Александр Сергеич вальяжно развалился на оттоманке, покрытой старым персидским ковром. Арина Родионовна вот-вот должна была вернуться с кружкой, но где-то приподзастряла. Комп звякнул валдайским колокольчиком – значит, пришло письмо. От кого бы это могло быть? Кюхля или милый друг Пущин? Нет, это с форума сообщение. Играть они там задумали: стульчик, стишок… Ну и пущай их играют, он-то при чем? Когда выпили с няней, он и давай жаловаться: достало – чуть что где – «А подать сюда Пушкина!» А нянюшка ему, мягко увещевая: Санюшка, да трудно ли тебе? Вот перышко, вот чернильница… А то еще вон в тех старых бумагах поройся, может ты уже раньше про это писал? Чего кобениться-то? Про что хотят оне? А? Аааа! Эту сказочку я знаю, сейчас тебе расскажу, слушай… Он и слушал, а потом уснул, долгая сказочка-то. А нянюшка сама брошенные на пол бумажные листы чирканные-перечирканные перебрала. Одно стихотворение уж очень ей понравилось, и исправлять-то почти ничего не надо было – к сказке дюже подходяще, словно специально написано. Как смогла, переиначила – не больно-то грамотная, набрала одним пальцем текст да мышкой непуганой – кот совсем обленился, зазнался после Лукоморья-то, - щелкнула.
Письмо Андреево к Катюне
Я к вам пишу – чего же боле? Что я могу еще сказать? Теперь, я знаю, в вашей воле Меня презреньем наказать. Но вы, к моей несчастной доле Хоть каплю жалости храня, Вы не оставите меня.
Сначала я молчать пытался; Под окнами столовой крался, Мечтал облобызать вас взором, Но мать и Михаил дозором Как тридцать три богатыря Там ходят рвением горя.
Когда б во мне надежда тлела Хоть редко, хоть в неделю раз, Но в «Зималетто» видеть вас, Чтоб только слышать ваши речи, А повезет – обнять за плечи, А если б не мешал никто, Я подавал бы вам пальто, Хоть снять его всегда стремился… Но здесь я, кажется, забылся. Предвижу ваше возмущенье, Хотел бы лишь – прошу прощенья! - Вам слово молвить, и потом Все думать, думать об одном И день и ночь до новой встречи! Тогда бы я не написал Вам этого письма, смолчал! Я б напивался бы и дрался, Один на пятерых кидался, Бомбил таксистом по ночам, Служа гостям и москвичам, Потом бы шел к невесте спать – Прям в сюртуке ложась в кровать.
Но, говорят, наряды вас Не трогают, да в стиле Милко! Вы гастрономией сейчас Увлечены: ножи да вилки У вас одни лишь на уме И счастливы вы тем вполне. А мы… рискнем полезть навряд С корытом да в кастрюльный ряд.
Зачем вы посетили нас? В работе и в увеселеньи Я никогда не знал бы вас, Не знал бы горького мученья! Натуры опытной волненья Виагрой длили бы (как знать?), Годам к семидесьти мы с другом Пройдя по рыбкам сотым кругом, Мы новый начали б опять!
Мои слова вам будут внове: Не отдавать ни сердца я, Ни почки, и ни литра крови, Не собирался, вот моя Была позиция до встречи С такой как вы, о, Катерина! Теперь забыты эти речи: Вот горькая моя судьбина! Я вам одной отдать хочу И кровь, и сердце, и мочу, Слизь, ликвор и кишечный сок, Пусть хоть бы я совсем иссох! Вы ж полагаете, наверно, Что я – наполовину - сперма, На четверть - виски, остальное – зло, Вам вляпаться в меня не повезло. Увы, то не портрет – автопортрет, Я сам его писал, иных виновных нет. И как теперь мне оправдаться, Что стал уже давно перерождаться? Был плесенью, добро я не ценил, Теперь же я почти пенициллин! И это все благодаря тебе, Полезной и питательной среде!
Вся жизнь моя была залогом, Нет, закладною иль прологом - До собеседования! До той минуты, как часы Пробили, двери отворились, И предо мною вы явились В сияньи страшной красоты. Я помню чудное мгновенье, Когда меня оцепененье Обессловесило вконец, Спасибо, рядом был отец! Потом минута за минутой Я привыкал к вам и как будто Не понимал, что тает лед, Или, его ломая, прет Ваш ледокол по мерзлоте Души моей. Не верите?
Обложены слова налогом, - Бумажных слов навыпускал, Теперь инфляции оскал. - Но понял, что я проклят богом, Когда один остался я, Когда ты бросила меня! Банально так, как в урну фантик, Как в пропасть две бутылки Кьянти, Как в мусор бывшего портреты - На растерзание Совета, На снег горячий весь в крови, На посмеяние Любви.
Вы в сновиденьях мне являлись, И я до хрипоты вас звал, И в ужасе от вас бежал, Ведь вы меня давить пытались Колесами «Инфинити», В нем тонны две, как ни крути. Давно… нет, это был не сон! Вы чуть вошли, я вмиг узнал вас, Весь обомлел, чуть испугался, И в мыслях молвил: твою ж мать! Нельзя вас было не узнать! Не вы ли свечкою во тьме, Когда, с девчонками дружа, Над их телами ворожа, Я был - подсвечивали мне? И в самое не то мгновенье Не вы ли, милое виденье, В прозрачной темноте мелькнули, И с ритма, как обычно, сбив, Не вы ль, труды все погубив, Слова укора мне шепнули?
Кто ж вы, мой ангел ли хранитель, Или коварный обломитель: Мои сомненья разрешите! Быть может, зря мое признанье? Тогда уж лучше задушите, Чем снова разочарованье, Чем знать, что повар, а не я Все ближе к вам день ото дня. Но так и быть! Судьбу мою Отныне вам я поручаю, Пред вами сопли-слезы лью, И возвращенья умоляю…
Я здесь один, как лысый черт, Никто меня не понимает, Никто мне чай не наливает, И сахар в чашку не кладет. Никто за руку не возьмет, Не разрешит мои вопросы, Никто отчет не принесет И документы мне на подпись. Придите ж: сказочным явлением Надежды сердца оживя Иль сон тяжелый перервя, Увы, заслуженным презреньем!
Кончаю! Ой, не в этом смысле! Хотя, что лгать? От той лишь мысли, Что вы прочтете эпос мой Не то случается со мной… Я весь горю, чешусь, потею И слов простых не разумею, Что нянюшка моя твердит: «Андрюша, что за жуткий вид? Ты бледен, кожи цвет зеленый, А виски, верно, был паленый!» Не пил я! Страшно перечесть, Стыдом и страхом замирая, - Ах, был бы мне отец ваш – тесть! - Мечты, мечты… Все, отправляю.
P.S. Поверьте, моего стыда Вы не узнали б никогда, Да скоро, скоро Новый Год, И зрелищ требует народ!
|
|