НРКмания

Девочка из табакерки и другие сказки



«Не хочу быть крошкой Цахес! А если так пойдет дальше, именно в Циннобера я и превращусь,
и чего доброго, даже закончу так же как он. Нет, лучше уж пусть все вернется как было.
Я хочу, я желаю, чтобы все было честно! Честно-честно! Честно-пречестно. Я честно этого хочу.
Да, хочу! Но... но все равно я… я еще и… желаю.»

Лиловый дневник с черепаховой инкрустацией, стр. 107. (часть страницы нечитаема, строки густо зачеркнуты
и покрыты размытыми пятнами.)






Предисловие, почти не имеющее отношения к творчеству Джованни-как-его-там:

Джованни Баттиста Манигольдо, живший в конце 14-го – начале 15-го века в Неаполе, прославился шутливыми сказками, равно изобличавшими пороки простонародья и знати. Франческо ди Пьетре в своей «Истории Неаполя» высоко оценил его произведения, несмотря на то, что почти все они были более поздними переработками греческих, бриттских и нордических мифов, а также старофранцузских баллад.
Она чихнула от пыли и резко отбросила негодную книжонку. Просто швырнула в угол – пусть отлетает от облезшего корешка, вот нисколько не жалко! И пусть и дальше валяется там, где ее место – в углу чердака. Брр-р-р… холодно-то как. И пыльно, в горле горько, в носу колко. А любовь к книжкам тут ни при чем! Можно очень, просто очень любить книги, но есть кое-что, чего простить им невозможно! Вот такое, к примеру: вот только вчитаешься в сказку – и нате вам, пожалуйста, дальше или страничка вырвана, или пятно на весь первый абзац. Причем страшненькое такое пятнище - то ли смородиновое варенье, то ли засохшая кровь, накапавшая из разбитого носа.
— Катюшка, ты чего там приподзастряла? В коричневом чемодане нету? Ну тогда в корзине под материными одеялами смотри!
Это папа заволновался.
— Нашла! Иду, папа! Держи лестницу, ладно? Я боюсь немножко.
Старая книжка вздохнула страницами. Иди, иди… иди, моя принцесса.
Все равно ты вернешься. Все вы рано или поздно возвращаетесь…


А теперь второе и последнее предисловие, на этот раз к самим сказкам.
Жила-была принцесса, умница и красавица, нежная сердцем и скромная что цветочек жасмина…
Нет, нельзя начинать сказку с женщины – это все равно что пускать козу в фонтан, потом черта с два ее поймаешь! Пусть сказка начинается так: жил и был гордый и сильный король…
В прекрасном городе Санта Партеносе близ Неаполя жил-был король, удачливый и полноправный владетель вышеупомянутого города, а также сотни пастбищ с козами, сотни каменоломен с мрамором и в придачу роскошного дворца с волшебным фонтаном. Но что самое главное – был этот король счастливым владетелем своей жены, на редкость скромной и хозяйственной матроны. Дочка у них была одна-единственная, да зато красавица и умница редкостная, притом доброго нрава и послушная родителям. Да и по правде сказать, попробовала б только принцесса Ринучча проявить непослушание! У короля нрав был крут, а разговор короток. А вот руки королевские, не в пример речам, были чрезвычайно длинные – такой длины, что, как говорится, достанут ослушника и там, откуда он на свет появился, так что и лезть-стараться назад к матушке бесполезно, морока одна.

Ринучче исполнилось пятнадцать лет, самый лучший возраст для того, чтобы замуж ее отдавать. И была она такой смиренницей, что стеснялась своим голоском птичье пенье прервать, и для того, чтобы попросить служанку принести чашку молока к завтраку, ждала, пока птички напоются и смолкнут. Нежные ресницы принцессы бессменно жили на ее щеках, сторожа сияние ясных глаз что солдаты императорскую казну, да так ревностно, будто не глаза принцессины те ресницы прятали, а голую ее грудь под косынкой или беленькую задницу под скромной юбкой. И нравом, и телом была хороша юная принцесса-смиренница, кровь с молоком, яблочко спелое. И жених для нее был припасен у короля, принц соседний. Молодой и почтительный юноша, не то что немецкие студенты, в которых кроме философского образования - один ветер, что в голове, что в штанах. Ринучча с младых лет знала, что замуж ей предстоит идти за принца Андре, а в будущем, когда наплодят они детишек, землям их королевств предстоит соединиться. И была принцесса всем этим вполне довольна. И приближался уже день свадьбы, заказаны были шелковые простыни и жемчужные уборы, а в королевской кладовой росла гора козьего сыра, тертых орехов, апельсиновых цукатов и прочих деликатесных запасов к пышному торжеству.
Да только не так все случилось. Была у принца куртизанка, что услаждала его с юных лет, как положено при знатных дворах, чтобы юноши дурных болезней от разных женщин не имели. И задумала та девица извести принцессу-соперницу и самой стать женой принца, а в скором будущем и королевой стать.
И вот доставили принцессе Ринучче в подарок от жениха портрет, где изображена была она сама, но взрослее, смелее и красивее, да в таком роскошном уборе, какого ей матушка даже на именины не позволяла. И все любовались портретом и говорили, как хороши краски, и как мастерски запечатлена кротость, чарующая юность и чудесный нрав принцессы, уж не говоря о ее редкой красоте.

И Ринучча, не ведая зла, поддалась красоте портрета и любовалась собой. А писали тот портрет злые чародеи-художники, что служили непотребной наложнице принца. Не хочешь горя себе и тем, кто тебе дорог - не водись с падшими женщинами, а пуще того берегись злых мыслей и злых слов, потому как со слов дело начинается, а дальше высказанное зло да зависть дружно идут гулять по миру. А послушные уши и завистливые сердца для зла всегда найдутся, таков уж наш мир. В первый же день любования портретом почувствовала Ринучча обиду. Молоденький служка, помогавший подавать ужин в королевском патио под тенью роз и жимолости, весело взглянул и ловко поставил кувшин с густым вином между блюдами с куропатками и виноградом. «Он нагло посмотрел на меня», — подумала Ринучча. И сказала отцу: «этот юнец заглянул мне в корсаж, папа. Неужели ты оставишь такую дерзость без наказания?» И тем же вечером на площади у тюрьмы слетела голова с молодых плеч, и закатились в кровавую мглу красивые зеленые глаза юного неаполитанца. «Еще легко отделался», — удовлетворенно подумала Ринучча. «Надо было попросить батюшку, чтобы опробовал кол длиной в десяток локтей, из тех, что приготовили для разбойников с пиратского судна.» И подумав так, вспомнила принцесса о своем чудесном портрете, и побежала любоваться им. Но увидев черную тень на лбу и жестокую усмешку в светящихся глазах, застыла в изумлении и похолодела. С портрета усмехалась ей в лицо прекрасная ведьма, и была она теперь намного красивее самой принцессы. Пылали синие глаза светом неба и моря, алел насмешливый рот и дерзко вздымалась из корсажа белоснежная грудь. Недолго думая, схватила Ринучча острый нож и вонзила в край картины, думая вырезать портрет из рамы да выбросить. Да тут же и закричала от боли. Кровь потекла по раме, а из глаз нарисованной ведьмы брызнули слезы, но улыбалась она на портрете как ни в чем ни бывало. А у самой Ринуччи, хотя ни крови на ее теле не было, ни раны, и глаза ее остались сухими, зато боль в ней была такая, как будто острое железо в ее теле засело и крутилось там, выплясывая как блудница в праздник Святого Причастия. Едва-едва придя в себя и все еще не веря, попробовала она еще раз. Неверной рукой, дрожащими пальцами стиснув нож, самым его кончиком коснулась она ямочки на нежном горле ведьмы на портрете, да тут же чуть не потеряла сознание от режущей боли, а нож упал на каменный пол. И поняла принцесса, что такими стараниями она скоро убьет себя, а цели своей все равно не достигнет. И рассердилась Ринучча еще пуще, и захотелось ей найти побольше виноватых в своих горестях и наказать их. Каждый день наказывать и казнить, а уж повод-то для королевской немилости всегда найдется!

И потянулись ее дни, как змеи после спячки ползут со скал к морю. Ринучча будто бы просыпалась, стряхивала с себя глупую невинность, свою затянувшуюся детскость. Ей теперь нравилось слушать сплетни и говорить гадости о других женщинах, и она поощряла служанок подсматривать и подслушивать, а затем просила отца казнить их за распущенность, и брала себе новых. Еще Ринучча почувствовала тягу к роскоши и богатым платьям, и в теплом аромате ночи мечтала уже не о поцелуях, а о власти над людьми и землями. О покорном ей супруге, исполняющем каждое ее желание, как исполняет отец. А если муж окажется не тем, о каком она мечтает, и будет противиться ей, то ведь есть же напитки, травы и приправы, да и другие способы, чтобы помочь молодому человеку прожить свою жизнь быстро. Даже очень быстро.
Никто не замечал перемен в ней, кроме нее самой, таким было злое колдовство. Но когда она оставалась у портрета одна, все яснее видела она сходство между ними. Только у ведьмы на портрете была все больше злой и яркой красоты, а принцесса становилась с каждым днем будто бы на год старше, и все явственней видела она в своем зеркале скрытые от всех, кроме нее, черты с портрета, черты, будто бы проедающие изнутри ее собственный девичий облик: с ужасом глядела она на ведьмин косой лоб и выпирающие вперед зубы, на ее кривую шею и злые мутные глаза - как плошки с вонючей водой, как будто ночной горшок утром не помыли, а ногой под кровать задвинули. И уже понимала Ринучча, что портрет будет расцветать и оживать, тогда как сама она скоро превратится в тень злобной старухи. Когда она подходила к портрету, то тут же просыпалась от власти колдовства, а лишь только убегала от него, забывала обо всем. И поэтому сделать она ничего не могла.

Так и шли ее часы и дни, подобно гулякам, что под руку бредут из кабака, вихляясь и рыгая, и каждый час жизни глумился над принцессой и пел о ней непотребные песни, и каждый напоминал: скоро, скоро ты станешь тенью своего портрета. А ведьма сойдет с картины в блеске жизни и юной красоты, и займет твое место и за свадебным столом, и в супружеской постели, а ты, с неподвижными высохшими глазами и белым лицом утопленницы, будешь глядеть на принца и его молодую жену из резной рамы, со стены опочивальни. Она знала это, и то же самое бесстыдно повторяли глаза и губы красавицы с портрета, и не было спасения принцессе, и все чаще подумывала она о том, чтобы подняться на дворцовый парапет, да и кинуться на белые камни площади, сохранив если не свою честь, то хотя бы жизни невинных людей. Чуть ли не каждый день отправляла она на казнь кого-нибудь из прислуги, торговцев или крестьян, и ничего не могла с собой поделать. Ярость загоралась в ней ледяным светом, и поводы казнить да наказывать находились сами. Один был недостаточно усерден, кланяясь принцессе, как будто бы нажитый в морских походах ревматизм извиняет непочтительность. Другой посмел предложить принцессе тонкое полотно и шелк, худшие, чем она видела у дворцовой экономки! Третий – посмел смолчать, когда все громко восхищались благочестием и на редкость добросердечным нравом принцессы. И все это непростительно, — моментально соглашался король, тоже очарованный злом с портрета. И все бы закончилось так, как мечтала злая ведьма, если бы не вмешалась добрая фея. Ведь главное - это равновесие, как сказал молодой монах, убегая от жены королевского судьи по узкому парапету крыши.

И вот в одну из темных жарких ночей, когда ущербная луна робко смотрела в морскую бездну, испуганная что девица, застигнутая за игрой в «поклюй, воробышек», привиделся Ринучче удивительный сон. Прилетела к ней в спальню голубка, и сев на подоконник, сказала: «Ты забыла, что твоя семья издавна владеет волшебным источником? Только в нем твое спасение. Опусти портрет ведьмы в воду, и вода скроет его от всех глаз, кроме твоих. И пусть отныне все жители города и все приезжие купцы, рыцари и пилигримы каждый день приходят к источнику и любуются волшебным фонтаном. А я сделаю так, что каждый, кто коснется воды источника, начнет рассказывать сказку.» Ринучча очень обрадовалась, что все так легко обойдется, но голубка велела ей молчать и продолжила: «Разными будут те сказки - и веселыми, и жестокими, и дерзкими, и поучающими. Но тебе будет казаться, что все самое грязное и стыдное в этих сказках будет говорится не про кого-то, а про одну лишь тебя, и внутри у тебя будет расти боль и сиять огонь, и будет жечь тебя жгучее раскаянье за чужие грехи. Но при этом рот твой будет на замке, а улыбка твоя будет что спрятанный ключ, что ожог на устах. Благосклонно будешь ты слушать сказки, ужасаться, радоваться и смеяться со всеми вместе. Ты будешь слушать о подлости и изуверстве людском, что страшнее звериной жестокости, о неверности мужчин и злопамятности женщин, и тебе будет казаться, что все эти грязные дела совершаешь ты сама, или их делают твои пособники с твоего дозволения и по твоей воле. Тебе будет горько и стыдно, а ведьма будет смеяться над тобой со дна источника. И так будет до тех пор, пока ты не пересилишь себя и не крикнешь во всю мочь своих легких: «неправда, это не я!» И еще не закричишь «я не хочу, я не желаю быть такой!», и не взмолишься Святой Деве при всех, и лишь тогда развеется злое чародейство и смоет вода источника волшебные краски с портрета. И станешь ты такой, как была прежде – разумной, смиренной и доброй принцессой, ожидающей мужа как ангела строгого, чтобы быть покорной ему после пятнадцати лет покорности своим родителям.

И вот наутро, едва пробудившись от сна, схватила Ринучча портрет и в одной ночной сорочке выбежала на площадь к источнику, и в рассветном жемчуге летнего утра бросила картину в воду. И с яростным воплем утонула ведьма, а зло из ее глаз окрасило воду в зеленый цвет. А вслед за тем пришла принцесса к отцу и попросила: «Пусть с сегодняшнего дня все приезжающие в город посещают нашу площадь с волшебным источником. И каждый должен рассказать по сказке. А кто откажется, тому прикажи, папочка, укорачивать туловище на голову, а если захочешь, то можно и кишки на копье наматывать.» И король, не в силах обидеть любимую дочь, сразу же согласился. И в этот же день в город прибыли два шалопая, два немецких студента, и кроме драных плащей и шляп с перьями по последней моде была у них повозка с осликом, а больше ничего. И лишь только остановились молодчики у источника, как почувствовали, что их притягивает серый влажный камень и журчанье струй. Первым встряхнулся и заговорил чернокудрый темноглазый парень, да так складно, будто всю жизнь только тем и занимался, что сказки у фонтанов читал. На радость всем собравшимся рассказывал он на диво страстно и смачно, так, что слушатели замерли, и дышать боялись, а не то что пукать, и все для того, чтобы одно-единое словечко не пропустить. А сказка была про черепаховую табакерку, про двух верных друзей-приятелей и зачарованную фею. Та фея была проклята злой колдуньей и осуждена выполнять любые желания владельца табакерки и служить ему, хотя бы и ценой своей жизни.


Долго ли коротко, а в первый же день у волшебного источника были рассказаны и выслушаны, кроме первой, еще две сказки, а всего в первый день было рассказано три сказки:

Девочка из табакерки
Кошка-золушка
Сказка о золотом жасмине и трех распутницах



И мы тоже послушаем эти сказки, как только придет завтрашний день…

Завтра?

Первая сказка первого дня
О черепаховой табакерке и двух приятелях


Жил-был богатый и честный купец, и был у него сын. Хоть и красавец собой, да и умом не обделен, а сидел в молодце червяк. И вся доброта да сила парня через червивый конец наружу выходила, да не туда, куда благочестивые прихожане свои молитвы направляют, а совсем наоборот – куда поутру слуги ночные горшки выносят. Хотел сын купца без конца веселиться да радоваться и с красавицами ночи проводить, а вот чтобы жениться, остепениться да деток содержать и учить их уму-разуму, от этого добра молодец бежал, как удирает едва развязавшийся кобель от суки, как только хозяин с палкой на сучий визг во двор выбежит. И был у купецкого сынка друг, похожий на него как брат, и оба они души друг в друге не чаяли – куда один, туда и другой, что друг сделал, то и правильно.
И вот однажды прогуливались молодцы верхом на прекрасных кобылицах в окрестностях Читта Рагаццо Пасколо, и вдруг потемнело и с неба захлестал ледяной дождь, и решили друзья укрыться в лесу. А тут, весьма кстати, попался им домик на опушке, пустующий без хозяев. И привязав лошадей у крыльца, разожгли они в доме очаг, чтобы просушить одежду. И поскольку искать сушняк в мокром лесу молодцам было в тягость, принялись они кидать в огонь все, что было под рукой, посуду да мебель, сундуки да шкатулки, что не свое – того не жалко. Да и было все в домике негодное, древнее, плесенью и жуками-древоточцами изъеденное. И вдруг прямо из огня, из последней шкатулки, самой пыльной и трухлявой, вылетела черепаховая табакерка, горячая от жара очага. И удивился купецкий сын, дотронувшись до тонкой резьбы с камеей девушки на крышке. Второй молодец потянул было руку, чтобы тоже разглядеть табакерку, да купецкий сын не дал. И сунул табакерку в карман, решив, что раз уж хозяева утварь бросили, то игрушка ему самому пригодится.
Да и забыл о табакерке, и вспомнил только, когда пришлось удирать через окно от разъяренного брата одной молодой девицы, которую ему удалось склонить к забаве ногами в обнимку только после обещания наутро же на ней жениться. Обесчещенная девица рыдала и клялась, что уступила молодцу лишь для того, чтоб поскорее стать его честной женой, а молодец стремглав несся по каменной мостовой, да на свое несчастье запнулся сапогом о торчащий камень и рухнул, а не застегнутые штаны возьми да свались с него, стянув ему колени все равно что силками. И расплата уже казалась неминуемой, рассвет тыкал в молодца розовым пальчиком фригидной тихони Эос, серые соловьи-предатели смолкали, а вороны слетались с радостным карканьем в надежде выклевать ему глаза. И уже промежду лопаток ему заржал жеребец красоткиного братца, как вдруг при попытке лежа вернуть штаны на место нащупал купецкий сын в кармане ту самую табакерку. И вытащил ее с мыслью, что раз уж шпагу свою давно под кровать забросил в уверенности, что крепкий кожаный ножик самое что ни на есть незаменимое орудие на все случаи жизни, то хотя бы кастет сейчас пригодится. И тут вдруг сама в его руке раскрылась табакерка, и выскочила из нее премиленькая, тоненькая что ивовая ветка девочка росточком молодцу пониже плеч, и поспешно взметнула над кудрявой головкой свои тонкие руки. Заструился с ее пальцев белый дымок и вмиг скрыл и кусок мостовой со стеной дома, обросшей плющом, и молодца, и саму девочку из табакерки. А как только жемчужный дымок развеялся, брат той глупой девицы помог купецкому сыну подняться, заботливо отряхнул на нем одежду и предложил ему своего коня и слуг. Этот тощий рыжий лавочник всерьез полагал, что минуту назад своими глазами видел, как смелый молодец, сын купца, отогнал пятерых воров от окон дома, где живут они с сестрой.

Удивленный и обрадованный молодец спрятал табакерку получше, и одному лишь другу рассказал о своем чудесном спасении. И только наедине с другом, за крепко запертыми дверями вызывал он девочку из черепаховой табакерки, и беспрестанно требовал себе всего, что было ему дорого и ценно в жизни - золота и драгоценных вин, юных красавиц из далеких стран, редких яств да прочих радостей. И послушно все исполняла тихая девочка из табакерки, в единый миг и без единого упрека. Но поневоле стал замечать купецкий сын, что делается она все меньше и меньше ростом, сначала до плеч ему была, затем до пояса, и вот уж почти по колено ему стала. И кожа ее теперь была совсем прозрачная, а глаза ее всегда были опущены и исчезла из них и радость, и затаенная надежда, так красившая маленькую фею. А в последний раз, лишь только явившись из табакерки, прошептала своему господину девочка, что была она заклятой феей и могла бы освободиться от злого заклятия и его освободить, потому что он тоже заклят. Но не сумела, и купецкий сын в том не виноват. А теперь она истратила на него все силы и должна исчезнуть. И окончательно потеряв интерес к старой табакерке, сын купца отдал ее другу, который давно просил у него эту чудную вещицу себе в коллекцию, чтобы держать в ней свой любимый розовый нюхательный табак. С радостью схватил второй молодец подаренную табакерку, и поскольку находил он малышку-фею премиленькой, то и решил напоследок разглядеть ее получше и потребовал, чтобы фея обнажилась перед ними и станцевала голой. Послушно сбросила крошечная фея туманные одежды, и мерцая последними искорками волшебной силы, обратила тоскующий взор на сына купца. И вдруг понял тот, что милее тающей в воздухе куколки-феи никогда не видал он ни одной красавицы. Протянул сын купца к ней руки, стремясь обхватить и удержать, не дать исчезнуть, но с размаху обнял лишь сам себя. И в тоске возопил он – «Не уходи! Где были глаза мои, когда смотрел я на пышных алчных красавиц, познавших тысячи мужских объятий и жаждущих без меры денег да драгоценностей! Чем билось сердце мое, когда я терял единственную предначертанную мне любовь, огонь моей плоти и усладу моих глаз! О чем были мысли мои, когда я смотрел, как ты становишься меньше этой табакерки! Ты жизнь моя, и единственное, чего я хочу - чтобы ты была со мной!» Но таяла фея, и лишь тихонько вздрогнула в ответ на мольбы да прошелестела последним ароматным дыханием: «то, что от меня останется, посади в землю и поливай своей кровью… и может быть, я вернусь к тебе.»

И растаяла фея, оставив пустой черепаховую табакерку. И потянулся к ней горестный юноша, осознав насмешку судьбы: редко кому доведется навек терять то, ценность чего понял лишь мгновение назад. Не успев насмотреться и наговориться, уже и не мечтая о чем-то большем. И вспоминалась купецкому сыну, манило и не давалось одно видение за другим: ласковый взор милой девочки, ее нежные руки, спасающие его и вмиг услаждающие именно теми усладами, что он у нее просил. Если б хоть раз попросил он ее сбросить одежды и взойти на его ложе, вмиг бы она сделала это, и тогда злое заклятье стало бы не властно над ними обоими. Но все случилось так, как случилось, а теперь он посадит табакерку в землю. «Постой же», — сказал ему друг, — «Не черепаховую кость тебе нужно поливать слезами и кровью, а вот это!» — и, первым увидав единственное, что осталось от феи – ее крошечный ноготок, похожий на лепесток жасминового бутона, он протянул драгоценную находку своему безутешному другу.

Шли дни и месяцы, и друзья по-прежнему проводили время вместе, но уже не в кутежах и веселье. Скучными стали бывшие забавы, горьким и кислым казалось лучшее вино, а в улыбках доступных красавиц все явственней зияла преисподняя. Сын купца стал строг и неулыбчив, и отдавался со страстью лишь работе да чтению разных ученых книг. А его друг, хотя и тяготился пыльными книгами и вечным молчанием, был рядом и старался облегчить тяжелую ношу друга, как только мог. И увидев, что от каждодневных поливов кровью посаженного в землю феиного ноготка слабеет друг, без просьб и разрешений лил и свою кровь на эту землю, уверяя, что раз уж они вместе виноваты в той безумной глупости, то и его кровь вполне сойдет. И к огромному счастью сына купца, через три месяца ожидания наконец появился из земли росток, а еще через месяц выросло прелестное персиковое деревце. Без устали целовал окрыленный юноша лепестки и листья деревца, нежил и ласкал изящный ствол, лил без счету и кровь, и радостные слезы под корни волшебного персика. И в один прекрасный день этот ствол раскрылся как тросточка бретера, таящая нож, и вышла оттуда маленькая фея. Она была само очарование и верх всех женских совершенств, но – вот несчастье... была она совсем крошечной, ростом всего до колена сыну купца – именно такая, какой ушла она от него. «Если б ты не целовал мои лепестки так часто и дал мне подрасти еще немножко… а теперь я останусь такой навсегда.» – горестно поведала она. «Я проведу жизнь рядом с тобой, и буду тебе опорой и такой усладой, какую ты только пожелаешь! – вскричал сын купца. И стало по его словам. Только не было у них детей, и никому не смог бы он показать свою обожаемую фею, чтобы его не обвинили в растлении малых детей и не потащили в суд и на расправу. Была красавица размером с большую куклу, да такой и осталась. И все же были они счастливы не только душевно, но и телесно, уж как могли и умели. А про подробности – пусть каждый додумывает сам, если хочет.


...

Сказка отзвучала, но еще долго было тихо на площади, и даже птицы смолкли. Ринучча смотрела на воду и впервые не думала о том, что в свежей зеленой глубине скрыт лик бесящейся от бессилия ведьмы. Она не знала, что будет дальше, но уже не боялась. На глазах ее сияли чистые слезы, и все, видевшие в этот миг принцессу, ни за что бы не поверили, что всего лишь двенадцать часов назад их милая госпожа отправила двоих слуг на колесование за сонный вид, и одну бедную девушку приказала повесить за плохо выметенную мостовую. Ринучча казалась ангелом во плоти, и с улыбкой кивнула второму студенту, ожидая и от него увлекательного рассказа. Старики, горожане, рыбаки, крестьяне, а больше всего дети тем временем окружили каменный источник как фруктовые мошки спелую грушу, рассевшись кто где. И как только принцесса со своего бархатного кресла повелела начинать, вмиг умолкли шум и шепот.
«Теперь расскажу вам я. Сказка моя будет веселее, чем та, которую только что рассказал мой друг, и, надеюсь, развеет нашу общую грусть.» — начал второй студент, улыбчивый и белокурый красавец (по всей видимости, предмет тайных страданий всех встреченных на своем пути благонамеренных девиц и отрада других, не столь благонамеренных). «Расскажу я вам про короля-сластолюбца и дурнушку, прозванную Козьей Мордой за редкостное уродство лица…»
Но не успел второй студент продолжить, как налетел ветер и взметнулись струи источника, обрызгав свежей водой всех, кто был рядом. И на жующего жвачку ослика тоже попало, и смирный до сей поры осел вдруг восстал на две ноги и заорал громче чистокровного случного жеребца: «Слава этому источнику! И всем вам, добрые люди, моя живая благодарность, и вам, друзья мои, тоже - за то, что привели меня сюда и позволили освободиться от личины осла!»
Как оказалось, осел был вовсе не ослом, а третьим студентом, получившим в подарок уши и ослиный хвост от одной милой девушки, которую ничем не обидел и с которой был учтив и обходителен. А случилось это так…

Вторая сказка первого дня
Сказка о дочке ростовщика и хитроумном студенте

Студент был беднее церковной мыши, худее вороньего пугала и прыщавее незрелого лимона. На красивую дочку ростовщика он смотрел так упорно, что почитай слюни по штанам размазывал, что по обшмыганному верхнему сукну, что по изнанке. Да только умная девушка студента обходила как голодную собаку, да грозила, чуть что, отцу нажаловаться. Целыми ночами ученый прыщ только и думал, как же ему девушку уболтать хотя бы на поцелуйчик. Хотя нужно было ему намного больше, чем один, и даже не один, а тысяча поцелуев, ему нужно было от очаровательной ростовщицы все, и в полной мере, поскольку бедный студент был настолько же горд, насколько нищ. И вот однажды ему повезло так, что он и не ожидал – на его глазах из кармана богатого одетого горожанина выпала золотая монета и звеня, закатилась в канаву. Студент расшвырял пинками уличных мальчишек и первым завладел монетой, а вслед за радостью ощутил такое острое вожделение и телесную тоску по стройной красавице-ростовщице, что горячка из его штанов сверлом поднялась ему в голову; почувствовав себя лишней в воспаленном мозгу, ухнула в колени, затем одумалась и вернулась в те места, которые приличные люди не называют, и так несколько раз подряд. В результате тесноты в штанах и периодического отлива-прилива крови к мозгу студент очень быстро придумал, как ему действовать.
Выследив дочку ростовщика, он устроил так, чтобы показаться ей и идти так, чтобы она его видела. Шел он впереди нее, и, беззаботно насвистывая, вытаскивал одну за другой золотые монеты из кармана штанов. Подбрасывал пару раз, чтобы золото заблестело в весеннем солнце, а потом небрежно совал в нагрудный карман вытертой куртки. И так же небрежно совал руку в штаны и доставал оттуда следующий золотой кружочек, и еще, и еще…
И играл студент одной-единственной монетой да своим дырявым карманом до тех пор, пока…

На этом месте рассказа бывший осел горестно вздохнул, а затем продолжил:

И так игрался студент монеткой, раз за разом доставая ее из кармана штанов и деловито пряча в верхний дырявый карман. А дырку он проделал так, что монетка из верхнего кармана тут же падала точнехонько туда, откуда он ее вытаскивал - рядышком с тощей студенческой мотней, все сильнее вожделеющей сокровищ неуступчивой красотки.
Девушка думала недолго. Догнав юнца, она игриво дернула его за рукав и завела разговор, а потом, как водится - словечко за словечком, улыбка за улыбочкой, шуточка за смешком, и сговорились молодые люди встретиться на закате в доме старого ростовщика, отца девицы, который очень кстати был в отъезде. По дороге студент приметил, как жадно красавица смотрит на шкатулки и драгоценности, выставленные в лавке соседа-ювелира, и сказал ей, брезгливо скривив свой длинный нос в сторону самой большой шкатулки из розового палисандра: «Видишь эту невзрачную деревяшку, способную вместить лишь жалкую горсть монет? Я подарю тебе целый сундук золота. Кстати, один большой сундук для золота, из лучшего каменного дерева по заказу моего дяди уже готов, и я как раз сегодня иду забирать его у столяра. А денег у меня дома много, так много, что я безо всякого убытка набью этот сундук золотом доверху. Я хожу в этих отрепьях лишь затем, чтобы не привлекать воров да чтобы жить весело и с презрением к богатству, как подобает ученому философу. Я набью новый золоченый сундук золотом и доставлю тебе его на повозке! А взамен ты всего лишь проведешь со мной эту ночь и не будешь отказывать мне в том, чего я так давно хочу, согласна?
Девушка с восторгом согласилась, и студент побежал к столяру и за одну свою монету купил у того колоду мореного дуба, тяжелого как камень. И велев обить ту колоду ослиной кожей, вызолотить ее всю да нарисовать крышку и замочную скважину так, чтобы невозможно было отличить раскрашенную колоду от сундука, принялся ждать ночи.

Красавица тоже ждала, и студент не обманул ее. Он и правда пришел в сумерках и с трудом затащил в ее лавку большой сундук, до того тяжелый и так плотно набитый золотом, что как ни старалась прекрасная ростовщица, как ни стучала башмачком по сундуку и не трясла эту золотую колоду за углы, мучая свои нежные ручки, ни единого звона так и не услышала. А сундук безмятежно сиял свежей позолотой и был так тяжел и роскошен с виду, что и самому королю бы не зазорно в дар преподнести. И подумала девушка, что, наверное, золотые монеты по дороге утряслись и лежат грузно и плотненько, вот и не звенят. Отказывать студенту после такого подарка было бы верхом неучтивости, а пуще того верхом глупости – мало ли как еще пригодится. Девушка повела студента наверх в свою спаленку и, тягостно скучая, одарила этого прыщавого умника всем, что у нее было, и честно выполняя договор, терпела усердный стилус студента в своей розовой чернильнице до самого рассвета. А когда наконец встала розовая заря и избавилась красотка от стручка-надоеды, то стремглав побежала вниз в лавку открывать вожделенный сундук. Да не тут-то было! Крышка сундука будто бы приросла, и как ни старалась дрожащая от нетерпения ростовщица засунуть под крышку сундука хотя бы ножик, ничего у нее не выходило! И сердитая девушка смекнула, что провел ее мерзкий прыщ, и побежала к нему угрожать расправой отца и братьев, если немедленно не откроет студент подаренный сундук.
«Да ведь ключ-то у тебя остался…» – замялся студент, делая невинную рожу. «Ключик бронзовый с витой бородкой да круглой головкой я тебе принес, и чтобы пуще тебя порадовать, на конец себе надел, а ты неужто не заметила? Значит, давно ты уже не девушка, и скважинка твоя хорошо разработалась, не иначе!» Ростовщица возмутилась было таким речам тощего прыща, да поумерила гнев, услыхав про ключ. «И что ж теперь? Как мне мой ключ достать, говори, если не хочешь кожи на своем заду лишиться, потому как мои братья плетьми работают ловчей, чем крестьяне зерно молотят!» Студент обиженно шмыгнул носом и обещал достать ключик этой же ночью, тем же манером что и отправил, и опять не обманул – всю ночь трудился над девушкой, а на рассвете усталый от забот наконец достал из ее атласной туфельки не иначе как спрятавшийся в самый носок бронзовый ключик, да и отдал ей его прямо в руки.
Побежала ростовщица сундук ключиком открывать. Ключ этот был и правда прехорошенький, и в ее ручке лежал такой кругленький да тепленький, аж горячий, потому как с прошлой ночи в ее туфельке грелся. «Да пусть бы и подольше там оставался, прибыток – не убыток», – весело думала девушка, довольная тем, как ночь провела. Студент, коли на него не смотреть, а покрепче жмуриться, оказался не так и плох, а с ключом на своем карандаше так и вовсе хорош, и хоть неумел, зато старателен каллиграфию выписывать. Да и опять же - как бы она сама, без тощего писчего карандаша этот ключ-то доставала? Кругленький ключик да гладкий, это ж ей ни девичьим пальчиком подцепить, ни всю руку в узенькую туфельку сунуть, а просить кого-другого с толстым безграмотным концом себе дороже, еще заколотил бы драгоценный ключик в мясную глубину, так что и совсем не достать было бы! И вытянув руку с ключом, бухнулась ростовщица перед своим сундуком, не жалея круглых коленок. И, не ожидая подвоха, сунула бородку в замочную скважину, да не тут-то было!
Злая как оса, прибежала дочка ростовщика к студенту и с порога закричала на него: «Прыщ ты бесстыжий, зелень поносная! Если не починишь мой ключ от моего сундука, то лучше тебе самому пойти и удавиться, прежде чем мои отец и братья тебя за твое фискальное перышко подвесят, чтобы шкуру твою прыщавую на ленты делить, а потом те ленты сушить да свитки с долгами вязать, чтоб воняло да заемщиков в страхе держало!» Студент покачал головой от такой несправедливой хулы, и объяснил: «Ты же с ключами да замками лучше меня обходиться умеешь, сама всю ночь меня поправляла да учила. Так откуда ж мне было знать, что ты ключик не промаслишь, прежде чем из мясной скважинки в железную вставлять?

Что между ними дальше было, любой поймет, что ученый, что совсем неграмотный. Старались студент с дочкой ростовщика из всех сил, промасливали ключ и в ее атласной туфельке, и в том бархатном чулочке, что со всеми туфельками да стручками рядышком примащивается. И уж так старалась-трудилась девица студентов стилус в постоянной крепости держать, что чуть язычок свой да пухлые губки в кровь не стерла. Да и философ в долгу не оставался, так что уморились оба знатно. И рассталась девушка со студентом поутру неохотно, а когда помчалась к своему сундуку с промасленным как подобает ключом…

Топала она ногами и визжала, да сундуку все равно, как стоял глыбой бездушной, так и стоит. Тогда позвала девушка мастеровых, заплатила им и велела разрубить сундук топором. А как увидела цельное дерево, подхватила свои юбки в горсть и бегом помчалась к студенту, чтобы теперь-то уж рассчитаться с ним за все чистоганом, да со всеми процентами. Искала она студента, искала, да тот не дурак был, скрылся на время из городка. В тот же день вернулся отец красотки-ростовщицы, и как только увидал дочку в слезах да деревянные чурбаки в вызолоченной ослиной коже на полу своей лавки, тут же смекнул, в чем тут дело. Да так девушку плеткой по заду отходил, что долго она потом на животе спала, а про ключики-замочки и думать не хотела.



…
«Ростовщица была наказана за жадность, а пуще того за непорядочность. А умный студент получил свое, да и был таков», - таковы были суждения собравшихся у фонтана сказок, степенно и громко высказанные слушателями. И все, кто это говорил, согласились, что дочка ростовщика заслужила все, что устроил ей хитрый студент. Но Ринучча смотрела на старуху в ветхом коричневом плаще, примостившуюся в тенечке под оливой. Старуху эту все знали, имя ее было Ченца, и жила она тем, что давали ей торговцы на рынке – переспелые фрукты да изредка зачерствелый хлеб. «Не всю сказку сказал нам осел-студент», — молвила Ченца. И принцесса кивнула и велела третьему студиозусу рассказать все до конца, что было после того, как провел он ростовщицу, и как случилось, что после этого он ослом стал. Но сначала захотелось Ринучче послушать саму Ченцу. И старуха склонила перед принцессой голову в смирении и начала рассказывать.


Третья сказка первого дня
Сказка о золотом жасмине и трех распутницах

В одном прекрасном королевстве необыкновенно высоко ценилось поварское искусство, потому что самым усердным сладкоежкой и гурманом был молодой король. И не было во всем королевстве лучше дворцовой кухни с ее обильными кладовыми, жаркими печами, белоснежными колпаками да ежедневными поставками свежайшей лесной дичи, плодов да ягод. И вот одним летним утром, в одной из корзинок с душистой дикой малиной оказалось шесть зеленых ягод, и шустрый поваренок, мигом смекнув в чем тут подвох, забросил эти ягодки под крыльцо, пока строгий повар не увидал да не заставил всю корзинку перебрать. А под тем крыльцом сидели три старые распутницы, спасавшие свои заплесневелые дырки вместе со всей остальной требухой от мук голодной смерти. «Где кухня, там и объедки, а где полы, там и щели, а когда щели широкие, то другим местом работать надобности нет», – смекнули хитрые старые шлюхи, вот и обосновались втайне под кухонным крылечком, да и жили там неплохо, в тепле, сырости да сытости. Зеленые малиновые ягодки старух не прельстили, однако из жадности они и их проглотили, поделив поровну.

И пришел вечер, запели ночные соловьи, заплескались рыбки в королевском пруду. И вдруг уразумели старухи, что обрели способность понимать пение птиц и плеск воды, да так легко, будто им ясные слова в уши падают, как в молодости падали мелкие монеты в задранные подолы! Притаились старухи и слушали, дивясь, и вот заговорили две маленькие птички, присевшие на жасминовый куст. «А знаешь ли ты, подружка моя, что это за куст жасмина?» — спросила одна птичка другую и сама же и ответила: «Кто пройдет через этот куст, подружка моя, тот вернет себе юность.» А вторая птичка рассмеялась в ответ: «Знаю, знаю, подружка. Кто пройдет через этот жасминовый куст, вновь станет юным, да еще и в сто раз краше, чем был!» Тогда первая птичка спела короткую песенку и озабоченно прочирикала: «Хорошо же феи сделали, что никто из людей о золотом жасминовом кусте не знает! Завтра у молодого короля смотрины, хочет король себе молоденькую красавицу невесту выбрать. Сотни девушек приглашены, и из знатных семей, и из купеческих дочек, и даже простыми горожанками не гнушается король, ведь хочет он самую красивую.» «И при этом юную и невинную», — рассмеялась вторая птичка: «Ах, хорошо феи сделали, что про волшебный куст никому не сказали!»

И тут, не дожидаясь утра, полезли старухи из-под крыльца, распугав и птиц, и сверчков с лягушками. И, злобно отпихивая друг дружку локтями и задами, помчались, кряхтя и охая, к жасминовому кусту, и каждая хотела пройти через куст первой…

Так... Так...

Старая Ченца замолкла и оглядела внимающих слушателей. После полудня у источника стало тише и свежее. Шаловливый ветерок только и делал, что взметал водяную пыль, и одежда тех, кто был поближе к фонтану, казалась ярче, тяжелей и богаче чем была на самом деле. Старуха-рассказчица еще раз остро глянула на юную принцессу и продолжила. Она слишком много прожила и все уже потеряла, и ей было не страшно умирать.

...
Старухам казалось, что они несутся к жасминовому кусту со всех ног, но на самом деле они еле плелись. А самая толстая старуха вцепилась товаркам в грязные подолы и ползла на коленях, и при этом все три подруги охаивали друг дружку так, что сморщились бы уши у пьяных разбойников. Одна другой по очереди сулили они вырвать горло, насовать в утробу колючих веток а потом топтаться по брюху пока у той кишки из глаз не полезут, и разные другие кары были обещаны, если только посмеет товарка помешать залезть в золотой жасмин. Каждая старуха боялась, что хватит волшебства куста только на одну такую развалину, как она, но этого не произошло, а все случилось именно так, как напели птички. Первой вломилась в куст самая шустрая, бегущая с быстротой разжиревшей овцы. Вторая тоже не оплошала, зато последняя старуха-толстуха не просто рухнула в жасмин всей своей оплывшей тушей, но еще и повалялась в нем, стремясь как можно полнее пропитаться магической силой куста. И все три старухи на миг окутались золотым сиянием и тут же обратились в юных красавиц. Не подвел кусточек, щедро вернул старым развратницам молодую свежесть, да еще и одарил всех троих чудесной красой! Красотой и прелестью, какой и не бывает у обычных женщин из плоти и крови: кожа вылезших из куста дев светилась, глаза и волосы сияли как нимбы у святых, и при одном взгляде на красавиц больше всего хотелось упасть перед ними на колени и молиться. Да и это еще не все! Исчезли ветхие вонючие тряпки, что годами накручивали старухи на свои прогнившие телеса, и вместо рванья оказалась девы одеты в тончайшие шелка и нежный мех собольих накидок, а драгоценности их были достойны самой королевы фей.

Первое, что сделали умудренные житейским опытом бывшие бабки – они рассмотрели каждая себя где только возможно, без стыда задирая юбки и спуская шейные косынки, потом быстро промяли все свои члены и общупали нежную кожу, а в заключение сноровисто обнюхали сунутые во все свои отверстия пальцы. Но все, что учуяли их изящные беленькие носики, был свежий девический аромат и ничего боле. Тогда, глянув друг на дружку, в молчании кинулись девы на волшебный куст и выломали на нем все ветки, оборвали листья и цветы, а потом помочились и обгадили остатки корней, которые поостереглись рвать из земли, чтобы не испачкать свои нежные ручки перед королевскими смотринами. И сделав дело, гуськом потянулись красавицы прямиком к парадному крыльцу замка.

И вот настал бал невест, и дворцовая бальная зала была полным-полна красивых девушек. Матери да отцы семейств, тетушки да нянюшки и прочие родственники, ведь приглашены были все (королевство было богатым, а король в меру щедрым) наблюдали за танцами от пиршественных столов, и звучала музыка с высоких галерей, смешиваясь с пением птичек, что весело заглядывали в открытые окна. Одну-единственную девушку сделает своей женой король, а всех других наградит подарками, а может быть и комплиментом одарит, и не о чем печалиться – ни одной из красавиц! И все же была девушка во дворце, глаза которой не просыхали от слез, хотя и прятала она и слезы, и страх. То была названная сестренка короля, дочка старого управляющего замком и соратника военных походов старого короля. Молодой король рос с ней вместе, звал ее своей сестренкой и любил ее как сестру. Мать девушки умерла, когда та была совсем крошкой, и в последний свой час отдала дочери маленькое зеркальце со словами: «Ты не должна никому говорить, что зеркальце это волшебное и показывает людей такими, каковы они есть. Любая личина тает в глубине этого зеркальца и открывается суть, и если у человека зло на сердце, то и покажется он черным. Береги это зеркало и слушайся его советов, но помни, дочка, если ты скажешь о волшебстве хоть одной живой душе – твое зеркальце сей же миг станет простым стеклом. А больше мне тебя уберечь нечем».

Когда бал был в разгаре, это и случилось. Всегда следует появляться на балу в тот момент, когда соперницы уже показали все лучшее, что припасли – туалеты и розовую пудру, умение танцевать гавот и играть на арфе, глазки да зубки, и больше им показывать нечего. Три роскошные гостьи-незнакомки появились в центре залы и произвели эффект разорвавшейся бомбы, настолько ошеломительной была их красота по сравнению с внешностью других девиц. Были три обольстительные девы что улыбчивые рыжие лисички в курятнике среди белых квохчущих несушек, что блестящие черные гончие в стае украшенных репьями пастушьих собак, что искусно ограненные бриллианты в горстке скромно спрятанных под угольной пыльцой алмазов! И ни одна девушка в зале, и даже все они вместе не смогли бы соперничать ни с одной из трех новоявленных красавиц – ни миловидностью, ни роскошью платья, ни смелостью взгляда и улыбки. И очарован был король, и не знал он только одного - на какую же деву из трех ему решиться обратить свои помыслы о счастливом супружестве и здоровых наследниках. Только трех красавиц лицезрел король, а всех остальных гостей и замечать перестал. И, будучи умелым и разумным правителем, привычным к быстрым решениям, приглядевшись да трезво подумав про то, что брать надо то оружие, что ярче блеском стали и смелее изгибом клинка, избрал король из трех дев самую яркую прелестницу – с волосами рыже-золотыми и глазами, сияющими как два сине-огненных сапфира.
Свадьба была назначена королем через три дня, а не немедленно, хотя и кричало о том все его естество. Уважение к подданным – одна из основ долгого и честного монаршего правления, наряду с основами основ: жесткой военной силой и золотыми подвалами. За три дня гости будут одарены почетом и вниманием, а заодно и у него будет время получше узнать будущую королеву. Через три дня – свадьба: так повелел король, и, как показали события следующего дня, оказалось это решение мудрым.
О выборе своем король сказал первой из всех своей названной сестренке, на что та, не поднимая заплаканных глаз, ответила: «О мой король, молю тебя, не сделай ошибки! Слушай свое сердце, свое доброе сердце! Я люблю тебя как брата, если ты будешь счастлив, то и я буду счастлива!» На что король ответил: «Ты мудра не по годам и видишь людей насквозь, и всегда ты давала мне хорошие советы, а потому я сделаю так, как ты просишь», затем ласково просил названную сестренку ни о чем не тревожиться и поцеловал ее в лоб, да и распрощался с нею.

О том, чтобы королю узнать невесту поближе, озаботилась сама невеста. И так ублажила жениха еще до полуночи, что от счастья тот был пьян, бледен, красен и лилов, и уже не понимал, туг он или пуст, жив или мертв, а мечтал отныне король только об одной усладе – одиноком, спокойном сне. Нежная рыжекосая дева пылала безмерной страстью и была ангельски прекрасна и бесовски ненасытна, а ее редкостными умениями король был сражен наповал. Огненная фурия, обольстительнее которой не видал он ни на гравюрах сумасшедшего монаха Амвросия Сирийского, ни в былых юношеских снах, распяла его на огромном королевском ложе и катала там что колбаску в подливе, без устали умудряясь одновременно ласкать их обоих, да еще в полный голос обсуждать их будущие, не в пример нынешним жаркие и разнообразные утехи. Ночь была долгой и показалась королю весьма трудной, хотя был он, что называется, мужчиной в самом соку и силен как семилетний бык. К обеду король уже вполне оправился и безотлагательно велел узнать и доложить, чем занята его прелестная невеста. Та, как с запинкой и слегка краснея отчитался секретарь, в данный момент делала смотр королевским гвардейцам. Но ранее, начиная с самого рассвета королевская невеста уже дважды проверяла лакейские, посты дворцовой охраны, поварскую и охотничью, а также все остальные мужские помещения замка, которые ей удалось обнаружить.
Далее, после обеда того же дня, королю доложили о том, что рыжекудрая дева измотала половину дворцовой казармы и приступила ко второй половине, но нисколько не выглядит уставшей. Повелев выдать прелестной шлюхе плетей, а также наградить специальным клеймом «роза и устрица», король отправил бывшую невесту с военным обозом в соседнее королевство, да и обратил свой взор на следующую. И решив на этот раз быть разумней, чем с первой невестой, предпочел из двух оставшихся пленительных дев ту, что попышнее, помягче и поспокойнее на вид: белокурую молочную телочку, нежную как цветок и сладкую как творожный торт с цукатами. О сладости девы король, к своему удовлетворению, лишь догадывался, ибо в отличие от предыдущей дала чаровница королю разве что обнюхать свои прелести, да и то во время торжественного танца рука об руку, шаг в шаг и нога в ногу, но, как принято в полонезе - без сближений и объятий. И еще раз король поведал своей названной сестренке о своем выборе, и ответила на это девушка, пряча горестное лицо и слезы: «О мой король, молю тебя, не сделай и в этот раз ошибки! Слушай свое сердце, свое доброе сердце! Я люблю тебя больше родного брата, и если ты будешь счастлив, то и я буду счастлива!» На что король попросил названную сестренку ни о чем не тревожиться, ласково поцеловал ее в лоб, да и распрощался с нею.

И вот отзвучала музыка, спустилась ночь и уснул счастливый король в своей опочивальне в предвкушении, как благостно будет он жить-поживать с нежной, милой и спокойной женой, скромно и без затей дарящей ему попеременно то свою молочную сладость, то пухленьких наследников. Единственное, что слегка удивило короля, был дивный аппетит второй невесты. За ужином прелестная девица уничтожила столько кремовых тортов с марципанами, что хватило бы угостить целую улицу. Но это бы еще не беда, хуже было то, что в последний самый пышный торт невеста короля погрузила свое прелестное лицо, а затем со стонами наслаждения размазала белый крем по своей прекрасной пышной груди, стараясь засунуть в изумительной красоты ложбинку меж вышеупомянутых грудей побольше лимонных цукатов. «Моя семья была небогата, и я никогда еще не видала таких чудных сладостей и столько крема», — нежно сказала дева королю, и под взглядом прелестных голубых глаз тот тут же забыл обо всем, а празднества по случаю смотрин по указу короля продлили еще на три дня. Так нужно, следует получше узнать будущую королеву и уж теперь-то он не промахнется. Так решил король, и оказалось это решение мудрым.
Наутро король замыслил проследить за второй своей невестой и притаился за дверью столового зала, где щебетали две нежные подруги. «Трястись теперь нашей мокродырке в обозе в жару и в стужу. Ну да все, чего ей надо было, поимела, и жалеть не об чем! И как она не удержалась, всего три денечка-то?» «Не иначе как носом королька тыкала в свою невинность», — предположила вторая дева-невеста, сладко мыча и чавкая. «А не то на морду ему села да хвасталась, — поддержала третья и похвалила: «А ты молодец, умно поступила. Всего то и надо, что до свадьбы придержать сокровище, а там уже гуляй не хочу. Кукушкиной травки муженьку в вечерний супчик, да и пусть себе спит, что твой младенец. А будет мешаться под ногами, можно и черного подорожнику в тот супчик добавить, а? Вдовице-королице куда как свободнее жить-поживать, хоть целый полк гвардейцев в королевской опочивальне держи! А кто посмеет косо глянуть, тому палач гляделки в кучку сведет, а рот жилой зашьет - да и гуляй себе дальше, славь королеву!» Ответом на эту длинную нежную речь было лишь сладкое чавканье, и, звонко рассмеявшись, третья девица ласково продолжила: «Да тебе, дорогая подружка, ничего этого и не надо, повезло ж тебе с мякинной утробой родиться. Тебя что мужиком что кочергой шуровать - без разницы, тебе бы колбасы в рот да глотать пока верхом-низом не полезет. А что тут говорить, ты с молодости такая была. За кусок сладкого пирога своего же младенца удавила, не забыла еще? А за свинячий окорок голой скакала по крыше, вот потеха-то была, помнишь небось?! Да ты ешь, ешь. Королевой станешь, небось некогда будет и полакомиться вволю, все балы да торжества, так что ешь вволю да про запас, моя дорогая! А знаешь, что я думаю? Лучше воли да золота в руках нету ничего, и пропади пропадом золотая клетка, пока я молода!» И усмехнулись прелестные девицы одна другой, и каждая подумала, что уж она-то не дурой будет, а будет королевой. А король тем временем тихо удалился в свои покои.

А затем король велел позвать невесту и был добр к ней. «Отныне будешь ты служить при моей кухне и будешь всегда сыта», — сказал он ей. Дева слегка огорчилась, но тут же улыбнулась и благодарила короля, сказав, что с детства все, о чем она мечтала, было изобилие вкусной еды, да еще, пожалуй, мягкая постель. И обратил король взор в сторону третьей девы, чернокудрой и гибкой красавицы, чьи фиалковые глаза брали в плен, шелковые косы опутывали душу, а алые губы клеймили мужчину рабом до конца его жизни. «Не было и не будет вовек в этом мире такой абсолютной красоты, такой прелести. Невозможно выпустить из рук это диво, ведь одного взгляда на нее достаточно, чтобы запела плоть и душа воспарила! А станет моей женой, уж я ее образую, буду нежить то лаской, то шелковой плеточкой, пока не поумнеет», - решил король, назначая своей невестой третью деву. И сказала на это названная сестренка, не пряча ручейков слез на своих бледных щеках: «О мой король, молю тебя, не сделай ошибки! Твои невесты черны как кладбищенские вороны, страшны как ад, никогда не видела я в моем зеркальце отражений ужаснее! Все люди разноцветны, в ком-то из них больше света, а иные внутри запятнаны мраком и страдают злом и от зла, но страшнее всех твоя третья невеста! Молю тебя, мой король, слушай свое сердце, свое доброе сердце! Я люблю тебя больше чем брата и отца, если ты будешь счастлив, то и я буду счастлива! Но черная дева думает лишь о том, чтобы погубить тебя, а я больше не смогу тебя оберегать, видишь – мое зеркальце стало простым стеклом!» На что король ласково просил названную сестренку ни о чем не тревожиться и ласково поцеловал ее в лоб, да и распрощался с нею.
И той же ночью притворившись спящим, увидал король, как медленно открылась дверь в его опочивальню. Слабый стон и мягкий шум не громче кошачьего прыжка услышал он и понял, что те, кто охранял его сон, мертвы. И вошла чудная дева с глазами-фиалками, и в руке ее был кинжал. Проверив все ларцы и выгребя из них драгоценности, принялась третья невеста красться к ложу, гибкая как пантера. Заломил король руку девице, а затем позвал стражу и велел гнать красавицу из дворца и хлестать плетьми пока дух не испустит. И с великим усердием слуги выполняли волю короля, а дева кричала и плакала, и со звоном сыпались из ее рукавов, из-за пазухи да из-под юбок драгоценные браслеты да ожерелья. Но прекрасней всех сокровищ была она сама, и король жалел лишь деву, и нисколько не жалел золота и камней. И знал он, что с радостью отдал бы ей украденные драгоценности, да вдобавок любые, которые бы она выбрала в его сокровищнице, да и отпустил с миром. Отпустил бы и не держал на нее зла, если б только несчастная ушла, не подняв на него кинжал. Тем и закончились королевские смотрины, а через месяц взял король в жены свою названную сестренку, дочку управляющего, и сделал ее королевой, да и зажили они счастливо.

…
Слушатели были сердечно рады, что так хорошо обернулись события для молодого короля и честной девушки-названной сестренки. И согласились все во мнении, что хоть и несовершенны люди и только и делают они всю свою жизнь что ошибаются, но если нету зла в сердце, то уж судьба сама найдет как устроить счастье. А затем Ринучча пожелала, чтобы теперь обещанную сказку о Козьей Морде поведал второй студент, а бывший осел будет рассказывать следующим, потому как давно уже любопытно и ей, и, несомненно, всем собравшимся у источника, что за диковинные обстоятельства привели к превращению хитроумного студента в серого осла. Но только было белокурый красавец открыл рот, как въехала на площадь кибитка. И вышли из той кибитки, кланяясь принцессе, семь монахинь. И тут же притянутые чудесным фонтаном, подошли они ближе и попросили позволения тоже присесть, чтобы отдохнуть в свежей тени под оливами и рассказать свои сказки. И посовещавшись, первой дали говорить самой почтенной монахине, а та, попросив вначале прощения за все цветистые обороты своего повествования да грубые намеки, потому как без навоза, как известно, не бывает хорошего овоща - приступила к своему рассказу.

Четвертая сказка первого дня
Сказка о глупом сынке и глиняной буке

Жил в одном славном городе портной с женой и сыном. Работал портной с утра до вечера, шил он и тонкий шелк, и тяжелый бархат, и толстую шерсть, и льняное полотно. И все он умел так хорошо, что лучше не бывает. Горожане в очередь вставали у ворот, чтобы заказать портному кто приданое к свадьбе, кто богатую одежду с золотой вышивкой по атласу, а кто и простые льняные покрывала, и никому не было отказа. А жена портного ткала полотно, тоньше которого не умели ткать и королевские ткачихи. И все бы ладно было, да вот единственный сынок у них был не то чтоб совсем дурак, а хуже того – полудурок…

А про дочку ростовщика и студента это не про Викуссю и Зорькина?
Надо же как противно написано про противное, а красиво про красвое.

"...Весомо, грубо, зримо..."? Фантастический материализм...

Зримо. да. И вообще да.)))

Да, понятно. Кому они нафиг сдались сказки эти)) не хотите сказки - не надо. Тем более что столько вокруг удивительного - например, мне хотелось бы наконец осмыслить несомненную литературную связь метеоризма с пуризмом и орфизма с орхитом, и заодно понять причину, отчего так глобально повлияли недавно открытые труды средневековых медиков о фагоцитозе на расценки современных - не только гирудотерапевтов, но даже стоматологов?

Оп! )))
день сегодня какой-то... как-будто терпение вот-вот лопнет. теперь еще и это. ))))


Понятно, все понятно! )
Но про осла-то хоть? А?

Ослы послушны, скромны и трудолюбивы?




И продолжила монахиня свой рассказ.

Ни одно дело не мог сделать глупый сыночек так, чтобы не испортить. Поручат ему хлеба к обеду нарезать, так он непременно палец себе обрежет и весь хлеб кровью перепачкает. Отправит мать сыночка овечку пасти, так тот заберется на дерево, чтобы сверху далеко видеть, а там угнездится в развилке, да и уснет в тенечке, а овечка и убредет в лес на корм волкам. Но что бы ни натворил глупый сынок, мать его всегда по головке гладила да жалела, а отец смотрел с грустью и повторял одно: «Смотри, сынок, в другой раз такой глупости не сделай!» Сын отца слушался и делал не эту, а другую глупость, и конца-краю их напастям не было. И вот в один прекрасный день ушел отец готовые заказы купцам отдать, а мать на базар собралась ниток да льняного масла купить. И говорит она сыну: «Сынок, во дворе у нас курочки с цыплятами ходят, так ты смотри, чтобы у цыпляток в мисках свежая вода была, потому что нужно им все время водичку пить. А чтобы куры и цыплята по солнцепеку долго не бродили, ты их в тенечек почаще сгоняй. Да смотри, глаз с них не спускай, а то коты придут и всех наших цыпляток перегрызут, а курочек задушат. А самое главное – видишь, на заборе нашем я новое полотно развесила, чтобы на солнышке отбелить, так ты поглядывай, чтобы полотно не утащили. Улица наша честная и воров тут нет, да мало ли какие люди забредут. На продажу это полотно, тонкое и крепкое. Так ты, сыночек, чуть увидишь, что люди незнакомые подошли и на наш забор смотрят, а покупать полотно не хотят, то ты крикни, и соседи тут же прибегут, а если вор окажется, то прочь его погонят. А я приду и дам тебе за работу медку и твоих любимых вяленых фиг». И с тем ушла мать, а сына на хозяйстве оставила.

Быстро смекнул сынок, как ему и матери угодить, и самому не перетруждаться, а на солнышке лежать, сладкие фиги жевать да посвистывать. Вытащил сынок из штанов веревочку, да и связал курочкам лапки, и в тенек под дерево тех курочек кучкой положил. А цыпляток, чтобы водичку пили и по жаре не бегали, всех поймал, хоть и трудно ему было с не подвязанными штанами бегать, держась за пояс руками. Ну да справился – чего не сделаешь, чтоб доброй матушке услужить. Переловил он и ловко побросал всех до единого желтеньких пушистых цыплят в высокую долбленую колоду с колодезной водой, в которой мать лен да холсты замачивала. Управился, да и побежал в кладовую за обещанными фигами, чтобы матушку лишний раз не утруждать. А как вернулся с полной пазухой сладостей, хозяйским оком двор осмотрел, то и видит: вроде как все хорошо, да не совсем. Полотно на каменном заборе под ветерком да солнышком развешано белое и чистое, а вот курочки в тенечке лежат и уже не квохчут, все до одной котами задушенные. Ах, беда, несчастье! Да не вся беда: вон цыплятки в колоде целехоньки пока, водички напились и плавают себе кверху лапками. А коты негодные, что кур в тенечке задушили, уже и к тем цыплятам подбираются, вон как шустро попрыгали на колоду и когтями за стенки цепляются, чтобы в воду не упасть, а сами знай цыпляток выуживают, что рыбок из пруда. Вмиг смекнул глупый сыночек, как ему по-умному сделать надо. Первым делом отогнал он котов, потом развернулся, и, поддерживая руками штаны, побежал опять в кладовую. Схватил там кувшин с маслом, чтобы колоду облить и все коты на том масле поскользнулись и вниз попадали, и побежал назад. Да не добежал, запутался в штанах, упал и кувшин об ту колоду разбил, да и голове досталось. Да и спешить уже было особо незачем, а колоду смазывать уж точно не надо было, потому как пока он бегал, половину цыплят коты выловили, а половина захлебнулась и на дно пошла. «Ну и ладно», – смекнул сыночек: «ведь самое-то главное сделано, уберег я матушкино полотно на заборе!»

А тут шли три блудницы под грязными покрывалами, до того ветхими, что половина нитей в бахрому распустилась. И винные на них были пятна и масляные, и чего только на этих покрывалах не отпечаталось - весь паноптикум грехов людских. И остановились блудницы у забора, увидев, что чистые полотна висят, а никого близко нету. «А не стащить ли нам полотно?» - сказали друг дружке блудницы, да и принялись одна людей высматривать, а две полотно на себя тянуть. И тут вышел из-за куста сынок и как закричит: «если вы покупать полотно пришли, то деньги мне давайте! А если вы воровки, то я сейчас соседей позову, и они вас отколотят!» Блудницы мигом смекнули, что за умник перед ними, и заворковали что охрипшие голубки: «Купить-то дело простое, а мы тебе лучше сделаем! Мы твое простое полотно на наше цветное да вызолоченное обменяем. Только глупый на такой выгодный обмен не согласится!» «А где ж это ваши покрывала вызолоченные? Ни одного желтенького пятнышка не вижу!» - принялся сынок цену набивать. Блудницы смиренно согласились: «ах, какой разумный хозяин, да многоопытный, а уж искушен не по годам! А золота не видать потому, что солнце над головой висит, а вот как солнце вниз покатится, косыми лучами заиграет, тут же золото в ткани засияет!» Отбежали они подальше, сняли свои покрывала, помочились на них, да и кинули на горячие камни сохнуть, а от пара, который от тех покрывал пошел, все до единой блохи сбежали и в землю зарылись. Вмиг на жарком солнце заскорузли грязные пятна, и желтые соленые, и гнойные зеленые, и винные порыжелые, и вернулись блудницы, и затрясли покрывалами у забора, а те уже совсем колом встали и разводами пошли. Посмотрел сыночек издали, видит - и правда: и желто, и красно, и коричнево, и разноцветно, да еще и с бахромой покрывала, а не то что простые матушкины. Выгодный обмен, ох и повезло! Тут подошли соседи и хотели прогнать хохочущих блудниц, но сынок раскричался и им не позволил: «Я сам знаю, как лучше матушкин наказ исполнить!» С тем и ушли соседи, качая головами, а блудницы похватали белые полотна, да и были таковы.

Вернулись мать и отец, а во дворе перья куриные летают да масло разлито, на заборе вместо белого полотна грязные тряпки висят, желтыми пятнами покрытые, и вонь от них такая, что глаза слезятся. Цыплятки в колоде плавают, обожравшиеся коты праздничными глазами уставились, а сыночек без штанов с разбитым лбом до ушей медом вымазался и родительской похвалы ждет. А тут и соседи подошли и все про полотно рассказали. Подумали портной с женой, и сказал он: «Только и остается нам теперь, что уехать от позора. Продадим наш большой дом, купим поменьше, да и будем жить помаленьку на вырученные деньги.» А мать подозвала сыночка, что расстроенный бродил по двору, и дала еще одно поручение – сходить на базар и продать последнее белое покрывало, вытканное узором. А отец в дорогу наказал, чтоб сын ни с кем по дороге не говорил и шел прямо, пока не придет куда нужно. И пошел гордый сынок, и шел он сначала к рынку, но было так жарко, что решил он послушать отца и идти туда, куда нужно, в тенистый лесок и там на травке поваляться. И пришел на зеленую опушку, а хорошенько выспавшись, в сумерках пошел домой, думая, как ему быть с не проданным покрывалом. И видит он, что под старым деревом стоит кто-то, и как будто ждет его, и совсем он голый. Обрадовался сынок и пошел к нему торговые дела делать. «Бери это покрывало, а мне деньги давай», — говорит он голому. А тот молчит и смотрит, весь черный да глиняный, от жары аж потрескался. Наверное, так обрадовался, что сказать ничего не может. «Вот, бери, а за деньгами я завтра к тебе приду!» — сказал сынок и очень довольный пошел домой. Пришел и говорит отцу: «Отец, продал я покрывало, а за деньгами прийти на завтра с покупателем договорился. Пойду я завтра к покупателю схожу, да и принесу вам деньги за покрывало.» И вот настал следующий день, пришел сынок к буке и спрашивает: «когда ты наши деньги отдашь?» А бука молчит себе и молчит под покрывалом. Решил сынок действовать решительней, поднял с земли палку и постучал буку по голове, а в ответ оттуда звенит тихонько: «завтра, завтра, завтра». Ну завтра так завтра, так сын отцу и ответил, и назавтра опять пошел в чащобу за деньгами. Пришел сынок к буке, а та стоит себе как стояла, только покрывало упало и на земле лежит. Заголилась бесстыжая бука, и денег не дает, и молчит, будто знать ничего про купленный товар не знает. Осерчал тут сынок, схватил с земли палку, и с криком «так ты все молчишь, бука! Ну вот я тебя сейчас уважу дубинкой!» так треснул буку по глиняной башке, что отлетел от буки кусок спекшейся глины да прямиком в лоб ему и угодил, да так, что слезы из глаз брызнули. И тут же вспомнил он, как велел ему отец скромным быть и без дела рот не раскрывать. Почесал парень лоб, да еще пару раз ударил палкой буку, только уже молча, а потом и еще. А после последнего удара отвалилась у буки глиняная голова, и увидел парень, как под солнечными лучами засияло внутри у буки желтым да светлым. Увидел, но и тут орать не стал, а молча отколол еще немножко глины. И хоть всего наполовину умен был, а наполовину дурак дураком, но сразу понял, что это за желтое да звенящее внутри у буки запрятано. Завалил парень буку ветками да листьями, а сам пошел домой и все отцу рассказал. И как только стемнело, вернулись сын с отцом на то место и принесли домой золотую буку, что в глине запечена была – круглого болвана без глаз и носа, без рук и ног, да зато из чистого золота. И зажила с тех пор семья портного в богатстве и покое. А сынок только было рот откроет заорать, какой он умный и как он хорошо какую-нибудь глупость придумал, так сразу как по волшебству вспомнит буку, и лоб у него так и зачешется. А как только вырос парень, раздался в плечах да заговорил басом, тут же подыскали родители ему в жены простую девушку из небогатого семейства, да и жили с тех пор все вместе, горя не зная.




…
Посмеялись слушатели, да и сошлись на том, что смейся не смейся, а ведь и правда родительская любовь на чудеса богата. А Ринучча молча улыбалась и было ей невесело, и сказка не рассмешила ее. Думала она о своем отце, и все горше были эти думы. А тем временем, с одобрения слушателей и с позволения принцессы, принялась рассказывать вторая монахиня.


Пятая сказка первого дня
Кошка-золушка

Жили-были королевский лесничий с женой в своем имении, и была у них дочка. Уж как любил лесничий свою жену, и не рассказать, а только дочку он любил еще больше. И вот однажды взяли лесничий с женой в дом новую служанку, и с той самой поры посыпались на них беды да несчастья, да одно другого страшнее. Сначала порвали волки любимую собаку лесничего, затем коня загрызли, а всего лишь через месяц чуть дом не сгорел и сам лесничий чудом в том пожаре не погиб. Но самое страшное случилось осенью, когда заболела жена лесничего непонятной болезнью. Слабела и бледнела, да и умерла к зиме тихонько, и с тем их беды и закончились. Ушли беды, но и веселья больше не было в доме лесничего. И тогда решил он жениться, чтобы за дочкой женский присмотр был. И взял он молодую вдову, женщину честную, крепкую и веселую, привычную ко всякому труду. Были у той вдовушки две дочери тех же годков, что и родная дочка лесничего, и держала их мать в большой строгости, и без дела им сидеть не давала, приговаривая, что ленивую девушку только черти сватают. И выйдя замуж, привычкам своим не изменила, работала по дому и все успевала, только наставляла уже не двух, а трех девиц. И к своим дочерям, и к падчерице была мачеха равно добра и строга, и целыми днями учила девиц вышивать, шить и кружева плести, да дом содержать, а пуще того родителей слушаться.
Одевались мачеха и девушки в серые полотняные платья, белые полотняные чепцы да фартуки. А все нарядные платья мачеха в сундуке держала и давала их дочерям только по праздникам, да и то ежели не провинятся девушки ни ленью, ни непослушанием. Ни минутки отдыха не давала мачеха девушкам, и все приговаривала, что ленивыми ручками зло творится. И мыли они и чистили, и помогали обеды готовить, и на стол умели накрыть, и уют в доме навести. Труднее всего приходилось падчерице, ведь при родной матушке не доводилось ей ни шить, ни мыть, ни у очага возиться. В первый же день чихнула девушка, выгребая золу, да и оказалась вся пепельная от кончиков башмаков до белокурых своих кос, теперь вечно спрятанных по мачехиному приказу под белым чепцом. Рассмеялись сестры, и с тех пор и стали звать ее Золушкой. И чуть только отворачивалась мачеха, убегала Золушка в лес за цветами или в деревню за свежим маслом, оставляя всю работу сестрам. Но те своей матери никогда не жаловались, с детства привычные работать целыми днями, а вволю спать да лакомиться лишь в редкие праздники.

Но сколько бы не бегала Золушка от работы, а все же частенько приходилось ей спинку гнуть и ручки в мыльной воде мочить. И повадилась она жалобиться служанке, а та ее жалела да привечала как родную дочку: «Не горюй, красавица моя, я помогу тебе. Негоже такой милой да молоденькой девушке полы мести да серебро чистить, ах, злая твоя мачеха, злая да завистливая, и поплатится она за то! Матушка твоя добрая никогда тебя работать не заставляла, а была бы я твоей мачехой, я бы и пылиночке на тебя не дала упасть!» И, чтобы утешить девушку, дала ей служанка кольцо, и сказала: «Вот тебе золотое колечко, красавица моя, не простое колечко – волшебное. И не бойся, ни одна душа не заметит колечка на твоем пальчике. Как повернешь ты это колечко, так обернешься кошечкой, и прыг-скок – через лесок в один прыжок, никто тебя и не приметит! И гуляй сколько захочешь, хоть в лесу птичек скрадывай, хоть в ручье рыбок лови, хоть на солнышке нежься, а в доме да на огороде пусть мачехины девицы руки портят! И будешь ты кошечкой сколько пожелаешь и ни минуткой больше, а как только подумаешь, что пора обратно девушкой стать – тут же и обернешься».
Надела Золушка колечко, повернула его, да тут же и обратилась в очаровательную кошечку: шерстка пепельная, мордочка кругленькая, глазищи сверкают как голубые алмазы. И весь день до заката гуляла Золушка по лугам и опушкам, пока вволю не нагулялась, а как вернулась в дом к ужину, то ее и не спросили, где она с утра до вечера была, вот так чудеса! И зажила кошечка-Золушка с тех пор припеваючи, что хотела то и делала. А к первому дню мая назначен был королевским указом ежегодный весенний праздник и гулянья в соседнем селении, с танцами, играми и Майским столбом, да с обильным столом - сколько хочешь яблочного сидра и пирогов с дичью. И все знали, что по старинному обычаю посетит те гулянья молодой король. И, конечно, станцует король кадриль с приглянувшейся ему девицей, а ведь чем только судьба не играет – а что как влюбится король в поселянку, да и сделает ее своей женой и королевой! Хоть и есть у короля принцесса-невеста, да ведь помечтать-то каждой девушке охота! И собиралась на праздник вся семья, и радовались все, только одна Золушка опечалилась. Прошлой весной к майскому праздник нарядил ее отец как принцессу, а мать для нее свое жемчужное ожерелье из шкатулки достала. И этой весной захотелось Золушке одной на танцах щеголять, и чтобы только ее все заметили да похвалили, а не красивых мачехиных дочек. А если строгая мачеха на гулянья с дочерями поедет, то не видать Золушке ни воли, ни веселья!

И побежала Золушка к служанке жалиться. Обняла та ее да приговаривала: «Ах, злая твоя мачеха, негодная! Вот если б я была твоей мачехой, была бы ты у меня краше всех девушек, в шелках бы ходила и туфельках. А ты прокрадись за мачехой, красавица моя, а как только та голову в свой сундук сунет, ты крышку-то ей на голову и сбрось! А сама беги ко мне, научу я тебя как из дому на праздник сбежать, пока мачеха твоя будет охать да ахать, а твои глупые сестрицы на нее слезами капать.» Послушалась Золушка, повернула на пальце золотое колечко и обратилась в очаровательную кошечку. Шерстка пепельная, мордочка кругленькая, глазищи сверкают как голубые алмазы. Серой молнией взлетела кошечка по лестнице, да и притаилась за сундуком. И как только склонилась мачеха над нарядными платьями, прыгнула кошечка на крышку сундука, да и была такова. Сбежались на шум и мачехины стоны муж да дочери, отвели несчастную с разбитым лицом в спальню и сидели с ней всю ночь, пока той не полегчало, а про Золушку и не вспомнили. А Золушка прибежала к служанке, и та похвалила ее и дала большую сосновую шишку со словами: «Беги на праздник, красавица моя, а как прискачешь кошечкой, то брось сосновую шишку наземь, и увидишь, что будет.» Обратилась Золушка кошечкой, взяла шишку в зубки и побежала – прыг-скок, через лесок в один прыжок, никто и не заметил. А на опушке обратилась девушкой и бросила шишку наземь, как служанка научила. Лопнула шишка, засверкало все вокруг – и опустилось перед Золушкой на травку платье, все в шелковых оборочках, да блузка белее снега, да корсаж бархатный. А еще и башмачки сафьяновые, и платочек шейный тонкого кружева. Нарядилась Золушка и прибежала к самому началу праздника, и была там краше всех. Натанцевалась и наигралась с парнями и девушками, но понравился ей один только молодой король. И он Золушку заметил, и станцевал с ней кадриль, на зависть всем девушкам. И никто не узнавал Золушку на гулянье, хоть и были там старинные знакомые отца, и все спрашивали друг у друга, что это за чудесная красавица-плясунья, да откуда она родом и где ее семья. Гуляли до рассвета, и с первыми лучами солнца убежала Золушка от всех, а на опушке обратилась кошечкой, да и прискакала домой.

Лицо у мачехи оказалось рассечено так, что стянулось рубцами как бочка обручами. Но отец Золушки все так же берег и уважал жену, и не жалел денег на докторов. А пока мачеха поправлялась, на ее дочерей свалилось работы столько, что и на Золушку стали покрикивать да заставлять. И прибежала девушка к служанке жалиться, а та ее и утешила: «А вот тебе, красавица моя, серебряная вилочка. Как уснут твои сестрицы, выколи один глаз у одной, да один у второй, да и принеси мне! А я тебя тот же час волшебной шишкой отдарю, с платьем белым шелковым да бриллиантовым ожерельем, да туфельками хрустальными, да каретой золотой с рысаками! И поедешь ты нынче же вечером на бал к самому королю во дворец, как настоящая принцесса, и будут у твоих ног все короли и принцы! И не бойся ничего, красавица моя, только поднеси вилочку, а она сама все и сделает.» Послушала служанку Золушка, повернула на пальце золотое колечко и обратилась в очаровательную кошечку: шерстка пепельная, мордочка кругленькая, глазищи сверкают как голубые алмазы. Дождалась, пока сестры уснут, прокралась к ним в спальню, обратилась девушкой и поднесла вилочку к лицу старшей. Выгнулась вилочка и в один миг проткнула спящей девушке глаз и вытащила его, и тут же ко второй метнулась, да то же самое и с ней проделала. Закричали обе сестрицы страшно, залились кровью и не видели ничего от боли. А Золушка обернулась кошечкой и прибежала к служанке с серебряной вилочкой, а на вилочке два кровавых глаза. Схватила глаза служанка и вмиг проглотила, а Золушку похвалила и отблагодарила ее сосновой шишкой.
Спряталась Золушка в лесу, бросила наземь шишку и лопнула та шишка с громом, засверкало все вокруг и опустилось перед Золушкой на травку белое шелковое платье, достойное принцессы, и упали на платье бриллиантовые подвески и браслеты, а следом и хрустальные туфельки. И как только нарядилась Золушка, в тот же миг подъехала сияющая золотая карета, бешено заржали серые в яблоках жеребцы, и лощеный форейтор соскочил с облучка и с поклоном распахнул перед Золушкой резную дверцу.
Натанцевалась Золушка на королевском балу, налюбовалась фейерверком и дивными птицами в саду, полакомилась мороженым с цукатами. И всю ночь танцевал с ней молодой король, а сам глаз не сводил. Красивей всех был король, и еще сильнее понравился Золушке. А с рассветом убежала она, и обратившись кошечкой, прыг-скок – через лесок в один прыжок, никто и не приметил, и вмиг оказалась она дома. А там – светопреставление, и доктора в доме, и священник, а вся округа уже дважды охотниками обыскана, да так и не узнано, кто же тот злодей кровавый, что девушек изуродовал.
Пока поправлялись мачехины дочки, вся работа по дому на бедную Золушку свалилась. Уставала девушка так, что прямо у очага спать падала, и была она теперь и на самом деле вся в саже и золе. И, узнав о том, что объявлен бал у короля и празднества, закричала и заплакала Золушка в отчаянии, и бросилась к служанке. И обняла та девушку, и утешила: «Вот тебе железный нож, красавица моя. Принеси мне сердце твоего отца! А я тебя шишкой волшебной отблагодарю, и одарит тебя шишка дворцом серебряным да лугами золотыми, и будешь ты богаче всех, и будут у ног твоих и принцы и короли. И не бойся ничего, только поднеси нож к груди своего отца и дай железу выпить всего одну капельку крови, а уж дальше нож сам все сделает. Но если ослушаешься меня, то с первым же рассветным лучом мой железный нож проткнет твое сердечко, красавица моя. Только кровью это железо уймется, помни! Только кровью, а ты слишком молода и хороша, чтобы умирать!» И еще сказала служанка, ласково улыбаясь: «Иди и ничего не бойся. Непробудным сном спят твои отец и мачеха, и до первого утреннего луча не пробудятся они. Ступай, и чем скорее вернешься ты ко мне с сердцем, тем щедрее одарит тебя волшебная шишка!».

Повернула девушка золотое кольцо на пальце и тут же обратилась в пепельную кошечку: мордочка кругленькая, глазищи что голубые алмазы. Прокралась она в спальню, где мирно спали в широкой кровати мачеха и отец. Изуродованное мачехино лицо скрывала оборка ночного чепца, и стонала та во сне, будто чудища страшные ей виделись, а рядом спал отец, ровно дыша, и во сне хмурил брови, а рот его был сжат. Присела Золушка на постель к отцу и мачехе, и долго смотрела на них, спящих. Смотрела она, как спокойно и сильно вздымается грудь ее отца, и как крепко он спит. Заносила она руку с ножом и опускала, и все никак не могла решиться поднести нож к отцовой груди, и просидела она так всю ночь до рассвета. А как только засветился восход и посветлели шторы спальни, открыл глаза отец Золушки, и тут же проснулась и мачеха. И тогда бросилась девушка к отцу на грудь и во всем повинилась ему, рассказала и про кольцо, и про вилочку, и про железный нож, что с первым рассветным лучом пронзит ее сердце, и горько заплакала. А нож в руке Золушки пел, шипел и рвался, и как змея тянулся к распахнутому вороту отцовской рубашки, и пляска эта была такова, что не могла уже девушка удержать ножа. И тогда, сказав дочери: «Прости, дочка, не уберег я тебя, мне и ответ держать!», выхватил отец из ее руки железный нож, да и вонзил себе в грудь. Но едва лишь коснулось железо его живой крови, как растаял железный нож туманом, будто и не было его никогда, а из нижнего этажа послышались яростные злобные вопли, а потом и ужасный стон. И в тот же миг разгладилось и стало как прежде круглым и свежим мачехино лицо, и исчезли с него уродливые рубцы, а следом с громкими криками из девичьей спальни прибежали сестры Золушки, перепуганные и не верящие в свое счастье. Чудесным образом вернулись к ним выколотые глаза и зрение, и будто никогда и не было беды, и не протыкала им глаза серебряная вилочка, и не глотала этих глаз злая ведьма, прикинувшаяся служанкой. А ведьму эту в тот же час нашли в углу кухни, где лежала она мертвая, с ужасным черным лицом и рукояткой железного ножа во лбу. И грудь ее была вся изрезана, но, наверное, – как решили домочадцы Золушки после того, как по совету священника сожгли тело ведьмы и развеяли пепел, нож не нашел в ее груди сердца или было оно слишком маленьким и черным. Оттого так долго и кричала ведьма, что потрошил ее нож, и некуда было ей деться.
Через год мать с отцом подыскали всем своим дочерям достойных женихов, сыграли свадебки, да и принялись ждать внучат, а про прошлое никогда не поминали. Жили счастливо и дружно, забыв все былые горести. И дочки мачехины по-прежнему любили свою младшую сестренку, только никогда уже не звали ее Золушкой.



…
Вечер принес тишину и соленый запах моря, и велела принцесса, чтобы с раннего утра завтрашнего дня у каменного источника вновь рассказывали сказки. И впервые за долгие черные дни и ночи проспала Ринучча эту ночь без кошмаров, а наутро проснулась она с первым лучом рассвета и светлой надеждой на избавление. А волшебный источник уже был окружен веселыми горожанами, детьми и приезжими, монахами и торговцами, и кого только не было здесь. И каждый из собравшихся без удивления и спешки ждал следующей сказки, и первым стал рассказывать один из студентов, тот, что был белокур, светлоглаз и весел. И рассказывал он так быстро и звонко, что рассмешил и позабавил всех от мала до велика, включая и саму принцессу.


Первая сказка второго дня
Сказка про короля-сластолюбца и Козью Морду

Правил одним королевством молодой король. И был тот король и хитер, и сметлив, и предусмотрителен. Правил он умело и всегда был на шаг впереди своих подданных, так что те привыкли жить в сомнениях, что же они будут делать в следующий миг: славить своего доброго короля или трепетать перед своим жестоким правителем. Один только недостаток водился за молодым королем – очень уж любил он девушек, но, что еще безрассуднее, любил он их, что называется, без разбору…

Да? ))) а я слышала, что они очень харАктерные существа, иные - просто воплощение упрямства. Но сама не видела этого. Зато видела, что они очень милы на вид, приятны на ощупь, и выносливы )))





интригующая всеядность... ))) Обнадеживающая, я бы сказала. ))))

выковыривание глаз вилочкой - это, конечно, жестко... Особенно если вспомнить, что моя мама всегда когти наших кошек "вилками" называет.

Я уж думала кина не будет.))
Сказки натуральные, очень. для взрослых. как раньше было , не адаптироанные для детской аудитории.как теперь все.
Интересно автор. вы уж допишите пожалуйста.

Слушатели внимали затаив дыхание или пряча ухмылки, смотря что у кого было на уме. Ведь любовный звон достигает всех ушей, а поет ли он медью для нищего или золотом для короля – какая в том важность? Утреннее солнце ласкало, а не жгло, а сказка уже лилась сладкая, как вино пьянице, и прозрачная как вода для бредущего в песках. Капли воды под солнцем сверкали драгоценными камешками, а веселые птички наперебой вторили рассказчику.

...
Больше всего король любил переодеваться в негоцианта, небогатого рыцаря или ремесленника и без опаски странствовать по королевству. Редкий вечер обходился без того, чтобы король не прогулялся по городскому базару, площади и трущобам. «Ищи спелый персик под деревом, жемчужину в сером мясе, а алмазы в черном угле!», - любил он говорить. Ради справедливости можно было бы внести поправку, что алмаз без огранки – всего лишь неприметный слегка поблескивающий камешек, но кто посмел бы поправлять короля? Вне всякой связи с любвеобильностью молодого короля его правление было мудрым, королевство богатым и сильным, а законы престолонаследия были просты и крепки: бастардам не место на троне. Недаром король в свое время лично приложил руку к законотворчеству, и не только руку. Проблемы следует решать не в зародышах, а задолго до появления оных, так думал король и так он правил. И вот в один чудный весенний день незадолго до полудня король, не узнанный никем – так он думал - остановился на старой площади с фонтаном, струйками воды падающим из пасти каменного дракончика в маленькую бронзовую чашу. Вода та была холодной в палящий зной и на редкость вкусной, и даже считалась целебной, а многие горожане верили в старинное предание, что всякий раз, когда эту воду набирает в кувшин невинная девушка, мир становится чище ровно на одну каплю воды. У фонтана назначали свидания и по обычаю делали предложения руки и сердца, а все остальное время хозяйки в очередь брали воду. День был жаркий, поэтому король подошел к чаше и смочил лицо и бороду, как делали многие прохожие, и хотел уже уходить, но передумал при виде стройной девушки с медным кувшинчиком в руке. Легкой поступью шла она к фонтану, небрежно и смело расправив плечи, подобная стеблю розы, и была бы чудом красоты и грации, несмотря на бедность одежды и босые ноги, если бы не странность – лицо ее было замотано платком до самых глаз, а голову венчала низкая шляпа, так что и глаз ее разглядеть не было никакой возможности. Девушка подошла и подставила свой кувшинчик, низко опустив голову, но не успела струйка наполнить и половину ее кувшина, как налетели мальчишки, как будто поджидавшие за углом, и все они были в том каверзном возрасте, когда ум еще не прорезался, а стручок уже знай дергается и будь ты хоть бестолочью, хоть умником, а всех одинаково на пакости гонит. И, вопя и кривляясь изо всех сил, окружили мальчишки источник и девушку. Один кричал ей: «Эй, Козья Морда! Покажи нам сколько у тебя сисек!» Второй вторил детской считалкой: «У козы, у козы, шерсть на пузе гуще, а под пузом кущи!» Третий изо всех сил старался, чтобы все поглядели на него и для этой святой цели стремился явить свои самые ценные умения: «Эй, Козья Морда, посмотри, как я умею ссать в колечко! Эй, давай, подставь свой колокольчик!» И остальные не отставали, а старались кто во что горазд. Козья Морда, будто бы равнодушно ждущая, пока вода наполнит ее кувшинчик, вдруг извернулась лаской и прыгнула на стайку мальчишек, а те, видать не раз ученые ею, порскнули направо-налево быстрее камешков из-под лошадиных копыт. Тогда Козья Морда чинно отвернулась от всех, гордая как принцесса на коронации, и сделала вид, что взялась за свой кувшин и собралась уходить, при этом всем своим видом показывая, до чего ей на всех плевать. А затем, чтобы до последней точки над палочкой выразить и сопливым сорванцам, и забавляющимся прохожим все свое презрение, она молниеносно задрала юбки, и, заголясь по самую поясницу повернулась к своей публике, да еще и задом покрутила, а закончила сценку, догнав парочку зрителей с первого ряда и порадовав парой пинков и оплеух, так что сорванцы покатились в пыль как спелые груши под ветром.
Король пришел в истинный восторг, и уж конечно, не только потому, что умел оценить вертлявую крепкую задницу, да и дело это, между нами, самое что ни на есть нехитрое. Королю нравилось грубое простонародное веселье и соленые шутки, приправленные перцем, и он смеялся до упаду, созерцая всю эту нежданную пастораль. А в благодарность за потеху бросил шустрой девице золотой, каковой она и схватила с мокрых камней с быстротой молнии, не забыв попутно пнуть еще одного сорванца и огреть по уху другого. И опять хохотал довольный король, и ушел с площади в отличнейшем расположении духа. А вернувшись во дворец, первым делом приказал разузнать всю подноготную о девушке с завязанным лицом, и спустя малое время слушал отчет. Девица оказалась сиротой и владелицей небольшого домика у площади с фонтаном, а на жизнь зарабатывала честным трудом. Подметала улицы и базарную площадь за небольшую плату от магистрата, а на базаре усердно делала любую работу, что подвернется: помогала выкладывать овощи с телег, составлять букеты и мыть прилавки, и была на честном счету у торговцев. Налог девица платила аккуратно, мужчин к себе не водила, а гоняла камнями от дверей. Лица ее никто и никогда не видел, и по этой причине говорили кто что выдумает, а откликалась она на прозвище Козья Морда. Получив эти сведения и сочтя их совершенно недостаточными, король слегка нахмурил брови, и этого было достаточно для того, чтобы вся его тайная канцелярия забегала подобно черным тараканам, и к вечеру того же дня первый королевский секретарь делал доклад, клянясь, до даже сам дьявол не узнал бы больше. Если бы не старуха соседка, которой единственной благоволила скрытная девица по прозванию Козья Морда, то даже этих скудных сведений не удалось бы раздобыть, не прибегнув к пыткам означенной девицы, что его королевское величество делать запретил.

Прошла неделя, но и в королевских трудах на благо страны и на любовном ложе король нет-нет, да и вспоминал шуструю девицу, а вспоминая, улыбался. И вознамерился уж было лично навестить скромный домик у площади, дабы удовлетворить свой интерес, и непременно осуществил бы свое намерение, если б тем же вечером не был очарован неизвестной гостьей, что пришла в дворцовый сад одна под покровом сумерек и грациозно бродила меж кустов роз. Подобное поведение не было в обычае у порядочных женщин, но незнакомка была настолько скромна и учтива, так кратко и разумно изложила королю причины своего посещения, так робко склонилась перед королем и поцеловала его руку согласно древнему обычаю, не поднимая своего белого покрывала, что король позволил ей и впредь посещать его прекрасный сад, когда ей только захочется. Гостья была иноземкой и сиротой, и ожидала, когда придет зафрахтованное ее дядей судно, чтобы продолжить свой путь в монастырь на острове Сицилия. Розовое благоухание достигло ее обоняния, и она не в силах была противиться, и смиренно просила у короля прощения за то, что осмелилась прийти в его сад.

а что про неразборчивость короля? Я себе уж такое выдумала! А он тут весь из себя деловой и умеренный!

интересно, на что она потратила его золотой.

Рассказчик обвел взглядом всех собравшихся у источника и с улыбкой спросил, не желают ли уважаемые слушатели узнать, кто же такая была эта Козья Морда и как случилось, что пришлось ей прятать свое лицо под платком, а голову под шляпой? И услышав радостные возгласы, что именно этого все и желают, продолжил свой рассказ.

…
Говорят, что какова груша, такие от нее и груши. Семнадцать лет назад на той самой площади, где король бросил золотой прыткой девице, одна красивая женщина набирала воду. И была она ловка, улыбчива и грациозна, но при этом на редкость вспыльчива и к тому же избалована мужем, который лишь уговаривал вздорную жену когда следовало бы ему хорошенько ее отлупить. И вот однажды мать Козьей Морды, а это была именно она, пришла к тому самому фонтану в полуденное пекло, чтобы набрать себе свежей водички. Красавица была в тягости и желала охладить свои слегка распухшие ножки, и встретились ей у фонтана три старухи. Первая умильно попросила женщину помочь ей подержать кувшин под струей, что та терпеливо и сделала. Вторая уже настырнее попросила подержать еще и корзину, пока набирается вода, дескать, ей самой трудно нагибаться. Женщина и это выполнила, раздувая ноздри и притопывая ножкой о камень мостовой. И тогда третья старуха указала ей на свой полнехонький до краев кувшин и велела поднять его и поставить в плетенку, что надета на ее сгорбленные плечи. Молодая женщина схватила этот кувшин и с размаху вставила его в узкую плетенку, при этом расплескав треть кувшина холодной воды старухе на горбатую спину, и убежала в ярости, слыша напутствия, что неслись вслед. И как ни спешила она, легконогая что молоденькая козочка, голоса старух нисколько не стихали, и даже когда женщина зажала себе ладонями уши, то все равно продолжала их слышать. Первая старуха сказала: «за твою доброту пусть родится у тебя девочка с самыми стройными ножками во всем королевстве». Вторая сказала: «за твое терпение пусть родится твоя дочка с самой прекрасной грудью во всем королевстве». А третья проворчала, что теперь у нее болит простуженная спина, и что иного она от нравной вертихвостки и не ждала, и за свою козью непоседливость пусть родит та девочку с головой козы, самой милой и прелестной козы во всем королевстве! Так и случилось. Только малышка родилась не с козьей головой, а вполне женской, и была самым милым ребенком на свете, отрадой отца и страхом матери, которая до последнего не говорила мужу о заклятии. Но время шло и росла девочка, и все заметнее становились ее слишком крупные зубы и пухлый рот да раскосые, нечеловечески широко расставленные глаза. А как исполнилось дочке тринадцать лет, засияли эти глаза медовой желтизной, а зрачок стал что веретено в искорках света. И тогда мать Козьей Морды на коленях поведала обо всем своему мужу, рыдая в раскаянии, и не выдержало его сердце, слишком уж любил он дочь. После смерти отца недолго прожила и мать Козьей Морды. Девушка погоревала, затянула голову платком и стала жить дальше, рыдая лишь ночами, а на людях молчала и держалась гордо. Чтобы не голодать, мела улицы, пела и плясала на площади за мелкую монетку, равнодушно откликаясь на прозвище Козья Морда. И никто уже не помнил, да и сама она стала забывать, что зовут ее Антонеллой и родом она из Мессины.

Королевский дар, свою единственную золотую монету Козья Морда носила зашитой в корсаж, а когда ложилась спать, сжимала в руке. Будто мало было ей бед, еще и эта! Любовь набросилась на нее как разбойник с ножом, как ночной пожар, как бурный ветер в море и безжалостно швыряла ее мысли утлыми лодочками, попутно сжигая ей душу и сердце. И пройдя чрез все мучения своей тоскующей плоти, судорожный жар и еще более томительную душевную муку от сознания, что лучше ей умереть, чем никогда больше не увидеть возлюбленного, злосчастная Козья Морда решилась. И, потратив бережно хранимую подаренную королем золотую монету, купила она белое шелковое покрывало и скрыв таким образом свое лицо и фигуру, проникла под покровом сумерек во дворцовый сад. Конечно же, злополучная Козья Морда желала так мало – всего лишь изредка видеть своего кумира, ходить по тем самым дорожкам, которые попирали его королевские сапоги и вдыхать ароматы цветов, которые, быть может, недавно выдохнул он - ее обожаемый король. И судьба оказала милость несчастной уродине: в первый же вечер ей было позволено гулять в саду. Во второй вечер король учтиво просил незнакомку позволить ему поцеловать ее пальчики, в третий вечер король пылко просил прекрасную нимфу открыть ему для поцелуя если уж не губки, то хотя бы колено, и тут-то и поняла Козья Морда, что не будет ей спасения от любви, как не бывает спасения от смерти.
Таким образом, свидания короля с Недотрогой, как называл он свою прекрасную незнакомку, продолжались именно столько, сколько нужно мужчине для того, чтобы соблазнить женщину, уже отдавшуюся ему без остатка и готовую жизнью своей заплатить за один лишь миг его любви. Не видя ее лица, поскольку данный ею обет никогда не снимать покрывала позволял видеть лишь дивные очертания ее тела, король все же был уверен, что и личико ее прекрасно, нет, наверняка это лицо было самым прекрасным, какое только можно вообразить – сокровище, лик Мадонны, сияние небес! Вожделение короля било через край, но король не желал повиновения подданной, подобно тому как настоящий игрок никогда не удовлетворится выигрышем с помощью приставленного к пояснице партнера острия кинжала или крапленых карт. Он хотел любви, и любил добиваться ее. Охоту и погоню король ценил намного дороже, чем конвульсии умирающей лани, и даже краткие утехи свои с какой-нибудь хорошенькой поселянкой обставлял так, что любая девица чувствовала себя знатной дамой и отдавала сторицей, со всей щедростью тела, а уж что говорить о беззаветно обожающей своего короля Козьей Морде! Трепеща от любви и ужаса, бедная девушка сдалась и согласилась прийти в королевскую спальню, но при этом ей хватило духу потребовать, чтобы и в королевской постели ей было позволено прятать лицо не только под бархатом ночи, но и под своим белым покрывалом. Глубину наивности бедняжки можно было сравнить лишь с ее феерическим уродством: так, согласившись отдаться возлюбленному, подписала себе Козья Морда смертный приговор.
И вот пришла ночь, и, наконец-то лаская обнаженное тело своей нимфы и целуя ее дивный лик через шелк покрывала, подумал король, что не иначе как в порыве страсти так закатились под лоб глаза красавицы, но – о чудо любви! - не остались и там, а разошлись еще дальше, к ее вискам, и даже на этом не остановились, а лезут ей на затылок, о чудо из чудес! «О, как пылает она ко мне!», – ликовал король, насаживая узкое лоно Недотроги на свое могучее копье и терзаясь мыслью о том, как же ему продлить свое и ее наслаждение, и, движимый этой целью, укрощал он себя и вновь склонялся с бережными поцелуями к ее лицу, спрятанному под белым шелком. То, что было скрыто, казалось королю еще более пленительным, чем совершенное по красоте и гибкости тело незнакомки. «О, как тянется она своими горячими губами к моим, а как вспухли от желания ее губы, эти две половинки большого сочного персика! А уж сочащийся соком ее персик меж ее дивных бедер похоже, скоро утопит меня, так велико ее желание!» Король смаковал каждый миг единения, вызывая стоны наслаждения у своей прекрасной любовницы, все еще не замечая, что и ощущения, и мысли его по поводу этих ощущений становятся все более невероятными и экзотичными. «А как крепки ее зубы… а язычок ее, большой и шершавый как у… как…» … подумал в конце концов король, сладостно изливаясь в благословенные шелковые тиски вздрагивающего лона, и в этот-то злосчастный миг желание увидеть прекрасный лик возлюбленной Недотроги победило данное ей же обещание. Пока прекрасная потная нимфа переводила дыхание, возвращаясь с небес на королевские простыни, король осторожно запустил два пальца под краешек ее покрывала и резко сдернул белый шелк с лица красавицы, и сей же миг вылетевшая из-за облаков голая шлюха-луна явила ему все как есть в безжалостном белом свете: под королевским телом пылала страстью не кто иная, как непотребная Козья Морда с базарной площади! Желтые глаза ее взирали почти с самых висков, плутовски и игриво косясь на него, но если б только глаза! Ее пасть, полная крупных как орехи белых зубов нагло скалилась, окаймленная пухлыми морковного цвета губами, способными выиграть сравнение не только с половинками крупного персика, но даже и с небольшой канталупой, и вся эта совокупная красота так подействовала на короля, что он сначала онемел, затем побагровел, а затем почувствовал дикое возбуждение, несовместимое ни с королевским достоинством, ни с очевидностью того, что всего лишь мгновение назад всецело и бесповоротно утолил свою страсть. «Ты? Ты насмехаться надо мной?!» – взревел король. «Отродье бесовское, мерзавка косорылая, ведьма бесстыжая, отрыжка блудницы! Как посмела ты морочить своего короля, козья твоя морда!» И повелел король немедленно утопить уродину в пруду. И как ни брыкалась Козья Морда, какими бы проклятиями не осыпала любовника, связали стражники ей ноги тем же покрывалом, под которым таила она свое уродство, бегом отнесли в дальний угол дворцового сада и бросили в черную воду. А король, лишь только смолкли истошные козьи вопли, вдруг развеселился, и хохотал вслед: «Да такая выплывет хоть со дна пруда, хоть из-под водопада!»
Да только не выплыла уродина ни через минуту, ни через две, и пузыри давно уж все на воде лопнули, и успокоился черный пруд. И стало понятно, что утонула Козья Морда в том пруду. Какая бы верткая да шустрая ни была коза, а полчаса прошло, значит и дух из нее давно вышел, – рассудил король, и распорядился, чтобы как только тело всплывет его выловили и закопали где положено. И далее, разобравшись с самого утра с государственными делами и казнив больше чем обычно из тех, кто предстал нынче перед королевским судом да отправив на галеры всех оставшихся, король велел подавать себе обед, злобно барабаня пальцами по резному столу. Но что досаднее всего, и в этот, и во все последующие дни гнал король мысли о том, что непостижимым образом охладел он к женщинам, и если так пойдет дальше, то его прозвище Короля-сластолюбца станет не предметом уважения и зависти, а произносимой шепотом насмешкой.

Что же было со злополучной Козьей Мордой, и отчего ни через день, ни через неделю не показалось ее распухшее обезображенное тело на водном бархате садового пруда? А случилось так, что, опускаясь на дно, девушка со связанными ногами могла лишь молить небеса о скорой смерти, но чудесным образом продолжала дышать, а вскоре и очутилась в волшебном саду, окруженная тремя прекрасными юными феями. Феи резвились и хохотали вокруг нее, восхищаясь ее прибытием в голом виде и со связанными белым шелком коленями, и просили рассказать, что же привело ее к ним в гости? Эти три феи вот уже полтора десятка лет не появлялись среди смертных, которых все сильнее презирали за жадность и завистливость, воистину – дай одному из них сундук золота, другой тут же потребует себе два! Дай здоровья на сто лет, и у тебя тут же попросят вечной жизни! Они бросили мир людей, но скука и уныние на дне волшебного пруда одолели фей так, что появление уродливой девицы, чье заклятие было для них прозрачнее воды, весьма их развлекло и все три феи пожелали вознаградить Козью Морду. «Скажи, чего ты хочешь?» – спросила первая фея и сама же ответила: «Нет, молчи. Вы так скучны со своими желаниями! Конечно же, ты жаждешь телесной красы без меры, чтобы любой увидевший тебя мужчина тут же ослеп и умер в тоске, лишенный счастья видеть тебя!» «Нет», – ответила Козья Морда: «Больше всего на свете я хочу быть обыкновенной девушкой, не уродиной и не красавицей!» Вторая фея сказала: «Это значит, что ты мечтаешь о власти и богатстве. Чтоб склонились пред тобою все цари земли и неба, и ты попирала их головы своей изящной ножкой? Ты уже придумала, как ты накажешь своего вероломного любовника-короля?» «Нет, умоляю», – вскричала бедная Козья Морда: «больше всего на свете я хочу вернуться в свой домик у базарной площади! Из всего золота мира мне дорог один-единственный золотой дукат, подаренный моим возлюбленным!» И тогда в гневе вскричала третья фея: «Да она еще капризней, чем была ее мать! Что ни слово, лишь бы поперек! Чего доброго, она сейчас заявит, что желает выйти замуж за соседского портного-пьяницу, и чтобы он лупил ее как драную козу и отнимал все, что она заработает, метя улицы! Так вот, слушай меня, непочтительная девица. Я, Фея Авентура, дарую тебе счастье в любви, которой не может быть на этой земле, и еще я дарую тебе верность мужчины, не способного на верность! Убирайся отсюда, негодная!» И в следующий же миг оказалась Козья Морда в белом шелковом паланкине на дороге среди зеленых лугов, и направлялся тот паланкин в ее родной город. И лишь только взглянула она на свое отражение в серебряном зеркальце, как зарыдала от счастья и горя. И через неделю прибыл ее караван в город, где король ее сердца наверняка уже забыл о злосчастной уродине, но и красавицей ей не было к нему пути. А караван уже вошел в город, и посланы были во дворец богатые дары.
И сей же час доложили королю, что благородная девица Антонелла Леокавалли проездом из монастыря Сан Капро Феличе в родную Мессину просит у Его Величества дозволения беспрепятственно пересечь его столицу и далее его владения. И мимо дворца проследовал шелковый паланкин, несли который четверо мощных бронзовых рабов из Индии, а затем двинулась процессия с имуществом благородной девицы, ее охраной, слугами и служанками, сундуками с драгоценными украшениями и повозками с дорогими тканями, и были в той процессии породистые скакуны и редкие животные, танцовщицы и звездочеты. И проезжая мимо дворцового сада, остановила девица паланкин, вышла и склонилась перед королем, и лишь только увидал тот светлый лик благородной Антонеллы, как тут же забыл мерзкие желтые глаза козы-колдуньи и радостно бросился навстречу своей настоящей любви, которую ждал так долго.

О том, что было дальше, следует сказать кратко. Зачем досконально описывать каждое следующее биение сердца, каждый наш шаг по благословенной земле и каждое слияние мужчины с женщиной? Ни одна из тех, кого вожделел король, не могла устоять перед ним, и благородная крепость девицы Антонеллы Леокавалли пала, и после первой же ночи любви вряд ли хватило бы девице лет жизни, чтобы замолить свой грех в Сицилийском монастыре, устав которого требовал от католических невест ангельской чистоты и непорочности. Незачем уже было девице ехать в монастырь, но и нужды в том не было. Лишь только первый розовый луч солнца проник в окно спальни, где влажная от любовного пота красавица нежно стонала под поцелуями, как вскричал король, будто пораженный камнем в лоб сразу после укуса змеи, притаившейся под тем камнем: «Ты! Опять ты! Беги от меня, несчастная, пока я не велел еще раз утопить тебя в том пруду, но уже привязав по камню к каждой из твоих прелестных ног! Как посмела ты не сознаться мне, что жива! Как посмела явиться такой прекрасной, когда я ночи не спал от мыслей, что обидел обиженную богом уродину!» И, сдерживая слезы, удалилась она из королевской спальни, думая о том, какой из насмешек судьбы обязана она тому, что так быстро узнал ее возлюбленный. Женские тела так мало разнятся, когда они молоды и горячи, и на это надеялась она со всем пылом души, но если бы спросила злосчастная Козья Морда у короля, то получила бы ответ, которого не ждала. Выдало ее не тело и не чуть приподнятые к вискам блестящие глаза под густыми ресницами, и не сочные ее губы цвета розового коралла, приоткрывающие в улыбке жемчуг ее зубов: выдал ее взгляд, который узнал король. Всего лишь торжествующий взгляд женщины, счастливой отныне и навек, что бы ни дала ей судьба.

Наутро король, кипя неукротимым гневом, велел забрать в казну все имущество негодной обманщицы. Нисколько этим не удовлетворясь и будучи уверен в том, что поддельная девица Антонелла Леонкавалли, бывшая Козья Морда, под покровом ночи или сбежала из города, или спряталась у кого-то из знакомых, король велел огласить на площади приказ, что если до конца дня не выдадут горожане означенную изменницу, то каждому десятому жителю улицы у фонтана, без различия, старик ли это, женщина или ребенок, будет отрублена левая рука по локоть. Но и этим не был удовлетворен король, и гнев его разгорался все сильнее. И тогда повелел он уничтожить старый дом Козьей Морды, а заодно и срыть до основания излюбленную горожанами площадь с фонтаном, чтобы ничего не осталось от коварной лгуньи. И сделав все это, решил король, что больше никогда не увидит он мерзавку, без которой не мил стал ему белый свет.
Но не прошло и часа после оглашения последнего приказа, как она явилась, и вновь была она перед королем в белой шелковой накидке, закрывающей лицо, и преклонила перед ним колени со словами: «Казните меня, о мой король, но все, что со мной случилось – все случилось из-за любви к вам. И все, что я сделала, я сделала из любви к вам. И чем бы вы ни вознаградили меня за мою любовь, изгнанием, виселицей или топором, я умру счастливой!» На что король долго не отвечал, взирая на белое пламя свечи у своих ног, на бесценную жемчужину своих снов, на единственную возлюбленную в жизни мужчины, которую посылает ему небо. «Я совсем запутался», – признался король. «Кто ты, прекрасный ли ангел, осужденный жить на земле, или ты исчадие лжи и порока? Как мне узнать это теперь, когда красота твоего лица равна красоте тела?» Она молчала, лишь еще ниже склонила свою гордую голову под белым шелком. И тогда подумал король, что телесная ее краса лишь трепещущий блик на воде, лишь отблеск душевного ее совершенства, и сказал ей: «Остается только одно - отделить твою прелестную головку от твоего совершенного тела и рассматривать их по отдельности, ведь только так смогу я составить трезвое мнение о тебе. Но я прикажу исполнить все это лишь в том случае, если откажешь ты мне, душа моя, в законном супружестве. Будь моей королевой и роди мне наследников, и тогда прощу я тебя!» Так сказал король, на что получил радостное согласие, и жили они долго и счастливо.

…
После того, как слушатели выразили удовольствие от удачного разрешения горестей Козьей Морды, наступила очередь рассказывать третьего студента, все еще слегка напоминавшего серого осла. Ринучча давно уже приметила, что бывший ослик всеми силами стремится избежать рассказа, но лишь только она подняла руку, что велеть ему говорить, как встал и поклонился ей старый рыцарь в небогатой, покрытой пылью одежде. Его усталая лошадь тянулась губами к воде. «Я знаю сказку, похожую на только что рассказанную. Но согласится ли со мной принцесса, когда выслушает мою сказку?» – сказал старый рыцарь. И Ринучча отвела взгляд от осла и опустила ресницы, позволяя рыцарю начать. Она подумала о том, что и в прошедший день, и сегодня в городе не было казней, и даже отпетых преступников отец принцессы по ее просьбе держал в темнице, приказав давать им вина без счета, отчего городские разбойники наверняка благословляли и принцессу, и все сказки мира.


Вторая сказка второго дня
Сказка про честного рыцаря и фею из дуба

Молодой рыцарь возвращался из похода, и остановившись в тенистой роще у ручья отдохнуть и напоить коня, уснул на мягкой траве, и погиб бы от укуса змеи, если б не спасла его старушка, что собирала на опушке целебные травы. Честный юноша хотел отблагодарить добрую женщину золотом, но та потребовала, чтобы он женился на ней, и это - единственная благодарность, которую она примет от такого красавца. А коли откажет ей рыцарь, то…

То?
Змеищу небось сама и напустила на лыцаря. Дрессированную. "Иди, - говорит, - Черная Спегеттина, сделай вид, что хочешь его кусь-кусь. А я сделаю вид, что тебя брысь-брысь. За это я подарю тебе двенадцать болотных лягушек и одну полевую мышку на десерт, а если не согласишься, то я тебя бантиком у себя на шляпе завяжу".

Король, конечно этот, Козьемордин, припадошный был... чуть что - топить, казнить и с лица земли стирать. Не, ну нормально? Как потом жить с таким? Если только козой отпущения...

... то проклянет он сам себя бесчестием и черной неблагодарностью. Проклянет на всю оставшуюся ему жизнь и будет помнить об этом каждый свой день и час, и хоть и проживет потом рыцарь безбедную долгую жизнь в почете и богатстве с любящей его женой и многочисленными детьми, а счастлив не будет ни одного дня, ни одной минуты той жизни, оттого что нету в мире человеческого греха черней, чем неблагодарность.

Выслушал рыцарь старушонку, что сгорбилась перед ним крючком и мотала седыми космами, хрипя да кашляя через слово-два, и приуныл не на шутку. Потому как права была старуха, и он сам думал именно так всю свою жизнь и тому же учил его отец, и то же самое не раз доказывала военная его судьба. Нет порока хуже неблагодарности. Не единожды молодой рыцарь был спасен старшим товарищем, умершим за него в мечевой рубке, и не раз самому ему доводилось выручать неопытных юных рыцарей. И знал он, что бывает так, что некому уже и нечем отдать неоплатный долг. А это значит, что если можешь ты отплатить добром за добро и не сделаешь этого, то и вправду будешь проклят вовек - а зачем жить проклятому?

И согласился рыцарь на законный брак со старухой. И тут же, под вековым дубом помолвился он с ней, надев на ее шишковатый палец свое гладкое кольцо из золота, что носил на груди. Обручился рыцарь с пританцовывающей от радости старушонкой кольцом матушкиным, сбереженным в военных походах, да и посадил свою легкую как высушенная коряга невесту впереди себя в седло и повез к себе домой. Спросил ее лишь об одном – откуда старуха знает будущее, и о том, что не встреть он ее на свою беду, то прожил бы жизнь с любящей женой? Это была правда – у молодого рыцаря действительно была невеста, красивая и честная девушка из знатного рода, и он был уверен в ней как в себе самом. Верно ждет она его, надеясь на свадьбу, а он явится в родительское поместье со старухой в седле. И позор ждет и его самого, и всю его родню, и брошенную им молодую невесту. Но откуда же старухе знать о том? Тогда и спросил он ее, и ответила ему старушка, что ведомо ей многое, да ему пока об этом знать не надобно.

Велико было горе родных рыцаря, когда привез он домой старуху-невесту. Но услышав рассказ рыцаря, согласился его отец, что поступил тот благородно и единственно так, как должен был поступить. Об одном только умолчал старый князь – о том, что впервые за долгие годы рад, что жена его не дожила до свадьбы сына. И в тот же день устроили в княжеском дворце свадебное торжество, после чего отвели молодых в брачные покои. Старуха мигом скинула с себя одежды и вольготно разлеглась на ложе, и понял бедный рыцарь, что жена его, вопреки его надеждам, стремится и жаждет поскорее исполнить супружеский долг. Стиснул он зубы, и, бледнея, лег с ней рядом и позволил ей обнять себя, но лишь только легла на его грудь иссохшая старухина рука да положила та свою дряблую ногу ему на бедра, как потерял он сознание.

И очнулся лежащим на мягкой траве под стеной ветхой лачуги, слушая вечерний щебет птиц, а над ним сидела дева удивительной красоты, сияющая, нежная и золотоволосая. Кожа ее была атласной как лепестки роз, дыхание сладким как мед, а ее радостный смех зазвенел у него в груди, удивляя музыкой и воспламеняя молодую кровь. Но помня о том, что связан брачными узами, лежал он недвижимо и смотрел он на чудную красавицу, не в силах отвести от нее взгляда. И лишь спросил ее: «Кто ты, прекрасное наваждение мое, чье имя я буду отныне повторять в горестных моих ночах, по ком буду страдать всю мою жизнь?» «Я твоя жена!» – ответила дева рыцарю, и доказала ему это, тут же обняв его и жарко поцеловав. И всю ночь одаривала красавица юношу ласками, так что изнемог он от наслаждений, но ни за что в мире не согласился бы оставить жену ни минутой дольше того времени, каковое потребно мужчине чтобы сходить во двор справить малую нужду. И рады были прекрасные любовники охапке травы с лесными цветами вместо пышного ложа, и счастливы глядеть на звезды через худую крышу лачуги, а лишь только горячее солнце высушило луговую росу, помчались они наперегонки купаться в чистой реке. И там, в пенистых струях, меж новыми удовольствиями любви призналась молодая жена своему рыцарю в том, что она не смертная женщина, а заклятая фея – волшебный дух дубового леса, а ходить ей в образе старушонки предстоит еще долго, очень долго. Не один человечий век минет прежде чем растает заклятие, а обрекла она себя на это горе сама, своей необузданностью в удовольствиях, да еще тем, что однажды не сдержалась и рассмеялась, когда старая королева фей начала прихрамывать в разгар лесного танца. А было тогда старой королеве-благодетельнице сто веков, и случилось это очень давно. А теперь жить королеве фей предстоит еще семь веков, семь лет и семь часов и умрет она в день летнего солнцестояния и ни часом раньше, ведь каждой фее известен день ее ухода так же точно, как и день появления в этом мире. И только когда умрет королева, закончится срок заклятия, что сплели все феи золотого леса, и лишь тогда освободится жена рыцаря. Да только уже не будет на белом свете ни его самого, ни его смертных детей и потомков. Но каков бы ни был его век - до самого последнего дня готова она любить и ублажать своего мужа в благодарность за честное к ней отношение. И будет у него здоровье, богатство и власть, и все что пожелает он, все даст ему дубовая фея. А жить они могут в его замке, хотя там она сможет быть лишь старухой, или здесь, в волшебном лесу - в единственном месте на земле, где может она оставаться вечно юной и прекрасной. И лучше никогда не покидать им этот лес, а отчего – ему знать не надо.
Подумал рыцарь, лаская в речной воде свою прекрасную супругу, да и сказал: «Пусть будет так, как захочешь ты. Если дорого тебе наслаждение и молодость, то будем жить здесь. А захочется тебе роскоши, шелковых одежд да изысканных блюд, тут же вернемся в замок.» И фея радостно согласилась, и зажили они, забыв обо всем и наслаждаясь друг другом, и скоро понял рыцарь, что не нужен ему никто кроме его феи и готов он всю свою жизнь провести у ее ног. Тем же вечером убил он олененка в лесу и освежевал его, и был у влюбленных роскошный ужин из мяса на углях, спелых ягод и ключевой воды.
Рыцарь был закален в походах и умел сделать себе оружие из гибкого дерева да острого камня, а его жена с редкостным умением сплела им обоим одежды из мягкой травы. Хотя могли они в своем раю ходить и совсем нагими, как Ева с Адамом, ведь ни одна человечья душа не смогла бы войти в очарованный круг, что очертила фея. Вечное лето баловало их теплом, в ручье плескалась крупная форель, а дичь была непуганая и сама шла в руки, и так прожили они несколько лет, а сколько именно – не смог бы подсчитать рыцарь даже если бы и захотел. Он был счастлив и ничего в мире ему не было нужно, кроме любовных наслаждений в прекрасном лесу вечного лета. Вспоминая войну и лишения, он неизменно думал, что человеческая суета лишена всякого смысла и смысл этот следует искать лишь в любви. А когда по желанию феи вернулись они в княжеский замок, то понял рыцарь, что за все минувшие годы не прошло здесь ни единого мгновения. Все осталось прежним, только сам он стал старше и отвык от людей, и теперь чуждался их, а мила ему была по-прежнему одна только прекрасная фея. Но не было ее с ним рядом, а сновала по княжескому дому бодрая старушонка, тощая да сморщенная, хотя и не видать по ней было, что собирается она в скором времени на тот свет.

Безрадостен был замок, и вместо свадебных торжеств были все угрюмы, а слуги плакали и молились. А как только увидел отец рыцаря своего сына наутро после свадьбы, так сразу понял, что стареет тот не по дням, а по часам. И дальше так и пошло - еще и недели не прошло со дня унылой свадьбы, а казалось, что постарел новобрачный на добрый десяток лет, а то и больше. За одну-единственную ночь появилась в его черных как смоль кудрях первая седина, а прошел еще день - и его гладкий лоб избороздили морщины, как будто горе и невзгоды враз свалились на молодого рыцаря. Но несмотря на все это, был он безмятежен и казался совершенно счастливым. И когда сказали ему о том, что заболела его прежняя невеста и по всей видимости, дни ее сочтены, то он лишь слегка опечалился и вскоре забыл об этом.

Прошел еще день, и пришла к старухе-новобрачной та самая девушка, бывшая невеста ее супруга, и честно рассказала ей, что любит ее мужа и заболела от горя. И попросила, чтобы старуха рассказала ей о том, что случилось с ее бывшим женихом и отчего он в три дня сделался седым. «Раз ты желаешь, я расскажу тебе», – сказала ей фея, и рассказала обо всем. Выслушала ее девушка и застыла в отчаянии. «Смотри на него и запоминай», – довольно сказала ей старуха. – «Сегодня он сед, но еще молод и крепок. А завтра же днем увидишь ты его больным немощным старцем, слабей и старее чем я сама, а еще через день ты сможешь присутствовать на тризне по нему. Он сгорает так быстро оттого, что каждый день в моем мире для смертного равен году, таковы наши законы. Лишь единожды может смертный посетить волшебную страну, и не должен он возвращаться оттуда в своей мир. И этот единственный раз уже миновал. Теперь, если захочет он прийти туда снова, то и там должен будет заплатить всей своей молодостью.»
«А сегодня, здесь и сейчас, он в той же опасности?» – спросила девушка, и старуха ответила: «Сейчас, в вашем мире, мой муж не стареет. Но он скучает по моей любви и моему телу, и считает минуты до того счастливого часа, когда мы снова уединимся с ним в волшебном лесу. Если хочешь, я возьму туда и тебя, и он ничего не будет знать об этом.»
«Но и там он будет быстро стареть, и ничем нельзя помочь ему?» – Спросила девушка.
«Можно», – ответила дубовая фея. – «Если какая-нибудь молодая девушка согласится умереть от его руки, но так, чтобы он не знал и никогда не узнал о том, что убил ее. Тогда он останется молодым навечно и будет жить со мной в волшебном лесу столько, сколько пожелает.»
«Что ждет меня в жизни, когда не мил мне никто, и даже те, что просили моей руки, давно отступились, видя мою холодность? Я не выйду замуж, так как прожить с нелюбимым всю жизнь я не хочу. А видеть, как стареет и уходит на моих глазах единственный мой любимый - нет моих сил, и не желаю я длить мои дни.» – сказала бывшая невеста рыцаря. И еще сказала: «Мои мать и отец страдают, день за днем глядя, как я угасаю, убивая себя безысходной тоской. И чем самой лишать себя жизни, лучше уж я помогу ему, и раз мне не суждено счастья, то пусть будет счастлив он.»
«Хорошо», – ответила ей фея. «Я превращу тебя в лань, и ты погибнешь от его руки. Но знай, если ты испугаешься смерти и убежишь и от стрелы, и от ножа, и не дашься ему в руки до заката солнца, то вместо тебя умрет он, а ты вновь превратишься в девушку.»
«Я согласна.» – сказала девушка.
«Помни, ты будешь в образе лесного животного и мой супруг убьет тебя, а затем освежует, как делал сотни раз», – сказала ей фея. – «Знаешь, сколько у нас прекрасно выделанных шкур здесь, в нашем лесном домике?»
«Он останется жив и проживет сколько захочет, не старея за один волшебный день на десяток лет.» – Ответила ей девушка.
«Он поджарит на углях твое мясо, и мы с ним насладимся сначала ужином, а затем друг другом.» – мечтательно сказала фея.
«Он будет молод.» – Ответила девушка.
«От тебя останется мягкая шкура», – обрадовалась фея, – «и мой муж будет стелить эту шкуру мне под ноги, чтобы я не ступала босая на земляной пол.»
«Он будет счастлив.» – Ответила девушка, и в тот же день фея выполнила все, что обещала – взяла ее с собой в волшебную страну, превратила в лань и приказала бежать в лес и ждать там на опушке, не прячась.
А мужу своему она сказала: «Я превратила твою бывшую невесту в лань по ее просьбе. И если не убьешь ты ее сегодня до заката солнца, то сам погибнешь, как если бы получил смертельную рану.» Опечалился рыцарь, но она обняла его и целовала так жарко, ласкала так сладко, что, истосковавшийся по своей прелестной фее за все дни, что вынужден был лицезреть иссохшую старушонку, забыл он о своем горе, и, взяв лук со стрелами, отправился на вечернюю охоту.
«Любовь жертвует собой, а себялюбие другими», – молвила фея вслед своему рыцарю, и принялась ждать вечера и вкусного ужина, приготовленного мужем. Но шли часы, а его все не было, и лишь пред самым закатом пришел он к своей фее опечаленный с тем чтобы проститься с нею, и сказал ей, что увидав прекрасную лань, которая выбежала ему навстречу и подставляла бока и грудь под его стрелу, не смог он спустить тетиву. Не привык он убивать безоружного и не может переломить себя даже под угрозой гибели. Так и шел он из лесной чащи, а за ним бежала лань. И тогда сказала фея своему рыцарю: «Я голодна. Ты умрешь через несколько минут, а мне нечем будет даже почистить овощи, чтобы приготовить себе ужин! Дай мне свой кинжал, да прежде наточи его получше. Ты успеешь сделать это до заката солнца.» Достал рыцарь кинжал, чтобы наточить его о высокий камень, но в то же мгновенье метнулась к нему ловкая лань, а в следующий миг уже билась на траве у его ног с перерезанным горлом, истекая кровью. И тогда сказала фея своему супругу: «Я никогда не любила тебя, но ты был честен со мной и этим заслужил мое хорошее отношение.» И еще сказала: «Феи не любят смертных мужчин, а лишь используют их, пока те молоды и сильны. Но перед лицом истинной любви должны мы уступать смертным.»
И освободила фея рыцаря от данной ей клятвы, а девушку-лань оживила, и стала та еще краше чем была. Вернулись девушка и рыцарь домой рука об руку и рассказали обо всем своим родителям, а те обрадовались и благословили их на брак.


...
Близился полдень, но у источника было прохладно и свежо. Вода журчала и рассказывала свои сказки, а Ринучча поблагодарила старого рыцаря печальной улыбкой и велела собравшимся у фонтана рассказывать дальше. И захотелось ей послушать смешную и веселую сказку, где нет крови и смертей и никому не приходится жертвовать собой. И тогда встал и поклонился принцессе веселый горожанин, сказав, что знает именно такую сказку.


Третья сказка второго дня
Сказка про трех девиц и немого садовника

Было это в первые годы испанского правления. Юный Фабрицио ранил на дуэли племянника правителя города и вынужден был скрыться, сам страдая от полученного удара по голове. Он добрался до уединенного загородного дома, перелез через стену и упал в обморок. Три дочери владельца дома, Азелия, Гизелия и Розелия, находят бессознательного юношу у себя в саду, а спустя всего несколько минут девушки, все как одна, находят его очень милым и привлекательным...