Анархия, анархия... Где?! Где разбои, хулиганство, бандитизм? Свободная любовь? Всплеск радикальных видов искусства?
Четверг. Зеленый.
Четверг! Четверг он любил больше всего из-за зеленых колготок, которые так гармонично сочетались с зелеными же трусами. Потеть начал, когда еще доставал их из тумбочки - любимые же, любимые! - а потому они плохо натягивались на ноги... Ногти надо бы подстричь, а то сейчас встанешь на мысочки и – привет! Поползут эти мерзкие дорожки от пальцев вверх, а таких зеленых – днем с огнем, это тебе не белые. Слева от шва или справа сегодня сложить? Лучше слева. И пусть в семейных будет не видно, сам-то знаешь! Слева, конечно слева, в сторону сердца... Теперь пачку... Когда-нибудь он заработает себе вывих плечевых суставов, застегивая на спине эти микроскопические крючки! Может, попробовать задом наперед носить? Какая разница, в принципе? Фууух, справился... крылышки расправить... Готово! А, нет, еще губы.
Журнал уже ждет на полу, откровенно раскинувшись на самой любимой странице... Округлые, гладкие как шелк ягодицы Андрея выше его неестественно вывернутой головы, а его загорелые груди касаются голубых простыней... Щелк. Кнопка заграничного магнитофона стала заедать, нужно почистить ее ватной палочкой и жидкостью для снятия лака. Сен-Санс закатил глаза, но обреченно взмахнул руками – музыкальная запись – адова петля: «Лебедь»,... когда ж ты сдохнешь, наконец...
Зеленые ступни 45 размера неслышно ступают по полу вокруг журнала: музыка все трагичнее, радиус все меньше. И вот он пик, взлет, выстрел недлинной очередью и... падение... Зеленые колготки слегка потрескивают в паху, плохо выдерживая нагрузку на растяжение. Шпагат в этот раз удался как никогда... Бьющееся в конвульсиях тело медленно склоняется к полу, Кира б умерла от зависти к такой гибкости в пояснице. Руки кругом вокруг журнала и протяжный хриплый стон... Андрей! Со стороны это больше напоминает чудище с увядшим аленьким цветуечком... но это картина не для посторонних глаз. Губы дотягиваются до заждавшихся ласки ягодиц и оставляют на них свою алую печать... Горькое блаженство. Поднимается, отдышавшись с пола. Черт, жесткие черные волоски пробились сквозь плотную зелень колготок. Вот гадость... Все-таки, ноги придется брить, куда это годится? Пачку в тумбочку, журнал - в подшивку списков Форбс с 96-го года, колготки в стирку...
Мысль о том, что кто-то отклеил из журнала всего Романа не дает покоя. Как представишь, что этот кто-то наклеил себе Романа куда-то... сердце так и выпрыгивает из груди, и щемит, щемит... Куда, куда он мог его наклеить? куда - себе? А вдруг? Нет, эта мысль доведет до инфаркта, где пупырышки? Ах, эти антистрессовые пупырышки... нащупываешь один такой подушечкой пальца и можно представить, что это сосочки Андрея... и...
Можно раздобыть еще Романовых рож и наклеить их заново, еще лучше прежнего, еще смелее прежнего, но как жить с мыслью, что он у кого-то где-то еще налеплен... и улыбается кому-то - не ему! - своей хулиганской, такой возбуждающей улыбкой?
Чтобы уснуть, придется прибегнуть к последнему и самому надежному средству: фонарик и "Два капитана". Он читает его всю жизнь. Уже 65 страница...
Свет автомобильных фар, проникший в комнату сквозь неплотно задернутые шторы, на мгновение отразился в маленьком глазке видеокамеры, вмонтированной в нос плюшевого зайца – единственного, но постоянного зрителя. Единственного верного друга, на молчание которого можно положиться.
|
|