивую, легкую, веселую, но все еще одинокую женщину. А вот однажды она, не глядя, отнесла на помойку то, что ей оставила клиентка. Та, с александритом.
Девочка сдвигает учебники в сторону: Тоня никогда не протестует против присутствия Амурки при гадании, и все же приятно, когда у тебя есть более-менее законные основания остаться - уроки больше негде делать, только за этим обеденным столом. Квартирка у них крохотная, в маленькой маминой комнате только кровать, шкаф, телевизор, два стула и комод, над которым зеркало висит, а бабушка с внучкой живут в проходной, на кухне сейчас готовится ужин.
- Шур, с мужчиной познакомилась. Посмотришь, что там к чему?
Александра вытирает руки, снимает фартук. Амурка дожевывает сочную ватрушку – вкусная!
Руки у Антонины все еще красивые, хотя на коже уже появилась тончайшая сеточка морщинок.
Карты разложены, бабушка и внучка внимательно смотрят на них, соседка терпеливо ждет.
- Милая моя, ты ж не просто познакомилась, ты ж влюбилась по уши! – уверенно заявляет гадалка, а Амурка расстроенно понимает, что не видит она этого, не видит! Где? Где «по уши»?
Бабушка почему-то в этот раз сложила руки под грудью и карт не трогает ими, поэтому даже не понятно, какая кучка указала ей на огромную соседкину любовь?
- Аххх, Шура! – соседка томно стонет. - Да! Уж и не думала, что так закрутит меня, завертит! Прям не знаю, что и делать.
Не успевает ученица подумать – если так влюбилась, какие проблемы? – как бабушка объясняет:
- Да уж, ситуевина-то не из простых. Семья у него, ребенок.
- Ой, Шура, Шура! – совсем не поражена прозорливости гадалки женщина. - Такое счастье, такая беда… Рушить семью не хочу. Куда теперь деваться?
- А никуда уже не денешься! Присох он к тебе, все равно уйдет оттуда, ты хоть что делай – не останется там.
Глаза Амурки мечутся по картам: вот она семья у короля, на которого расклад делают, вот и он, ребенок, вроде бы. А где присох-то, где? Почему бабушка не показывает?
- Да? Так, может, зря я его мучаю и сама мучаюсь, все гоняю от себя? Может, уступить?
- Зря, не зря... Кто его знает, может твое упорство ему как раз решимости прибавляет. А так бы стравливал пар потихоньку, глядишь, и варился бы долго в собственном соку. Вижу свадьбу.
- Что?! – соседка закрыла рот рукой, потом спрятала лицо в ладони. – Шура! Неужели?
Амурка тоже видела свадьбу – туз червей в компании двух маленьких крестушек отчетливо позвякивал сыпящимися на асфальт монетками, как тогда, в Ярославле, давно, где она еще невестину фату несла. Девочка даже покивала головой в знак того, что – да, точно, свадьба имеется. И, кажется…
- И ребенка вижу, Тонь! – бабушка все-таки вынула одну руку из-под своего мощного, в ситец халата зачехленного бюста, указала на червовую восьмерку в компании бубнового валета. – Гляди, родишь от него.
- Ой, не может быть, Саня, ой… не верится!
- Боишься просто счастья-то, да еще такого, трудного. А будет оно тебе, в полной мере. И по-женски за все годы наверстаешь, точно говорю.
Тьфу ты, опять руку убрала! Где там это женское счастье? Чем пахнет, как звучит?
Когда соседка ушла, Амурка потащилась на кухню за бабушкой. Мама уже ставила тарелки на стол, одним глазом поглядывая в журнал.
- Ба, а почему ты сегодня руки спрятала?
- Руки? – делает вид, что удивляется, бабушка. – Да не прятала я их.
- Как же? Ты всегда ж вот так руками показываешь на карты, а сегодня – нет.
- Да брось ты, Мурка. Когда это я показывала? – из бабушки актриса та еще, но внучка не понимает, к чему этот спектакль.
- Педагог! – мама отрывается от чтения и берет вилку. – Это она, Мурчелла, хочет, чтобы ты думать начала, у нее приемчики такие, воспитательные.
Бабушка смеется, но ничего не говорит.
- Так я думаю, все время думаю! Запоминаю. Только все ж сразу запомнить нельзя! Вот одно как-то легко видно, а другое – никак не уловлю, что за сочетания, где…
- Я вообще удивлена, что ты там что-то видишь, - мама невозможно далека от мира общих интересов бабушки и внучки. Ну да, она наукой занимается, биологией, но ведь одно другого не исключает? Амурке всегда было странно, как можно этим всем не увлечься? Попыткой проникнуть в будущее, разгадать чьи-то тайны, услышать то, что мало кто слышит…
- Я вижу! Только не понимаю, почему иногда карты подсказывают, а иногда молчат.
- Они всегда подсказывают, - отодвигает тарелку Александра. – Это мы не всегда слышим.
- Мы? Ты тоже можешь не слышать?
- Конечно! Если мне вдруг на ухо запоет какая-нибудь птичка, живущая, ну, например… в лесах Никарагуа, - ага, бабуля перед приходом соседки смотрела «Новости», - я ж могу подумать, что это скрип ржавой двери, или вообще не понять, что за звуки… Прожитое и увиденное откликается в тебе на подсказки. Можно, конечно, по книжкам и кино попытаться понять переживания людей, но чем сильнее тебя когда-то саму чем-то в жизни тряхонуло, тем чувствительнее твоя чуйка: унюхать, услышать, увидеть… Знаешь, почему беды и горе лучше видны при гадании? Потому что отрицательные эмоции гораздо сильнее положительных. Человек никогда не испытывает радость такой силы, какой он может испытать горе. Счастье бывает ярким только миг, а потом быстро стихает, его и не видно, и не слышно. А несчастье кричит о себе, трубит так, что и хочешь, а уши не заткнешь.
- И все равно, ты смотришь на комбинации! Как ты увидела, что она влюбилась «по уши»? Что он прям присох?
Бабушка опять смеется своим хитрым смехом. Не хочет говорить, значит. Но Амурка не отстает:
- Ты просто скажи, что тебе, трудно? Я и так почти не лезу к тебе с вопросами! – внучке обидно, ведь и правда ей тысячу раз хотелось уточнить, но она всегда молчала, потому что помнила давнишнее бабушкино наставление: не спрашивай, смотри и слушай! Если сможешь понять, значит – дано!
- Ладно, ладно. Пойдем, – сегодня Александра сговорчива почему-то. За соседку рада?
Мама выходит с ними, плюхается читать на Амуркину кровать. Бабушка раскладывает карты.
- Вот смотри, как было. Только… если они лягут вот так, это уже совсем другое может обозначать. И вообще противоположное, если расклад иной, на другого человека, с другим вопросом.
- Как же тогда?
- Только слушать карты, а вернее, себя. Что в тебе отзовется, какое слово, воспоминание… Понимаешь, ты же можешь увидеть три карты – и сказать одной женщине одно, а другой – другое.
- Почему?
- Потому что главное здесь – сформулировать то, что ты видишь по картам, слышишь в себе, ощущаешь вокруг человека, который задает вопрос. Можно, конечно, упростить все: тебя ждет казенный дом. А дальше пусть сами решают, что это – ЖЭК или тюрьма. Но ведь ты же про другое спрашиваешь, да? Так вот, главное - правильно сформулировать, подобрать самое верное, самое точное слово к своим ощущениям. Ты сразу поймешь - оно!
- Мне кажется, что в жизни много чего сводится к правильной формулировке, - вдруг заговорила мама. – Вот как назовешь происходящее верным словом, так все сразу становится на свои места. А люди ленятся, не дают себе труда подыскивать правильных слов для своих поступков, чувств и качеств.
- Например? – маме можно задавать какой хочешь вопрос, она всегда отвечает прямо, не то что бабушка.
- Можно сказать, «Я несчастный, меня бабы не любят», а можно, «Я - мерзостный придурок и жмот», сечешь? Или «Мне поставили двойку» и «Я получила двойку». Если «поставили» - то это они сволочи такие, злыдни, и с этим ничего не поделаешь. А если «получила», то… уроки же не доделала со всеми этими гаданиями?
- Почти доделала, только географию дочитать, - Амурка отмахивается от маминого вопроса. - Баб, баб, подожди. Это значит, что если я не спала ни с кем, то, значит, на картах не увижу, какой у человека секс – приятный или неприятный?
- Ну, как сказать… - пожимает плечами бабушка. – Сочетания-то есть. Но тонкости, конечно…
- А про любовь и страсть – это же другое? Этого же так много везде, в кино все время страдания и переживания показывают, неужели я не узнаю?
- В кино нынче вообще все показывают, - не иначе бабка вспомнила "Маленькую Веру", которую посмотрели недавно. - Но что-то тебе это не слишком помогает?
- Шестнадцать человеку, шестнадцать! А у нее любовь все в теории! – бурно недоумевает мама. – Я уже в 11 лет чуть не загнулась, влюбившись в соседа! Страстно! И это моя дочь! Неужели твое сердце до сих пор молчит?
- Ты уже в детском саду на мальчиков кидалась, не у всех же такой африканский темперамент!
- А кто мне его подсуропил? Нет, я как раз не жалуюсь! Меня Амурка его отсутствием поражает.
- Мам, да я сама знаешь как хочу? Тогда бы могла все-все по картам видеть! Но как-то не в кого.
- Чтобы по картам видеть! Нет, как тебе это? – они с бабушкой переглядываются, Александра усмехается. – Я балдею, дорогая редакция! Мне казалось, когда ты так же, как я, рано созрела, что только отгонять парней от тебя буду! Все думала, как бы это не стать слишком молодой бабкой, а тут удивительная хладнокровность… Вот никогда не угадаешь с этими детками.
Амурке не понравилось это слово: хладнокровность, потому что в маминых устах эта формулировочка обозначала скорее похожесть на лягушек, ящериц и прочих таких же, чем уважаемое свойство характера. Будто сердцу прикажешь: влюбись, пора! Сами же знают, чего попрекают этим? И что, это значит, что она какая-то ущербная? Недоразвитая? Хладнокровная… Хотя бабушка ничего такого не говорила, а мама часто размышляет о дочери, как об объекте наблюдения: укладываются ли параметры ее развития в среднестатистические, и если нет, то насколько выходят за рамки?
Амурка хотела подать бабушке колоду, чтобы обратно постелить скатерть, но из-за внезапно взыгравшего негодования слишком резко сделала это. Несколько карт выпали. Александра перевернула их, опять, уже в который раз за сегодняшний вечер лукаво улыбнулась.
- Аннушка уже разлила масло, - сказала она маме. – А ты, Мур, можешь географию не читать, никого спрашивать не будут.
На следующий день выяснилось, что географичка попала в больницу.

6.

В деревню тем летом, перед выпускным классом, поехала хоть и на месяц позже, чем обычно, но с большей радостью: хотелось если не уединения, то тишины и смены декораций. Чуть ли не впервые в жизни без сожаления оставляла пыльный суетный город, ведь Амурка любила тусоваться с девчонками – то в кино сгонять, то в магазин за какой-нибудь ерундой, возиться в школьном летнем лагере с малышней, выполнять общественные поручения, слушать шум машин по ночам за окном, вообще - жить в ритме никогда не спящей столицы. А в их деревне, стоящей в стороне от главной дороги, осталось всего шесть жилых домов, в каждом – по старику, даже магазин давным-давно закрылся. Из-за школьной практики, на которую, конечно же, при всей ее обязательности полкласса не приходило, и потому еще, что пропустить большой летний поход с Елкой было никак не возможно, чтобы потом локти не кусать – скорее всего последний, - в этот раз девушка приехала к бабе Зине только в июле. Проезжая мимо сельского магазина в тракторном прицепе, Амура вспомнила случай из детства.
- Это чья ж такая краля? – Дедок был нетрезв, а потому весел. – Шурки-гадалки или Алки-давалки внучка? – обратился он к женщине, спускающейся по ступенькам сельпо.
- Тебе-то какое дело? Зенки залил с утра, бесстыжий! – отчасти из-за неловкости перед городской девочкой рассердилась на пьяного она, и, повернувшись к Амурке, ласково сообщила: - Бабушка уже отоваривается, сейчас выйдет.
Амурка кивнула, поправила платок на голове. Идти до дома не так далеко, три с небольшим километра, но по лесной тропинке, опять комары одолеют. Баба Зина, не намного младше Александры, но ходкая, останавливаться в дороге не любит.
Вот странно, бабушка уже так давно из деревни уехала, изредка сестру навещает, а помнят ее в этих местах хорошо. И чего это сразу «краля»? Не такие уж новые брючки-бананчики, футболка тоже уже стиранная-перестиранная, платок - вообще здешний. Ветровка? Яркая, да, но самая обычная, даже искрами от костра прожжённая.
Когда возвращались, яро обмахиваясь ветками, Амурка спросила:
- Ба, а почему один дедушка, там, у магазина, Галкину бабушку давалкой назвал?
- Это Гусенок, что ли? Ну да. Он из тех, кто так ее величает. Не от большого ума и не по доброте душевной.
- А чего она давала-то? И кому?
- То самое, Мур. Мужикам, кому ж еще.
Десять лет от рождения – это приличный срок и какой-никакой жизненный опыт, позволяющий в полной мере понять столь емкое по смыслу и насыщенное информацией объяснение. Но сколько же вопросов породило озарение, случившееся несколько долгих мгновений спустя!
- Ужас какой...
- Ты про что?
- Что все узнали, на всю жизнь прилипло.
- Дык деревня ж ведь, идешь по улице – вроде нет никого, но все потом знают, куда ты ходила, и сколько у тебя под тряпицей в корзинке лежало белых, сколько красноголовиков, и какая часть их червем тронута.
- И ничего-ничего скрыть нельзя?
- Почему, что-то можно. Если ты одна знаешь, если тебе это нужно.
- А ей не нужно было, что ли?
- Ей, может, и нужно. А мужикам-то наплевать на нее и ее тайны, у них языки, что телячьи хвосты. Мужик ничем не лучше бабы в этом смысле, молчать станет, только если ему самому есть резон скрывать. А то и побахвалиться за рюмкой любят, приврать.
- И как же жить с таким прозвищем?
- Да как... Как с бородавкой на лбу, как без пальца... То ничего-ничего, а то вдруг страшно неудобно. И потом, за глаза ж ведь, и не все. Это Гусенок по пьяни ляпнул, был бы трезвый... Не, не бывает он трезвым. Совсем мозги пропил.
Амурка какое-то время шла молча, потом решилась.
- А мне баба Аля нравится. Она добрая, и с ней весело всегда.
- Так и я ее люблю, сердечная она, прямодушная.
- Как же тогда это все вместе? – Амурка не поднимает глаз от земли, чтобы не споткнуться: корни елей - застывшими волнами, будто бежали-бежали поперек тропинки и затвердели внезапно древесным прибоем, только успевай выше ноги поднимать. Девочка скачет через них и слышит, как плещутся в специально приспособленном для переноски стеклянных банок рюкзаке молоко да сливки.
- Ты про молву и характер? А в чем противоречие-то? – вот эта способность задавать сложные вопросы у сестер была похожа очень, даром что сводные.
- Да ни в чем, - поразмыслив, откликается Амурка. Понятно же, если вопрос так задан, то, значит, на взгляд спрашивающего противоречия нет. Да и правда, а в чем оно? А в том, что прозвище какое-то грубое, злое, и подразумевается нечто грязное, а баба Аля – ласковая, опрятная такая, кружевная... У нее в доме все выскоблено, вымыто. Даже подзоры на кроватях – белоснежная вышивка с вырубкой, мама такую называет "ришелье", - аж хрустят, как накрахмалены и выглажены. Но никогда эта чистота не является камнем преткновения, как у Веркиной бабушки: идите во двор, не бегайте туда-сюда, не тащите грязь в дом, не садитесь на кровать, не мните покрывало... Как-то Амурка, будучи у Галки в гостях, грохнула крынку с квасом, пятно разлилось по нарядной, только что постеленной дорожке. И когда она испуганно подняла голову, то встретилась с улыбающимися глазами хозяйки: «Наконец-то! Надоела мне эта старая посудина! Да и счастья чуток нам никогда не помешает!» Потом, пока девочки собирали черепки, Алина быстро свернула дорожку и бросила ее в корыто во дворе отмокать. А на чистый пол постелила новую, зимой сплетенную, да еще приговаривая: «Давно надо было! Чего беречь-то такую красоту!»
- Ты не думай про нее худо, Амур. В жизни всякое ведь бывает. То хорошего человека оклевещут, то сволочь какая чистенькой опять умудрится из грязи выйти. Да и Гусенок свою обиду на нее имеет, думаю. Уж больно долго он тогда за ней ходил, а потом как отрезало. А бабы знаешь как завистливы в этом смысле? У! Особенно та, которая и рада бы дать, а никому не надь. Алька ведь осталась молодой вдовой с тремя детьми, самый возраст, когда требуется, а мужиков-то вечный дефицит, а тогда – особенно. Сколько их было, кого она пожалела, или кто ее пожалел – кто знает? А сказать могут разное.
- А! Так это злые языки?
Бабушка даже засмеялась, услышав горячую надежду в голосе внучки.
- Ой, насмешила. А когда языки бывают добрыми? Сплетни всегда дурное перетирают, люди слишком ущербны, чтобы чужими достоинствами восторгаться. А вот когда человек сплоховал – это прекрасно, можно возвыситься над ним, хотя бы в разговоре. А много ты ласковых прозвищ слышала? Это всегда насмешка: либо над внешностью, либо над характером, либо историю какую человеку все припоминают. Светка-рыжая, Наташка-лысая, Сережка Лопата, Федька Синее Ведро, и ни одного Владимира Красна Солнышка или Василисы Премудрой. Всегда с какой-нибудь под…
Зинаида употребила красочный синоним слова «подковырка», развеселив городскую кралю.
- Но бабушку ж вот просто «гадалкой» зовут? Что в этом злого?
- Ничего, в общем-то... Самый уважительный вариант, наверное, когда по умению: Маша-повитуха, Герка-медвежатник, Сенька-свинобой.
- Это как?
- А так, когда свинью забить умеет, что она и не взвизгнет.
Весь оставшийся путь Амурка размышляла над тем, почему все-таки «то самое» обозначается словом «давать». Почему это женщина всегда отдается, а мужчина берет? Особенно если учесть, что в чисто практическом плане дает-то именно он, а женщина может взять или не взять... И вопрос этот остался не совсем ясным. Увидев на пригорке Галку, многолетнюю в сезонном смысле этого слова свою подружку, девочка решила, что непременно обсудит эту тему с ней. Но когда добрейшая, как и ее бабушка, Галина уже скатывалась к ним навстречу по тропинке, чтобы помочь нести закупленные продукты, Амурка передумала. Все-таки подружка могла догадаться, откуда такой интерес к происхождению данного слова, зачем зря обижать человека?
Теперь, спустя годы и имея «тот самый» опыт, Амура снова вернулась к этому размышлению. Нет, так и не прояснился для нее смысл этих устоявшихся выражений. Ведь как ни посмотри на то, что было у нее с Лео, а «взяла» это именно она, девочка, его, и забирала потом у него все, что могла забрать, и вбирала, и собирала, и отбирала. Другое дело, что он не дал ей всего, чего она хотела.
Галка - металлический плетеный ободок еле сдерживает непослушные пряди, короткий хвостик на затылке бодро торчит вверх, - даром что девица на выданье, никакой степенности: с диким воплем кинулась на шею Амурке, чуть не сорвав калитку с петель, когда та окликнула ее из-за забора.
- Ба, бааа! Смотри, кто приехал! Амурочка, милая! – кто сказал, что блондинки менее темпераментны, чем брюнетки? Ха! Вы Галку не знаете! – Какая ты взрослая стала! А какая красивая! – То же самое могла сказать и москвичка, пытаясь разглядеть скачущую вокруг себя девушку.
- Амура, здравствуй! Она еле дождалась, уже Зину замучила, когда да когда! Как бабушка? Здорова ли? Мама как?
- Спасибо, баб Аль, все хорошо. Вам приветы передавали и гостинцы, я потом принесу.
- Ты очень вовремя! Меня в больницу кладут, теперь Галина хоть не одна будет, я уже с Зинаидой поговорила.
- Да? Вот здорово! В смысле, ой, что с вами?
Алина смеялась над подружками, вытирая руки стареньким выцветшим фартуком.
- Ничего страшного, по женски кое-что, я надеюсь, что ненадолго.
Так и получилось, что девчонки пол-лета хозяйничали в доме самостоятельно, не разлучаясь, даже чтобы поработать в огородах у обеих бабушек. Одной все по-быстрому прополют, за болтовней не замечая трудов, потом второй, и – на речку. Речка под горой мелкая, каменистая, но в одном местечке поворачивает, образуя маленькое «корытце», куда как раз вдвоем можно опуститься, усевшись на дно, только-только плечи водой закроет. Зато вода прозрачная-прозрачная, и если не шевелиться, то маленькие рыбки довольно быстро начнут подплывать и собирать с твоей кожи пузырики воздуха, а может быть, и что-то еще. В первый же день Галка предложила купаться нагишом, чтобы не снимать потом с себя этих мокрых тряпок, и Амурка легко согласилась: никто здесь не ходит, а если пойдет – видно издалека. Это раньше им хотелось нарядить свои неоформленные тела в купальники, чтобы походить на взрослых красивых женщин с журнальных картинок, и к тому же, надо когда-то выгуливать этот предмет гардероба! А теперь, когда есть что прятать, вдруг так захотелось свободы… Что за чудную картину мог бы лицезреть случайный ягодник или охотник, незаметно подойдя к месту их купаний! Две нагие девчонки, одна с темными вьющимися волосами, другая с густой гривой золотых волос, лежат на песке, прикрытые лишь шелковистой органзой струящейся воды, и то тут, то там блеснет на их теле серебряным украшением юркая рыбка.
- Без трусов все же жутковато, - говорит Амурка, положив голову на камушек. Она скрестила ноги, а руками ощупывает дно вокруг себя. Галка, свободно раскинувшаяся рядом морской звездой, внезапно заливается смехом в ответ на это замечание подруги.
- Думаешь, рыбка в трынду заплывет?
Теперь уже хохочет и Амурка, привстав из воды, чтобы не стукнуться головой о камень. Ужасно смешно! А ведь она и забыла…
Как-то, в далеком уже теперь детстве, поливая грядки с огурцами, кабачками и фигуристыми патиссонами, которые были как раз на пике приусадебно-хозяйственной моды, сейчас уж не вспомнить, на чьем огороде росшие, подружки разговорились на тему матерных слов. Галка в этом вопросе была более сведуща по причине активного использования подобной лексики ребятами ее класса самой обычной школы небольшого районного центра, а также тренером по волейболу, которым девочка тогда еще активно занималась. Обсуждение касалось слов-заменителей нецензурных выражений, как то «писец» и «трындец». Они проследили этимологию слова-оригинала, назовем его так, правильно определив исходное существительное женского рода, и пришли к выводу, что и у слов-замен, значит, должны быть соответствующие исходные формы, а также соответствующие производные, глаголы и прилагательные, которые можно употребить в случае чего, не получив при этом нагоняя от родителей. Подведя базу, они принялись внедрять теорию в жизнь, с удовольствием выражая свои эмоции с помощью новых слов, появившихся в их лексиконе. Особенно приятно было проговаривать суррогаты с корнем «трынд», в начале яростно грассируя, а в конце ощущая всю мощь слова-праматери. Частое использование этих словечек привело к тому, что девочки уж и подзабыли, что конкретно они подменяют собой. Потому не удивительно, что вернувшись пятого или шестого сентября из школы, Амурка эмоционально жаловалась маме, что Лилька, трында такая, подсунула ей свой рваный учебник, хотя ей, Амуре, библиотекарша выдала все хорошие.
Маму с бабушкой языковая находчивость девочек страшно развеселила, они еще долго потом потешались над юной лингвисткой. А вот Галке, как после выяснилось, попало. Она крайне неудачно где-то в «приличном доме» использовала их любимый эвфемизм «трындуй отсюда» по отношению к одному очень наглому пацану, а он, верно поняв контекст, донес на нее своей маме, которая не преминула тут же сделать замечание матери Галины.
Кстати, после этого случая ни та, ни другая к ненормативной лексике больше не обращались. Галке пригрозили ремнем, Амурке мама объяснила, что как ни заменяй, а смысл один. И мнение ее таково, что нужно либо использовать оригиналы, но тогда следует отдавать себе отчет, какое впечатление ты будешь производить на людей и какая у тебя будет репутация, либо не использовать таких понятий в речи вообще, потому что за словом все равно стоит образ, мысль. «Либо уж имей гордость поганки, либо достоинство боровика, хуже нет желчного гриба, что под благородный гриб маскируется, и хоть не ядовит, а начнешь есть – гадость мерзостная», - в привычной своей манере биоаллегорий пояснила мать. А бабушка с ней молча согласилась.

- Рыбка, не рыбка. Чего в природе только не бывает. Про ришту слышала? – продышалась Амура.
- Неа. Это что?
- Страшный червяк такой, живет в воде, под кожу залезает, его потом, чтобы вынуть, на палочку наматывают – несколько метров, представляешь? А когда он вбуравливается, человек и не замечает.
Галка напряглась.
- Фигасе. Редкий что ли?
- Вроде редкий, в Индии живет, нам на географии рассказывали.
- А! В Индии! А то ты меня напугала! Мало ли чего в Индии! У них там и кобры всякие, и удавы, и слоны сумасшедшие, людей затаптывают!
- А у нас пиявки! – сказала Амурка и незаметно дотронулась до Галкиной пятки.
Вот визгу-то было! Если б слоны, даже вполне здоровые психически, паслись где-нибудь неподалеку, они бы с перепугу сломя голову кинулись бежать, оставляя за собой в густом еловом лесу широкую просеку.
- А у тебя с парнем уже было? – спросила Галина, когда девчонки смывали с себя налипший во время дурашливого барахтанья песок.
- Было.
- А что это у тебя за болячки? – продолжала ознакомительный, после долгой разлуки, опрос Галка. – Да так много!
- Плата за идиотизм, - ответила Амурка, лишь глянув на розовые пятна, где еще местами оставались засохшие болячки, самые глубокие. – Не умеешь лазить по деревьям – не берись. Корой содрала, когда по стволу сползала.
Галя поморщилась, словно от боли, подошла и взяла Амуркину руку, подняла ее, как птице раскрывают крыло, рассмотрела внимательно, потом вторую так же.
- Бедная. Это ж как шкуркой грубой шлифануть! Болюче! Я знаю, что нужно, чтобы шрамов не осталось, сделаем.
- Ага! – кивнула Амура. Ей вдруг стало легко и спокойно от того, как просто спросила подружка «про это», переведя случившееся из разряда «страсти-мордасти по Лео» в разряд «обычное дело с каким-то парнем», и галочку в графе «было» поставила. Было – и прошло. Стало тепло на душе от искренне заинтересованного и сочувствующего взгляда подруги, будто исцеляющего, хотя и так отболело уже, запеклось. Как и то, что в сердце.

7.

Благодаря Галке неполные три каникулярных месяца в житейском плане давали Амурке больше, чем оставшиеся девять учебного года. Нет, конечно, и клиентки Александры со своими историями давали пищу для размышлений, и разговоры мамы с бабушкой, и книжки, и девчачья болтовня, но общение с летней подружкой не шло с этим всем ни в какое сравнение. Ведь когда говорят взрослые о самом любопытном, нужно еще догадаться, что они там имеют в виду, додумать то, что не произнесено, правильно интерпретировать всевозможные иносказания, призванные защитить любопытные детские ушки от ненужных или преждевременных знаний. Одноклассницы больше хихикают и закатывают глаза, чем на самом деле что-то знают, да и неудобняк с ними на откровенные темы беседы вести, а Галка мало того что почиталась Амурой академиком запретных наук, так еще все называла своими именами и никогда не смеялась над неосведомленностью московской барышни в основополагающих вопросах человеческого бытия. Впрочем, интерес их был обоюдным, москвичка увлекала свою деревенскую наперсницу рассказами о том, чего та не имела возможности узнать и увидеть.
- Поэтому неизвестно точно, почему повитуха так называется.
Девочки возвращаются с речки, неся каждая по ведру. Амурке лет тринадцать или четырнадцать, она только что в подробностях поведала Галине, как ходила в музей. Там была классная экскурсовод – страх какая умная, да еще красивая, с чудными сережками в виде русалок с поднятым хвостом, качающихся на волнах-подвесочках, - которая рассказывала о детских образах на картинах и еще много о чем, с этими образами связанном. В старых дырявых ведрах трепыхается засыпающая мейва. Рыбешки с палец величиной сами наловились на приманку в опущенные в воду емкости, поставленные выше по течению, пока девчонки купались. Теперь баба Аля сделает из них пирог, вкуснее которого Амурка в жизни не ела.
- Некоторые считают, что "повитуха" и "повивальная бабка" - от слова «свивать», потому что она новорожденного ребеночка в пеленки свивала. Но та женщина-экскурсовод читала в одной умной книжке, что это не так, что повитуха нужна вовсе не для того, чтобы младенца заворачивать, это не главная ее обязанность. Главная – помочь дитю родиться, и родиться живым и здоровым, и мать чтобы не померла в этот момент. Вот от иностранного слова «вита», жизнь, она и называлась. Как витамины, знаешь? Ну и вот. Не свивающая, а помогающая войти в жизнь, выжить...
- Мне такой вариант тоже больше нравится, - говорит Галя, которая впитывает в себя все новое с необычайной жадностью. – Да и слово какое-то странное - «свивала». Так только мои другие дедушка с бабушкой говорят, когда я все никак не соберусь: «Скоро ты совьешься?» Про вещи! Или там гнездо... А детей же пеленают, заворачивают, кутают-закутывают, но не свивают же!
- А вот и нет! Про это она нам тоже рассказала. Очень-очень давно, ну прям очень, младенчика, как только он родился, обмазывали маслом и посыпали солью, и тут же заворачивали в свивальники. Это такие широкие и длинные ленты были, как бинты, только толстые. Клали ребеночку между ног тряпку-подгузник, ножки вытягивали и плотно-плотно забинтовывали его этим свивальником от пяток до подмышек. Потом ручки выпрямляли тоже, и приматывали к телу второй лентой. – Рассказчица встала – ноги вместе, руки вытянула вдоль тела, стукнула ведром по загорелой ноге, поморщилась, но говорить не перестала. - А третью – на голову. И получалась такая маленькая мумия. А закрепляли знаешь как? Большими булавками! И не такими, которые застегиваются, таких и не придумали еще, а просто острыми иголками со шляпкой.
- Жуть! Он же мог уколоться!
- Ты еще и не знаешь, какая это была жуть! Да, и кололись, и вообще страшно мучились. Их редко разворачивали, они перегревались, потели, у них были всякие болячки и раздражения на кожице. Ни ножкой, ни ручкой шевельнуть, все затекает. Вот представь!
Галка была чувствительная, нежная душой особа. Видимо, она тут же себе это представила.
- Какой-то ужас. Зачем они это делали?
- Считалось, что дети – недоразвитые существа, ничего не чувствуют: ни боли, ни неудобства. Чурбанчики такие. И что если так туго пеленать, то ноги будут ровные и спина, а про рахит, от которого это все потом искривлялось, не знали. Экскурсовод еще сказала, что так взрослым было удобнее их на руках держать, поручать старшим братьям и сестрам. Даже развлечение было, игра такая – плотно спеленают ребенка и перебрасываются им, как мячиком. Иногда роняли. Еще такую куколку можно было где хочешь класть, он же не сдвинется? Еще их иногда на крюк подвешивали.
Потрясенная Галка даже уже не ахала, а только головой крутила в немом изумлении.
- Полгода вот так их скручивали, представляешь? Потом только ручки высвобождали. Лет двести назад один врач додумался, что это вредно, что так организм ребенка плохо развивается, говорил, что вот в Шотландии, где такого с детьми не делали, люди здоровее и меньше всяких кривобоких, но его тоже не сразу послушали, – продолжала вдохновенно вспоминать Амурка, ведь всегда приятно, когда тебе внимают с такой заинтересованностью.
- Ничего себе! Потому и умирали часто?
- Наверное... Ведь эти свивальники даже не стирали каждый раз, просто повесят у печки или что у них там было, на солнышке просушить, и снова на ребенка наматывают.
- Фу! Воняет же!
- Ага! Мы тоже так сказали, а она нам: тогда к запахам иначе относились, и что мы себе даже представить не можем, в каких условиях тогда люди жили, короче, у них там вообще все воняло. Они ж сами не мылись!
- Как не мылись? Совсем?
- Совсем! Ни разу в жизни!
- Не может быть!
- За что купила... Одно время помыться вообще грехом считалось.
Только что вылезшие из реки девочки, кожа которых дышала чистотой и свежестью, каждая в своем воображении пытались нарисовать себе картины жизни без мытья. Ни та, ни другая так и не поняли, что их фантазии были бесконечно далеки от исторической реальности. Даже близко не лежали.
- Зато поверх этих вонючих тряпок могли красивые платьица напяливать или сам свивальник золотой вышивкой украсить, ну, кто богатый был. А еще корсеты жесткие придумали! И тоже было круто, чтобы ребенок ровно стоял в руках, как кукла! Она нам на картинах и на иконах все это показала. А я раньше и не обращала внимания, а теперь сразу, как только увижу ребеночка забинтованного или ленту какую-нибудь на картине рядом с ним, сразу пойму: свивальник!
- Дураки они какие-то были! Не могли же дети при этом не орать?
- И не говори. Может, внимания не обращали? Или рот затыкали чем-нибудь...
А в другой раз, когда Галку напугал большой – ну как большой, всего лишь с ноготь на мизинце, - паук в туалете, Амурка вспомнила урок музыки и в красках рассказала про тарантеллу. Дескать, есть несколько легенд, объясняющих, откуда взялся этот танец. Например, в одном итальянском городе Таранто пауки, которые, понятное дело, были тарантулами, покусали женщин, и их яд заставил несчастных дрыгаться и прыгать. Но есть и противоположный вариант: чтобы яд вышел с потом, нужно было долго плясать. Быстрее прибегали музыканты и начинали играть, чтобы помочь укушенному в этом деле. Люди поддерживали его и присоединялись. Иногда начинались повальные танцы – целые толпы людей плясали без остановки, и ничего нельзя было с этим поделать. До упаду, некоторые умирали от разрыва сердца. А еще… Совсем древняя версия: красавицу приносили в жертву, отправляя в пещеру, где жили тарантулы, и она резкими движениями должна была их отгонять от себя, чтобы выжить… Продержится сколько-то там – молодец, а нет – значит, умрет, укушенная. Этот вариант девочкам понравился больше всего своей трагической романтичностью. Еще бы! Легко представить себя той самой ослепительной красавицей, которая танцует одна в страшной пещере, а к ней со всех сторон подбираются огромные ядовитые пауки… Галина после этих разговоров несколько ночей не могла нормально спать, вскакивала с визгом от прикосновения перышка на подушке или если собственная волосинка щекотала. Спас тот же танец. По радио передавали концерт по заявкам, и кто-то заказал тарантеллу из балета «Анюта».
- Слышала, Галка, что сейчас будет? - завопила Амурка, бросила недочищенную картофелину и выпрыгнула на середину комнаты. – Смотри, как надо!
Сначала она одна скакала по деревянным половицам, гулко топая пятками, размахивая не таким уж и пышным, к сожалению, подолом сарафана, потом и Галька не выдержала, стала прыгать вокруг, высоко поднимая ноги и размахивая руками. Когда музыка кончилась, запыхавшиеся девчонки выключили радио, из которого теперь неслось что-то неподходяще заунывное про Волгу, и вопя: «Тра-та-та, та-та-та-та-та, тра-та-та, та-та-та-та-та», - бесились еще какое-то время, вереща и хохоча, а потом еще и еще, то смеясь, то подвывая, словно тоже заболели тарантизмом, который вроде бы должен был кануть где-то в средних веках, так что Зинаиде пришлось дочищать картошку самой. День прошел в танце, если это остервенелое дрыганье можно так назвать, причем в промежутках между двигательными припадками из подручных средств были сделаны кастаньеты (деревянные ложки), бубен (алюминиевая миска) и пышные юбки (старые занавески). Бабушка спаслась бегством к соседке, зато этой ночью Галина спала мертвым сном, как, впрочем, и все последующие.
- Смотря с кем целуешься, - тем же летом посвящала в тонкости плотских радостей Галька Амурку, когда они вышли в степь широкую, то есть на картофельное поле для осмотра вершков будущих не совсем корешков на предмет насекомых в «полосатых купальниках». – Когда ужасно приятно, так что оторваться невозможно, и трусы намокают, а когда и не знаешь, как бы вывернуться.
Про временами возникающую влажность говорили вчера во время постирушек, исследовав этот предмет тщательно: когда, почему, от чего зависит обильность. Вывод, к которому пришли: тело, чуть чего, готовится к сексу, даже когда ты об этом сексе и не думаешь, а просто смотришь фильм про любовь, где может и объятий никаких не быть, а только переглядки между героями и разговоры. Секс и влагу воедино тоже авторитетно связала Галка, и нельзя было усомниться в логике ее умозаключений.
- Почему вывернуться? – Амура тоже умеет слушать очень внимательно. – Противно?
- Противно, если слюнявый, к примеру. Не люблю, когда сыро вокруг рта. Или лижет. Сразу хочется вытереть рукой, а лучше умыться. А еще у меня раздражение один раз возникло вот тут, - Галка показала где, - у него щетина колючая была, а он все терся и терся об щеку. Мама никак не могла понять, что это.
- А потом поняла?
- Неа. Сказала, что весна, витаминов не хватает. А я уже отфутболила его, тупой был, хоть и взрослый.
- Взрослый? – округлив глаза, пораженно выдыхает Амурка. Перед глазами тут же возникает образ солидного мужчины в костюме и с дипломатом. Но плохо выбритый? Тупой? Несостыковочка.
- Ага, из техникума.
- Аааа! А это сложно? Целоваться?
- Да чего там сложного? Хочешь научу?
- Как?
- Ну как, губами!
Амурка не понимая смотрела на подружку.
- Ну женщины с женщинами же тоже целуются! И даже спят!
- Как? – проведя мысленную ревизию своего и Галкиного тела и соотнеся с имеющимися знаниями о половых контактах, удивилась девочка. – Не целуются, спят – как?
- Точно не знаю, - разочаровала правдивостью подруга. – Но целуются так же. Как и дядьки.
Представить себе целующихся дядек было еще сложнее. Ни физрук с трудовиком, ни дядя Вася, водитель трактора, с тем же Гусенком, ни сосед по лестничной клетке с другим соседом сливаться в поцелуе в Амуркиных мыслях никак не хотели. Наоборот, упрямо отталкивались друг от друга при сближении, как концы магнитов одинакового цвета.
-Ты уверена, что дядьки вообще целуются? Усатый с усатым? Бородатый с бородатым? Да ну... и зачем, главное?
Галина все же на секундочку задумалась, прежде чем ответить.
- Уверена. Как зачем? Страсть...И даже знаю, как именно они друг с другом спят.
Насекомым – личинкам и зрелым особям, оставшимся на последних пяти грядках, - в этот день повезло, Амурке стало внезапно не до них. Еще бы, когда такое в мире творится!
Галка тут же прочла краткую лекцию о видах сексуальности человека в рамках ликбеза у сборщиц колорадского жука, что, если кто не знает, является обучением неподготовленной аудитории базовым понятиям какой-либо науки.
- И в рот?! - по сравнению с вновь полученными сведениями поцелуи двух усатых мужчин теперь не казались такими уж немыслимыми.
- Ну да. Всего ж две подходящие дырки у них в теле, это тебе не женщина...
Тем жукам, что уже были собраны в консервную банку, показалось, будто не все еще потеряно, но нет, Галка ловко собрала выползших обратно, а потом пересыпала в склянку с керосином, окончательно лишив надежды на спасение, а Амурку добив сообщением:
- А Борька-картавый вообще кобылу для этого использует, говорят. У него хреновина таких размеров, что ни в одну женщину не влезает!
Кто бы мог подумать, что от поцелуя до скотоложества всего три картофельных куста!

Автор:  Greza [ 11 янв 2020, 23:30 ]
Заголовок сообщения:  Re: Сказки Февраля, Курс молодого бойца

8.

Амурка не торопилась, наводила порядок в кабинете географии тщательно. Мальчишки вынесли собранный ею за несколько вечеров мусор и на этом считали свою миссию выполненной. Назначенная напарница после уроков ни разу не осталась, а вечером тем более не пришла. Амура была только рада этому, ей не хотелось делить ощущение интимного одиночества в пространстве, имеющем прямое отношение к Лео, с кем бы то ни было. Просто ее в те годы еще страшно удивляла необязательность людей: как это можно, вот так вот взять и не прийти? О том, что одноклассница, не исполняя задание классного руководителя, прежде всего поступала нечестно по отношению к Амурке, взвалив на ее плечи всю часть своей работы, Буйо даже в голову не пришло. Она хотела сама, одна убраться в кабинете Леонида Борисыча – она получила эту возможность. Какие могут быть обиды?
Когда лица всех великих путешественников, спрятанные за стеклом стендов, были умыты, каждый листочек на многочисленных комнатных растениях, которые вдруг расцвели буйным цветом после исчезновения бывшей владелицы кабинета, ласково вытерт, глобусы расставлены идеально ровно, уголки карт, как положено, тонкой бумажкой с внутренней стороны подклеены, Амурка принялась за лаборантскую. Находиться в маленьком, пусть и заставленном шкафами и заваленном всевозможным школьным барахлом помещении было приятно: вон под стулом стоят его ботинки, вон на той вешалке он оставляет свое пальто, а это его чашка. Большую широкую чашку Амурка каждый день теперь отмывала от рыжего налета, остающегося на стенках полосками разной ширины. Географ заваривал себе крепкий чай «Бодрость» из целлофанового мешочка, клал в него три куска рафинада из картонной коробки – это стало понятно очень быстро из того, на сколько сладких кирпичиков в сахарной кладке на следующий день становится меньше, - и во время уроков потихонечку его отпивал. Заварку потом выкидывал, а чашку просто споласкивал. Амурке же доставляло особое удовольствие стереть этот чайный налет, сделать фарфоровое исподнее белоснежным, блестящим. Замечал ли он это? А аккуратно разложенные тетрадки на его столе? Учебники? Наточенные карандаши? Может быть, и нет, ей все равно было приятно каждый раз видеть, как он приносит себе свой чай и касается губами стеклянных краев посудины, которую она накануне вечером все намывала и намывала, не желая выпускать из рук. Амурка даже была уверена: он и забыл, кого назначила Елка убираться в его кабинете, да и вообще, ему вся эта школьная суета по барабану. У него там где-то наука, какая-то совсем другая жизнь – у человека-то в рубашках с запонками! И чем больше альтруизма было в действиях девушки, тем смелее она позволяла себе на него смотреть. И ведь часто, очень часто получала ответ – такой же открытый и долгий взгляд. Эта игра становилась все более увлекательной и горячей для Амурки. Но как же мало в общеобразовательной программе географии! И несколько мгновений наблюдения через окно за его приходом в школу: вот появился на тропинке, ведущей от ворот к главному зданию, вот идет, чуть покачивая своим коричневым портфелем, здороваясь с обгоняющими его школьниками или беседуя с попутчицей-училкой, - слишком коротки, чтобы удовлетворить жажду глаз. А встречи в коридоре или рекреации мимолетны и редки. Нет, не будет она, как другие девчонки, бегать за ним, путаясь под ногами, и специально искать встречи! И не в гордости дело – просто видно ж, как жалко это выглядит со стороны. Может потому, что она не лезет, он и смотрит особенно? Не боится, уверен, что не придется потом отлеплять от себя девицу, как плохо вымешанное тесто от пальцев.

Думать и придумывать мы можем все, что угодно... А жизнь идет отдельно от наших дум, сама по себе.

Амурка уже собиралась уходить – скоро сторож придет сказать, что закрывает. Она, как обычно, исполнила свой привычный ритуал: доска тщательно вымыта, тетрадки, учебники разложены, чашка отчищена... Сегодня на столе под несколькими контурными картами ею была обнаружена толстая тетрадка, исписанная аккуратным мелким почерком, с какими-то схемами и графиками – забыл? Погладила шершавую обложку рукой, приласкала – везучая! Разобрала тот шкаф, с разбитым стеклом, которое так не и заменили, и теперь в закутке за этим шкафом, стоя на стремянке, пыталась прикрепить «крокодильчики» колец, отстегнувшиеся от занавески. Вниз лучше не смотреть: навернешься из-под потолка – мало не покажется!

В кабинет кто-то зашел, потопал, потопал, не заглядывая в лаборантскую, выключил в ней свет, а потом и в кабинете и, видимо, собрался уходить, скрипнув дверью.
- Эй! – испуганно крикнула девочка. - Я еще тут! Подождите!
Мало того, что ее могли закрыть здесь на ночь, так еще и спуститься быстро с непочиненной стремянки – нижних ступенек просто нет, - в темноте проблематично.
- Кто? – это был голос Лео. Мужчина заглянул в лаборантскую, пытаясь различить в темноте того, кто подал голос.
Амурка ухватилась за занавеску, чтобы не упасть, в ушах застучало.
- Я, Амура, - вырвавшийся изо рта писк был совершенно не похож на ее обычный голос. Ох, не так, не так мы себе представляем встречи и разговоры с объектами нашей страсти! Девушка попыталась нащупать ногой ступеньку, чего она тут стоит, как три тополя на Плющихе? Стремянка чуть качнусь – жуть! Свет-то включил бы...
- Что вы тут делаете? – его голос раздался совсем рядом. Глаза уже чуть привыкли к полутьме: из-за занавесок пробивался свет уличных фонарей.
- Меня же назначили убирать ваш кабинет. Комиссия...
- А, комиссия. Так это все... вы... Как высоко забралась! Давайте руку.
Амурке было бы проще спуститься самой, как залезала, к стремянке передом, ко всему остальному задом, но она тут же развернулась, наклонилась, взялась за протянутую ладонь, стала неловко спускаться. Хорошо, вовремя поняла, что подолом юбки зацепилась за торчащий из каркаса лестницы винт, а то бы спрыгнула, как намеревалась, с последней уцелевшей перекладины, и порвала бы школьную форму, да и вообще ситуация могла б получиться... цирк!
- Что там? – он заметил, что девушка остановилась и, развернувшись, возится с чем-то.
- Я зацепилась. Сейчас! – попыталась вернуться на ступеньку выше, чтобы ослабить натяжение.
- Это не стремянка, это исчадие ада! – пошутил он и, видя, что девушка качнулась вместе с неустойчивой конструкцией, подхватил ее под коленки.
Амурка и так дергала ткань, нервничая, стоя криво и неудобно, а от этого окончательно потеряла равновесие и оказалась в кольце его рук, животом навалившись Лео на голову.
- Ой...
Он отступил от стремянки, чтобы поставить ее на свободное от травмоопасных приспособлений пространство, споткнулся о стоящее рядом ведро, сделал несколько неловких шагов назад. Амурка, испугавшись, крепко ухватилась за него руками.
Вот где нераспознанный мамой темперамент дал себя знать. Ведь как должна была бы повести себя обычная девушка в такой ситуации? Пусть тоже влюбленная, но без африканского жара в крови, до сего момента лишь пробуждающегося?
«Ах, ох!» - и задеревенеть, скукожиться в лапах опасного для любой девицы представителя противоположного пола, быстрее отдернуть руки от его головы, как только угроза грохнуться с высоты миновала, и выпасть бревнышком из объятий. В идеале – приземлиться каблуком на ногу, смущаться и делать вид, что ничего такого не произошло, своим смущением доказывая обратное... Или сухо поблагодарить, или нет, правильнее - сконфуженно хихикать.

Амурка же, плавно спускаемая географом на пол, вдохнула во второй раз его запах. Реакция оказалась неожиданно острой, очевидно, сенсибилизация этим аллергеном была в прошлый раз достаточно мощной. Ее руки и не подумали разжиматься, когда она уже твердо стояла на ногах, а наоборот, обняли его за шею со всей возможной силой. Леонид Борисыч ее почти уже отпустил, ослабив захват, но снова стиснул в объятиях – замершую, да, но мягко, трепетно прижавшуюся, - задеревенел, скорее, он сам, и то лишь в первый момент.
Безумству храбрых поем мы песню? Да! Это была она, решимость горячей вольной крови, мгновенно растворяющей все кристаллики рафинированных правил и условностей. Стремительная искренняя реакция, простая и естественная: притянуть к себе того, к кому безумно тянет.
Пара вдохов и выдохов – и Амурка пришла бы в себя, освободила бы случайно угодившего в капкан ее рук и рванула бы из темноты лаборантской, не сказав ни слова. Не потому, что раскаивалась бы или стыдилась своего порыва, - еще чего! – а просто говорить тут нечего, всем все понятно, да и правила этикета на этот случай не разработаны, воспитанная девушка никогда б так не поступила, а для невоспитанных правил нет. Пришла бы в себя, если бы не почувствовала, как скользнули горячие ладони по ее спине, с какой силой сжали податливую грудную клетку. Так отвечали на ее взгляды его глаза, так и тело ответило – тут же! И глупее глупого было бы не пойти дальше, на зов крови.

Щека прижатая к щеке – чуть повернуть голову, и губы неминуемо встретятся, или, не поворачивая, опустить и отстраниться… Как правильно, как должно? Ну, ответ на поверхности. Много нашлось бы тех, кто, поразившись происходящему, воскликнул бы: о чем только это девица думала? Во-первых, мы не из этих, наделенных способностью осуждать всех и вся ханжей, кто так откровенно выражает свою зависть, а во-вторых, мы знаем, что никаких мыслей у Амурки не было, а была только не встречающая препятствий лавина ощущений и эмоций, которые и увлекали ее за собой.

Этот поцелуй мог бы стать поцелуем года по версии журнала «Школьная эротика»: уровень запретности – 10; спонтанность – 10; страстность – 8,76; уровень опасности – 6,5; техника исполнения – 8,9; эстетика исполнения - 10; выпадение из реальности – 8,1.

- Что ты делаешь? – очнулся вдруг Лео, поняв, куда добрались его пальцы. – Нет, Амура, нет!
Отодвинул ее от себя мягко, вытянутые руки от плеч к плечам – жесткая конструкция, железобетонные балки – укрепляют его решимость, соединяют только для того, чтобы разделить, сохранить пространство между…
Наклонила, наконец, голову, развернулась и вихрем вылетела из кабинета. И только в первые мгновения обидными казались эти его «нет, нет!», еще не добежав до дома поняла: «Да!» Это же он не ей говорил «нет», это себя пытался удержать. Что она, не знает, каким образом выражается у мужчин «да»? Если сила твоего прижимания к нему суммируется с силой его ладони, действующей в том же направлении на уровне центра тяжести, то объем мужского «да» - настолько заметная величина, что ею невозможно пренебречь. Это тогда еще стало понятно, когда целовалась впервые…

- С Колькой? – Амурка таращит глаза на подругу. – Ты что!
- А что? Он нормальный. И целуется нормально, без гадостей.
- Да я с ним даже не разговаривала никогда!
- Да ты ни с кем из них не разговаривала! – лепит правду-матку Галка. – Ты ж дикая! А потом и не нужно разговаривать. Потанцуете, возьмешь его за руку, и пойдете за клуб. Там все обжимаются.
- А он пойдет?
- Как миленький! Побежит.
- Баба Паня увидит.
- Не увидит! Хорошо, просто на ухо ему шепни: «Пойдем со мной».
- Нет, - вздыхает Амурка, - я так не могу.

Девочки пристроились на завалинке у дома Верки. Ждут, пока та выйдет, к ней в дом лучше не заходить лишний раз, ее бабка будет недовольна. Верка сейчас причепурится и выскочит, чтобы вместе идти на дискотеку. Это удовольствие – нечастое, даже не каждые выходные, бабка Паня за ними приглядывает в клубе, сидя неподалеку от танцплощадки с другими деревенскими старухами, перемывающими косточки молодежи, и разрешает ночевать на сене, что сушится на чердаке сарая, не идти же ночью двум девчонкам к себе в деревню. Она их бабкам не посмела отказать, но и придумала, как в дом не брать. А девчонки и рады: полночи можно втроем болтать обо всем, а утром уже домой вернуться.
- Так кто тебе мешает поговорить-то сначала? – Галка не понимает всех этих сложностей, она сама проблем с коммуникацией не имеет, но терпелива по отношению к ущербным в этом плане и покладиста. – Хочешь, я сама ему все скажу?
Что там сказала Галина Кольке, точно не известно. Но когда подрыгались немного под гремящую музыку в кружке малолеток, он сам подошел и сказал:
- Пошли, что ли?
И она пошла, раздираемая множеством противоречивых мыслей. Но все оказалось не так уж страшно, не так уж восхитительно и совсем не сложно. Колька был корректен, как и Толька потом, и Сенька.
- А что ты говорила, что они руки распускают, в трусы лезут? – вдруг вспомнила Амурка где-то в конце августа, уже перед самым отъездом в Москву, когда девчонки собирали вещи. – Ничего не лезут, даже не зажимали почти!
- Это они тебя не зажимали, - Галка складывала в чемодан так и не прочитанные книги из списка «на лето», - я ж им сказала, что если что, баба Саня их проклянёт.
- Что?! Зачем? Зачем ты им это сказала?
Галка опешила.
- А ты хотела, чтоб зажимали? Расстроилась, что ли?
- Нет, конечно! - запротестовала Амурка. – Просто так нельзя говорить! Бабушка б не разрешила!
- Ну, я же хотела как лучше! Амурчик, я же для тебя старалась… Не сердись!
Галина и так расстроена расставанием, а тут еще это…
Амура вспомнила руки Сеньки: под ногтями грязища, на коже вечно какие-то воспаленные царапины. Он и без рук заставлял ее напрягаться: и языком черти что выделывал во рту, и телом налегал вполне ощутимо, нельзя было не почувствовать, что целуется он не для тренировки.
Амурка обнимает подружку крепко, целует в щеку, смотрит в глаза, потом на алый прелестный ротик. Этот ротик красивее и нежнее, чем у любого пацана. И любит она Галку нежно, с горячей благодарностью за преданность и заботу. Так почему ж совершенно невозможно прикоснуться к этим губам своими губами, а тем более, начать целоваться, как с мальчишками? Ведь с мальчишками и без любви, и даже без близкого знакомства получается…

Галка отправилась провожать Амурку до поезда. Бабушка в кабине, девчонки в прицепе. Они уже въехали в соседнюю деревню, и теперь так приятно, после разбитой грунтовки, катить по асфальту.
- Зырь! – вдруг толкает Галка Амурку в бок. – Борька!
Девочки пристально разглядывают проходящую мимо фигуру в растянутых выцветших трениках, и взоры их прикованы вовсе не к его помятой физиономии. Одна рука у него в кармане, второй он размахивает, неловко шагая.
- Видишь, видишь? – Галина шипит прямо в ухо подружке, хоть Борька идет далеко, и за гулом мотора все равно б ничего не расслышал. – Я тебе говорила!
- Да вижу! – Амура отстраняется от яростного шепота, вызывающего мурашки. – Как не увидеть!
Не увидеть кое-что под тонкой тканью набок съехавших штанов действительно трудно. И увиденное поражает.
Пока девочки обмениваются многозначительными взглядами, Борька-картавый добирается до угла закрытого по случаю выходного дня сельпо, вынимает это кое-что из кармана трикотажных штанов, откупоривает и жадно пьет из горла красную жидкость. Никогда еще, наверное, портвейн «777» не производил на барышень столь сильного и ужасного впечатления.

9.

Мишка только что озвучил свой вопрос, заикаясь пуще прежнего. И сразу, чтобы замять мучительную неловкость, будто бы подул на ошпаренные пальцы:
- А ппп-почему т-тебя Ммм-муреной зовут? Она же ссс-страшная на вид, ммм-мурена.
Амурка, уже готовая раскинуть карты, вздохнула, зажала колоду в ладонях. Комплимента не уловила, потому что была сосредоточена на подготовке к гаданию. А Мишка ляпнул неосознанно, так что и комплиментом это можно не считать.
- Так поэтому и зовут. Еще Мурия – как "фурия". Это пацаны в четвертом или пятом классе прозвали из-за того, что я дралась. Ты не помнишь, редко ходил тогда...
Дралась Амурка не на жизнь, а на смерть. Каждый раз, сдавая сдачи, знала, что если б проигнорировала пинок или подножку, все на этом и закончилось бы. А так... а так получала сполна – тяжелыми мальчишечьими кулаками, которым противопоставить ничего не могла. Единственный действенный прием у нее был – схватить их за патлы и дернуть со всей силы. Откуда в ней было это? Другие девчонки хныкали, пищали, плакали тихонько в уголке или бежали жаловаться учителям, у нее же мгновенно заволакивало глаза красным туманом ненависти, и будь больше сил, она б непременно осуществила то, о чем грезила в самые яростные моменты: башкой обидчика о стенку и долбить так, чтобы черепушка раскололась. Причем гнев вспыхивал и в том случае, если рядом обижали кого-нибудь из подруг – всегда лезла защищать, всегда получала, всегда знала, что получит, и никогда это ее не останавливало. «Не спускай оскорблений, всегда давай сдачи», - говорила мама, но вряд ли только в родительской установке было дело, в чем-то еще, более глубинном, ведь она толком и сообразить никогда не успевала, как оказывалась в яростной сцепке с каким-нибудь школьным хулиганом. И ведь настоящая обида была не на них, обидчиков - ненависть угасала так же внезапно, как воспламенялась, - а на мальчишек из своего класса, типа «положительных»: ни один никогда не считал нужным вступиться. Иногда смотрели со стороны и даже восхищались накалом ее остервенения, прозвище дали, сами не лезли, но... не орлы, как сказала бы бабушка, не орлы. Может, потому и не обращала на них внимания никогда, не интересовалась, не стремилась к общению, раз и навсегда согласившись с маминым ехидным "мужчина – это хромосомное заболевание, пожизненная инвалидность".

- Миш, если хочешь, чтобы я нормально погадала, не мешай, ладно? Мне нужно сосредоточиться.
Он тут же кивнул, замолчал, сложил руки на коленях, замер. Новые гладкие картонки ложились на стол с легким постукиванием. Вот он, Мишка-король, вот она, Лилька, дама его сердца. Рядом с ней – другой король и его свита из разных карт, знакомые такие сочетания. И привкус во рту появился какой-то...

...Прошлым летом Амурка сходила в соседнюю деревню на дискотеку всего два раза, и то только потому, что Галка слезно умоляла. Это было даже не смешно: все эти местные парни и молодые мужики, мнящие из себя... что-то мнящие. Амурка укоряла себя за гордость и предубеждение, но не слишком: разве она виновата, что после Лео, да хоть трижды он трус и слабак, эти все теперь, даже с крепкими атлетическими телами кажутся какими-то пародиями на мужчин. А уж если рот раскроют... Скучен, невыносимо скучен этот балаган, даже при том, что интерес ее персона у этих жалких представителей сильного пола вызывала острый. Это должно было бы льстить. Или как раз не должно?
Расцветшая, повзрослевшая девушка пришла на первую дискотеку в пестрой широкой юбке, длинных серьгах и бусах, сразу выделившись своим «народным» стилем среди местных девчонок в джинсах и с пластмассовой бижутерией хай-тековских форм в ушах. «Не модно же! – удивлялась Галка. - Надень лучше свои брючки классные, а не это старье! – А мне так нравится, - отвечала Амурка, - просто нравится, и все. Ну и пусть старье, зато это мое!» К концу лета в данном конкретном клубе утвердилась женская мода на цыганский стиль, но никто больше не смотрелся в цветастых наскоро пошитых юбках и с множеством браслетов так органично, как Амурка. Тут же, конечно, сразу вспомнили о баб-Шуриных талантах: «Амурка-цыганка» называли меж собой девушку в деревне, но она не знала. До нее не дошло, а если б и дошло, она бы только посмеялась: нет у них в роду цыганских корней, есть совсем другие, да людям что? Если гадает, да серьги длинные надевает, да браслетов дюжина на узком запястье – цыганка.
После того, как Амура на следующую дискотеку не пошла, Галка на утро приволокла с собой из деревни вместе с Веркой других девок, гадать. Ну, Амурка и погадала. Потом еще и еще. Ей нравилось чувствовать, как нарастает уверенность в мыслях и ощущениях, когда она смотрела на карты, когда прислушивалась к себе. Некоторые девчонки считали, что гадает она отпадно, в смысле, уж очень точно угадывает некоторые вещи.
Галка еще в июне закрутила роман с парнем, и, живя полной молодой жизнью, все удивлялась, чего это подруга похоронила себя в четырех стенах.
- Про тебя Сенька спрашивал. Уже не в первый раз! – докладывала она, возвращаясь с очередной дискотеки. – Сходила бы со мной, а? Вдвоем куда веселее!
- По-моему, тебе и так весело, - отбивалась подруга. – Смотри, как губищи опухли! Была бы баба Аля дома, она б заметила.
- Да уж... – соглашалась Галка, разглядывая себя в зеркало. – А баба Зина не спрашивала?
- Нет. Она ж думает, что мы с тобой запираемся в избе и дрожим всю ночь от страха, как в детстве...
Амурке действительно боязно было оставаться вечером в избе одной, она каждый раз сквозь беспокойную дрему с облегчением слышала легкие шаги Галины, которая, как нагулявшаяся кошка, возвращалась ближе к рассвету домой и падала в кровать, тут же засыпая. Но ни идти с ней, ни ограничивать в возможностях подружку не хотела. Это было бы нечестно, ведь ей тогда, в те несколько пьяных месяцев, никто не мешал, хотя бабушка и мама не могли не догадываться...
Бабу Алю все не выписывали, и уж август начался, а девчонки вели хозяйство самостоятельно. Им даже нравилось успевать все самим: огород, уборка, даже заготовки делали под присмотром Зинаиды, которая не докучала - в их возрасте она сама уже была совершенно самостоятельной. Тем вечером Амурка гадала Раечке, дочке продавщицы из сельпо, более взрослой по годам, чем Галина, но такой субтильной, что она казалась младше. У нее давно уже были отношения с парнем, но они как-то застопорились, и девушка хотела узнать, будет ли что дальше. Рая осталась ночевать, и девчонки напекли печенья, собираясь подольше поболтать после гадания за чаем.
Сидели за столом, покрытым новой, а оттого немного липнущей к коже клеенкой с нарисованными диковинными фруктами – киви, манго, фигами, - которых никогда не видел этот дом в натуральном виде.
- Ой, пришли... – не очень удивленно воскликнула Рая, посмотрев в окно. Амурка глянула туда же: в сумерках можно было различить три мужских силуэта, идущих по улице к их особняком стоящей избе.
- Это вы их позвали? – задала она вопрос сразу обеим, почувствовав досаду.
- Ну как позвали... Просто сказали, что будем гадать, - ответила Галка, переглянувшись с Раечкой.
- Ну, вы тогда тут гадайте, а я пошла. Вам скучно не будет.
- Амурка, ну зачем ты так? Хорошие же ребята. Посидим, повечерим.
- А потом?
- А потом... Потом они пойдут домой, - не слишком уверенно сказала молодая хозяйка дома.
- Ну-ну.
- Нельзя же быть такой... гордой!
Амурка обернулась изумленно. Гордой? И это говорит Галка? Обидно... Ведь не в гордости дело.
- В чем она, моя гордость? Почему я должна, если мне не хочется? – сверкнула глазищами и решительно направилась к двери. Девушки молчали, понимая, что не правы. Дверь распахнулась, и в комнату заглянул Галкин ухажер.
- А мы мимо шли, решили заглянуть на огонек!
- В Рязань через Казань? – буркнула Амурка и хотела обойти его, но в дверном проеме уже стояли двое других парней, Райкин Колька и Сенька. Ну конечно...
Они не собирались пропускать ее, радостно улыбаясь. Девушке показалось, что от них пахнуло спиртным.
- О, неприступная московская красавица не хочет оставаться в компании простых деревенских парней? – воскликнул Арсений, оттесняя Амурку обратно в дом. – А мы тут с подарками, мы тут с надеждами, что нам погадают, мы тут с самыми чистыми намерениями! – парни заржали.
Амура вернулась к столу, стала собирать карты – и правда, сгоряча забыла свою колоду.
- После захода солнца уже не гадают.
- А, ну и хорошо, тогда просто посидим, смотрите, девчата!
Настрой парней был миролюбив, подружки возбужденно и радостно приветствовали их.
«Чего это я, в самом деле? Тоже, надулась, как мышь на крупу. И правда, может, гордыня так проявляется?» Она решила посмотреть, что они там принесли такого. Сенька что-то показывал у себя за пазухой.
- Ах! – не сдержалась Амура. – Какой маленький!
Котенок был совсем еще кроха, еле на лапах стоял. Хвост – натурально морковка, даже цвет тот же.
Дальше все было весело и просто: Амурка носилась с котенком, пытаясь его накормить, Галка гостеприимно метала на стол еду, Раиса что-то рассказывала о своих кошках,а парни шумно подтрунивали над ними. Сенька даже помогал по хозяйству, скоренько изучив территорию: где холодильник, где в другой комнате конфеты припрятаны. И правда, ну чего она из себя изображает?
Уже попили чай, парни сходили покурить, и, вроде, собирались отчаливать, когда вдруг выключилось электричество. Никто не удивился, это случалось часто. Галка тут же зажгла свечу, но настроение компании изменилось. Разговор перестал быть шумным и общим.
- Ой, забыла огурцы накрыть! – вдруг опомнилась Галка и встала из-за стола.
- Я присмотрю за тобой, мало ли что там, в огороде, - прогудел ее кавалер, распрямляя плечи.
Они вышли, и Амурка поняла, что вернутся не скоро.
- Пойду, выйду на пригорок, - сказала Раиса, - посмотрю, есть ли свет в соседней деревне.
Она поднялась, Колька встал вслед за ней, даже ничего не поясняя. И эти исчезли в ночи, негромко переговариваясь, прошли под окном.
Амура стала собирать со стола, Сенька гладил котенка.
- Может, все-таки погадаешь мне? – спросил он, взяв в руки ее колоду.
Девушка хотела забрать ее, но он не позволил, подняв руку вверх, когда она потянулась за картами.
- Хорошо, задавай вопрос! – она протянула ладонь, но парень дразнил ее, не отдавая.
- А можно не вслух, про себя? Есть у меня... мысль, хочу узнать, сбудется кое-что или нет?
Амурка улучила момент и выхватила колоду, но несколько карт все же выпали на стол. Она подняла их и улыбнулась:
- Не светит тебе ничего. Обломаешься.
- Да? Покажи!
Он, не глядя на карты, схватил девушку за руку, пытаясь притянуть к себе, но она воспротивилась. Тогда Арсений вскочил, сгреб ее в охапку легко, словно бы она и не весила ничего, и потащил в маленькую комнатку за печкой, чуть не сорвав по пути занавески, висящие в дверном проеме.
- Врут все твои карты, меня еще никто не обламывал.
Плюхнул Амурку на кровать так, что у нее от удара чуть не дух вон, не рассчитав в темноте высоты, упал сверху, подмял под себя, впился в ее рот губами, пока она не опомнилась. Яркий вкус табака навсегда отпечатался в ее памяти...
Амура испугалась лишь в первый момент, скорее от внезапности и силы нападения, поразившись тому, как легко может крепкий мужчина справиться с хрупкой женщиной. Странным было то, что не ощутила ослепляющей ярости, которая дала бы силы для отчаянного сопротивления, лишь почувствовала закипающую злость, лишь протест и недоумение: почему так? Почему они думают, что имеют право? Потому что сильнее? Ведь сильнее, сильнее! Они всегда физически сильнее, бестолку сопротивляться... Вечная эта несправедливость.
Обмякла под его руками, перестала отталкивать, но стиснутых ног не разжала.
Дали электричество, в комнатку проник слабый свет из помещения, где пили чай, но это никак не повлияло на намерения гостя. Сенька, подумав, что дама ломается лишь для виду, решил стать поласковее, чуть ослабив тяжесть своего веса, его руки блуждали по девичьим прелестям, ткань старого халатика мягко потрескивала... Амурка отвернулась, не желая целоваться.

- Я же вижу, ты не девочка! – пропыхтел он ей в подвернувшееся под губы ушко. – Была б целка, сейчас бы не так извивалась! Ведь да? – он приподнялся чуть, чтобы заглянуть в лицо, психолог. А может, обидел уже кого?
- Да, ты спец, - процедила Амурка, попытавшись столкнуть его с себя, но не тут-то было. Наоборот, он стал сильнее давить коленкой, пытаясь раздвинуть ее бедра. – И что?
- Так терять-то, значит, нечего! Что тебе, жалко, что ли? – он мял ее грудь, наблюдая за реакцией. – Не жмись, дура, тебе понравится.
Амурка закрыла глаза. А ведь когда-то боялись они, эти вот парни, что ее бабка их лишь за лапанье проклянет...
Сенька не удивился, когда она взяла руками его голову и ласково повернула к себе, притянула к самым губам.
- А я заговор знаю, на мужское бессилье... Старый, так насильников раньше наказывали...
- Врешь, - сказал не слишком уверенно, но ногой давить перестал.
- Проверим? - дыхание сбивается, сердце колотиться, трудно дышать, хотя, вроде, и не на грудь давит, на животе вся тяжесть, - Мне тоже интересно, работает ли... а то, может, не так слова запомнила... - и она сверкнула в полутьме белыми зубами.
- Вывернуться хочешь? А вот нет! – и от неожиданности сильно двинул коленкой, справившись-таки с ее ногами, полез рукой к своим штанам. А Амурка и через ткань давно чувствовала его напряженный твердый орган.
- Как знаешь, - сумев скрыть панику, прошептала. И начала быстрым глухим речитативом, четко выделяя лишь нужные слова: - «И всым я довольный, и всэ в мэнэ е, одным не довольный, що хер нэ встае. И жинка сварыться и лае мэнэ, и всэ из-за того, що хер нэ встае».
Он не мог расслышать всего, но ритм, быстрое бормотание... и главное понял, наверное, потому что вскочил с нее, лихорадочно пряча свое хозяйство в штаны и застегивая их, будто бы это могло как-то защитить.
- Вот стерва! – в голосе испуг. – Замолчи!
- «А ще тэя тэща, як сука гарчыть, вид когось почула, що хер не торчыть. Сусиди в вси хлае, онуки вбие, и всэ из-за того, що хер нэ встае!» - указывая пальцем на ширинку Сеньки продолжала Амурка, словно обезумев. Привстала на кровати и внимания не обращает, что юбка задрана, одна грудь обнажена, пряди темных волос выбились. Улыбается, глаза полыхают адским огнем: как пить дать, ведьма!
Он замахнулся, но она вскинула руку, и ее палец стал указывать ему в лоб:
- И бабку мою не боишься? Думаешь, что в мускулах твоих поганых только сила?
Сдержался, хотя мышцы его подрагивают, губы кусает от злости. Может и вывела бы она его, может и кончилось бы все это плохо, потому что вселился тогда в Амурку, чуть припоздав, всегдашний ее приятель, безбашенный гнев, и уже не могла и не хотела она остановиться, но дверь заскрипела, кто-то из ребят вернулся.
Арсений попятился к выходу, опасаясь повернуться к этой чокнутой спиной. Она закинула косу за спину, подняла подбородок и, запахивая порванный халатик, улыбнулась нехорошо.
- Мои карты не врут! Придурок... – и выплюнула уходящему ему вслед, как заклинание. - Обломись!

10.

А Лео стал смотреть иначе. Напряженнее, что ли? Вопрос появился в его взгляде, или он все пытался сказать глазами: «Нет, Амура, нет»? Но ведь смотрел же! И не прекратил эту сумасшедшую игру, а мог бы, еще мог, хотя сказанное в запале возбуждения Амурке «ты», уже было куда более грубой ошибкой, чем то первое «вы». С помощью «вы» он выудил ее из загона, в котором кишмя кишела малышня, поставил на один уровень с прочими взрослыми, с помощью «ты» поднял еще выше, к себе. Правда, сам вопрос «что ты делаешь?» мог бы насторожить опытную в плане отношений даму, но не девочку-новичка, для которой он прозвучал волшебным заклинанием, снимающим невидимые путы женского бесправия действовать: она решилась, у нее получилось, он не смог устоять, и это значит... А ведь успех только придает сил и вселяет уверенность.

Амурка тоже не была опытным игроком, ничего не рассчитывала, не подстраивала, не хитрила, просто следовала своим представлениям о том, как будет лучше... Как будет лучше для Лео. А потому ее поведение после того случая в лаборантской никак не изменилось внешне – она не хотела ему докучать. Она еще могла довольствоваться взглядами, лелея в душе воспоминание о том, как все это было – а было ли? Эта ее стратегия, которая стратегией вовсе не являлась, оказалась исключительно грамотной: поначалу подготовившийся к бескомпромиссной борьбе с соблазном учитель постепенно расслабился.

Леонид Борисыч дал домашнее задание, перекрикивая гул собирающих учебники девятиклассников, и ушел в лаборантскую заваривать чай. Дежурные Иванова и Буйо открыли окна, чтобы проветрить на перемене классную комнату, и вышли вместе в коридор, продираясь в шумной толпе учащихся. Как Амура заметила того парня, что влетел в кабинет географии, схватившись за нос, трудно понять... Может быть, просто бросила, уходя, взгляд на дверь в надежде еще раз увидеть Лео?

Она тут же вернулась и вовремя: парень пытался остановить кровь холодной водой, склонившись над раковиной. Вся раковина и пол вокруг были в алых пятнах.
- Леонид Борисыч, - громко крикнула Амурка, чтобы хорошо было слышно в лаборантской, - здесь Кривоносов нос себе разбил, все кровью испачкал. Я сейчас его к медсестре отведу и все тут вытру!
Услышал он ее предупреждение?
- Не пойду я к медсестре, - упрямился пацан, смывая и смывая упорно текущие темные струйки. – Она мне опять бинтов в нос напихает.
- Конечно напихает, а ты чего хотел? - вопрос, конечно, из разряда "взрослых-идиотских", будто бы он хотел нос разбить, или разбил специально, чтобы дать возможность школьной медсестре поизмываться. - Посмотри, как сильно течет!
Раздумывать было некогда. Девушка схватила тряпку с доски, сполоснула ее, выжала, не спрашивая пацана, приложила к его носу и потянула из кабинета. Когда возвращалась, уже прозвенел звонок на следующий урок. У географа было «окно», его кабинет пустовал. Амурка вытерла кровь на полу, вымыла принесенной обратно тряпкой раковину. Ну и пусть ее ругали, что она этакую грязь к лицу пострадавшего приложила! А чем еще было заткнуть? К тому же рана-то внутри...

Лео не выходил. И правильно, угваздано все было по полной. Она заглянула в лаборантскую. Учитель сидел на стуле, сложив руки между коленями.
- Леонид Борисыч, я там все убрала. «Можно выходить!» - чуть не ляпнула, но... не ляпнула.
Он медленно поднял голову, как-то виновато улыбнулся. Какой… зелененький!
Она зашла, сделала несколько шагов по направлению к нему.
- Спасибо, Амура! Вы меня опять выручили, - и выпрямился, насторожившись, видя ее приближение.
- Вам нехорошо? – глянула она на его чашку: чай насыпан, но водой так и не залит.
- Нет, все в порядке. Просто я услышал ваш голос, выглянул и...
Бедный, бедный! Услышал ее голос и выглянул!
- Я сейчас вам сделаю чаю, и все будет хорошо! – девушка решительно потянулась к чайнику.
- Нет, нет, не стоит, я сам! – попытался он остановить ее, поднялся резко и упал обратно на стул, качнувшись. Прикрыл глаза, пережидая приступ головокружения, наклонился вперед.
Ну разве могла она не дать его голове опоры? Не поддержать падающего, приняв его в свои объятия? Тем более что они обладают столь волшебной живительной силой?
Не вспомнить уже, как так получилось, что не услышали они хлопнувшей двери кабинета. Какое-то затмение случилось с обоими, как только коснулись друг друга.
- Леонид Борисыч, вы здесь? – Амурка в последний момент успела отпрыгнуть за шкаф. – Можно вас на минутку? – завуч заглянула в лаборантскую и увидела щурящегося, как от внезапно вспыхнувшего яркого света, географа.
- Да, конечно, - сказал он, неуверенный, Борисыч ли он и можно ли его, но направился в класс, не давая завучу пройти вглубь лаборантской.
Когда Лео вернулся, девушка так и стояла за шкафом, прислонившись затылком к холодной поверхности стены.
- Амура! – взмолился он, вызывая ее оттуда, не желая подходить ближе. Но она не сдвинулась с места, уже зная, как можно управлять этим человеком. – Амура... так нельзя! Это неправильно.
Ей было наплевать на правила. Она закусила губу, пытаясь сдержать счастливую ликующую улыбку, прижалась плечами к стене, чуть выгнувшись ему навстречу, слегка качнула головой: неа...
Он вздохнул, вытянул вперед руку, будто бы это могло что-то решить, и сделал шаг вперед.
Хорошо, что звонки в школах громкие.


С того дня, если Амура слышала что-то типа такого: «Ты сказала ему это? Зачем? – За шкафом!», - она сразу же вспоминала тот долгий мучительный поцелуй, мучительный именно своей поцелуйной ограниченностью.


Сенька быстро увел парней, Галкин хахаль даже попрощаться не зашел. Ничего не понимающая Галина влетела в дом, столкнувшись в сенях с уходящей Амурой.
- Стой, куда ты? Что стряслось-то? – она схватила подругу за руку.
- Отстань! Задолбали вы все меня! Я домой! – вырвалась и стала искать потерявшийся шлепанец.
- Куда ты в такую поздноту? Что баб-Зина подумает! Амурочка, ну что случилось? – Галина путалась у нее под ногами, пытаясь заглянуть в лицо.
- Ее, наверное, Сенька обидел, - к ним вышла Раечка.
Она чувствовала себя причастной к неприятному происшествию, ведь это они с Колькой оставили того с девушкой наедине.
- Как это? – Галка, охнув, плюхнулась прямо на калошницу. – Амур, да?
- Козел он вонючий, ваш Сенька! – сказала Амура и села измученно рядом с подругой, которая теперь испуганно разглядывала порванный халат.
- Ой... Как же это?! – Галька зажала рот рукой, готовая заплакать. – Амурочка... Что, силой взял?
- Успокойся, - сжалилась над Галиной, у которой задрожали руки и губы, Амура. – Взять бы он взял, да кто б ему дал!
- Такой упертый бугаище... – Раечка с радостным удивлением посмотрела на растрепанную, но не побежденную девушку. – А вылетел из спальни, как ужаленный!
- Да как он посмел! Я и подумать не могла... – Галине не так легко забыть, кто в этой ситуации виноват. – Амурочка... прости меня!
- Да тебя-то за что? – великодушно отпустила грехи раскаявшейся грешнице Амура. – Это он... одноклеточный. Есть выпить? – вдруг спросила, удивившись сама своим словам.
- Есть! – подлетела хозяйка. - Есть у бабушки, я знаю, где!
Что это за настойка была, девчонки так и не поняли, но через четверть часа уже хохотали до слез, слушая Амуркин рассказ.
- Вы бы видели, как он за свою пипиську испугался! Подлетел, как вертолет с вертикальным взлетом, и давай ее прятать от сглазу, уминать, утрамбовывать сокровище свое!
- А что за заговор-то?
- Да ты смеешься, Галь? Не знаю, как в голову пришло. Баба Зина часто, когда у нее что-то не ладится, присказку эту говорит: и всем мы богаты, и все у нас е… Я как-то спросила, что это, а она сказала, что стих какой-то украинский неприличный. Я запомнила несколько куплетов, как не запомнить, когда там про хер? Странно, что он этой частушки не слышал… Но как должно быть страшно: хер не встае! Да еще такой!
Девчонки бьются головами об стол, хохоча, Раечка слезы утирает. Уже им и не кажется эта история такой страшной…
- А что, здоровый? – любопытствует Галка, которая все примечает.
- Знаешь, может, у страха глаза велики, но мне показалось, что почти как у Борьки тогда… как между мной и им скалка лежала… Беее...
- Говорят, что по размеру носа можно определить, какой он у них.
Каждая задумалась, припоминая виденное в жизни и соотнося.
- Фигня, - говорит Раечка, защищая, видимо, своего коротконосого Кольку, но забыв учесть носяру Сеньки.
- Похоже, - одновременно откликаются Амурка с Галкой. И тут же все трое снова захлебываются смехом.
- Эх, - жалеет Амурка, - надо было ему объяснить напоследок, что недоговоренный заговор так работает: как попытается еще какую девчонку принудить, так сразу и увянет его хрен нахрен.
- Ой, да это мы запросто, это я Кольке нашепчу по секрету, и скажу, чтобы Сеньке – ни-ни, надежнее не будет! – почти уже навзрыд хохочет Раечка. И правда, смеялась, смеялась, а теперь ревет.
- А ты-то чего? – спрашивает Галка.
Повсхлипывала, посморкалась, положила печеньку в рот, жует медленно, хмельная:
- Гадски все устроено, все против нас. Вот я ж видела, что не была Амурка ни капли виновата. Вот ни чуточки! Хвостом не крутила, глазки не строила, а он все же полез… А если узнают в деревне, то скажут: сама виновата. Как про мамку мою. Папаня от нее гулял – сама виновата, она загуляла, он ее избил – опять сама виновата, по кругу виновата, всегда… Даешь – гулящая, не даешь – дура набитая. А эти – всегда молодцы. Одну замуж не взял, потому что слишком легко уговорил, другую – потому что уломать не смог, обиделся.
- Знаешь, все было понятно уже тогда, при сотворении мира, - сказала Амурка, вспомнив, как бабушка ей рассказывала библейские легенды.
- Что понятно?
- Что мужики – слабаки, и что все будут валить на женщин. Как дело было? Ева взяла то яблоко, которое нельзя было, и съела, и мужу дала своему, он взял и съел. Если такой умный, так чего ж не отказался? Не сказал: фу, как ты могла? А я вот не буду, потому что не велено, потому что у меня воля, мозги и сила, я мужик по образу и подобию… Фигушки, налопался яблок, а потом, когда Бог его спросил, какого… он и наябедничал: это все она! Сует мне всякую дрянь, а я не поглядел внимательно… А ведь Бог и так все знал, он же Бог… Проверял, небось, Адама этого на вшивость, посмотреть хотел, что там у него из праха получилось сваять, а тот и оказался размазней… Нет, чтобы упасть в ноги Богу и попросить за Еву: прости ее, она слабая женщина! Я готов искупить, потому что сам должен был думать… Не, куда там… Если главные и умные, так, вроде, и должны сами принимать решения и отвечать за них, нет? Нет! Женщина причина всего плохого. Так с тех пор и валят.
- Точно! Отец вечно… приходит к матери за советом, даже в том, в чем она не петрит. Она уж и упирается, дескать, я откуда знаю, но скажет свое мнение, ведь спрашивает, злится, если она не отвечает! А он потом, если плохо получится, это свое вечное: послушай женщину и сделай наоборот! Зачем тогда спрашивать? Чтобы виноватым не быть! А если все сложится, так никогда не скажет, что мать ему правильный совет дала – тогда он сам молодец. Права ты, Амурка.
- И у нас так же… папаня махнет рукой, стакан полетит на пол, он сразу глаза злые на мать вскидывает… Хорошо еще, если не скажет: зачем под руку поставила? Даже если сам только что подвинул… Или она хочет его предупредить, подсказать, он не послушает, оплошает, а называется это потом "не говори под руку, дура!"
Девчонки горестно замолчали, размышляя о несправедливости сложившегося миропорядка.
- Никуда не деться, - сказала Раечка, - только терпеть.
- Это почему же? – удивилась Амурка. - Можно не терпеть.
- Как?
- Как бабка моя, как мать. Если нет того, который жалеет и любит, то другой не нужен. Женщина имеет право решить, терпеть или не терпеть. И ради чего… Она ж не мужик, ей валить не на кого. Только надо честно себе сказать: я так решила, - и не жалобиться уже, когда потом трудно будет. И когда потом вдруг приспичит, а под боком нет. Зато каждый день и каждая минута – свобода. Честной надо быть, прежде всего, с собой. Это мама так говорит. Из-за любви терпишь или из-за страха. Главное - правильно сформулировать…

Амурка вспомнила, как спросила мать, почему они с отцом расстались. Мать и рассказала, что долго терпела и пьянство его, хоть и нечастое, но отвратительное ей до омерзения, а больше – мужскую чванливость эту: дура ты, тупая, нельзя же быть такой бестолковой, и вопли чуть чего… А ведь не бестолковее его, просто в чем-то он разбирается, в чем-то она… Но она себе никогда не позволяет ему слова грубого сказать – не боится, нет, просто нельзя человека обижать, уверена в этом. А он – легко! И обматерить, и обозвать грубо. А сам то - это она не сразу увидела - тоже ведь не звезда, тоже ведь и ошибается, и тупит где-то, как все… Но все ей казалось, что если любовь, то нужно и потерпеть, и любовь ведь должна трудности преодолевать… А однажды она увидела, как отцу на плечо балка упала – помогали друзьям что-то строить. И вот он согнулся от боли, и двинуться не может, так скрутило, а она стоит и смотрит издалека, и ей его совсем не жаль, нигде у нее не екнуло ничего, даже наоборот вырвалось: так тебе и надо! – в мыслях. И захотелось не к нему бежать, а наоборот, уйти в сторону, чтобы не лицемерить лживыми сочувственными словами, так достал он ее вечными укорами и придирками, этой надменностью своею… И поняла она, что не может это быть любовью. А дальше просто нужно было решиться.

- Ага, а голову приклонить? А детей поднимать? – Раечка размышляет по-взрослому.
- Я и говорю, ради чего… если можно голову приклонить, хоть иногда, то, наверное, и стоит терпеть, только опять же, скажи себе: я знаю, почему терплю. Но можно не терпеть! Можно…
- А хочется, чтобы и голову, и не терпеть… Чтобы настоящая любовь. И всю жизнь.
- Хочется, - согласились девочки.
Когда укладывались спать, Рая снова вспомнила про Арсения, глянув на вылезшего из корзинки котенка.
- А Колька сказал, что Сенька буквально выдрал его из зубов огромной бродячей собаки. Парни ему еще говорят: ради чего рисковал? Кинуться могла, покусать. Таких котят вагон, все равно никому не нужен. А он только плечами пожал: жалко стало. А Амурку, значит, не жалко было? Или женщина хуже котенка им? Вот как понять, что за человек, если он вот так? Выходишь замуж за того, кто котенка спас, а он на самом деле вон чо… Оборотень!
- Хуже другое, - сказала Амурка, взяв хвостатую мелкоту к себе. - Ты можешь вести себя правильно-преправильно, а вот придет такой, и даже если не справится с тобой, то все равно потом расскажет всем от злости, что ты раздаешь направо и налево... И век не отмоешься. Вот ведь козлы… - снова вспыхнула запитая вроде и прикрытая смехом, как ссадина листом подорожника, обида.
- Ты, Амурка, молодец… Не испугалась! Я бы не смогла…
- Еще чего, не дождутся…
Но после этого случая Амурке уже не хотелось нежиться в речке нагишом.

11.

Лилька не торопится натягивать колготки – пусть ноги перестанут быть влажными, липкими. На ее ладной попочке белые трикотажные плавочки, спереди на которых рисунок «птички» и слово «Tuesday» сидят идеально. Интересно, она и вправду надевает «недельку» строго в соответствии с днями? Сегодня вторник... Вторник – красные птички, красная ажурная резиночка на бедрах, кривые красные английские буквы, а еще Амурка как-то видела у нее желтые такие. Красиво – каждый день свой цвет. Так, нечего пялиться на Лилькину задницу, а то еще возомнит, что ее неземная красота сражает наповал всех без разбора.

Они были последней троицей, у которой физручка принимала зачет на пресс, все остальные девчонки уже оделись и убежали кто в столовку – большая перемена, кто на улицу, подышать: конец апреля, а погода как летом.
- Ну и чо, и чо? – Светка так заинтересована разговором, что не в силах дождаться, когда они останутся наедине. - Ты чо ответила-то?
- Что не сейчас, может, потом, когда школу закончим, - Лильке на Амурку наплевать, она ее в упор не видит, особенно с тех пор, как Амурка ей гадать отказалась.
- Ну, ваще... Прям так напрямую и сказал? Без намеков?
- Он намекал, но я делала вид, что не понимаю, - Лилия насборила чулок, стала аккуратно надевать его на ногу. Как странно, все девочки в классе одного возраста, но одни смотрятся еще совсем детьми, другие же, как эта королевская особа, уже совсем женщинами. Даже несмотря на «нулевочку», нацепляемую на еле заметные припухлости в районе груди. У Амурки «двойка», но она все равно рядом с Лилькой выглядит скромной школьницей, да не просто школьницей – безотказной общественницей-активисткой. Тише омута не найдешь. А ведь прошлым летом, в деревне она ощущала себя совершенно взрослой и вела себя иначе, и говорила как-то более зрело и веско, а потом опять влезла в синюю школьную шкурку и пожалуйста, взрослость испарилась. Или притаилась за ненадобностью: десятиклассники – еще дети. Или потеряла свою значительность в других масштабах, задавленная высокими каменными зданиями: все мы мельчаем в городе, перестаем чувствовать свою значимость в мире, наполненном миллионами таких же крохотных суетливых муравьев.

- Ну и правильно, - одобряет Светка, хотя с куда большим удовольствием она послушала бы про то, как Лилька согласилась на предложение Игорька. – Поцелуйчиками пока обойдется, говорят, что их правильно не подпускать, помурыжить. Чтобы больше уважали.
- Наверное... Только уже достал он меня своими поцелуйчиками. Надоело.
- Как это? Да ну… Разве может надоесть? – по интонации одноклассницы понятно, что она подозревает Королевскую в кокетстве. Лилия стоит спиной к подружке, Светка поверх ее плеча бросает взгляд на Амурку, будто бы ищет у нее подтверждения своему удивлению.
- Может, когда все время. И не нравится мне, - понижает голос Лилька. – Как начнет губу сосать, так она даже надувается потом! Сколько раз просила! Пылесос, блин. Вообще, он грубый, так хватает вечно, что аж синяки, - она демонстрирует желтые пятнышки на руке. – Все страсть изображает. И балаболит, балаболит без остановки...
- Почему изображает? Может, правда.
Амурка не видела, что там изобразила Лилька, но Светка среагировала сразу.
- Так отшей, раз надоело!
- Наверное, так и сделаю. Но после выпускного, чего тут осталось-то...
Конечно, ради того, чтобы хорошо смотреться на выпускном, многое можно потерпеть: голод, выщипывание бровей, высоченный каблук и противные поцелуи. Ведь пара для королевы тоже очень важна, а Игорек – гарный хлопчик. Первый парень на деревне.


Лео и тогда, при первой своей попытке к бегству ничего не сказал. Может, в тот момент, когда она с горящим взором рассказывала ему, что узнала способ, как избавить его от гемофобии, он еще не принял решения? Или, наоборот, уже точно знал? Какая разница, он ей не должен был ничего объяснять, не обязан.
Класс возвращался с патриотического мероприятия в Историческом музее, Елка всю дорогу беседовала с Леонидом Борисычем, которого в последний момент попросили подменить другого учителя и выступить с краткой речью. Он выступил, девчонки восторженно перешептывались.

Амура подошла отпроситься к классной, ей нужно было зайти к маме на работу:
- Я с вами дальше не поеду, мне на «Тургеневскую».
Ужасно жаль уходить, когда можно было бы ехать несколько станций в одном вагоне с Лео и смотреть на него, но глупо, совсем глупо тащится вместе со всеми до школы, а потом опять возвращаться в центр! Не настолько у нее крыша съехала.
- Леонид Борисыч, вы ж где-то в тех краях живете? – обратилась к географу Кроль. – Вроде, у того чайного магазина в китайском стиле? Тогда вам с Амурой по пути!
Никогда не знаешь, что будет за следующим поворотом...

Они молча вышли из метро, уже стемнело.
- Вам куда? – с Елкой он был значительно разговорчивее.
- Туда, - она махнула рукой в сторону бульвара.
Пауза два-три шага.
- Я вас провожу.
Шли молча, в относительной московской вечерней тишине, хотя Амурке казалось, что ее сердце поет на весь бульвар. Ей хотелось прыгать козой вокруг него, но она сдерживалась из последних сил, просто шла рядом. Увидев сломанную лавочку, засыпанную свежевыпавшим мартовским снежком, не утерпела, вскочила на нее, чтобы оставить тесемочку своих следов. Непревзойденная классика флирта: подняться, чтобы лица оказались на одном уровне, а лучше, чтобы твое – чуть выше. Дойдя до конца, остановилась.
- Леонид Борисыч, - окликнула продолжавшего движение учителя. Он обернулся, подошел, молчит, смотрит вопросительно. Руки в карманах. Красивый, серьезный, похож на совершенно спокойного человека.
- Леонид Борисыч! Я узнала у бабушки, как можно попробовать сделать так, чтобы вы больше крови не боялись! – выпалила Амурка заветные слова.
Он поморщился.
- Как?
Ей хотелось, чтобы он как-то порадостнее среагировал на ее такое знаменательное сообщение, а он стоит замороженным истуканом. Как вообще можно ежится, когда так тепло? Даже жарко?
- Не верите? – расстроилась она. – Но ведь тогда сработало! Когда я вас… вам кровь заговорила...
О, как он вскинул на нее глаза! Видимо, какая-то мысль его посетила и рассмешила, потому что губы, словно против воли, разъехались в кривовато-грустной улыбке.
- Ах, вот в чем дело... Побочный эффект? – спросил он, будто сам себя, и тут же посерьезнел. – Верю. Нужен кровавый ритуал?
Кажется, само это слово вызывало у него отвращение.
- Ну, почти, - смутилась Амура. – Но не обязательно очень кровавый!
- Ну, нет! На такое я вряд ли способен, - он решил закончить этот разговор и, отходя, подал ей руку, чтобы помочь спрыгнуть с лавочки. Но Амурка не собиралась так легко сдаваться. Сам же потом рад будет! И... упустить возможность сделать ему такой подарок? На всю жизнь? Взявшись за его ладонь, остановила, потянула назад.
- Ну, Леонид Борисыч! Вы только дослушайте!
Проходящие мимо старушки оглянулись на ее громкий возглас, он подошел поближе.
- Слушаю.
Когда он так смотрел ей в глаза, у нее тут же отнимался язык. И руку не отпустил, а пальцы ведь тоже горячие!
- Надо... надо всего лишь, - она стряхивает снежинки с его плеча, - самому, специально поранить кого-то до крови, сказать нужные слова и непременно дождаться, когда кровь остановится.
Опять сделал движение отойти, но девушка схватилась за его воротник.
- Леонид Борисыч! Вы только подумайте: избавиться от страха, навсегда! И ранка-то может быть совсем маленькая! Просто царапинка! Нужно-то только капельку крови!
- Амура, глупости это все, ну как ты не понимаешь? – его, как пьяного, шатает от «ты» к «вы».
- Да это вы не понимаете! Да если и глупости, а попробовать? Проверить? – она горячилась, она не понимала, как можно отказываться от шанса? И эксперимент-то ерундовый.
Он качал головой, она еще придвинулась к нему, убеждая, тараторя, боясь, что недослушает:
- Вы можете меня, мою руку поранить! – она обнажает свое запястье, сдвигая рукав, и он в свете фонаря видит, как сквозь тонкую кожу просвечивают сосуды. - Это совсем не страшно. Господи, да меня кот сто раз так сильно царапал! А вы чуть-чуть! Я же знаю, как остановить, если что! Вы же видели! Совсем чуть-чуть, капельку! Мы сядем вместе на пол, чтобы вы не упали, если вам станет плохо... - Амурка совершенно четко представляла себе эту картинку: он, она, лаборантская, булавка... Делов-то!
В этот раз он сам притянул ее к себе, сам прекратил уговоры, преградив словам путь своими губами. И промозглый, неприветливый март тут же сменился июльским пеклом. Уже было не важно, кто там ходит по бульвару: бабки, голуби, ангелы...
- Пошли, - жарко выдохнул в уголок губ, подхватил ее с лавки, повел быстро за собой, крепко держа за руку.
- Мне ж в другую сторону! Мне не туда! – засмеялась Амурка через несколько шагов, еле поспевая за ним. Глупая, глупая девчонка!
- Ты права, - остановился Лео резко, внезапно протрезвев. – Ты совершенно права.
Помолчал немного, поправил ее вылезший из-под пальто шарфик, в глаза больше не глядел.
- Я не должен... Я должен идти, Амура. Тебе еще далеко?
- Нет, рядом, вон в том доме, - сердце упало: почему все так внезапно закончилось?
- Вот и хорошо, вот и правильно, иди. Иди, иди! – подтолкнул ее легонько рукой и отступил на шаг.
Мгновенно замерзшая Амурка пошла, оглядываясь. Он стоял и смотрел ей вслед.


- Нас Арсений Пивоваров довезет, - сообщила баба Зина.
Час от часу не легче. Всегда ж дядя Федя возил!
- А дядя Федя что? – сумела скрыть досаду Амура.
- Съел медведя, - откликнулась в своем обычном стиле Зинаида, редко когда без смеха что скажет. – С животом у него что-то.
- А что, у него права есть? – девушка гладила брючки, которые теперь, после сарафанно-юбочного лета казались какими-то тесными, чужими.
- Конечно! Он, вон, и Алину из больницы привез, тебе Галка не сказала?
- Нет.
- Не волнуйся, его отец говорит, что он хорошо водит, ответственно, не лихачит.
- Я и не волнуюсь, - фыркнула Амурка, - чего мне волноваться?
- Садись в кабину, к Сене, - добродушно предложила бабушка, - вам, молодым, вдвоем веселее будет!
Сенька молча закинул Амуркин чемодан и сумку в кузов, где стояли два старых низких кресла.
- О, да! Сенька известный весельчак! – не смогла все же не съязвить. - Но я и погрустить могу, бабуль, тебе в кузове тяжело будет!
- Что ты! Я обожаю как раз на свободе ездить, чтобы ветер в лицо! А вот ты запачкаешься еще. Не, не, я лучше тут. Сенечка, ну-ка, подсоби мне.
Сенька за рулем смотрелся солидно. Девушка с вызовом разглядывала его, все пытаясь понять, где в этом милом услужливом Сенечке затаился безжалостный агрессор.
- Что пялишься? Не нравлюсь?
- Красавец! Отворотясь не наглядеться.
- Язви, язви, язва, раз хочется.
- Знаешь, чего мне хочется? Отрезать твои причиндалы ржавыми ножницами под корень и собаке той бродячей кинуть, у которой ты, добренький, котенка забрал.
Арсений искоса глянул на пассажирку, чтобы оценить меру опасности.
- Да ладно тебе, я вообще, может, хотел прощения попросить…
Амурка хмыкнула, покачав головой.
- Хотел – проси, - бросила где-то раньше слышанную фразу.
- Ну, прошу. Хотя не понятно за что, не было ж ведь ничего! Да и вообще, кабы ты не взъерепенилась, чпокнулись бы тихо-мирно, да и дело с концом! И всем бы хорошо!
- Нет, тебя не кастрировать, тебя уничтожать надо! Ты ж инвалид, на голову больной, для общества опасный! – девушка была поражена.
- За что уничтожать-то? Это ж ты пожалела непонятно чего! Что, от тебя убыло б, что ль? Я б со всем уважением, вынул бы, что я, не понимаю? Или я вшивый какой?
- Знаешь, Сень, чем дальше ты говоришь, тем меньше напоминаешь человека. У меня просто слов нет…
- Слов у нее нет. Вечно вы, бабы, все выворачиваете, раздор сеете, а потом мужики виноваты. Не убил, не украл, и не жена ты чья-то! Проще надо быть… - веско закончил свою речь тоже устоявшимся выражением.
Впереди на мотоцикле ехал мужик, трактору все никак не удавалось обогнать его. Амурка узнала в нем того самого Борьку-картавого.
- Внушить, что ли, Борьке, любовь к тебе, невшивому такому? – в задумчивости проговорила Амура, медленно поднимая руку со скрюченными пальцами, как когда-то в кино видела, по направлению к мотоциклисту. - Пусть страстью воспылает? Безудержной? А потом он где-нибудь тебя, пьяненького… - Амурка шлепнула ладонями, как бабка Зина делала, когда разговор о сексе заходил. – Со всем своим огро-о-омным уважением, а?
- Совсем сбрендила? – чуть не сбив мотоциклиста, обогнал его Арсений. Трактор резко качнуло. – Сравнила тоже!
Бабка постучала в стекло кабины: «Эй, поосторожнее, не картошку везешь!»
- А в чем разница? Убыло б от тебя? Ему даже вынимать не нужно, все равно не залетишь! Или ты жена чья-то? А, Сень? Жалко тебе, что ли? – все больше распалялась Амурка. – Односельчанин ведь! Ему хорошо, значит, и тебе хорошо, чего ты заерепенился? Проще надо быть, Сеня, проще!

Автор:  Greza [ 11 янв 2020, 23:39 ]
Заголовок сообщения:  Re: Сказки Февраля, Курс молодого бойца

12.

Весенние школьные каникулы, наступившие на следующий день после того поцелуя на бульваре, длились бесконечно. И ведь она подгоняла время, занимая себя разными делами, летая пчелкой по дому и без просьб мамы и бабушки моя посуду, надраивая ванну, перетряхивая шкафы и полки под постоянный бубнеж телевизора. Она даже раскрутила все 27 винтиков, державших хрустальные пластины на каркасе люстры, вымыла их и прикрутила обратно, хоть стоять на столе с поднятыми вверх руками было страшно неудобно и утомительно. Люстра засверкала, но свет жрала все равно безбожно, и девушка решила, что в ее доме – когда у нее будет свой собственный дом, конечно – никогда не будет светильника такой конструкции. Но время, как ленивая корова, не боялось этой тоненькой хворостиночки бурной Амуркиной деятельности, и не шло быстрее.

Удар был неожиданным: желанной встречи с Лео не состоялось. После звонка в кабинет, слегка опоздав, вошла русичка и заявила, что вместо географии девятиклассники будут писать сочинение. То сочинение Буйо не удалось. Поскольку никаких слухов по классу относительно пропажи географа не ходило, Амуре пришлось нарушить собственное правило и поинтересоваться у Елки, почему заменили урок. К счастью, - правомерно ли в этом случае такое выражение? – классная была хорошо информирована на этот счет. Оказалось, что Леонид Борисович поставил директора перед фактом, что он больше не сможет вести уроки по семейным обстоятельствам. Елка, как и многие другие учителя, считала, что ему просто не хватает времени, чтобы дописать его научную работу, а сроки поджимают, и поскольку он никогда не собирался работать учителем, то его можно понять, если можно понять безответственность вообще. Хотя географ вроде как договаривался с директором довести этот учебный год, тому ничего не оставалось, как уступить и не требовать отработки. Леонид Борисыч почему-то не испугался негативной характеристики, или чем там еще могло угрожать начальство. Это потом стало понятно, почему, а пока Амурка пыталась принять ужасную очевидность: она его больше не увидит.
Шок продолжался недолго: к шестому уроку решение созрело, подарив призрачную надежду.

Амурка не знала слова «фланировать», да и не очень-то оно подходило к ее передвижениям по Чистопрудному и Сретенскому бульварам, а больше по Мясницкой улице, на которую и выходил упомянутый тогда Елкой чайный дом. Ведь фланировать – это значит болтаться по улицам и бульварам бесцельно, а у нее была совершенно ясная цель: встретить Лео. Зачем? Это уже другой вопрос, на который девушке было трудно ответить даже самой себе. Увидеть, еще хотя бы раз увидеть его – это единственное, что можно было б сказать определенно. А дальше? Увидев? Картинки предполагаемых вариантов встречи с возможными диалогами сменяли одна другую, временами оказываясь такими яркими, что Амура потом с удивлением возвращалась в хмурую апрельскую реальность, опасаясь, не пропустила ли она наяву того, кого сейчас так отчетливо видела в своем воображении. А апрель в том году был депрессивнее марта, никак не оправдывая своего солнечного звонкого имени: и холодно, и пасмурно, не то что в следующем, когда зима скоропостижно умерла в начале календарной весны без долгой мучительной агонии. Девушка приезжала в район станции метро «Тургеневская» сразу, как только у нее появлялась возможность, и бродила там, вглядываясь в лица людей. Иногда заходила погреться в магазин, очень похожий на китайскую шкатулку, но и тогда почти не видела его экзотической для Москвы красоты, потому что смотрела сквозь витрины на улицу: вдруг? А когда шла по улице, то тоже не замечала ни черепицы навесов, похожей на драконью чешую, ни их кокетливо приподнятых уголков, ни тем более сказочной башенки-пагоды, украшенной колокольчиками. Какая-то неведомая сила влекла девушку изо дня в день приходить сюда, и, не теряя надежды, отправляться спустя несколько часов домой, неся в себе непоколебимую уверенность: она его обязательно встретит.

И встреча произошла, и нельзя сказать, что неожиданно: ведь она была ожидаема каждое мгновение. Он просто шел навстречу Амуре, а когда увидел, замедлил шаг. Это был первый теплый день, в обед выглянуло как следует выспавшееся за зиму солнышко, с крыш тут же потекло. Люди обходили огороженную лентой часть тротуара, по которой била капель. Увидев Лео, Амурка сделала шаг в сторону, из тесной толпы прохожих, чтобы не потерять его из вида. Леонид Борисыч сумрачно смотрел на нее, остановившись, а потом решительно крутанул головой, быстро прошел еще чуть вперед и свернул в арку.
Хорошо, что Амурка примерзла в этот момент к асфальту, потому что сделай она еще хоть шаг, он мог бы стать роковым. Здоровенный кусок наледи с крыши, прогремев жестяным раскатом, упал на тротуар прямо под ноги девушке, уколов ее лицо и руки острыми ледяными брызгами. Какая-то женщина закричала, народ зашумел, кто-то уже тормошил Амурку, проверяя, все ли с ней в порядке, кто-то кричал на нее, указывая на ограждение. Она не поняла, откуда снова появился Лео, не помнила, как взял он ее за руку и как повел за собой. Очнулась лишь в низкой и длинной каменной арке, ведущей в старый внутренний дворик, еще чудом сохранившейся в вечно обновляющемся городе.

- А ты б не плевалась кипятком, Шур? – тетя Таня обижена непониманием. – Она же старше, старше его насколько!
- Насколько? – бабушка спокойно раскладывает карты. – Не на пятьдесят же лет?
- Шур, ты же понимаешь, о чем я! Она – взрослая женщина, он – теленок еще совсем неразумный! Только 18 исполнилось.
- О! Значит, совершеннолетний! Нет, Таньк, честно, не понимаю! О чем с ума сходишь? Она его что, принудила, околдовала, женила на себе, в конце концов? Ты ж сама говоришь, что жениться он не собирается. Так о чем разговор-то вообще? О том, что все не по-твоему?
- Негоже это, Шур, взрослой бабе мальчика к рукам прибирать.
- Ревнуешь просто, мать…
Бабушка в задумчивости смотрела на карты, тетя Таня тоже притихла.
- И зря ревнуешь. Вот совсем. Смотри, сколько крови себе попортила по ревности своей!
- Говори яснее, что будет-то?
- Не знаю, что будет. Могу сказать, чего не будет. Не будет у него с ней долгих отношений, семьи не будет, детей не будет, свадьбы не будет. Да ничего такого, о чем речь вести.
Татьяна сразу как-то успокоилась, села, чуть расслабившись.
- Все? А больше там ничего не видно?
- Так про что спрашивала, - сказала бабка, собирая карты.
- Ну, спасибо, мне легче. Хотя все равно, вся моя натура против этого! Что ему с девчонками-то не ходить? С молоденькими?
- Эх, Тань… Люди – такие твари неблагодарные, все им вечно не так да не эдак… Нормально все у парня складывается, как нельзя лучше, а ты в истерике бьешься. С девчонками только и ходить, а с женщиной – куда интереснее, со взрослой-то! Сама подумай!
- Так вот я и подумала! Юное, чистое – разве ж не лучше? Чем… - женщина только брезгливо махнула рукой.
- Амур, поставь чайник, будем гостинцы Татьянины пробовать, а тебе, девочка моя, я историю расскажу, – бабушка развернулась и положила колоду в ящик серванта, который стоял прямо за ее спиной. Амурке страшно не хотелось пропустить начало истории, поэтому она шустро вскочила и, стараясь не шуметь – хотя как не шуметь, наливая воду? – выполнила бабушкину просьбу.
- …оба они такие молодые, влюбленные, юные чистые, как ты говоришь. Но серьезные и ответственные: поженились, сразу стали работать, чтобы на шее у родителей не сидеть. Ну, жили какое-то время, детей родили. А потом, лет через 12, может, больше – вдруг развелись. Все вокруг: что? Чего? Почему? Так хорошо жили же! Близкие в догадках теряются, друзья не понимают. Она – хозяйка замечательная, он не пьет, детей любит, все в дом… Дружные всегда такие, гостеприимные. Так и остались все в недоумении, что произошло, какой такой разлад. Ни один, ни другой не жаловались, сплетен не ходило. Оба молчали, сору из избы не выносили, очень порядочные... А потом сказали, будто он с женщиной сошелся, а репутация у нее была не очень, тогда все же народ чуть поболе друг о дружке знал, чем сейчас. Ну, а что, мужикам-то всегда это простительно: как ему, молодому еще, без бабы? Его потребности всем понятны… Даже никто и не смел порицать, так и надо.
Александра опять, не вставая со стула, повернулась к серванту, отодвинула стекло, стала чашки доставать гостевые – волнистый тонкий фарфор, веточка сирени снаружи, и несколько цветочков внутри. Татьяна расставляла чашки на блюдца, внимательно слушая.

- А потом опять все удивились: эти двое снова сошлись, да не просто – обратно поженились! И ходят оба такие ... сияющие. Именинниками ходят. Люди и не знали, что бы такое сказать про них, а сказать-то и нечего было, кроме, разве, что, значит, любят друг друга все же, а трудности у всех бывают.
Амурка на кухне старалась даже чай в заварник насыпать так, чтобы ни слова не упустить. А бабушка замолчала. Амурка выглянула с кухни.
- Шур, ну? – Татьяна перестала резать кекс и нетерпеливо посмотрела на рассказчицу. – Говори уже!
Родственница хорошо, видать, знает бабушкину манеру: Александра всегда сделает паузу перед самым интересным или изобразит все так, будто история уже кончилась и кончилась ничем.
- А что говорить, - бабушка улыбнулась бы в усы, кабы у нее таковые имелись, - я совершенно случайно узнала эту историю изнутри, так сказать, из первых уст. Приходила ко мне погадать на сына своего та женщина. Тоже переживала, только совсем в противоположном направлении, чем ты, Таньк. Хорошо так выглядела, хоть и в возрасте. Слово за слово, не знаю, как вышло, что она разоткровенничалась со мной. Оказалось, что разошлись они с мужем исключительно на почве постельного несогласия. Ну никак договориться не могли. Причем пошло это с первой их ночи, когда намучились оба и друг друга измучили. Она его потом долго к себе не подпускала, болело у нее там сильно, а когда снова решилась, то у него чуть не каждый раз осечки случались. От нервов, может быть, ведь любил он ее, а не складывалось все. Приспособились с годами, вроде, но я так поняла, было это для обоих скорее чем-то мучительным, чем приятным. А потом она и вовсе стала избегать близости, сказала ему как-то, что если ей не хочется совсем, почему она должна быть «промокашкой»? Его это задело очень, на том и разошлись. Скучали друг по другу, но связывать она его больше не хотела, была уверена в своей холодности. Амур, масла принеси-ка. К этому мармеладу непременно масла и хлеба надо, лучше всякого пирожного будет.

Масленка появилась на столе в рекордное время. Бабушка со смаком формировала толстый бутерброд: белый свежий хлеб, слой масла и несколько кусочков Татьяниного домашнего яблочно-грушевого мармелада.
- Мммм, Тань! Сказочный вкус! По маминому рецепту?
- Да, а по чьему же еще. Ну, а дальше? – совсем как маленькая спросила тетя Таня.
- Дальше… а! Как-то раз он зашел к ней, а она больная лежала. Причем детей, как я поняла, дома не было. У нее сорок почти, он испугался, давай ухаживать. Полотенце холодное на голову, потом спиртом стал тело обтирать… Ну, и дообтирался. Она сказала, что если б не жар, может, ее бы и испугало то, что он стал с ней делать, а так – не могла понять: явь, бред. Да и соскучилась, конечно, уже к тому времени, потому и позволила ему... И такое вдруг испытала, чего никогда раньше с ней не случалось, и было это столь сильным потрясением, будто она сама в себе родилась, сама себя увидела впервые. Да и он удивился, что жаркая она такая оказалась. Остался. Утром температура спала, а жар остался, пробовали снова, и снова… И все оторваться друг от друга не могли, и он ей про себя тоже рассказал, как ему приятно можно сделать. В общем, научились, оказалось и так можно, и сяк... Кто, спрашивается, запрещал? Поняла она, что значит «медовый месяц», хоть и спустя больше десятка лет. И ей странно было, что просто ведь все, а додуматься сами не сумели. И любовь не подсказала, как, вроде, должна была… Так бы и не было у них счастливой второй серии, если бы не та, другая, с плохой репутацией, которая смогла научить, показать, как можно и нужно. «Такие дураки мы были! – все повторяла. - Столько времени потеряли. Простых вещей не знали, самых обыкновенных…»

Тетя Таня все размешивает и размешивает сахар в чашке, хотя он давно уже весь растаял.
Мама пришла поздно, Амурку уложили спать на раскладушку, как всегда бывало, когда кто-то гостить оставался, а потому ей было лучше слышно, о чем взрослые говорили допоздна на кухне.
- А ведь интересная штука получается, - громче остальных бубнит сквозь прикрытую дверь мама. - Мужчина как бы изначально должен знать это все и уметь. А откуда? Где те курсы, кто научит? И между собой у парней всегда и всюду соревнование, не признаешься: я знать ничего про это не знаю, научите! Наоборот, хвастают друг перед другом тем, что было, и чего не было. У родителей не всякий спросит, старших братьев тоже не всем Бог послал. Раньше, говорят, чуть ли не спецом к проституткам водили. А ведь редко какая мать захочет, чтобы ее дочь впервые дело имела с таким же, как она, новобранцем.

- Да, поняла я, поняла! – встревает тетя Таня. – Уже даже рада.
- Я тебя не уговариваю, я просто размышляю. Ведь если задуматься, то любой мужчина изначально находится под прессингом устоявшихся в обществе представлений о том, что настоящий мужик всегда хочет, отлично может, а если не в состоянии бабу до экстаза довести, то вовсе и не мужик. Страшно оказаться ненастоящим мужиком, страх рождает проблему, проблема – еще больший страх, и пошло-поехало. Я, как девочка, могу отказать любому, и этим только набью себе цену. Мужчине же значительно сложнее: когда он отказывается, никто не подумает о его чувствах или моральных качествах, все моментально заподозрят его в несостоятельности.
Амурке всегда нравилось, как мама умела говорить на такие темы – без зажатости, языком исследователя, раскладывая все по полочкам. И как-то не по-бабски умела рассмотреть ситуацию со всех сторон.
- Опять же, только сильный и очень уверенный в себе человек может сделать это так, чтобы выглядеть достойно. В любом другом случае это будет знаком того, что он либо импотент, либо трус. А если брать мальчишек? Они всеми силами стараются выглядеть взрослее, что в их понимании – решительнее, жестче. Вот откуда берется грубость, вот почему нет нежности, ведь для них она синоним слабости, женственности даже. Они думают, что настоящий мужчина и телячьи нежности – вещи несовместимые, поэтому в подростковых отношениях так много агрессии.

- Будто только в подростковых. Сначала это – неумение проявлять заботу и ласку, а потом оно становится привычкой в семье. Сколько баб несчастны из-за этого? Он тыр-пыр – и на бочок, а зачем напрягаться, если она и так никуда не денется? Лень ведь лишний раз рукой шевельнуть. Жена? Должна, значит… - бабушка вспоминает что-то свое. – Оттого и чувствует себя «промокашкой», а не любимой женщиной.

- Ты опять про несчастных женщин, мам! А я пытаюсь сказать, что им тоже непросто. Мужское тело рассматривается прежде всего как механизм для работы и секса, который тоже как работа, потому что в идеале должен быть результат – оргазм, ребенок. И если он не способен работать, в том числе и в постели, то его ценность как личности значительно снижается. Согласна? Вот почему они так носятся с этим. И, кстати, именно женщина и только женщина может либо дать ему уверенность в том, что у него все в порядке, либо наоборот, сделать несчастным... Вот сейчас, казалось бы, все проще: добиться девушки парням гораздо легче – сексуальная революция! – но это вовсе не упрощает им задачу: они все равно должны быть мачо! Чуть не с пеленок... И даже более сейчас, когда девственность теряется задолго до свадеб, а значит, девчонке всегда есть с кем сравнить!

А потом мама начала мыть посуду, за шумом воды стало труднее различать слова, да и женщины заговорили о чем-то другом, скучном, и Амурка незаметно для себя уснула, не успев додумать до конца мысль: можно ли считать в таком случае нежность и безотказность Лео доказательством его силы, а грубость Сеньки слабостью и неуверенностью в себе.

13.

- Это твой? – баба Зина рассматривает маленький календарик, на котором Амурка только что отметила приход очередной менструации. С тех пор, как в десять лет это счастье случилось впервые, девочка всегда аккуратно отмечала начало нового цикла и подсчитывала дни между ними, как велела мама.
- Мой, - Амурка свернулась калачиком на кровати и пережидает, когда утихнет жгучая боль. Кажется, что в этих топких, мягких баб-Зининых перинах она утонет быстрее, чем, например, в Москве, где живот может нещадно ныть по полдня.
- Никогда не видела, чтобы так ровно ходили, - замечает бабушка, которая работала медсестрой при фельдшере и, конечно, навидалась всякого. – Что, всегда по двадцать девять дней?
- Ага, только один раз было 28.
- Удивительно. В таком случае ты можешь знать свои опасные и безопасные дни. Понимаешь, о чем я?
Амурка понимала. Ей мама лет в четырнадцать или пятнадцать все рассказала о контрацепции, но она чуть повела головой в сторону: «нет». Пусть баба Зина еще раз расскажет, может, она чего неправильно запомнила?
- Вот, смотри, с этой стороны пять дней и с этой десять – ничего не будет. А вот эти – самые опасные, хоть как раз здесь и хочется больше всего.
Амурка внимательно посмотрела на обведенные карандашиком числа в июне. Ну да. Все верно запомнила. Все верно.

- Сильно болит? – Зинаида гремела чем-то у печки. – У меня только после родов чуть меньше болеть стало, а то все тоже зубами скрипела. Говорили: выйдешь замуж – пройдет. Нет, у меня не прошло, хоть первый муж старательный в этом смысле был. - Принесла что-то завернутое в старую тряпку. – Приложи-ка к животу. И поспи маленько.

Амурка взяла сверток, он был тяжелый и теплый, почти горячий. Бабушка накрыла страдалицу старым пуховым платком, задернула занавески. Уже через несколько минут боль стала не такой резкой. Амурка в полудреме вспоминала Галкины слова, что прекрасным обезболивающим являются поцелуи, а если парень не брезгливый, то и не только поцелуи. В момент легче становится. Ей сейчас думалось, что ради облегчения этих мучений, она, пожалуй, согласилась бы… Согласилась бы? И на Сеньку? Нееет… точно нет, даже если бы он вел себя иначе… И ни на кого другого. Хотя тело иногда так остро реагировало на любовные сцены в книгах, фильмах, на мечты и мысли! Да даже просто на солнечное тепло и прохладу речных струй. Теперь гораздо острее, чем раньше. Неужели ей никогда и никого не захочется подпустить к себе? Она будет всех сравнивать с Леонидом Борисычем и никто не выдержит этого сравнения? Нет, никаких обетов верности она не давала, и уж тем более не собиралась стать монашенкой, но сейчас ей казалось немыслимым, что с кем-то другим, не с ним она захочет быть так, как была с Лео.

Амурка задремала, и ей приснился яркий и горячий сон: они снова были вместе, учитель трудился и трудился над ней, а у нее все никак не получалось, боль желания нарастала и нарастала, но не находила разрешения. И вот когда казалось, что пик близок, Лео вдруг выходит из нее и встает огромным великаном над ней, в ожидании лежащей с раздвинутыми ногами, и говорит: ты ничего не решаешь, ты ничего не решаешь, ты ничего не решаешь. И исчезает, бросив ее на снегу, а снег под ней уже подтаял.
Амура проснулась в ужасе от мысли, что протекла на постель, подскочила, побежала в туалет. И вовремя. Но сон врезался в память и долго потом еще не давал ей покоя своей недосказанностью.


Она почему-то отчетливее, чем прихожую в его квартире, запомнила запах в том старом подъезде, широкие подоконники, на которых стояли жестянки консервных банок, приспособленные под пепельницы, откалывающиеся от стены куски штукатурки, которые обнажали красочные слои разных эпох – можно же так сказать? Ведь дом-то очень старый... Запомнила красивую плитку на полу и огромные чугунные батареи, и круглые, удобные для ладони перила. Наверное, оттого, что каждый раз проходила здесь в состоянии, противоположном предобморочному: не когда шумы, запахи и цвета приглушены, потому что сознание сумеречно, а наоборот, когда в твоей черепушке солнечный полдень, и все-все воспринимается особенно четко и остро, и чем ближе к его двери, тем острее. А потом, после щелчка замка происходило падение в темноту коридора, в глухоту поцелуя, в слепоту объятий... Сколько раз она взбегала по этим ступенькам, за стуком сердца не слыша стука своих каблуков? Не так уж и много...

- Раздевайся, нам надо поговорить, - это первые его слова, а голос сух и сердит.
Амурка, не чувствуя рук, расстегнула куртку, покачнулась, сбрасывая сапожок. Почему он так суров?
Она прошла в комнату, большую гостиную с огромным количеством книжных шкафов. Посередине - стол, накрытый плотной темной скатертью, у стены - огромные напольные часы, за стеклянной дверцей которых качается маятник. Вдруг в них что-то мелодично заскрипело, и часы мягко пробили половину часа. Откуда-то из глубины квартиры доносились брякающие стеклянные и металлические звуки. Наверное, Леонид Борисыч был на кухне.

- Проходи и садись за стол, сейчас я принесу в комнату чай, - крикнул он.
Амурка села, сложив руки на коленях. Ей не хотелось смотреть вокруг, девочка чувствовала себя несчастной и обманутой: так надеяться на встречу, так ждать ее, а когда она случилась, все оказалось не так, как представлялось... Все плохо, и понятно, что Лео вовсе не рад, и сейчас он ее будет тактично отчитывать за навязчивость и некрасивое поведение, терпеливо вынося ее присутствие... Стыдно не было, было горько от разочарования в придуманной сказке. Вот дура-то... На что надеялась? Ведь думала только о себе... Удрать что ли, пока он не пришел?
Поздно. Большой, наверное, серебряный поднос, как груженая баржа плывет по скатерти,- или это у нее в глазах все плывет? - создавая мелкую волну. Темно-синие чашки с золотым ободком сдержанно звякают при этом. Амурка смотрит, как Лео расставляет на столе сахарницу, вазочку с вареньем, коробку с печеньем, блюдечко с лимоном, а на блюдечке-то крохотная двузубая вилочка, тоже, видать, серебряная! Она не решается поднять голову, а тем более протянуть руки, чтобы помочь.

- Чайник скоро вскипит, - говорит он, и кажется, что сердитости в его голосе уже и нет вовсе. Немного постояв у стола, Лео снова уходит, а Амурка застревает мыслью на его словах: «чайник вскипит», - и представляет себе пузырящуюся зеленую эмаль, оплывающую на конфорку. Амурке становится смешно и от этого закипающего, как ее слезы, чайника, и от собственной глупости и идиотизма возникшей ситуации. И все предметы в этой комнате ей кажутся такими недружелюбными, особенно осуждающе топорщатся усы-стрелки часов: «Фу, как непристойно!» Бабушкино словечко...
Девушка медленно встает со стула, делает несколько шагов... Конечно, это не широкие темные дощечки паркета выдали ее своим скрипом, просто Лео вернулся в комнату с нарезанным хлебом.
- Руки можно вымыть вон там, - указывает он в проем другой двери, и она покорно идет туда. Мыть руки.
Амурке не хочется ни чая, ни печенья, но она послушно берет два кубика сахара из пододвинутой сахарницы и печенье из коробочки. Сахар тает в горячем чае, и Амурка немного ему завидует, ей бы тоже хотелось так растаять сейчас, растворится в этой тишине: не было здесь никакой ученицы девятого класса Буйо, вам показалось...

- Амура, нам все-таки надо поговорить.
Она поднимает на него глаза и больше их не отводит. И от ее взгляда, вовсе не такого уверенного и смелого, как тогда, на уроках, он смущается. Нет, не смущается, а начинает нервничать. Ставит чашку мимо блюдца.
- Амура... я должен... я не должен... понимаешь, есть вещи… Чего ты хочешь? – он словно нащупал твердую почву, идя по топкому болоту.
Она смотрит на него и молчит. Как ответить на этот вопрос? Если честно, «видеть вас», то это будет глупо, глупо еще и от того, что она хочет видеть его всегда, постоянно. Глупо и невозможно так теперь сказать, когда стало понятно, что он-то видеть ее вовсе не хотел.
Лео ждет ее ответа и, кажется, нервничает все больше и больше.
- Амура, ты же большая уже девочка, ты понимаешь, что так нельзя?
О, она понимает, про что он. И не понимает: почему нельзя? Почему нельзя стремиться к тому, кого любишь? Хотеть его видеть? Слышать... и делать для этого все, что только возможно.
Ей не пришел в голову самый верный вариант, спросить у него, почему нельзя. Зато в сумбуре парализованных мыслей родился ответ на первый вопрос, ее алиби:
- Я хочу сделать это... – его ложка громко падает на блюдце, - попробовать избавить вас от страха... крови.
- Бред...
- Нет! Вы не понимаете... вы совершенно не знаете моей бабушки! Она просто так никогда не говорит! – Амурку уже несет, она забыла стыд и неловкость. - Этот способ верный, он работает! Ну почему вы не хотите попробовать?
- Амура, я не об этом...
- А я об этом! Неужели вы были бы согласны смириться с болезнью, болеть ею всю жизнь, зная, что есть лекарство? Я не могу! Как это, знать, что можешь помочь – и не помочь? Я уже думала о разных вариантах, - ей тяжело усидеть, но она старается выглядеть достойно, по-взрослому, - но ведь я – самый лучший! Тогда вам не нужно никому ничего объяснять! Ведь это непросто – объяснить такое, люди не верят! И кошке тоже не сделаешь больно, жалко ее, а мне – можно, я же сама предложила, это совсем другое, неужели вы не понимаете, Леонид Борисыч?

Амурка говорит слишком громко, да, но почему он не хочет понять, что сделать это нужно непременно? Она вскакивает, хватает с блюдца вилочку, подходит к Лео.
- Одна царапина, раз – и все! И слова повторить за мной... – протягивает ему эту вилочку, а он готов спрятать руки, и дышит уже тяжело, но не удрать – Лео заперт в пространстве между столом и девушкой. - Только не бойтесь, поглубже воткните, чтобы обязательно хоть капелька и с первого раза, а то потом уже не решитесь.
- Амура! – он отворачивается, умоляя оставить эту затею, старается отодвинуться от нее, откидываясь на спинку стула.
- Ну нельзя же быть таким трусом! – в отчаянии выкрикивает Амурка. - Вы же мужчина! А мужчина должен... - и сама пугается своих слов: обидела?
- Ты права, нельзя... – его голос глух.
Она хватает его голову и разворачивает к себе, чтобы не терять зрительно контакта, уже чувствуя, что он снова попал под ее власть, что она сможет его убедить.
- Нет, я знаю, что это страшно – кого-то нарочно поранить, но я... но мне... мне не будет больно!
- Почему бы это... – он смотрит ей в глаза со странной улыбкой, замерев в ее ладонях.
Что сказать, что сказать?! Чтобы не соврать и не признаться? И чтобы убедить...
- Потому что я сама хочу! – и снова протягивает вилочку, а у нее зубчики острые-острые.


Когда Амурка ехала домой, уже вечером, она все рассматривала лица пассажиров и думала: а по ней, по тому, как она сейчас выглядит, можно что-нибудь сказать? Что-нибудь определить по ее глазам, выражению лица – можно? Выглядит ли она теперь взрослее или как-то иначе?

К тому моменту, когда Лео усадил ее к себе на колени, она уже выронила вилочку. Да сразу почти, ведь для поцелуя руки тоже нужны: обнимать, перебирать волосы, притягивать к себе ближе, ближе, плотнее. А потом и следовать примеру его рук: если они так уверенно и смело ныряют под одежду, значит, и ее рукам можно? И почему тогда он так удивленно глянул, когда она стала решительно вытягивать рубашку из-за пояса его брюк, чтобы добраться туда же, куда у нее уже добрался он? И как же неприятно, когда под горлом собрана гармошкой блузка вместе с расстегнутым бюстгальтером, скинуть их – чего проще?

- Что ты делаешь…

Опять он за свое. А что она делает? Разве более того, что уже сделал он? Просто без блузки и рубашки же... лучше! Приятнее... Да и не в этом дело. Хочется почувствовать тепло его кожи не только руками. Когда он порывисто встал вместе с ней, даже не прервав поцелуя, и понес в спальню, у нее лишь сердце застучало глуше. Испуг прошел легкой тенью по краю сознания и тут же растворился. А когда он лег на нее сверху, и раздетые половинки тел коснулись друг друга, стало невыносимо тесно в оставшейся одежде другим половинкам. Амуркины руки сами потянулись к поясу его штанов. Пока неловко дораздевались, она еще успела подумать, что лучше уж делать это, наверное, сразу, чем вот так барахтаться...

Вот когда можно полностью отдаться поцелую, без помех, вот когда тело само, подчиняясь музыке поющей в сосудах крови, начинает дикий африканский танец: волна пробегает по позвоночнику, и еще, и еще, заставляя выгибаться, а бедра раскрываются двумя лепестками гигантского тропического цветка.
Наверное, она ввела его в заблуждение своей раскованностью, отсутствием страха, инициативой. А может, умением целоваться?

– Ах! - тихий стон все же прорвался сквозь ее плотно сомкнутые губы, а глаза распахнулись в белизну потолка. И он тут же замер и перестал дышать.
- Ты – девочка?
- Да.
Что-то было не так и с вопросом, и с ответом.
- Мммм… - замычал Лео и тяжко навалился на нее. Амурке показалось, что из нее выскользнуло что-то влажное, округлое, как очень большой сгусток крови при месячных. Крови?!

14.

- Слушай, Мишка, - после нескольких минут молчаливого созерцания карт уверенно проговорила Амурка, - все у тебя с Лилькой будет хорошо!
Девушка так уверенно выдала это, что парень в первый момент просветлел лицом и даже, кажется, выдохнул.

Амурка же все еще продолжала смотреть на расклад, где карточная мозаика, пестрящая женскими ножками и алыми губками, сложилась для нее во вполне четкую и ясную картину будущего.
- Вы поженитесь. Да. Точно, поженитесь. Вот же... Причем началом будет какой-то неприятный для Лильки случай, - Амурка передернула плечами и сглотнула. – Ммм... конфликт, в котором она и еще мужчина, и ты. Ммм... праздник, вечеринка, казенный дом. Выпускной? Все так близко...

Столько всего накатило, что девушка совершенно ушла в себя, прислушиваясь, пытаясь вычленить и понять подсказки. Ее пальцы пробегали, едва касаясь, по картам, которые все наперебой что-то сообщали, галдели, как малышня в началке. Мишка следил за руками гадалки, напряженно внимая ей. На последних словах он откинулся к стене и перевел взгляд на лицо Амурки, но она не видела и продолжала:
- И знаешь, через что все устроится? – с торжеством, потому что четко уловила сигнал, спросила она. – Ты удивишь Лильку... Ей будет хорошо с тобой! Ну, в том самом смысле, треугольном, понимаешь?

Ох, как посмотрел на нее Мишка, как задрожали у него губы, как резко вскочил он с ящика для картошки, на котором сидел.
- Зззз-зачем?! – только и выговорил он и убежал в комнату.

Амурка в растерянности осталась на кухне одна, пялясь на ехидно-озорные лица девчонок. И опять они все как одна пели ей: любовь, свадьба, семья, любовь, любовная постель, удовольствие, свадьба, постель... Дружно так пели, слаженно... Хоть бы ерундовая какая заковырочка-занозочка вызывала сомнения - нет!Амурка сама себе перестала верить: бывает ли так? Гладенько? Но вот же, вот, сочетания карт и... в общем, точняк. Да и карты новые, самый верный вариант.

Амурка тихо вошла в комнату. Гринько стоял у окна и смотрел куда-то вдаль, рядом на подоконнике, сидел кот и смотрел туда же.
- Ты не веришь? – сказала девушка стриженому русому затылку. – Бабушка говорит, что люди быстрее верят плохому, чем хорошему. Люди боятся верить своему счастью.
- Я ппп-почти поверил ссс-своему ссс-счастью, - Мишка не повернулся к Амурке. – Но в ффф-фантастику я ннн-не верю.
- А при чем тут фантастика? – Амурка действительно никак не могла врубиться, о чем он говорит. Она подошла, встала рядом, стала гладить кота. Даже не глядя на Мишку, можно было понять, что он очень расстроен: так горько и безысходно прозвучала его последняя фраза. И до Амурки дошло, почему он спросил «зачем?», вот тугодумка-то! - Ты решил, что я... нарочно так говорю, потому что знаю про тебя и Лильку?! – возмутилась она, схватив его за руку и поворачивая к себе. Пусть в лицо скажет, что она ему специально врала!
- А ккк-как еще я ддд-должен ддд-думать? Ттт-ты видела, ккк-какая она и ссс кем? И ккк-как это я ттт-такой вдруг ее ввв-впечатлю? Чем? Ттт-ты хоть ппп-понимаешь, что... Что ттт-ты – ты! – можешь ппп-понимать?!

Амурке казалось, что он расстреливает ее своими автоматными очередями застревающих в губах согласных. И как же тяжело видеть его в этот момент: это тарахтение-стрекотанье было таким ярким выражением муки!
- Я – могу! Поболе некоторых! – сказала - и догадалась. Он же хотел на колоде посидеть, нецелованный.
- Ввв-вот именно! - заключил Мишка и пошел на кухню. Амурка двинулась следом. – Если ббб-бы ттт-ты не сказала ппп-про выпускной, про «ттт-треугольный смысл», я ббб-бы так и верил ддд-дальше. Ккк-когда-нибудь – да, ччч-через много лет, ккк-когда я ссс-стану другим... Ппп-почему нет? Ммм-может, я и ззз-заикаться перестану и... вообще. Ннн-но сейчас это ннн-невозможно, а значит, это ннн-неправда!
- Все правда! Ты можешь верить или не верить, это все равно! – Амурка всегда распалялась, когда кто-то начинал сомневаться в ее гадании, еще пока распалялась. – И чего уж такого фантастического я тебе предсказала? Сегодня думаешь, что не умеешь целоваться, а завтра уже профи! То же мне, проблема... – она пожала плечами, понимая все же, что не совсем все так просто.

- Ввв-вы, девчонки, ддд-думаете что ппп-про нас? Да я ккк ней даже ппп-подойти не смею! Ддд-да я ссс-слова сказать не ссс-смогу! Ттт-так и буду: «Ттт-ттт-ттт».
Мишка изобразил свою звуковую чечетку, и не было понятно, где он повторял звук умышленно, а где нет.
- Ппп-профи? – продолжал он, горячась. – Ттты же не ддд-дурочка, тт-ты же ддд-должна понимать: я ннн-не могу тт-так запросто с ддд-девчоками, как ддд-другие, а уж целоваться... – он отчаянно махнул рукой и сел на табуретку, словно устав от своей длинной речи и невозможности объяснить что-то ей, успешной в треугольном плане девочке.
- Хочешь, покажу как? Делов-то...

Трудно сказать, что стало причиной сказанного: сочувствие ли, желание оказаться правой, понимание, что проблема-то совсем не так велика, как ему кажется...
Мишка смотрел на нее, не мигая. А что она такого сказала? Это ж даже не то, что тогда Галка предлагала, все в рамках – мальчик, девочка...
- Что покажешь?
Ой, с перепугу даже не заикается? Или это удивление так благотворно действует?
- А ты о чем подумал? – не смогла не подшутить в неловкой ситуации над парнем Амурка. – Как целоваться!
Мишка покраснел до корней волос. Вот ведь несчастный, подумалось девушке, ничего, никаких переживаний утаить не может! Сама Амурка не краснела: даже если организм и реагировал на ее эмоции, то смуглая кожа прекрасно скрывала это.
Гринько молчал. Сначала он с некоторым недоверием смотрел на Амурку, а когда понял, что она не шутит, перевел взгляд на разложенные на столе карты.
Нарисованные кокетки с глянцевых прямоугольничков всячески подбадривали его, подмигивая и улыбаясь. Девушка сложила руки на груди, прислонилась к двери, ожидая ответа.
- Жуть как интересно узнать, о чем ты думаешь. Опять боишься? О моей разнузданности? Или... со мной не хочешь?
Мишка встрепенулся и еще больше смутился, замотал головой, пытаясь подобрать слова.
- Ннн-нет! С ттт-тобой не боюсь! Ссс-совсем нет! Ттт-ты классная. Ххх-хорошая. Я дд-думал о другом.
- Ну?
- О верности и ппп-предательстве.
Сначала Амурка не поняла. А когда поняла, то посмотрела на юношу с изумлением.
- Ты думал, что это будет изменой Лильке, что ли?
Он кивнул.
- Ну ты прям рыцарь... – она села за стол, не спуская с него глаз. Помолчали. – А хочешь я скажу, о чем я думаю?
- Ссс-скажи.
- В таком случае ситуация твоя безвыходная. Ты боишься идти к Лильке, потому что у тебя нет опыта, а получить его не можешь, потому что не хочешь ей изменять с другой. Да?
Мишка молчал, не соглашаясь, не протестуя.

- Как в кино, – Амурка стала собирать карты, которые, даже перемешавшись, все еще что-то пытались ей прокричать. К чему, если человек не верит? – Прям сразу вспомнился Медведь из «Чуда»: «А что ты сделал из любви к девушке? – Я отказался от нее!» Мне так нравилось это его благородство, пока мама не сказала: «Трусишка!» А ведь и правда, если б он не решился ее поцеловать, она б так и померла. И чуда б никакого не случилось.
Амурка положила на стол сложенную колоду, на верхней карте дразнилась блондинка, показывая розовый язычок.


В тот вечер, когда Амурка узнала про Лео, она явилась домой не поздно. Мамы еще не было, а бабушка сидела за столом и раскладывала пасьянс. Амурка села на стул напротив бабушки, где обычно сидели женщины, которые приходили погадать. Обе молчали. Александра опять ни о чем не спросила, и Амурка подумала, что ведь ни мама, ни бабушка ни разу не поинтересовались, по каким таким делам она пропадает теперь вечерами несколько раз в неделю. Нет, являлась девочка всегда в приличное время, не позже десяти, но иногда вылетала из дома сразу после прихода из школы. Они не спрашивали, может быть, только смотрели иногда внимательней на нее и чаще переглядывались. Мама принесла как-то с работы несколько коробок красивой обуви - на отдел выделили какую-то помощь, - и велела Амуре примерить. Ей подошли изящные взрослые туфельки, но когда дочка увидела, сколько они стоят, запротестовала. Но мама и слушать не стала, просто оставила их дома, рядом с кроватью дочери.
- Разве тебе не хочется сейчас быть особенно красивой? – только и спросила, пожав плечами.
Идя из школы, Амурка звонила Лео из телефона-автомата и, если у него вечер был свободен, то переодевалась дома, проглатывала тарелку супа, чтобы не обижать бабушку, наспех делала уроки и уносилась.
- Ба, я пошла, буду не поздно, - говорила она, и бабушка кивала: «Дуй!» И больше ничего. Ничегошеньки... Они и так все понимали? Все знали? Что – все? Все, что нужно, чтобы не задавать вопросов. Амурка б не удивилась.

На майские в 9 классе Елка задумала поездку в Ригу. Амурка ни за что бы не поехала, но Лео ее убедил: «У меня очень много дел на эти дни запланировано, вряд ли мы сможем видеться. Поезжай». Она и решилась, тем более что девчонки ныли-уговаривали. Съездили хорошо, весело, только мало что запомнилось девушке из всего виденного, разве что Саласпилс, впечатления от которого смогли проникнуть даже в затуманенное любовным дурманом сознание. А все остальное – улочки Риги, Домский собор, органный концерт, музеи – как во сне, потому что мысли Амуры Буйо всегда были в Москве, в старой квартире на Мясницкой улице.

Вернулась – и сразу звонить, а телефон не отвечает. Ни днем, ни вечером. День, другой, третий. Неделю. Две. Однажды по телефону ответил женский голос, и Амурка от неожиданности бросила трубку. Неизвестность терзала и угнетала, но что можно было сделать? Повезло... Подружка предложила поехать в магазин «Рапсодия», говорили, что вышла новая пластинка их любимой группы. Ну, Амурка и исполнила свою рапсодию, которая по сути своей импровизация.
- А я знаю, где Леонид Борисович живет, - небрежно бросила она, когда они с подружкой проходили мимо хорошо знакомой арки. – Вон в том доме.
- Серьезно? – тут же оживилась одноклассница. - Откуда знаешь?
- Из донесения Юстаса, конечно.
- Хы, а давай купим чего-нибудь к чаю и попробуем в дверь позвонить? Вдруг он дома? Вот будет прикольно... Помнишь, как мы Елке букет в ручку двери запихивали, звонили и убегали, пока она нас не вычислила?
Посмеялись, вспоминая, но Амуркин смех был несколько звонче... Хорошо, что подружка проявила настырность и инициативу, иначе б тайный агент Юстаса сто раз повернула назад. Между звонком и щелчком замка прошло столетие, в течение которого сердце девушки исполняло соло на тимпане. Дверь открыла приятного вида немолодая женщина.
- А мы к Леониду Борисычу! – громко и радостно воскликнула подружка, выставив для убедительности перед собой коробку с патом «Цветной горошек».
- Ой, девочки! А его нет! Но вы проходите, проходите! – приветливо посторонилась женщина. - Вы его ученицы, да? Ленечка мне говорил, что в школе работал. Давайте пить чай! Я рада компании.

Она действительно была рада компании, милейшая, разговорчивая старушка. И подружка с любопытством осматривала квартиру и задавала много правильных вопросов.
Тетушка гордилась своим племянником: Ленечка съездил от Университета на стажировку в Германию, и его сразу там заприметили, рекомендовали подать документы по специальной иммиграционной программе, обещали помочь, велели ждать вызова. И вот вызов пришел! Сразу и место работы хорошее предложили, и по научной линии... Как говорили, что вероятнее всего в конце апреля - начале мая, так и вышло, немцы же, у них все точно и аккуратно.
Подружка хихикала, поддакивала, тараторила про учительство Лео без умолку, а Амурка старалась удержать на губах нестойкую улыбку. Кобальтовые чашки переглядывались между собой, удивленно посверкивая золотыми ободками: Амура, ты чего как неродная?


- Баб, а баб... Погадай мне на короля, - сказала Амурка, когда Александра удовлетворенно собрала карты: пасьянс сошелся.
- На этого? – вынула бабушка карту из колоды.
- На этого, - вздохнула Амурка, будто с картинки на нее смотрел сам Лео. – Увижу ли еще когда... Услышу?
Александра недолго смотрела на расклад.
- Нет, Мурка. Не увидишь. Ушел, как сгинул.
- Ну да. Я так и думала... Хотя надеялась: вдруг? – девочка устало, по-взрослому уронила лицо в ладони.
Бабушка скрестила пальцы, снова посмотрела на карты, потом сочувственно на внучку.
- Амур, не убивайся. Как пришло – так и уйдет, надолго не застрянет. Да и слабенький он был, этот король, не мужик.
Амурка вынырнула из темноты ладоней, щурясь, посмотрела на бабушку.
- Слабенький? Нееет... Вот уж нет! – запротестовала она, вспомнив свои дни и вечера с Лео.
- Да я не в том смысле! – хохотнула Александра. – Как человек слабенький, как личность. Сколько лет ему ни будет – все как телок на веревочке...
Амурка верила бабушке, только одно дело сказать «не убивайся», а другое – не убиваться. И пустота внутри только начинала болеть. Вот интересно, как может болеть пустота?

15.

Игорек был в ударе. Почти все сидящие перед кабинетом окулиста, а это была приличная часть класса, плюс мирные жители с детьми хохотали уже четверть часа кряду. Диспансеризация – процесс нудный и долгий, у выпускников и подавно, весной, когда так сухо и тепло на улице – тем более, и если бы не такие весельчаки, как Коробков, то дело было б полный тухляк. Медсестры уже пару раз выскакивали из кабинетов и делали замечание школьникам. Но действия внушения хватало ненадолго, наоборот, становилось все веселее.

Почти, потому что Гринько сидел на банкетке с вытянутыми ногами и закрытыми глазами, сложив руки на груди и откинув голову на подоконник, и никак не реагировал на шутки одноклассника, а Амурка, оставшаяся без подружек, которые застряли у хирурга, читала книжку и лишь изредка отвлекалась, если взрывы смеха были особенно громкими.

Вот подошла очередь Игоря, и он, сделав танцевальное па в стиле Райкинского Труффальдино, скрылся за дверью кабинета. Сидящая со своим малышом в очереди к педиатру женщина сказала:
- Вот молодец, так и надо! Парень и должен быть симпатичным да заводным. Девчонки, не упустите!
- Мне кажется, что внешность в мужчине - не главное, - пожав плечами, сказала Ирка Перевидова, которая всегда высказывала свое мнение веско и с достоинством. – И подвешенный язык тоже.
- А что же главное? – поинтересовалась женщина. В ее голосе хорошо слышались снисходительность и любопытство.
- Ум.
- А мне кажется, доброта и порядочность, - сказала другая Ирка. В классе было целых пять Ир.
- Благородство, романтичность, - выдала свой вариант Оля. Одна из трех.
- Романтичность? – Женька покачала головой. – Вот уж не главное в мужчине, главное... – она надолго задумалась.
- Мужик должен быть рукастый. Дом построить, в гараж сходить, - это, конечно, Инка вставила свои пять копеек. Единственная и неповторимая.
- Талант, гениальность! – Анна была странной. Вообще, не только в своих высказываниях.
Амурка отвлеклась от книги и прислушивалась теперь к разговору с интересом. Возникшую паузу заполнили птичьи трели: все фрамуги были открыты.

- Все это имеет смысл только в том случае, если мужчина способен на поступок, - нарушила тишину молчавшая до этого женщина, рядом с которой крутилась прелестная кудряшка лет четырех. – Доброта, ум, талант и благородство пропадут впустую, если мужчина не способен принимать решения и брать ответственность на себя.
- Ну, как сказать... – решила поспорить та, что советовала девчонкам не упустить Игорька.
- Так и сказать. Я спорить не буду. Это только мое мнение. Просто видела: у подружки такой был мужик, вот типа этого, - она кивнула на дверь кабинета окулиста. - И красавец, и весельчак, и душа компании. Но как чего случись, все она проблемы решала, а заболела да слегла – вся жизнь в тартарары покатилась, и бросил он ее, ушел веселиться к новой жене. У другой же муж тихий такой был, не отсвечивал никогда, мы еще над ним подтрунивали. В аварию попал, без ноги остался, а подруга в этот момент узнала, что беременна. Пришла к нему в больницу и говорит, что на аборт записалась – куда им третьего теперь? А он не испугался, говорит: оставь! У меня будет стимул быстрее на ногу встать... Так и сказал: на ногу, одна ведь... И встал, и потянул, и вытянул... А мой бывший, умный и талантливый, когда узнал, что я ребенка жду, но в 44 года всякое может быть, сказал: «Я не готов». Я к нему с этой новостью, как с победой бежала, как о чуде сообщить, а он пришиб этим своим «я не готов». После четырех выкидышей. Думала, что оба мечтаем… Тогда сразу и ушла, хоть мы до этого пятнадцать лет жили, и казалось, что хорошо живем. А другой не испугался чужого усыновить, хотя на него родня давила, проклинала. А я ведь тоже раньше думала про него: молчаливый, робкий, не красавец, а оказалось - человек... Мужчина не должен быть трусом. И я сейчас не про прыжок с парашютом говорю.

Буйо закрыла книгу, посмотрела на притихших одноклассников. Гринько сидел, выпрямившись и напряженно глядя в пол, будто что-то пытался прочесть в иероглифах потертых узоров линолеума. Потом он поднял глаза, но не на Лильку, как обычно. На Амурку.


Мамина подруга, тетя Таня, которая еще и работала в соседнем с мамой здании, и они часто обедали вместе в институтской столовой, сидела на кухне с накидкой на плечах, сшитой из старого зонтика. Мама колдовала над ее волосами, тщательно прокрашивая седые корни.
- Мне кажется, что Валерка скоро перегреется.
Они обсуждали их общего знакомого из маминого отдела, который давно ухаживал за Татьяной, но ответа не получал.
- Да, я тоже чувствую, что закипает. Думала, походит-походит – и остынет, как другие, а он, наоборот, только разогревается…
- Ну и чего ты думаешь, Танька? Реши уже что-нибудь, чем дальше в лес, тем больше дров.
- Реши! Во-первых, я ему уже много раз говорила, что все решила. Во-вторых, будто ты не знаешь…
- Что? – мама закончила наносить краску и сунула пиалу с кисточкой под воду.
- Что ты ничего не решаешь.
Слова Татьяны шершаво проехались по коже, и будто снова защипали те сосновые ссадины. «Ты ничего не решаешь, ты ничего не решаешь!» - тут же вспомнился болезненно горячий сон.
- Я вот решила тогда, что нет больше Митьки в моей жизни. Все! Нет! Хватит! И что? Все другие губы – не его! И руки не его, и запах. И что толку, что я чего-то решила? Мозгами? А тело, нутро –протестуют… Как представлю, что не с ним надо – не могу.
Амуркино сердце тоскливо сжалось: вот так, значит? Ты ничего не решаешь... А кто решает? Кто приговаривает тебя к добровольному одиночеству, когда он уходит, не прощаясь? Да и если простившись – толку-то?
- Тело, нутро… - мама ставила чайник. – Мозги! Просто что-то ты недорешила, Таньк. Барьерчик какой-то сама себе соорудила. Я верю в биологию, в тело. Не может твоя здоровая, молодая еще натура не взять свое! Кому верность хранить? Прошлому-калошному? Да пока ты будешь с придыханием произносить «Митька», никакой Валерка, хоть он наизнанку вывернись, ничего не сделает. Да ты ж ни разу не дала ему возможности отключить твои мозги! Надо чтоб пробки вышибло, вот тогда все встанет на свои места.
- Как это – пробки? – подала голос дочь, которая до этого помалкивала.
- Как, как… оргазм обыкновенный. Очень способствует пониманию, стоит ли киснуть, держась за прошлое, если можно жить здесь и сейчас.
- Чтобы случился оргазм, нужно хоть какие-то теплые чувства испытывать! – решила поспорить Татьяна.
- Глупости, - мама вытерла капельки краски со стола. – Главное – не ощущать себя жертвой и не испытывать ненависти или отвращения. Не бояться тоже. Во всех остальных случаях – реально. Хочешь, пойдем, я тебе устрою это дело?
Амурке было всегда смешно, когда на мамины провокационные заявления подруги реагировали бурно.
- Вот, - засмеялась и мама на фырканье тети Тани. Ты не хуже меня знаешь: если он тебе хотя бы приятен, то стоит только расслабиться и довериться... Оргазм не является патогномоничным симптомом любви, даже страсть не станет его гарантией, и наоборот...

Разговор, в котором со знанием дела могла бы поучаствовать и Амурка, становился крайне любопытным.
Первый раз, когда она чудом сообразила и смогла-таки уговорить Лео повторить за ней несложный и недлинный заговор-стишок, не в счет, – впрочем, в том состоянии, в котором он находился, сделать это было и сложно, и несложно.

В первый раз, если верить брошюрам и девчонкам, женщине не удается получить удовольствия. Но ведь и потом кончить с Лео не получилось ни разу. У Амурки на этот счет была даже своя собственная теория, она считала, что перевозбуждалась с ним. Слишком возбуждалась, запредельно. Ей все хотелось поговорить об этом с мамой, пусть бы та сказала, есть ли этому объяснение с научной точки зрения? Ведь от поцелуев уже, от объятий через несколько минут она вся была на взводе, казалось, что только касаясь губами ее груди, он может довести ее до оргазма, но нет... А чем еще, кроме перевозбуждения, можно было объяснить несостоятельность его попыток? Лео был упорен, изобретателен, неутомим. Настолько упорен и неутомим, что ей в кратчайшие сроки пришлось освоить технику имитации оргазма. «Из всех искусств важнейшим для нас является кино...» Ну да, пока народ безграмотен, всякие там «дикие орхидеи» и прочие «слияния лун» ему в помощь. Язык, губы, руки Лео в какой-то момент уже не ласкали и не нежили – пытали, и проще во всех смыслах было изобразить то, что он непременно хотел увидеть. Проще, потому что сказать, что устала и измучилась, было невозможно совершенно.
Не меньше учебных киноматериалов Амурке пригодилась и Галкина наука: и рассказы о том, как это все бывает, и советы, как самой произвести разрядку, если мальчик так и не сумел... У самой у Амурки, особенно после свидания с Лео, получалось быстро и легко. Для нее невозможность кончить с ним вообще не являлась проблемой, ведь не за этим же она к нему ходила.

- А вот такие истории, о том, что оргазм нечаянно нагрянет, когда его совсем не ждешь, - мама достала из шкафчика хрустальную вазочку, в которой горкой были сложены орешки с вареной сгущенкой, - случаются! Вроде и не то чтобы сама очень хотела, скорее, для него согласилась, уступила, пожалела страдальца, и вдруг – бац! – неожиданный подарок. За милосердие.
Опять эта ирония в мамином голосе! Никогда с уверенностью нельзя сказать, над кем насмехается она – над другими или над самой собой.
Тетя Таня и Амурка одновременно схватили по орешку. Амуркин был беленький – значит, мама скорлупки делала, она старалась их сильно не прожаривать, считала, что это вредно, а вот Татьянин был совсем темным – бабушка допекала, потому что маму попросили к телефону, и она ушла надолго говорить со своим научным руководителем.
- Намекаешь, что я безжалостная? – спросила тетя Таня, разламывая орешек на две части.
- Вовсе нет, я никогда не считала, что себя нужно насиловать в этом деле. Не хочешь – не надо. Просто, возвращаясь к началу разговора, скажу: действительно ли не хочешь? И действительно ли ты хочешь забыть Митю? Если тебе ценнее и приятнее хранить ему верность – не вопрос. Но если ты хотела бы – на самом деле хотела, искренне - избавиться от зависимости, то это неплохой способ: начни с акта телесного неповиновения! Почему у всех должны быть такие же руки и губы, как у него? Может, они лучше? Ты не сравнивай, ты полюбопытствуй: а как это бывает с другим?
- Греховно это как-то звучит, - неуверенно сказала Татьяна.
Амурка тут же глянула на мать, и не ошиблась.
- Греховно? – металлические нотки слегка звякнули в ее голосе. – Ну, тогда вопрос исчерпан.
- Ну, я немного не то имела ввиду, - заторопилась гостья. – Мы с Митькой тоже не в браке жили. Просто когда по любви – это одно.
- Хорошо, пусть так, - пожала плечами мама. – Это самый бесполезный спор, который может быть: люди молятся одному богу, а религии у всех разные. Для кого-то грешно жить вне брака, для кого-то – без любви. Для кого-то всю жизнь насиловать собственную жену морально и физически – не грех, потому что жена ведь. Ты не замужем, он свободен - какая заповедь из десяти в этом случае нарушается? Кому вы сделаете плохо, если переспите? Впрочем, замолкаю. Мои взгляды на греховность слишком далеки от общепринятых.
Амурка задумалась. Вот когда они с Галкой таскали клубнику с соседских грядок, вся ее натура кричала: «Это неправильно! Это плохо!» Она, конечно, придумывала себе успокоительные аргументы: что они немного, что соседка даже не заметит, что ей просто стыдно было признаться в своих сомнениях Галке, чтобы не показаться трусливой. Придумывала себе оправдания, но точно знала: это - воровство, это - грех, если уж переходить на такую терминологию, взрослую. Когда взмывала в душе иногда зависть к Лилькиной красоте и уверенности в себе, тоже внутри становилось мерзко, тоже понятно: эти мысли – гнилые. Когда врала – всегда знала, что неправильно это, так нельзя. Но вот когда бегала к Лео – никогда не закрадывалось в душу сомнения, что она делает что-то плохое. Все, что было в ее душе связано с ним – все было светлым и чистым, а ведь с точки зрения морали... Почему? И даже сейчас ни раскаяния, ни сомнений, ни сожалений, будто все правильно было. Внутренний нравственный камертон молчал. С ней что-то не так?

Автор:  Greza [ 11 янв 2020, 23:58 ]
Заголовок сообщения:  Re: Сказки Февраля, Курс молодого бойца

16.

- «Сара Бернар» у бабушки – просто обалденная! – рассказывала мама, как съездила в деревню. – Бутоны – с мой кулак! Я сам холмик прополола, только кустики земляники оставила. Крест бы надо подновить.
Амурка переложила телефон в другую руку. Пока идешь до школы, можно с мамой поговорить спокойно, а то жизнь такая суматошная, что все всегда наспех.
- Кстати, Амур, заговорила про бабушку и вспомнила, что все забывала тебе рассказать. Помнишь, к маме моя коллега приходила гадать, у которой все дети новорожденные умирали? Я ее тут встретила недавно в магазине.

Амурка сразу вспомнила ту женщину. Руки, маникюр, кольцо. И свое озарение насчет еще одного обреченного младенца.
- Помню, и чего она, как? Родила? В смысле, есть у нее свой ребенок?
Бабушка ей обещала ведь...
- Родила! Но теперь говорит, что лучше б не рожала! – мама наконец сделала телевизор потише. - Ее этот сын родимый из дома недавно выгнал, если б не дочка приемная, так и осталась бы на улице.
- Мам, не пунктирь! Введи в курс дела обстоятельно!
Мама захохотала, как делала всегда, когда Амурке удавалось ввернуть ей ее же слова.
- Да, ты права. Короче, у нее потом еще один ребенок умер, уже после того, как бабушка гадала. И она таки вспомнила совет удочерить сироту. Долго не решалась, а как решилась, все удачно сложилось, без особых проблем. Сколько лет потом прошло, я не поняла, но как-то уже и не специально, вроде, еще у нее беременность случилась – сын родился свой, родной. И благополучно, наконец, живой-здоровый. Она, призналась, что, конечно, баловала его сильно. Да и вообще говорит, что есть у нее на совести несправедливость по отношению к дочке. Для сына больше старалась. И тряслась за него поначалу, да и потом... Ну, а теперь вот: свой-то выгнал, а приемная – приняла. Да еще и носится с ней теперь, как с родной матерью не все носятся. Вот как оно бывает... Но знаешь, Амурка, что я после разговора подумала? Что она не столько дочери благодарна, сколько на сына обижается. Не женщина, а сгусток темной материи!
- Ого, мам! Звучит фантастично и мрачно. Чего читаешь?
- Не то, что ты подумала. Никакой фантастики, лекции по ядерной физике. Просто такое сравнение на ум пришло.
- Мам, скажи что-нибудь приободряющее? Мне кажется, что все придут такие же молодые, как и 30 лет назад, одна я буду старая!
Амурке, и правда, не слишком хотелось идти на встречу с одноклассниками, но девчонки уговорили.
- Я вообще не пойму, зачем ты согласилась. Говорила же тебе, что после своей встречи поняла – это все было ни к чему, собрались чужие люди, натянуто поболтали, разбежались. Хотели созваниваться-переписываться – все так и заглохло. Никого ничто не связывает, с кем связывает – ты и так не переставала общаться, верно? В общем, можно было не ходить.
- Супер, мам. Именно этого я и хотела. Умеешь ты поддержать.
Мама опять хохочет на другом конце провода. Над собой и Амуркой, как всегда.
- Ну о чем ты волнуешься, в самом деле? Я понимаю, если б там был твоя любовь школьная незабытая, а так-то что? Только в первый момент все удивляются, друг друга увидев. А потом ты уже не будешь видеть новых лиц, ты будешь видеть своих прежних одноклассников, тех, юных. Голос, манеры – поверь мне, ничего не изменилось, а значит, пять минут – и вы снова в своем классе. Хорошо, если кто-то начнет что-то общее вспоминать, если кто-то фото старые принесет.
- Я несу.
- Вот, молодец. Амурочка, не боись. Все на 30 лет стали старше. Никому увильнуть не удалось.
- Да, от тебя вряд ли можно было дождаться: «Девочка моя, да ты выглядишь на десяток лет моложе, чем твои сверстники! Да ты какая была, такая и осталась!» Ну, с другой стороны, я же знала, к кому обращалась!
- Девочка моя, мои слова тебе б ничего не дали! Кто верит комплиментам матери? Потом, что значит «какая была, такая и осталась»? На мой взгляд, ты стала гораздо интереснее с тех пор. Вот сейчас дойдешь и все сама поймешь. Ой, пока, у меня «Люцифер» начинается!

Мама оказалась права: все, кто пришел, очень быстро сделались теми самыми Ирками, Ольками, Аньками, Вовками, Лильками. И не права: никакой натянутости, класс гудел, как улей, и то и дело по нему прокатывалась волна смеха. Фотографии принесли многие, а Елка, их замечательная Елка подготовила для встречи фильмы, сделанные из слайдов, которые менялись под музыку. Воспоминаниям не было конца.

- А помните выпускной экзамен по физике? – вдруг сказал кто-то. – Как все перепугались, когда районная проверка внезапно на школу свалилась?
- Не районная, городская!
- Однофигственно. Переполох-то какой случился!
- Да, да! «Пятерок» и «четверок» из-за этого недосчитались, - сказала Елка. – Надежде Петровне врача вызывали, сердце прихватило.
- Да, Буса перенервничала тогда. Как пройдет по коридору, так валокордином пахнет...

Физичка вышла из учительской, за ней – трое незнакомых людей. Она не посмотрела ни на кого из учеников, но школьники, ожидающие начала экзамена под дверью физкабинета, увидев выражение лица преподавательницы, сразу притихли. Буса пригласила гостей в класс, зашла за ними, прикрыла дверь. Гомон тут же возобновился. Амурка, почуяв неладное, заволновалась еще больше и снова уставилась в учебник, пытаясь запомнить уравнение бегущей волны. Где там...
Дверь кабинета опять открылась, Надежда Петровна вышла в коридор.
- Так, ребята. Обстоятельства немного изменились. Экзамен у вас будут принимать представители городской комиссии, которых нам прислали для проверки. Все хорошо! Никто не волнуется. Главное – сосредоточиться и выдать все знания, которые у нас есть! – успокаивала, кажется, она больше себя, чем учеников.
- А лучше те, которых нет! – Игорьку все нипочем.
- Я буду в классе, но беседовать с вами могут только люди из комиссии. Билеты все те же, поэтому никакой паники: берем, готовимся, сдаем. Понятно? Кто первый?

Амурка прижалась к стене: это был конец. Если Буса и вторая физичка с математичкой, которые должны были принимать экзамен, еще могли ее пожалеть и дотянуть до «троечки», как «спортсменку, комсомолку и просто красавицу», то с этими дядями и тетей – без шансов. Нужно было только на лица их взглянуть, как становилось понятно: это был карательный отряд, созданный специально для уничтожения подпольщицы-антифизички Амуры Буйо.
Надежда Петровна, не выдержав напряженной тишины вокруг себя, сама выбрала двух первых учеников и увела в класс.
Амура медленно съехала по стене на корточки. Сердце колотилось, тошнило.
Пришла Елка поддержать свой класс, но она, кажется, была расстроена больше самих учеников сложившейся ситуацией.
- Обалдеть. Я ж от страха все забыла теперь! – жаловалась Ирка.
- И не говори, плакала моя «четверка»! Если только с билетом повезет! – обмахивалась тетрадкой Лилька. – Еще и живот схватило!

Девчонки убежали. Амурка пыталась успокоить себя: подумаешь, школьный экзамен... Не расстрел же. А что бывает с теми, кто не сдаст? Она не знала.
Забрали следующую пару. Амурка привстала, потому что ноги затекли. Сама она явно не решится пойти в класс, если только вызовут по фамилии.
- Ппп-пойдем! – вдруг тихо прозвучало над ухом, и Мишка, который почему-то немного опоздал к началу экзамена, чуть дернул Амурку за рукав.
- Ннн-нет... – она покачала головой, даже не успев удивиться, ведь Гринько в школе никогда с ней не разговаривал, не подходил, даже не смотрел в ее сторону. – Я не готова.
- Пойдем же! – сердито зашипел он, вырвал из рук учебник, бросил его на ее сумку и потянул Амурку за собой.
- Ну, кто следующий? – спрашивала благоухающая сердечными каплями Буса.
- Я и ввв-вот, - Мишка сильно толкнул Амурку вперед.
«Может, оно и лучше, чтобы долго не мучиться».

Взяли по билету, по листочку со штампом школы, ручку, карандаш, линейку. Женщина пометила номер билета, который был у Буйо. Амурка села, посмотрела на свой билет и поняла: больше вероятности у нее сейчас было сдать на «тройку» китайский. Ни вопросы, ни задача... Она ничего не успела сообразить, как проходящий мимо Гринько заменил ее билет на свой.
Амурка испугалась, потому что их предупредили: любое нарушение на экзамене чревато... А тут Мишка... Зачем он это делает? Ему есть чем рисковать, да и не поможет ей это – второй билет был не лучше первого, даже еще меньше знакомых слов. Да и ведь записали у кого какой! Она не рискнула обернуться назад, куда прошел Гринько, и послать ему недоуменный взгляд: на учеников внимательно смотрели проверяющие. Оставалось только сидеть и ждать окончания этого кошмара. Амурка, чтобы хоть что-то сделать написала сверху на листочке свое имя, класс, число, как было указано на доске. И снова уставилась в билет. Нет, ну это же не смертельно? Бывает же, что люди не сдают выпускной экзамен?
Судя по тому, как комиссия оценивала знания, на поблажки рассчитывать не приходилось. Ирка Перевидова, у которой была твердая «пятерка» за год, получила «четыре» и, страшно расстроенная, вышла из класса. Буса мрачной тенью курсировала из лаборантской в коридор.
- Кто готов? – спросил строгий дядька в засаленном синем галстуке.
- Я, - встал Володя Чернов, и почти одновременно с ним Гринько. – Я.
Мишка уже тоже прошел вперед, поравнялся с партой, за которой сидела Амура.
- Тогда сначала вы, - указал экзаменатор на Чернова. – А вы вернитесь на место, еще подготовьтесь, вы же не так давно зашли.
- Ххх-хорошо, - тут же согласился Мишка, и повернул обратно. На Амуркином столе оказался исписанный листок и ее билет.
Мишка сел на свое место. Амурка ужаснулась: свой билет Гринько забрал, а ее проштампованный тетрадный лист с именем остался у нее, он лежал дальше от края парты. Как же Мишка без листка? И она его испортила «шапкой». Но другого выхода нет: она исхитрилась и сбросила его на пол. К счастью, он полетел, куда надо, по направлению к Мишке, причем приземлился ровно под его партой. Удача! Тот тут же уронил свой билет и наклонился его поднять. Выпрямился и продемонстрировал приподнявшейся посмотреть, что там происходит, женщине: вот, у меня упало, мое, я поднял. Та кивнула, села, успокоившись.

Амура смотрела на лежащий перед ней лист бумаги: полупечатными буквами была написана «шапка», подробно раскрыты вопросы и решена задача.
Но страх терзал еще больше: зачем, зачем он это сделал? А если вскроется все? У него теперь ее испорченный подписью листок и он не готов по своему билету...
Чернова допрашивали долго, он боролся, не сдавался. Когда понял, что комиссия хочет поставить «хорошо», просил дополнительных вопросов и решить еще задачу. Да, ему поставили «отлично», но это был бой.

Вызвали Гринько. Он положил перед собой почти пустой лист. Начал спокойно отвечать. Мужчина без галстука и женщина даже заулыбались, качая головами. Амурка чуть выдохнула – справится! Мишка говорил и говорил, и женщина уже сказала «достаточно», когда проверяющий в галстуке взял листок и стал проверять решение задачи.
- Это еще что? Почему на другой стороне, где штамп?
Он перевернул бумагу и уставился на нее, шевеля губами... Амура похолодела.
- Вы не нашли другого места и времени, чтобы писать стихи? – раздраженно спросил он, перестав читать. – Что это тут позачеркнуто? Это нарушение!
Женщина потянулась к листку и тоже прочитала написанное.
- Ввв-вы, наверное, ззз-знаете, как трудно ббб-бывает удержать в ссс-себе строчки... – промямлил Мишка, глядя на женщину. - И ннн-невозможно оставить ннн-неверные. А ссс-сжечь их здесь ннн-негде!
- Антон Сергеевич, в самом деле, ничего же криминального! – тут же вступилась за гениального заику дама. – Мальчик очень хорошо готов, может позволить себе стихи. Это говорит об его уверенности в знаниях. Можете задать дополнительные вопросы, но на мой взгляд здесь твердая «пять».
- Да, я согласен. Видимо, это тот случай, когда если человек талантлив, то талантлив во всем, – согласился с ней второй мужчина из комиссии.
- Но правила одинаковы для всех! – не сдавался первый.
- Я ммм-могу прямо ппп-при ввв-вас ответить еще один ббб-билет, извините, ччч-что ттт-так сглупил, - немного притворно каялся Мишка.
- Нет, довольно! – согласился экзаменатор, слегка скривившись. Казалось, что ему просто было неприятно слушать это заикание. – Подготовка отличная, но имейте в виду, молодой человек, что мы вам делаем поблажку за ваши знания. В другом случае этот листок считался бы недействительным.
Тетка закатила глаза, второй мужчина поджал губы, но потом они доброжелательно пожелали Мишке успехов на других экзаменах.

Теперь Амурке нужно было все не испортить. Она внимательно вчитывалась в текст, стараясь выучить его наизусть. Формулы впечатывались в память сами собой. Не за себя она тряслась, не из-за себя покрывалась липкой испариной. Эх, Мишка, разве ж можно так рисковать красным дипломом и медалью?
Амурке поставили «четыре» на зависть Лильке, которая смогла-таки ответить на «хорошо», потому что ей, как обычно, повезло – билет достался самый тот! Но Лилька все равно негодовала: ведь Буйо же совершенно не знает физики! Где справедливость?

17.

Переместились в ресторан, в школе теперь посиделки не приветствуются. После первых тостов стало еще шумнее, потом начали разбиваться на группки: мужчины, конечно, о политике, дамы о своем, дамском, то есть о мужчинах. Подходили опоздавшие на встречу. Светка радостно кинулась на грудь Лильке, чуть не плача от восторга.
- Лилечка, сколько ж лет не виделись? Десять? А ты, как и в школе, круче всех!
Амурка переглянулась со своими девчонками: «Зато искренне!»
«Если так скучала, то почему не общаются по жизни? Почему не пришло в голову найтись, если потерялись? Теперь это проще, чем во времена родителей», - наблюдала Амурка за происходящим. Ее подружки никогда надолго не пропадали, всегда держали связь с ней и друг с другом, поэтому сейчас они приставали с расспросами к тем, кого давно не видели.
- Лиль, а твой-то придет? – спросила Юлька, разглядывая чью-то детскую мордаху в телефоне.

Года все же смягчили лилейную царственность, или просто Амурке виделось теперь это иначе. Амуру больше никоим образом не задевали ни шикарная укладка Лильки, ни ее несмотря на годы спортивная, подтянутая, без лишней граммулечки жира фигура, ни наряд уж точно от-кого-то-там – ей ли не разбираться в нарядах? – ни периодически всплывающие в рассказах Миланы, Мальдивы и прочие Эмираты.

- Обещал вырваться, но вообще, конечно, у него такой график... – она многозначительно покачала головой.
- А кто это «твой»? – поинтересовалась традиционно рассеянная Анька.
- Михаил Гринько, - с интонацией, какой обычно объявляют названия кораблей, гордо сообщила Светка. – Он же ее муж!
- Мишка? – страшно удивилась Анька. – Ну и ну! Как это так вышло? Вы ж с Игорем Коробковым все за ручку ходили! Весь последний класс! Я была уверена, что... Кстати, а он почему не пришел?
- У него семейное торжество, дочке три года.
- Ах, дочке три года? – Лилька улыбнулась эдак особенно. – Наверное, жена молодая, не захотел расстраивать... Ну и славно, что торжество.
Нет, люди сильно не меняются, если только чуть-чуть.
- Да после того, что было на выпускном, разве Лиля могла бы остаться с ним? – закудахтала Светка.
- А что было на выпускном? – заинтересовались девчонки.

«Вот да?»

- Лиль, расскажи, теперь-то уж можно, столько ж лет прошло! – Светка как была болтушкой, сплетницей и любопытной варварой, так, видимо, и осталась.
- Да уж... Срок давности. Хотя об отсутствующих плохо не говорят.

«Попытка уйти от разговора? Неа, подогревание интереса».

- Так ты тогда про Михаила расскажи, то есть, хорошо! Так же можно? – не унималась Светка. Ближайшая на момент окончания школы подруга, скорее всего, была посвящена в давнюю историю, и ей страшно не терпелось поделиться ею или стать свидетельницей реакции тех, кто еще ничего не знает. – Лиль! Это же жутко романтичная история!
Вино, атмосфера воспоминаний, желание оставаться в центре внимания, удивить одноклассниц – все совпало, а потому Лилька, тяжело вздохнув, чтобы никто не заподозрил ее в собственном горячем желании говорить, начала:
- От Игоря уже в автобусе по дороге с Ленинских Гор попахивало, мальчишки где-то втихаря умудрились принять.
- Да ты что? Спиртное? – свалилась с неба Анька.
- Спиртное. А ты разве не помнишь, какие веселые некоторые из наших были на капустнике? Я думаю, что они сразу после торжественной части выпили. А потом добавляли потихоньку.
- А я ничего не заметила, - сказала Юлька. – Так, давайте и мы добавим, чтобы потом никто ничего не заметил!
Хохотнули, звякнули, глотнули.
- Просто твой тогдашний ухажер был не из той компании. А Игорек сотоварищи хорошо подготовились к мероприятию. – Одетые в шеллак ноготки постучали по стеклянному боку бокала. - И у Коробкова насчет меня тоже были свои планы.
Лилька сложила губки и подняла брови, обведя слушающих внимательным взглядом: все поняли?
- Какие? – Анька - молодец, никаких недоговоренностей!
- Какие... у нас же с ним ничего такого не было, так, гуляли, целовались. Но он хотел продолжения, а я – нет. И видимо, как в американских фильмах, решил, что выпускной – самое время, чтобы от поцелуев перейти к... к более смелым действиям. Я ни сном, ни духом, веселюсь, дискотека в самом разгаре, помните, какую дискотеку нам тогда организовали? Свет, музыка – на высшем уровне!
- Да, точно! До утра дрыгались, только в столовку попить отбегали, да в туалет попи... следы от туши стереть... – вспомнила Юлька.
- Ну и вот, я тоже с одним танцую, с другим, и вдруг меня Игорь за локоть тянет, пойдем, дескать, дело есть. Ну я, кажется, попыталась смехом отвертеться, не хотелось мне с ним уже никуда идти, но он как-то не слушал особенно, просто потащил за собой. Я еще помню, что хотела выдернуть руку из его ладоней, а они - как тиски железные. Пришлось идти, не устраивать же сцену при всех. Спустились на первый этаж, ведет к спортзалу, я спрашиваю «что» да «чего», а он только ухмыляется. И главное, нет никого, все наверху. Привел в мальчишескую раздевалку, дверь прикрыл и полез обниматься. И сильно уже от него пахнет спиртным, и руки распускает смело так, как до этого не позволял себе никогда. Ну, я отпихиваю его, типа, ты чего, совсем обалдел? А он начинает нести какую-то ерунду, что все, мы школу окончили, взрослые совсем, надо это событие закрепить и обозначить, и вообще, выпускной должен запоминаться... Не торжественной частью же! Не помню, что еще говорил, но я поняла, на что он намекает, и хотела уйти, да фигушки там. Он тянет и тянет меня в угол, на маты, не пускает, и такое лицо у него, что я испугалась, вот по-настоящему испугалась, уже кричать собралась, только никак не могла сообразить, что конкретно... Смешно даже... Как сейчас это помню: паника и слово выбрать не могу. «Помогите» казалось диким кричать.

«На-си-лу...! тапочки нашел», - хмыкнула про себя Амурка, вспомнив старую шутку.

- С ума сойти, - поражена Ирка.
- Ты дальше слушай! Там вообще огонь история, - предвосхищает события Светка.
- Я уже по-настоящему сопротивляюсь, пытаюсь вырваться, а он в юбке моей запутался...

«Салон вечерних платьев «Ivanna Susanina», коллекция «Не умеешь – не берись».

- Да, классная у тебя юбка была! – Светка мечтательно вздыхает. – Длинная, пышная, многослойная... Я такую дочке на выпускной предложила, а она меня засмеяла: «Фу, хочешь, чтобы я была как дура в «зефире»?»

«Оп, вот и Лильке искренности прилетело!»

- Потому и запутался, наверное, что хотел задрать, а там много чего задирать бы пришлось, - и бровью не повела рассказчица, - И вот, когда я уже вспомнила, что мама советовала кусаться и ногтями глаза выцарапывать, дверь открылась. Смотрю, это Мишка Гринько. Стоит и так внимательно на меня смотрит. Он потом мне сказал, что ему нужно было понять, на помощь он пришел или помешал.
- Ну, понятно же, что на помощь!
- Это теперь понятно, когда я рассказываю, а со стороны? Может, мы специально уединились? Тем более что Игорек хоть и выпил, а соображал, и сразу так весело Мишке: «Тут уже занято!» Типа, не мешай, иди.
- А ты-то что ж? – разволновалась Анька. – Надо было сразу сказать ему...
- А я в первый момент растерялась! Был бы кто другой, а мне перед Мишкой именно стыдно стало, он же всегда такой умный, ни от мира сего, правильный... Отличник-медалист. И я тут в обнимку с пьяным парнем и с задранной юбкой. Но все же сообразила и попыталась сбросить руки Игоря с себя, буркнула даже: «Пусти!»
- Хорошо, что он мимо шел случайно, а то...
- Да не случайно! – Светка изнемогала от медленного повествования подруги.
Лилия укоротила взглядом ее пыл.
- Игорь меня крепче ухватил, и, видя, что Михаил стоит и не уходит, уже более грубо: «Вали отсюда!» А тот все на меня смотрит, но двинулся, приближается, мне казалось, что как в замедленном кино. Подходит и протягивает мне руку, молча! Я пытаюсь ухватиться за нее, а Игорь отталкивает меня в угол, разворачивается, и как ударит Мишу в лицо! Вот когда стало совсем страшно, потому что это казалось нереально ужасным, драка, как в фильмах! Но там же фильм, а тут... Но я охнуть не успела, как Коробков сдачи получил, причем Михаил ему хорошо так ответил, тот покачнулся и на маты шлепнулся. Гринько мне руку опять протягивает, и опять молчит, я к нему кидаюсь и вижу, что губа разбита, а Коробков с рыком вскакивает и кричит: «Да я убью тебя, заика чертов!»
- О Господи! Это все было, пока мы наверху танцевали? – Юлька наливает всем в опустевшие бокалы вина. Лилька тут же отпивает.
- Да... Какие-то минуты, а как вечность, и музыка доносится, и понятно, что никто больше не придет и не услышит.
- Вот не подумала бы, что Коробков на подобное способен! Такой был милашка всегда, - удивляется Юлька, катая зубочисткой оливку по тарелке.
- Я уж больше на тихоню нашего Михаила удивляюсь, мне казалось, что его соплей перешибить можно было, и что у него кроме формул в голове вообще ничего нет, - говорит Ирка.
- Да вы дальше-то слушайте! – это Светка хочет доплыть-таки до вожделенного финала.
- Ну и вот, когда я уже думаю, что Гринько сейчас убьют, а меня изнасилуют под "Модерн Токинг", доносящийся из актового зала, Михаил довольно ловко размахивается и так залепляет поднимающемуся с матов Игорю, что тот падает. Падает навзничь, а изо рта у него тоже уже течет кровь. Я вижу, что Коробков больше не опасен и, наконец, облегченно выдыхаю. Да, хотелось мне скорее убежать оттуда, но я, наверное, не совсем в себе была, поэтому как Александра из кино после драки, помните, с такой же интонацией говорю: «Получил? Поделом тебе! Спасибо, Миш, ты очень кстати оказался рядом».

«Убегать с поля боя без оглядки? Это не по-королевски! «Шевалье Гринько за вашу храбрость вы удостаиваетесь высочайшей милости – моего благодарного взгляда!» - Амурка себе очень четко представила эту картинку: гордый поворот головы со слегка растрепанной прической, подбородок, задранный не слишком высоко, а ровно так, как надо, на лице - ни следа испуга, на юбке – ни следа интервенции.

- И тут бы Коробкову угомониться и затихнуть, так нет! Он приподнимается и хрипит: «Вот стерва! Удрать хочешь? Боишься? И правильно... Динамщица фигова!» Как меня эта «стерва» разозлила! Я ж не сделала ему ничего плохого, просто не хотела с ним! И вот так, да? Еще и угрожать? Мне?!

В этом «Угрожать мне?!» Амурка увидела всю Лилькину сущность. Бывает же у людей нормально развитое чувство собственного достоинства!

- «Боюсь? Тебя?» - продолжала Лилька, специфически (не слишком старое вино, очень старый гнев) блеснув глазами, - я озверела и что-то такое сказала, типа, что его для меня вообще не существует, или что он пустое место, не помню! Но хорошо помню, как подошла к Мишке, посмотрела на его разбитые губы, вытерла кровь пальцем с уголка рта и поцеловала.

«О! Не только благодарного взгляда удостоился! Бери выше – королевский поцелуй!»

- А?! Как вам? – Светка удовлетворена.
- Поцеловала? В губы, что ли? Зачем? Мишку-то зачем?

«Аня, Аня, святая простота».

- В качестве благодарности, видимо, - усмехнулась Юлька то ли Лилькиной щедрости, то ли мстительности.
- Честно? Конечно, чтобы Коробкова позлить, чтобы тут же ему показать, что не боюсь его вовсе. – Лилька со своего высокого слога все чаще соскальзывала на обычный человеческий язык. - Мишку благодарить даже не думала, я о нем вообще в первый момент не думала. Но... чувствую вдруг: он мне отвечает! И как отвечает!
- Как?
- Я обалдела даже, - Лилька рассказывала уже с явным удовольствием. – Я ведь не ожидала ответа, наверное, была уверена, что это он обалдеет, что отреагировать от изумления толком не сможет, все равно как робота-защитника поцеловать, ну, или там рыцаря в забрало чмокнуть! А он отреагировал мгновенно! И как!
- Ну! Как? – у слушателей кончалось терпение.

Амурка болтала вино в бокале, чему-то улыбаясь.

Лилька засмеялась совсем не по этикету, а как обычная простецкая девчонка. Сделала еще глоток хмельного напитка.
- Ну, так неожиданно пылко, что ли! Он моментально ответил, и так уверенно! И так... смело даже! Кто бы мог подумать! Он меня настолько удивил, что я даже про Коробкова забыла на время. Сначала для виду, бутафорски целовалась, а потом уже нет... Оторвалась от него, смотрю ему в глаза и понимаю, что это какой-то другой парень, которого я не знаю, и любопытно сразу стало: а что он на самом деле, каков? И еще добавляет: целует мне руки, как самый настоящий прынц и спокойно так, невозмутимо уводит за собой. И все без единого слова!
- Вот так один поцелуй круто изменил судьбу школьной принцессы! – в голосе Ирки совсем нет ехидства.
- Так оно и есть, между прочим! Мне так понравилось, как Мишка это все... особенно по сравнению с Коробковским поведением, что стало интересно... Захотелось поближе познакомиться.
Одноклассницы засмеялись:
- Самое время, ведь оставалось еще несколько часов до окончания школы!
- Еще поближе? Что там по близости идет после поцелуя?
- Ну и смейтесь, а так все и было. Вот реально решила для себя: надо его еще раз поцеловать. Проверить. А вдруг от страха просто показалось? Все же ситуация была нервная.
- А оказалось, что не показалось?
- Нет, не показалось!
- И когда ж вы поженились? – подала голос Амурка.
- Как обоим 18 исполнилось, так сразу.
- Ничего себе, ну вы даете ребята! А ведь я и подумать не могла про такой ранний брак ни насчет тебя, ни насчет Гринько. Думала, что ты долго и придирчиво будешь претендентов перебирать, а Михаил – учиться до посинения, пока его мама не женит, - удивляется Ирка.
- Да я сама подумать не могла, что мне так приспичит, и что так закрутит! Миша-то легко экзамены сдал, а у меня в голове такой туман был! Как проскочила? Чудом не завалила вступительные. – Кажется, Лилия выпила больше, чем нужно, она уже не следила за плавностью и размеренностью речи, а просто рассказывала взахлеб. - Еле дотерпели до свадьбы, я все боялась, что залечу, и придется беременной замуж выходить. Причем осмелели так, что родителей перед фактом поставили, когда решили после экзаменов вместе в деревню к его бабушке и деду поехать. Там я его и соблазнила.
- Ты? – Анька опять потрясена.
- Ну, не он же ее! Ты вспомни Гринько в школе! Ни к одной девочке ближе, чем на десять шагов, за все время ни разу не подошел. Это теперь по телевизору такой уверенный в себе все время мелькает, а тогда?.. – вспоминает Ирина.
- Вот что любовь творит, как быстро все сладилось!
- Дурное дело – нехитрое!
- Нет, просто талантливый человек талантлив во всем! – и снова этот многозначительный Лилькин взгляд: «Все поняли, на что намекаю?» – Я – счастливая женщина.
- Молодец ты, Лиля! Умнейшая женщина. – Светка глубоко и чуть печально вздыхает. – Взяла невинного перспективного парня, слепила под себя...
- Нет, ну не сказка ли? Ты у него первая, он у тебя первый, первые и единственные друг у друга, и так гармонично все! За это надо выпить! - схватилась за бутылку Анна.
- Поддерживаю! – подняла свой бокал Амура. – За сказку!

18, она же Эпилог

Амурка договорила, нажала на «отбой». Антон заедет за ней минут через сорок, не утерпел все-таки, позвонил, не отдыхается мужу дома одному. «Не сидится, не лежится, не гуляется ему», - вспомнила она бабушкину присказку, улыбнулась, вдохнула вечерний майский воздух. Порыв ветра принес с собой запах арбуза – где-то рядом недавно постригли газон. Хлопнула дверь автомобиля, на дорожке, ведущей к дверям ресторана, показался человек. Он на ходу говорил по телефону.

- Я подъеду к вам после заседания ученого совета, - засмеялся, - да, да, очень ученого. Договорились. До встречи.

И хотя никакого заикания не было и в помине, Амура сразу узнала этот голос: Гринько. Он спрятал телефон в карман и, уже подойдя совсем близко, остановился, увидев Амуру. Какие-то мгновения - и глаза потеплели. Вдох...

- А вот и он! – за спиной Амурки хлопнула дверь и застучали каблуки. – Михаил, тебя все заждались уже! Что ты тут стоишь? А! Это же Амура, Амура Буйо! Амур, он, наверное, просто не мог вспомнить, как тебя зовут, да, Миш? Ты не обижайся, Амур, он еще вчера мне говорил, что полкласса не помнит по именам, волновался, что это неудобно. Пойдемте скорее, мне не терпится тебя всем показать! – Лилька осталась стоять на крыльце, не рискуя спускаться по ступенькам в шторм да еще на высоких каблуках.
В общем, Лилию Королевскую-Гринько можно понять. Ей было что показывать и чем хвастаться.
- Я и не обижаюсь, привет, Миша! - пожала плечами Амурка и повернулась, чтобы пропустить пару и пойти следом.
- Здравствуй, Амура! – сказал Мишка и приостановился, чтобы, в свою очередь, пропустить дам вперед. – Очень рад тебя видеть, ты прекрасно выглядишь.
- Пффф! Пойдем уже, этикетный мой! Здесь можно и без этих реверансов, все ж свои! – Ах, не стоило Лильке столько пить!
Мишка ничего не сказал, но...
- Спасибо, Миш! Приходится с тобою согласиться! – тяжело вздохнула Амурка, и они оба улыбнулись.

Когда Амурка сообщила, что ей скоро уходить, многие запротестовали, но она легко отшутилась, сказав, что ее ревнивый муж уже начал обратный отсчет: девять тысяч девятьсот девяносто девять... Все засмеялись, две подружки попросились поехать с ней до метро, тоже засобирались. Тут Мишка встал и сказал, что раз столько дам сразу покидают их общество, он хочет сказать небольшую речь. Кавалеры оперативно налили, освежили, обновили.
- Не скажу ничего оригинального, - начал Гринько, и можно было только удивляться уверенности его речи, ведь многие помнили совсем другого Мишку. – Я хочу поднять этот тост за женщин, без которых в моей жизни не было бы всего того прекрасного и счастливого, что в ней есть. Думаю, что многие мужчины согласятся со мной: нас сделали женщины. Да, да! – тут же среагировал он на шутки одноклассников, - и в прямом, и в переносном смысле. Это, прежде всего, наши мамы и бабушки, это наши учителя – с начальной школы и до выпускных классов, это, конечно, наши подруги и жены, которые поддерживают нас, когда надо - удерживают, - показал взглядом на рюмку, вызвав дружный смех, - направляют, вселяют в нас уверенность, заботятся, оберегают. На каждом этапе моей жизни рядом со мной оказывалась та, которая помогала сделать первый шаг, важный шаг, решительный шаг. Я благодарен им всем за это. За обретенный голос, - жест в сторону цветущей Лилии, которая как раз перед этим рассказывала, как ей удалось найти специалиста, вылечившего Михаила от заикания, хотя случай был на редкость сложный, - за умение думать и наблюдать, - поклон в сторону Елки, – за один очень ценный совет, данный мне однажды: «Действуй молча! Важно, что и как ты делаешь, а подходящие слова женщина придумает сама». - Он тепло улыбнулся уходящим. – Итак, за вас, наши прекрасные дамы!


Коробков с Лилькой отстрелялись по-быстрому и сразу слиняли. Амурка не торопилась, ей хотелось показать хороший результат, тем более что сегодня она чувствовала себя увереннее, чем в прошлый раз. Получилось неплохо, даже чужой военрук похвалил: два выстрела в «десятку», два в «девятку» и один в «восьмерку». «Очень хорошо стреляете, боец Буйо! Кучно и метко». У Мишки сегодня результаты были значительно хуже, чем в четверг и во вторник. Когда вышла из школьного тира, отряхнула платье. Глупо было, конечно, снова его надевать на эти курсы, где то стреляй из положения «лежа», то автомат разбирай, но ей так хотелось, и она плюнула на практичность – если очень хочется, то можно! Увидела Гринько.
- А ты чего к коту не торопишься? – пошутила она, потому что Мишка как-то настороженно на нее глядел. – Бабушка ж надолго уехала? Или нет?
- Ддд-да, мне ннн-надо ккк коту. Ннн-но у меня ккк тебе ддд-дело.

«Опять волнуется!»

- Ну?
- Ттт-твое ппп-предложение еще в ссс-силе?
- Какое? Аа! Мммм... Ну да...
И они опять вместе пошли кормить кота.
Мишка наступил на лапу крутящемуся под ногами хозяину квартиры, разлил воду из кошачьей миски, потом никак не мог найти в морозилке расфасованные на небольшие порции кусочки печени.
- Вот же они! – указала на пакетики Амурка, выглядывая из-за его плеча. – Ты чего?
- Ппп-поедим? – спросил Мишка.
- А что, разве что-нибудь еще осталось? – нет, пародист из нее никудышный, ну и ладно.
- Осталось, ккк-конечно. Мясо, ппп-пироги с ппп-повидлом.
- Протухли, небось... – усомнилась Амурка, наблюдая за действиями парня. У него все валилось из рук.
- Ппп-проверь сама, если ххх-хочешь.
- Да что ты дергаешься! Велика наука... Это ж не физику к экзаменам выучить! Мне б твои проблемы...
Мишка ничего не ответил, безрезультатно чиркая спичкой по коробку. Спичка сломалась.
- Есть будем потом, - решила Амурка, которая уже и сама начала нервничать. – А то подавишься еще пирогом... Сядь, что ли...
Мишкины губы были напряжены, как и руки, вцепившиеся в овощной ящик, на который он сел, и плечи.
- Закрой глаза, - сказала Амурка после первой попытки. – Не делай ничего. Просто чувствуй, что буду делать я.
Он кивнул, затаив дыхание. Амурка улыбнулась, глядя на его закрытые глаза. «А теперь, детки, ручки под щечку и крепко закроем глазки!»
Она поцеловала его в лоб, и в кончик носа, и в губы – легкими невесомыми поцелуями попробовала снять с лица спазм мучительной неловкости. Зарылась пальцами в волосы, погладила затылок, снова коснулась губами скул, век, уголков рта. Припала к верхней губе, к нижней, поцеловала в самую серединку – в «яблочко» этой нежной, чуть шершавой мишени. Мишка глубоко вздохнул. Открыл глаза, посмотрел на Амурку. Она улыбнулась ему: «Это легко!», - провела пальцами по бровям, дотронулась до век: «Закрой!»
А ведь это, и правда, легко. Когда губы Мишки стали чуть увереннее повторять движения за Амуркиными, она оторвалась от него.
- Михаил, - притворно строго сказала она, - не только губами, руками тоже! М? Я придумала, идем!
Она пошла в комнату и уселась на широкий высокий подоконник.
- Иди сюда, сейчас будет все по-взрослому.
Внутри у Амурки становилось щекотно от смеха, когда она наблюдала за Мишкой, когда видела их парочку со стороны, но и сердце билось чаще. Нет, нельзя смеяться, не сейчас.
Мишка был послушен и решителен. Подошел, глядя строго в лицо, а не на расставленные под пышной юбкой коленки. Амурка положила его руки себе на талию, сама обвила его шею, обхватила бедрами, шепнула:
- Теперь ты меня.
Это уже было на что-то похоже, когда телефонная трель автоматной очередью прошила два юных тела. Вздрогнули одновременно, в унисон, посмотрели в глаза друг другу.

- Ззз-здравствуйте. Ннн-нет, ее нет. Она ббб-будет через неделю. – Он положил трубку. – Чаю ххх-хочешь?

Амурка все еще сидела на подоконнике, будто прислушиваясь к чему-то.
- А? Чаю? Да. Хорошо бы чаю. Чаю очень бы хорошо.

Он явился, когда Амурка почувствовала вкус Мишкиного поцелуя. Выполз откуда-то из-под диафрагмального пространства, крепко сжав ладонью сердце, проникнув по позвоночному столбу в черепушку. И заныло, затосковало все: руки, губы, глаза, кожа... Лео!
- Лео, Лео, Лео, черт бы тебя побрал!

Амурке не спалось, и маялась она снова, да так, будто и не было почти спокойных и мирных последних месяцев. «Забыть, забыть, забыть. Будто все приснилось. Сон! Да, это был сон. Проснулась, поняла, что спала, забыла. Ведь не суждено больше никогда его увидеть, так чего ж тогда? Зачем? И ладно, если б умер... Быть верной любви к мертвому хотя бы красиво. А тут... Просто глупо. И даже смешно. И не смешно уже. Дура какая-то... ну почему ж так тошно!» Эту мантру она проговаривала снова и снова на все лады. Без толку.
В школе Лео обнаглел совершенно, особенно в кабинете географии. У Амурки временами кружилась голова, когда она вспоминала их молчаливые диалоги на уроках, то, что случилось в лаборантской.
- Уйди! – как-то раз вслух прошептала девушка, удивив подружку.
Это было наваждение. Хоть беги в туалет и кропи себя святой водопроводной водой из крана... И все же, как бы ни была она погружена в себя, Амурка заметила, что и Мишка сам не свой. Чем ближе к окончанию школы, тем мрачнее? И на Лильку свою почти не смотрит. И правильно: где Лилька, там и Коробков – досадное, должно быть, а то и мучительное для его глаз зрелище. К тому ж Игорек разошелся: то ветку цветущей черемухи срывал для своей дамы, высунувшись из окна так, что друзья держали его за ноги под визг испуганных девчонок, то на физкультуре выпендривался, отжимаясь на спор сколько-то там много раз, Амурка не вникала, то венчал Лильку самодельной короной из рваных тетрадных листков и скрепок, то есть, из какого-то мусора, бормоча при этом что-то английское церемониальное под гогот всего класса.

Во вторник, накладывая шину на ногу Мишке, потому что Игорю, естественно, накладывала Лилька, Амурка встретилась взглядом с Гринько. Мишка будто о чем-то спрашивал.
- Надо закрепить? – спросила тихо Амурка, не зная, куда деть оставшийся хвостик давно уже не белоснежного бинта.
- Конечно, надо! – вмешалась Лилька и продемонстрировала повязку на ноге довольного Игорька, где край бинта был разорван на две полоски, завязанные на бантик. Игорек поймал Лилькину ладонь и мял ее в своей лапище.
Мишка уставился на эти сцепленные руки и, кажется, позабыл, что не стоит так откровенно смотреть на людей вообще, а на этих двух в частности.
- Надо так надо, - сказала Амурка, выведя Гринько из ступора. – Закрепим!


Закрепление материала проходило настолько успешно, что... что образ Лео заколебался, завибрировал в ритме учащенно бьющегося сердца, стал таять.
- А ты классно целуешься! – засмеялась Амурка, чуть задыхаясь. – Подпольный бабник? – И еще пуще принялась хохотать, видя, как покраснел от смущения Гринько.
- Ззз-зачем? – с трудом выговорил свое любимое обвинение Мишка.
- Да что ты все «зачем, зачем»?! Почему ты все время подозреваешь меня в чем-то? Я не вру! Это твои проблемы, что ты не веришь! Нормальный парень, в чем вообще дело? Умный, симпатичный... Ты приятный! Хозяйственный вон... – она снова, кивнув на накормленного кота, не сдержалась и захохотала. Какая-то непонятная радость затапливала сознание. Но Амурка видела, что этот ее смех сбивает Мишку с толку.
- Ну, Миш! Правда, правда! Тебе просто нужно быть смелее, нет здесь никаких особых секретов! Я тоже раньше все думала... как... обнять, поцеловать... и всякое другое. Ужас, думала! Как это вообще возможно? Страшно! Оказалось, это все... ничего такого суперсложного! У других же такое же обычное тело! Как твое. Ты же не боишься себя тут потрогать, там... Физическое тело, так понятнее? – тараторила, как хмельная, Амурка, хватая собеседника то за плечо, то за запястье. – На нем есть местечки, которые отзываются на... если к ним прикасаться. – Провела пальчиками себе по шее. - И все. Очень быстро становится понятна вся эта физика-механика. Понимаешь? Это ж тебе не душа, которая потемки... и с которой непонятно, как быть. А с телом совсем просто.
- Ттт-традиционный спич ппп-посвященного! – парень не скрывал едкой иронии. – Я ввв детстве знаешь, ккк-как свалился с ввв-велика, ккк-когда учился ездить? Еле жив остался! А ввв-все тоже ггг-говорили - легко!
- Но научился же? Теперь ты хорошо ездишь на велосипеде?
- Ттт-теперь да. Но ппп-первый раз ллл-лучше не вспоминать.

Амурка вспомнила свой первый раз... Лео... Как же ей было хорошо с ним! Как ей нравилась уверенная дерзость его рук и губ, идущая вразрез с невнятными словами! Как легко она забывала обо всем, стоило отдаться на их волю, как мучительно закипала, так никогда и не вскипев... Лео, опять Лео?
- Тогда прямо сейчас и надо решить этот вопрос с первым разом, - странным голосом, будто не к Мишке обращаясь, сказала Амурка. - Я ж знаю, тебе не противно со мной...
Мишка стал пунцовым. Присел на подоконник рядом с девушкой, руки сложил под животом, - ага, ага, теперь-то чего? - глядит в пол. Молчит. Размышляет, как тактично отказаться от такого восхитительного предложения? Амур, ты совсем дура? Что на тебя нашло?
Мишка, надумав что-то, вдруг резко поднял голову и пристально глянул на одноклассницу.
- Ззз-зачем... это ттт-тебе?

Попалась, которая кусалась? Ну и что ты на этот резонный вопрос можешь ответить? А, сестра милосердия?
- Ты ж видел мой внутренний портрет... Сплошные треугольники! – не сразу нашлась Амурка.
- Да? – он был очень серьезен. – Не ппп-похоже.
Как хотелось фыркнуть и съехидничать: «Много ты понимаешь!» Но... ей было приятно, что он так думает, и, конечно, не хотелось предстать в его глазах шалавой, как сказала бы бабушка. И так непонятно, как это все выглядит. То есть, понятно, как...
- Нет. Но... мне надо. – Она вздохнула и уже без смеха посмотрела ему в глаза. – Надо, чтоб вышибло пробки. И вообще...




- Душа моя, да ты влюблена!
Амура гадает своей коллеге. Женсовет впитывает слова гадалки, как поролоновая губка воду. Тут главное - лишнего не сказать, чтобы эту девочку не подставить, ведь они ж потом выпотрошат ее, любопытные, ненасытные, вытрясут из нее всю душу. И пусть она там что угодно утверждает про своего жениха, и что они с ним «ни-ни», Амурка уже почувствовала колкость шерстяного ковра на коже, свешивавшегося со стены на кровать, и услышала свой собственный всхлип. Совсем не такой, как издавала когда-то специально для Лео.

Ведь пробки тогда вышибло, хоть ничто не предвещало. Вообще казалось, что после такого обстоятельного разговора невозможно перейти к делу. Нет, ну действительно, как начать-то? Ведь это же не решение задачи: написать условие, подумать, вспомнить формулу, подставить цифры. Здесь нужна хоть какая-то спонтанность... Искра?

- А т-ты можешь мне еще раз п-погадать? – вопрос был неожиданным.
- Могу. Только лучше не на то же самое.
- У меня ддд-другой вопрос. – Он уже доставал из шкафа колоду, и почему-то почти не заикался. Успокоился? Решил для себя все?
Амурка перетасовала уже знакомых девчат.
- Спрашивай.
- Хочу узнать, с-сдаст ли одна моя знакомая д-девушка на «хорошо» или «отлично» выпускной экзамен ппп-по физике.

«Кто про что, а вшивый все про баню!»

- Вынь три карты.
Мишка уверенно выбрал из колоды сначала одну, потом вторую и третью.
- Сдаст! И хорошо сдаст, очень хорошо. Не скажу, какая оценка, но точно не трояк. Тут нежданная удача какая-то... Конечно, сдаст, - Амурка продемонстрировала ему однозначно успешную комбинацию. – И сомнений нет. Можешь быть спокоен за одну твою знакомую девушку, - легкая ехидца в голосе не ускользнула от внимания юноши.
Мишка насмешливо смотрел на гадалку.
- Я спрашивал про т-тебя.

Карты в руках Амурки замерли, чуть не выскользнули из пальцев. Она снова посмотрела на еще не убранное в колоду трио, и Мишка наверняка заметил, как она засомневалась, начав опять изучать глянцевые картонки.
- Что же, ппп-получается, что ты не веришь ссс-сама себе? – что-то стояло за этим вопросом.
Амурка верила. И не верила. Может быть, это значит, что удача – просто более-менее легкий и потому выученный билет, и она сдаст уверенно на «три», что для нее и будет «хорошо» или даже «отлично»? А может быть, учителя покажут аттракцион неслыханной щедрости? А почему нет? Школе нужны хорошие показатели... И все же... «Я знаю, что ничего не знаю» - в отличие от того умника, фамилию которого она, конечно, не запомнила, Амурка имела ввиду конкретное ничегонезнание.
- Верю, - упрямо, но не слишком убедительно ответила она на вопрос. Мишка все изучал ее лицо...
- Ттт-ты так уверена была ттт-тогда в том, что нагадала мне, что я ттт-тебе поверил... Ппп-правда. Во мне ттт-такое стало происходить ппп-после ттт-тех твоих слов, ттт-такая сумасшедшая надежда... А ттт-теперь... ты же сама ннн-не веришь в ссс-собственное гадание!
- Нет! – почти закричала Амурка. – Все сбудется! Хочешь руку на отсечение дам?! Я про тебя точно знаю! И... хорошо, - она постаралась успокоиться, лишь ноздри раздувались от тяжелого дыхания, - давай посмотрим, сдам или не сдам? Это ж уже скоро, меньше месяца. Тогда поверишь мне? Если сдам?
А если нет?
Мишка чуть склонил голову, разглядывая Амурку, словно удивляясь чему-то.
- Ддд-давай я с ттт-тобой позанимаюсь? Есть еще ввв-время.

«Как же ему хочется, чтобы сбылось! А тебе не хочется?»

- Ну, давай. Только напрасно это все... физику выучить невозможно.
Наконец-то и он смеялся... Ему это было смешно.
- Не ппп-пойму, ттт-ты в меня ннн-не веришь или в ссс-себя?
- Ттт-типичный спич ппп-посвященного! – осмелилась Амурка на передразнивание. – Сравнил тоже! Не уверена, что я за месяц хотя бы три билета выучу, плюс ко всему ты поймешь, какая я бестолковая, и это будет обидно, а с твоими проблемами за один раз можно разобраться!
- Ззз-за один ррр-раз? – усомнился Гринько и о чем-то там себе подумал. Серьезно так, умора.
- Все представил, что нужно освоить? – удивляясь собственной решимости, спросила Амурка, скрыв улыбку. И пока Мишка не успел ничего сообразить, взяла его руку и положила себе на грудь. Дальше все было вполне себе спонтанно, и искорки разлетались от них в разные стороны. Эх, молодость, молодость...

Шум идущего по тоннелю поезда заглушил Мишкины слова, но она догадалась. Он сказал: «Я женюсь на тебе». Прикол просто с этим Гринько. Рыцарь в тигровой шкуре. Она только что, с трудом подобрав слова, ведь это ж не Сенька, которому можно лепить прямым текстом все, что думаешь, объяснила Мишке, что в последующем ему надо будет получше заботиться о предохранении. Нет, он как бы все правильно делал... Но не совсем. И вот теперь, пожалуйста: реакция!

- С ума сошел? Ну нет... – поезд распахнул двери, на какое-то время стало совсем тихо. – Да если б даже... Нет. Ты очень хороший, но ты ж все время будешь думать о Лильке, – Амурка ткнула его локтем в бок. – Я просто предупредила тебя на будущее, потому что я-то знаю свои дни, а другие девочки могут не знать. Ничего не будет, и к гадалке не ходи.

Он не улыбнулся. Он был задумчив и даже печален. А ведь... получилось хорошо! Здорово все получилось. Получилось же! Внезапно, легко, само собой... Амурка была изумлена, а ее партнер, кажется, даже не понял, какое чудо сотворил. Решил, так всегда и должно быть? Странный милый Мишка. Что за мысли его мучают?
Конечно, он пошел ее провожать. У подъезда договорились о занятиях физикой после школы, и они б непременно занимались, если б не мононуклеоз, уложивший Гринько в постель уже назавтра и продержавший его на карантине почти до самых экзаменов. От помощи Мишкиных друзей, которую он хотел для нее организовать, Амурка почему-то, сама не понимая до конца своего решения, отказалась, что очень расстроило больного.
Но они пока еще не знали, что это их последний разговор наедине, если не считать нескольких слов по телефону уже сильно лихорадящего Мишки и пары фраз перед экзаменом.
- Мишка, ты здоровский! – чуть тише заговорила она. - Не смущайся, я хочу чтобы ты знал: с тобой хорошо. Очень. Обалденно... – Амурка снова почувствовала звенящую радостью свободу, наполнившую тело, заулыбалась. – Будь уверен в этом, ладно? И ничего не бойся... протягивай руки к девчонкам смелее! – она толкнула его легонько в плечо.
- Ладно, - словно нехотя согласился он, пнув носком ботинка пивную крышечку. Крышечка, кувыркаясь, поскакала по асфальту. – Я ннн-не знаю, что тт-тебе ссс-сказать. «Ссс-спасибо» - глупо? У ммм-меня ссс-столько всего ввв-внутри, ннн-но я ннн-никогда не ссс-смогу ...
Снова заговорил трассирующими... Что опять?
- Да все ты сможешь!
- Я ннн-не ппп-про то, - он нервно махнул рукой, так и не сумев озвучить, что хотел. – Ттт-ты, Амура, ддд-дала мне ттт-так много, ннн-но... ведь ссс-сначала надо пппп-подойти к ней и ссс-сказать что-то...
Ах, вот оно что. Ну да, ну да... Красноречие Игорька, наверное, каждый раз заставляет заикаться Мишкино сердце. И тут снова явился Лео. Не как раньше, будто пришел попрощаться. Он смотрел и молчал, как тогда, на уроках.

- А зачем что-то вообще говорить? – горячо откликнулась Амурка. – Ты действуй молча! Это даже еще круче! Важно, что и как ты делаешь, а подходящие слова она придумает себе сама. Можно и без слов, это я точно знаю, – она аккуратно потормошила его за рукав, чтобы вывести из состояния уныния, ведь сама она была почти счастлива, и наблюдающий за ними ни за что бы не догадался, что еще пару часов назад эти двое были близки. – Ты веришь мне?
- Верю, – на удивление твердо сказал Мишка. – Я верю ттт-тебе, Амура.
Мишка кивнул ей на прощание и твердым шагом пошел по направлению к своему дому.

- Гляди-ка, как шаг чеканит! – раздался сверху негромкий голос мамы. Амурка подняла голову: мать и бабушка стояли на балконе, опираясь на перила. Балкон утопал в ветках цветущей сирени.
- А то! – согласилась Александра. – Не зря до темени строем ходили, теперь можно хоть на парад! Ну ты, боец невидимого фронта, чего стоишь? Дуй домой, уже не ужинать, завтракать пора.
Амурка скакала вверх через две ступеньки… Ничего, ничего, Гринько ее поднатаскает, и она сдаст эту дурацкую физику! И тогда Мишка поверит, как верит в его будущее она… Блин, ну не может быть, что на «четыре», какое там «пять»! Не может быть! Но ведь карты… Я смогу! Я смогу?

Как это трудно – верить в себя!

13.02.- 22.05.2019

Автор:  maria_mujer [ 14 янв 2020, 02:35 ]
Заголовок сообщения:  Re: Сказки Февраля, Курс молодого бойца

А мне всегда казалось, что про второстепенных героев НРК читать не так увлекательно. Обломинго мне, креститься надо)))

Грёза, спасибо за эту историю Амуры, чудную, честную, добрую и... полную треугольников :grin: Прочитала на одном дыхании. Вам бы издаваться)

Автор:  Marjna [ 20 янв 2020, 23:52 ]
Заголовок сообщения:  Re: Сказки Февраля, Курс молодого бойца

Классно, опять я про работу забыла, сижу, читаю, оторваться не могу. Получила заряд на ночь впечатлений, пошла спать. Грёза, спасибо огромное за мудрость, за комок в горле, герои такие... слов больше нет, спасибо!

Автор:  Greza [ 22 янв 2020, 12:46 ]
Заголовок сообщения:  Re: Сказки Февраля, Курс молодого бойца

maria_mujer писал(а):
...за эту историю Амуры, чудную, честную...

О, Маша, как это ценно услышать - "честную", ведь задача была именно такая. Значит, получилось. Получилось же! :wink: :grin:
Спасибо!


Marjna писал(а):
Классно, опять я про работу забыла, сижу, читаю, оторваться не могу.


Marjna, как радостно автору услышать такие слова!

Marjna писал(а):
... слов больше нет, спасибо!


Больше и не надо! И так очень хорошо! :grin: :inlove:

Страница 1 из 1 Часовой пояс: UTC + 4 часа
Powered by phpBB® Forum Software © phpBB Group
http://www.phpbb.com/