НРКмания

Форум любителей сериала "Не родись красивой" и не только
Текущее время: 28 мар 2024, 19:02

Часовой пояс: UTC + 4 часа




Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 29 ]  На страницу Пред.  1, 2
Автор Сообщение
СообщениеДобавлено: 10 июл 2019, 15:31 
maria_mujer писал(а):
И как теперь спокойно смотреть на огурцы? :oops: :grin: :grin: :grin:


Что на них смотреть-то... :LoL: Наливай да пей, то есть, собирай да... :girl_haha: (тссс, а то будет как со смелым и креативным автором :-P . Только агро-ботаника! )


Пожаловаться на это сообщение
Вернуться к началу
  
Ответить с цитатой  
СообщениеДобавлено: 12 июл 2019, 18:21 
Гость писал(а):
Знаете что, автор и ваша интересная группа, вы перегнули все палки.
Вы замахнулись на самое святое – на Андрея Жданова.
Еще на огуречную диету его посадите.


- Зацените Андрей Палыч! – Шурочка легко снимает с плеча базуку ролл-аппа и, разгребя заросли на стене, вешает его на крюк, - Але оп!
Вот будет нечестным сказать, что лицо коллекции было выбрано неудачно. Впечатление оно производило сногсшибательное. И лицо, и, что явилось неожиданностью для самого Жданова, Сашенькин торс, руки, и все остальное, виднеющееся между разнокалиберными банками с солениями и маринадами, притягивало взгляд, а то, что было невидно, заставляло работать воображение.

- Как вам, Андрей Палыч? Скажите, торкает?
- Не то слово, - медленно протянул Андрей. – Так это Катина, вернее Екатерины Валерьевны идея? Волнующе...

- Да, у нас был общественный опрос на эту тему, тайно голосовали. Победил вариант с античным пьяницей, забыла как зовут, - тараторила Маша.
- Вакх? – поворот головы, венок из тыквенных листьев, темные брови, томный взгляд, белое тело и этот жест, предлагающий зрителю отведать с ним за компанию пупырчатый огурчик.

- Точно! Вот видите, значит вышло! Аппетитно, правда? Так бы и съела!
Жданов поморщился, ему эта рекламная компания казалась слишком агрессивной.
- Никогда не думал, что Воропаев травоядный, мне он всегда представлялся хищником. И что название «Зималетто» можно обыграть таким образом, гастрономическим. А... Милко был не против, что «лицо» совершенно без одежды? Хоть бы галстучек «бабОчка» от нашего кутюрье, если уж на трусы или простыню денег не выделили.

- Что вы, это Милко плел веночек для Александра Юрьича и сам указывал дизайнеру, как расположить банки на постере. Он так захвачен Катиным проектом «Эдем», что кричит: «Девочки должны носить только цвЕточки». Ну а мальчики только листочки, но это уже детали. Все с трепетом сегодня ожидают показа и дегустации: говорят, что можно будет прямо с моделей есть гороховые бусы и браслеты из корнишонов. Мы нагуливаем аппетит.

- То-то я смотрю... Дьявол кроется в деталях? – Андрей подошел ближе и чему-то улыбнулся. – А кто еще помогал дизайнеру?
- Сама Екатерина Валерьевна.
- Правда? – настроение Жданова заметно улучшилось. – Пойду воздам должное ее трудам с плодами. А вы, красавицы, просто расцвели! – он окинул взором стайку работниц одетых по последнему писку удушенной моды – приличные х\б рубашечки свободного кроя сдержанных расцветок, воротнички под горло, юбки «Комсомольская юность». - Никогда не видел ничего более интригующего и загадочного!


Катя брезгливо оттолкнула настырного аэронавта, застегнула брюки, но с пола подниматься не спешила: извел ее этот кабачок. Столько времени провозился – а толку-то... Только раздражена теперь и белье влажное. Что с ними со всеми не так? Все не так, не так, не так! И бюстгальтер этот, держит, конечно, на совесть, но и дышать тяжело... И пиджак, и брюки, в которых ноги боятся потеряться – броня, толстой шкуркой защищающая нежную мякоть, - неподъемна почти. Она - рыцарь, упавший с коня – беззащитная железная креветка. Так хочется обратно на волю, в теплицу...

Дверь открылась.
- Здравствуйте, Андрей – запамятовала как вас по батюшке – Парамоныч? Пафнутич? Павлиныч? Поздороваться зашли?

Закинула руки за голову, ножку на ножку, живот впадиной, грудь возвышением, лежит, отдыхает... от чего?
- Палыч. Отчитаться.
- Палыч, Палыч, как бы запомнить. А, вот, «Андрей с палкой», Андрей Палыч. Прилягте около меня, вам так удобнее будет представлять отчет, - она небрежно отбросила в сторону блестящий маслянистый кабачок, похлопала ладошкой по полу рядом с собой. Кабачок уменьшился в размерах и стал вянуть на глазах.
- Если позволите, я пешком постою, - он слишком долго и слишком дико скучал, чтобы остаться ручным.
- Пожалуйста, как вам удобнее. Я с удовольствием выслушаю про обновление семенного фонда и новые способы опыления...

Она доминировала даже лежа на полу у его ног! Эта девчонка, оставшаяся одна дома в выходной день, без спроса нарядившаяся в бабулин старый парик и форменную одежду деда, дорвавшаяся до скудной косметички матери, ее туфлей на каблуках и отцовой бутылки со спотыкачем...
- Я заключил договора-воры со всеми хладокомбинатами от Урала до Тихого океана, - он протянул ей папку не глядя. Не глядя на нее, а глядя по сторонам, чтобы не растерять сразу всех запасов своей дикости и не лишиться твердости духа, приобретя твердость в некоторых членах. Одном. Сторонние наблюдения поразили его дизайнерской насыщенностью фаллическими символами. Со стен и потолка свисали различных размеров и форм огурцы, китайские огурцы, вьетнамские огурцы, кабачки темные и светлые, баклажаны, перцы. Сквозь стеклянные стенки ящиков с гидропоникой просвечивали оранжевые тела гигантской моркови и дайкона. Из каморки лился странный розовый свет.

- Оу! Какая свежая идея, Андрей Палкыч! Хладокомбинаты? Их зима – наше летто? А вы неплохо поработали, как я погляжу. Хладокомбинат «Снегурочка» №1, №3, №5, «Снежная баба», «Метелица», «Горячая снежинка», «Веселая льдинка», даже «Морозко» - не бережете вы себя!

- Я ссссс.... старался. Дико.
- Что ж, в таком случае, вы заслужили награду. Приходите на показ-дегустацию, я скажу, вас пропустят. – Она поерзала попой по полу, расстегнула пуговку, пиджачок распахнулся. - Можете даже взять с собой друга, если он обещает вести себя прилично и не чавкать на ухо моделям, когда будет пожирать их не только глазами... Вы же слышали? Мы, наконец, решили воплотить в жизнь эту витающую в воздухе идею: если модель аппетитна, то она должна быть готовой к употреблению. – Оборочки на топике томно колыхались во время дыхания, чуть учащенного для отдыхающего в положении лежа тела. - У нас будет сегодня пол-Москвы, вы уж там не высовывайтесь, чтобы не дискредитировать компанию, хорошо? А то от вас провинцией за милю разит...

- Не знаю, как вас благодарить, Екатерина Валерьевна, - он согнулся пополам и попятился задом к выходу, надеясь, что его персональный дизайн не так заметен на фоне окружающего аэроботанического креатива, и чувствуя, что еще чуть-чуть и с таким трудом наработанная дикость приобретет другие формы. – Это такая честь для меня! Я так растроган...

Дверь хлопнула.
- Не «здрасьте» тебе, ни «до свидания»! – Катя вскочила и зло пнула носком туфельки совершенно увядший, и даже уже частично подгнивший кабачок. Он, оправдывая свое название, взлетел и, проделав в воздухе дугу, ударился в стекло, оставив на нем следы слез и соплей использованного, а затем отверженного любовника. Или что это была за слизь?


Пожаловаться на это сообщение
Вернуться к началу
  
Ответить с цитатой  
СообщениеДобавлено: 13 июл 2019, 12:27 
Гость писал(а):
Пора тебе узнать, какая ты на самом деле, без покровов.
Пора тебе узнать, какая ты на самом деле, без покровов.

Женская дружба



Золотистый порошок в Кириной пудренице заканчивался.

Еще два дня, одна ночь – если им повезет, то может быть две ночи, и все закончится. Их праздник отчаянья, их возрождение из пепла… их дружба. Женская дружба – вообще-то бред, как может дружба быть зависимой от половой принадлежности? Еще любовь – так-сяк, но дружба двух человеческих существ, отсортированная по генитальным признакам… это отвратительно.
Катя была согласна. Хохотать они устали, от сладкой ягоды и мороженого чуть ли не подташнивало – облопались как маленькие. Лишь бы не думать о завтра.

— Мы станем прежними.
— Да.
— Озабоченная ревнивая стерва, стремительно теряющая остатки достоинства, психических нервных сил, красоты… истерически швыряющая в помойку свои здоровье и жизнь, лишь бы заметили. Это я. — Задумчиво произносит одна.
— И задергавшая сама себя, задравшая нос на окружающих трусливая идеалистка, заменившая романтизм любовный самоутверждением под грифом бизнес-администратор-интеллект и прочий бред. Я.
— Как же удивительно не сходится то, что мы думаем о себе – с тем, что думают о нас другие. Я никогда не считала тебя идеалисткой. Наоборот – уверена была, что ты расчетливая целевая захватчица. В числе прочего.
— А давай попробуем сегодня без дозы? — Вдруг подпрыгивает в постели Катя, и две радующиеся свободе сиськи прыгают тоже, — должно же было в организме что-то накопиться?

Кира с удовольствием смотрит, но уже не пытается потрогать, погладить… приподнять роскошь, взвесить на ладони, сравнить. Прикоснуться соском к ее соску и насладиться взрывом смущения. Нет, хочется чего-то другого, не кожи и прикосновений, не сладкого стыда, не удивительно чуткой мести… нежной как картинная фантазия. Они как две чисто вымытые куколки, которых раздела маленькая хозяйка, чтобы примерять другие одежки, да и уснула. А куклы оценили друг дружку как эстетки, потом как ревнивые подружки, потом как хищные соперницы, и все – одна лишь игра.
Не подружки и не соперницы.
Интерес был глубже.
Тяга к другому женскому существу была под их кожей, глубже тела, глубже слов и доверия. Где-то там. Плотью не достать.

Плотью - они давно бы уже попробовали, но не получалось. Начинали хохотать и заканчивали опять тем же – простыми радостями сладкого обжорства и шокирующими откровенностями. Словами - было возбуждающе, глазами – было обморочно прекрасно… пальцами было приятно и щекотно. До языков вообще никак не доходило, смех настигал раньше, чем серьезный кончик языка одной, другой, вместе – пытался перейти границу чувств и смысла. Они пробовали, попробовали и устали. Хохотать хотелось раньше, чем язычок успевал выжать хотя бы тоненький стон, а сознание – всего лишь хотело заставить стонать… дразня, пугая, хвастаясь другой красотой… интереснее были ответы на вопросы.
С чего все это началось? И когда. Нет, важнее – с чего, или почему?

— Я рыдала под нашим фикусом и сморкалась туда. — Вспоминает и отчитывается Катя. — Все быстро впитывалось в землю, и никаких следов.
— Да. Никаких следов. — Задумывается Кира. — От слез не знаю, но сперма просто таяла, исчезала. Капли летели на листья и ствол, и все тут же куда-то девалось. Я была в ужасе поначалу, думала, что это уборщицы протирают листья, каждое утро. Потом специально приметила – нет, все исчезает само, сразу, на глазах поглощается зеленью.
Лепестки ее губ чмокнули, растянулись, подразнили жемчугом – Кира изогнулась, упала головой ниже постели и смотрела снизу, довольная как белая кошка: — Что моргаешь – не поняла? Мы с Андреем развлекались в кабинете, с первого дня. С того самого вечера, как Павел Олегыч решился на сдачу дел. До этого – у меня или в комнате отдыха. Кстати, тебе нравится вкус спермы?
— Андрей Палыч… он… — не хочет договаривать Катя, мотая головой на последний вопрос – потом… какой еще вкус, она и понюхать-то толком не успела, — Андрей Палыч удобрял фикус? Да? — ее голос крепнет, наполняясь смешками, как пузырьками хмеля.
— О, с боевым воплем. — С удовольствием вспоминает Кира. — Что-то вроде банзай. Можно было и не утруждаться так, но его будто тянул этот зеленый куст. Притягивал. Возможно, трансформация началась уже тогда. Еще до нас с Андреем.
— Павел Олегович?!! — ошалело распахивает глаза Катя.
— Ну да. Стар, но отнюдь не дряхл. Что ты удивляешься? Так, что мы имеем… как мы выяснили, сначала было супер-био-удобрение. Не знаю, как до нас со Ждановым, но мы ублажили кустик неплохо. А потом?
— А потом… потом… — Катя пытается скрыть догадку, больную как колючка, и торопится, понимая, что все, что только что подумала, уже выплеснулось из ее глаз, стегануло крапивой по содранной, не зажившей Кириной коже, — еще потом мои слезы и сопли, очень много. Я ревела под наш фикус каждый вечер и иногда днем. Меня будто бы что-то притягивало к нему… сейчас я понимаю. А тогда казалось, что просто так хочется. Не задумывалась даже. Просто очень хочется присесть на корточки в этом уютном уголочке, обнять кругленькую кадку, вдохнуть запах зелени и земли…
Кира вдруг замирает.
— Вот-вот. Вернешься – глянь внимательней, аэроботаничка. Там нет земли, совсем нет. Сверху цветные стекляшки и камушки. Декор такой.
Катя так же застывает, вспоминая. И не может вспомнить. Странно. И вспоминает о серебряно-золотистом порошке в Кириной пудренице.
— Ты собирала пыльцу с сухих бутонов?
— Удивительное рядом, – начинает рассказывать Кира так, будто это и впрямь важно. — Ветки ломала, уносила к себе и с комфортом вытрясала цветочки в чашку, сидя на диванчике. Всегда одна. Мне хотелось это делать. Удивительно тяжелый порошок, и так послушно падает на донышко чайной чашки, а потом его легко ссыпать в пакетик. Или в пудреницу. Я выбросила французский прессованный диск, выцарапала ногтями, чтобы засыпать… мою любимую яблоневую пудру выбросила. И только испортив, сообразила что делаю. А порошок - он был беловатый, серебристый такой. Мерцал и будто бы подмигивал.
— Нет же, он летучий. Как облако. — Морщит лоб Катя, вспоминая. — Не поймаешь, и такой легкий – тоньше пудры. И не белый он… желтенький как одуванчик… а иногда был радужный. Ты сказала – осталось совсем мало? Мне кажется, я уже чувствую себя. Прежнюю.
Обеих пугает мысль - стать прежней... снова бедной, жадной, не понимающей - что происходит... почему все не так, как хотелось и мечталось?
Взгляды замирают, мысли невозможны. Без фикусовой пыльцы, этого подарка свихнувшейся ботаники, они станут прежними. Затянутыми в кору условностей, боящимися тени откровенности, страдающими каждая в своей скорлупе, как в змеином яйце – каменном, отдельном…
— Кино! — встряхнувшись кошкой, командует Кира, нацелив пульт в настенный экран. — Смотрим то же самое еще раз. И крем, нет, лучше легкое масло. Но самое главное…
— Что…
— Прекрати делать эту серьезную физиономию! Или у меня опять ничего не получится! Кроме щекотки.
Но Катя уже не стесняется и не боится. Слишком хорошо, чтобы шевелиться, суетиться, пытаться быть серьезной и несерьезной одновременно… этому нет названия, и пусть так и будет.
— Лучше полежим рядом.
Силы вдруг иссякают, оставляя приятную сонливость. И важнее вспомнить и понять, ведь времени осталось мало… Кира падает рядом и поворачивается на бок, они лицом к лицу в мягком овале комнаты с облачным окном. Кто ты… и я… кто мы на самом деле… Катя думает вслух. Ее больше не пугает откровенность. Ее вообще ничего уже не пугает, и от этого становится по-настоящему страшно.
— Узнать себя можно только извне. Изнутри ты вселенная-рацио. Такая единственно возможная отдельная вселенная, самая лучшая и правильная. Даже когда знаешь, что дура и все вокруг умнее, красивее, удачливее тебя. Все равно внутри себя, очень глубоко под корнями ты самая-самая. И ты всегда и во всем себя оправдаешь, каких бы гадостей ни творила. Даже ругая себя, ты всегда себя жалеешь, да?
— Да.
— Мне снились сны. Я была в разных мирах и временах. И всегда притягивающая, хоть и не всегда красивая. Но ко мне в каждом сне были устремлены взгляды, зависть. И я всех презирала, а внутри мне было страшно. Как будто меня что-то ест.
— Сны были снами? Когда я выпью полбутылки, я тоже могу сказать – это сон. Когда я встречала его пьяной, то не орала и не кидалась царапать, а слушала его вранье как райские песнопения. И засыпала с улыбкой. А у тебя – только сны?
— Уже и не знаю. Что-то было сном, а что-то и правда было. Эти огурцы с желтенькими цветочками и усиками, они были. И были очень даже приятны.
— И уж точно не залетишь. — Серьезно смотрит Кира. — А если и случится – то ручки-ножки-огуречик можно и в банку, ага?
Но Катя фыркает смехом и тут же становится серьезной. Все это можно обдумывать бесконечно, но если бы кто-нибудь знал ответы, мы бы тоже их знали… она размышляет, удивляется и спрашивает:
— Скажи мне, вот зачем люди друг другу? В сексе? Зачем другое человеческое существо, когда можно все что хочешь сделать себе самой? У тебя такие же пальцы. Можно купить любую игрушку – с теплом и влагой, с тряской и музыкой, если дело всего лишь в стимуляции? Зачем нужен другой?
Кира согласна и не согласна. И пытается зайти с другой стороны. Со своей.
— Любить его, удовлетворяться игрушкой – да. Лишь бы приходил. Лишь бы не заканчивался обман. Это просто. Мне это казалось вполне логичным. Особенно после двух бокалов шампанского, хотя очень скоро я перешла на покрепче, от коньяка не бывает похмелья... знаешь, я была уверена, что могу и не пить, и в голову не приходило, что… не могу. Или скоро не смогу. И еще тогда я накупила себе игрушек. Сначала очень понравилось, но потом до меня дошло – стало еще хуже.
Безмолвные Катины глаза напротив ждут – дальше… я хочу знать. Дальше. И Кира задумчиво продолжает.
— Почему я все время плачу после… когда я еще верила ему, когда он был со мной, я бежала к нему сразу же после… а если он был далеко, я звонила. Мне было необходимо услышать его голос – усталый, раздраженный, прячущий ложь и фальшь, досаду… мне было все равно. Звук – наркотик. Его голос.
— Я тоже слышу его голос. Даже когда не хочу слышать.
Кира выгибает бровь, и Катя торопится уточнить: — Во сне. Сон во сне. Он рассказал мне свой сон. Очень страшный.
— Расскажи?
И Катя, чуть помедлив, рассказывает.
— Он расставался с женщиной. Во сне – понимаешь? У него было очень много женщин, и некоторые цеплялись как лианы. Он так говорил. Просто душили, пытались залить слезами, заплести, запеленать, сделать виноватым, чтобы запомнил. Присвоить – хотя бы так. Виной. Вот, он попросил ее расстаться мирно и помнить хорошее, а она превратилась в змею и стала его душить. А потом он махнул рукой и не стал рассказывать дальше. Но я уже все поняла. Так уверенно, как понимаешь во сне – вот, это все взаправду.
Она быстро, виновато взглядывает на Киру и прячет глаза: — И эта змея, эта женщина. Она не просто душила его. Она его…
Кира кивает. Да. Именно так. Не месть и не боль, а желание присвоить. Заплатив чем угодно - не отпустить, дать то, что не сможет дать ни одна…
— Одно только… странно. — Задумчиво надувает она губы.
— Да?!!
— Это был мой сон.


Пожаловаться на это сообщение
Вернуться к началу
  
Ответить с цитатой  
СообщениеДобавлено: 13 июл 2019, 13:41 
Огородов у людей что ли нет...
Спят и спят.

И это был мой сон!!!
:Rose:


Пожаловаться на это сообщение
Вернуться к началу
  
Ответить с цитатой  
СообщениеДобавлено: 29 июл 2019, 10:12 
Гость писал(а):
И это был мой сон!!!

Да и лан. Мало снов, что ли! :grin:


Мой бедный, бедный принц




— А ты ревновала когда-нибудь вот так? До потемнения в глазах?
И не дожидаясь ответа бросила: — Я - да. Смертельно. Больше не хочу.
Кристина молча думала. Ревновала… она же ревновала. Или нет?


*
Бывает, что заказываешь судьбе дверь из тупика, хоть узенькую, чтоб едва протиснуться - а получаешь широченные ворота нараспашку. Щедро! И только ринувшись в этот выход, в объятья ветра и простора, понимаешь, что летишь в пропасть…

Та нелепая девица подошла к Кире в сквере. Появилась из-за куста сирени и встала как будто чего-то забоявшись. Такая… вся дерганая. Комичная. Узкий лобик в морщинку, растянутый лягушечий рот, крючочки ключиц да джинса-топик – то ли заморенная нимфетка, то ли ботоксная сорокетка. Из недорогих.
Кира сидела, легко касаясь ажурной спинки скамьи и холодно смотрела, как кривулька мнется перед ней на голубоватой брусчатке. Стих летний ветерок, будто прислушиваясь к чему-то. А целующаяся на ходу парочка отчего-то передумала идти по аллее мимо них, и качаясь в тесной сцепке, двинулась назад. Кира смотрела и тихо думала, что если уж ее жизнь, успешная и красивая, раздавлена подобно ночной бабочке на стекле витрины, то что же держит в этой юдоли вот таких вот нелепых и кривых, как мнущаяся перед ней девчонка… да, не старше Киры, только дешевая и неухоженная… козявка.
А та, похоже, на что-то решилась. Открыла рот, дернула шеей и вдруг…
Ноги выгнула… как… насекомое какое-то, назад коленями! И на миг стала невыносимо страшной под летним солнцем. На коротенький миг, как будто нездешняя тень стала густеть, дрожа, набухая до плоти, и…
Не смогла.
Сломалась.
И – все, прошло.
Исчезло мороком, и Кира не успела даже рот приоткрыть, как та скосила глаза куда-то вбок, хмыкнула, да и перекрутилась. Встала уже нормально – вперед коленями, назад подбородком и шеей. Уже по-человечьи. И тут же голоском уличной приставалы попросила: — Можно?
И не дожидаясь кивка, плюхнула свое тощее тельце рядом. Так, что скамья задрожала на чугунных ножках.
…Показалось… глючу. — Тоскливо подумалось Кире, и она встряхнула себя, как привыкла брать себя в руки - брать, держать, держаться, не показывать. Чтоб никто не увидел, как тесно и горько у нее внутри. Солнечный лучик скользнул, погладил ей лоб, отвлек. Ничего. Просто нервы. А эта кривулька тут в парке бегает небось с какой-нибудь рекламкой, что ж еще. Вот, уже трясет какими-то брелками на связке, будто не решаясь пристать. Не надо обижать… — Вы… промоутер? — Решила сделать добро Кира перед тем, как встать и уйти. И вдруг испугавшись перекосившегося в ее сторону больного личика, зачем-то глупо поправилась: — Вы менеджер? По…
— Менеджер. — Поощрила кривулька, засияв. — Да, я менеджер по связям с… вот, подарочек от фирмы! Держи… те.
Черная фиалка сама легла в Кирину ладонь, и та ахнула, очарованная… что это за чудо? Блеск, тяжесть, переливы… стекло, акрил или все-таки дешевый пластик? Но ошеломляюще красиво. Полураскрытый крошечный цветок и обнявший его лист, спрятанная в черноте тяжкая синь, тонкие линии льда и горя, и будто бы ароматом пахнуло, томной, гниловатой свежестью от маленького цветка, греющегося в ложбинке ее ладони. Все же что это, брошь, кулон? Камея… профиль фиалки. И на ней буквы.
… ВГ? Какая странная аббревиатура….
Что такое это ВГ? Что говорит ей эта… зудит над ухом, настырно предлагая какую-то компиляцию. Это что такое… не хочется вспоминать, малоприятное что-то. Они, видите ли, не рекламщики и не дилеры, они - компиляторы. Где головная фирма? А везде. И странно, что она не знает, такая с виду культурная и образованная, вон у ней туфли какие шиковые и бужуха. Ну, компилируют они, чего непонятно? Все что хошь могут скомму… скомпильнуть. За бабки, само собой.
Кира опомнилась. Фиалка в ее руке была все такой же прохладной, не согревалась.
— Ты должна назвать имя, — уже в наглую пилила, ерзала, придвигаясь ближе и все требовала от нее чего-то странная компиляторша. — Имя, для ведомости. У нас строго, не то что у вас тут. Имя говори.
— Какое… что за имя нужно…
— Свое. Соображай уже, наконец. Имя любое, без разницы это. Называешь, и оно - ты.
Кира кивнула, отчего-то вздохнув и расслабившись. Имя – любое, это понятно. Для него, для Андрея она была фиалочкой, ласточкой, винной шпилечкой. Месяцы. Годы. Потом еще были имена. Потом… уже неважно. Так какое назвать? Какое? А?
— Наина Орлова, — скучающе подсказывала вихлястая. — Дина Ресс. Ната Лифшиц. Кира Вир. Ну назовись ты именем, что тебе стоит. У женщины должно быть имя! Женское имя! ВГ!
— Хорошо. Мое имя – Кира…
И горло пересохло. Язык засаднило, имя отца проволокой стянуло рот. Она не могла.
— Фамилию говори, — приказывали ей с левого угла скамьи. — Вот же скука с такими… наказанье. Другая б уже плеткой вилась, радовалась. Такой подгон, а…
Пыльно-розовые лягушечьи губешки сжались вилкой, но Кира отчетливо слышала то, что произносит ими кривуля-компилятор.

… Тыщи баб кабалой да серостью дышат, заплеванные-заморенные, изгаженные, да так и сдыхают, на смех своим подонкам. А эта удачу поймала за хвост – ни за что, ни про что, и кобенится! Целку корчит. Я про тебя, Кира Юрьевна. Чего скуксилась?

Кира разозлилась. Ей нужно отдохнуть от всего этого. Нелепости всякие чудятся, средь бела дня! Голоса в голове, компиляторши-кузнечики коленками назад, бесовские посулы…
— Ничего тебе не чудится. — Успокоила ерзающая рядом лягуха в джинсах. — Мы компилируем. Читала Войну и Мир? Вот могу тебя туда, Наташей Ростовой! Хочешь? Прям щас и сделаем.
Кире захотелось. Больно, безумно – захотелось. Кисейного платья под грудь, шелковых туфель и бала. Воскового паркета, змеиных скрипок, замирания сердца и первого трепета тела – она ведь не забыла! И Андрей…
Болконский. Честный, верный, простивший ей вероломство.
Простивший, любящий. И умерший у нее на руках!
— Зачем? — холодно сказала она. — Зачем мне Болконский. Это что, гипноз такой у вас? Программа реабилитации?
— Угу, — обрадовалась девица-козявка.— Технологии прогресса типа. Бесплатно! Ты мой первый клиент! То есть клиентка.

Ветер прошумел в кронах деревьев, и Кира опомнилась. Вызвать милицию? Просто уйти, встать и уйти! Но сидела, изгоняя милое виденье – огни тысяч свечей, белые колонны и она в светлом платье, и Андрей смотрит, удивленно, потом восхищенно – и грохот полонеза сменяет вальс!..
Бежать, срочно бежать отсюда. И позвонить Кристе? И в милицию?
— Милиции что скажешь? Что тебе голоса в голове чудятся? Потому что тебя жених бросил? — заухмылялась козява на скамье. Расселась вольно, качала ногой в облупленной босоножке.
Кире захотелось ударить это мерзкое… существо. Сумочкой. И бросить сумочку в урну, и уйти наконец. Что за чертовщина, как смеет эта… это…
— Он спал с тобой пять лет и бросил. А последний год и не спал, только врал. Стерпишь – умрешь. Ты уже умираешь, неужели не соображаешь даже это? Ты черная внутри.
Кира стремительно обернулась. Оказывается, она уже уходила. Убегала по аллее, цепляя шпильками выбоинки брусчатки, бежала – и встала от последних слов как вкопанная. Черная. Внутри. Она такая и есть, все так и есть!
— Чего тебе надо от меня? — крик вырвался шипеньем. — Кто… что ты такое?
— Опять двадцать пять давай бабка за рыбу деньги. Компиляторы мы! Сколько еще будешь спрашивать одно и то же? Интерпретаторы, оптимизаторы! Я уже сгенерировала твои коды, пока ты тут психуешь. Да не трусь же ты, вот чего тебе еще терять? Тебе – уже нечего!
И добавила, глядя на замершую в пустоте женщину.
— Ты же уже ведьма. Из-за него.

*
Вечером прилетела Кристина. Долго разглядывала черную фиалку, которую Кире болезненно не хотелось выпускать из рук. Морщила светлый лоб, покусывала губу, как в детстве. И обрадованно заявила – чудо! С тобой связались. Цветок – теплый, биоположительный, мощный энергетик. Кристина такие вещи чувствует.
И все эти намеки на компиляции – это же значит… что значит?
— Что тебе сказали? Сказала? — в сотый раз жадно вымогала Кристина.
— Что я сгораю. Что мне осталось мало – месяц, два. И болезнь. Или несчастье. Если не соглашусь на генерацию. Или компиляцию – я запуталась, Крис. Но мне не страшно, совсем, веришь?
Кристина дергала ракушки- бусины на шее, сосредотачивалась. Но вместо медитации начинала бегать по комнате – не верилось! Ей не верилось, никак! Но ведь ее учили – про сущности, которые всегда рядом и приходят на помощь? И если сильно, всей душой попросить, а ведь она просила за сестренку всей душой, и может быть, это и есть та помощь, которой она так жаждала? Для себя, для сестры? Униженная, уничтоженная, брошенная Кирочка, живущая как цветок под злым ветром, вот-вот сломается…
— И мне не страшно. — Сказала Кристина, прекратив бег. — Фиалочка эта черная, но очень теплая, прямо как живая. А у тебя глазки блестят, моя радость. Давно уже такую тебя не видела! Светишься, будто…
Она ахнула, не договорив.
— Светишься… кожа, глаза – все сияет… а ты помнишь, как мы мамиными кремами намазывались? И прыгали по тахте? Я лечу, я лечу!
Кира засмеялась. Это было, и конечно, она прекрасно помнила - одно из лучших детских воспоминаний, помнила, как в детстве они прочли о Воланде и Маргарите и потом долго, с жаром играли. Кристине было пятнадцать, она была некрасива, мечтательна и жила в книжках. А десятилетняя Кира ловила каждое сестричкино слово о небывалом и нездешнем. Со временем многое позабылось, а сейчас нахлынуло волной... — Ты думаешь – мне сделать это? Дать согласие? Мне надо всего лишь назвать имя. Мое имя. Эта... она оставила номер. Странный, там мало цифр. Но я уверена, что… так мне сделать это? — все сильнее волнуясь, домогалась Кира. — Да? я не боюсь!
— Я думаю, что нам с тобой уже мало чего осталось бояться. — Ответила сестра. И добавила: — Выбирай… знаешь что выбирай? Ты помнишь, как мы читали о бале, Воланде и Мастере? Андрюша, конечно, не Мастер. Так, егозливый подмастерье. Служка в ризнице, крадущий леденцы и облатки. Но какая уже разница? Если ты… если ты решишься… но тут надо еще подумать! Кирочка… подумать. Но если ты…
— Меня пригласят на бал к Сатане? — оскалилась Кира. — И подарят там… Андрея?
— С бантиком, как котенка! — просияла Кристя, захлопав в ладоши.
Кира вздрогнула. Нет, уж слишком по-детски. Ледяное сладкое вино ударило им в головы незаметно. Андрей… ей подарят его как котенка…
Захотелось отрицать, протестовать – не похоже! Не то, совсем не так! Не так!
— Для этого нужно быть Маргаритой. — Торопливо искал доводы ее рассудок. — Страдать как она. Это ее, Маргариту уговаривать - послали Смерть. А ко мне заявилась мелкая бесовка без имени. Тощая кривляка в… какая-то Азазюля!!!
Кира замолчала. Странно, она силилась вспомнить и не могла. Что было надето на тощей дамочке, что было у той в руках. Определенно что-то у нее было! И одета она была. Конечно была. Не голая же она явилась?

Кристина хохотала, в восторге от остроумия сестренки. Азазюля! Тогда уж лучше пусть будет Козюля!!
Нервный смех одолел и Киру. Дальнейший диалог уморил ее до того, что рот пересох от смеха и замечталось о прохладной воде с колючими пузырьками газа – пить… сегодня они с Кристиной пили любимое сладкое эльзасское со льдом и перебрасывались словами-леденцами, катаясь по Кириной одинокой постели, по сиротской прохладе дорогого шелка, – ты сказала с бантиком, да? Превратить его в кота, домашнего! Породистого, а? и кормить сливочками! с пальцев ног, как в том фильме про инфантильного богемного парня и аристократку, как их там звали…
— Будет бал!
— В огнях и музыке!
— А твой предатель Жданов увидит тебя Королевой.
— Ему не понравится. Он перепугается до икоты.
— Правда?
— Да. Королевская власть, снова плети, эшафоты… он же боится плетей и черных перчаток!
— Тебе предложат его насовсем, ручного.
— Да!
— А ты откажешься?
— Да. Хочу все наоборот! Если монахиня – чтобы чистая! Король – добрый, а не жестокий! Темная сила – не зло, а ночь светлой! Хочу как не бывает!
Кристя обхватила ее руками и замерла. Объяснять ничего не надо было.
Недаром они в детстве читали под одеялом книжки из папиной библиотеки. Кристя в ту зиму глаза испортила, но зато им обеим было так чудесно. И жутко. Чудесно – в тепле под белым пухом большого одеяла, в защите домашних стен. Они читали по очереди вслух, пока сон не побеждал их - про французских проклятых королей, и про монастырские развращенные нравы. И про бал Сатаны, явленный им с трепещущих листов в запахах, красках и почти что боли судорожных мышц. Они дрожали, одна слушая, вторая в быстром шепоте перелистывая старые страницы. И страшно, это могло бы быть невозвратно страшно!
Но… не зря они с Кристей с маленьких лет были умницами-хитрушками. Они сначала заглядывали в конец, и только потом читали книжку с начала. И ту, про Маргариту и Мастера - читали так же, как и другие книги, и были слишком малы, чтобы понять хотя бы половину написанного. Зато книга осталась навеки родной. И непонятой, как любимый скрытный дядюшка-сказочник.

Вечер иссяк, усталый. Звон зеркал ничего больше не обещал, а Кристина успокоила ее и ушла, с жаром сказав напоследок, что хочет посоветоваться с самим… — И ничего пока не делай, родная, хорошо? У нас ведь еще две ночи на раздумье?
Кира вздрогнула всем телом под шелком кимоно.
И пообещала.
Уходи, сестренка.

Закрывая за Кристиной дверь, она уже знала, что сделает этим вечером, черно падающим в ночь. Она сделает это, потому что очень хочет. Не потому, что ей нечего терять, а потому что хочет. Бала. Сказки. Злого чуда.
С нее хватит! Ждать… терпеть обиды и унижения… надеяться и гибнуть.
… Мне хочется… мне очень хочется, - беззвучно шептали ее губы. Ее мобильник слал зов в запределье, по странному номеру из шести не запоминающихся цифр. Дрожала зеркальная полочка.
Компиляции нельзя избежать, глупо сопротивляться… - щекотали мозг чужие, но странно понятные насмешки. - Компиляции глупо сопротивляться. Она началась раньше, чем ваш мир. Чем любые миры. Вы сотканы из совпадений, ваши гены и молекулы миллиарды раз были в других телах, ваше сознание не способно породить ни одной новой мысли…
Ответ.
— Вот и правильно! — радостно заорала Козюля вместо «здрасте».
— Да, но я хочу как в детстве. — Кира удивилась покою в легкой своей голове и своему приказному тону, и пояснила: — Чтобы сказочно и без политики, психбольниц, без всего грустного и жестокого. ЭТИ страницы мы ПРОПУСКАЕМ!
— Желаете бал, Королева? — услужливо изобразила уточняющий подхалимаж абонентка. — Будет!
Кира улыбнулась своему отражению.
— И как мне начать? Намазаться кремом, как Маргарита? — спросила она насмешливо, деловым будничным тоном. Мобильник тут же отреагировал:
— Крем? Да мажься. Любым! Никакой разницы - ночным, дневным, от солнца!
Треснуло зеркало. Зазмеило паутиной трещин, и что-то ударило сзади, как птица в оконное стекло. Кира не стала оглядываться. Схватила первую попавшуюся баночку с подзеркального столика. Внутри был крем с запахом фиалки – илистый, тающий в пальцах…

***


Пожаловаться на это сообщение
Вернуться к началу
  
Ответить с цитатой  
СообщениеДобавлено: 30 июл 2019, 01:07 
Гость писал(а):
Да и лан. Мало снов, что ли!

***

:kissing_you:


Пожаловаться на это сообщение
Вернуться к началу
  
Ответить с цитатой  
СообщениеДобавлено: 30 июл 2019, 21:21 
Не в сети
Очень Дикий Кошка
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 21 окт 2007, 09:52
Сообщения: 14113
Откуда: Питер
maria_mujer писал(а):
И как теперь спокойно смотреть на огурцы? :oops: :grin: :grin: :grin:

А на них не надо смотреть, их нужно есть!!! :o
Автор, вы не просто романтик, вы хулиганствующий романтик!!!
Как мне это нравится... оторваться не могу!!! :good: :bravo:
Мррррррррррррррррррррррррррррррррррррррррррррррррррррррррррррррррррррррррррр!!!

_________________
Поверь мне, невозможное – возможно,
И быть волшебником совсем не сложно.
Согрей сердца людей любовью, лаской,
И серость будней обернется сказкой!


Пожаловаться на это сообщение
Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
СообщениеДобавлено: 19 ноя 2019, 12:56 
***

— Да? А кто ты?
— Я не хря-я-я-аа-аааак! — горестный визг забивает встречный ветер.

Острой шпилькой прижав борову его левое мохнатое ухо, она шепчет: — А женщины обожают хряков… грубых, брутальных, тупых хряков… пока боров сыт и пьян – он мой и никуда из дома не сбежит! И не хрюкай, когда я с тобой разговариваю!
Она втыкает шпильку поглубже, чтобы донести мысль и задумывается, глядя на свое стройное колено, голое бедро, уголочек подбритого лобка; она вдумчиво созерцает саму себя, эта голая летунья на свинье…

Да, конечно, она вскочила на борова голая, поскольку в тот момент это показалось ей естественным и красивым как в любимой книге. Конечно, можно, можно и без одежды, но высокая шпилька – это святое! Шпилька одиннадцати сантиметров - обязательна! Кира любит и высокие каблуки, и мягкие сапожки, она все любит и все ей идет. Так давайте же сюда, туфельки, ко мне!
Шпильки с алмазными набойками-подковками, чтобы свину жизнь малиной не казалось! А впрочем, куда он денется, пусть бы ей вздумалось оседлать его босой или в валенках, в английском костюмчике с блузкой, в бикини или в вечернем платье – какая разница? Сейчас ей больше хочется быть не голой ведьмой, а сказочной феей. Или куколкой из коллекции «черный будуар», так шелк, кружево или кисея? Каприз! Или все же довериться классике - голенькая белая статуэтка в бешеном ветре, бессильном сбросить ее с покрытого дикой шерстью дергающегося свина?
— Нет, а зачем мне повторять? – вслух думает она, пританцовывая на хряке. — Голой лететь не хочу. Нет, мне не холодно, нет, я хороша и смела. Но я люблю шелк и шифон, и мех, и кружева! Очень - очень люблю- у- ууу! У-уу-ууух!!!

Ветер послушно подбрасывает ее звонкий крик. Так что ей примерить… пудровую норку? Манто из хвостиков голубых шиншилл? Чтобы согреться?
— А мне не холодно! — кричит она в яростный ветер. Льдинки на ее теле и волосах тонки как русалочья чешуя и отламываются, скользят и улетают сами, кожа сверкает упругой белизной – хорошо! Как же может быть хорошо жить, осязать холод и ветер обнаженной грудью!
Шубка ей не нужна, а вот шелковое кимоно с хризантемами – пожалуй. Забавно. Или кремовую шаль на бедра, пусть длинными кистями играет ветер. А может, бикини – смешно!

Она меняет наряды, пританцовывая на холке у летящего чудища – а кабан-то получился что надо. И ведь с первой же попытки. Явился на ее телефонный призыв, будто ненужными стали ему все его дела, предстал через каких-то десяток минут, готовый служить и летать, умильный свинтус, милый друг!
Почувствовав что-то, боров Малиновский задирает голову и пытается хрюкать в шквальном ветре.
— Что, дорогой мой? Оставить кимоно? Или бикини? Или совсем ничего? Можешь говорить.
Яростно визжит, глазки наливаются кровью. С огромным трудом выкрикивает вверх:
— Ты сказала только до Пушкаревых!

*

У Пушкаревых они уже побывали.
Боров висел во дворе, невидимый никому. Слегка болтался в потоке воздуха. Как воздушный шар, мило растопырив копытца - надутый шарик в жесткой шерсти, с крючочком хвостика и жутким клыкастым рылом. Что-то очаровательное оставалось в нем. Что-то искреннее и детское, выражение ребенка, не понимающего, отчего нельзя есть котлеты на диване, если так удобно вытирать об него руки?

Кира знала, где квартира Пушкаревых. Позаглядывала в окна и сразу же увидала обоих в теплом свете кухни. За столом сидел хозяин. Она постучала ноготком в стекло, и седой Катькин отец вскинул голову, подскочил, роняя табурет…
Кире хотелось реванша. Бури! Смеха! Расколотить им сервант! Вообще что-нибудь разбить и разломать! Мечталось - издевательства и ехидства, своего умного сарказма, красивой иронии, а они…. чтобы они орали и бесились и что-то доказывали – ей, сами себе, кому угодно! И чтобы извинялись перед Кирой, что вырастили дочь-шлюху. Смешно! Нет, она совершенно не понимала, чего хочет! Не понимала!

И визит в дом Пушкаревых начался с почти что инфаркта полковника-пенсионера. Видеть у себя в кухне Киру – милую, полуголую, нежную – стало, естественно, для полковника-бухгалтера многогранным стрессом. Нет, ну никогда нельзя знать наверняка, как поведет себя тот или иной человек в нестандартной ситуации! Пушкарев осел на стул, побелел и послушно схрумкал таблетку, поднесенную женой. Мать Пушкаревой на Уютову похожа, такая же уютная, - на миг взгрустнулось Кире. А полковник очень быстро выздоровел, и уже пристально ел Киру глазами и оправдывался.
— Нет, ну все тяжело это, Кира Юрьевна. Не хотел я никогда, чтобы Катерина моя разлучницей для кого-то стала, да никакого зла я людям не хотел. Да вот случилось – что ж теперь?
— Кира Юрьевна, пирожки, может быть омлет с горошком или селедочку? — как дочку, уговаривала Киру хозяйка, вилась и порывалась укутать теплой шалью. — Покушать нужно, обязательно! Как же, на морозе, да налегке, да летать, да стройненькой такой, сейчас я борща со свининкой разогрею…
Кира хохотала, запрокинув голову. Ей было очень хорошо. А услышав про свинину, чуть не упала на пол от смеха, нет, ей не нужно мяса! Пожалуйста! Водки с селедкой тоже! Наливочки, пожалуй, - и благосклонно приняла у полковника душистую рюмочку.
— Вот это по-нашему! — заорал тот. И врубил полную обходительность, подсел поближе, рвался потрогать хоть локоток, - а вы, Кирочка, навещали бы нас почаще. Скучно без дочери. Мы бы к вам всей душой, и если подсказать чего… вот мужики в вашем этом нашем Зималетто, они, знаете ли… — хозяин грохнул кулаком по столу и тут же дрессированно оглянулся на жену. — А я бы вам такого парня в женихи! У друга моего в Забайкалье дом, хозяйство полное, а в Москве сеструха его живет, так вот сын у ней на срочной службе, молодец! Служба в ракетных войсках стратегического назначения, Кирочка, это не хухры-мухры с карате и суши!
И Кира соглашалась с ним – не хухры и не мухры, и уж точно не суши! И хорошего мужика ей надо, бесспорно. И пора заканчивать визит. Потому что ей нравится здесь, очень нравится… и все это глупо и ненужно. И пусть эти пожилые, простые люди забудут… она бросает на пол пуховую шаль, которой укутала ее хозяйка. Скоро та удивится, - а зачем я достала вторую рюмочку, Валера?..

Кира просит хозяина открыть для нее окно и грациозно вылетает, на лету подзывая свое воздушное транспортное средство. Вскакивает на холку злющего борова, дает шенкеля алмазной подковкой, и Пушкарев поощрительно показывает большой палец, а сам не плошает, жрет глазами стройное тело и крошечные безумно красивые грудки плясуньи. Чуть не вываливается из окна, удерживаемый женой… Кира хохочет дико, со свистом – ну как же тут сдержаться?!! И приказывает: вперед, свин! Ускорение – наше все!

А способность быстро соображать, это, знаете ли, внутренний и очень глубокий атрибут свинячьего разума, - продолжает веселиться Кира. Остался умником и после трансформации, вон как наяривает копытцами в воздухе! Ищет восходящие потоки. Оптимизатор. Нет, что мужчине дано, то дано!
— Нет. Не домой. Я передумала! Хочу к твоему другу в гости. Летим к Андрею Жданову.
Боров завизжал и перешел на артистичный хрип - будто бы ни с того ни с сего начали душить подушкой оперную диву.

*
— Жди, красавец мой… — расслабленно мурлыкнула она и голая пошла в подъезд. Консьержка приветливо улыбнулась, привстав, даже бросила телефонную трубку.
Андрей открыл сразу. Сам. И с готовностью отступил, сделав приглашающий жест – проходи же скорей, Кира!

Она задумчиво вошла в знакомую прихожую. Подумала и накинула кимоно, затем передумала и превратила шелк в легкую ажурную тунику. Ее кожа пахла снегом, и она чувствовала до сих пор всю остроту и свежесть полета, и верхний, горний чистейший воздух был в ней, в ее волосах, в сердце, в легких. Жданову нравится этот запах, - отмечает она. Довольно вздрагивают его ноздри, а мягкая улыбка благодарит. Он рад ей. Фальшь? Где?
Никакой фальши. Он просто рад, лицо сияет – красивый, расслабленный. Домашний. Мягкие светлые брюки, босые ступни.

— Кто пришел?

Это выглядывает из комнаты Пушкарева. В пижаме с цветочками, косичках и круглых очках – это у них тут ролевка? Мило.
— Кира Юрьевна! — Как ребенок радуется Катька. — Как здорово, будем пить чай с пирожками? Или вино? У нас есть вино, очень легкое красное, Андрюша сам выбирает! Вино?
Жданов любуется попеременно прыгающей Катькой и Кирой, а сам поддергивает мягкий пояс домашних штанов. И по-прежнему — ни молекулы фальши. Искренность не зашкаливает. Радости и привета ровно столько, сколько нужно. В идеальной пропорции.
Кира улыбается – вино… Вино так вино! И присаживается на любимое свое местечко, бывшее свое любимое место в ждановской кухне-столовой, и любуется волной, цветущей веткой и изящным иероглифом – ей всегда нравился этот псевдо-японский офорт. И вид из окна тоже – здесь много неба. Очень, очень много неба…

Небо, полеты… мысли и ощущения, незримость, невероятность… иллюзия?! Нет, не этого она хотела!!! Она сыта обманами по горло, она годами обманывала себя – всеми земными средствами!

Так, а физика-то здесь есть?
Кира отпивает глоток и бросает свой бокал в пол – марсала и розовые блики по матовому паркету и стенам. Андрей испуганно привстает, и звенят хрустальные ножи под его босыми ступнями.
— Ой, я сейчас! — Подскакивает Катька. — Я с мылом, меня мама научила. Сейчас, вы оба не двигайтесь пока.
Она лазит по полу с бумажными полотенцами и жидким мылом, счастливая как девочка под елкой. Андрей сидит, улыбается и любуется обтянутой ситчиком попкой. Полнеет – оценивает Кира.
— Готово! — радуется Катька, домыв пол.
— Кирочка…. — Жданов галантно ставит перед Кирой новый бокал, наливает вина, придвигает сыр и зелень. — Ты похудела. Тебе идет, ты как Мадонна. Да, Катя?
Та кивает, – да. И смотрит на него влюбленными глазами дурочки.
Кира пьет вино, наслаждается домашним уютом, отдыхает – насколько же приятней отдых, когда нематериальна усталость и невозможна боль. Кира разглядывает Катьку, Андрея, их лица и взгляды. Слушает их слова.

Они видят ее и не видят. Они знают, что она здесь, и это совершенно естественно. Почему бы Кире и не быть здесь, с ними, в их доме, в их столовой? Они ведут себя так, будто не одни, но им нисколько от этого не хуже – просто им хорошо рядом друг с другом и с ней тоже хорошо, и все они спокойны и счастливы. Просто эти двое ждут без торопливости, ждут, когда она, Кира, исчезнет. И сразу же начнут целоваться, и будут целоваться пока бегут к постели, а может и не побегут никуда, Андрей зверски обожал секс на кухне, и в прихожей, и в ванной – когда-то давно!

Катька рассказывает о последней удаче с закупкой элитных шерстяных тканей, будет эклектичная коллекция, и пока они все стараются держать в секрете, насколько это вообще возможно. Будут мотивы Ирландии и английские гобелены, викторианская роскошь и черточки Византии, да, Андрей?
— Не совсем так, Катенька, ну почти, — любуется Катькиным плебейством Жданов. Он уважает Катьку отнюдь не за эстетический функционал, которого у той по определению быть не может.
И Кире все острее чувствуется, что они могут просидеть так всю ночь. Андрей закажет еще вина и что-нибудь легкое на ужин, а когда они вконец устанут, они начнут так же радостно суетиться, – где хочет прилечь Кирочка, в гостиной или может быть с ними в спальне, там свежий ремонт, да и все комнаты готовы, так где ей будет приятнее отдыхать?
Им совершенно определенно – не надоело. И они не устали.

Они не устают от нее. От нее нельзя устать. Она не может надоесть. Она дух, память, она их чистая совесть - она невозможна. Она… она их компиляция.
Она может остаться здесь навсегда, и это ничего не изменит.

*

— Выпьем чаю, Рома? Горячего и крепкого.
— Пожалуй. Давай.
— Сердишься?
— Нет. — Удивляется Малиновский. — Сначала представлял, как буду тебя убивать, потом как-то… начало нравиться. Силища внутри просто медвежья, и ощущения… ну непредставимые.
Кира кивает, слушает. Малиновский волнуется все больше, ему нужно объяснить ей что-то, – и зачем это, интересно? Вот уж чего не ожидала от хряка, так…

Они действительно выпили чаю, крепкого и душистого альпийского сбора. Еды не нужно было. В теле прочно угнездилось блаженство – горний кислород, какого не бывает в мире асфальта, яркое клеточное счастье. Человек не понимает, где счастье, пока тело не ткнут в это счастье носом. Роман смотрит на Киру испытующе.
— Животное не боится смерти, — говорит он, совсем не стесняясь пафоса. — Вот не знаю как тебе… а хотя что объяснять. Вот что внутри тебя в короткий, в каждый миг – этот миг и есть жизнь. И неважно, что в следующий тебя может уже не быть, это отчего-то не важно. Главное этот самый миг прожить как проглотить, даже забрать, отнять у кого-то, если надо. Очень честно.
— Так вот чего ты искал всю жизнь… — поддразнивает она. — Животного счастья. Честного.

Он иронично поднимает бровь. Животное – живое, что за лицемерие, Кирочка? Живой и сильный хочет живого счастья, что тебе непонятно?
Спорить ей не хочется. Она зевает сладко, как уставшая кошечка. Усталость приятна, и скоро будет сон, и сон этот будет очень, очень сладким. Малиновский понимает и встает уходить.
Кира провожает его как воспитанная хозяйка. Будто и не танцевала голой в ветре всего час назад и не рвала ему ухо острым алмазом. Подула – и все ранки затянулись, умный не обижается, умный делает выводы – да, Ромочка?

— Что ты будешь делать дальше? — вдруг серьезно спрашивает он, обернувшись в дверях.

... Как же она глупа… - доходит вдруг до нее… да что она такое, во что она превратила себя? Чем попыталась гордиться? Самонадеянный каприз, выверт брошенной любовницы, глупой кукольной невесты из коллекции будуарных кукол…
Да, что она будет делать дальше?


***


— Ты обманула меня, тварь.

Грубость королевы – не грубость, а награда для прислуги.
Компиляторша щурится и змеит улыбочку: — Ладно, ладно… хочешь еще, так и говори.
Кира вдруг понимает, что хочет. Только еще не понятно – чего… и как.
Козюля подсаживается к ней поближе как подружка-студентка, такая некрасивая и не очень умная подружка, обожающая тебя и завидующая тебе: змейка под подушкой.
— А я же советовала тебе сначала Наташей Ростовой. Бал, юная влюбленность. Тело еще ни черта не смыслит, а мясо уже жаждет, а душенька – ха-ха, если это можно так назвать, душа! душенька свое гнет - типа хочу чистой романтики без всяких там слюней и спермы, а дальше - ну самый кайф! Понимаешь, а ты сразу начала с трудного. С самого. Эта внутренняя борьба, все эти проститутские бунты – кто чего достоин в жизни, и какого беса тот, кто достоин, ни фига не получает, а джек-пот срывают ничтожества, и что это за несправедливость в натуре, понимаешь меня?

Кира не сердится и даже улыбается. Парковая аллея суха и душиста, везде льет дождь, а у них – сухо и свежо. Прохожих это нисколько не удивляет, и никто не порывается на их чистую сухую аллейку, бегают себе спокойненько по грязным лужам, кто с зонтом, кто намокший. Дождь брызнул так внезапно. Козюля придвигается еще ближе: — Толпа – это ментальное напряжение, поддерживающее поле. Трудно одной. От общества устаешь – и это и есть плата. Но ты ведь знаешь, что аутизм пресен, что он душит, ведь даже амебы стремятся слиться в клубок – скажи, знаешь зачем?
Ей опять это удалось… насмешить. Кира улыбается, ощущая нежную свежесть струй дождя совсем рядом, у локтя. Край скамьи мокрый, дальше – четкая линия, будто бы стеклянная стена, но никакого стекла нет.
— Так да?
— Да. Я позвоню. Убери дождь.

***


Пожаловаться на это сообщение
Вернуться к началу
  
Ответить с цитатой  
СообщениеДобавлено: 19 ноя 2019, 18:31 
:good:

Немножко завидую Ромику. :grin: :grin: :grin:


Пожаловаться на это сообщение
Вернуться к началу
  
Ответить с цитатой  
Показать сообщения за:  Поле сортировки  
Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 29 ]  На страницу Пред.  1, 2

Часовой пояс: UTC + 4 часа


Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 1


Вы можете начинать темы
Вы можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения

Найти:
Перейти:  
cron
Powered by Forumenko © 2006–2014
Русская поддержка phpBB