Гость писал(а):
И это был мой сон!!!
Да и лан. Мало снов, что ли!
Мой бедный, бедный принц— А ты ревновала когда-нибудь вот так? До потемнения в глазах?
И не дожидаясь ответа бросила: — Я - да. Смертельно. Больше не хочу.
Кристина молча думала. Ревновала… она же ревновала. Или нет?
*
Бывает, что заказываешь судьбе дверь из тупика, хоть узенькую, чтоб едва протиснуться - а получаешь широченные ворота нараспашку. Щедро! И только ринувшись в этот выход, в объятья ветра и простора, понимаешь, что летишь в пропасть…
Та нелепая девица подошла к Кире в сквере. Появилась из-за куста сирени и встала как будто чего-то забоявшись. Такая… вся дерганая. Комичная. Узкий лобик в морщинку, растянутый лягушечий рот, крючочки ключиц да джинса-топик – то ли заморенная нимфетка, то ли ботоксная сорокетка. Из недорогих.
Кира сидела, легко касаясь ажурной спинки скамьи и холодно смотрела, как кривулька мнется перед ней на голубоватой брусчатке. Стих летний ветерок, будто прислушиваясь к чему-то. А целующаяся на ходу парочка отчего-то передумала идти по аллее мимо них, и качаясь в тесной сцепке, двинулась назад. Кира смотрела и тихо думала, что если уж ее жизнь, успешная и красивая, раздавлена подобно ночной бабочке на стекле витрины, то что же держит в этой юдоли вот таких вот нелепых и кривых, как мнущаяся перед ней девчонка… да, не старше Киры, только дешевая и неухоженная… козявка.
А та, похоже, на что-то решилась. Открыла рот, дернула шеей и вдруг…
Ноги выгнула… как… насекомое какое-то, назад коленями! И на миг стала невыносимо страшной под летним солнцем. На коротенький миг, как будто нездешняя тень стала густеть, дрожа, набухая до плоти, и…
Не смогла.
Сломалась.
И – все, прошло.
Исчезло мороком, и Кира не успела даже рот приоткрыть, как та скосила глаза куда-то вбок, хмыкнула, да и перекрутилась. Встала уже нормально – вперед коленями, назад подбородком и шеей. Уже по-человечьи. И тут же голоском уличной приставалы попросила: — Можно?
И не дожидаясь кивка, плюхнула свое тощее тельце рядом. Так, что скамья задрожала на чугунных ножках.
…Показалось… глючу. — Тоскливо подумалось Кире, и она встряхнула себя, как привыкла брать себя в руки - брать, держать, держаться, не показывать. Чтоб никто не увидел, как тесно и горько у нее внутри. Солнечный лучик скользнул, погладил ей лоб, отвлек. Ничего. Просто нервы. А эта кривулька тут в парке бегает небось с какой-нибудь рекламкой, что ж еще. Вот, уже трясет какими-то брелками на связке, будто не решаясь пристать. Не надо обижать… — Вы… промоутер? — Решила сделать добро Кира перед тем, как встать и уйти. И вдруг испугавшись перекосившегося в ее сторону больного личика, зачем-то глупо поправилась: — Вы менеджер? По…
— Менеджер. — Поощрила кривулька, засияв. — Да, я менеджер по связям с… вот, подарочек от фирмы! Держи… те.
Черная фиалка сама легла в Кирину ладонь, и та ахнула, очарованная… что это за чудо? Блеск, тяжесть, переливы… стекло, акрил или все-таки дешевый пластик? Но ошеломляюще красиво. Полураскрытый крошечный цветок и обнявший его лист, спрятанная в черноте тяжкая синь, тонкие линии льда и горя, и будто бы ароматом пахнуло, томной, гниловатой свежестью от маленького цветка, греющегося в ложбинке ее ладони. Все же что это, брошь, кулон? Камея… профиль фиалки. И на ней буквы.
… ВГ? Какая странная аббревиатура….
Что такое это ВГ? Что говорит ей эта… зудит над ухом, настырно предлагая какую-то компиляцию. Это что такое… не хочется вспоминать, малоприятное что-то. Они, видите ли, не рекламщики и не дилеры, они - компиляторы. Где головная фирма? А везде. И странно, что она не знает, такая с виду культурная и образованная, вон у ней туфли какие шиковые и бужуха. Ну, компилируют они, чего непонятно? Все что хошь могут скомму… скомпильнуть. За бабки, само собой.
Кира опомнилась. Фиалка в ее руке была все такой же прохладной, не согревалась.
— Ты должна назвать имя, — уже в наглую пилила, ерзала, придвигаясь ближе и все требовала от нее чего-то странная компиляторша. — Имя, для ведомости. У нас строго, не то что у вас тут. Имя говори.
— Какое… что за имя нужно…
— Свое. Соображай уже, наконец. Имя любое, без разницы это. Называешь, и оно - ты.
Кира кивнула, отчего-то вздохнув и расслабившись. Имя – любое, это понятно. Для него, для Андрея она была фиалочкой, ласточкой, винной шпилечкой. Месяцы. Годы. Потом еще были имена. Потом… уже неважно. Так какое назвать? Какое? А?
— Наина Орлова, — скучающе подсказывала вихлястая. — Дина Ресс. Ната Лифшиц. Кира Вир. Ну назовись ты именем, что тебе стоит. У женщины должно быть имя! Женское имя! ВГ!
— Хорошо. Мое имя – Кира…
И горло пересохло. Язык засаднило, имя отца проволокой стянуло рот. Она не могла.
— Фамилию говори, — приказывали ей с левого угла скамьи. — Вот же скука с такими… наказанье. Другая б уже плеткой вилась, радовалась. Такой подгон, а…
Пыльно-розовые лягушечьи губешки сжались вилкой, но Кира отчетливо слышала то, что произносит ими кривуля-компилятор.
… Тыщи баб кабалой да серостью дышат, заплеванные-заморенные, изгаженные, да так и сдыхают, на смех своим подонкам. А эта удачу поймала за хвост – ни за что, ни про что, и кобенится! Целку корчит. Я про тебя, Кира Юрьевна. Чего скуксилась? Кира разозлилась. Ей нужно отдохнуть от всего этого. Нелепости всякие чудятся, средь бела дня! Голоса в голове, компиляторши-кузнечики коленками назад, бесовские посулы…
— Ничего тебе не чудится. — Успокоила ерзающая рядом лягуха в джинсах. — Мы компилируем. Читала Войну и Мир? Вот могу тебя туда, Наташей Ростовой! Хочешь? Прям щас и сделаем.
Кире захотелось. Больно, безумно – захотелось. Кисейного платья под грудь, шелковых туфель и бала. Воскового паркета, змеиных скрипок, замирания сердца и первого трепета тела – она ведь не забыла! И Андрей…
Болконский. Честный, верный, простивший ей вероломство.
Простивший, любящий. И умерший у нее на руках!
— Зачем? — холодно сказала она. — Зачем мне Болконский. Это что, гипноз такой у вас? Программа реабилитации?
— Угу, — обрадовалась девица-козявка.— Технологии прогресса типа. Бесплатно! Ты мой первый клиент! То есть клиентка.
Ветер прошумел в кронах деревьев, и Кира опомнилась. Вызвать милицию? Просто уйти, встать и уйти! Но сидела, изгоняя милое виденье – огни тысяч свечей, белые колонны и она в светлом платье, и Андрей смотрит, удивленно, потом восхищенно – и грохот полонеза сменяет вальс!..
Бежать, срочно бежать отсюда. И позвонить Кристе? И в милицию?
— Милиции что скажешь? Что тебе голоса в голове чудятся? Потому что тебя жених бросил? — заухмылялась козява на скамье. Расселась вольно, качала ногой в облупленной босоножке.
Кире захотелось ударить это мерзкое… существо. Сумочкой. И бросить сумочку в урну, и уйти наконец. Что за чертовщина, как смеет эта… это…
— Он спал с тобой пять лет и бросил. А последний год и не спал, только врал. Стерпишь – умрешь. Ты уже умираешь, неужели не соображаешь даже это? Ты черная внутри.
Кира стремительно обернулась. Оказывается, она уже уходила. Убегала по аллее, цепляя шпильками выбоинки брусчатки, бежала – и встала от последних слов как вкопанная. Черная. Внутри. Она такая и есть, все так и есть!
— Чего тебе надо от меня? — крик вырвался шипеньем. — Кто… что ты такое?
— Опять двадцать пять давай бабка за рыбу деньги. Компиляторы мы! Сколько еще будешь спрашивать одно и то же? Интерпретаторы, оптимизаторы! Я уже сгенерировала твои коды, пока ты тут психуешь. Да не трусь же ты, вот чего тебе еще терять? Тебе – уже нечего!
И добавила, глядя на замершую в пустоте женщину.
— Ты же уже ведьма. Из-за него.
*
Вечером прилетела Кристина. Долго разглядывала черную фиалку, которую Кире болезненно не хотелось выпускать из рук. Морщила светлый лоб, покусывала губу, как в детстве. И обрадованно заявила – чудо! С тобой связались. Цветок – теплый, биоположительный, мощный энергетик. Кристина такие вещи чувствует.
И все эти намеки на компиляции – это же значит… что значит?
— Что тебе сказали? Сказала? — в сотый раз жадно вымогала Кристина.
— Что я сгораю. Что мне осталось мало – месяц, два. И болезнь. Или несчастье. Если не соглашусь на генерацию. Или компиляцию – я запуталась, Крис. Но мне не страшно, совсем, веришь?
Кристина дергала ракушки- бусины на шее, сосредотачивалась. Но вместо медитации начинала бегать по комнате – не верилось! Ей не верилось, никак! Но ведь ее учили – про сущности, которые всегда рядом и приходят на помощь? И если сильно, всей душой попросить, а ведь она просила за сестренку всей душой, и может быть, это и есть та помощь, которой она так жаждала? Для себя, для сестры? Униженная, уничтоженная, брошенная Кирочка, живущая как цветок под злым ветром, вот-вот сломается…
— И мне не страшно. — Сказала Кристина, прекратив бег. — Фиалочка эта черная, но очень теплая, прямо как живая. А у тебя глазки блестят, моя радость. Давно уже такую тебя не видела! Светишься, будто…
Она ахнула, не договорив.
— Светишься… кожа, глаза – все сияет… а ты помнишь, как мы мамиными кремами намазывались? И прыгали по тахте? Я лечу, я лечу!
Кира засмеялась. Это было, и конечно, она прекрасно помнила - одно из лучших детских воспоминаний, помнила, как в детстве они прочли о Воланде и Маргарите и потом долго, с жаром играли. Кристине было пятнадцать, она была некрасива, мечтательна и жила в книжках. А десятилетняя Кира ловила каждое сестричкино слово о небывалом и нездешнем. Со временем многое позабылось, а сейчас нахлынуло волной... — Ты думаешь – мне сделать это? Дать согласие? Мне надо всего лишь назвать имя. Мое имя. Эта... она оставила номер. Странный, там мало цифр. Но я уверена, что… так мне сделать это? — все сильнее волнуясь, домогалась Кира. — Да? я не боюсь!
— Я думаю, что нам с тобой уже мало чего осталось бояться. — Ответила сестра. И добавила: — Выбирай… знаешь что выбирай? Ты помнишь, как мы читали о бале, Воланде и Мастере? Андрюша, конечно, не Мастер. Так, егозливый подмастерье. Служка в ризнице, крадущий леденцы и облатки. Но какая уже разница? Если ты… если ты решишься… но тут надо еще подумать! Кирочка… подумать. Но если ты…
— Меня пригласят на бал к Сатане? — оскалилась Кира. — И подарят там… Андрея?
— С бантиком, как котенка! — просияла Кристя, захлопав в ладоши.
Кира вздрогнула. Нет, уж слишком по-детски. Ледяное сладкое вино ударило им в головы незаметно. Андрей… ей подарят его как котенка…
Захотелось отрицать, протестовать – не похоже! Не то, совсем не так! Не так!
— Для этого нужно быть Маргаритой. — Торопливо искал доводы ее рассудок. — Страдать как она. Это ее, Маргариту уговаривать - послали Смерть. А ко мне заявилась мелкая бесовка без имени. Тощая кривляка в… какая-то Азазюля!!!
Кира замолчала. Странно, она силилась вспомнить и не могла. Что было надето на тощей дамочке, что было у той в руках. Определенно что-то у нее было! И одета она была. Конечно была. Не голая же она явилась?
Кристина хохотала, в восторге от остроумия сестренки. Азазюля! Тогда уж лучше пусть будет Козюля!!
Нервный смех одолел и Киру. Дальнейший диалог уморил ее до того, что рот пересох от смеха и замечталось о прохладной воде с колючими пузырьками газа – пить… сегодня они с Кристиной пили любимое сладкое эльзасское со льдом и перебрасывались словами-леденцами, катаясь по Кириной одинокой постели, по сиротской прохладе дорогого шелка, – ты сказала с бантиком, да? Превратить его в кота, домашнего! Породистого, а? и кормить сливочками! с пальцев ног, как в том фильме про инфантильного богемного парня и аристократку, как их там звали…
— Будет бал!
— В огнях и музыке!
— А твой предатель Жданов увидит тебя Королевой.
— Ему не понравится. Он перепугается до икоты.
— Правда?
— Да. Королевская власть, снова плети, эшафоты… он же боится плетей и черных перчаток!
— Тебе предложат его насовсем, ручного.
— Да!
— А ты откажешься?
— Да. Хочу все наоборот! Если монахиня – чтобы чистая! Король – добрый, а не жестокий! Темная сила – не зло, а ночь светлой! Хочу как не бывает!
Кристя обхватила ее руками и замерла. Объяснять ничего не надо было.
Недаром они в детстве читали под одеялом книжки из папиной библиотеки. Кристя в ту зиму глаза испортила, но зато им обеим было так чудесно. И жутко. Чудесно – в тепле под белым пухом большого одеяла, в защите домашних стен. Они читали по очереди вслух, пока сон не побеждал их - про французских проклятых королей, и про монастырские развращенные нравы. И про бал Сатаны, явленный им с трепещущих листов в запахах, красках и почти что боли судорожных мышц. Они дрожали, одна слушая, вторая в быстром шепоте перелистывая старые страницы. И страшно, это могло бы быть невозвратно страшно!
Но… не зря они с Кристей с маленьких лет были умницами-хитрушками. Они сначала заглядывали в конец, и только потом читали книжку с начала. И ту, про Маргариту и Мастера - читали так же, как и другие книги, и были слишком малы, чтобы понять хотя бы половину написанного. Зато книга осталась навеки родной. И непонятой, как любимый скрытный дядюшка-сказочник.
Вечер иссяк, усталый. Звон зеркал ничего больше не обещал, а Кристина успокоила ее и ушла, с жаром сказав напоследок, что хочет посоветоваться с самим… — И ничего пока не делай, родная, хорошо? У нас ведь еще две ночи на раздумье?
Кира вздрогнула всем телом под шелком кимоно.
И пообещала.
Уходи, сестренка.
Закрывая за Кристиной дверь, она уже знала, что сделает этим вечером, черно падающим в ночь. Она сделает это, потому что очень хочет. Не потому, что ей нечего терять, а потому что хочет. Бала. Сказки. Злого чуда.
С нее хватит! Ждать… терпеть обиды и унижения… надеяться и гибнуть.
… Мне хочется… мне очень хочется, - беззвучно шептали ее губы. Ее мобильник слал зов в запределье, по странному номеру из шести не запоминающихся цифр. Дрожала зеркальная полочка.
…
Компиляции нельзя избежать, глупо сопротивляться… - щекотали мозг чужие, но странно понятные насмешки. -
Компиляции глупо сопротивляться. Она началась раньше, чем ваш мир. Чем любые миры. Вы сотканы из совпадений, ваши гены и молекулы миллиарды раз были в других телах, ваше сознание не способно породить ни одной новой мысли… Ответ.
— Вот и правильно! — радостно заорала Козюля вместо «здрасте».
— Да, но я хочу как в детстве. — Кира удивилась покою в легкой своей голове и своему приказному тону, и пояснила: — Чтобы сказочно и без политики, психбольниц, без всего грустного и жестокого. ЭТИ страницы мы ПРОПУСКАЕМ!
— Желаете бал, Королева? — услужливо изобразила уточняющий подхалимаж абонентка. — Будет!
Кира улыбнулась своему отражению.
— И как мне начать? Намазаться кремом, как Маргарита? — спросила она насмешливо, деловым будничным тоном. Мобильник тут же отреагировал:
— Крем? Да мажься. Любым! Никакой разницы - ночным, дневным, от солнца!
Треснуло зеркало. Зазмеило паутиной трещин, и что-то ударило сзади, как птица в оконное стекло. Кира не стала оглядываться. Схватила первую попавшуюся баночку с подзеркального столика. Внутри был крем с запахом фиалки – илистый, тающий в пальцах…
***