Отредактировала чудесным образом вернувшийся ко мне через столетья фанфик
Название: Подарки (выдержка 11 лет, отфильтровано
)
Автор: Greza (Florina)
Пейринг: Катя/Андрей
Миниатюра
Подарки
«Для ответа на твой вопрос подходит любая книга. Подойдет даже старая газета, если ее очень внимательно читать. А разве ты не делал так раньше? Думал о чем-нибудь, а затем открывал первую попавшуюся книгу, чтобы посмотреть, что она тебе подскажет?»
Ричард Бах, «Иллюзии» Мама хотела поговорить наедине, поэтому попросила заехать за ней к одной ее старой знакомой. И дальше избегать разговора, скорее всего, об отмененной свадьбе, - было невозможно, а потому после работы Андрей поехал в район Электрозаводской, где стоял большой сталинский дом.
Старая квартира - сплошные книжные полки, рассохшийся скрипучий паркет, - имела свой неповторимый запах. Вдохнув его, Андрей почувствовал, словно сердце кольнула тоненькая острая булавка. Почему?
- Андрюша, подождешь меня несколько минут, мы не успели договорить? - больше утверждая, чем спрашивая, проговорила мать, - посиди тут, ладно?
- Ладно, – когда есть о чем поразмышлять, не бывает скучно. Да и торопиться ему некуда. Он подошел к окну, вернулся к недодуманной в дороге мысли.
…Она ушла, и от нее не осталось ничего, кроме воспоминаний, ничего, что принадлежало бы лично ей, как будто она была видением или просто приснилась ему.
Андрей крепко сжал пальцами ключи, и брелок больно врезался в ладонь. Вот брелок, пустяк, его подарил Ромка, и, порой, теребя этот кусочек металла, он Ромку вспоминал; вот часы, их подарили родители, и иногда поглядывая на них, он словно слышал голоса отца или матери; стильный ремень в брюках – его привезла откуда-то Кира. «Подарок на память…» - верно сказано. А Катя … Нет, он не боялся ее забыть, он даже знал, что это невозможно, но теперь ему так хотелось иметь хоть какое-то доказательство ее существования в его прошлой жизни. Кроме тоски и ноющей боли в сердце. Он смутно припоминал, что как-то она приготовила ему целую гору подарков, но он тогда отмахнулся от них раздраженно, равнодушно, почти грубо. Среди них, кажется, была большая чашка? Рот исказила горькая усмешка: хотелось бы ему теперь иметь эту чашку, чтобы греть об нее руки, прикасаться к гладкому краю губами…
Он теперь много работал. Конечно, официальная версия - почему – была не только версией, он действительно хотел доказать себе, отцу, всем остальным, что хорошо знает свое дело, и что был прав, рискуя. Но это только видимая часть айсберга. А невидимая – это возможность все время сталкиваться с напоминаниями о ней – любой отчет, документ, сводка – как будто хранили в себе отпечаток ее взгляда, как будто она все еще помогала ему. На работе он чувствовал себя спокойнее всего, потому что здесь было легче представить, что она где-то рядом, и стоит только позвать: «Кать!», как она тут же появится. А еще легче представить, что эти бумаги она положила ему на стол несколько минут назад, а сама пошла на обед с подругами…
Вспоминает ли она о нем? Ему очень хотелось верить, что – да. И знание того,
как она должна его вспоминать после того, что случилось, почему-то всегда было нечетким и расплывчатым, а надежда, наоборот, подкидывала картинки яркие, почти осязаемые. Ему легко было представить, что она сидит за своим письменным столом или на кухне… Вот почему кольнуло сердце, когда он пришел сюда: у них дома такой же запах! Что так пахнет? Книги, старый паркет или это запах уюта и домашнего тепла, которого нет ни в его модной квартире, ни у Киры, ни даже у родителей. …Одна и та же греза с завидным постоянством кружила голову: вот она, поджав под себя ноги и укрывшись пледом, устроилась с какими-то бумагами на своем диване, на том, что около старого шкафа, и задумчиво теребит цепочку с подвесочкой. Конечно, Андрей хорошо помнил, что никакой цепочки у нее не было, но в этом-то все и дело. Ему представлялось, что эту цепочку с маленькой буковкой «К» он ей подарил тогда… Злость на себя, в который раз, вернула его к действительности. Боже! Какой же он был идиот! Что за затмение на него нашло? Он приносил Кате – Кате! – эти пошлые сувенирчики, открытки, как будто она была наивной школьницей, глупенькой девочкой. От досады он заскрежетал зубами: дурак! Что она тогда думала о нем? Нет, еще до того, как прочитала то, убийственное… Взрослый мужик бегал с зайчиками, с конфетками…
Вспоминать об этом было невыносимо. Есть одно средство отвлечься: он теперь любил придумывать, что ей можно было бы подарить… Тогда… Тоненький серебряный браслет, крохотные часики…почему-то представлялось то, что она могла бы надеть на себя… что он мог бы надеть на нее. А в реальности у нее не осталось от него ничего, «кроме неприятностей». Неприятностей! Размышления опять увлекли его в бездну отчаяния.
Мучительный парадокс заключался еще и в том, что поговорить вот об этом, о Кате вообще ему было не с кем, а так хотелось! И, как обычно, за помощью он мог обратиться только к ней самой. Андрей прислонился лбом к холодному стеклу:
- Катя! – услышал собственный шепот. – Катя, мне плохо без тебя! Поговори хоть ты со мной...
Он сам не понимал, о чем просил.
Осознал вдруг, что стоит так неподвижно уже давно: ноги затекли. Пошевелился, огляделся. Сел в кресло рядом с журнальным столиком, на котором лежали стопками какие-то книги, старые журналы. Взял один, открыл наугад, скользнул взглядом по странице…
«Мирра Лохвицкая (1869-1905).
Твои уста – два лепестка граната…»
Откуда мне это знакомо?
Ему показалось, что мир вокруг замер вместе с ним на вдохе. Ему показалось, что он ослеп на мгновение, а потом, прозрел. Ему показалось, что он оглох, а потом услышал ее голос:
Твои уста – два лепестка граната,
Но в них пчела услады не найдет.
Я жадно выпила когда-то
Их пряный хмель, их крепкий мед.
Твои ресницы – крылья черной ночи,
Но до утра их не смыкает сон.
Я заглянула в эти очи –
И в них мой образ отражен.
Твоя душа – восточная загадка.
В ней мир чудес, в ней сказка, но не ложь.
И весь ты мой, весь без остатка,
Доколе дышишь и живешь.