НРКмания

Форум любителей сериала "Не родись красивой" и не только
Текущее время: 29 мар 2024, 19:08

Часовой пояс: UTC + 4 часа




Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 100 ]  На страницу 1, 2, 3, 4, 5  След.
Автор Сообщение
СообщениеДобавлено: 13 окт 2019, 22:34 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 05 июн 2017, 15:12
Сообщения: 1100
Название: По праву уходящего
Автор: Greza
Пейринг: не в пейринге дело



По праву уходящего
Памяти Г.Г.Т.

«Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется…»

Глава 1.
Он сообщил ей о своем диагнозе в присущей ему манере: коротко-исчерпывающе, сдержанно-спокойно. Задавать никаких дополнительных вопросов не было смысла, все предельно ясно: врачи бессильны, времени – несколько месяцев, сейчас у него ничего не болит. Он не сводил с нее своих внимательных глаз, в которых читалось сочувствие.
Пауза затянулась. Катя смотрела в глаза свекра и не знала, что сказать. В такой ситуации ни одно слово не имеет смысла. А говорить можно и без слов. Ее молчание было пронизано болью, состраданием и пока еще сопротивлением услышанному. В его взгляде четко читалось смирение и понимание, что он опять взвалил на эту молодую женщину тяжелую ношу. Уже в который раз!
- Андрей, Маргарита Рудольфовна?
Как же он уважал эту девочку за ясность мысли, за немногословность, за железную выдержку, за ум и светлую душу. Он был почти уверен, что первое, что она сможет озвучить, это страх за Андрея. Он никогда в ней не ошибался.
- Я бы не хотел… пока… им ничего говорить, Катюша.
Она опять замолчала, размышляя. Ее вопросы и возгласы можно было прочитать, как всплывающие надписи в том английском фильме про Шерлока. «Может, это ошибка?», «Разве нельзя ничего сделать?», «Бедная Маргарита!», «Что будет с Андреем?», «Почему я?»
- Трудно оставаться один на один с таким знанием, Катюша. Но вы так же хорошо, как и я представляете, что начнется, если мы всем об этом скажем. Я хотел бы получить некоторую отсрочку, прежде чем попаду в атмосферу всеобщей безысходности в сочетании с ненужной суетой. Простите меня, что выбрал вас в сообщники. Так уж повелось, Катя, - он очаровательно и грустно улыбнулся, - что именно вам приходится избавлять меня от самых больших проблем. Разрушенная компания, сын-шалопай… И вы ведь всегда прекрасно справлялись!
- Павел Олегович! – Она вскочила, в ее голосе послышались слезы.
- Тшшш! – Он взял ее за руку, мягко снова усадил в кресло. – Хотите кофе, чаю?
У Кати перед глазами отчетливо всплыло воспоминание о ее первом разговоре с Павлом Олеговичем и Андреем в президентском кабинете. Жданов-старший тогда также предупредительно и заботливо отнесся к ней. Был чуток и добр. Она никогда не забывала этого: без его помощи в тот момент, она, возможно, не смогла бы сказать всего, что требовалось. Она всегда ощущала горячую благодарность за ту самую первую поддержку, которая стала трамплином в ее совсем иную жизнь. Такую счастливую жизнь.
- Павел Олегович! – в ее голосе звучал протест. Против сложившейся ситуации; против того, что ее успокаивает тот, кого, казалось бы, нужно успокаивать самого; против этой неизбежной закономерности: «Финал всегда один», как сказал ее любимый актер в своем интервью…


- Катенька, «Все умирают. Это единственный факт, который нельзя подвергнуть сомнению. Однако он всегда застает людей врасплох» - Павел Олегович так похоже изобразил Майкрофта с его идеальным произношением, что по ее лицу даже скользнуло слабое подобие улыбки. Это было удивительно: даже в такой момент они думали схожим образом, каждый обратился в мыслях к своим излюбленным персонажам.
- Павел Олегович, вы так спокойны! – шок от известия требовал эмоционального выхода, какой-то внешней бури, но в палате клиники стояла мирная тишина, за окном как ни в чем не бывало пели птицы, а свёкр был сама невозмутимость.
- Катенька, во-первых, я узнал об этом не сегодня, у меня было время… найти ту точку, с которой можно взглянуть на ситуацию философски. Во-вторых, в моем возрасте такие новости часто не являются неожиданными. В-третьих, я беседую с дорогим для меня человеком, которого я не хотел бы зря беспокоить своими эмоциями. В-четвертых, я мужчина, долго прожил в Англии, а здесь быстро учишься держать себя в руках, или, как говорят островитяне, «stiff upper lip». И, самое главное, Катенька, помните, мы с вами обсуждали разные переводы «Сирано» Ростана? У Соловьева сказано прекрасно, - Павел Олегович отвел, наконец, взгляд от Катиного лица и, словно читая на белом потолке слова, процитировал: «Бывает в жизни все, бывает даже смерть...
Но надо жить и надо сметь». Пойдемте, прогуляемся по парку? Здесь как-то душно…
Ему все-таки удалось растормошить ее. Они разговаривали о внуках: самая безопасная тема во многих ситуациях, а в такой – особенно. Каждый родитель, а тем более бабушка с дедушкой знают, что они уйдут раньше младших поколений, поэтому, даже когда ты уже на пороге, тебе не мучительно думать о будущем, если это будущее твоих детей.
- Катя, я хочу попросить вас. – Павел Олегович провожал невестку до выхода из парка клиники. – Мне здесь еще придется провести несколько дней. Я был бы рад, если бы вы меня навестили. Мне хотелось с вами поговорить о том, о сем… Андрею скажем, что у меня новые коммерческие идеи, Марго будет рада остаться с внуками.
- Павел Олегович, конечно! Я приду. Только Андрей захочет со мной, это сегодня у него были дела.
- Ничего, я что-нибудь придумаю. Имею право пообщаться с прекрасной женщиной наедине?
Он ласково пожал Кате руку и слегка подтолкнул ее по направлению к выходу, потому что она сама не решалась отвести от него взгляда, отвернуться, словно уже сейчас надо было попрощаться навсегда.
Когда Катя осталась наедине со своими мыслями, ей тут же пришли в голову строки из «Сирано», милосердно не прочитанные вслух отцом Андрея:
«Прощайте. Я умру.
Как это просто все! И ново и не ново.
Жизнь пронеслась, как на ветру
Случайно брошенное слово…»
Сдерживаться не было нужды, теперь можно было заплакать. И плевать на этих англичан с их застывшей верхней губой.

_________________
Не пытайся переделывать других - бесперспективное и глупое занятие! Лепи себя - и ты не пожалеешь о потраченном времени! (я так думаю)


Вернуться к началу
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 13 окт 2019, 22:34 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 05 июн 2017, 15:12
Сообщения: 1100
Глава 2.
Все сложилось удачно: Андрей приехал со встречи поздно и сразу нырнул в постель, где всегда легко уйти от любых разговоров, стоит лишь прижаться друг к другу. И в темноте не видно глаз, а объятия бывают крепче, чем обычно, по разным причинам: соскучилась, например, или день цикла такой, требовательный… Засыпая, успел только буркнуть, что отец договорился за него о встрече с какими-то старыми партнерами, и он с утра-пораньше снова вынужден уехать. А Марго… Марго никогда не была особенно внимательной к Кате, к тому же, все ее сознание было заполнено внучкой и внуком. И, слава Богу, и хорошо, и замечательно. Даже притворяться особенно не пришлось, все устроилось само.
Они сидели в одном и старых-престарых пабов, барной стойке которого, наверное, было лет 300. Столики, отделенные друг от друга перегородками, - идеальное место для разговоров. И даже огромный современный плоский экран, на котором постоянно идут какие-то спортивные трансляции, не нарушает общей гармонии этого древнего заведения. Катя рассматривает рисунок на деревянном массивном столе. Потом поднимает глаза на спутника, останавливаясь взглядом на его шейном платке, и не решаясь посмотреть на его лицо. А он, между тем, выглядит абсолютно расслабленным и даже счастливым.
- Павел Олегович, вы хотели со мной о чем-то конкретном поговорить? О Зималетто?
- Да, чего о нем говорить. – Он покрутил в руках высокий стакан с плотной темной жидкостью, на которой пена была, как на капучино. Катя не могла вспомнить, как называется этот вид пива. Она сделала несколько глотков своего виски-кола, который в пабе приходилось смешивать самой: колу приносили в маленьких стеклянных бутылочках, покрытых инеем, виски в стакане. – Ну, я думала, что… - Она опять замолчала.
- Катя, я знаю, что теперь в разговоре со мной вам трудно подбирать слова. Кажется, что остающиеся и уходящие говорят на разных языках. Прошу вас, не надо! Для меня это будет большим подарком, если мы сможем беседовать так же, как раньше.
«Как раньше! Как здорово они говорили раньше! Иногда взахлеб, получая ни с чем не сравнимое удовольствие от полного взаимопонимания, иногда даже вызывая ревность Марго и Андрея. О книгах, кино, спектаклях, картинах, вворачивая выражения на разных языках, чтобы понятнее донести мысль. Как они спорили о разных переводах Вудхауза и Грэма Грина! Как сожалели, что сейчас совсем не те переводчики, не тот уровень, что столько ошибок в книгах. У них была полная интеллектуальная совместимость и взаимное уважение. Сколько «божественных суббот» было проведено в их английском доме, в московской квартире, в разных кафе! И вот теперь слова застревают у нее в горле, потому что все они так или иначе связаны с жизнью, которая у одного из них заканчивается уже совсем скоро».
Катя опять молчала. Только отпивала потихонечку из своего низкого тяжелого стакана.
- Катенька, я верю в вас, вы сможете! Спросите то, что намеревались спросить, не меняя формулировки.
- Вы говорили когда-то, что компания – дело всей вашей жизни. Вот я и подумала, что вы хотели поговорить о ее будущем.
Павел Олегович улыбнулся. Он был удовлетворен, она преодолела этот барьер: слова «жизнь», «будущее»… Дело привычки, важно начать.
- Знаете, Катюша, это пока живешь, тебе кажется, что компания – дело жизни. А сейчас мне вдруг стало абсолютно все равно, что с ней будет потом. Может быть, это, конечно, только потому, что во главе ее вы. – Он опять легко улыбнулся. – Может быть, заправляй компанией один Андрей или кто-то еще, я бы сейчас, образно говоря, прилипал к потолку, стараясь написать план развития на 50 лет вперед.
Кате всегда было неловко, когда он ее хвалил.
- Не смущайтесь, Катенька, это правда. У вас золотая голова, и вы – наша большая удача. Во всех возможных смыслах, начиная с бизнеса, заканчивая внуками. Нет, начиная с внуков, заканчивая бизнесом. И отдельное спасибо за Андрея.
- Павел Олегович, вы преувеличиваете. И, как обычно, недооцениваете Андрея.
- Может быть, может быть.
Они опять замолчали. Молчание не было тягостным. Им и это удавалось: каждый шел в своих мыслях параллельным путем. Возможно, Павел Олегович формулировал вопрос, а Катя вспоминала, как однажды они пошли в Галерею старых мастеров в Дрездене. Андрей не очень любил картинные галереи, поэтому вызвался погулять с детьми по набережной, а они втроем – с Марго и Павлом отправились в музей. Катя тогда минут двадцать стояла перед Сикстинской Мадонной, ощущая потрясение, не веря, что вот, она видит этот шедевр Рафаэля своими глазами, что ощущает его энергетику; не замечая, что слеза скатывается по ее щеке. Марго тогда что-то фыркнула по поводу того, что нельзя быть такой впечатлительной, но Катю это не задело: за ее спиной стоял свёкр, и она чувствовала, что он понимает ее состояние, не осуждает, разделяет, даже охраняет ее от раздражителей извне. По крайней мере, он сделал какой-то знак жене, и та удалилась осматривать другие полотна, оставив Катю наедине с ее эмоциями.
- Как он это смог? Передать весь ее ужас перед предначертанностью, ее хрупкость и силу одновременно, ее протест и смирение, ее такую детскость и вселенскую мудрость… 500 лет картине, 500 лет! А эта боль в глазах – неиссякаемая, свежая, она вне времени…
- Да, Катенька! И ведь, наверное, не думал о том, что оставляет след в истории. Просто рисовал.
Теперь вспомнив это, Катя подумала, что отец Андрея, наверняка размышляет о том, что останется в этом мире после него. А что останется? Компания – отличная компания, но вот он говорит, что это неважно. Андрей и его дети? Для нее это было неоспоримо: ее муж и дети являлись для нее тем сокровищем, за которое она была бесконечно благодарна судьбе, Богу и ему, Павлу Олеговичу. Но что он думает сам? Ведь Катя знала: отец никогда не был доволен сыном. В их общении всегда была растворена неудовлетворенность друг другом.
Ее мысли прервал тихий голос собеседника.
- Катенька, вы, скорее всего, догадываетесь о направлении моих размышлений. Оглядываясь на свою жизнь теперь, совсем иначе оцениваешь достижения – они кажутся не такими величественными, что даже веселит; на провалы – они кажутся не такими уж и грандиозными, что, несомненно, утешает… Но знаете, что меня самого удивило? Мои сожаления… А вернее одно, главное, неожиданно острое сожаление.
Он замолчал и посмотрел Кате прямо в глаза. Она постаралась выдержать его взгляд, чтобы не смутить, не сбить с настроя.
- Мне жаль, что я так и не встретил за всю свою жизнь той самой любви…
Да, это действительно было неожиданно. И опять не задашь ни одного вопроса, чтобы уточнить, понять до конца, что хочет сказать тебе этот человек: все они будут так или иначе бестактными. Но, оказалось, что и спрашивать не надо, он все скажет сам.
- Той, единственной, невозможной, которая одна права, ради которой можно забыть обо всем… Той, о которой только и есть смысл писать стихи, музыку, создавать полотна… Которая одна может оправдать твое пребывание на этой земле: с тобой это было, значит, ты прожил не зря… Я, конечно, влюблялся, любил, и меня любили. Но это было все не то: всегда слегка эгоистично, почти никогда взаимно, часто поверхностно, редко – надолго. Но теперь я вдруг понял: подсознательно я всегда ждал ее, сколько бы лет мне ни было, каким бы взрослым и серьезным дяденькой я не казался. И вот теперь можно с уверенностью констатировать: мне не довелось. Я не встретил ее. Представляете, Катя, что печалит этого старого больного человека? – он засмеялся и снова посмотрел на невестку.
Катя не смеялась в ответ. Она смотрела на элегантного, умного, чуткого мужчину своими большими глазами, и он видел в них искреннее понимание. Это дорогого стоило.
Заговорив, он снова ее удивил.
- Я ужасно завидую Андрюшке. Этому баловню судьбы все падает в руки само. А он, скорее всего, даже не понимает, как ему повезло! – Кате почудилась легкая горечь в этих словах?
- Павел Олегович!
- Катенька, не волнуйтесь. Не собираюсь я на Андрея нападать. Просто мне хочется высказать то, что меня волнует. Вот знаете, без всяких этих экивоков и «тонкостей общения». Сказать все, как есть, простыми словами. Открыто, смело. Без стеснения, без оглядки на то, что кто-то что-то подумает. Хотя, в вас я не сомневаюсь и ничего не боюсь. Вот хочется быть откровенным! И любопытным, вопреки собственному внутреннему кодексу. Имею право на это?
- Имеете, имеете, Павел Олегович!!! – Кате стало немного легче, когда она сказала это.
- Ах, Катя! Вы так горячо поддерживаете меня, не зная, чего я могу захотеть или о чем спросить… - он опять смеялся.
- Вы не можете захотеть ничего плохого. И… спрашивайте, вы же хотели о чем-то спросить?
- Хорошо. Раз вы так настаиваете! - Он шутил, шутил, и от этого у Кати больно сжималось сердце.- Катенька, я всегда хотел понять, что произошло у вас с Андреем, когда компания была в том жутком кризисе. Мы никогда не говорили об этом, я считал себя не в праве вторгаться в область ваших личных отношений, хотя то, что я видел и наблюдал… но теперь, когда я на особо привилегированном положении, я могу вас просить рассказать эту историю? Или это непростительное любопытство?
- Разве вам Маргарита Рудольфовна ничего не рассказывала?
- Это уникальный случай. Такая обычно разговорчивая и словоохотливая, не умеющая удержать более пяти минут ни одной чужой тайны, она ушла в полную, извините за сленг, несознанку по этому вопросу. Что, конечно, меня не могло не заинтриговать еще больше. Неужели Андрей сделал что-то настолько…ммм… кошмарное с ее точки зрения, что она не хотела рассказывать об этом мне?
- Я вам все расскажу. Только…
- Обещаю унести эту тайну с собой в могилу! - вот в кого у Андрея это озорство, эти шальные огоньки в глазах. Но как же горько…
- Только закажите мне, пожалуйста, еще виски. – Произнесла Катя как можно более укоризненно, подыгрывая свекру.

_________________
Не пытайся переделывать других - бесперспективное и глупое занятие! Лепи себя - и ты не пожалеешь о потраченном времени! (я так думаю)


Вернуться к началу
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 13 окт 2019, 22:35 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 05 июн 2017, 15:12
Сообщения: 1100
Глава 3.
- С чего начать? – Катя задумалась.
- Начните с самого начала. Пусть ваш рассказ, если, конечно, это не будет для вас неприятно или мучительно, окажется длинным и подробным, как сказка Шахерезады. Простите меня, Катенька, сразу и заранее за мое любопытство, которое теперь мне хочется удовлетворить. Я говорю себе, что скоро «все будет на этой земле без тебя, без тебя» как почти сказал Визбор. Поэтому многое как-то сразу стало неинтересно, даже то, что раньше волновало. Зато другое нейдет из головы. Я думаю о сыне, о вас, своем прошлом, вашем будущем, и мне печально сознавать, что какие-то важные вещи остались вне моего внимания, пока я занимался чем-то суетным, что ли… Мне кажется, что я так и не научился понимать своего сына, многого о нем не знаю, словно поэтому не могу его принять целиком, со всеми его недостатками… И именно это меня угнетает: Андрей – мое продолжение – простите снова за высокопарные слова, а между нами всегда что-то стояло, какая-то отчужденность, что ли. Он словно играет передо мной одну и ту же роль, и только когда он с вами, я вижу какие-то иные, ранее недоступные моему взгляду черты его характера. Может, ваш рассказ поможет мне понять его лучше?
- Не знаю, Павел Олегович. Многое в этой истории осталось необъяснимым и для меня. И до сих пор я задаю себе вопросы… Впрочем, с начала так с начала.
И Катя надолго замолчала, словно перенеслась на десяток лет назад, оставив здесь свою неподвижную оболочку.
- Давайте я вам помогу. Вы влюбились в Андрея с первого взгляда. – Он провоцировал ее, в его глазах горели искорки сдерживаемой улыбки.
- Да, это так. – Катя ничуть не смутилась и улыбнулась в ответ открыто. – Откуда вы знаете?
- Да, просто… Пальцем в небо.
- А вы верите в любовь с первого взгляда?
- Я не верю, я знаю, что она есть. Со мной такое было. – Он откинулся на спинку сидения. – Да, при первой же встрече, даже в самые первые мгновения этой встречи ты видишь свечение вокруг человека. Все, можно не сомневаться – это твоя любовь.
- Вы серьезно или смеетесь надо мной? – Катя пыталась понять: он все еще шутит или уже нет.
- Катенька, ну почему ж вы мне не верите? Я произвожу впечатление такого сухаря? Это правда, так все и было. Причем не раз.
Катя смотрела на него с нескрываемым интересом.
- Потом расскажете?
- Потом? Непременно! – он с легкостью дал обещание. И не его вина, если он его не выполнит. - Но сначала вы.
- Ну, и вот. Я увидела его и сразу… ослепла. Знаете, когда я лежала в роддоме на сохранении, мне там девочки подсунули книгу о вампирах. Не смейтесь, я тоже сначала все отказывалась – предубеждение, не мой это жанр, а потом мне понравилось. Там очень хорошо передано состояние влюбленной девушки. Так вот, мне показалось очень верным определение того, как она реагировала на своего возлюбленного: он ее слепил, ослеплял. Она не видела ничего вокруг, когда он был рядом, когда она смотрела на него, то забывала дышать… Ну, вот что-то подобное происходило и со мной. Ведь я увидела его раньше, накануне. Мельком, но сразу... Поэтому, когда я пришла на собеседование, вы помните, мне было очень трудно собраться с мыслями: он так … неодобрительно на меня смотрел. Он так многозначительно молчал… И если бы не вы, я бы не смогла сказать ничего дельного.
- О, нет, Катенька. Вы боец! Вы собрались бы с силами в любом случае… Я видел вас в экстремальных ситуациях.
- Это другое. Про это мне, наверное, и надо будет вам рассказать: про мою реакцию на Андрея и к чему такая реакция может привести.
- О, это же самое ценное – наши реакции на этот мир. Жизнь души… возможно бессмертной.
Они опять посмотрели друг на друга долгим грустным взглядом.
- Иииии… я стала работать. Сам Павка Корчагин позавидовал бы моему энтузиазму, тому вдохновению, с которым я трудилась тогда. Иногда я занималась делами Зималетто по 18 часов в сутки, забывая поесть… И, при этом, я почти не чувствовала усталости. Вроде бы должен был наблюдаться хронический недосып, но даже его не ощущалось: стоило прозвонить будильнику, как в сонное сознание проникала мысль об… Андрее, о том, что я могу сделать для него, как сон испарялся, и я вскакивала бодрая и готовая идти и работать, работать… Я была счастлива тогда, несмотря на многие трудности, даже неприятности. Я помню это ощущение: ты не идешь, ты летишь на работу потому, что там ты увидишь его. У меня почти останавливалось сердце каждый раз, когда я слышала сквозь закрытую дверь своей каморки, что он входит в кабинет. Мне приходилось прикладывать усилия, чтобы реагировать адекватно, когда он разговаривал со мной. Вы можете себе это представить, понять?
- Да, Катенька, я могу. Я очень хорошо могу себе это представить.
- Павел Олегович, мне бы хотелось, чтобы вы понимали, для меня это очень важно: я не преувеличиваю, не приукрашиваю рассказывая. Наоборот. Словами не передать, тех ощущений… Когда начинает кружится голова только от того, что ты вдохнула запах его пиджака, когда ты готова умереть прямо здесь и сейчас от счастья, что он улыбнулся тебе. На его голос я шла как бандерлоги на зов Каа. Это была какая-то тяжелая болезнь, постоянная горячка, стресс со знаком плюс, сумасшествие. И это все на фоне жесткого неприятия со стороны многих, с кем мне нужно было работать. Может быть, еще поэтому каждое доброе слово Андрея, его благодарность, воспринимались мною так остро. Мне казалось, что он один смог оценить меня как личность, не обращая внимания на мою внешность. Я готова была если не на все, то на многое, чтобы услышать от него простое «спасибо». Нет, разве это можно рассказать? Ты видишь только одного человека, ты слышишь только его, ты дышишь только для него, ты думаешь только о нем, ты делаешь все, чтобы ему было хорошо! И при этом нужно скрыть от всех это твое помешательство. Представить все, что делаешь – эти переработки, ночные отчеты, привлечение Коли: перед родителями, подругами, да перед всеми – только как производственную необходимость. Самая большая трудность для меня в тот момент заключалась в том, что приходилось обманывать и притворяться. Это претило мне, но я не знала, как обойтись без этого. Никто не должен был узнать про мои чувства. Но, я плохая актриса. Подруги заподозрили, что я влюблена, и даже назвали имя… Пришлось сказать, что у меня есть жених. Коля. Конечно, Коля – моя палочка-выручалочка… - Катя улыбнулась воспоминанию, как совсем недавно они ходили с Зорькиным на обед, и он дурачился, как в старые добрые времена, хотя теперь был совсем не похож на себя прежнего.
Павел слушал Катю внимательно, почти зачарованно. Не торопил, когда она делала паузы, просто кивал молча. А Катя вдруг поняла, что ей самой для чего-то необходимо все рассказать ему, этому чуткому, благодарному слушателю. Она говорила так, словно открылись шлюзы, и воспоминания хлынули свободным потоком.
- Еще труднее было постоянно гасить взгляд – мне казалось, что когда я смотрю на Андрея, из моих глаз исходит видимое свечение, унимать дрожь в голосе, руках, коленках и грохот сердцебиения, когда говоришь с ним, когда просто стоишь рядом… Но, с другой стороны, мне было легко: я ни на что не надеялась, и была благодарна за то, что имела каждую секунду, каждую минуту. Оказалось, что не так уж страшно совершенно точно знать, что твоя любовь должна умереть вместе с тобой. Что она – как слепой ребенок – уже родилась безответной. Я поставила себе цель: стать лучшим помощником Президента. Чтобы Президент никогда не захотел заменить своего помощника на другого. Моя каморка была для меня в то время оазисом счастья посреди океана невзгод. Да, именно так. Мне было там уютно, тепло, и совсем не темно, не душно, не тесно, как считала Юлиана… Как я испугалась, когда она пыталась заставить Андрея переселить меня в большой и чистый кабинет…
- Он не захотел?
- Я не захотела, а он не слишком настаивал. Ему тоже было так удобнее.
- Эгоист.
Катя подняла на Павла глаза. Ему стало не по себе, когда он заглянул в эти, вдруг ставшие бездонными омуты.
- Эгоист. Да. И не только. И более того. Но я и за это ему благодарна.
- Катенька… - Павел протянул руку и сжал, словно утешая, ее пальцы.
- Все хорошо, Павел Олегович. Просто так отчетливо вспомнилось. Даже сердце заныло. Но это ничего. Правда. Эта любовь давала мне такие силы! Я совершала немыслимые для себя подвиги, потому, что они нужны были Андрею. Врывалась на футбольное поле во время игры, чтобы подписать горящие документы, прятала Андрея в своем шкафу от папы – ну, вы помните, Андрей недавно вспоминал эту историю, бесстрашно вела переговоры с мастодонтами бизнеса, даже противостояла Кире один на один… Это, пожалуй, было самое трудное. Она все время хотела меня завербовать, напугать, пыталась шантажировать, угрожала. А мне было ее жаль. С самого начала, потому что я точно знала: он ее не любит, а она его – да. И часто, когда я прикрывала похождения Андрея, я отчасти берегла и ее нервы, а не только была верной защитницей своего президента…
- Вы прикрывали похождения Андрея? - Павел слегка нахмурился.
- Да. Неприглядно звучит? Я знаю. Но если уж ты решила стать ангелом-хранителем для кого-то, то станешь вытаскивать его отовсюду: финансовые проблемы ли, личные… Да и не размышляла я почти, не взвешивала, что хорошо, что плохо в критический момент. Критерий был один: что хорошо Андрею, то и надо сделать. Вдохновение снисходило моментально, у меня получалось проходить по такому тонкому лезвию между подозрениями Киры, истеричными моделями, забытыми телефонами и прочими обстоятельствами и не упасть, что самой потом становилось удивительно – как я смогла? И только позже приходило что-то похожее на раскаяние, самоосуждение, я решала, что в следующий раз постараюсь избежать подобной ситуации. Но как только возникала проблема, и он смотрел на меня как на единственного человека, способного помочь, я забывала обо всем! И я была безумно счастлива: быть ему опорой, поддержкой, защитой. Я молилась только о том, чтобы никто не догадался о моей любви, чтобы не выдать себя, чтобы суметь удержать ее в себе. Помните как в «Цветах запоздалых» героиня приходит к своему любимому и внезапно признается ему: «Я люблю вас, доктор!»? Я так боялась, что такие слова могут сорваться с моих губ, когда я совсем перестану себя контролировать. Иногда, когда мы работали наедине, я чуть ли не рукой зажимала себе рот – признание всегда было слишком близко. Становилось легче, когда я писала о своих мыслях и чувствах в дневнике. Но, не надолго.
- Катя, а почему вы были так уверены, что Андрей не ответит вам? Почему вы скрывали – я понимаю. У него была невеста, а вы очень порядочный человек.
- Порядочный. – Катя усмехнулась. – Ну, да. Я пришла в Зималетто с очень правильными установками. Помните это высказывание Канта про "Звездное небо над нами и нравственный закон внутри нас"? Мне казалось, что это про меня. В смысле, что мой нравственный закон крепок, устойчив, непоколебим. Что он есть у меня! Как же глупо было так думать! Пока ты не узнал искушений, что ты знаешь о себе? Я чуть не взяла взятку, я делала липовые отчеты, я обманывала родителей, вас, подруг, да всех!!! Причем долгое время, одна неправда влекла за собой другую. Я… - Катя страдальчески повела головой. Павел был поражен: срок давности давно истек, а Катя все еще испытывает чувство вины за то, о чем все давно позабыли.
- Все мои принципы летели в тартарары, когда вопрос вставал ребром: принципы или одобрение Андрея, принципы или его доверие, принципы или все же надежда на то, что он…

- Так все-таки, почему, Катя, вы не допускали мысли, что он может вас полюбить? Ведь, это же произошло?
- Знаете, Павел Олегович, я до сих пор суеверно боюсь об этом не только говорить, даже думать… А что касается вашего вопроса, то, наверное, я тогда настолько не любила сама себя, что представить, что кто-то мог бы меня полюбить, да не кто-то, а он - ОН! - это было невозможно.
- Вы так произносите это «Он», как будто с религиозным подтекстом. – Павел был серьезен.
Катя засмеялась. Ее смех был легким, веселым, но все же в нем слышались истерические нотки.
- Вы правы, - все еще смеясь, сказала Катя. – Аbsolutely! Так оно и было! Я, наверное, слишком углубилась в воспоминания. Вас еще не утомил мой рассказ? Все эти девчачьи эмоции?
- Нет, Катенька. Ваша история завораживает. Я чувствую, что даже сейчас, когда вы всего лишь вспоминаете это, от вас идет такая мощная энергия, что я забываю… обо всем. Неужели Андрей ничего не замечал? Еще виски?

_________________
Не пытайся переделывать других - бесперспективное и глупое занятие! Лепи себя - и ты не пожалеешь о потраченном времени! (я так думаю)


Вернуться к началу
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 13 окт 2019, 22:36 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 05 июн 2017, 15:12
Сообщения: 1100
Глава 4.
Бармен удалился.
- Если я выпью слишком много, могу вам разболтать лишнего.
- О, Катенька, не беспокойтесь! Что значит – лишнего? Давайте представим, что мне прописана шокотерапия. Чем сильнее шок, тем лучше результат. Главное, чтобы вы потом не стали расстраиваться сами. Что вы можете сказать такого о себе, чтобы я перестал вас уважать? Если я знаю вас уже больше десятка лет и все, что вы делали, оказалось благотворным? Даже те пресловутые липовые отчеты? А Андрей… Вы боитесь, что я стану осуждать его еще больше? Ну, во-первых, это дела давно минувших дней, а во-вторых, мне хотелось бы любить его таким, какой он есть. А я даже не знаю, какой он. Какой, Катя?
- Я не знаю, какой он. Я могу вам рассказать только о том, каким я его видела тогда, каким сейчас.
- Расскажите. Смотреть на мир вашими глазами – одно удовольствие. А уж на собственного сына…
Они улыбнулись друг другу заговорщицкими улыбками.
- Только не смейтесь. Я относилась к нему, как к полубогу.
- Успокаивает приставка «полу» - закатив глаза, иронизировал Павел.
- Ну, что ж, так оно и было. И дело не только и не столько во внешности. Хотя… мне и сейчас кажется, что я не встречала более совершенного… эээээ….
- Экземпляра?
- Да! Его глаза… Волосы… Губы…. Руки…. – Катя нежно улыбалась, перебирая в памяти черты мужа.
- Вы забыли нос и ноги.
- Хорошо, оставим это! – Катя сделала вид, что настроена решительно.
- Нет, почему же! Давайте проведем полную ревизию.
Катя смеялась в голос. Павел был крайне доволен, что смог рассмешить ее, а то ему показалось, что воспоминания затягивали Катю в какую-то черную дыру.
- Нет, правда, Павел Олегович. Вам никогда не понять, каким я его видела. Он был прекрасен. Блистателен. Великолепен. Весь. В нем было совершенно все: голос, запах, манера двигаться, говорить, смотреть. Несравненный. Лучший. Единственный. – Катя говорила серьезно.
- Хорошо, хорошо. Но все-таки «полубог» - это слишком…
- Вовсе нет. Если представить, кем ощущала я себя и кем видела его. С точки зрения самооценочной иерархии – так и было. А еще однажды я выскочила поздно вечером из каморки и увидела его раздетым по пояс. У окна. При свете уличных огней. Поверьте, в моем сознании именно так выглядели греческие боги. Я потом часто вызывала в своем воображении эту картинку, хотя мне полагалось бы ее отгонять…
- Не понял… он был раздетым в кабинете? С какой стати?
- Все, больше не буду рассказывать, - слегка захмелевшая Катя всегда была смелее себя трезвой. – Вы слишком строги к моему мужу. Не стану его подставлять.
- Хотя, я, наверное, могу догадаться. – Павел выстраивал логическую цепочку. – Вы его прикрывали, значит, могли что-то видеть, значит, он прямо на работе с…
- В тот раз он был с Кирой, кстати. Ничего такого.
- В тот раз – с Кирой. Все ясно. Ну и ну!
- Павел Олегович, будьте снисходительны! И… не завидуйте полубогам!
Теперь уже смеялся Павел. С одной стороны, ему было смешно, что Катя могла предположить в нем зависть такой природы, с другой – что она была права.
- Ведь дело не только во внешности Андрея. Нет, не так. Совсем не в ней дело. Вряд ли меня могла так сильно и так крепко зацепить одна лишь оболочка. Он держался, вел себя – в моем понимании – как существо высшего порядка. Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку: вот никуда не уйти от сравнения с греческими богами! Андрей представлялся мне восхитительно беззаботным! Я знаю, что вы скажете на это. Но ведь вы просили рассказать о моем видении. И мне, которая относилась ко всему в этом мире с ответственностью, подобной кандалам на ногах, казалось, что вот так уметь жить – легко, царственно легко - это недоступное простым смертным умение. Он был смел в своих устремлениях, он словно был выше проблем и трудностей, он не брал их в расчет не потому, что был недальновиден, а просто потому, что они не стоили его внимания… Он перепрыгивал через проблемы с такой же легкостью, как через свой стол! А эта его уверенность в том, что он может уговорить кого угодно, очаровать любого? Разве это не особый дар? Сколько раз я наблюдала его в действии! Со стороны все было так просто и так загадочно одновременно: несколько слов, особый взгляд, взмах руками – и собеседник «обработан». Особенно, если это женщина… Помните, как говорила Тося из «Девчат» - «и сами складываются в штабеля». До встречи с Андреем я думала, что это образное выражение. А про себя я понимала: я лишь один из множества разнообразных мотыльков, которые попали в зону действия этого поражающего огня. Причем самый маленький, самый невзрачный, по сравнению с другими – прекрасными бабочками, мотылек…
- Катя! Ну, как вы можете так говорить о себе? Неужели вы не осознавали, что как личность вы на голову выше Андрюшки? Вы умнее, глубже, благороднее, тоньше, чище… Вы уникальны!
- Павел Олегович! Ну, услышьте себя! Что все это значило бы, даже если бы я и осознавала это, по сравнению с тем, что излучал Андрей? Если уж на то пошло, мы сейчас с вами говорим о разных религиях: греческим богам вовсе не были присущи ум, глубина, благородство… Но им поклонялись! Андрей наделен даром внушать к себе любовь. Я как-то услышала высказывание Челентано: «Просто я люблю, когда меня любят. Ну, очень мне это нравится. Вообще всем рекомендую – любить только меня» - кажется, он так сказал, может, не дословно… Вы понимаете, о чем я? Вот об этой уверенности, что тебя все должны любить. Разве это не потрясающе?
- Наверное. И что, вы совсем не видели его недостатков?
- Почему же? Возможно, я знала о них гораздо больше, чем другие. Я видела, как виртуозно он врет, я удивлялась, с какой легкостью он манипулирует людьми, как мало его занимают вопросы морали, я на себе постоянно испытывала его несдержанность – он страшно кричал на меня частенько, он был непоследователен в решениях, вспыльчив, иногда груб, забывчив, невнимателен, беспринципен, упрям…
- О! Вот здесь я узнаю свое чадо. И все это не смущало вас? Не…отпугивало?
- В том-то и дело, что нет. Он мне нравился таким. Нравился весь. Я моментально прощала ему все, что касалось меня. Я оправдывала сама перед собой все недостойное, что он делал по отношению к другим. Я переступала ради него через собственные принципы, ломала себя, страдала, когда нужно было обманывать, но все равно обманывала, я забывала, что есть я, сосредоточившись только на том, что есть он и его мечты… Вот она какая, эта любовь…. Оно вам надо? – Катя грустно улыбнулась.
- Но вы были счастливы тогда? Одно воспоминание об этом времени, Катя, привело вас в состояние эйфории. Как же вы жили со всем этим?
- Как жила? Как на качелях… То счастлива – безмерно, то глубоко несчастна. Он со мной рядом, я чувствую его тепло, когда он склонился надо мной, всматриваясь в экран монитора – и кажется, что больше ничего не нужно… Наступает два выходных, и кажется, что я не переживу это ужасное безвременье. На субботу с воскресеньем мне хотелось впасть в анабиоз, чтобы они прошли незаметно. Я старалась спать как можно дольше – не спалось. Я брала с собой домой документы, и это помогало мне дожить до понедельника. В то время я читала очень много стихов… Весь Серебряный век и не только. Любовная лирика. Тогда я поняла, что не суждено до конца понять строк о любви тому, кто не любил. Ведь я и раньше их читала, и думала, что понимала, но все казалось слегка чрезмерным, высокопарным, преувеличенным… а теперь каждая строчка дышала правдой, и не было ни в чем преувеличения… «Евгений Онегин» открылся мне совсем в ином свете… Этот роман оказался таким живым, таким современным! Я, как Татьяна, все рисовала на стекле заветный вензель «А» да «Ж»… И письмо ее вертелось в голове, словно я сама его написала… «Ты чуть вошел, я вмиг узнала, вся обомлела, запылала и в мыслях молвила: вот он!», «Рассудок мой изнемогает, и молча гибнуть я должна»… Я завидовала ее смелости. Я должна была молчать, потому, что знала: мое признание, впрочем, так же как и Татьянино, ни к чему хорошему не приведет. Только все испортит.
- А было, что портить?
- Конечно! Я таки стала лучшим помощником президента. Моего президента! Он оценил мою преданность, честность, верность, профессионализм, в конце концов… Он доверил мне все свои тайны, он не мог обходиться без меня, он почти по-дружески общался со мной, а когда был особенно рад и благодарен – почти по-братски.
- В каком смысле?
- Нуууу… Он мог подхватить меня руками и покружить по комнате или вдруг внезапно радостно обнять. Как сестру, как лучшего друга женского пола… Подвезти на машине домой, даже утешить, когда я реву…
- Потому, что обидел? – Павел очень болезненно переживал те моменты ее рассказа, которые касались ее огорчений.
- Нет, потому, что повысил в звании. – Катя засмеялась. – Когда он меня обижал, я не плакала. А когда хвалил или благодарил, мне было трудно сдержать слезы. Это было слишком для меня. Слишком.
- Это когда он вам сказал, что вы будете выполнять функции финансового директора? Да, это могло вас поразить.
- Нет, когда он сказал, что я буду его помощником, а не секретарем. А про финансового директора мы с вами узнали одновременно. Помните? Вы, кстати тогда, Павел Олегович, почему-то поддержали Андрея. А все были против.
- Да. Я тогда поддержал не Андрея, а вас.
- Вы же тогда меня совсем еще не знали?
- Интересно, что как раз за несколько дней до этого события я встречался с директором банка «Ллойд Моррис» по личным вопросам. А он вдруг стал расспрашивать про вас. Ну, я сказал, что вы прекрасно зарекомендовали себя как секретарь… А он вдруг словно оскорбился за вас. «Все еще секретарь? Да Катерина такая золотая голова, да у нее семь пядей во лбу, да ей полком командовать, да она мыслит масштабнее любого мужчины… Почему женщин зажимают? Почему если девушка честная и умная, если не через постель, то никак ей не продвинуться?» - в общем, он меня как-то даже поразил своими высказываниями. А тут эта ситуация возникла. И вижу я, что Андрей как раз и дает вам развернуться как специалисту, и не видел я, что было в этом что-то личное. Думаю: «Ай, да Андрюша! Разглядел!» Похвалил его мысленно и решил не отставать, так сказать, от прогрессивных мужчин моего времени. Дать дорогу молодым, умным, женственным…
- Надо же, как все тесно переплетено в жизни.
- Ах, Катенька! Сдается мне, что вы до сих пор не знаете про себя главного.
Катя вопросительно посмотрела на свекра.
- Это вы по-настоящему прекрасны. Вы – единственная в своем роде. Уникальная. Неподражаемая. Чудесная. Цельная. Светлая. Неповторимая.
- Павел Олегович! Не говорите так, мне хочется плакать!
- О, я вижу, что мне сейчас повезет, почти как Андрюшке! Я буду вас утешать и утирать ваши слезы! У меня есть прекрасный чистый платок.
Катя засмеялась, но слезы все-таки выступили на глазах.
- А у него не было. Только тряпочка для протирания пыли. И он совсем не так восхищенно отнесся к этой миссии. Скорее был раздражен и сердит, что я плачу. Мне кажется, что женские слезы его вообще пугают, а уж когда рыдала я… это было, наверное, совсем страшно.
- Почему же?
- Потому, что я была страшна…

_________________
Не пытайся переделывать других - бесперспективное и глупое занятие! Лепи себя - и ты не пожалеешь о потраченном времени! (я так думаю)


Вернуться к началу
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 13 окт 2019, 22:36 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 05 июн 2017, 15:12
Сообщения: 1100
Девочки, страшно хочется поделиться наблюдением. Как автору. Вы плавали когда-нибудь в океане? Это жутковато. Потому, что океан затягивает. Вот реально: вроде и берег недалеко, и плавать ты хорошо умеешь, а понимаешь - сил выплыть на сушу не хватает - тебя уносит все дальше и дальше. Вот так и с этим фиком оказалось: я думала, что как раз в 4-5 глав уложусь. А теперь вижу - зятягивает, не сравнить с миниатюрой, которая как озеро лесное - будь ты хоть на самой середине - до берега несколько гребков. Здесь же герои все говорят и говорят, и столько всего несказанного! :)
Это просто наблюдения и ощущения, они ничего не означают. Будем выплывать.

Глава 5

Павел тяжело вздохнул. Что означал его вздох? Что, Катя говорит правду или совершенно не права? Что он хотел бы ее разуверить в сказанном, но ему не очень хочется лукавить? Или что ему жаль, что даже в прошедшем времени она употребляет такие определения по отношению к себе?

- Я никогда так не думал.

- Павел Олегович! Мы же решили с вами говорить начистоту.

- Катя, это правда! – он был слегка возмущен. – Меня вообще потрясает ваше отношение к себе. Отчасти я осознаю, что не вы в этом виноваты, это врожденное или воспитанное – не понятно, ведь ваши родители очень любят вас. Откуда что берется? Я не могу себе объяснить. Но про себя-то я точно знаю: при первой же встрече с вами я подумал: какая необычная девушка! А когда вы заговорили, я был просто потрясен, и потом всегда смотрел на вас с восхищением.

- Но вы же сейчас опять говорите не о внешности!

- Катя, я понимаю, да. Но для меня эти вещи трудноотделимые. Для меня внешность имеет какое-то значение только в самый первый момент, а потом уже – практически никакого. Но слово «страшна» уж точно никак не подходит. Оно меня возмущает до глубины души.

- Хорошо. Хорошо! Но я-то смотрела на себя совсем иначе. И долгое время мне было даже спокойнее в моем образе, он как неудобный скафандр: мучительно, но безопасно. Но потом мне, конечно, очень захотелось стать красивее. Хоть немного. Но я столкнулась с какой-то совершенно неразрешимой для себя проблемой: я не знала, как это сделать. Понимаете? План развития компании на десять лет вперед – легко, а выбрать себе более современную одежду – невозможно. И не знаешь, что сделать с волосами, например. Эта область оказалась, как неизведанная планета для меня – что ни шаг, то провал в какой-нибудь кратер. Я знала, как быть аккуратной, чистоплотной, а как красивой, стильной – нет. И главное, оказалось, что к этому у меня совсем нет таланта. Несколько первых попыток измениться оказались настолько неудачными, что уверенность в невозможности стать красивее только укрепилась. И вот я совсем смирилась с мыслью, что останусь навсегда одна - кому я нужная такая... А тем более Андрею. Представить же, что со мной рядом может оказаться кто-то другой, не Андрей – было сродни вероотступничеству. Нет, не так. Было невыносимо это представлять. Я убедила себя в том, что, как сказано в одном замечательном произведении: «В одиночестве нет ничего кошмарного. Можно питаться природой, наукой и искусством»[1]. И даже немного удивлялась, почему это подчас люди соглашаются быть лишь бы с кем, только бы не остаться одним. Я и сейчас этого не понимаю…

- Катенька, это потому, что у вас очень богатый внутренний мир, вы, по большому счету самодостаточный человек. Чтобы питаться наукой и искусством, нужен специальный орган, или даже несколько: интеллект, одухотворенность, воображение. У очень многих людей этих органов нет или они недоразвиты. Поэтому им необходимо питаться чужими эмоциями, чужой энергией, сплетнями. Это примитивная, неочищенная энергия, ее все равно от кого получать. Вы же из разряда тех немногих, кому нужна чистая энергия. Которая и таится в произведениях великих мастеров, музыке, полотнах, книгах, самой природе.

- Может быть, Павел Олегович. И все же…

- И все же вы мечтали, чтобы Андрей…

- Да. Я мечтала, чтобы Андрей увидел во мне не только помощника, финансового директора и верную соратницу. Но это были мечты из области «Покорить Аконкагуа» или «Донырнуть до дна Марианской впадины». Ведь я же видела, какие женщины нравятся Андрею. Мне кажется, что я могла бы составить список отличительных черт его избранниц… В этом списке не было бы ни одной черты, свойственной мне. Даже если бы меня вдруг приукрасил какой-нибудь талантливейший стилист. Можно сказать, что я была полной противоположностью тому, что он всегда выбирал. Поэтому когда вдруг он резко изменил свое отношение ко мне…

Катя опять надолго замолчала, как будто пыталась нащупать ту точку, с которой стоит сделать отсчет новой части рассказа.

- Катенька, вы не устали?

- Нет, только немного кружится голова. Я не могла себе представить, что все это так надежно хранится где-то в глубинах памяти. А сейчас я вспоминаю, словно это было совсем недавно, а не – страшно подумать – больше десяти лет назад! Почти одиннадцать. А вы, вы сами не устали?

- Что вы, Катюша. Мне давно уже не было так… хорошо. И, честно говоря, энергией, которая исходит от вас сейчас можно подпитывать электромобили, а уж я вообще чувствую себя попавшим в мощное энергетическое поле.

Катя опять засмеялась. Негромко, серебристо, как умела она одна.

- Катя, я почти не шучу. – Сказал Павел, садясь поудобнее. – Вы действительно светитесь.

- А я верю вам! И знаете почему? Потому, что еще тогда заметила такую вещь: если на совещании между нами с Андреем кто-то садился, то через какое-то время этот кто-то начинал потирать свою руку, плечо, обращенное ко мне. Как будто его жгло. Конечно, это звучит фантастически, но для меня это объясняется легко: во мне бушевала такая эмоциональная буря, что это не могло не проявляться на физическом уровне, иначе я испепелилась бы на месте. А энергия всегда была направлена в сторону Андрея… Вот человека, попавшего в «зону радиоактивности» и облучало. Безумно звучит?

- Совсем нет. Но вот что странно: другие люди все это чувствовали, а Андрей нет?

- Ну, другие люди тоже разные. Кто-то был более чувствителен, кто-то совсем ничего не ощущал. Вот Ромка оказался самым чутким. Урядов тоже ежился, помню…

- Роман? Я не думал, что Роман …

Катя усмехнулась.

- Никто не думал. Мы часто видим только ту сторону характера человека, которую он нам показывает. Или ту, которую способны увидеть мы – все же всегда по себе судят о других. Ромка первый заметил, что творилось со мной. И долгое время он один знал об этом. Ну, в смысле, он сразу сообщил о своем открытии Андрею, но тот ему не верил, не хотел верить. Кстати, мы с Ромкой это обсуждали как-то уже после свадьбы. Хорошо поговорили.

- Меня потрясает, Катенька, как вы нашли общий язык с Романом. Я видел, как он с вами говорил на каком-то семейном торжестве, не помню, что мы там отмечали. Мне кажется, что только к вам он относится с таким уважением, замешанном на удивлении, что ли. Он говорит с вами легко и весело, как со всеми, и в то же время осторожно. Смотрит на вас изучающе, как будто каждый раз не узнает…

Павел увлекся и не сразу заметил внимательный Катин взгляд. Очнулся, вернул на лицо прежнее заинтересованное выражение.

- Ромка на самом деле хороший. Но подружилась я с ним только для Андрея. Сначала. Мне было невыносимо думать, что из-за меня Андрей потерял единственного друга. А потом уже все было легко. Ты либо принимаешь человека со всеми его особенностями, либо нет. Ромка – это Ромка. Но мы к нему еще вернемся.

- Катюш, может быть, пойдем, пройдемся?

- Давайте. Мне все равно, Павел Олегович, как вам хочется.

- Мне хочется, чтобы вы рассказывали, не прерываясь. Я не слишком требователен, настойчив, бестактен?

- Нет, вовсе нет! «Желаете поговорить об этом? – Да, желаю». Не понимаю, почему мне сейчас вдруг стало так важно все вам рассказать?

- Может быть, потому, что мне очень важно от вас это услышать? Или это три порции виски-кола.

Они смеялись, идя по набережной. Павел вел Катю какими-то своими маршрутами, но окружающая действительность не могла вклиниться в плотную череду воспоминаний. Собеседники находились в холодной Москве десятилетней давности…

[1] Амалия, «Капля солнца на стекле»

_________________
Не пытайся переделывать других - бесперспективное и глупое занятие! Лепи себя - и ты не пожалеешь о потраченном времени! (я так думаю)


Вернуться к началу
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 13 окт 2019, 22:37 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 05 июн 2017, 15:12
Сообщения: 1100
Итак, в жесточайших условиях отпуска, без нормального интернета и родной клавиатуры родилась следующая глава.


Глава 6

- Ну, финансово-техническую сторону вопроса вы знаете хорошо. Помню, как вы доскона­льно все выспрашивали у Андрея про тот провал с тканями, про неудавшуюся коллекц­ию, про то, кому в голову пришло создать подставную компанию, как нам удалось вз­ять кредиты …

- Да, мне был крайне интересен этот вопр­ос: как, почему, из-­за чего… Надо сказат­ь, что это еще тот производственно-управ­ленческий триллер. Хорошо то, что хорошо кончается. Слушая ваши с Андреем объясн­ения, я даже тогда, когда Зималетто уже было не только вне опасности, но процвет­ало, ужасался тому, в какой ситуации ока­залась компания.

- Павел Олегович, пр­остите меня за то, что я сейчас скажу. Но мы же решили говор­ить откровенно?

- Да, Катенька, гово­рите.

- Вы ужасались тому, в какой ситуации ок­азалась компания. Я вас понимаю. Но вам не пришло в голову представить, в какой ситуации ока­зался Андрей. Ни тогда, ни сейчас... И в эт­ом я вас понять не могу. Зато знаю, что вы скажете: он сам был во всем виноват…

Павел надолго задума­лся. Кате было неуют­но. Испортить все вс­егда очень просто. Одним словом…

- Павел Олегович, вы обиделись?

- Катя! Нет, ни в коем сл­учае! Спасибо вам. Вы абсолютно пра­вы. До меня только сейчас дошло – ведь да, я думал только о компании. Я видел, что с Андреем творит­ся что-то, ведь нель­зя сказать, что я не­внимателен к людям. Но не придавал этому большого значения или объяснял себе это как-то поверхностно. Помогите мне хотя бы теперь перес­тупить через мое при­вычное отношение к Андрею. Мне кажется, я чего-­то не могу понять, уловить…

- Давайте сядем на лавочку. Мне так легче сосредоточиться. Я вам объясню, конечн­о. Вот представьте: вы – Андрей.

- Прекрасный полубог, на которого с незе­мной любовью взирает девушка, прилетевшая с загадочной звезд­ы? Сейчас попробую.

- Нет, в данный момент вам ну­жно представить его в другой ипостаси. Вашего сына. Это совс­ем не так весело и легко, как быть полуб­огом.

Катя посмотрела на свекра с осторожность­ю. Но он вернул ей спокойный, веселый вз­гляд.

- Вот тебе отец дове­рил-таки компанию. Причем с оговорками, что «ты можешь не сп­равиться», «не зарыв­айся», «это не навсе­гда», «посмотрим-пос­мотрим, как ты повед­ешь дела», «может бы­ть, лучше Сашке ее отдать». Да? А для вас, если вы Андрей – это мечта всей жизни. Он ведь шел к ней, стремил­ся, работал над этим. Разве нет? И вот она почти в ру­ках, ваша мечта. Это вдохновляет, но пьянит. Андрей … он же вулкан! Он не умеет действовать постепенно, выжидать, ему нужно все и ср­азу. Ну и опыта упра­вления, ведения дел нет. Зато есть опыт общения с отцом: нап­ортачишь – и потеряе­шь последнее доверие, получишь холодный, жесткий взгляд в на­граду. Отец не скажет тебе: ничего, ниче­го, все ошибаются, давай вместе выплыват­ь, я тоже ошибался. Он скажет: ты ошибся, потому что ты легк­омыслен, упрям, слиш­ком самоуверен, горя­ч… Я тебя предупрежд­ал…

Павел сидел молча, глядя в пространство перед собой каким-то застывшим взором. Но Катя решила продол­жать.

- Но у вас, у тебя, Андрея, есть мно­го идей, есть желание работать, где-то в глубине души, ты зн­аешь, что ты прав, действуя нестандартно. Надо выходить на новый уровень, иначе стагнация, надо риск­нуть. И еще ты знаеш­ь, что твой соперник – Сашка – крайне далек от эт­ого бизнеса, но он будет следить за тобо­й, мешать и радовать­ся твоим неудачам. Здоровая мужская конк­уренция. Разве нет? Вы попытайтесь, попы­тайтесь встать на ме­сто Андрея в тот мом­ент. Это не так слож­но, на самом деле. Сейчас я вам нарисую картинку. Вроде все неплохо сначала. Так, падают с вершины какие-то камни – то плечо заденут, то ног­у. А потом начинается обвал, лавина. Кол­лекция проваливается, ткани арестовывают. Огромные деньги по­теряны, новую коллекцию шить не из чего, станки уже закуплены, процесс реформ ост­ановить нельзя, а ко­мпания с этими рефор­мами, как корабль с новыми парусами, кот­орые не успели поста­вить, раскрыть – как там это называется – идет ко дну. И ты мечешься, пытаясь все исправить, приклад­ываешь какие-то немы­слимые усилия, а все словно против тебя… Мы с вами уже обсуж­дали это, помните? Он не мог вам сказать, просто не мог! Пот­ому что его начинания никто не стал бы продолжать, все рефор­мы зарубили бы на ко­рню, и неизвестно, чем бы для компании это кончилось. И дело не только в том, что ему было страшно сказать обо всем вам или признать перед всеми, что он не смог, не справился. Дело было в том, что он знал, что прав, а ему никто не верит, знал, что он может вывести кор­абль из бури, что ему просто нужно капел­ьку везения – и все будет отлично. Ему не хватило чуть удачи, чуть-чуть времени, чуть-чуть опыта и чуть-чуть вашего дове­рия, поддержки. Разве нет?

Павел все молчал.

- Компанию нужно спа­сать, еще немного и будет поздно. Вы, то есть Андрей, принимаете страшное по своей отв­етственности решение – создаете подставн­ую компанию. Мне все­гда было горько, что никто не оценил его смелости, решительности, смекалки, коммерческой грамотности, в конце концов, авантюрной, но грамотности! Все увидели за этим толь­ко желание скрыть св­ои промашки, а не последнюю, отчаянную попытку сохр­анить для семьи ее достояние. Да, он сам зашел в этот тупик, но и сам из него вы­бирался. Не каждый смог бы так поступить, многие испугались бы. То, что вы назыв­аете в Андрее упрямс­твом, я бы назвала упорством. Если он бо­рется, то до конца. Он не сдается до пос­леднего… Это такая гладиаторская степень мужественности… Лад­но, подставная компа­ния создана, и она в руках чужого челове­ка. Если кто узнает – не обрадуется. Не поймет, осудит, закл­юет, ужаснется. А ве­дь узнать могут случ­айно… или нарочно. Но это шанс, это отср­очка, дающая надежду! Но надо как-то продержаться все это время и обманывать, обманывать, обманы­вать всех и вся. Выкручиваться, отсчитывая каждую минуту...

Павел закрыл глаза.

- Это было описание обстановки. А сейчас состояние Андрея. Ваше состояние, если вы вжились в роль. Вы почти не спите, за­бываете поесть, вас постоянно дергают кр­едиторы, Милко истер­ит, вам звонят родит­ели и задают неудобн­ые вопросы, периодич­ески заходит Саша, и намекает на какие-то свои источники, ко­торые говорят о том, что в компании все не слишком гладко, намекает, что хочет забрать свою долю - а это, сами понимаете - невозможно, нужно выплачивать зар­плату, закупать фурн­итуру, устраивать по­каз, а денег нет, а продажи растут не так быстро, как хотело­сь бы, надо подготав­ливать отчет, липовы­й, представлять его… Да это все еще бы ничего. Но стресс, по­стоянный страх, что ничего не получится, что случится еще что-то непредвиденное, что все раскроется раньше необходимого времени, что… компа­ния все же …уйдет из семьи. И не только это. То есть, это по­ловина всех несчасти­й. Еще личные проблемы. Кира… и не только.

Теперь замолчала Кат­я.

- Я помню, я, конечн­о, заметил, как он похудел, каким лихора­дочным огнем горели его глаза перед тем советом, как он был взвинчен, натянут как струна. Но я объяс­нил себе это не уста­лостью от работы, и уж, конечно, я и пре­дполагать не мог, что в компании все так … запущено. Мне тогда подумало­сь, что у Андрея как­ие-то серьезные личн­ые проблемы.

- Вы были правы. А почему вы так решили?

- По совокупности на­блюдений. Я начал за­мечать тревожные сим­птомы еще в новогодн­ие праздники в Лондо­не, а когда приехал в Москву, то не мог не заметить, что Анд­рей просто физически страдал от разговор­ов о свадьбе. И… еще кое что…

- Что?

_________________
Не пытайся переделывать других - бесперспективное и глупое занятие! Лепи себя - и ты не пожалеешь о потраченном времени! (я так думаю)


Вернуться к началу
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 13 окт 2019, 22:38 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 05 июн 2017, 15:12
Сообщения: 1100
Глава 7.
Павел повернулся лицом к Кате. Посмотрел на нее долгим задумчивым взглядом, словно решаясь на что-то.
- Я заметил, как он смотрел на вас.
Они глядят в глаза друг другу, Катя первая отворачивается.
- Как?
- Совсем не так как раньше. Раньше его взгляд скользил по вам, не задерживаясь, в нем можно было прочесть гордость, благодарность, какие-то собственнические оттенки, но не более того. Теперь же он постоянно провожал вас глазами, словно боялся упустить из поля зрения. В его, обращенных на вас глазах, сквозила не то ревность, не то тоска, не то страх, но что-то такое тяжелое и мрачное, что я не мог придумать этому никакого объяснения. Он не был способен сосредоточиться ни на чем, если вы были рядом или говорили с кем-то другим. Вы сказали, Катенька, что вы плохая актриса? Вы Комиссаржевская по сравнению с Андреем. Я попытался предложить ему поговорить «об этом». Но теперь я понимаю, как это выглядело… «Хочешь поговорить – приходи» - разве бы он пришел? Нужно было, наверное, пойти с ним куда-нибудь, посидеть, разговорить… Может быть тогда он что-то и захотел бы рассказать. Отчужденность, постоянная отчужденность между нами…
- Знаете, Павел Олегович, мне все это немного странно: если вы так внимательны всегда были к Андрею, заметили то, чего не заметил больше никто, буквально следили за его взглядами, за всем, что было вокруг него…
- Ммммм… - Павел напряженно повел головой, словно не желая что-то сказать. – Я следил не за тем, что было вокруг него… Я следил за тем, что было вокруг вас…
- Почему, зачем?
- Мне было интересно. – Прямой ответ, открытый взгляд. – Я же сказал, что вы уникальны, неподражаемы, вы меня всегда интриговали. Вот вы рассказываете о пожаре в своей душе из-за Андрея, а я этого не видел совсем … до определенного времени. А мне казалось, что я очень проницательный. Я даже гордился этой своей способностью читать по взглядам, по жестам. Конечно, мы с вами мало пересекались, и совсем редко я мог видеть вас с Андреем вместе, чаще всего в кругу других людей, во время каких-то деловых разговоров. И вы всегда в моем присутствии как-то собирались, оба. Да и сейчас, кстати, тоже. Я чувствую, я знаю это. Может быть поэтому, а может быть, вы все-таки недооцениваете свое умение властвовать собой. Зато я видел, как вы реагировали на других людей, когда они задевали вас, или наоборот, когда хвалили. Это всегда была какая-то необычная, нестандартная реакция. И меня несказанно поражала в столь хрупкой, юной особе такая сила воли, мощь ума и характера. Вы, Катенька, настолько отличались от всех окружающих, что не могли не заинтересовать меня.
Катя смутилась.
- Вот на том собрании, где Андрей объявил, что назначает вас финансовым директором, я на вашем лице прочитал удивление, смущение. Но вы совершенно не испугались такой ответственности! Ведь так?
- Я не очень помню, но мне кажется, что вы правы. Я уже давно вела все дела, я была уверена в своих силах. Но, действительно, удивилась. И мне было неловко из-за того, что подумают окружающие о таком назначении.
- Ну, вот видите. Я все верно «прочитал» по вашему лицу. Поэтому-то меня и удивляло то, что я видел потом. Вы стали словно непроницаемой, какой-то заледеневшей, и только в глазах периодически мелькала то ли боль, то ли сомнение. А Андрей, Андрей… он стал другим, словно перешел на более высокий душевный уровень, если можно так выразиться, я не узнавал его. Мне это нравилось, хоть и настораживало то, что я никак не мог понять, что происходит.
- Вот об этом мне и нужно вам рассказать. Только это трудно.
- Почему?
- Я боюсь, что мои благие намерения сделать Андрея более понятным для вас обернуться тем, что вы станете думать о нем хуже. И… там слишком много личного. Как говорить об этом я вообще не знаю.
Они молчали, приближаясь, как оказалось, к парку клиники.
- Павел Олегович, а можно я пока вас спрошу?
- Конечно, не стесняйтесь!
- А что было такого в Лондоне в тот Новый год, что вас насторожило в поведении Андрея? Мне это очень интересно. Ведь я в Москве буквально маялась не имея возможности ни слышать, ни видеть его… Это были самые длинные и серые праздники в моей жизни. Я все представляла, как он там… Но что я могла тогда представить? Я думала, что он счастлив и доволен, легок, как всегда, и весел…
- Хм… Нет, он не был тогда счастлив, а тем более весел. Это точно. Он пытался казаться таким, но у него плохо получалось. Я заметил, что их взаимоотношения с Кирой стали более напряженными и холодными, причем это шло именно от Андрея, а не от Киры. Она очень переживала, старалась как-то его расшевелить, уделяла ему больше внимания, чем обычно, а это, как мне представлялось, только раздражало Андрея. Я тогда только укрепился в своем давнем мнении, что он поторопился сделать ей предложение. А потом Маргарита предложила Кире съездить с ней на несколько дней к нашим друзьям, они жили в небольшом городке километрах в двухстах от Лондона. И когда Кира согласилась, я почувствовал, что Андрей испытал явное облегчение. Согласитесь, не слишком хороший признак в свете того, что день свадьбы назначен. Они уехали, Андрей стал оживленнее. Мы с ним гуляли по городу, заходили в пабы, в сувенирные лавочки, магазинчики. В одном из них продавались текстильные изделия: полотенца, скатерти – вышивка, мережка, кружева в этаком колониальном стиле. И там можно было купить носовые платки из почти прозрачного батиста, на которых были вышиты буквы, украшенные чем-то. Огромное множество платков, разложенных рядами по алфавиту. Андрей долго разглядывал платки с буквой «К». Причем он брал в руки те, на которых эта буква была расшита то крохотными колокольчиками, то лежала в лукошке с игрушечными на вид грибами. Я впервые видел, чтобы он так тщательно что-то выбирал. Я даже подумал, не новая ли какая-то идея производственная им завладела. Мы же с ним привыкли обращать внимание на ткани и все, что с ними связано, вы понимаете. Он уже было собрался купить набор таких платков, как перед нами какая-то девчушка стала требовать у матери платок с буквой «Л». А мать ей говорит: «Лиззи, тебе нужен платок не с буквой «Л», а с буквой «Э» - «Элизабет». Инициалы вышивают от полного имени. Продавщица закивала. Андрей отложил платки и вышел из магазина.
- Как вы это помните? Столько лет прошло!
- Знаете, Катенька, какие-то эпизоды западают в память очень прочно. Мне часто те, над которыми я долго размышлял. Этот эпизод меня заинтересовал, ведь подарок матери на Новый Год у него уже был, мы вместе с Кирой покупали, Кире он тоже выбрал тяжелый серебряный браслет очень быстро, как всегда покупал подарки Кире: не раздумывая, что-то дорогое, модное, броское. А тут... Да и вообще – это было совсем не похоже на Андрея. Но я, как обычно, ничего не спросил. Но потом эта история имела продолжение.
- Продолжение?
- Да! Которое мне многое объяснило. Мы снова оказались у этого магазинчика уже перед самым их отъездом в Москву. Все остальные сувенирные лавки были закрыты, а этот еще работал. Андрей снова зашел в него и снова стал смотреть на платки. Глянул мимоходом на ряд платков с «Е», как мне показалось, но решительно вернулся к букве «К». Взял, как сейчас помню, в руки платок, провел пальцами по вышивке. И тут Марго говорит: «Андрюш, этот платок совсем не подходит Кире по стилю. Ей лучше с лилиями. И вообще, платки в подарок - это к слезам. Плохая примета» - «К слезам?» - Андрей засомневался. И я еще пошутил: «Дживс был категорически против платков с вышитыми инициалами». «Ну, если Дживс!» - сказал, мне кажется, Андрей, и быстро вышел из магазина. Мы с Марго еще переглянулись и поспешили за ним. Я шел по улице и «сводил концы с концами» - любимое мое занятие после наблюдения за людьми. Напрашивалось несколько выводов. Я был уверен, что платки он выбирал совсем не для Киры. А для девушки, имя которой начинается на «К», а полное, возможно, на «Е». И что мысли об этой девушке его занимают гораздо больше, чем мысли о Кире. Что его мучают сомнения – дарить-не дарить, значит, отношения его с этой девушкой неопределенные, нехарактерные для него я бы сказал, что опять-таки странно для Андрея. У него всегда все было просто, легко как вы сами и говорили.
- Павел Олегович, вы меня просто пугаете. Это метод нормальной дедукции?
- Ага, элементарно, Катенька. Кстати, я тогда про вас не подумал. А вот когда приехал потом в Москву, вспомнил об этом и пазл начал складываться.
- Интересно, наверное, так уметь наблюдать за людьми.
- И полезно бывает. Но вот видите, наблюдал я за Андреем – не наблюдал – ничем ему это не помогло.
- Вы думаете, что он выбирал те платки для меня? – Катя думала о своем.
- Почему бы вам об этом у него не спросить?
- Тогда придется рассказывать, почему мы с вами об этом вспомнили…
Они опять замолчали.
- Скажите, что мы проходили мимо этого магазинчика, и я вам рассказал. А хотите, пойдем туда и я вам выберу платок в подарок? И вы его покажете Андрею. Посмотрим, вспомнит ли? – Павел Олегович словно оживился.
- Я не знаю. Да, ну.
- Катенька, как же трудно вы всегда соглашаетесь на подарки! Я это давно заметил. Вам так неловко всегда их принимать! Всего один платок! Или вы верите в приметы?
Катя смотрела на Павла. Сейчас он был такой энергичный, такой живой, даже веселый. Шутил на грани фола… И понимал это.
- Я верю в приметы. И не верю. По-разному. Платок ничего не меняет, все равно буду плакать.
Ей хотелось разреветься прямо сейчас, уткнуться в его грудь головой. Но она улыбнулась сквозь подступившие к глазам слезы.
- Катя, простите меня. Я расстраиваю вас такими разговорами, и делаю это отчасти осознанно… Но так отрадно разделять с вами это! Вы словно снимаете часть тяжести с моего сердца. И когда я вижу слезы в ваших глазах, связанные с тем, что… зная, что они связаны со мной… Это утешает.
После таких слов Катя больше не могла сдерживаться и заплакала, а Павел обнял ее голову, прижал к своему плечу, и ласково гладил по волосам, печально улыбаясь, глядя куда-то затуманенным взором поверх ее затылка.
- Вам легче? – Они сидели на лавочке, Катя старалась аккуратно вытереть глаза, Павел держал в руках пачку бумажных салфеток.
- Я не знаю, как отвечать, Павел Олегович. Нет. Разве может стать легче? Просто дышать стало чуть-чуть свободнее, ком в горле больше не давит.
Он взял ее за руку и слегка пожал.
- Простите меня еще раз, Катя. Может, лучше все же мой платок?
- Привет! – веселый голос Андрея прозвучал как выстрел за их спинами. – Что тут происходит?

_________________
Не пытайся переделывать других - бесперспективное и глупое занятие! Лепи себя - и ты не пожалеешь о потраченном времени! (я так думаю)


Вернуться к началу
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 13 окт 2019, 22:38 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 05 июн 2017, 15:12
Сообщения: 1100
Глава 8.
Катя быстро спрятала промокшую салфетку в рукав, Павел лишь на секунду растерялся, и, чтобы дать ей прийти в себя, стремительно встал и пошел обнять сына.
- Какими судьбами, Андрюш? - Он ненавязчиво удерживал Андрея позади скамейки.
- Да вот, закончил с делами пораньше. Мама сказала, что Катя еще не возвращалась от тебя, решил вас поискать. - Катя наклонилась, делая вид, что поправляет застежку на туфлях, Павел завел разговор о делах, Андрей отвечал, но все посматривал на молчащую Катю.
- Что мама?
- Мама, кажется, была рада отправить меня к вам. Ей хочется единоличного владения внуками. Они все довольны. Кать, ты чего там?
- Да, вот, натерла ногу, кажется. Все нормально. – Она, наконец, разогнулась и посмотрела на Андрея. – Ее лицо было спокойным, улыбка мягкой, но что-то Андрея все-таки смутило. Он перевел взгляд на отца.
- А раз мама не ждет нас, может быть, сходим в театр? Сегодня видел афишу: дают «Евгения Онегина», наш какой-то театр на гастроли приехал.
- Я - с удовольствием! Пойдем, Андрей! – В Катином голосе слышались просительные нотки.
- Ну, это как-то неожиданно, но почему нет? Пойдемте. Па, тебе надо переодеться? Поесть? Меня мама дома накормила.
- Я не очень голоден, вот, может быть, Катя проголодалась?
- Нет, нет. Я совсем не хочу сейчас есть. Мы успеваем в театр, надо же еще купить билеты?
Они пошли по направлению к клинике, при этом Павел оживленно говорил, как обычно шутил, подтрунивал над сыном, и Катерине оставалось только слегка ему подыгрывать.
Спектакль оказался очень удачным. В какие-то моменты Кате удавалось даже совсем забыться, и она слушала арии, затаив дыхание. В антракте разговорились об опере.
- Это опера – одна из моих любимых, - сказал Павел. – Согласитесь, уникальный дуэт двух величайших гениев – Пушкина и Чайковского. Прекрасные стихи, чудная музыка… И вечный, всегда современный сюжет… Величественная в своем благородстве душа русской женщины и… смешной в своей надуманной значительности мужчина, не способный оценить такой подарок судьбы.
- Па, это даже для тебя как-то слишком едко звучит.
- Ладно, я отредактирую: способный лишь с возрастом оценить…
- Ты сейчас говоришь вообще или в частности? – разговор принимал вид обычной для них пикировки. Катя молчала, Павел не ответил на вопрос.
- Хорошо, что оперы принято давать на языке оригинала… Представляю, как бы сейчас это все звучало на английском. – Он сменил тему и стал их смешить, предлагая различные варианты перевода известных строчек.
- Как хорошо, что мне удалось еще раз услышать это! – спустя какое-то время воскликнул Павел.
- Да сто раз еще услышишь, тоже мне, редкость! Какие твои годы! – В тон ему ответил Андрей. Его рука в этот момент лежала на Катином плече. Ему показалось или ее мышцы действительно напряглись при этих словах? Она не повернула головы, продолжая смотреть в сторону, поэтому он не мог видеть выражения ее лица.
- Да, ты прав, Андрюш, не такие уж и годы…
- Пойдемте, купим воды, - сказала Катя. Андрей встал первым, и пока он проходил вперед, она встретилась глазами с Павлом. «Надо им сказать!» - говорили ее глаза. - «Пожалуйста, Катя, чуть позже!» - отвечали его.
Во время второго действия Катя смотрела на сцену невидящим взглядом. Она заметила, что Андрей начал поглядывать на нее все чаще. Она взяла его за руку, чтобы он успокоился. Это всегда срабатывало.
После спектакля Павел снова внес неожиданное предложение:
- Андрей, Катя, пойдемте, поужинаем, посидим где-нибудь? Погода на редкость хорошая…
- Эээээ… - Андрей был удивлен.
- Да, конечно, Павел Олегович, пойдемте! Я ужасно голодная! – с энтузиазмом подхватила Катя.
Андрей посмотрел на них обоих с некоторым подозрением, пожал плечами…
- Вы похожи на двух заговорщиков сейчас.
- Андрей! – Павел постарался засмеяться как можно более беззаботно, положил руку сыну на плечо. – Я знал, что ты отличаешься повышенной подозрительностью, но что мы можем такого задумать с Катериной?
- Я не знаю, но в воздухе витает что-то … - он сделал движение пальцами, на лице нарисовалась характерная для Андрея гримаса – он всегда делал такое лицо, когда не мог что-то понять, сформулировать и его это раздражало.
- Объясню. На меня резко обрушилась мудрость: я решил, что нужно проживать как можно более полно каждый день, каждую минуту. Вы скоро уедете, и мне опять придется довольствоваться лишь обществом мамы да пары-тройки близких друзей. Ты устал, хочешь домой?
- Нет, вовсе нет. Пойдемте, конечно, посидим где-нибудь.
Катя посмотрела на Андрея с благодарностью.
Павел привел их в чудный маленький ресторанчик. Если бы не печаль, которая плотным войлоком окутала Катино сердце, вечер можно было бы назвать волшебным. Павел говорил с Андреем совсем не так, как обычно: гораздо мягче, без тени назидательности, но все же с легкой, неколкой иронией. Их разговор был как никогда теплым и оживленным, Андрей расслабился и снял свою привычную защиту. Они говорили о разном, и чуть ли не впервые ни одна тема не оказалась болезненно острой. Катя лишь иногда вставляла несколько слов, наслаждаясь атмосферой взаимопонимания между отцом и сыном, осознавая с горечью, что так могло бы быть уже давно, и что так мало времени осталось, чтобы закрепить в их общении эту простоту и душевность.
- Хорошее произведение – то, - говорил увлеченно Павел, - которое можно бесконечно открывать для себя на разных этапах своей жизни. Вот, возьмем хотя бы нашего любимого с Катенькой «Сирано». Когда я читал эту пьесу в юности, я страшно злился на главного героя за то, что он – по непонятным мне тогда причинам – лишил счастья не только себя, но и свою любимую женщину. Честно скажу, его поведение для меня было совершенно не объяснимо. Соперник погиб – что мешает признаться в любви? Что мешает попытаться соединиться с той, в ком смысл его жизни? А о ней он подумал? В общем, мне нравились стихи, были понятны его мысли о взаимоотношениях с сильными мира сего, и я с ними был полностью согласен, но вот его личной драмы я не понимал вовсе. Потом, когда стал взрослее, я стал думать, что не желание ли поддерживать в себе постоянный огонь безответной любви двигало Сирано? Ведь, возможно, ему, как поэту, это было важнее, а осуществленная любовь, как известно, быстро гаснет… Не эгоизм ли это чистой воды – думать только о себе? А еще неприятнее было подозревать его в слабости и комплексах, в боязни получить отказ. И даже в тот момент мне казалось, что глупо, глупо он поступил, не признавшись ей! - Павел говорил увлеченно, горячо, Андрей и Катя слушали его очень внимательно.
- А теперь? Теперь ты думаешь другое, па? – Андрею было действительно интересно услышать это.
- Да, теперь, мне кажется, я понял Ростана полностью. Хотя… - Павел грустно улыбнулся, - если прожить бы еще лет …дцать, может и что-то большее открылось бы, разве можно с уверенностью утверждать, что ты все понял до конца сейчас, не пройдя следующий отрезок пути?
- И что, что ты понял? – Андрей не обратил внимания на последние слова отца.
- Я понял желание Сирано быть верным себе, своему внутреннему нравственному закону. Своим собственным представлениям о чести, благородстве, нравственности. Его нежелание идти на компромиссы. Причем, - снова возвращаясь к теме различных переводов, - скажу, что Соловьев, который был и остается для меня любимым, потому что написал гораздо острее, горше, лаконичнее, более мужественно и безотрадно, все же упустил одну важную деталь, объясняющую жизненное кредо Сирано.
- Вы говорите про финал? – это, конечно, спросила Катя.
- Да, Катенька! – Павел благодарно ей улыбнулся. – Именно о том, о чем вы подумали. У Соловьева последние слова Сирано логичны для него, как для поэта, который красиво и по законам жанра смог завершить произведение о своей жизни: «Я кончил пятницей... В субботу убит поэт де Бержерак». А ведь в оригинале было сказано нечто более важное.
Он замолчал.
- Ну, я знаю, что вы оба знаете, о чем речь! Но мне-то скажите! – почти обиженно вскричал Андрей.
- Скажу, скажу. Я просто сосредотачиваюсь, чтобы вспомнить дословно. « - Но все-таки с собой
Кой-что я уношу, как прежде, горделивым,
И незапятнанным, и чистым, и красивым, -
Кой-что оставлено и мне еще судьбой.
Сегодня вечером, да, да, в гостях у Бога
Я у лазурного остановлюсь порога
И покажу ему тот знак, что был мне дан...
- Что ж это, милый мой?
- Мой рыцарский султан»

Строки были прочитаны Павлом так четко, с таким значением и вдохновением, что Андрей не сводил удивленных глаз со своего отца, как будто увидел в нем что-то такое, чего никогда не видел раньше.
- Ты хочешь сказать, что Сирано всегда и во всем остался рыцарем, и для него это было наиболее важно?
- Да, остался рыцарем, в полном смысле этого слова.
- И ты хочешь сказать, что для него это было важнее, чем возможное семейное счастье, чем ответная любовь, чем счастье любимой женщины, в конце концов? Разве это правильно?
- Я не знаю, Андрюш, правильно это или неправильно. Я только могу сказать, что я понимаю Сирано и Ростана. Когда ты «у лазурного порога», то смотришь на жизнь немного иначе. Наверное, – быстро добавил Павел. – А любовь его и так была ответной, он же знал, что она любила того, что был в письмах, а не того, что погиб на войне. И, возможно, он считал, что чистая, преданная любовь рыцаря гораздо ценнее для такой женщины, как Роксана, которая в большей степени возвысит ее, чем обыденное семейное счастье с человеком, который изменил своим принципам. Да и было бы оно, это счастье? Он ведь задира, дуэлянт и бедняк – кому нужен такой муж… - Павел снова решил все свести к шутке.

Они молчали. Каждый размышлял о своем, но это было общее, объединяющее молчание.

- Но, все-таки, - сказал задумчиво Андрей, - он не смог не признаться ей. Не смог промолчать до конца.
- Ты прав. Это слишком тяжело: не сказать главного, уходя. Пока живешь – тебя греет надежда: а вдруг когда-нибудь все так сложиться, что… Даже не знаю, что сложится, на что надеешься, но пока живешь – есть надежда. А когда умираешь, то понимаешь – это последний шанс, и просто невозможно, немыслимо им не воспользоваться…
- А зачем, зачем пап? Вот скажи, зачем? Чтобы она еще больше страдала? Раскаивалась в том, что не поняла этого всего раньше?
- Хороший вопрос! Надо подумать. Может быть, дело в том, что любовь – ценна не зависимо ни от чего? Ты любишь – она ценна для тебя, тебя любят – это тоже великая ценность. Он ей преподнес ее, свою любовь, как дар, причем чистый, драгоценный – любовь рыцаря, и получил ответный… Пусть в последний момент – это не имеет уже особого значения! Иии… даже если бы у нее не было к нему ответного чувства, для нее это все равно было бы важно. Когда человек знает, что его любят и любили, это придает смысл его жизни. Вспомним, Пер Гюнт был спасен только благодаря любви Сольвейг. Разве нет?

- И ты испытываешь огромную благодарность за это… - тихо сказала Катя.
- Благодарность! Благодарность… разве может благодарность удовлетворить того, кто любит, если нет ответного чувства? – Андрей смотрел на Катю. Катя молчала.
- Может, Андрей! Может! И нам сегодня вечером об этом красиво напомнили. В опере. – Уверенно сказал Павел.
- Ты о чем?
- О Татьяне и Гремине. В основе их союза – благодарность. Она ему благодарна за его любовь, нежность, он ей… за то, что она разрешила ему себя любить, защищать, быть рядом. Меня сегодня вообще очень тронула его ария. Нет, даже не исполнение. Вряд ли кто может сравниться с Магомаевым – для меня его исполнение арии Гремина – лучшее. Но вот слова…
- Ты про то, что «любви все возрасты покорны»?
- Нет, это аксиома, она не может трогать. Я про то, как он говорит о Татьяне. Мне всегда казалось, что его слова о ней – в большей степени образ, чем прямое описание. А сегодня я понял, что они буквальны. – Павел задержал свой взгляд на Кате, потом опустил глаза. Катя поднялась.
- Я сейчас вернусь, мне нужно выйти.
Андрею нравился сегодняшний вечер, нравилось так говорить с отцом, обсуждать интересные, волнующие темы, узнавать, что-то новое о нем.
- «Она явилась и зажгла, как солнца луч среди ненастья, и жизнь, и молодость, и счастье»? Да, это?
- Это, да. Но и дальше, особенно дальше. Помнишь, что он говорит? «Среди лукавых, малодушных,
Шальных, балованных детей,
Злодеев и смешных, и скучных,
Тупых привязчивых судей.
Среди кокеток богомольных,
Среди холопов добровольных,
Среди вседневных модных сцен,
Учтивых ласковых измен.
Среди холодных приговоров,
Жестокосердной суеты,
Среди досадной пустоты,
Расчётов дум и разговоров,
Она блистает, как звезда,
Во мраке ночи в небе чистом
И мне является всегда
В сияньи ангела, в сияньи ангела лучистом»

- Ну, так оно, наверное, тогда и было. В их обществе.
- Ты знаешь, Андрюш, величие Пушкина, на мой взгляд, заключается в потрясающей его современности во все времена. Он не писал о мимолетном. Он писал о том, что вечно. Хочешь докажу, что эти строчки и для нас остро актуальны? Ты отнеси их к своей жене. Да, да, к Кате. Вспомни, как она пришла к нам в Зималетто. Что в словах Пушкина не относится напрямую к нашему обществу и к Кате в частности? А? Разве не подойдут люди из нашего окружения, да и мы сами на роль шальных, балованных детей? На злодеев и смешных, и скучных? Нет, никто не тянет? Тупых привязчивых судей? А роль кокеток богомольных, да и холопов добровольных? Я прямо вижу их! А вседневные модные сцены, учтивые ласковые измены? Андрей, не про нас ли все это? – Павел говорил горячо, убедительно, искренне. Андрей был просто поражен: такой открытый, такой откровенный отец…
- Иии… Катя тебе является всегда в сиянии ангела лучистом? – Андрей то ли шутил, то ли спрашивал серьезно.
- А тебе нет? – не смутился Павел. – Ты уже привык к этому счастью? Уже нет этого ощущения, что ты счастливейший из смертных?

_________________
Не пытайся переделывать других - бесперспективное и глупое занятие! Лепи себя - и ты не пожалеешь о потраченном времени! (я так думаю)


Вернуться к началу
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 13 окт 2019, 22:39 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 05 июн 2017, 15:12
Сообщения: 1100
Глава 9.
Катя вернулась. Посмотрела на мужчин, заметила, что они замолчали, не желая продолжать свой разговор при ней. Помедлила, раздумывая – не пойти ли пройтись еще, но Павел ее опередил:
- Мне кажется, нам пора.
Они вышли из ресторана, Андрей хотел взять такси, но Катя предложила проводить Павла до клиники.
- Тут же минут двадцать пешком?
- Около получаса.
- Вот и хорошо, давайте прогуляемся.
Андрей снова посмотрел на своих спутников удивленно, но ничего не сказал.
- Я поведу вас своим особым маршрутом, - сказал Павел.
Они шли, прислушиваясь к звукам ночной улицы, Павел что-то рассказывал о домах, мимо которых они шли, Катя с Андреем все больше молчали. Павел вдруг замедлил шаг и сказал:
- О чудо, сегодня даже видно луну! В Лондоне ее не часто увидишь.
В это время Андрей задержался около освещенной стеклянной витрины.
- Па, смотри! – радостно воскликнул он. – Вот это стабильность! Вот это традиции! Мне кажется или именно в этот магазин мы с тобой заходили давным-давно? Лет… десять назад?
Катя посмотрела на Павла. Он выглядел страшно довольным, его глаза поблескивали озорством.
- Да, Андрюш, в этот. Он здесь уже лет 150, этот магазинчик.
Андрей с удовольствием разглядывал витрину.
- Кать, посмотри, - подозвал он жену. – Тебе здесь что-нибудь нравится?
Катя подошла ближе. Скатерти, салфетки, полотенца, фартуки, платки…
- Не знаю даже. Почему ты спрашиваешь?
- Нууу…, все-таки, ты бы что-нибудь хотела из этого?
- Тут все очень красивое, Андрей. Но все красивое не купишь.
Андрей придумывал, как бы все-таки заставить Катю признаться, что ей нравится, когда отец пришел ему на помощь:
- Давайте мы завтра что-нибудь купим здесь для Кати на память об этой поездке? А сейчас каждый посмотрит на витрину, выберет что-то для нее на свой вкус, а потом сравним?
- Пап, ты сегодня просто фонтанируешь идеями! Давайте!
Они втроем встали у витрины и стали разглядывать изделия, освещенные ярким светом небольших лампочек.
- Я выбрал, – сказал Павел.
- Я тоже, - сказала Катя.
Андрей молчал.
- Опять сомневаешься? – спросил его отец. Андрей удивленно посмотрел на него.
- Ты…Ты помнишь?
Павел слегка пожал плечами.
- Конечно, я помню многое о тебе. Даже, возможно то, о чем ты сам совсем забыл. Но, ведь это же не странно? Ты же мой ребенок…
В который раз за сегодня Андрей почувствовал легкий укол в сердце. «Ребенок» - странная формулировка… Ему чудился в словах отца какой-то подтекст, и это беспокоило.
-Ну, так ты решился?
- Да. Но ты первый!
-Ладно. Я хочу подарить Катюше вон тот набор из семи платков, что-то типа «недельки».
Андрей стал внимательно вглядываться в указанном Павлом направлении, а Катя изумленно посмотрела на свекра.
- Что это там вышито? – спросил Андрей. – Птички какие-то?
- Да, птички, - тихо сказала Катя, все еще глядя на Павла. – А вернее семь нот, изображенных в виде разных птиц, сидящих на проводах… Видишь, в противоположном уголке каждого платочка скрипичные ключи? А одна птичка словно только что вспорхнула с проводов – нота «До».
- Теперь ты, Андрей.
- Мне нравятся вот эти. – Он указал тоже на платки, украшенные, в отличие от выбранных Павлом, тонким кружевом по краю, на которых белым шелком были вышиты облетающие одуванчики, а три-четыре парашютика долетели до другого уголка платка.
- О, прекрасный выбор, Андрей, - искренне одобрил Павел.
Они оба посмотрели на Катю.
- Мне понравились платки с одуванчиками, - сказала Катя, нежно улыбнувшись Андрею.- Но вы оба не угадали. Я бы выбрала вон ту скатерть с мережкой. У нас была похожая когда-то…
Павел улыбнулся и еле заметно покачал головой.
Они пошли дальше в молчании. Вдруг Катя, словно решившись, заговорила:
- Павел Олегович, Андрей! Не надо мне ничего там покупать, пожалуйста!
Андрей даже приостановился от удивления:
- Почему, Кать?
Павел продолжал медленно идти, опустив голову.
- Не хочу. Просто не хочу – на память! – она сказала с каким-то надрывом, который не укрылся от спутников.
- Что с тобой, Катя?
- Я думаю, что Катюша просто не очень любит такие подарки, – сказал Павел.
- Верно подмечено. Она вообще равнодушна к вещам, не любит магазины.
- Ну, так и не нужно ее заставлять…
- Да никто ее и не заставляет. – Андрей выглядел обиженным.
- Андрей! Не обижайся, пожалуйста! Я тебе сейчас все объясню, и ты сможешь понять меня. Я действительно не очень люблю подарки, потому что мне сложно угодить, а притворяться каждый раз, что я обрадовалась – тоже не самое простое для меня. А сложно угодить потому, что мне вообще нужно очень мало, в смысле вещей. Это правда. Нет, конечно, приятно иметь красивый платок. Но ведь у меня же уже есть платки. Куда их деть? Выкинуть? Это как-то … нечестно, что ли по отношению к ним, ведь они же хорошие! И новые надо куда-то класть… Вот вещи накапливаются, их становится слишком много… Люди вообще заросли вещами, остается совсем мало места, чтобы жить и свободно дышать! Понимаешь? Мне нравится смотреть на красивые вещи, но мне совсем не обязательно все покупать. Только самое нужное.
- Просто аскетизм какой-то! Никак не могу ее в этом смысле перевоспитать!
- А нужно ли? Разве плохо, что ее не интересует все это… барахло, которое ни уму, ни сердцу?
- Почему сразу барахло? Почему нельзя радоваться красоте в быту?
- Да можно, Андрей, можно! Просто все живут в этом мире, как бы это сказать, разным способом. Кто-то несчастен от того, что у него нет пятой пары босоножек, а кто-то вполне счастлив в одних. Кто-то считает красивыми только хрустальные бокалы, а кто-то увидит необыкновенную прелесть в обычном стекле. Некоторым все время нужны новые вещи, а есть те, кто искренне привязан к старым. Я думаю, что есть люди, которые больше живут во внешнем мире – вот для них важна окружающая обстановка, материальное. А есть люди, которым больше важен их внутренний мир. Вот Катя, мне кажется, как раз из таких. И ее радуют совсем иные вещи.
- Какие? – Андрей обращался к отцу, посматривая на идущую рядом в молчании Катю.
- Катюша, пожалуйста, вспомните самые яркие впечатления в вашей жизни. Будь то удачные подарки, события, то, что привело вас в восторг, очень порадовало.
Катя вздохнула, задумалась.

_________________
Не пытайся переделывать других - бесперспективное и глупое занятие! Лепи себя - и ты не пожалеешь о потраченном времени! (я так думаю)


Вернуться к началу
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 13 окт 2019, 22:40 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 05 июн 2017, 15:12
Сообщения: 1100
Глава 10.
- Фонтаны в Дубае. Это было… потрясающе. Танец воды и света под музыку. Смотрела бы и смотрела. Бесконечно.
- Да, я помню. Тебя, как ребенка нельзя было оттуда увести. Там сеансы были то ли каждый час, то ли через полчаса. Мне кажется, мы часа четыре там провели, около этой Бурдж-Халифы.
- Но ведь это же действительно прекрасно! Особенно, когда мы вечером попали но новогоднее большое представление с огнем и танцующими людьми. Мне хотелось плакать от восторга. Я все думала: почему человечество не направит все свои силы на создание чего-то вот такого, красивого, удивительного – ведь это же тоже достижение науки и техники, а задействует столько различных ресурсов на что-то типа создания новых бомб… Нет, я конечно, понимаю, почему. Но я тогда так думала. И была счастлива ужасно, что могу это увидеть. И не один раз.
Павел улыбался.
- Еще, Катюш?
- Вспоминается бегемот. – Катя даже рассмеялась всплывшей картинке.- Помнишь, Андрей? В Аргентинском зоопарке? Мы стояли около толстого стекла, которое было стенкой большого бассейна, а на дне лежала какая-то туша. Мы прочитали «hipopótamo», я тебя спросила: «Он живой?», а ты сказал, что нет, не может живой бегемот так долго быть без воздуха под водой. Сказал, что это специально для туристов скульптуру на дно положили. Или, помнишь, ты сказал, что он просто утонул…
Андрей закивал и разулыбался.
- А потом этот скульптурно-мертвый бегемот вдруг кааак поплывет! И… я никогда не видела ничего более грациозного. Он так плавно и даже изящно двигал ногами в воде! Это был танец, настоящий медленный танец! Это было такое радостное открытие!
- Да, Кать, даже наши дети никогда так не радовались бегемоту, как ты.
- А еще там же, в Аргентине, водопады Игуасу. Мы пришли первые в национальный парк, помнишь, тебе было жарко спать, поэтому мы рано вставали…
- Конечно, жарко, ведь кто-то вообще не переносит кондиционеров!
- … и увидели на дорожке паука-птицееда. И какую-то здоровенную ящерицу, которая как слонопотам убегала от нас, ломанувшись в кусты. А сами водопады? Разве это можно забыть? Такая красота, как утешение для человека от Бога…
- Кстати, я тогда удивился, что ты ни ящерицы, ни паука не испугалась, - вспомнил Андрей.
- Я была так потрясена, что своими глазами, без клеток, аквариумов и не в телевизоре вижу все это, что забыла, что девочкам положено их бояться. Мне там очень нравилось… Этот горячий, как фен, ветер в пампе, свободно гуляющие ламы, вода в раковине, закручивающаяся в другую сторону, совсем незнакомые звезды над головой, колибри летающие рядом с цветком, который я держу в руках, развалины инков, эти жуткие дороги в горах, этот высокий обрыв над океаном. Я стояла на его краю, смотрела в даль и думала, что с этого места по прямой до самой Австралии не будет земли…
- Там было вкусное мясо. И попугаи на ветках, как у нас голуби. И дорога, проложенная через материк по линейке. Навигатор сказал: «двигайтесь 956 км прямо, потом поворот направо», и отключился на несколько часов, – это уже добавил Андрей.
Они шли, улыбаясь воспоминаниям.
- Что-нибудь еще?
- Сейчас, вернусь из Аргентины, - улыбнулась Катя, - подумаю еще. – Просто мне почему-то вспоминаются именно путешествия. Наверное, потому, что каждая новая страна для меня – как подарок. Когда я росла и читала книги, слушала песни, то мне казалось, что все эти Геркулесовы столбы, «Никогда я не был на Босфоре», Пизанская башня, Саграда Фамилия, Дорога Великанов, Ла Манча… - это все то же самое, что и «А на Большой Медведице звёздная роса, а до Большой Медведицы лёту полчаса…» - понимаете? И тут, вдруг… я – я! – могу все это увидеть! Пройтись по улицам, по которым ходили мушкетеры, увидеть пейзаж, который созерцал Дон Кихот…
- О, я в связи с этим помню одну нашу ссору, - сказал Андрей. – Я решил подарить тебе на день рождения отдых на Мальдивах, а ты явно огорчилась. Говорила, что там делать? Тосковать, жарясь на пляже? А потом, когда освоила маску, трубку и ласты, я боялся, что ты превратишься в человека-амфибию. Как-то раз ты три часа плавала не вылезая, периодически вставая на ноги и хохоча.
- Хохоча? – удивился Павел.
- Да! Она, когда увидела под собой в песке плоскую рыбу, у которой глаза были на одной стороне, так расхохоталась, что чуть не захлебнулась.
Они опять все смеялись.
- Да, я была не права, когда расстроилась. Это было классно: почувствовать, что ты можешь, благодаря ластам плыть быстро! Что можно зависнуть среди пестрых рыб, и они тебя не боятся, что можно увидеть столько прекрасного под водой! И столько смешного! Что маленькие акулы плавают около твоих ног! Что можно провести три часа в воде и не замерзнуть! А какие закаты! А как тепло! Это был отличный подарок! Просто я сама не знала, от чего отказывалась.
- Хорошо, Катя, а кроме путешествий? – Павел был последователен.
- О! Вспомнила! Вы мне подарили билеты в театр Вахтангова. Много билетов! Получалось, что я два месяца каждую неделю шла на спектакль с кем-нибудь, то с Андреем, то с вами, то с Маргаритой Рудольфовной, то с мамой, то с Юлианой. У меня на календаре были помечены дни, чтобы не забыть. Я была вам очень благодарна за этот праздник театра, за ожидание новых спектаклей… за то, что можно провести вечер с кем-то близким и разделить с ним впечатления.
- Так, так, дальше?
- А! Супер-подарок был – внешний жесткий диск! На него были записаны разные коллекции фильмов: моих любимых наших, советских, американских, подборка старых спектаклей, таких как «Женитьба Фигаро» с Мироновым, фильмов ВВС, где есть все экранизации романов Джейн Остин и не только ее. С русской и английской дорожкой. Там еще моя любимая Фрайни Фишер, тоже на двух языках. И «Север и Юг»… И «Шерлок»…
- О, да… - Андрей закатил глаза. – Даже дети знают, что нужно скорее включать «Мамину синюю коробочку», если мама заболела или грустит. – Сто раз туда и обратно все посмотрено!
- Да, я люблю пересматривать «мои» фильмы… А! Еще три музыкальных диска, которые вы как-то подарили мне, Павел Олегович, когда приехали в очередной раз в Москву, и плеер с удобными наушниками. Помните? Мне было скучно гулять с коляской, читать – холодно, и тогда Андрей записал их все три на плеер, и я даже расстраивалась, что нужно было возвращаться для кормления домой – так мне нравилось идти медленно по зимнему парку под музыку, которая звучит только для меня… Там были Сезария Эвора, Френсис Гойя и, самый мой любимый – Pavarotti and friends. Вы для меня тогда такое сделали! Сезария для меня была открытием. Гойя – исполнял так верно интонационно и душевно произведения моей любимой Пахмутовой, что я их как будто снова открывала для себя. А Паваротти с друзьями – это вообще сказка. Я как-то попыталась с Маргаритой Рудольфовной обсудить эти концерты, и она сказала, что терпеть их не может, потому что противно слушать, как какие-то безголосые певцы пыжатся рядом с великим тенором и не дотягивают до его уровня. Только хорошие произведения портят. А мне как раз нравилось это: контраст между Паваротти и другими исполнителями. Вот поет человек, и, кажется – хорошо поет, ведь там же известные люди собирались. И тут вступает он – и ты слышишь в сравнении всю уникальность его голоса! Ты, даже если не искушенный слушатель, не можешь не отметить, с какой легкостью он льется, как богато окрашен, как силен! Но не только это. На этих концертах очень разные произведения исполнялись – не только классика. И это тоже было здорово. Да и атмосфера: никто не смущался петь рядом с ним, а он всегда так мягко подстраивался под друга, чтобы не заглушать его совсем. До сих пор этот диск часто слушаю.
- Вот, видите, уже и к материальному подбираемся! Диски, плееры – вполне осязаемая вещь! – улыбнулся Павел.
- А еще книги… Вудхауз в переводе Трауберг! Согласитесь, Павел Олегович, лучше никто не смог его перевести! Так смешно, так иронично – только она! – Катя оживилась, ее глаза заблестели.
Андрей вздохнул: Катя и отец сели на своего любимого конька. Он всегда при таких разговорах чувствовал себя лишним.
- Да, Катенька!
- А ее перевод книги «Конец одного романа»? Помните, вы мне принесли эту книгу, раскопав ее в каком-то букинистическом магазине? Я ей очень дорожу! Я даже не могу ее никому дать почитать – вдруг потеряют, а она – мое сокровище!
Катя оглянулась на Андрея, смутилась, потом вдруг опять заговорила.
- Андрей, а та книга, что ты мне неожиданно подарил на какое-то 8 марта – ««Сирано де Бержерак». Четыре перевода» - ты помнишь, как я обрадовалась? У меня, мне кажется, тогда дыхание от восторга перехватило! Она издана была в Ярославле, тираж - всего 1000 экземпляров, очень маленький, как ты ее достал-то вообще? Вот это было фантастично!
Андрей бросил быстрый взгляд на отца, тот слегка качнул головой.
- Да случайно, как-то, Кать. Вы ж с отцом все уши про своего Сирано прожужжали. Я не мог не заметить, был в командировке, наткнулся, купил.
- «Упал, очнулся, гипс» - засмеялась Катя, - Спасибо тебе, я так благодарна за нее!
Они опять шли некоторое время в молчании.
- Я помню, когда Катя очень обрадовалась! – встрепенулся Андрей. – Мы были в Национальном музее в Амстердаме, и я там увидел в сувенирном магазинчике такие же жемчужные сережки, как у девушки на картине Вермеера. Помнишь, Кать? А ты, как всегда, прошла мимо витрины с украшениями, даже не взглянув. Я их купил и потом отдал тебе. Это был какой-то порыв, я сомневался, что они тебе нужны, просто захотелось. А ты так странно среагировала… Так растрогалась, почему-то, кинулась на шею. Я удивился, ведь ты совсем не любишь украшений, почти и не носишь.
- Я тогда как раз прочитала роман Трейси Шевалье про эту картину, про «Девушку с жемчужной сережкой», и он меня очень тронул. И тут ты мне кладешь в руку эти серьги! Это было удивительным совпадением, маленьким чудом соединения моих впечатлений, фантазий и реальности. Понимаешь? И это пришло от тебя, что было вдвойне чудесно!
- А потом мы смотрели фильм…
- А потом что было, помните? – Катя схватила за руку Андрея, чтобы он быстрее поймал ее мысль, – как мы ходили к фотографу-художнику?
- Точно! – все загалдели одновременно.
- Это кто-то из папиных знакомых нам его посоветовал, и мы в очередной приезд в Лондон у него несколько дней в студии провели.
- Да, он снимал людей в образах героев картин, и так похоже у него это получалось! Помните, как Марго долго выбирала, в каком образе хочет сниматься? А для Павла Олеговича он все предлагал варианты с испанскими идальго…
- Зато для тебя сразу нашлась картина, папа предложил и все согласились… Да и сережки у тебя оказались почему-то с собой.
- Мне кажется, с Катей ему было интереснее всего работать, - сказал Павел. – Помнишь, Андрей, как он долго и тщательно подбирал шарф и ткань, чтобы накинуть на плечи, потом завязывал этот синий платок на голове? Мы с тобой еще тогда смотрим и видим: вроде – все так, а что-то не так. А он засмеялся и говорит: все так, кроме бровей! И точно, на картине у девушки их почти не видно. Светлые такие, что ли… А у Кати брови четкие, темные. Он взял и как-то их замаскировал, чем там? Крем, пудра… И все встало на свои места.
- Кроме выражения лица! – вспомнила Катя. – Я все смеялась, а он просил сделать соответствующее выражение, как на картине.
- Да, ты все стеснялась, говорила, что не умеешь изображать ничего… А потом мне позвонили, я вышел поговорить, а когда вернулся, вы уже все закончили. Мне фотограф показал на экранчике фотоаппарата изображение – было очень похоже. Значит, смогла собраться.
- Мне Павел Олегович помог.
- Как?
- Сказал что-то такое… Я перестала смеяться, посмотрела на него… фотограф быстро защелкал фотоаппаратом… и все…
- Что сказал-то, па?
- Я уже не помню, Андрюш.
- Фотографии интересные получились. Они у меня где-то в компе. Надо найти, посмотреть.
- Они у меня есть в напечатанном виде, хотите – посмотрим, как-нибудь, - сказал Павел.
- Хотим! – хором ответили его спутники.
- Одна даже сделана особым образом, - словно решил предупредить Павел. – Напечатана на холсте – полное впечатление, что написана маслом. И в рамочке. Мне ее так тот фотограф подарил.
- Какая? – это спросил Андрей.

_________________
Не пытайся переделывать других - бесперспективное и глупое занятие! Лепи себя - и ты не пожалеешь о потраченном времени! (я так думаю)


Вернуться к началу
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 13 окт 2019, 22:41 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 05 июн 2017, 15:12
Сообщения: 1100
Глава 11.

- Ну, вот посмОтрите, заодно и увидите, - отшутился Павел.

Они пришли. Нужно бы­ло прощаться.

- Катя, - обратился к ней Павел, - я могу рассчитывать, что вы завтра уделите мне время? – Фраза нар­очито была построена несколько по-делово­му, но Андрей все ра­вно насторожился.

- Да, конечно, Павел Олегович, я приду, как только смогу.

- Пап, по какому пра­ву ты экспроприировал Катю? – в его голо­се закипало раздраже­ние.

Повисло напряженное молчание. Андрей смо­трел на отца, тот сл­овно бы размышлял, выкладывать имеющийся веский аргумент или оставить его на пот­ом. Катя переводила взгляд с одного мужч­ины на другого, явно разрываясь в сочувс­твии между ними.

- Экспроприировал, узурпировал… Андрей, пожалуйста, не стоит так ...болезненно реагировать на мою просьбу! Просто мне очень нужно поговорить с Катей.

Андрей слегка опешил от мягкой, просител­ьной интонации отца. Он ожидал какой уго­дно реакции на свой выпад, только не так­ой.

- Да и мама будет ра­да, если ты завтра отвезешь их в какой-­то там парк аттракци­онов. Когда я говорил с ней из ресторана, то почувствовал, что она уже… удовлетв­орила свой голод по внукам. Ей уже нужна помощь. Я выписываю­сь из клиники завтра или послез­автра, а вы когда уе­зжаете?

- Через четыре дня. – Катин голос слегка дрогнул. – Андрей, правда! Побудь с мам­ой, она так любит, когда вы с ней бываете втроем, дети и ты.

Павел чуть заметно усмехнулся такому так­тичному замечанию.

- А мы с Павлом Олег­овичем пока… договор­им.

- Хорошо, только я не понимаю, что за та­йны мадридского двор­а? – Андрей все еще кипятился, но уговоры жены и отца явно подействовали успокаи­вающе.



- Ну, считай, что Ка­те доверена операция типа «Спасти рядово­го Райана»…

Андрей с Катей перег­лянулись, причем Анд­рей помрачнел.

- Хорошо, тогда соот­ветственно тематике сегодняшнего вечера: «Но чтоб продлилась жизнь моя, я утром должен быть уверен, что с вами днём увиж­усь я…»

На этот раз помрачне­ли оба его собеседни­ка. Павел оставил тщ­етные попытки законч­ить вечер веселой, ничего не значащей бо­лтовней.

- Шутка не прошла, ладно. Обещаю тебе, Андрей, что… все тайны совсем скоро раскр­оются. Просто мне се­йчас нужна помощь Ка­ти, и она, как всегд­а, готова меня выруч­ить! – Павлу удалось сказать эту фразу таким беззаботным го­лосом, что у Андрея не оставалось повода, по крайней мере, внешнего, чтобы упорствовать, он ки­внул и пошел позвони­ть матери, пока она не легла.

Катя подошла к Павлу, посмотрела печально ему в глаза. Она знала, что он специал­ьно опустил начало пушкинского четверост­ишия «я знаю, век уж мой измерен…», кото­рое так жестоко идеа­льно подходило к их ситуации. Чтобы не травмировать ее лишний раз.

- Когда вы им скажет­е?

- Не сейчас, Катеньк­а, пожалуйста! Вы по­думайте, как счастли­ва Марго в эти дни, и вдруг… она будет убита горем, она будет метаться, искать врачей, это будет ад для нее, когда она поймет, что ничего не сделаешь. Давайте продлим немного этот беззаботный период, пока все не станет слишком мрачно и безы­сходно. И это уже на­всегда… для меня. Ск­орбные лица, вместо счастливых вокруг, это сочувствие в глаз­ах… Да, Андрей серд­ится и ревнует, - Па­вел усмехнулся, - но это ведь лучше, чем то, что он будет чу­вствовать потом? Пра­вда? Вы потерпите?

- Конечно! Я не волн­уюсь о себе…

- Конечно, вы не вол­нуетесь о себе! – Па­вел смотрел на нее теплым, искрящимся вз­глядом, - Хотя вам сейчас придется выдер­жать нелегкий разгов­ор с мужем, а завтра весь день – я могу рассчитывать на весь день? – что-то расс­казывать этому любоп­ытному старикану.

- Не говорите так, это неправда! И вообщ­е, слишком много разгов­оров обо мне! Может, вы мне завтра расск­ажете про себя?

- Поздно уже! – сказ­ал Павел, и, увидев, что Андрей закончил говорить по телефон­у, продолжил, - вам пора ехать.

Катя так и не поняла, к чему относилась фраза «Поздно уже». К сегодняшнему вечеру или к целой жизни…

- Давайте, ребята. – Мужчины пожали друг другу руки, Павел ласково похлопал сына по плечу. – Спасибо, Андрей. Катя, я благодарен вам за сегодняшний день.

Они уходили по аллее парка клиники, и в какой-то момент Кате захотелось обернуть­ся. Павел все еще ст­оял в характерной для него позе – руки в карманах брюк, корп­ус слегка наклонен вперед, голова чуть опущена вниз, - и смо­трел им вслед. Фонарь освещал его голубым светом, который со­здавал резкий контра­ст с окружающим ночн­ым мраком, словно сг­ущавшимся вокруг выс­окой худой фигуры.

«Как же эту боль мне преодолеть? Расстав­анье - маленькая сме­рть» - пронзительный голос Агузаровой да­вил на глаза, набуха­ющие слезами, повтор­яя эту фразу снова и снова, словно много­кратно отражаясь от внутренней поверхнос­ти черепной коробки. «Маленькая, да, маленькая, по сравнению с той, бол­ьшой…»

Смешное лондонское такси привезло их к знакомому подъезду. Всю дорогу они молчал­и, и теперь, чтобы никого не разбудить, бесшумно разбежались по разным ванным ко­мнатам. Катя, как и Павел, не сомневалас­ь, что Андрей непрем­енно захочет поговор­ить о сегодняшнем ве­чере. И пыталась при­думать, как себя пра­вильнее вести, как отвечать на его предп­оложительные вопросы. Когда она вошла в спальню, Андрей уже был там, лежал в кро­вати, что-то слушал через наушники, прис­оединенные к смартфо­ну. Катя присела ряд­ом с ним, положила руку на бедро поверх одеяла. Андрей дослу­шал, вынул наушники. Катя молчала, она никогда не спрашивала его: «Что ты там см­отришь? Что ты там слушаешь?», это было ее личное правило. Но в этот раз он сам ответил на ее незада­нный вопрос.

- Да, Магомаев в роли Гремина – это силь­но. – Он внимательно смотрел на Катю. Да­вно так внимательно не смотрел. Она опус­тила глаза. Ее рука двинулась вверх по его бедру, он резко сел, накрыл ее руку своей, останав­ливая.

- Кать, ты не хочешь мне ничего рассказа­ть?

- Хочу, но не могу. Пока не могу. Ты мож­ешь набраться терпен­ия? Я прошу тебя.

Она придвинулась к нему поближе, обняла руками за шею, уткну­лась лбом в ключицу.

- Кать, что-то случи­лось? – не было наде­жды, что он оставит этот разговор.

- Что-то случилось, - тихо согласилась она, согрев дыханием его яремную ямку.

Андрей сел поудобнее, об­хватил Катю руками и подтянул ее к себе на колени. Он не мог видеть ее лица, но слышал, как быстро бьется ее сердце.

- Вы меня пугаете об­а. Ты и отец.

Андрей снова явствен­но почувствовал, как Катя напряглась.

- Он странно себя ве­дет.

- У него трудный пер­иод… в жизни, Андрей.

- Да? Такой загадочн­ый трудный период, про который тебе можно сказать, а мне нет? –насыщенные оттенки ревности окрасили голос мужа.

Она молчала, тихонеч­ко дыша, стараясь не выдать тяжелыми взд­охами своего подавле­нного состояния. Вдр­уг Андрей крепко ухв­атил ее за плечи и отстранил от себя так, чтобы можно было видеть лицо.

- Кать, он… - его голос слегка осип, Ка­тя испугалась, что он сейчас догадается обо всем.

- …он признался тебе?

- В чем?!!

- Что влюбился в теб­я?

Катя изумленно посмо­трела на Андрея, неп­роизвольно выдохнув.

- Андрей, ты слышишь, что говоришь? – это был бы почти крик, если бы не необходимость говорить тихо, что­бы не разбудить детей и Марго.

- А что я такого нем­ыслимого сказал? Раз­ве это так уж невозм­ожно? - Андрей тоже старался сдерживатьс­я, от этого его приг­лушенный голос звучал еще яростнее.

- Андрей! Это твой отец!

- Вот именно, это мой отец! И я его немн­ого знаю. И, конечно, он, даже если влюб­лен, будет благородно молчать, как де Бе­ржерак, до самой сме­рти! – свистящим шёп­отом кричал Андрей, буравя ее полыхающим взглядом.

Катя замерла на мгно­вение, словно осмысл­ивая сказанное, кака­я-то тень пробежала по ее вдруг побледне­вшему лицу… Наполнен­ные острым страданием глаза сначала широ­ко раскрылись, а пот­ом медленно закрылис­ь, и Андрей в послед­ний момент успел под­хватить обмякшее в его руках тело.

_________________
Не пытайся переделывать других - бесперспективное и глупое занятие! Лепи себя - и ты не пожалеешь о потраченном времени! (я так думаю)


Вернуться к началу
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 13 окт 2019, 22:42 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 05 июн 2017, 15:12
Сообщения: 1100
Глава 12.
Катя была исключительно благодарным человеком. Ее благодарность распространялась даже на способность собственного организма легко отключать сознание. Как только нервный раздражитель становился критическим, запредельным, сознание закрывалось благословенным темным пологом, словно перегорали предохранители, выскакивали пробки при коротком замыкании, резких перепадах в ее нервной электросети. Потом, выныривая из благодатной милосердной темноты, она уже иначе воспринимала происходящее, как бы пребывая в рефрактерном периоде, когда какова бы ни была сила раздражителя, он не мог вызвать слишком сильной ответной реакции. Звуки, запахи, краски, а с ними и мысли, возвращались «стайкою, наискосок», постепенно, и это давало возможность принять явь без истерики или сердечного приступа, с заторможенным спокойствием.
Зато Андрей боялся этих Катиных обмороков, хотя она обычно очень быстро приходила в себя без каких-то особых усилий со стороны, без последствий. И все же… Он не только не мог к ним привыкнуть, но с каждым разом это вышибало его из колеи все сильнее, и, пожалуй, он тяжелее, чем она, их переносил. Особенно когда потеря сознания начиналась с приступа удушья: тогда ледяной ужас моментально охватывал его. В этот раз он испугался особенно, потому, что придя в себя, Катя долго лежала без слов, глядя в потолок каким-то затуманенным взором.
- Кать, Кааать… - звал он ее, легко касаясь волос на лбу, согревая холодные пальцы в своих ладонях.
Она молчала. Ее глаза были подозрительно сухими.
У Андрея даже была своя теория на этот счет. Поскольку Катя никогда не падала в обморок в критических ситуациях – тогда она, наоборот, собиралась и действовала трезво, энергично и решительно, а теряла сознание, когда только предполагала худшее, когда только боялась, что что-то плохое произойдет, он был уверен, что всему виной ее богатое воображение. Катя представляла себе несчастье гораздо ярче, видела его в самом ужасном свете, в самом плохом из всех вероятных исходов, предполагала самое худшее. Вот и теперь Андрей понял, что его предположение могло вызвать в Катином сознании такой шквал эмоций, которых ее чувствительная эмпатичная натура просто не вынесла.
- Кать, я не знаю, что на меня нашло. – Забыв о своих подозрениях и чувствуя себя виноватым, бормотал он. - Вывалил на тебя эту ерунду, эту дурацкую ревность. Просто примерещилось, прости меня. Отец никогда не давал повода, я не должен был. И вообще…
- Выключи, пожалуйста, свет, - слабым голосом попросила Катя.
Он выключил, она повернулась к нему и прижалась всем телом, нежно обхватив руками его голову.
- Обними меня покрепче, - попросила она.
Он обвил ее руками, ногами, опутал, словно большой немой паук крохотную трепещущую мушку. И тут Катя начала плакать, бесшумно, лишь периодически вздрагивая. Слезы лились горячим потоком на руку Андрею, а он не двигался, терпеливо пережидая приступ плача, страдая от непонимания происходящего, но зная: любой вопрос только ухудшит ситуацию, но останется без ответа. Когда она затихла, он слегка отстранился и попытался вглядеться в темноте в ее лицо.
- Кать…
Она ровно дышала, ее глаза были закрыты. Он аккуратно вынул свою руку из-под ее головы, накрыл одеялом, устроился рядом и тоже через некоторое время уснул. Катя же, словно ее кто-то позвал, резко открыла глаза и не сомкнула их до самого рассвета.
Как только время позволило, она бесшумно выскользнула из-под одеяла и пошла собираться.
Уже одетая она села на краешек кровати. Андрей открыл глаза.
- Андрей! Я приготовила одежду детям, она там, на стульях, в гостиной. Ты позвони мне, как вы там, чего, хорошо?
- Кать, все нормально? – он беспокойно вглядывался в ее лицо.
- Со мной? Все нормально, Андрей. Отдохните там как следует! И не только дети, вы с Маргаритой Рудольфовной тоже… побалуйте себя чем-нибудь, вспомните детство. - Катя улыбалась ему спокойно, но чуть печально. Она встала, хотела идти, он удержал ее за руку:
- Кать!
- Андрей, я обещала, я должна. Ты меня поймешь. И выкинь из головы все эти глупости, хорошо? – она вернулась, наклонилась и поцеловала его в губы. Знала, как поцеловать, чтобы после этого можно было легко выскользнуть из его рук.

Когда Катя ушла, Андрей глянул на часы: еще не было семи…

Она хотела прийти в клинику пораньше, чтобы, посидев на лавочке в парке, собраться с мыслями, сосредоточиться перед разговором с Павлом. Но, выйдя на аллею, она сразу увидела его. Он медленно шел ей навстречу.
- Совершенно не могу спать, - разведя руками, сообщил Павел. - Здравствуйте, Катенька.
Его взгляд был внимательным, пристальным. Кто-то другой вряд ли бы заметил чуть более глубокие, чем обычно, тени под глазами, чуть более нервные движения, чуть более настороженный взгляд.
- Здравствуйте, Павел Олегович. – Катя лишь мгновение смотрела на него, потом отвела глаза.
- Как же эгоистичны люди! И я такой же, как все! – Павел невесело засмеялся. – Вы измучены, Катя. Как там говорил полковник в «Аромате женщины»? «Вся тяжесть мира на твоих плечах»?
Катя действительно повела плечами, опустила голову.

- Все в порядке, Павел Олегович, - она как-то особенно тщательно выговаривала его имя-отчество. – Просто плохо спала.
Он снова внимательно на нее посмотрел. Что-то явно изменилось со вчерашнего дня. Катя была не столько печальна, сколько скованна.
Павел задумался. Они сели на скамейку в молчании.
- Моя откровенность сыграла с вами злую шутку, правда, Катенька? Я виноват перед вами… Уж если был всю жизнь чопорным и закрытым, то не стоило и начинать… Помните, как у Иванова в одной из его пародий? «Не писал стихов – и не пиши!». Хотя, вряд ли вы это можете помнить.
- Павел Олегович…
- Но как же хочется теперь, Катюша, говорить то, что думаешь, выражать то, что чувствуешь! Не как всю жизнь: только то, что нужно, только то, что можно, прилично, принято, приемлемо, допустимо! Мы привыкаем так жить: как нас воспитали, в рамках, по регламенту. Это, конечно, во многом правильно, это защищает, это поддерживает порядок, это упрощает многое. Но всегда ведь есть и другая сторона медали: мы сдерживаем не только плохие, но и хорошие порывы души, мы нивелируем чувства, мы становится толстокожими, менее чувствительными, более равнодушными… Можно даже забыть, какая она заманчивая – эта свобода выражения эмоций. Особенно когда общаешься с человеком, который тебя поймет, как никто другой: «Не договаривая фразы вдруг благодарно замолчать»… Хотя, этим можно ранить, это бывает очень эгоистично, очень!

- Павел Олегович! Все хорошо, правда. Все хорошо. Не думайте обо мне.
Ей хотелось сказать: «Я потерплю, я справлюсь, только бы вам было немного легче, проще встречать каждый свой, уже отсчитанный кем-то, день. Я не боюсь того, что вы можете мне открыть, потому что верю: ничего недостойного или плохого вы никогда не думали, не чувствовали. Если есть что-то, что может хоть ненадолго отвлечь вас от мыслей о скорой смерти, пусть это что-то проявится, даже если мне будет больно», - но она, конечно, никогда не сказала бы этого.
- А как Андрей? – аккуратно задал он вопрос.
- Нууу…. Он, вы понимаете, что-то заподозрил. – Катя отвечала явно нехотя.
- Ваше обещание ничего ему не говорить не … повлияло на ваши отношения?
- Нет, нет, не волнуйтесь. Все хорошо, все хорошо…
Чем больше Катя это повторяла, тем яснее становилось, что не все хорошо.
- Катя, вы мне вчера такой волшебный день подарили! Мне никогда уже вас не отблагодарить достойным образом за этот подарок. Сначала своим рассказом вы меня словно за руку увели в другой мир, в другое время, я совершенно отключился от сегодняшней действительности. Мне казалось, что это невозможно: забыться от собственных мыслей. Но вот ведь, вы смогли это сделать! Потом, вечером, когда мы были с Андреем в театре и в ресторане, я вдруг понял, что никогда раньше не говорил с ним так, а он никогда меня так не слушал. Вы понимаете, что это тоже только благодаря вам?
Катя подняла голову, ее лицо немного просветлело.
- Я рада. И, раз так, мне еще есть что вам порассказать… Мы даже не дошли до самого… до самой сути, до интриги…
Катя улыбнулась. Как бы ни было трудно ей, рассказывая, ей не будет труднее, чем ему сейчас. И если прошлое может облегчить боль в настоящем, пусть оно вернется, хотя бы ей пришлось стыдиться его.

- О! Я даже не знаю, что и думать! – Павел был, кажется, страшно доволен, что Катя сама вернулась к этой теме. – Только пойдемте, позавтракаем. Тут есть одно заведение, там рано наливают…
Катя удивленно посмотрела на свекра.
- Чаю, Катя, чаю. С молоком. Но можно выпросить и кофе. – Он аккуратно взял ее за локоть и повел по боковой дорожке. – Впрочем, там видно будет, может и не только чай... – Он опять начал шутить.

Катя поставила чашку на блюдце. Кофе был прекрасный. Она чувствовала себя значительно лучше – после завтрака, и увереннее – здесь, в этом по-домашнему уютном заведении, словно располагающем к душевным разговорам.
- Ну и вот. Андрей сказал мне, что я буду владелицей подставной фирмы. Уставной капитал – та самая взятка. Ну, вы знаете.
- Просто сказал? Не попросил, не предложил подумать, не дал выбора?
- Нет, фактически он поставил меня перед фактом. - О, какая тавтология! -
Впрочем, я бы не отказалась в любом случае. Сами понимаете: я была счастлива, что он мне так доверяет. Хотя, я, конечно, предложила ему как следует подумать. Ведь было понятно, что это станет шоком для других акционеров, если что. И стало... Но он убедил меня, что у него нет выбора: я единственный человек, который посвящен в эти проблемы, и которому он может совершенно спокойно доверить все, что у него есть. Я-то знала про себя, что ему нечего волноваться… Я надеялась, что он тоже так думает. Действительно мне полностью доверяет…
Катя усмехнулась.
- Конечно, прибавилось новых страхов, проблем, работы… Но появилась и новая мечта: вытащить Зималетто из этой ямы, будучи ее хранительницей, помочь ему остаться президентом, вернуть ему компанию в целости и сохранности и даже, возможно, приумножить капитал… Я иногда себе пыталась представить тот день, когда я, подписав документы, увижу счастливое лицо Андрея, увижу, как он освободится от этой тяжести, что прижимала его к земле, что отнимала у него его божественную легкость… - Катя улыбалась. - Но мне одной было бы совсем трудно справляться с документацией двух компаний, у одной, к тому же, должна была быть реальная и липовая, встречаться с адвокатами и всякое такое, ну, вы понимаете. А Коля сидел без работы, и папа… Я решила, что всем от этого будет только лучше, привлекла их.
- Вы совершенно правильно сделали, они оба отличные специалисты…
- Да, и честные люди. Коля умудрялся даже зарабатывать довольно приличные деньги, которые мы использовали то на оплату долгов Зималетто, то на выплаты акционерам, то на закупку фурнитуры.. Не помню уж, что на что шло: мы лавировали, лавировали… Не важно, вы знаете это все. Важно, что в какой-то момент Андрей перестал мне доверять.
- Что вы говорите? Почему? Уж, казалось бы, когда вы не взяли такие огромные деньги, вам предложенные, не скрыли от него это, доказали свою порядочность.
- Да, мне тоже казалось, что я никогда не давала повода усомниться в моей верности. И дело вовсе не во взятке. Честно говоря, эта ситуация до сих пор не оставляет в покое мою совесть. Это опять к вопросу об откровенности, Павел Олегович.
- Не понимаю, Катя.
- Я не взяла эти деньги не потому, что была такая уж честная. А потому, что я не хотела обманывать именно Андрея. Я не могла обманывать его. Понимаете разницу? Был бы кто-то другой на его месте – я бы не устояла. Мучилась бы, совестилась, но взяла бы, наверное. Уж очень кстати оказался соблазн: папу уволили, кредит на машину надо выплачивать, зарплата совсем маленькая.... По большому счету, меня от этого шага спасла любовь к Андрею. Мне не хотелось, чтобы между мной и им стояло хоть что-то плохое, хоть какая-то неправда. Так что, мне всегда неприятно, когда всплывает эта тема. Мне стыдно.

Павел смотрел на Катю задумчивым грустным взглядом. Улыбался ей.
- Ну, так вот. Недоверие пришло совсем с другой стороны. Ромка, - Катя опять улыбнулась, - намекал Андрею постоянно, что его секретарша по уши в него влюблена. Но Андрей не придавал этому особого значения. Вернее, как он мне сам потом рассказал, было удобнее этого не замечать, не думать об этом, его все устраивало в наших отношениях. Ну, мало ли, кто в него влюблен, на всех и времени не хватит, и сил! А я держала себя в руках, - Катя засмеялась. Потом перестала смеяться.
- Да и снизойти до такой… Да и зачем? А вот потом, когда до Андрея дошли слухи, что у меня есть жених – девочек очень волновала эта тема, они все время вынуждали меня давать им какую-то информацию о нем, и я даже не ожидала, что маленькая ложь может аукнуться таким образом. А потом еще он узнал, что Коля имеет отношение к Никамоде, еще там что-то наложилось… В общем, они с Ромкой страшно перепугались: я такая честная, да, но наивная – жуть! Меня так легко охмурить, а заодно прибрать к рукам вместе со всеми этими Никамодами и Зималеттами. Как-то упустили они из виду, что мое сердце защищено… Мне очень нравится эта фраза из «Капитана Фракасса»: «У женщины, у которой есть любовник, может быть и второй, как поется в песне, но женщину, у которой есть любовь, невозможно или очень трудно победить». В общем, они решили, что если не начать действовать, то они запросто могут потерять компанию.
- А Андрей не спросил вас об этом прямо?
- Спросил. И я ему прямо и честно ответила, что ему нечего волноваться, что мы только друзья, что Коля очень честный человек, что я ему доверяю, как себе. Но, очевидно, это было последней каплей для измученного сознания Андрея. Он и так был в постоянном страхе за компанию, а тут… какие-то неведомые женихи, которым доверили быть финансовыми директорами… Сама, конечно, виновата. Обманывала девчонок. Все-таки ложь – очень коварная штука.
Катя замолчала.

- Павел Олегович. Это было давно, вы помните? Все закончилось хорошо, даже очень, ведь правда?
- Катя, вы меня пугаете! Что ж такого случилось-то, что вы начинаете речь адвоката еще до того, как оглашены все материала дела?
- Я просто знаю, как вы можете среагировать, поэтому пытаюсь подстелить соломку.
В общем, Рома и Андрей решили действовать самым надежным, проверенным способом: чтобы никто не смог охмурить Катю, ее нужно было влюбить. Смешной термин, правда? Два Амурчика… Влюбить в Андрея… Конечно, в Андрея, ведь полдела уже было сделано, как им казалось – я уже была «отчасти» влюблена в него. А теперь это нужно было сделать как следует. С гарантией. Полностью. Капитально. Чтобы никто и никогда не смог бы заполучить меня с моими компаниями…
- Я не понимаю, Катя…
- Ну, что тут непонятного? Это же так просто: приударить за некрасивой полувлюбленной секретаршей, чтобы привязать ее крепко-накрепко к себе. Она будет еще более верной и преданной. Еще более…
Павел молчал. Смотрел на Катю каким-то настороженным взглядом, словно думал, что она может воскликнуть: «Шутка!»
- Им казалось, что это просто, по крайней мере, Ромке. С их-то опытом! С их-то харизмой! С моей неопытностью… С моей-то внешностью! Да это же – ерунда, раз плюнуть, как играть с ребенком в шахматы… Ведь, они же логично размышляли, правда?
- Катя…
- Павел Олегович, сейчас вам будет веселее.
- Да?
- Да. У них возникли неожиданные сложности. – Катя засмеялась. – «Связался черт с младенцем…».

_________________
Не пытайся переделывать других - бесперспективное и глупое занятие! Лепи себя - и ты не пожалеешь о потраченном времени! (я так думаю)


Вернуться к началу
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 13 окт 2019, 22:42 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 05 июн 2017, 15:12
Сообщения: 1100
Глава 13.
- Нет, наверное, все же придется выпить чего-нибудь покрепче. - Павел заказал шерри-бренди для себя и Кати. Официант принес поднос с рюмочками и графином.
- Подождите, подождите, Катенька. То есть, Андрей решил за вами поухаживать… для пользы дела? – До Павла стал доходить смысл сказанного. – Не потому, что вы ему нравились, а исключительно… - он облокотился на спинку стула, стал расслаблять шейный платок. – Да, сюжет не нов, Катя, но вы все равно меня поразили. Играть на чувствах человека… Обманывать в таком! Ну, а что они думали делать дальше? Потом, когда все вернулось бы на круги своя? Влюбить… и что?
Катя пожала плечами. Павел был не на шутку взбудоражен, а она сидела и размышляла: может быть это и хорошо?
- Почему вы меня об этом спрашиваете? Я не знаю… Мне кажется, что с одной стороны, они не заглядывали так далеко вперед, особенно сначала. Их ближайшая цель была сохранить компанию, любым путем, любым способом. Им казалось, что все остальное, по сравнению с этим - ерунда, как-нибудь выкрутятся. А, во-вторых, не они первые придерживались правила «Цель оправдывает средства», и сильные мира сего попадали в эту этическую ловушку. Ну, что такое чувства какой-то секретарши по сравнению с достоянием двух семей? К тому же, мы сейчас с вами говорим о молодых людях, которые не слишком серьезно всегда относились к этой стороне жизни. Охмурение, соблазнение, флирт – это же их стихия. Ну, бывали у них проблемы с брошенными девушками, но не такие, чтоб уж очень серьезные.
- Катя, вы их оправдываете?
- Я пытаюсь их понять. Встать на их место. Вот какой видел меня Роман Дмитриевич? Страшненькая, хоть сведущая в профессиональных делах, абсолютно неискушенная в делах сердечных, одинокая, никому не нужная, ни на что не надеющаяся, никем никогда не любимая… Он считал, что не только ничего ужасного и плохого не произойдет, если я влюблюсь в Андрея, когда он начнет за мной ухаживать, но даже наоборот: это будет самым ярким впечатлением в моей жизни. В принципе, он был прав… Вот вы спрашивали, какие подарки были самыми-самыми? Я просто не захотела задеть Андрея, поэтому не сказала. Вот те открытки и мягкие игрушки, которые я находила на своем рабочем столе каждый день. Никогда и ничему потом я не радовалась так сильно! Да, они были выбраны Романом и текст был придуман Романом для той девочки, которою он себе представлял вместо меня. И, я помню, немного удивлялась и сентиментальным картинкам на открытках и выложенным сердечкам на столе – это было… как бы это сказать … немного примитивно, что ли. Но эти ощущения были где-то глубоко, в подсознании. А радость, счастье, когда я их находила, затмевали все, не давали ни одному подозрению пробиться наружу… Я совершенно уверена, что если бы этим занимался Андрей, все это выглядело бы иначе, хотя бы потому, что он знал меня лучше, с другой стороны. Но Андрей дистанцировался от этого, как мог…
- Катя, я ничего не понимаю! Рома дарил вам открытки?
- Я вас запутала. Они вместе придумали план, вернее даже Рома, как гениальный сценарист, а Андрей должен был его исполнять, как утвержденный на роль. Поскольку Андрей сопротивлялся, Ромка, как верный друг, сам выбирал игрушки, шоколадки для меня, куклу мне на день рождения, открытки, сочинял тексты, а Андрей только переписывал их своей рукой… Дарил мне, оставлял на столе…
- Откуда вы знаете?
- Я вам говорила, что мы это обсуждали с Романом. Он легче и проще рассказывает об этом, в отличие от Андрея. Тем более, если его аккуратно напоить, вот как вы сейчас – меня. – Катя озорно улыбалась.
- Опасно плести интриги против умной женщины! Я вообще не понимаю, как Андрею удавалось вас обманывать.
- Ну, Павел Олегович! Я ж вам рассказала, на какую почву упали эти семена… «Ах, обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад!» Да и не удавалось ему до конца меня обмануть. Я все время ощущала, что есть во всем этом что-то не то, чувствовала, что все происходит как-то странно…
- Как же Андрей все-таки пошел на это! Как он мог?
- Не нужно думать о нем совсем уж плохо, Павел Олегович! Ему не было легко. Он мучился. Ромка говорит, что он упирался, сопротивлялся, пытался чуть ли не каждый день закончить это представление.
- И все же ухаживал, писал открытки, морочил вам голову?
- Да. А что ему еще оставалось делать, если тень коварного Николая продолжала витать вокруг?
- Не понимаю, почему нельзя было выяснить все про Николая и успокоиться?
- Не знаю. Как выяснить? Женсовет регулярно приносил слухи о том, что у меня развивается роман с ним. Коля мне периодически звонил по делу на работу, и я с ним вполне тепло разговаривала. Андрей меня все время спрашивал об этом, но чем больше я убеждала его, что у меня с Колей только дружеские отношения, тем меньше он мне верил… Наверное, потому, что мы все всегда судим о людях по себе… Обманывая меня, Рома с Андреем вполне могли предполагать, что кто-то обманывает и их. Тем более, что я не то, чтобы адекватно по их мнению отвечала на ухаживания. Я явно сорвала их охмурительный блицкриг.
Катя снова пригубила крепкий согревающий напиток.
- Ромка мне сказал, что он думал, будто все будет совсем просто и быстро: один поцелуй, признание, потом открытки, игрушечки, свидание в кафе – и я сойду с ума от счастья, повешусь на Андрея, как все его девушки до этого, и ему придется только аккуратненько отлеплять меня от себя.
- А вы сразу ему отказали, поставили его на место?
- Эх, Павел Олегович, Павел Олегович! Что значит «отказала»? Отказывают дамы, которые уверены в своей неотразимости, принцессы, королевишны… Для начала, я просто потеряла сознание, когда он вдруг ни с того, ни с сего поцеловал меня в кафе, куда нас заманил Ромка, якобы с целью поесть и поработать одновременно, а потом быстренько исчез. Вы же уже поняли, что имеете дело с экзальтированной барышней? Не знаю, какой реакции он ждал, но явно не такой. Я вот даже сейчас не представляю, как другая девушка поступила бы… Ахнула, расцвела от восторга, мило покраснела, стала бы целовать в ответ, дала пощечину? Я пришла в себя и тут же убежала, страшно испугавшись происшедшего. Представляю, в каком недоумении он остался, что думал обо мне…
- Катенька…
- Ну, ведь вы не удивляетесь этому, правда? Моей реакции. Это было также неожиданно, как и нереально. Он меня поцеловал. Он! Мой недоступный президент. Моя тайная любовь. Моя несбыточная мечта. Я не могла понять, что происходит. Я не могла уснуть, все придумывала себе объяснения. Он совсем сбрендил от стресса и усталости, говорила я себе, а, поскольку, у него направленность такая – на женщин, вот и сбрендил соответственно: целуется со всеми подряд. Хотел меня поблагодарить за работу, а по-другому женщин благодарить не умеет. Это поощрительный поцелуй, как грамота передовику производства. Много выпил и ему на моем месте пригрезилась какая-нибудь, которая «дыша духами и туманами». Глюки. Опять же, соответственно природной склонности к женскому полу.
- Катя, мне кажется, или вы специально стараетесь рассказывать эту часть истории смешно? Чтобы и я ее воспринимал легко и весело? Вы очень хитрая, Катя, но я вас раскусил!
- Не надо меня кусать! – Катя засмеялась. – Вы правы, Павел Олегович, вино развязывает язык, но мешает лукавить. Весело не было. Тучи сгущались над Ершалаимом…
- Если не хотите больше говорить об этом, то не нужно.
- Нет, почему? Сказал «А», скажи и «Б». И потом, признаться, мне не неприятно вспоминать. Нет! Эта моя история. И пусть по дороге было темно, холодно, страшно и больно, но она привела меня, нас к свету. Поэтому все, что было, видится теперь немного иначе, чем воспринималось тогда. Не так болезненно, мягче. Некоторые вещи даже кажутся смешными, например, как мы с Колей изображали потом из себя жениха с невестой, хотя тогда было совсем не до смеха. И эта история как никакая другая подтверждает сразу несколько мудрых высказываний, например, что «Человек предполагает, а Бог располагает», «Не зарекайся», «Не рой другому яму», и «Пути Господни неисповедимы». Так что ее можно записать в назидание потомкам. Поэтому, если она несет в себе такую глубинную мораль, почему она не может быть рассказана? Ой, кажется, я уже слишком много выпила.
Павел заказал для Кати чаю.
- Итак, что я там говорила? А! Самое главное то, что я ему нравлюсь – как бы мне ни хотелось в это поверить – в голове не укладывалось. Не может этого быть, и все! – говорила я себе. Значит, ошибка. Я решила наутро вести себя так, будто ничего не случилось.
- А он?
- А он тоже весь день вел себя, как будто ничего не случилось. Я была рада, что мы вписались в этот поворот. А вечером он предложил подвезти меня домой и вернулся к этой теме. Честно говоря, это был такой напряженный разговор, так накалилась атмосфера в машине, что у меня в памяти словно выжжены огнем все слова и фразы. Мне было страшно, плохо, неловко. Мне казалось, что все происходящее - какая-то фантасмагория, бред. Это вовсе не было счастьем – его признание. Хотя, спроси меня кто-нибудь еще два дня назад, каково мое самое заветное желание? И я бы, наверное, сказала, что хотела ответного чувства.

_________________
Не пытайся переделывать других - бесперспективное и глупое занятие! Лепи себя - и ты не пожалеешь о потраченном времени! (я так думаю)


Вернуться к началу
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 13 окт 2019, 22:43 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 05 июн 2017, 15:12
Сообщения: 1100
Глава 14.
Катя замолчала, словно прокручивая перед внутренним взором пленку с воспоминаниями. Павел терпеливо ждал, когда она снова заговорит.
- Ну, вот что должен испытать влюбленный человек, когда объект его страсти признается, что тоже питает к нему чувства? Теоретически? Блаженство, радость, облегчение, восторг? На что рассчитывал Андрей, когда говорил, что не может без меня, что разглядел во мне внутреннюю красоту? Что я засмущаюсь, поблагодарю, выражу признательность, как было принято во времена Элизабет Беннет, заплачу от счастья? Я думаю, что моя реакция опять его обескуражила. Я начала его убеждать, что он запутался, ошибся, устал, перепутал. Я пыталась вывести его без потерь из сложившейся странной ситуации, у него была возможность отступить, сохранив лицо и наши теплые рабочие отношения. Он начал убеждать меня, а я не верила. Я ему так и сказала, что я – это я, что я не могу нравиться ему как женщина по определению, что мы оба знаем это. Он замолкал, задумывался и снова начинал что-то говорить. Искал какие-то аргументы, а потом просто поклялся. – Катя улыбнулась, Павел сжал салфетку в кулаке. – Луной, Павел Олегович, луной. Ничего такого… Попытался еще на прощание меня поцеловать, но так, боязливо что ли, вдруг опять грохнусь в обморок – со мной нужно быть поосторожнее!
Катя, задумавшись, опять глотнула из рюмки, а не из чашки.
- Мне бы тогда проанализировать наш разговор. Ведь он опять спрашивал про Колю, про наши взаимоотношения. Но я была контужена происходящим, по-другому этого не назовешь. Я не верила, умом не верила ему. И мой прошлый жизненный опыт кричал мне: Катя, тебя, такую, не может полюбить красивый мужчина, не может – просто так – не может! И наблюдения мои за Андреем говорили о том же: еще несколько дней назад он проходил мимо меня, не замечая, а тут вдруг.... И форма его признания – каждое слово давалось ему с неимоверным трудом, он выдавливал их из себя. Мое сознание словно сковало холодом, и он струился из головы в грудь, в живот, в кончики пальцев. А в сердце бушевал огонь надежды. Он словно пытался растопить ледяную корку, которой я покрылась. Мне казалось, что я просто тресну, расколюсь, как стеклянный сосуд от резкого перепада температур. Я спрашивала себя: почему ты страдаешь? Ведь твой хваленый ум не может найти ни одной причины, по которой Андрей Павлович захотел бы сделать это из корыстных побуждений. Ты и так вся его и вся для него, и он это знает. Зачем ему еще что-то делать специально? Зачем обманывать? Нет повода! Почему ты не должна ему верить? Но какой-то древний датчик все же мигал красной лампочкой: «ложь», «ложь». В общем, когнитивный диссонанс в самой острой форме. Но оттолкнуть Андрея я не могла. Вы вправе осудить меня за это.
- Не могу, Катенька.
- Вот видите! Вы ко мне явно необъективно относитесь! Был бы другой на моем месте, вы бы сказали, что нужно было решительно и бесповоротно отказать Андрею, напомнив, что у него есть невеста.
- Необъективно? Я почему-то, зная вас, уверен, что вы в первую очередь спросили: «А как же Кира?»
Катя удивлялась этому человеку. С одной стороны, он был внимателен к людям, хорошо в них разбирался, умел находить правильные аргументы в разговоре с ними, с другой стороны – не понимал часто истоков и причин их поступков, и… трудно прощал за ошибки. Может быть, просто информации не хватало? Может быть, просто не умел вставать на место другого?
- Да, вы правы. А он сказал, что с Кирой у них все давно разладилось, и что сейчас он не может с ней разорвать отношений из-за компании… Да, я сама это знала, это было правдой и лишним аргументом за то, что он не обманывает меня. Он попросил сохранить меня в тайне наши отношения – мог бы и не просить. Кому я могла об этом рассказать? Никому. Не было у меня ни одного человека, которому я могла доверить свое сокровище. Но и я хотела от него того же: чтобы никто не знал, поэтому спросила про Романа, ведь я слышала порой, сидя в каморке, что они обсуждают все, то есть совсем все. И он заверил меня, что никто, и Роман тоже, ничего не будет знать.
- Какая подлость!
- Павел Олегович, вы же сами говорили, что есть разные точки зрения.
- Это будет подлостью в любом случае, с любой точки.
- Да, вопрос в интерпретации. Можно представлять это как ужасную драму, в которой двое взрослых мужчин изощренно и коварно обманывали юную наивную деву, а можно как комедию в стиле Шекспира: несколько молодых людей намертво запутались, начав обманывать других, а обманули сами себя…
- Вы опять их защищаете, Катя!
- Я не могу их не защищать. Перед вами. Таким строгим судьей. Я не могу не помнить о том, к чему все это привело, и не быть благодарной им за это.
- За подлость, за обман?
- И за мои ужасные страдания, да! Но без которых я бы не смогла стать тем, кем стала.
- Вы страдали?
Катя печально улыбнулась. Снова сделала глоток из рюмочки, тут же отставила ее, запила чаем.
- Честно? Страдала. Можно сказать, что с момента признания Андрея. Причем страдания мои были крайне разнообразными. Я страдала из-за вины перед Кирой. Ужасно. Никакие собственные доводы, что у них ничего хорошего не получилось бы в любом случае, не помогали. Я видела, как она нервничает, ревнует, чувствует, что он отдаляется от нее, и изнемогала от чувства вины, считая, что я теперь причина этому всему. Я страдала, когда он говорил при мне с ней по телефону, обманывал, отталкивал, кричал на нее. Я понимала ее. Я жалела его. Я страдала от того, что нужно было обманывать всех: родителей, девчонок, Колю. Я страдала от мыслей о неизвестности: что ждет меня? Он поиграет со мной, как со многими до меня и бросит? Или превратит в удобную во всех смыслах секретаршу?
На лицах обоих собеседников отразилась некое подобие гримасы отвращения при этих словах Кати.
- Теперь я страдала еще больше от собственной внешности, потому что быть такой рядом с ним – это позорить его. Мне было мучительно осознавать, что он стыдится меня. И я его понимала. Я страдала и за него: как только я представляла, что он может тяготиться нашими отношениями, мне становилось так тяжело! Ведь суть моего существования тогда заключалось в одном: сделать его счастливым, облегчить ему жизнь всеми возможными способами. А все наоборот как-то усложнялось. Я все ему осложняла.
- Катя, пойдемте, пройдемся?
- Да, это хорошая идея. Мне хочется на свежий воздух.
Они шли по людным и безлюдным улочкам, по скверам, вдоль набережной, Павел, как всегда аккуратно направлял свою собеседницу, не мешая ей рассказывать.
- Честно говоря, я вела себя как идиотка. Не смотрите на меня так, Павел Олегович! Именно как идиотка! То улыбалась ему, замирая на месте и не зная, что сказать, то, решив улучшить внешность, явилась на работу накрашенной и одетой «поярче», причем так, что все потеряли дар речи. Однажды я оставила у него на столе листок с написанным моей рукой стихотворением Лохвицкой. В смысле, специально положила, хотела… Что хотела? Сказать в стихах то, что не могла сказать словами.

- А какое именно стихотворение?

- «Твои уста – два лепестка граната».

- Что-то смутно припоминаю…

- Твои уста - два лепестка граната,
Но в них пчела услады не найдет.
Я жадно выпила когда-то
Их пряный хмель, их крепкий мед.

Твои ресницы - крылья черной ночи,
Но до утра их не смыкает сон.
Я заглянула в эти очи -
И в них мой образ отражен.

Твоя душа - восточная загадка.
В ней мир чудес, в ней сказка, но не ложь.
И весь ты - мой, весь без остатка,
Доколе дышишь и живешь.

Катя прочитала стихотворение так, словно это были обычные слова, такие же, как она говорила до этого, рассказывая про свои чувства к Андрею. Оно прозвучала в ее устах так красиво и органично, что Павел даже остановился.
- Спасибо, Катенька! Дивное стихотворение.
- Да, мне тоже так казалось. И хотелось, чтобы он его прочитал. А прочитала Кира, случайно взяв листок со стола. И начался ужасный скандал. Я сидела в каморке и слышала, как Кира обвиняет его в связи с любовницей. Андрей все отрицал, он поссорились, Кира обещала выяснить, кто такая эта Лохвицкая … Мне хотелось провалиться сквозь землю. Исчезнуть. Я ужасалась от мысли, что Кире или Вике придет в голову сравнить почерк… Они, наверное, просто не могли представить себе, что человек, написавший это Андрею, находится в офисе… Он был жутко разгневан, и тогда я ему сказала, что мы больше не можем встречаться. Меня убила даже не сама ситуация – они ссорились с Кирой постоянно, а то, что я была причиной, и что пришло ужасное осознание – любовница – это я.
Вдруг Катя засмеялась весело, словно зазвенела колокольчиком.
- Что, Катенька, что? - Павел был удивлен такому резкому перепаду настроения, ведь только что, рассказывая, она совершенно очевидно переживала все эти эмоции заново.
- Просто Андрею опять пришлось начинать все сначала! Понимаете? И так было много раз. Наверное, каждая моя попытка «ухода» пугала его еще больше. Как это – не он разрывает отношения, а с ним разрывают! Такого не было в истории. Замучился он со мной, а вы говорите! Он опять, наслушавшись аргументов Романа, и в очередной раз поняв, что да, ничего не поделаешь, нужно вернуть эту Катю, - а ведь ему тоже легче было все бросить, - ехал к моему дому, опять уговаривал не оставлять его, просил потерпеть, подождать, говорил, что сам во всем виноват, что проблемы с Кирой – это только его проблемы. Знаете, каждый наш разговор с ним начинался с того, что я приводила аргументы, что мы не можем продолжать наши отношения, а он, что мы не можем не продолжить, что ему от этого плохо, что он просит меня… «Я прошу вас, Катя» - это было заклинание, которое действовало на меня магически. А если он при этом смотрел в глаза, держал за руки… Я не могла сопротивляться. Вы понимаете меня?
- Боже мой, Боже мой! Катя, конечно, я вас очень хорошо понимаю. Держать свою любовь в себе, когда она безответна, гораздо проще, чем отказывать любимому человеку. Ведь здесь уже речь идет не только о твоих страданиях, а о страданиях твоего любимого. Мы не можем причинять боль тому, кого любим. Но… я не понимаю Андрея. Ведь это же такая ложь…
- А знаете, не все было ложью. Поэтому-то я и обманывалась. Он действительно ко мне относился тепло. И он старался подбирать такие слова, которые бы были искренними. Например, про то, что он разглядел мою внутреннюю красоту, про то, что я удивительная девушка, что он таких никогда не встречал. – Катя улыбалась. – Ну, разве это не правда? Где еще встретишь такой уникум? Про то, что он без меня не может… это вообще, без комментариев, с учетом моих обязанностей и полномочий. Он искренне кидался меня защищать, абсолютно искренне, я это видела. От Воропаева, который слишком резко и грубо говорил со мной, от парней во дворе – он подрался сразу с несколькими, когда они сказали про меня что-то обидное. На моих глазах он рисковал своей жизнью – и я не могла ему не верить после этого. Конечно, отчасти – это была защита собственности. Ведь еще до всей этой истории с ухаживанием, он кричал «Катя принадлежит мне!». Я слышала это и была счастлива тогда – принадлежать ему, пусть почти как крепостная…
- Были счастливы тогда? А в это время, когда он за вами ухаживал, вы были несчастны?
- Как вам сказать? Это были все те же качели, только амплитуда стала другой. Космических масштабов. Я то взлетала к звездам, когда, например, он все-таки приходил в кафе, где я его ждала, уже потеряв надежду на встречу, или когда он улыбался мне так, что только нам двоим было понятно, почему он так улыбается, или когда ласково утешал, успокаивал, если меня кто-то обидел, когда просто говорил нежно «Катенька», а то… А то погружалась в какую-то черную беспросветную пучину, когда он вдруг, словно забывшись, начинал кричать раздраженно, и в этом крике не чувствовалось ни капли любви, или я видела мучения Киры, или накатывала волна сомнения. Это было самое страшное: сомнение. Потому что оно разрывало не только мою душу, но и мозг. Я не могла объяснить себе, что именно в происходящем меня угнетает, но это что-то было очень мощным, как какое-то невидимое поле. Он говорил мне часто, что любит меня. Но в моем подсознании, очевидно, были заложены какие-то другие представления о любви. И не только в подсознании: я своими глазами видела, как он общался с другими женщинами, как искрил, как светился. Со мной все было совсем не так: ушла из нашего общения былая легкость, искренность. Со мной он не был обворожителен, легок, очарователен. Наоборот, он словно был скован, напряжен, все время подбирал слова, словно шел по тонкому льду, легко раздражался, когда я этого не ожидала. Текст, который он говорил, как будто расходился с картинкой. Я не понимала этого, я это ощущала. И это меня мучало страшно. Диссонанс между ожиданиями и происходящим. А потом я вдруг, в какой-то момент смогла объяснить себе это…

_________________
Не пытайся переделывать других - бесперспективное и глупое занятие! Лепи себя - и ты не пожалеешь о потраченном времени! (я так думаю)


Вернуться к началу
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 13 окт 2019, 22:44 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 05 июн 2017, 15:12
Сообщения: 1100
Глава 15.

Они пришли в большой людный парк. Светило не такое уж редкое в Лондоне, как трад­иционно считается, солнышко. Плотные кор­отко стриженые газоны манили сбросить об­увь и пройтись по мя­гкой траве босиком. Катя посмотрела на свекра и поняла, что он думает о том же.

- Павел Олегович, да­вайте сядем на траву вон под тем деревом? – Катя указала на большой раскидистый платан. - Как все де­лают, - на всякий сл­учай добавила она.

Они прошли прямо по газону, сели под дер­евом рядом, прислони­вшись спинами к широ­кому гладкому стволу.

- Я раньше думала, глядя на картины импр­ессионистов, что это так тени от листьев на стволы падают. А оказалось, что это сами деревья такие пятнистые.

Павел провел ладонью по ежику газона.

- «Я к вам травою пр­орасту…» - знаете, Катенька, это стихотв­орение Шпаликова?

Катя подавила тяжелый вздох.

- Конечно. Но только не как стихотворени­е. Как песню в испол­нении Никитиных. Они так красиво поют ее на два голоса.

- Да, согласен.

- Мы с Колькой любили раньше ее петь вдв­оем. Тоже раскладыва­лись на голоса, - за­хотела отвлечь Катя Павла от вновь нагря­нувших печальных мыс­лей. – Когда делали генеральную уборку, когда помогали маме чистить яблоки для компотов. Вот так сид­им, сидим, вдруг Кол­ька вынет травинку из сумки с яблоками и скажет первую строч­ку, и песня уже сама как-то начинает пет­ься. Маме нравилось слушать. Андрей не любит, ког­да я начинаю что-то петь.

- Да? Почему?

- Не знаю. Просто он несколько раз проко­мментировал мое пение так, что мне сразу расхотелось петь, вот я больше и не пою никогда при нем. Вс­егда помню об этом.

Павел был грустен, задумчив. Катя не хот­ела его дергать. Но он сам снова вернулся к своей мысли.

- У вас в детстве, Катя, было ощущение, что когда родители отправляют вас спать, особенно в праздник­и, или в субботу, то вам страшно не хоче­тся уходить, потому что вы знаете: стоит уснуть, и начнется самое интересное? Ил­и, помню, в походе, все сидят у костра, поют песни, шутят, а тебя вдруг начинает смаривать сон – от того, что находился за день, от тепла, но ты борешься с жела­нием спать, не уходи­шь в палатку, не поз­воляешь себе закрыть глаза, чтобы не зад­ремать, потому что боишься пропустить хо­рошую песню, занимат­ельный разговор, сме­шной анекдот?

Вот сейчас у меня оч­ень похожее чувство: я уйду, а ведь жизнь не остановится. Бу­дут так же бежать по делам люди, ездить машины. А еще грустн­ее думать, что так же будет вставать и заходить солнце, а я этого не увижу. Жизнь на земле будет про­должаться, только без меня, как будто ме­ня строгим голосом отправили спать, и не­льзя ослушаться.

Катины глаза увлажни­лись, и она не знала, что здесь можно ск­азать. Все так и ест­ь. Все так и будет.

- Поэтому, ты цепляе­шься мыслью хоть за что-то, что дает над­ежду: ты не исчезнешь совсем. Ты чаще, чем когда-либо раньше, думаешь о душе и ее бессмертии, о чем-­то таком, о чем не задумываешься в суете жизни. «Желанье вечное гнет­ет, травой хотя бы сохраниться — она вес­ною прорастет и к жи­зни присоединится» - такое отчаянное же­лание человека, наве­рное, не верящего в то, что что-то возмо­жно после смерти.

- Ваша внучка очень похожа на вас.

- И на вас. – Он пов­ернул голову и посмо­трел на Катю.

- У нее ваше телосло­жение: такая длиннон­огая, стройная, легк­ая. Просто модель. И Андрюшкины волосы, – улыбнулась Катя, вспоминая свою малень­кую красотулю.

- И ваши глаза. Убий­ственное сочетание. – Он подмигнул Кате.

- Посмотрим, что буд­ет с характером, ког­да вырастет.

- Хотите, скажу свое мнение? А вы провер­ите. Потом.

- Очень хочу. Вы, мне кажется иногда, ви­дите людей насквозь. И… я запомню все, что вы скажете.

- Наша принцесса умн­а, в этом нет сомнен­ия, да и есть в кого, - он посмотрел на Катю, - и горда. Пра­вда, меня это не пуг­ает в ней, так как мягкость ее характера сделает эту гордость не недостатком, а достоинством. В ней, к сожалению, чувств­уется отцово упрямст­во, хотя, опять-таки, ум и мягкость, неж­елание делать людям неприятно, это упрям­ство способны нивели­ровать до обычной на­стойчивости. Она оче­нь ласковая, искренн­яя девочка, наделенн­ая богатым воображен­ием.

- Вот интересно, бог­атое воображение – это все же хорошо или плохо?

- Как обычно, Катя, как обычно. Для чего­-то – хорошо, для че­го-то плохо. Для тво­рческого человека – это инструмент созид­ания, например. Оно помогает лучше воспр­инимать произведения искусства, литерату­ру. Человек с вообра­жением, читая книгу, легко переносится в мир героев, способен представить их жиз­нь, даже не описанную в тексте. Людям с вооб­ражением легче общат­ься, понимать другого человека. Но, с др­угой стороны, оно ок­рашивает в более ярк­ие краски наши страх­и, например. Усилива­ет негативную информ­ацию.

- А еще оно способст­вует самообману.

- Что вы имеете ввид­у?

- Ну, например, когда ты не понимаешь, что происходит, у тебя нет фактов, чтобы происходящее анализи­ровать умом, ты начи­наешь себе придумыва­ть объяснения. И воо­бражение подкидывает массу вариантов. А ведь они все могут быть далеки от действ­ительности.

- Вы про то, что Анд­рей придумал себе, что у вас может быть жених, который собир­ался отобрать компан­ию? Это скорее не от богатого воображени­я, а от испорченност­и, от того, что крут­ился в кругу таких людей, от которых это­го можно было ждать, от того, что сам был способен на подобн­ое, от того, что пло­хо разбирался в людя­х, был нечуток, невн­имателен, вообще – не понял самого главн­ого: с кем имеет дел­о.

- Да, он имел дело с человеком, у которо­го представления о жизни были почерпнуты в основном из книг. А это односторонние знания.

- Вы о чем, сейчас? Мне кажется, вы гово­рите о чем-то конкре­тном.

- Я о том, что не ср­азу поняла, что наст­ораживает меня в наш­их с Андреем отношен­иях.

- И что же это было? – Павел чуть развер­нулся к Кате.

«Все-таки, - подумала Катя, - ему интере­сно слушать эту исто­рию. Просто он стесн­яется настаивать».

- Это было то, о чем мне постоянно тверд­или девчонки: «Если мужчина не интересуе­тся тобой как женщин­ой, не стремится к близости, значит тут что-то не так». Еще бы… особенно в случае Андрея, который при общении с женщинами всегда сначала стр­емился к близости, а уж потом ко всему остальному. А со мной он держался как… как порядочный человек.

Катя бросила быстрый взгляд на Павла. Тот сидел с невозмутим­ым видом.

- И сначала я себе легко объясняла это: воображение-то у меня – ого-го! Если он действительно меня любит, то понятно, что робеет, - уговарив­ала я себя, - или я сама себя так постав­ила, что он не может со мной поступать так, как с другими, ведь он же сказал, что я честная и все та­кое.

Катя опять сделала паузу. Она еще сомнев­алась: как обо всем этом говорить с отцом Андрея?

- Интересно, в чем же, кроме открыток и подбрасывания вас до дома после работы, заключались ухаживания этого пор­ядочного человека? – в голосе Павла слыш­ался скепсис. – Он водил вас по ресторан­ам, в кино? Гулять в парк? Пел серенады? Стихи вряд ли читал – если только «В пр­езиденты б я пошел, пусть меня научат…»

- Ну, он водил меня вечерами в разные ка­фе, попроще, чтобы там не встретить своих знакомых, один раз да, ему пришлось сп­еть в караоке песню… не в этом дело. На периферии моего созн­ания, на самом его краешке свербила мысл­ь, что он стыдится пойти со мной в какое­-то приличное место. Это было больно осо­знавать, но опять-та­ки богатое воображен­ие подкидывало объяс­нение: он не стыдится тебя, а скрывает ваши отн­ошения, как и обещал. Избегает огласки. Но вот то, что он хо­лоден и отстранен я никак не могла себе объяснить. Понимаете? День шел за днем, мы встречались, разг­оваривали, он убеждал меня в своих чувст­вах, но я не видела развития отношений. Развития отношений именно с его стороны. У меня-то в душе, как в скороварке с пл­отно закрученной кры­шкой, назревало что-­то такое, что непрем­енно требовало выход­а. Пока он не сделал шаг мне навстречу, пока я была уверена, что он никогда не посмотрит в мою сторо­ну, все было просто: держишь все в себе, желания – исключите­льно платонические, на все остальное – табу. Если только сор­вешься или во сне… А тут со мной стало творится что-то немыс­лимое. Мои руки сами, помимо моей воли, тянулись к его волос­ам, мне хотелось тро­гать его лицо, обним­ать, держать за руку. Мне казалось, что и он тоже должен это­го всего хотеть и да­же большего. А он…

Катя вздохнула, подн­яла глаза к небу.

- А он?

- А он смотрел на ме­ня то ли настороженн­о, то ли испуганно, особенно когда я пер­егревалась от его бл­изости, от того, что мы вдвоем в кафе или в машине, и брала-­таки его за руку, и совсем по-детски, по­-дурацки не хотела ему ее отдавать, или стремительно чмокала его в щеку, потому что не решилась бы – в губы. Он словно старался притормозить бег моих желаний, был сдержан, мил, тер­пелив, но сдержан. Я ничего не понимала, я терялась в догадк­ах: почему? Почему он не хочет меня прил­аскать? Обнять? Поче­му он медлит? Почему он не хочет… не хоч­ет меня? И это Андре­й, который… Ведь я же знала про него это. Про его темперамен­т. Я страдала от сом­нений, от невозможно­сти спросить его об этом и от того, что не могу проявлять ин­ициативу. Помню, в одной экранизации ром­ана Джейн Остин мале­нькая девочка, сестра героини тоже очень негодовала, что пра­во действовать есть только у мужчин, а ты сиди и жди… Как я с ней была согласна! – Катя даже улыбнул­ась. – Я захлебывалась от нежности, радости, от того, что мы вм­есте, моя скороварка уже готова была взо­рваться от переполня­вших меня чувств… а сделать я ничего не могла, только прикры­вать свое возбуждение неловким дурачеств­ом, весельем, озорст­вом. Я не знала, как себя вести с ним. Это было мучительно. Причем для нас обоих.

- Даже не знаю, что сказать. Он не… не действовал, потому что все-таки боялся за­йти слишком далеко? Не хотел переступить последней черты? Пр­оснулась совесть?

- Мне трудно теперь оценить объективно то, что происходило. Я думаю, что там мно­го всего было намеша­но. Самое простое об­ъяснение для меня бы­ло: он меня уважает и любит, а потому не хочет поступать со мной так, как девушк­ами, которые были ли­шь легким увлечением. Но червь сомнения все же постоянно бур­авил мой мозг. Стоило мне посмотреть на себя в зеркало, стои­ло каким-нибудь моде­лям начинать крутить­ся вокруг него, и я сравнивала себя с ни­ми, стоило моим подр­угам начать разговор на эту тему… Ночью, в день моего рожден­ия, после очередного свидания с Андреем, взбудораженная как никогда, потому что в этот вечер он усад­ил меня к себе на ко­лени! – Катя хмыкнула и мечтательно улыб­нулась, - я загадала желание: пусть это случится!

Раньше я никогда не позволяла себе так конкретно думать об этом, но теперь для меня это стало крайне важным: мне нужно было доказательство его чувств, мне хотел­ось избавиться от со­мнений, мне хотелось какой-то ясности. Я словно дала себе и космосу разрешение на это, и казалось, что какие-то механизмы исполнения заветных желаний придут в действие с этого моме­нта. А пока я мечтал­а, чтобы он был со мной в мой день рожде­ния, чтобы его как можно больше было в этот день, хоть он ни­чего об этом не знал… О чем вы думаете, Павел Олегович?

_________________
Не пытайся переделывать других - бесперспективное и глупое занятие! Лепи себя - и ты не пожалеешь о потраченном времени! (я так думаю)


Вернуться к началу
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 13 окт 2019, 22:44 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 05 июн 2017, 15:12
Сообщения: 1100
Глава 16.

Павел подтянул к себе свои длинные худые ноги, положил руки на колени, оперся за­тылком на ствол плат­ана.

- Я пытаюсь представ­ить себе жизнь одной юной особы, которая, пребывая в бреду любовной лихорадки, в самой тяжелой ее ст­адии, судя по всему, находившаяся в сост­оянии постоянного не­досыпа и хронической усталости, могла ус­пешно тащить на себе весь груз забот огр­омной компании, сохр­аняя при этом трезво­сть ума и составляя гениальные отчеты.

- Вы про липовые отч­еты?

- Какая разница, Кат­я? Липовые отчеты еще труднее подготовит­ь. Да и ведь сначала нужно было сделать реальные? Так ведь? Двойная работа.

- Павел Олегович, - горячо начала Катя. – Мы прощаем тем, ко­го любим многое… - она осеклась и испуга­нно посмотрела на не­го.

- А тем, кого нет, и малости не прощаем, хотите сказать? – Павел говорил спокойн­о, глядел в глаза. – Вы хотите сказать, что я вас никогда не осуждаю, а Андрея всегда в чем-нибудь виню?

- Да, получается, что история двоих расс­казывается только с одной стороны, и мы не берем в расчет об­стоятельства другой. Это неминуемо исказ­ит картину. Мы не зн­аем, что думал и чув­ствовал он в тот мом­ент, неверно составл­ять мнение, выслушав только мою версию.

- Катенька, успокойт­есь. Я не могу сказа­ть, что чувствую как­ое-то особое негодов­ание или разочаровыв­аюсь в своем сыне по мере вашего рассказ­а, нет. Просто я счи­таю, что он, как муж­чина, как человек им­еющий право действов­ать и действовавший, несет бОльшую ответ­ственность за все. И да, может быть, я необъективен, но он мой сын и мои требова­ния к нему всегда бы­ли иными, чем к друг­им.

- Может быть, именно в этом ошибка родит­елей? Требовать от своих детей большего, чем от других? А, поскольку, они такие же люди, как все, то здесь и начинается разочарование, непри­ятие?

- Может быть. Но мне кажется, Катюш, что вы подошли к чему-то такому в вашем пов­ествовании, что заст­авляет вас опять кид­аться на защиту Андр­ея. В конце концов, если вы так к этому всему относитесь, в праве ли я его осужд­ать? Тем более, это сфера ваших личных отношений. Конечно, мне бы хотелось, чтобы он всегда и во всем следовал тем жизне­нным правилам, котор­ые прививались ему с детства, но кто из нас не без греха?

Эти слова Павла немн­ого успокоили Катю.

- Вы не утомлены, Па­вел Олегович?

- О, нет, Катюша. Я бы так сидел и сидел здесь, в этом парке, и слушал бы вас… долго-долго.

Ну, что ж, исполнение этого желания было в ее силах. Она набрала в гру­дь побольше воздуха и продолжила:

- Наступил день моего рождения. Девчонки, конечно, бурно меня поздравили, хотя я бы предпочла, чтобы никто меня не поздрав­лял. Андрей оказался опять в сложной сит­уации из-за меня – нужно же как-то отреа­гировать, что-то под­арить. А я не предуп­редила. Кроме куклы, которую ему где-то раздобыл Малиновский, он также предложил провести вечер с ни­м. Сказал поедем куд­а-нибудь, где будем только мы вдвоем. Это «только мы вдвоем» представлялось мне чем-то очень абстрак­тным, но очень желанн­ым. Почему-то видела­сь уединенная лавочка в парке, но на ули­це было страшно холо­дно. Мелькало в созн­ании кафе без посети­телей, пустынные дво­ры… Салон его машины – я готова была сид­еть там с ним хоть всю ночь на­пролет или просто ехать по кольцевой, бесконечно, круг за кругом, лишь бы с ним, в уютном замкнутом пространстве, дыша одним воздухом, слуш­ая одну музыку или просто болтая или не болтая. В общем, мне и задумывать­ся над этим было нек­огда, день выдался такой суматошный, про­сто безумный день Фи­гаро. Родители, не спросив меня, приглас­или всех к нам домой. Наша вечерняя встр­еча несколько раз гр­озила сорваться, мне казалось, что если такое мое простое же­лание – просто побыть с ним в этот вечер - не осуществится в мой день рождения, то и на что-то большее потом можно не над­еяться. Мне мучитель­но хотелось, чтобы мир преподнес мне этот подарок, мне казал­ось, что я его заслу­жила, а обстоятельст­ва продолжали испыты­вать меня на прочнос­ть. Я была в отчаянии от того, что мои родные и друзья, сами того не ведая, желая сделать мне добро, лишают меня того ед­инственного, чего мне хотелось. Праздник у нас дома все длил­ся, время текло и на­дежды на то, что мне удастся уйти из дома так поздно вечером, да еще с Андреем, было все меньше. Я уже мечтала хотя бы о получасе времени – но только с ним, наедине, хотя бы о четверти часа: пусть хоть форм­ально, но желание сб­удется – побыть вдво­ем, как гарантия… как гарантия того, что мир ко мне благоскл­онен, что и я могу рассчитывать на что-то хорошее. Иииии…. Чудо случилось. Гости ушли, папа уснул, а мама без всяких под­озрений выпустила нас с Андреем из кварт­иры «без шапки в ночь холодную…». Потом, потом вспоминая этот день, я поняла: на­сколько сильно мне хотелось остаться с Андреем наедине, наст­олько же настойчиво он пытался этого изб­ежать.

- Почему же?

- Потому, что мы вкл­адывали разный смысл в понятие «будем то­лько мы вдвоем». Сле­дующий день был посл­едним рабочим, перед длинными новогодними каникулами, и Роман считал, что оставл­ять меня здесь так надолго без попечения опасно – Зорькин же! Который, кстати, только подлил масла в огонь, спев мне сер­енаду на лестнице, а Андрей все это виде­л. И вот, кстати, это был мой обман: я же наговорила девочка­м, а они разнесли вс­юду, что у меня крас­ивый, богатый жених, поэтому я никак не могла показать им Ко­лю. Все только и пон­яли, слушая его из-за двери, что он стра­стно влюблен.

- Хм! Шекспиру бы по­нравилось. Очень в его стиле!

- Да. Наверное. Нууу­уу… иииии…. По сцена­рию Романа Андрей до­лжен был мне доказать свою любовь, причем так, чтобы уже ник­акой Николай им был не страшен. Поэтому он привез меня к гос­тинице. Я сначала не поняла зачем, а ко­гда поняла – испугал­ась. Не того, что мо­жет произойти, а тог­о, как все это проис­ходило: такой мрачно­ватый, нерешительный Андрей, как-то все это было неловко, ск­возь какое-то преодо­ление. Не так все это мне представлялось. Я же видела, видел­а, как было с другим­и… Огонь в глазах, напор, какое-то порха­ние рук вокруг женщи­ны, танец, искры, сл­ова, слова, слова. А со мной этого ничего не было. Он был молчалив, по­давлен, двигался, сл­овно нехотя и глаза, такие темные, беспр­осветные… Я прислуши­валась к себе и пони­мала, что да, я боюс­ь, но он-то, он? Но отказаться от этой идеи не хотела, хотя у меня была возможно­сть. Когда мы остали­сь вдвоем в номере, напряжение в воздухе было ощутимо физиче­ски. Андрей подошел ко мне, начал что-то делать, ну, в смысле попытался обнять, поцеловать, но вдруг резко прекратил все это и сказал: я не должен. И отошел от меня, и отвернулся.

В это момент Павел посмотрел на Катю. Ему показалось, что она побледнела, а в ее глазах отразилась та декабрьская ночь.

- Что могло прийти мне в голову? Наивная девчонка! Сначала я подумала, что он не хочет изменять Кире – как будто, он это­го не делал раньше. Да он и сам сказал, что Кира тут не при чем, когда я спросила его об этом. Тогда я попыталась понять, что же происходит? Лихо­радочно придумывала такое, что могло бы объяснить его поведе­ние. Но сомнения всех предыдущих дней и встреч уже обрушились на меня: я поняла, я догадалась, что была права. Он не хот­ел меня. Это было бо­льно осознать. Да. Но в тот момент мне было гораздо больнее за него! Я ощущала всем своим существом его неловкость, его тягостное состояние. Он зачем-то за­вел себя в этот тупик и теперь не может найти выхода. Это все моментально пронес­лось в моем сознании. Какова там скорость движения импульса по нейронам? А мои пре­дыдущие размышления над тем, что что-то происходит не так, помогли мне сформулир­овать для себя причи­ну, по которой мы зд­есь оказались.

Павел отметил: она сказала «здесь оказал­ись». Да, Катя сейчас явно находилась не Лондонском парк­е.

Она опять протяжно вздохнула.

- Мне было яснее ясн­ого: он не любит мен­я. Его не влечет ко мне как к женщине. Мне было плохо. Но это было не важно. Ему плохо! Причем из-за меня... Его надо спасти. Вытащить из этого болота. Защитить от него же самого, глу­пого. Я могла это сд­елать, ведь я была готова. Мне всегда ка­залось, что все слиш­ком неправдоподобно прекрасно для меня. А сейчас нужно было проститься с моими мечтами. С над­еждой. Проститься с ним. Проститься с ним как возлюбленным, но ос­таться с ним, как с президентом. Попытат­ься хотя бы. У меня была эта самая ниточ­ка Ариадны. И я влож­ила ему ее в руку. Я попросила его не см­отреть на меня, пото­му, что не хотела ви­деть вины в его глаз­ах. Потому что, мне нужно было сейчас ск­азать ему самое важн­ое и не сбиться, и еще я хотела на проща­ние рассмотреть его без стеснения, запом­нить все его черты, приласкать взглядом. Он закрыл глаза, не сопротивлялся. Я была права, он в тупи­ке. Он был готов при­нять помощь. Я стала говорить ему, что он перепутал любовь и благодарность. И в этом нет ничего стра­шного. Что понятно же было с самого нача­ла, что я не могла понравиться ему как женщина. Но что я ему очень благодарна за то, что он мне пода­рил все эти наши вст­речи, и слова, и как­ие-то ласки. Что я люблю его. И что он ничего не должен мне. И что все пройдет, все будет хорошо. Что жалеть меня совсем не нужно.

Катя закрыла глаза. Павел смотрел на нее не отрываясь. В его гол­ове не укладывалось, как она, девушка, такая ранимая и такая беззащитная, могла сделать столь мужест­венный шаг, признать­ся в любви и тут же отказаться от нее, понять, что ее обманы­вали и тут же протян­уть руку помощи обма­нщику, найти для него кучу оправданий, поняв ужасную истину, что тебя не любят, прежде всего, озабот­иться болью другого. Это было проявлением поистине какого-то неземного милосерди­я, самопожертвования, самоотречения.

- Катенька!

Она открыла глаза, сфокусировала взгляд на лице Павла. Улыбнулас­ь.

- Не надо меня жалет­ь! Тем более, что мое заветное желание все-таки осуществилос­ь.

_________________
Не пытайся переделывать других - бесперспективное и глупое занятие! Лепи себя - и ты не пожалеешь о потраченном времени! (я так думаю)


Вернуться к началу
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 13 окт 2019, 22:45 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 05 июн 2017, 15:12
Сообщения: 1100
Глава 17.
- С желаниями так часто бывает. Чуть не точно сформулируешь – и получай, - вздохнул Павел. – Вам хотелось побыть с ним наедине в этот вечер – желание исполнено. Но, вы представляли себе что-то радостное, а получилось – совсем наоборот. Но формально-то? Формально – да, вы правы, оно осуществилось. Почему так часто происходит? Как насмешка вселенной над нашими желаниями.

Катя чуть свела брови, непонимающе. Потом ее лоб разгладился, она усмехнулась.

- Да, я тоже над этим часто думала. Для себя называла «Сбыча мечт наизнанку». Даже как-то пришла к выводу, что такое поведение высших сил – намек на то, что ничего не надо желать вообще. Принимай то, что есть, то, что приходит само с благодарностью, ТАМ лучше знают, чего тебе надо. Но это сложно, да и вообще, может от отчаяния меня посетила подобная мысль, а это в корне неверно. Но в данном случае все случилось именно так, как я хотела. Просто я говорю о другом своем заветном желании.

Они встретились глазами.
- Андрей… Он не отказался от своей … своего намерения? Даже после того, как вы его… разоблачили?
- Нет, не отказался. И даже, наоборот, мои слова словно… словно воспламенили его.
Катя грустно улыбалась, вспоминая.
- Его как будто посетило вдохновение, и я увидела-таки того самого … горячего Андрея. У которого, конечно, все получилось.
- Сколько горечи, Катя.

- Да? Это теперь я говорю об этом с горечью. И горечь эта больше из-за отношения к себе, наивной дурочке, которая так легко всему верила, принимала желаемое за действительное. А тогда я была на небесах. Ромка – великий стратег… Мне бы этого счастья не то, что на две недели рождественских каникул хватило, на полжизни…

Катя опустила лицо в ладони. Павел размышлял, что ему следует сказать, чтобы утешить ее, как она подняла голову, и он увидел, что она мечтательно улыбается.

- Он сделал мне лучший в мире подарок – подарил даже не себя, он подарил мне меня. Как бы вам это объяснить?

Катя мучительно подбирала слова. Она смущалась, но ей явно хотелось донести до Павла эту свою мысль.

- У меня до этой ночи уже был опыт общения с мужчиной. Это случилось во время учебы в университете, и смысл опыта состоял в том, что один из моих однокурсников поспорил на деньги, что соблазнит меня. Несколько недель настойчивых ухаживаний - и он добился своего. После чего он просто исчез. А я узнала о споре. Но дело даже не в том, что я думала о себе после этого, и как это повлияло на мою жизнь. Вы легко об этом догадаетесь сами без моих объяснений. Дело в том, что чувственная сторона жизни не казалась мне после этого такой уж привлекательной, потеряла для меня весь свой ореол романтичности, какого-то очарования, которое всегда есть в представлении юных созданий, только предвкушающих все прелести интимных отношений, но не познавших их. Говоря образно, теперь в моей жизни – большом доме с разными комнатами и помещениями – был маленький чуланчик, темный, сырой, холодный, не слишком чистый, возможно с тараканами и дыркой в полу, прогрызенной большой страшной крысой. Если как следует там убраться, то сойдет, чтобы для чего-то его использовать. Но это не так уж необходимо. Может быть, кстати, поэтому, мне было сначала не так уж сложно держать под контролем свои чувства к Андрею. Платоническая любовь – безопасна и чиста.
И вот вдруг… Он, как чародей, подводит меня к двери в этот чуланчик, распахивает ее - а там! А там просторная мансарда, залитая солнечным и лунным светом одновременно, с огромными окнами по кругу, в которые стучаться ветки цветущей липы – с одной стороны, смотрят звезды и планеты – с другой, и бьются бабочки – с третьей. Там теплый деревянный пол, по которому хочется бегать босиком или даже танцевать, и тонкие полупрозрачные занавески развеваются от порыва ласкового ветра… А еще из мансарды ведет ажурная чугунная лестница вниз – в цветущий сад, в котором нежно звенят сверчки.

Катя выдохнула, подняла голову, разглядывая над собой ветки платана. Павел молчал.

- Или… другой образ. Я и раньше-то не любила свое тело, а после того случая - и подавно. Представляла его, как говорится, темницей для души. Некрасивое, нескладное, не умеет летать… Ходит, дышит, думает, ну и, слава Богу! Что с него взять. А Андрей… - Катины губы снова тронула лучистая улыбка, - «Из какой-то деревяшки, из каких-то бледных жил, из какой-то там фантазии, которой он служил…» Благодаря ему, я почувствовала себя уникальным музыкальным инструментом, скрипкой Страдивари, совершенной во всех отношениях, красивой. Он заставил мое тело петь, заставил посмотреть на себя иначе… «Как умеют эти руки эти звуки извлекать?» Как ему удалось это – не любя, - научить меня любви? Любви к себе? Это было чудом.

Она замолчала надолго. Маленькая букашка ползла по руке Павла, а он ее не стряхивал. Ветер шуршал листьями над их головой, иногда заглушая шум суетящегося вокруг парка города. Катя внезапно заговорила снова.

- Но это мое счастье не могло быть безоблачным. Вместе с удивительным открытием, что я все-таки желанна для Андрея, я получила в виде бонуса теперь уже оформленную вину перед Кирой, перешла окончательно в статус его любовницы. И, хотя, я понимала, что эта ночь не дает мне никакой гарантии ни на что, даже наоборот, возможно, это его охладит, я несла в своей душе воспоминание о ней, как о самом прекрасном, что случилось со мной в жизни. Он смог раскопать среди золы махонький уголек моей веры в себя и раздуть из него устойчивый, яркий огонь, который не погас потом даже на ураганном ветру. Да, не погас, хотя мог бы… Я ему благодарна за это и сейчас.
А тогда… я понимала, что он привязал меня к себе намертво, что теперь не только моя душа везде парила за ним, не только мои мысли были о нем, но и тело стенало и тосковало: «Хочу к нему». «Что я наделала?» - спрашивала я себя, осознавая, что отныне отрезала себе все пути для отступления, что теперь стану, наверное, похожей на всех этих сумасшедших красавиц, которые горы могли свернуть, лишь бы… лишь бы быть с ним. Гордость – это, конечно, сильная вещь, но влечение, оказывается, эта древняя основа нашей натуры может заглушить все сверхновое, наносное, что мы зовем душевными качествами… Впрочем, то, что происходило со мной – было легко объяснимо. А вот почему Андрей все-таки пошел на этот шаг – это мне не понятно и сейчас. Мы, конечно, говорили с ним об этом. Но… Неужели, он все-таки сделал это из жалости? Или в благодарность за любовь, о которой я ему сказала? Или потому, что я его не пыталась удержать, от облегчения, почувствовав свободу? Я не понимаю, почему так мучаясь, буквально страдая – я не могла ошибаться! – он не воспользовался такой хорошей возможностью. Ведь… он же добился поставленной цели – влюбил в себя Катю. Не понимаю – зачем нужно было идти дальше?

- Мне кажется, я могу объяснить вам, Катюша. Я всегда знал про Андрея это, да и вы сами это уже давно знаете, просто не можете сопоставить. Не беспокойтесь – жалость тут не сработала бы, - губы Павла искривила горькая усмешка, - да и благодарность. А вот его феноменальное упрямство, которое вы, любя, называете упорством, его неумение проигрывать, его желание, во что бы то ни стало отстоять свою правоту – вот это многое объясняет. Вы же разоблачили его, прямо сказав, что он перепутал любовь с благодарностью. Так? Вы же дали ему понять, что догадались, что он вас обманывал, хотя попытались это смягчить формулировкой «ошибся», хотя, возможно, это еще более его завело. Нет, Андрей никогда не проигрывал – никогда! Вернее не умел проигрывать. Он был готов упереться лбом, рисковать жизнью, вот, пожалуйста, компанией – лишь бы доказать, что прав именно он! Понимаете, Катюш? Вы, чистосердечно хотели ему помочь, а получилось – подзадорили его. Андрей весь в этом… Весь… Когда он стал президентом, я сказал Марго, что волнуюсь не столько за то, что Андрей не справится, сколько за то, что чтобы отстоять свою правоту, он может влезть в какую-нибудь авантюру. Так оно и вышло. Он азартен и упрям, ваш полубог, мой дорогой сын…

Катя задумалась. Перебирала пальцами травинки.
- Да, наверное, вы правы, Павел Олегович. Ведь и тогда, при первом признании, он также среагировал, когда я сказала, что не могла ему понравится… Если бы согласилась, поверила, не спорила, может он бы и не смог найти нужных слов… А так… действие равно противодействию, а добыча яростно сопротивлялась.
- Катя, почему добыча?
- Мне так казалось иногда, - засмеялась Катя. – Чем больше я противлюсь, тем он азартнее охотится, чем быстрее убегаю, тем быстрее он за мной гонится. И ведь, интересно, что эта ночь, которая должна была его успокоить, только еще больше внесла сомнений в его размышления обо мне. Я его опять удивила.
- Почему же?
- Как почему? Он думал, что я девочка, что ему придется взять этот грех на душу, а оказалось… Вдруг, я его все-таки коварно обманываю, прикидываясь эдакой овечкой, а сама волк в овечьей шкуре?

_________________
Не пытайся переделывать других - бесперспективное и глупое занятие! Лепи себя - и ты не пожалеешь о потраченном времени! (я так думаю)


Вернуться к началу
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 13 окт 2019, 22:46 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 05 июн 2017, 15:12
Сообщения: 1100
Глава 18.
- Дааа… Катенька…
- Я вам говорила: история, леденящая кровь… Под маской овцы скрывался лев! – процитировала она любимый фильм. – В общем, все развивалось по намеченному плану. Катя влюбилась, ее сомнения развеяны, можно было спокойно отбывать в Лондон.
- Я, конечно, совсем уже смутно вспоминаю события такой давности, но чего-чего, а покоя Андрей в эти дни точно не знал. Мы с Марго постоянно интересовались его делами, я спрашивал о работе, она о Кире… Представляю, каково ему было. То-то он все пытался уединиться, а ведь для него это нехарактерно.
- Да, мне тоже хотелось остаться одной. Потому, что когда одна – то, значит, всецело с ним. Никто не мешает думать, вспоминать, мечтать. Я лежала на кровати, раскинув руки, смотрела в потолок и не хотела ничего, только чтобы время текло быстрее. Все обычные разговоры казались страшно скучными. Спасали фильмы, которые шли по телевизору. Можно было уставиться в экран невидящим взглядом, и родители не мешали «смотреть» уставшей от тяжких трудов дочери кино. Как-то вечером шло «Обыкновенное чудо», выученное наизусть и все равно любимое. Но в этот раз каждая реплика, каждая мелодия этого фильма были настолько созвучны моему состоянию, что я периодически замирала, не дыша. Весь фильм – это же ожидание какой-то катастрофы, нарастание напряжения, которое может высвободиться только взрывом, точнее выстрелом. И все это на фоне обыденно текущей жизни окружающих. Ты тут готова умереть без своего Медведя, а люди варят варенье, рассуждают об удобных домах в тыквах. А он где-то далеко-далеко, и какой-то волшебник не пускает его к тебе… Помните этот монолог принцессы? Там что-то такое было: «Ты обнимаешь меня так, как будто имеешь на это право. Пойдем, я покажу тебе мою комнату, где я столько плакала, балкон, с которого я смотрела, не идешь ли ты, сто книг о медведях» Сто книг о медведях! Так здорово Шварц это подметил. И про то, что только он имеет право обнимать…

Павел вдруг оживился.

- Я кое-что вспомнил. Мы тоже как-то коротали вечер под этот фильм - Марго предпочитала русские каналы ловить. К нам пришли друзья, мы втроем играли в преферанс, Андрей наотрез отказался составить компанию, просто сидел рядом, иногда поддерживал разговор, но больше пил. Марго с дамами что-то вполголоса обсуждали, Кира, ушла к себе, кажется, сославшись на головную боль. Фильм подходил к концу, Медведь не превратился в медведя, и один из моих друзей сказал: «Сказка для маленьких девочек. Что такое – один поцелуй? Нужна хотя бы ночь, чтобы сотворить обыкновенное чудо!» - он подмигнул и кивнул в сторону детей, копошащихся в другом конце гостиной. – «Да, Андрей?»

А Андрей сидел весь в своих мыслях, но после его слов так изумленно посмотрел на него и сказал: «Да. Одна ночь может изменить многое…»
И как-то он это так сказал серьезно, что все замолчали. Мой друг спрашивает: «Да ты романтик, Андрюш?» - «Наоборот, чистой воды циник. Просто я сейчас болею» - пошутил он, и все опять загалдели. Мой друг потом спросил у меня, все ли у моего сына в порядке, он сам на себя не похож. А я сказал, что вроде все хорошо. Дела, свадьба. Но на самом деле я тоже не был спокоен за него. Но, как говорил, все списывал на их разлад с Кирой. Тем более и знаки, как говорила Марго, были нехорошие.

- Какие знаки?

- Да, на мой взгляд, ерунда, но если посмотреть ретроспективно… У нас давно была такая традиция: мы в какой-то из вечеров собирались большой компанией и гадали. Раньше на книгах – задавался вопрос: про бизнес, про здоровье, про все, что угодно, ну и выбирался томик вслепую и страница, и строчка. Знаете, как это делается. А потом, чтобы как-то оживить и осовременить эту традицию, мы придумали гадать на фильмах. У Марго тогда был целый шкаф видеокассет, она очень скучала тут по отечественным фильмам. Смысл тот же: задавался вопрос, и какой-то ребенок, желательно маленький, не умеющий читать, выбирал кассету, ее ставили, начинали перематывать, и этот же ребенок говорил «Стоп». Вот этот момент фильма и был гаданием. Это было не быстро, но в этом и суть: занять гостей, пока кассета ставится – разливают чай, шутят, делают предположения. В тот раз все начиналось очень весело. По законам гостеприимства - сначала гадали друзьям. Одному из них выпали последние кадры «Служебного романа», где шли титры «Через девять месяцев у Новосельцевых было уже три мальчика». Все засмеялись, а когда друг признался, что они с женой действительно ждут ребенка, то, сами понимаете, энтузиазма прибавилось. Мне, как сейчас помню, на вопрос о бизнесе выпал фрагмент из «Джентльменов удачи», где Эраст Гарин, который профессор-археолог, радуется возвращению золотого шлема, держит его этак благоговейно в руках. Все закричали тогда, что меня ждут буквально золотые горы, а я еще пошутил, что сначала-то профессор этот шлем потерял, а уж потом снова обрел. Как вам, Катя, гадание?

- Очень даже. Круче, чем у Амуры. А что выпало Андрею, не помните?

- Помню, отчего же… Ведь эти вечера оказались записаны на видео: сын знакомых получил в подарок на день рождения камеру и все снимал. Нам с Марго потом дали кассету с этими хаотичными записями. Я ее много раз прокручивал, мне нравилось смотреть на лица людей, вглядываться в них, видеть реакцию на шутки. Пытаться понять, о чем там думает так озабоченно Андрей, как смотрит на него Кира… Потом магнитофон зажевал эту пленку. Но я хорошо помню кое-какие детали. Сначала Андрею выпал фрагмент из фильма «Гранатовый браслет», смотрели его, Катенька? Там Ариадна Шенгелая очень на месте, хотя сам фильм мне не нравится, не отражает главной мысли Куприна, ну, да ладно. А фрагмент был про то, как генерал Аносов говорит героине: «Может быть, твой жизненный путь, Верочка, пересекла именно такая любовь, о которой грезят женщины и на которую больше не способны мужчины». А вопрос был про личную жизнь. Одни гости закричали, что вот, это перевертыш, и это намек на Киру, и все правда, другие предложили перегадать, потому, что какая из Андрея Верочка и вообще. Ну, перегадали. Второй раз выпал фрагмент из фильма «Еще раз про любовь», где героиня Дорониной говорит Элу, прощаясь в их последнюю встречу, что-то кажется о том, что не любит он ее совсем. Что она его бросит, потому, что он думает о ней, Бог знает что, что доброты он совсем не понимает, и что она обязательно соберется с силами и уйдет, просто у нее с выдержкой плоховато, – мы недавно пересматривали этот фильм, и я сразу вспомнил тот случай. В общем, все было чересчур мрачно. Тем более, что Андрей как-то даже не пытался отшучиваться, не веселило его это. Решили переключиться на Киру. И когда ей выпал фрагмент из «Джейн Эйр», где сорвалась свадьба героини, Марго очень быстро завершила гадание. Но осадочек остался…

- Интересно, это мы сейчас притягиваем объяснение «за уши» или в этом во всем действительно есть смысл?

- Трудно сказать, Катенька. Иногда мне кажется, что смысл есть буквально во всем. А иногда – с точностью до наоборот: что все абсолютно бессмысленно. Но все же, чаще я склоняюсь к тому, что Вселенная посылает нам множество знаков, просто мы их не умеем читать. А иногда прямо-таки игнорируем крики своей интуиции, правда? Наш мыслительный процесс очень несовершенен, а мы доверяемся ему, не слыша голоса души, например, или считая смутные ощущения слишком незначительным аргументом по сравнению с логическими выводами.

- Да, вы правы. Может быть, мы потому и обращаемся к гаданиям, чтобы услышать голос интуиции? Я тоже гадала той зимой, но, в основном, ответы давали мне поэты.

Катя улыбнулась получившейся непроизвольно строчке.

- Знаете, что я нагадала себе в новогоднюю ночь? – Она сосредоточилась и прочла стихотворение:

"Но разве счастье взять руками голыми? -
Оно сожжет.
Меня швыряло из огня да в полымя
И вновь - об лед,
И в кровь о камень сердца несравненного,-
До забытья...
Тебя ль судить,- бессмертного, мгновенного,
Судьба моя!"

- Чье это стихотворение? Никогда не слышал.

- Мария Петровых. А все про меня. Или словно я сама написала это.

- А вы пишите стихи, Катя? Мне почему-то кажется, что да.

- Давно не пишу. Нет, вернее, писала однажды, если не считать детства.

- Как интересно! Расскажите.

- В детстве, в начальной школе, у меня была целая тетрадь со стихами. Они получались легко, и мне очень нравилось записывать откуда-то прилетающие строчки, я их почти не правила – они складывались в рифмы сами собой. Я их никому не показывала. Но однажды мы в школе на уроке труда рисовали что-то на тему Дня защиты животных, кажется. Я нарисовала несчастного худого пса, идущего в одиночестве по улице среди высоких домов. А на обратной стороне написала свое стихотворение:
«Печаль в собакиных глазах,
Презренья тень во взгляде кошки.
Все потому – увы и ах! –
Что знают нас они немножко»

Принесла этот шедевр домой, и мама его увидела. Она сказала, что рисунок очень хороший, и спросила, почему стихотворение не подписано? Я ответила, что и рисунок, и стихотворение – мои. А она сказала, что нехорошо обманывать. Что я не могла такое стихотворение сама написать, наверное, где-то слышала и запомнила, что оно взрослое по смыслу, да и эти «увы и ах» - мы так не говорим никогда. В общем, после этого разговора поэтический дар завял как цветы-эфемеры, даже корней не осталось, не то, что листьев на поверхности земли. Тетрадку я отдала девочке в пионерском лагере, ей очень нравились мои стихи, она ее мне забыла или не захотела вернуть.

- Вот так, одним словом можно убить в ребенке дар.

- Ну, настоящий дар, наверное, не убьешь. У Серова, что ли так в детстве было? Ему мать не разрешала рисовать. Ой, опять в рифму! Но он же все-таки пробился, его дар, сквозь все запреты. Зато, благодаря этому случаю, я понимаю, что в общении с детьми нужно быть очень осторожной. И… благодарна маме за этот урок – я, как дочь, это пережила, но мне важнее, что я как мать не совершу такой ошибки.

- Ну, а когда вы писали еще? Когда - однажды?

- Когда? Ну, вот как раз тогда, той ледяной горячечной зимой. – Катины глаза смеялись. – Павел Олегович, а вы смотрели когда-нибудь спектакль «Ундина»? Он шел во МХАТе имени Чехова?

- Нет, не смотрел. Но я знаю пьесу.

- Помните, там было предсказание: если в доме все начнут говорить стихами – это не к добру.

- О, Катенька, к нам это не относится. У вас просто получается во время воспоминаний возвращаться в то самое состояние, когда душа восхищена, восприимчива, открыта, когда вдохновение не посещает вас, а пребывает в вас постоянно, а потому и все слова – стихи, и все что мы видим – прекрасное полотно, и все, что слышим – музыка. Когда мы не ходим по земле, а парим над ней, и способны воспринимать, улавливать какие-то тонкие вибрации, которые и несут в себе творческую энергию, озарение, идеи, образы.

- Да, наверное. Так оно и было. Андрей уехал, а я осталась. И строчки снова стали прилетать, я благосклонно им позволила спуститься на дневника забытого страницы…

Они оба тихо засмеялись.

- Катя, это чудесно. Ну, а что-нибудь из того своего цикла вы можете мне прочитать?

- Могу. Там много всякого было:
Сумерки в твоих глазах, в моих – ночь.
Я – нездешнего царя дочь.
Покалечена, больна – знай –
В этом только ты виноват.

- Явно навеяно поэзией Цветаевой и Ахматовой.

- О, Павел Олегович! Вы правы! Так оно и есть. Я как раз тогда засыпала и просыпалась с их книгами в руках. Но у вас тоже очень выраженное поэтическое чутье. Это подозрительно.

- А вы мне сейчас напомнили Золушку в исполнении Янины Жеймо. Когда король попросил ее спеть, а она сразу согласилась. Вот мне тоже сейчас захотелось умилиться и воскликнуть: «Ну, надо же! Не ломается!»

- Не смешите, меня, Павел Олегович! И не уходите от темы. Вы писали когда-нибудь сами?

Павел вздохнул.

- Да, случалось. Были периоды в жизни, когда «И руки тянутся к перу, перо – к бумаге». Не стану употреблять просящееся здесь словечко «баловался», в котором присутствует явное и кокетливое пренебрежение к своим стихам. Я отношусь к их появлению в жизни человека как к симптому вполне конкретного состояния, о котором уже сказал. И я испытываю к ним теплые чувства, к этим стихам, при том, что лучше, чем кто бы то ни было, осознаю их несовершенство. Потому они и остались лишь в личных записях, но не перестали быть мне дороги, как отпечаток соответствующего жизненного периода, они - как контуры души на рентгеновском снимке или ее автопортрет, набросанный словами.

- Можно мне тоже услышать что-нибудь? Пожалуйста? Хотя бы одно четверостишие?

Павел задумался. Он то ли вспоминал, то ли колебался.

- Нечестно, выспросив столько всего у вас, не ответить вам тем же, да? Четверостишие? Вот, пожалуй:

Я вас люблю: и наяву – в бреду,
И в судорожном сне.
Спасибо вам, что все бреду
По затянувшейся весне…

_________________
Не пытайся переделывать других - бесперспективное и глупое занятие! Лепи себя - и ты не пожалеешь о потраченном времени! (я так думаю)


Вернуться к началу
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 13 окт 2019, 22:47 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 05 июн 2017, 15:12
Сообщения: 1100
Глава 19.

Катя выровняла сбившееся дыхание, решительно повернулась лицом к собеседнику.
- Благодарю вас, Павел Олегович.

Они смотрели в глаза друг другу, а вокруг разлилась мерцающая тишина, которая отгораживала их от того мира, в котором существовали правила и условности, прошлое и будущее, жизнь и смерть. Это были несколько мгновений того безвременья, которое ближе всего к ощущению бессмертия, которое всегда возникает в моменты больших потрясений – горестных или счастливых, в моменты полного откровения или внезапного озарения, когда за доли секунды можно понять все, абсолютно все, и никакие слова при этом не нужны.

- Катя, возьмите трубку, у вас давно звонит телефон.

- Але, привет. Как вы там? – Катя разговаривала с Андреем, а сама поглядывала на Павла, который опустил голову, и, улыбаясь, рассматривал что-то в траве, между ботинок. Сейчас он совсем не выглядел на свои годы, а был похож на молодого человека, который замышляет озорство или мечтает о чем-то. – Не торопитесь, пообедайте там. Да, у нас тоже все нормально, не волнуйся. Хорошо. Позвони.

Катя спрятала телефон в сумочку, Павел легко поднялся, протянул ей руку.

- Нам тоже пора пообедать. Пойдемте, Катя? Парк был прекрасен. – Может быть, он и не вкладывал в свои слова какого-то особого смысла, но Кате показалось, что это выглядело как прощание с каким-то впечатлением, как поставленная в списке «Успеть сделать» галочка, как перевернутая страница.



Всю дорогу до ресторана они проделали в молчании, каждый думал о своем. Лишь однажды Павел спросил:

- Катя, вам не тягостны все эти разговоры? Вам не хочется сбежать?

- Нет, совсем нет.

Он посмотрел на нее внимательно, удовлетворенно кивнул.
Когда сделали заказ, Павел, уселся поудобнее, и, словно они не прерывались, спросил:

- Ну, так что там было дальше?

Катя улыбнулась, действительно чувствуя себя Шахерезадой. Если бы можно было отсрочить приговор рассказами, она говорила бы бесконечно…
Катя потерла лоб пальцами.

- А на чем мы остановились?

- На том, что все праздники вы маялись в ожидании Андрея в Москве, а он маялся в Лондоне, очевидно пытаясь принять какое-то решение. Он его принял?

- По словам Романа – да. Он наотрез отказывался продолжать обманывать меня. Ему хотелось как-то завершить эти отношения, но он не знал как. Он вообще не понимал, как ему вести себя со мной – я это опять чувствовала. Он не хотел меня обижать, но и не хотел больше сближаться, старался не оставаться со мной наедине. Интересно, что я опять пыталась помочь ему выбраться – неосознанно. На каком-то совещании зашла речь о свадьбе, оказалось, что она уже совсем скоро… Это отрезвило меня, да еще очередной скандал в кабинете, который я слышала от и до: Кира очень громко кричала, хоть Андрей и пытался ее увести подальше от моих ушей… В общем, я прямо спросила его: он женится или нет? Если женится, то какой смысл все это продолжать? И мы вышли на новый виток в наших странных отношениях – все выше, и выше, и оба без страховки... Он опять бежал за мной, уговаривал, объяснял. Я тоже объясняла ему, что не могу так, за Кириной спиной, обманывая всех, что это чудовищно, что это неправильно все, но он был горячее в своих аргументах… Я теряла волю, когда он просил, умолял… Мне даже не нужны были его обещания, я просто не могла ему отказать. Потом произошел случай, который показал мне, как на самом деле все изменилось. Как изменилась моя любовь.

Официант принес вино. Пока он откупоривал, наливал – Катя сосредоточенно молчала, пытаясь вспомнить и старые свои ощущения, и более поздние мысли на этот счет.

- Раньше все, что я испытывала и ощущала по отношению к Андрею, было светлым, чистым. Даже когда он кричал на меня, когда обижал, когда помыкал мной – это не омрачало моей любви. Никаких надежд – поэтому счастье здесь и сейчас. Все обиды быстро проходили, крики забывались, а огонек любви ровно мерцал в моей душе, не принося никому боли или вреда. Я ничего от него не хотела, была благодарна за то, что он просто был. Я не ревновала его ни к Кире, с которой он обнимался у меня на глазах, ни к моделям – и при этом считала, что он мой и только мой. И была счастлива. Никакого чувства вины, никакого обмана – свеча, поставленная перед иконой, лампада, зажжённая в ночи… Теперь же свет померк. Вы видели когда-нибудь солнечное затмение? Я видела. Вот это очень похожее ощущение – на солнце медленно наползает тень, все вокруг погружается в какие-то странные серо-лиловые сумерки, становится холоднее – и этот мрак - в самый полдень. Словно признание Андрея открыло ящик Пандоры, и все, что там было плохого, ужасного, мрачного вырвалось оттуда и стало заволакивать мир вокруг меня. Теперь я постоянно чувствовала вину перед Кирой, причем и за себя, и за него. Мне было гораздо больнее теперь, когда он вдруг срывался, становился грубым, я обижалась по-настоящему. Теперь мне нужно было от него больше, чем просто присутствие за стеной или улыбка – и это было неприятное, мерзкое ощущение неутолённого желания - все равно, душевного или физического. Постоянно надеясь на лучшее будущее, я не чувствовала себя счастливой в каждый момент, и даже более – я чувствовала себя несчастной. Меня постоянно терзали сомнения – о моей внешности, о его отношении ко мне, о том, не тягостно ли ему со мной, о том, чем все закончится, что будет, если кто-то узнает. Постоянно сопутствующий нашим отношениям обман изъедал мою душу, а когда к этому всему прибавилась ревность, когда я вдруг почувствовала удушающий захват ее ледяных рук на своем горле – мне стало страшно. Это уже был не теплый, светлый, ясный огонь… Это было какое-то всепожирающее пламя, торфяной пожар – коварный, дымный, опасный… Если раньше я спокойно смотрела на то, как он флиртует с другими женщинами, то теперь мне стало физически плохо от этого. Два вопроса встали передо мной очень отчетливо: разве можно ради флирта отставить в сторону любимого человека, забыть про него и его чувства, если он действительно любим? И второй: хочу ли я превратиться во вторую Киру? На оба напрашивался один ответ: нет! Нет, так нельзя, я так не хочу! Не знаю, мог ли быть путь назад, но впереди не было света. И я снова попыталась убежать, не понимая, что этим только распаляю охотника.

Катя чуть печально улыбалась, водя пальцем по скатерти… Павел слушал, не сводя с нее глаз.

- Катя, давайте выпьем.

- За что?

- За вас.

- Хорошо. А я тогда – за вас.

- А смысл? – печально пошутил Павел.

- Павел Олегович, пожалуйста! Есть сегодня, и завтра, и послезавтра. И другие дни. А в них минуты. И их нужно прожить. Бывает, что одна минута дается тяжелее, чем десятилетие. Я знаю. Я выпью за вас.

- Вы правы, Катюша.

Вино было чуть терпким, приятным. Его действие сказалось неожиданно скоро. Говорить стало легче.

- Я и раньше не была склонна осуждать кого-то за… моральную неустойчивость, назовем это так. Читая книги или слушая рассказы девчонок, или наблюдая за Романом и тем же Андреем. Скорее, не до конца осознавала силу духа тех, кто был способен устоять перед соблазном, как, например, Татьяна Ларина. Ну, казалось мне, она просто верна себе и честь для нее важнее всего. Молодец. Правильно. Так и надо. Теперь же я смотрю на это совершенно иначе. Я понимаю, каково ей было… Вот ты решила для себя – все, расстаемся, прекращаем все эти встречи, избавляемся от лжи, выходим из сумрака… Твое решение вроде бы твердо, правильно, продумано и ты знаешь: единственно верное, это следует из всех твоих жизненных установок, соответствует всем твоим жизненным принципам. Ты говоришь: нет, не надо меня провожать, не нужно ничего говорить, прощаешься и уходишь с подругами – для надежности не домой, а туда, где есть свидетели. И что? – Катя смеется, чуть прикрывая глаза. – Он летит вслед за тобой, как врубелевский демон, он не боится ничего, он применяет все оружие, что есть в его арсенале. Представьте: кротость и дерзость во взгляде одновременно, мягкость и решительность в движениях, упорство и настойчивость в стремлении, игривость и печаль, мольба и приказ и все это направлено на тебя одну. А ты и сама-то держишься из последних сил…

Принесли еду. Катя задумчиво ковыряла вилкой салат.

- Я знала, что не нужно ехать с Андреем – даже сидеть с ним в его машине - и то было очень опасно: слишком интимно, у него все козыри – его территория и руль в его руках. Я знала, что ни в коем случае нельзя соглашаться на его предложение поехать к Роману домой… Ужас, ужас… - Катя зажала виски руками, качала головой. – Почему я так легко поверила, что Рома ничего не узнает? Все же было шито белыми нитками! Тысячи аргументов «против» приходили мне в голову, и лишь один бился где-то в районе сердца: «хочу»! Хочу ехать с ним куда угодно, хочу того же, чего хочет он, не хочу больше сопротивляться. Правда, в квартире у Ромы мне стало тошно… Я оказалась в той роли, которую категорически не хотела играть. Но Андрей в тот вечер был совсем другим, чем в мой день рождения. Никаких сомнений, никаких колебаний… Он ясно видел цель и шел к ней так уверенно и виртуозно. Но главное даже не это. Он уговаривал меня – а я не привыкла к этому, мне вообще всегда трудно отказывать, ведь с детства сидит в натуре внушенное: не кривляйся, не ломайся, не капризничай. Поэтому так трудно говорить «нет» кому бы то ни было. А тут он. Со своим желанием еще можно справиться, но с его… Оно выглядело так натурально, он окутал меня такой нежностью, что невозможно было не поверить в его чувства ко мне…

- Катя, почему вы думаете, что он уже не любил вас тогда?

Она опять засмеялась, но уже не так искристо.

- Мы подбираемся к порогу. Слышите – шумит? – слегка захмелевшая Катя перевела дух и положила кусочек мяса в рот. – А пока вода гладкая и тихая. Обманчиво спокойная… В ту ночь я рассказала ему историю, которая случилась со мной в университете, причем это он захотел узнать, кто был тот, мой первый мужчина. Мне казалось, что он ревнует меня даже к моему прошлому, и это было приятно. А на самом деле он все еще не был уверен во мне. Собирал сведения… Я рассказала, как был составлен план ухаживаний и соблазнения, как и кем писались открытки, как все было подстроено. И словно освободилась от камня, который все эти годы лежал у меня на душе. Ласка и нежность Андрея избавили меня от той давней печали. Правда, ненадолго… На следующий день Кира, Андрей и Рома должны были ехать в Прагу, но в последний момент Андрею пришлось остаться из-за проблем с банком. Рома, зная о неблагонадежности своего друга, подготовил для него пакет, в котором лежали подарки, пустые открытки, тексты для открыток, которые Андрей должен был переписать - на все случаи жизни. Там было и про нашу вторую ночь, и про запланированную третью и много чего еще. Но главное: там была подробнейшая инструкция, в которой Рома в своей привычной для их бесед с Андреем манере и, не стесняясь в выражениях, расписывал, как его другу и президенту следует действовать, укрощая такого монстра, как Пушкарева. – Катя решительно глотнула вина.

- Катя, я все правильно понял? Вы узнали, что Андрей вас обманывает? Вот таким образом? – Павел смотрел на Катю с долей сомнения и даже ужаса. – Как это случилось? Как… вы смогли это перенести?

Катя усмехнулась.

- Я же сказала, что иногда несколько минут прожить тяжелее, чем несколько лет. Но я сама виновата – залезла, любопытная, в пакет, который не был адресован мне. Думала, что Андрей готовит очередной сюрприз для меня. И получила… Это был внезапный, сильный, убийственный удар – не знаю, как я не сошла с ума. Наверное, есть в нас какой-то жесткий каркас – приличия, воспитание, обязанности, долг, - который держит нас в такие моменты, ведь я находилась на работе, приходили люди… Но я была на грани, плохо соображала. Это был самый настоящий шок, когда я сначала не чувствовала боли, когда в голове все это не укладывалось, но ноги подкашивались и трудно было дышать. Не столько меня потрясли те выражения, в которых весь этот план был составлен, в которых я была прорисована во всей своей ужасной красе, сколько то, что он мне не верил, думал, что я могу забрать у него компанию… Что он меня обманывал, говоря, что никто ничего не знает, что смеялся надо мной вместе с Ромой, что наши встречи были для него мучительны и противны, что ему приходилось как следует морально подготовиться, прежде чем меня поцеловать, так как это вызывало у него сильнейшее отвращение… Что он мечтал, когда же мы расплатимся с долгами, чтобы можно было избавиться от меня. И… что история повторилась. Только на совершенно другом уровне…
Прочитав это, я предстала сама перед собой в виде кошмара его жизни, отвратительного, жуткого кошмара – с одной стороны, и полной дурой, ничтожеством – с другой. В какой-то момент я стала отвратительна сама себе – потому что вдруг увидела себя его глазами. Потом мне стало казаться отвратительным все вокруг, я почувствовала, что нахожусь в каком-то гнилом мире, где все искажено и изуродовано. Но и это было лишь верхушкой айсберга, а самое тяжелое, ледяное, огромное горе было под водой…

- Вы поняли, что он не любит вас.

- Да.

_________________
Не пытайся переделывать других - бесперспективное и глупое занятие! Лепи себя - и ты не пожалеешь о потраченном времени! (я так думаю)


Вернуться к началу
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 13 окт 2019, 22:48 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 05 июн 2017, 15:12
Сообщения: 1100
Глава 20.

Они опять сидели и молча смотрели друг на друга. Еда давно остыла, они к ней почти не притронулись.

- Я не знаю, что сказать, Катя. Я даже представить себе не могу, что вы чувствовали и думали в этот момент.

- Что чувствовала? Холод. В груди, в руках, во всем теле. Это самое отчетливое воспоминание. А еще я поняла, что «разбитое сердце» - это не фигура речи. Конечно, это лишь мое воображение, но я чувствовала в нем трещину, из которой, почему-то били ледяные ключи, и холод от них распространялся повсюду. Но это было потом, потом… Сначала нужно было как-то дышать, а это получалось через раз. О чем думала? Какой-то хаос был в голове, но, тем не менее, я пошла, сделала себе копию этой инструкции, сложила все обратно в пакет, запечатала его и вернула на место. Мне кажется, что эти действия были продиктованы подсознанием. Присутствовала одна четкая мысль: нужно скрыть то, что я узнала. Зачем сделала копию для себя? Чтобы потом не считать, что это все кошмарный сон? Чтобы все осмыслить потом еще раз? Не торопясь? Никакого конкретного плана у меня не было. Хотелось уйти, исчезнуть, остаться одной, свернуться клубочком где-нибудь в уголке, закрыть глаза и… Но я не могла. Даже в такой момент – не могла! Что это? Что не давало мне все бросить и убежать без оглядки? Твердая рука впитанной с молоком матери дисциплины? Чувство долга? Или я боялась, что возникли бы вопросы у многих, и в первую очередь у него, а я не знала, что отвечать, вообще еле могла говорить. Я затаилась в своей каморке, надеясь просто переждать до вечера, как-то протянуть эти несколько часов. Пришел Андрей с переговоров. Я смотрела на него и удивлялась – как в нем, в том, кого я так любила, могло быть столько плохого, а я не замечала. Я смотрела на него, пытаясь разглядеть в его чертах признаки подлости, жестокости, коварства и прочей мерзости, о которой только что узнала, доказательства которой получила. И… не видела. Мои розовые очки разбились, а он все равно остался прекрасным, он не сделался отвратительным в моих глазах. В моей душе клокотал протест против происходящего, закипала агрессия, злость, но не было ненависти.

- Вы смогли сдержаться, не сказать ему сразу всего? Я знаю, что у вас железная выдержка, но…

- Понимаете, Павел Олегович, дело не в выдержке. У меня не было сил. Я упала с огромной высоты и разбилась, меня как таковой в тот момент не существовало. Я чувствовала какие-то отдельные фрагменты себя. А для разговора нужны были силы, воля, собранность. И я не знала, что говорить. Я еще не до конца тогда верила во все это. Сознание сопротивлялось, не хотело принять действительность. А потом он вошел ко мне и принес один из подарков, который лежал в том пакете и открытку, текст которой я уже читала… И сказал те слова, которые были написаны в инструкции… И ушел, так и не заметив, что разговаривал уже с совершенно другим человеком…

- Катя, Катя! – Павел было протянул руку к Катиной ладони, но убрал ее. – Об этом невыносимо слушать, не то, что пережить...

- Ну, пережила же… Хотя, я явно в тот день переоценила свои силы. Надо было, наверное, уйти, сославшись на какую-нибудь внезапную хворь. А теперь я сидела в каморке и даже не могла пошевелиться, не могла представить, как мне пройти мимо него. Меня спасла Юлиана. В отличие от Андрея, она как-то сразу почувствовала мое состояние. Я не помню точно, что она мне говорила, но ее слова были живительны. Ей было трудно меня утешать, потому, что она не понимала, что такого ужасного могло приключиться с всегда уравновешенной и адекватной Катей. Но она смогла сказать что-то такое, что позволило мне немного прийти в себя. И, наверное, мне было важно увидеть, что есть человек, который искренне переживает и волнуется за меня, который готов бросить свои дела и возиться со мной, хоть я для него почти никто.

Павел как-то странно выдохнул, напряженно смотрел в окно. Катя занервничала.

- Павел Олегович, о чем вы думаете? Вы сердитесь на Андрея? Подождите, история еще не кончилась…

- Нет, Катя, не переживайте за него и за мое отношение к нему. То, что вы рассказываете и похоже на Андрея, и не похоже. Особенно в свете того, что я видел потом, перед вашей свадьбой и после. Он же боялся отпустить вашу руку, он с вас глаз не спускал, он настолько был сосредоточен на вас, что все остальное проходило мимо, он словно не мог вами надышаться – это настолько бросалось в глаза, что даже Марго что-то такое озабоченное высказала мне по этому поводу. Я помню об этом, слушая ваш рассказ, и надеюсь понять, как смогло произойти то, что произошло. И потому не сержусь на него, тем более, что он давно уже гораздо больше ваш муж, чем мой сын, - Павел улыбнулся, - я не могу сердиться на вашего мужа. Хотя, возможно, я не могу соотнести эти дикие факты с представлением о сыне. Как будто это не о нем. Или... он сам не ведал, что творил, запутавшись в собственном обмане и чувствах. Мне не верится, что у него уже тогда не было совсем никаких чувств к вам. Но, на самом деле, я в большей степени пытаюсь прожить это все с вами, чтобы лучше вас понимать. Спасибо, что терпеливо позволяете мне это.

- Не благодарите меня. Я бы хотела… - Катя внезапно замолчала. «Дать вам больше» - чуть не сорвалось с языка.

- Вы бы хотели спасти весь мир, закрыть собой все амбразуры, пожалеть всех и вся, оправдать и понять любого и залечить все раны своей любовью.

- Павел Олегович, вы меня ни с кем не перепутали?

- Here I am. Will you send me an angel? Here I am, in the land of the morning star.

Катя смеялась. Павел улыбался.

- Вам идет образ рок-исполнителя.

- Наконец-то я нашел себя! – это все еще была шутка, но после нее они опять погрустнели.

- Катя, не печальтесь. Давайте вернемся снова туда, в ваше прошлое. Мне не терпится услышать, как же столь тяжелые и драматические события могли завершиться свадьбой.

- О! До свадьбы еще далеко! Нам с Андреем нужно было стоптать тридцать пар каменных сапог и съесть пять железных хлебов. А точнее, обоим родиться заново.

- Похоже на правду. Здесь уместна аналогия с «Аленьким цветочком»: благодаря вам чудище превратилось в добра молодца.

- Ну, да. А мне нужно было скинуть лягушачью шкурку, как сказал Милко.

- Милко не видит дальше одежки. Если уж вы сравнили Андрея с Демоном Врубеля, тогда и для вас у него есть подходящая сказочная картина.

Катя задумалась на секундочку, а потом покачала головой.

- Нееет, она слишком хороша…

Павел на это только пожал плечами.

- Ладно, - Катя решила уйти от смущающей ее темы, – вернемся к нашей драме. Героиня очутилась дома. А там – Колька. Человек, посланный ей небесами, не иначе. – Она подперла рукой подбородок, посмотрела в окно. - Что было бы со мной без него – я не знаю. Ведь ему можно было все рассказать – и он все понял. Я проговорила вслух это – и меня немного отпустило. Я вышла из шока, смогла более-менее нормально соображать, и сразу увидела в правильном свете то, что раньше было непонятным. И явные сомнения Андрея, и его странное поведение, и корявые попытки ухаживания, и, главное, причину всего – наши отношения с Николаем. Меня это открытие просто удивило, а Колю подозрение и недоверие обидело жутко: ведь он не брал себе ни копейки из заработанных денег, все отдавал Зималетто. И за меня он страшно переживал. Интересно, что я сама не чувствовала никакой обиды – то, что со мной творилось было за пределами добра и зла, обида – слишком слабое чувство, наверное, чтобы оно могло пробиться в тот момент через отчаяние, боль и безысходность, которые затопили мое существо. Он мог здраво рассуждать, в отличие от меня, которая была явно не в себе, которая просто хотела раствориться в зимних сумерках, окончательно замерзнуть на ледяном ветру. Я поглядывала на окно, мимолетные мысли сесть на подоконник и свесить ноги наружу, чтобы нечаянно соскользнуть вниз, робко манили, но куда им было против страха за родителей и нежелания причинить им горе.
Но даже и в тот момент мне не приходило в голову, что можно отомстить, забрав все себе. Это было слишком противоестественно для меня. Наоборот: все отдать быстрее, скинуть с себя эти путы обязательств и больше никого не видеть. Но Колька смог очень доходчиво мне объяснить, что нельзя постоянно оставаться жертвой. Что нельзя позволять людям безнаказанно совершать подлость, особенно когда все в твоих руках. Что пора доказать, кто на самом деле умнее… и все такое … И что можно отплатить им тем же... Что можно хотя бы сделать вид, что мы хотим все прибрать к рукам, чтобы напугать их как следует... Я слушала его как сквозь сон и понимала, что не хочу ни мстить, ни доказывать что-то, ни наказывать никого. Но… среди всего этого мрака мерцал крохотный огонек надежды: я вспоминала нашу последнюю ночь и никак не могла поверить, что он мог так искусно притворяться, скрывать свое омерзение и отвращение. Какая бы наивная и неопытная я ни была – это невозможно! Я же видела его глаза… Я говорила себе, что да, слова могут лгать, и руки, и даже, наверное, губы, но глаза! Думаю, мне хотелось еще раз убедиться, что я ошибаюсь, какая-то часть меня еще надеялась, что это все окажется шуткой, розыгрышем… Я решила, что пойду на работу, а там… будет видно.
Колька ушел. Я осталась одна наедине со своими мыслями. Вы можете, наверное, представить, что это была за ночь... Если бы я могла плакать! В дневнике я написала, что умерла. Но ведь тогда бы я ничего не чувствовала. А шок отступал вместе с временной анестезией: теперь болело все. Я лежала без света, и, казалось, что темнота резала глаза. Тишина давила на уши. Простыня причиняла боль коже. Ты – словно обожжена или обморожена – это все равно - и снаружи, и изнутри. Ты – один сплошной болевой рецептор. Помните, как у Лорки?
«Трудно, ах, как это трудно - любить тебя и не плакать!
Мне боль причиняет воздух, сердце и даже шляпа»

Вот это было правдой: больно было даже дышать. Любое движение – через силу. И холод, постоянный холод, как будто грудная клетка плотно набита кубиками льда. И мысли по кругу, как карусель с лошадками, причем даже одна и та же мысль, возвращаясь, обжигала с каждым разом больнее. И эти вопросы в пустоту, как молотком по пальцам: «Зачем он так, зачем?», «За что, за что, за что?»... И когда всплывало в очередной раз осознание: «Не любит... Не любил», нужно было удержать стон или выдохнуть его в подушку, чтобы не услышали родители...

Катя перевела дыхание, снова отпила глоток вина. Улыбнулась.

- Утром чувствовала себя каким-то роботом, причем заржавевшим. Пальцы слабые, все валится из рук. А голова кружится, но ясная, ясная... Нечаянно уронила книгу со стола, оказалось - забытая с праздников Цветаева. Она упала, раскрылась. Я ее переворачиваю и читаю:
«Я глупая, а ты умен,
Живой, а я остолбенелая.
О, вопль женщин всех времен:
"Мой милый, что тебе я сделала?!"»

Катины глаза наполнились слезами.

- Представляете, Павел Олегович? Ни слезинки за ночь не проронила, а тут... Зажала ладонью рот, а слезы по костяшкам пальцев стекают, пытаюсь сдержаться - спазм такой в горле, что кажется – захлебнусь. А глаза от строчек не отрываются и сквозь водянистую муть бегут и бегут по ним, словно нужно прочитать свой приговор до конца, хотя и так знаешь это стихотворение наизусть:
«Спрошу я стул, спрошу кровать:
"За что, за что терплю и бедствую?"
"Отцеловал - колесовать:
Другую целовать",- ответствуют.

Жить приучил в самом огне,
Сам бросил - в степь заледенелую!
Вот что ты, милый, сделал мне!
Мой милый, что тебе - я сделала?»

Павел вынул из кармана свой платок, протянул Кате. Она опять улыбнулась, взяла.

- Нет, не буду сейчас плакать, не сейчас. Просто меня это поражает, когда кто-то слышит тебя там, наверху... или это информационное поле...и еще, что я не одна такая. Не избранная страдалица, а всего лишь одна из многих...

_________________
Не пытайся переделывать других - бесперспективное и глупое занятие! Лепи себя - и ты не пожалеешь о потраченном времени! (я так думаю)


Вернуться к началу
 Профиль  
 
Показать сообщения за:  Поле сортировки  
Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 100 ]  На страницу 1, 2, 3, 4, 5  След.

Часовой пояс: UTC + 4 часа


Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 0


Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения

Найти:
Перейти:  
Powered by Forumenko © 2006–2014
Русская поддержка phpBB